До рая подать рукой Кунц Дин
Компания сестер Спелкенфелтер, Кастории и Поллуксии, ему очень даже нравится. Он находит, что подробности их жизни совсем не похожи на все то, о чем он читал в книгах и что видел в фильмах.
Они родились и выросли в маленьком городке в сельской части Индианы. По словам Кэсс, жителям тех мест предлагались на выбор следующие развлечения: наблюдать, как коровы пасутся на пастбище, наблюдать, как дерутся петухи, или наблюдать, как спят свиньи. Кертис так и не понял развлекательной ценности двух из перечисленных Кэсс трех занятий, но спрашивать постеснялся.
Их отец, Сидни Спелкенфелтер, профессор греческой и римской истории частного колледжа, мать, Имоджин, преподает там же историю искусств. Сидни и Имоджин – добрые и любящие родители, но при этом, говорит Кэсс, «они наивны, как золотая рыбка, которая думает, что мир заканчивается стеклом аквариума». Поскольку их родители тоже преподавали в колледжах, Сидни и Имоджин не знали никакого другого мира, кроме академического.
После совместного выступления от лица своего класса на выпускном вечере средней школы Кэсс и Полли ради Лас-Вегаса отказались от дальнейшей учебы. Не прошло и месяца, как сестрички обнаженными, если не считать нескольких перышек, вышли на сцену одного из лучших отелей в вечернем шоу, в котором участвовали семьдесят четыре танцовщицы, двенадцать манекенщиц, два слона, четыре шимпанзе, шесть собак и питон.
Из-за взаимного интереса сестер к жонглированию и акробатике на трапециях по прошествии года они стали звездами десятимиллионного мюзикла, в основе сюжета которого лежал контакт с инопланетянами. Сестры играли знающих толк в акробатике инопланетных королев любви, прибывших на Землю с тем, чтобы превратить мужчин в своих рабов.
– Вот тогда мы впервые и заинтересовались НЛО, – замечает Кэсс.
– Представление начиналось с того, – вспоминает Полли, – что мы выходили из гигантской летающей тарелки и спускались по переливающимся неоном ступенькам. Публика ревела от восторга.
– И на этот раз мы не все шоу были голыми, – говорит Кэсс. – Из тарелки, разумеется, выходили обнаженными…
– Как, впрочем, и положено инопланетным королевам любви, – добавляет Полли, и обе радостно смеются, напоминая Кертису незабвенную Голди Хоун.
Кертис тоже смеется, в восторге от их иронии и подтрунивания над собой.
– После первых девяти минут мы уже надевали клевые костюмы, более подходящие для жонглирования и акробатических номеров на трапеции.
– Трудно жонглировать белыми мускатными дынями, когда груди у тебя голые, – объясняет Полли. – Можно ухватиться не за ту дыню и все испортить.
Обе вновь смеются, но на этот раз Кертис шутки не понимает.
– Вновь раздевались мы уже в последнем номере, – говорит Полли, – оставаясь только в головном уборе из перьев, в золотых миниатюрных трусиках, которые ничего не скрывали, и в туфельках на высоченных каблуках. Продюсер настаивал, что это «истинный» наряд инопланетной королевы любви.
– Скажи мне, Кертис, – спрашивает Кэсс, – ты видел много инопланетных королев любви в золотых трусиках и туфельках на высоких каблуках?
– Ни одной, – после короткого раздумья отвечает мальчик.
– Наши слова. Они же выглядели глупо. В любом уголке Вселенной. Мы не возражали против головных уборов из перьев, но сколько из встреченных тобой инопланетных королев любви носили такие уборы?
– Ни одной.
– Справедливости ради скажу, ты не сможешь доказать, что наш продюсер заблуждался, – говорит Полли. – В конце концов, скольких инопланетных королев любви ты действительно видел?
– Только двух, – признается Кертис, – и ни одна ничем не жонглировала.
По непонятной ему причине сестры громко смеются, должно быть, принимая его ответ за отменную шутку.
– Но, пожалуй, можно сказать, что одна из них в какой-то степени была акробаткой, – уточняет Кертис, – потому что она прогибалась назад, пока не могла лизнуть свои пятки.
Это уточнение вызывает у сестер Спелкенфелтер новый взрыв хохота.
– Это не имеет отношения к эротичности, – спешит добавить Кертис. – Она прогибается назад по той же причине, что гремучая змея сворачивается в кольца. Из этой позиции она может прыгнуть на двадцать футов и откусить тебе голову своими челюстями.
– Было бы любопытно поставить в Вегасе такой музыкальный номер! – восклицает Кэсс, прежде чем присоединиться к уже смеющейся Полли.
– Ну, я знаю далеко не все о шоу Лас-Вегаса, – говорит Кертис, – но, наверное, лучше оставить за сценой ту часть, где она впрыскивает свои яйца в откушенную голову.
Давясь от смеха, Полли с трудом удается ответить:
– Нет, сладенький, если добавить побольше блеска.
– Ты просто прелесть, Кертис Хэммонд, – говорит Кэсс.
– Ты лапочка, – соглашается Полли.
Слушая, как близняшки смеются, и наблюдая за тем, как Полли ведет «Флитвуд» одной рукой, второй вытирая текущие по щекам слезы, Кертис приходит к выводу, что он более остроумный, чем ему казалось.
А может, он наконец-то научился общаться с людьми.
Убегающая к северо-западу бесконечная лента черного асфальта так же прекрасна и загадочна, как любое классическое американское шоссе в фильмах, нацеленное в заходящее солнце, которое заливает прерии красным золотом. Мерно урчит мощный двигатель «Флитвуда». Рядом с божественной Касторией, божественной Поллуксией и постоянно связанной с Богом Желтым Боком, с пакетом попкорна и банкой апельсинового «краша», искупавшийся и полностью контролирующий свое тело, чувствуя себя куда более уверенно, чем в последние дни, Кертис верит, что он – самый счастливый мальчик во Вселенной.
Когда Кэсс уходит, чтобы достать одежду Кертиса из сушилки, собака идет за ней, а мальчик поворачивает кресло, чтобы посмотреть на утягивающееся под колеса шоссе. Второй пилот он только номинально, но тем не менее чувствует, как ему передаются ловкость и мастерство Полли.
Какое-то время они говорят о «Флитвуде». Полли знает все и о конструкции дома на колесах, и о работе его агрегатов и систем. Этот бегемот весом в 44 500 фунтов и длиной в 45 футов оснащен дизельным двигателем фирмы «Каммингс», коробкой передач фирмы «Эллисон аутоматик», топливным баком на 150 галлонов, баком воды на 160 галлонов и системой спутниковой навигации. Она говорит о доме на колесах с той же любовью, с какой молодые парни в кино говорят о своих спортивных автомобилях.
Мальчик удивлен, услышав, что эта модель, модифицированная согласно пожеланиям заказчика, стоит семьсот тысяч, и высказывает предположение, что близняшки разбогатели благодаря их успеху в Вегасе, но Полли тут же поправляет его. Они стали финансово независимыми, но не богатыми, благодаря тому, что вышли замуж за братьев Флэкбергов.
– Но это трагическая история, сладенький, а я в слишком хорошем настроении, чтобы сейчас ее рассказывать.
Благодаря общему интересу к конструкции и ремонту механических транспортных средств Полли и Кэсс не испытывают никаких проблем с беспрерывным путешествием, которое является доминирующим фактором этого отрезка их жизни. Что бы ни ломалось или ни изнашивалось, они могут все починить, имея необходимые запчасти, многие из которых возят с собой.
– Самые лучшие ощущения в мире, – заявляет Полли, – это выпачкаться с головы до ног, измазаться в масле, пропотеть, но в конце концов собственными руками устранить неполадки, будь то прокол колеса или выход из строя маслонасоса.
Никогда раньше Кертис не видел таких чистеньких, ухоженных, сверкающих, благоухающих женщин, и хотя его восхищает их нынешнее состояние, тем не менее ему ужасно хочется посмотреть на них же, но потных, грязных, в масляных потеках, вооруженных инструментами, воюющих с грозным, весом в 44 500 фунтов, механическим монстром, не просто воюющих, но побеждающих его мастерством и решительностью, перед которыми не может устоять ни одна поломка.
Действительно, образ Кастории и Поллуксии, радостно ремонтирующих дом на колесах, с такой настойчивостью пульсирует в голове Кертиса, что он никак не может взять в толк, а что все-таки в этом так привлекательно. Странно.
Сопровождаемая Желтым Боком, Кэсс возвращается, чтобы сообщить, что она погладила одежду Кертиса.
Ретировавшись в ванную, чтобы поменять саронг-полотенце на нормальную одежду, он грустит при мысли о том, что время его общения с близняшками Спелкенфелтер стремительно иссякает. Для их же безопасности он должен расстаться с ними при первой возможности.
Когда он возвращается, полностью одетый, чтобы вновь занять кресло второго пилота, последние красные отсветы заката низкой дугой едва подсвечивают западный горизонт, напоминая верхнюю часть глаза гиганта-убийцы, выглядывающего из-за края Земли. Пока Кертис устраивается в кресле поудобнее, краснота сменяется пурпуром, словно глаз закрылся во сне, но сквозь веко наблюдает ночь.
Если фермы или ранчо существуют в этом уголке Америки, они находятся так далеко от шоссе, что не видны даже из достаточно высокой кабины «Флитвуда». Огни в их окнах скрыты кустами, деревьями и, главным образом, расстоянием от дороги.
Редкие автомобили пролетают по встречной полосе с такой скоростью, будто едва касаются асфальта колесами. Еще реже их обгоняют попутки. Не потому, что в эту сторону никто не едет. Просто Полли выжимает из «Флитвуда» все, на что тот способен. Только самые отчаянные водители решаются на обгон, включая какого-то лихача на серебристом «Корветте» модели 1970 года, вид которого вызывает восхищенный свист обожающих автомобили сестер.
Поскольку сестры обожают не только автомобили, но и горные лыжи, прыжки с парашютом, крутой детектив, родео, призраков, полтергейст, большие оркестры, технику выживания и резьбу на слоновой кости (среди прочего), с ними есть о чем поговорить. Мало того, что они прекрасные рассказчицы, так еще смотреть на них – одно удовольствие.
Кертиса, однако, более всего интересует их увлечение пришельцами и летающими тарелками, далекие от действительности рассуждения сестер о жизни на других мирах, мрачные подозрения относительно причин появления инопланетян на Земле. По его наблюдениям, люди – единственные существа во Вселенной, чьи фантазии о том, что может лежать за пределами их планеты, превосходят все то, что там в действительности есть.
Вдали появляется сияние, отличное от света фар приближающего автомобиля. Светится что-то рядом с шоссе.
Они подъезжают к перекрестку. По правую руку расположились автозаправка и магазинчик. Это не сверкающее неоном, стеклом и металлом стандартное здание национальной сети, но небольшое семейное предприятие, типа «Ма и Па». Домик оштукатуренный, чуть покосившийся, окна запыленные.
В кинофильмах такие вот автозаправки обычно принадлежат каким-нибудь психам. В пустынных местах легко скрыть самые чудовищные преступления.
Поскольку движение способствует маскировке, Кертису хочется, чтобы остановились они только в достаточно большом городке. Но близняшки придерживаются мнения, что в баке не должно быть меньше пятидесяти галлонов топлива. В настоящий момент запас превышает критическую величину на семь-восемь галлонов.
Полли съезжает с шоссе на незаасфальтированную площадку перед магазином. Щебень барабанит по днищу «Флитвуда».
Три колонки, две с бензином, одна – с дизельным топливом, не прикрыты навесом от солнца и дождя, как на более современных автозаправках. Натянутые между столбами, над колонками переливаются красными и янтарными огнями рождественские гирлянды, которые почему-то так и не убрали после Нового года. Колонки выше стандартных, никак не меньше семи футов, и каждая увенчана большим хрустальным шаром.
– Фантастика, – говорит Полли. – Они, должно быть, стоят тут с тридцатых годов. Теперь это большая редкость. Когда насос качает, можно наблюдать, как горючее кружится в шаре.
– Зачем? – спрашивает Кертис.
Она пожимает плечами:
– Не знаю, так уж они работают.
Легкий ветерок лениво шевелит гирлянды, отражения красных и янтарных лампочек мерцают внутри стеклянных шаров, словно в каждом из них танцуют сказочные призраки.
Завороженный этим магическим действом, Кертис спрашивает:
– Они предсказывают судьбу или как?
– Нет, просто на них приятно смотреть.
– Эти люди потратили столько усилий, чтобы встроить в конструкцию колонки стеклянный шар только потому, что на него приятно смотреть? – Он качает головой, восхищенный цивилизацией, которая превращает в произведение искусства устройство, имеющее чисто хозяйственное предназначение. Добавляет с любовью: – Это удивительная планета.
Близняшки выходят первыми… Кэсс с большой сумкой на плече… с намерением провести все необходимые технологические операции, выполняемые при остановке на автозаправке: осмотреть с фонариком все десять колес, проверить уровень масла как в картере, так и в коробке передач, наполнить резервуар системы обмыва ветрового стекла…
У Желтого Бока миссия проще: ей надо облегчиться. А Кертис идет с ней за компанию.
Он и собака стоят у ступенек и прислушиваются к едва слышному посвисту ветерка, который летит к ним с освещенной луной равнины на северо-западе, из-за магазинчика, теперь скрытого от них «Флитвудом». Вероятно, ночной воздух несет в себе какой-то беспокоящий запах, потому что Желтый Бок поднимает свой талантливый нос и раздувает ноздри, чтобы определиться с источником.
Антикварные колонки также по другую сторону дома на колесах. Как только сестры исчезают из виду, обходя «Флитвуд» спереди, собака, принюхиваясь, бежит к задним колесам, бежит очень целенаправленно. Кертис следует за ней, ставшей ему сестрой.
Когда они обходят «Флитвуд» сзади, перед ними возникает магазин. Находится он в сорока футах, за колонками. Дверь наполовину открыта, достаточно тяжелая, чтобы не качаться от ветра. А может, тугие петли.
Собака останавливается. Отступает на шаг. Возможно, ее пугают фантастические колонки.
При ближайшем рассмотрении Кертис уже не находит в них ничего магического, не то что с кресла второго пилота. Он смотрит на стеклянные шары, наполненные темнотой, а не бешено вращающимся горючим. В шарах отражаются красные и янтарные огоньки рождественских гирлянд, которые кажутся мерцающими внутри, и внезапно его охватывает тревога. В этих шарах ему вдруг видится что-то зловещее.
У переднего бампера высокий лысый мужчина разговаривает с близняшками. Он стоит спиной к Кертису, до него больше сорока футов, но с ним определенно что-то не так.
Шерсть собаки встает дыбом, и мальчик подозревает, что тревога, которую он чувствует, на самом деле ее недоверие, которое передалось через связывающий их телепатический канал.
Хотя Желтый Бок чуть слышно рычит и мужчина ей явно не нравится, ее внимание сосредоточено на другом. Она бежит прочь от «Флитвуда», к западной стороне здания, и Кертис спешит за ней.
Он более чем уверен, что ищет она не укромное местечко, где можно справить нужду.
Магазин развернут углом к стоянке, чтобы фасад смотрел не на одну из дорог, а непосредственно на перекресток, дабы никто не мог проехать мимо, не заметив его. И за углом, у стены, где только одна дверь и ни одного окна, темнота сгущается сильнее. Чуть разбавляет ее рассеянный лунный свет.
В этом глубоком сумраке стоит «Форд Эксплорер», его контуры едва различимы. Кертис предполагает, что внедорожник принадлежит мужчине, который сейчас разговаривает с близняшками.
Серебристый «Корветт», который чуть раньше обогнал их на шоссе, пристроился рядом. Пристально глядя на «Корветт», Желтый Бок начинает скулить.
Луна отдает спортивному автомобилю предпочтение, превращая хром его отделки в серебро.
Когда Кертис делает шаг к «Корветту», собака бросается к внедорожнику. Поднимается на задние лапы, передние ставит на задний бампер, пристально смотрит в окошко задней дверцы. Расположено оно слишком высоко, чтобы собака могла в него заглянуть.
Поворачивает голову к Кертису, ее темные глаза блестят отраженным лунным светом.
Поскольку мальчик сразу к ней не подходит, Желтый Бок нетерпеливо скребет лапой по дверце.
В темноте он не может видеть, что собаку трясет, но, спасибо телепатическому каналу, связывающему их, чувствует глубину ее тревоги.
Страх, словно крадущийся кот, находит дорогу в сердце Кертиса, а из сердца – в тело, и теперь его коготки царапают кости.
Подойдя к «Эксплореру», Кертис вглядывается в заднее окошко. Не может разобрать, находится ли за ним какой-то груз или гуляют тени.
Собака все скребет лапой по дверце.
Кертис поворачивает ручку, поднимает заднюю дверцу.
Автоматически включается свет в салоне внедорожника, открывая глазам Кертиса два трупа, лежащих в багажном отделении. Брошены они небрежно, словно мешки с мусором.
Сердце мальчика на мгновение замирает, потом начинает биться вдвое быстрее.
Он бы убежал, не будь он сыном своей матери, а так скорее умрет, чем своими действиями опозорит ее память.
Жалость и отвращение заставили бы его отвернуться, но он обучен воспринимать подобные ситуации как раздел учебника по выживанию и реагировать в соответствии с приведенной в конце раздела инструкцией: быстро, но досконально разобраться в причинах случившегося, чтобы спасти свою жизнь и жизни других.
Другие в данном случае – Кэсс и Полли.
Высокий лысый мужчина, первый из трупов, внешне соответствует заправщику, который разговаривал с сестрами несколько секунд тому назад. Кертис не видел лица этого человека, но убежден, что оно идентично лицу трупа, хотя и не перекошено от ужаса.
Пышные блестящие каштановые волосы окружают и смягчают лицо женщины. Ее широко раскрытые зеленые глаза в изумлении смотрят на вечность, открывшуюся ей в тот самый момент, когда ее душа покинула этот мир.
Видимых ран на трупах нет, но у обоих, похоже, свернуты шеи. Головы лежат под столь неестественным углом, что без перелома основания черепа не обошлось. Для охотников, которые наслаждаются предсмертными мучениями и ужасом жертв, нехарактерны столь быстрые и милосердные убийства.
Отсутствие ран объясняется не милосердием, а необходимостью. С каждого трупа сняты обувь и верхняя одежда. Чтобы выдать себя за своих жертв, убийцам требовалась чистая одежда, а не кровавые лохмотья.
Если автозаправку и магазин обслуживает одна семья, па и ма, значит, здесь лежат па и ма. А их бизнесом и обличьем завладели другие.
Собака переключает свое внимание на «Корветт». Но при всем интересе, проявленном к спортивному автомобилю, она не решается подойти к нему ближе. Должно быть, чувствует, что от него исходит смертельная опасность. Она не только боится «Корветта», но и не может понять, с чем столкнула ее судьба, склоняет голову направо, потом налево, мигает, отворачивается, вновь смотрит на него, словно ей кажется, что автомобиль сдвинулся с места.
Может, в «Корветте» их подстерегает что-то пострашнее трупов, поэтому мальчик тоже держится от него подальше. Зато, уже научившись воспринимать мир через органы чувств собаки, полностью переключается на связывающий их телепатический канал и смотрит на «Корветт» ее глазами.
Поначалу ставшая ему сестрой видит то же самое, что и Кертис… но не проходит и секунды, как освещенный луной автомобиль начинает мерцать, словно мираж. Автомобиль мечты – во многих, а не одном смысле этого термина, на самом деле – иллюзия автомобиля с двигателем внутреннего сгорания, с обводами «Корветта» модели 1970 года, маскирующими вселяющую ужас реальность. Собака мигает, мигает, но спортивный автомобиль не растворяется в ночи, как призрак, тогда она отворачивается и краем глаза, на две-три секунды, видит то, что недоступно и краю глаза Кертиса: транспортное средство, сработанное не на этой земле, более хищное, чем акулоподобный «Корветт», чудовище, рожденное для охоты на акул. В этом автомобиле чувствуется такая мощь, что говорить о нем хочется не языком инженеров и дизайнеров, а терминами военных архитекторов. Несмотря на изящные обводы, он более всего напоминает крепость на колесах: компактно сгруппированные, аэродинамически вылизанные, приспособленные для быстрой езды контрфорсы, крепостные валы, земляные насыпи, эскарпы, контрэскарпы, бастионы.
Имея перед собой такие доказательства, мальчик более не знает сомнений. Прибыли самые худшие выродки.
Нервы напрягаются, как натянутые струны скрипки, а его воображение разыгрывает на них самые мрачные вариации.
Смерть уже здесь, как и была всегда, но не столь близко и значимо, как в этот момент, в ожидании третьего блюда на ужине костей.
Охотники, конечно же, подозревают, что Кертис в доме на колесах. Добрая судьба и умная собака, ставшая ему сестрой, вывели его из «Флитвуда» и позволили незамеченным прошмыгнуть за угол дома, к залитому лунным светом внедорожнику-могиле. Но найдут его быстро: может, через две минуты, при самом лучшем раскладе через три.
Его узнают в тот самый момент, когда он выйдет из укрытия.
А пока он посылает собаку к Полли.
Испуганная, она тем не менее повинуется и бежит назад, тем же путем, каким привела его к «Эксплореру» и псевдо-«Корветту».
Кертис не питает иллюзий насчет того, что ему удастся выйти из грядущей схватки живым. Враг слишком близко, он слишком сильный, слишком безжалостный, чтобы потерпеть поражение от маленького, беззащитного мальчика-сироты.
Однако у него есть надежда, что ему удастся каким-то образом предупредить Кэсс и Полли, чтобы они и собака сумели уехать и не погибли вместе с ним.
Желтый Бок исчезает за углом. Как всегда, с осознанием того, что ее Создатель рядом с нею… и в следующие минуты Он понадобится ей, как никогда прежде.
Глава 46
Стены тюрьмы рухнули вокруг нее, но она поставила камни на место, а когда прутья решеток вывалились из окон, приварила их к закладкам и забетонировала свежим раствором.
Из этого сна – не кошмара, в котором она строила себе тюрьму, пугающего разве что радостью, с которой она работала, Микки и пробудилась, мгновенно почувствовав: что-то не так.
Жизнь научила ее ощущать опасность на расстоянии. И даже во сне она распознала угрозу, нависшую над ней в реальном мире, отчего и покинула пусть призрачную, но тюрьму.
Лежа на диване в гостиной, закрыв глаза, с чуть приподнятой на подушке головой, она не шевельнулась, продолжала ровно дышать, словно спящая, но вслушиваясь в происходящее вокруг. Вслушиваясь.
Дом погрузился в тишину, такую же глубокую, как в похоронном бюро после его закрытия, когда все сотрудники и скорбящие уже разошлись по домам.
Микки устроилась на тахте, чтобы почитать журнал в ожидании Лайлани. Вечер тянулся и тянулся, наконец Дженева пошла к себе, строго наказав разбудить ее, как только девочка появится в дверях. После ухода тети Джен, дочитав журнал, Микки вытянулась на диване, закрыла глаза, чтобы дать им отдохнуть, не собираясь спать. Но усталость, накопившаяся после трудного дня, жара, высокая влажность и растущее отчаяние совместными усилиями отправили ее в выстроенную во сне тюрьму.
Инстинктивно она не открыла глаза, когда проснулась. И теперь держала закрытыми, исходя из истины, известной каждому ребенку, которую иной раз признавали и взрослые: никакой Страшила не причинит вреда, если не смотреть ему в глаза и вообще не подавать виду, что знаешь о его присутствии.
Кстати, и в тюрьме она узнала, что притворяться спящей, глупой, наивной, безразличной, глухой или слепой, если тебе делают грязное предложение или даже оскорбляют, более мудрая реакция, чем сразу вставать на дыбы и лезть в драку. Между тюрьмой и детством существует немало аналогий. Вот и со Страшилой не стоит встречаться взглядом ни ребенку, ни заключенному.
Кто-то двигался неподалеку. Мягкий шорох подошв по ковру и скрип половиц говорили за то, что пришелец – не плод ее разгоряченной фантазии и не призрак трейлерного парка.
Шаги приблизились. Остановились.
Она чувствовала, что рядом с диваном стоит человек. Пристально смотрит на нее, пытаясь понять, спит она или притворяется.
И это не Дженева. Даже путая реальную жизнь с фильмом, тетя никогда не повела бы себя столь странно. Джен помнила, как была Кэрол Ломбард в фильме «Мой мужчина Годфри», Ингрид Бергман в «Касабланке», Голди Хоун в «Грязной игре», но не видела себя ни в каких триллерах, разве что в «Милдред Пирс». Ее вторые жизни окружал ореол романтики, где-то с оттенком трагичности, но можно было не волноваться, что тетя Джен поведет себя как Бетти Дэвис в «Что случилось с крошкой Джейн?» или Гленн Клоуз в «Роковом влечении».
Обоняние Микки обострилось за счет медитативной неподвижности и вынужденной слепоты. Она почувствовала терпкий запах незнакомого ей мыла. Легкий аромат лосьона после бритья.
Пришелец шевельнулся, выданный протестующим скрипом половиц. Несмотря на оглушающие удары сердца, Микки могла сказать, что он удаляется от нее и дивана.
Сквозь завесу ресниц поискала его, нашла. Он проходил мимо низкого буфета, который отделял гостиную от кухни.
Одна маленькая лампочка, горевшая в гостиной, не разгоняла тени, а создавала романтичную обстановку. Кухня же вообще купалась в темноте.
Но даже сзади, по одному только силуэту, она сразу поняла, с кем ей пришлось иметь дело. Престон Мэддок нанес им визит, пусть его никто и не приглашал.
Микки не заперла дверь черного хода, на случай, если придет Лайлани. Теперь Мэддок, покинув их трейлер, оставил ее широко открытой.
Осторожно она поднялась с дивана и пошла на кухню. Нисколько не удивилась бы, обнаружив его на ступеньках, широко улыбающегося, довольного тем, что раскусил ее уловку, догадался, что она только прикидывалась спящей.
Но на ступеньках ее никто не поджидал.
Она решилась выйти из трейлера. Во дворе никто не затаился. Мэддок ушел к себе.
Вернувшись на кухню, она отсекла ночь. Задвинула засов. Щелкнула замком.
Страх растаял, оставив чувство обиды. Но прежде чем обида перешла в ярость, Микки подумала о Дженеве, и страх вернулся.
Она понятия не имела, сколько времени провел Мэддок в их доме. Он мог побывать и в других комнатах, прежде чем зайти в гостиную, чтобы посмотреть, как спит его новая соседка.
Из кухни Микки поспешила в короткий коридор. Проходя мимо своей комнатки, увидела полоску света под дверью. Хотя точно помнила, что не оставляла лампу зажженной.
Конец коридора. Последняя дверь. Приоткрытая.
В угрожающей тьме светились только цифры и стрелки часов. Когда Микки добралась до кровати, отсвета хватило, что увидеть главное: голова тети Джен на подушке, умиротворенное спящее лицо, закрытые глаза.
Микки поднесла трясущуюся руку ко рту Дженевы, уловила ладонью теплое дыхание.
В горле словно развязался тугой узел, вновь появилась возможность набрать полную грудь воздуха.
Выйдя в коридор, она плотно притворила за собой дверь и направилась в свою комнату.
На кровати лежала ее сумочка, рядом – содержимое. Из бумажника вытащили все, но ничего не взяли. Деньги соседствовали с карточкой социального страхования, водительским удостоверением, помадой, пудрой, расческой, ключами от автомобиля…
Дверцы шкафа открыты, комод обыскан, вещи в ящиках оставлены в беспорядке.
На полу – бумаги, подтверждающие ее освобождение из тюрьмы. Она держала их на прикроватном столике, под Библией, которую дала ей тетя Джен.
Какой бы ни была изначальная цель появления Мэддока в их трейлере, он воспользовался ситуацией, обнаружив, что дверь на кухню открыта, а Микки спит на тахте. Из того, что она узнала о нем в библиотеке, следовало, что Мэддок – человек очень расчетливый, ему несвойственны непродуманные поступки, поэтому и несанкционированный обыск она объяснила не импульсивностью Мэддока, а его наглостью.
Вероятно, об их отношениях с Лайлани он знал больше, чем она думала, возможно, больше, чем предполагала Лайлани. И своим появлением у двери его дома с тарелкой пирожных она не провела Мэддока, но и не усилила его подозрений.
А теперь он знал все о недавнем прошлом Микки, и ее это не радовало.
Она задалась вопросом: а как бы он повел себя, если б она проснулась раньше и застала его в своей комнате?
Под горящей лампой лежала раскрытая Библия. Мэддок воспользовался контурным карандашом для губ, который взял из ее сумочки, чтобы обвести несколько слов. Книга Пророка Иоиля, глава 1, абзац 5: «Пробудитесь, пьяницы, и плачьте, и рыдайте…»
Ее встревожило, что он очень уж хорошо знал Библию, если нашел столь уместную, но мало кому знакомую строку. Такая эрудиция свидетельствовала о том, что соперник у нее более умный и изворотливый, чем она предполагала. И он определенно полагал ее пренебрежительно малой угрозой, раз верил, что может так нагло насмехаться над ней.
Покраснев от унижения, Микки подошла к комоду, убедилась, что Мэддок заглянул под желтый свитер и нашел две бутылки лимонной водки.
Она достала бутылки из ящика. Одна полная, запечатанная. А вот во второй, после прошлой ночи, водки осталось на самом донышке.
На кухне Микки включила свет над раковиной и вылила в нее содержимое обеих бутылок. Пары, не аромат лимона, а псевдовозбуждающий запах алкоголя, вызвали целый букет желаний: напиться, забыться, уйти из этого грешного мира.
Бросив обе бутылки в мусорное ведро, она не могла унять дрожь в руках. Ладони были влажными от водки.
Осушив их дыханием, Микки прижала холодные руки к горящему лицу.
Перед ее мысленным взором возникла бутылка бренди, которую тетя Джен хранила в кухонном буфете. Она живо представила себе, как достает бутылку, скручивает пробку, наливает стопку, ощутила во рту вкус бренди…
– Нет!
Она прекрасно понимала, что речь шла не о бренди, не о водке. В действительности она искала предлог, чтобы подвести Лайлани, повод уйти в себя, отступить за знакомый подвесной мост, укрыться за стенами и башнями эмоциональной крепости, где ее и без того израненному сердцу не будут грозить новые удары, где она сможет жить вечно, оплакивая себя. Бренди помогло бы ей перейти этот мост и избавило бы от боли за судьбу других людей.
Отвернувшись от буфета, где дожидалось бренди, даже не раскрыв дверцы, она шагнула к холодильнику, в надежде утолить жажду кока-колой. Но выяснилось, что мучила ее не жажда, а голод, жуткий голод, поэтому она достала пирожное из керамического медведя, голова которого служила крышкой, а тело – сосудом. Покончив с пирожным, после некоторого раздумья она взяла медведя со всем его содержимым и отнесла на стол.
Сидя за столом, глядя на стоящие перед ней коку и медведя с пирожными, Микки вновь почувствовала себя восьмилетней девочкой, в смятении чувств и испуганной, которая искала утешение у демона сахара. Тут она заметила тарелку, стоящую за подсвечниками. Ту самую, на которой этим вечером она относила соседям пирожные. Мэддок вернул ее, пустую и вымытую.
Все та же наглость. Если бы Микки не успела проснуться до его ухода, она догадалась бы, кто обыскал ящики комода и вывернул на кровать содержимое ее сумочки, но не могла точно знать, верна ли ее догадка. Оставив тарелку, Мэддок давал понять, что он хочет, чтобы она знала, какой незваный гость побывал в их доме. Вновь показывал, что не ставит ее ни в грош.
Но куда больше, чем возвращение тарелки, встревожило Микки исчезновение пингвина. Статуэтка высотой в два дюйма, из коллекции мертвой женщины, раньше стояла на кухонном столе, среди цветных стаканчиков с недогоревшими свечками. Должно быть, Мэддок увидел пингвина, когда ставил на стол тарелку.
Если он и раньше подозревал, что Лайлани познакомилась с Микки и тетей Джен, то пингвин эти подозрения подтвердил.
Желудок вдруг оказался в горле, грудь защемило, голова закружилась, как случалось с ней на скоростном участке русских горок. Побледнев как полотно, Микки застыла на стуле.
Глава 47
В большинстве своем люди, с которыми встречалась Полли, ей нравились, она легко заводила друзей, мало с кем враждовала, но, когда заправщик подошел к ней, улыбаясь во весь рот, словно клоун, только что плюхнувшийся на задницу, со словами: «Привет, меня зовут Эрл Бокман, моя жена – Морин. Это заведение принадлежит нам, мы работаем здесь двадцать лет», она сразу сделала вывод, что он относится к тем немногим, кому не заслужить ее благорасположения.
Высокий, с приятной внешностью, с запахом мяты изо рта, чистенький, выбритый, в выглаженной одежде, он вроде бы обладал всем необходимым, чтобы произвести хорошее впечатление на первого встречного, особенно если бы на его губах играла чуть меланхоличная улыбка, но никак не такая широченная, во все тридцать два зуба.
– Я родом из Вайоминга, – продолжал Эрл, – а вот Морин из здешних краев, но я прожил тут так долго, что вполне могу считаться местным. В этом округе любой мужчина, женщина или ребенок знают Эрла и Морин Бокман, – казалось, он считал необходимым убедить их в том, что автозаправка и магазин действительно принадлежат ему и его жене, а потому клиенты могут не сомневаться в качестве горючего, которое он продает. – Только назовите имена Эрл и Морин, и любой скажет вам, что это муж и жена, которые хозяйничают на автозаправке и в магазине, расположенных на перекрестке федеральных шоссе. И еще, должно быть, вам скажут, что Морин – это персик, потому что она такая же сладенькая, как этот фрукт, и будут правы. Смею вас заверить, что я – счастливейший человек на свете, который когда-либо женился, потому что ни разу не пожалел об этом.
Во время своего монолога он не переставал демонстрировать свою ослепительную улыбку, достойную рекламного плаката зубной пасты, и Полли, пожалуй, уже поставила бы десять тысяч долларов против пакета с попкорном, что труп бедной Морин лежит сейчас если не в торговом зале, то в подсобке, а этот болтун то ли задушил ее голыми руками, то ли размозжил голову большой банкой тушеной свинины с бобами, то ли проткнул сердце окостеневшей сосиской «Тонкий Джим», провисевшей над прилавком с закусками добрые пятнадцать лет.
Назойливой улыбки и беспрерывного информационного потока о личной жизни вполне хватило бы, чтобы зачислить Эрла в список людей, за которых она никогда не стала бы голосовать, если бы они выставили свою кандидатуру на пост президента, даже без учета его часов. Циферблат этого необычного устройства без черен и пуст: ни цифр – часов, ни черточек – минут, ни стрелок. Возможно, Эрл отдал предпочтение неудобной модели цифрового хронометра, который показывал время лишь при нажатии кнопки на корпусе, но у Полли возникли серьезные подозрения, что это вовсе не часы. С того самого момента, как Эрл появился около заправочных колонок, он поворачивался из стороны в сторону, направляя свой приборчик, надетый на правую, а не на левую руку, на Кэсс, на Полли, снова на Кэсс, и то и дело что-то высматривал в черном кругу под мерцающим красно-янтарным светом рождественских гирлянд. Полли поначалу подумала, что прибор на руке Эрла – камера, а сам он – из извращенцев, которые тайком фотографируют женщин, реализуя причуды своего больного воображения. Но хотя нервной манерой держаться Эрл определенно вписывался в категорию «извращенец», она не могла поверить, что кому-то удалось изобрести камеру, снимающую то, что находится под одеждой женщины.
Кэсс любила людей больше, чем Полли, и, в отличие от сестры-близняшки, не делала различий между монахиней и осужденным убийцей. Однако за двадцать семь лет, прожитых вместе по эту сторону плаценты, оптимизм Кэсс подвергся заметному воздействию со стороны здравомыслия Полли, которая не столь восторженно воспринимала людей и судьбу. Более того, Кэсс настолько хорошо освоила законы человеческих джунглей, что уже после первой фразы Эрла приподняла бровь и изогнула рот, давая условный сигнал: «Тревога! Какой-то чудик!» – который, конечно же, прочитала Полли.
Эрл, наверное, трещал бы языком, пока кто-то, он или они, не скончался бы от естественных причин, при этом целясь в них своими занятными часами, вызвавшими вдруг у Полли ассоциацию с портативным металлоискателем, которым пользовались сотрудники аэропорта, если пассажиру не удавалось пройти через стационарный, не подняв тревоги. Но пока Эрл произносил свой нескончаемый монолог, Кэсс оглядела древнюю колонку с маркировкой «Дизельное топливо», нашла, что принцип ее работы более сложный, чем у тех, с которыми ей приходилось ранее сталкиваться, и попросила Эрла помочь ей.
Когда Эрл повернулся к заправочной колонке, у Полли сложилось ощущение, что тот в полном недоумении, словно принцип работы колонки для него столь же загадочен, что и для Кэсс. Хмурясь, он подошел к колонке, положил на нее одну руку, постоял в глубоком раздумье, словно дожидался, пока шестое чувство ознакомит его с конструкцией колонки, но потом вновь, словно у клоуна, рот его разошелся от уха до уха.
– Хотите заправиться?! – радостно воскликнул он.
Получив утвердительный ответ, повернул рычаг, вытащил пистолет из гнезда и повернулся к «Флитвуду», после чего опять замер с застывшей на лице улыбкой.
Как только стало ясно, что этот двадцать лет проработавший на одном месте заправщик не знает, как подступиться к большому дому на колесах, Кэсс взглядом спросила сестру: «На кого мы нарвались?» – после чего взяла шланг у Эрла, вежливо объяснив, что ужасно не любит, когда около топливного лючка появляются царапины, поэтому ей будет спокойнее, если пистолет она вставит в горловину бака сама.
Полли открыла лючок, свернула крышку с горловины и отступила в сторону, чтобы сестра могла вставить в горловину пистолет топливного шланга, все это время не выпуская Эрла из поля зрения. Последний же, решив, что она занята, смело нацелил свои часы на два окошка в борту дома на колесах и дважды посмотрел на циферблат, словно что-то видел в его поблескивающей черной поверхности. Тем самым он доказал свою уникальность, потому что все мужчины, полагая, что ей не до них, разглядывали бы задницу Полли, даже геи, пусть их сжигала не страсть, а зависть.
Она могла бы принять его за безвредного чудика, когда-то гордого продавца топлива, свихнувшегося от бескрайности просторов Невады, от пугающе звездного неба, висящего над черной землей, от недостатка общения с людьми или от избытка общения с диким зверьем, а может, его свела с ума Морин, этот сладкий персик. Но даже чудики, эксцентрики и психически ненормальные мужчины не оставляли без внимания ее зад, и чем дальше она видела его зубастую улыбку, тем меньше Эрл напоминал ей клоуна, безумного или нет, и тем больше – динозавров из «Парка юрского периода». Мелькнула мысль, пусть, казалось бы, и странная, что Эрл вовсе и не человек, а существо, встречаться с которым ей еще не доводилось.
И тут из темноты появилась Желтый Бок, прибежала очень возбужденная, такой Полли ее еще никогда не видела, бросилась к ней, зубами вцепилась в акриловый каблук левой сандалии, словно терьер – в крысу, начала стаскивать с ноги. С губ Полли сорвалось имя знаменитой кинозвезды, с которой она познакомилась, когда была женой продюсера Джулиана Флэкберга. У нее это имя заменяло привычное «блин». В удивлении Кэсс звала собаку, Полли попыталась вытащить ногу из сандалии, не нанеся травму ни животному, ни себе, Желтый Бок вроде бы стремилась к тому же, продолжая молча, без рычания, терзать каблук, а улыбающийся Эрл Бокман, думая, что за всей этой суетой стал невидимым, нацелил свои часы на собаку и озабоченно всматривался в циферблат, будто носил на руке анализатор, который мог определить, бешеная собака или нет.
Чтобы уберечь ногу от Желтого Бока, Полли вытащила ее из сандалии, и собака тут же убежала с добычей. Остановилась у переднего бампера дома на колесах, оглянулась, бросила сандалию, перехватила его за перепонку, подняла и покачала из стороны в сторону, как бы дразня владелицу.
– Она приглашает тебя поиграть, – предположила Кэсс.
– Да, возможно, – ответила Полли, – но, как я понимаю, пусть наша приятельница и очень мила, она хочет, чтобы я подвесила ее на этой рождественской гирлянде.
И вот тут маниакальная улыбка Эрла впервые пришлась к месту.
Пистолет уже торчал в горловине, для заполнения бака требовалось никак не меньше пяти минут, руки Кэсс были свободны, и Полли нисколько не сомневалась в способности сестры постоять за себя, даже имея дело с такими, как Эрл Бокман, даже если тот именно сегодня получил весточку из Книги рекордов Гиннесса с сообщением о том, что он заменил Джеффри Дамера в категории «Рекордсмен по количеству отрезанных голов, хранящихся в холодильнике». Прихрамывая, она последовала за Желтым Боком, вокруг кабины, к ступенькам и наконец поднялась в дом на колесах.
К тому времени, как Полли добралась до прохода между креслами, сандалия лежала на полу в гостиной, аккурат под единственной зажженной лампой, тогда как в маленькой столовой, примыкающей к камбузу, собака запрыгнула на сиденье, наклонилась над столом и ухватила зубами колоду игральных карт. Пока Полли надевала сандалию, Желтый Бок вернулась в гостиную и разбросала карты по полу.
Полли выросла в сельской местности, где коровы, свиньи и куры манерами поведения и достоинством могли служить примером многим человеческим существам. Она участвовала в многомиллионном шоу, где два слона, четыре шимпанзе, шесть собак и даже питон были куда приятнее в общении, чем семьдесят четыре танцовщицы. В общем, Полли полагала себя другом животных и достаточно хорошо знала их повадки, чтобы понять, что Желтый Бок ведет себя не так, как положено собаке, а следовательно, происходит что-то необычное. Она не стала ругаться, не принялась подбирать карты, что всенепременно сделала бы в ординарной ситуации, но отступила назад, чтобы освободить собаке место, и присела на корточки.
Половина карт упали картинками вверх, и Желтый Бок начала торопливо, но целенаправленно разгребать их лапами, пока не отделила две бубны, две черви и одну пику. Масть карт значения не имела, в отличие от их номинала, потому что, используя нос и лапы, собака расположила карты по старшинству в четкой последовательности: тройка пик, четверка бубен, пятерка червей, шестерка бубен, семерка червей – и, улыбаясь, воззрилась на Полли.
Собаки-гимнастки балансировали на катящихся мячах и ходили по параллельным брусьям, собаки-пирофилы прыгали сквозь горящие обручи, маленькие собачки сидели на спинах больших собак, когда те изображали лошадей, участвующих в скачках или соревнованиях по преодолению препятствий, дрессированные собачки в розовых платьях танцевали на задних лапах: в Лас-Вегасе Полли много чего навидалась, но не встречала собаки, демонстрирующей такие математические способности. Поэтому, когда Желтый Бок лапой поставила шестерку бубен после пятерки червей, а потом носом семерку червей вслед за шестеркой, с губ Полли вновь сорвалось имя кинозвезды, которую она терпеть не могла, причем не один раз, а дважды. Она встретилась взглядом с лохматым математиком, трепеща от ощущения чуда, и произнесла фразу, которую так не терпелось услышать Лесси за все долгие годы жизни с Тимми на ферме: «Ты пытаешься мне что-то сказать, не так ли, девочка?»
Нисколько не желая оскорбить Рома, Тарзана или ХОЛа 9000, Кэсс сочла навыки общения Эрла Бокмана на порядок хуже, чем, соответственно, у ребенка, выкормленного волчицей, выросшего среди обезьян и воспитанного роботами.
Каким-то он был деревянным. Неловким. Окостеневшим. Выражение лица редко соответствовало произносимым словам, и всякий раз, когда это несоответствие фиксировалось у него в голове, он прикрывался своей карикатурной улыбкой, которая, как ему казалось, демонстрировала его умение ладить с людьми и уверенность в себе.
Более того, Эрл не выносил тишины. Каждая пауза в разговоре, превышавшая две секунды, нервировала его. Он заполнял тишину тем, что первым приходило в голову, а потому молол всякую чушь.
Кэсс решила, что Морин, жена Эрла и общепризнанный персик, то ли святая, то ли тупа, как морковка. Ни одна женщина не могла жить с таким человеком, если только не надеялась очистить душу вечными страданиями или у нее напрочь отсутствовало серое вещество.
Привалившись к борту дома на колесах, дожидаясь, пока заполнится бак, Кэсс чувствовала себя словно заключенный, которого приговорили к смерти и привели на место казни. Эрл заменял расстрельный взвод, слова – пули, а способом казни избрали скуку.
И что это за манипуляции с часами? С отвлекающими маневрами, которые удавались Эрлу не лучше, чем разговор, он нацеливал их в разные стороны. Один раз даже опустился на колено, якобы завязывая шнурок, который вовсе и не развязывался, чтобы направить циферблат под днище «Флитвуда».
Возможно, он страдал каким-то психическим заболеванием, возможно, его одолевали навязчивые идеи? Возможно, он не мог не нацеливать часы на людей и вещи, как другие люди не могли не мыть руки по четыреста раз на дню или каждый час не пересчитывать носки в ящике комода или тарелки в кухонном буфете?
Поначалу Кэсс жалела его, потом он стал вызывать смех.
Но теперь ей определенно было не до смеха.
По спине Кэсс побежали мурашки.
Три года она была замужем за Доном Флэкбергом, кинопродюсером, младшим братом Джулиана… вращалась в высших кругах голливудского общества. И согласно проведенным ею расчетам, если взять целиком удачливых актеров, режиссеров, руководство студий и продюсеров, 6,5 % из них были хорошими и нормальными людьми, 4,5 % – нормальными и злыми, а 89 % – злыми и ненормальными. Набирая экспериментальный материал, который и позволил ей получить вышеуказанные результаты, она составила классификацию выражений глаз, лицевых тиков, жестов, телодвижений, благодаря которой безошибочно определяла самых безумных и самых злых, что и позволяло ей вовремя уходить в сторону и не становиться их жертвой. За три минуты наблюдений она пришла к выводу, что Эрл Бокман, простой заправщик и бакалейщик, безумием и злобой не уступал любому из самых богатых и уважаемых членов киношного сообщества, которых она когда-либо знала.
В темноте, у стены магазина, стоящего на перекрестке федеральных шоссе, между поблескивающим под луной «Корветтом» и «Эксплорером», набитым трупами, Кертис наблюдает и за дверью в стене, и за северным и южным углами, из-за которых в любой момент могут появиться враги.
Но более всего он сосредоточен на телепатическом канале, который связывает его с собакой. Этот канал он использует, как никогда раньше. Он затаился между автомобилями, ощущая спиной дующий из прерий ветерок, но одновременно он вместе со ставшей ему сестрой, в доме на колесах, изумляет Полли собачьей арифметикой, а потом – знакомством Желтого Бока с устройством, более сложным, чем карты.
Читать бесплатно другие книги:
