Затаив дыхание Кунц Дин

— Скорее всего, нет, но, наверное, по-другому они просто не умеют, — ответил Грейди.

— А чего они сюда приехали?

— Будь я проклят, если знаю.

Четверо мужчин, которые выкатили из вертолета ящики, раскатывали рулоны гибкой пластиковой решетки. В развернутом положении и должным образом закрепленная, решетка, похоже, могла служить жестким основанием для каких-то сборных конструкций.

С востока, быстро и на низкой высоте, к ним приближался четырехместный вертолет. Вместо того чтобы сразу приземлиться, сделал круг над участком. Сквозь плексигласовый фонарь Грейди увидел, что в кабине, кроме пилота, только один человек. Похоже, он проверял, как продвигается операция.

После второго круга вертолет приземлился на Крекер-драйв. Из кабины вышел единственный пассажир. Ветер, поднимаемый вращающимися лопастями, рвал пиджак и брючины. Пассажир поспешил к дому, а пилот тут же поднял вертолет в воздух и улетел на восток, откуда и прибыл.

Мужчина, с растрепанными ветром волосами песочного цвета, прямиком направился к переднему крыльцу. Симпатичным, подвижным лицом он напоминал приятеля-острослова, главного героя множества фильмов. Это лицо располагало к себе каждой веснушкой, слишком большими ушами, широко посаженными синими глазами, ясными, чистыми, сверкающими, как люстра бального зала.

— Ах, доктор Райверс, — обратился он к Камми, — как это прекрасно — быть ветеринаром. Когда я был ребенком, у нас в семье жил коккер-спаниель, которого звали Пит. Я любил его больше всех, он заболел, чуть не умер, наверное, умер бы, если бы не наш ветеринар, умнейший, беззаветно любящий животных доктор Лаури. Потом я смотрел на него, как на Бога.

Прежде чем Камми успела ответить, мужчина уже повернулся к Грейди:

— Мистер Грейди, я видел вашу мебель. Она прекрасна. Конечно, я видел только фотографии на вашем сайте, но фотография всегда хуже оригинала, поэтому я могу себе представить, как выглядят они в натуре. Надеюсь, вы устроите мне экскурсию в вашу мастерскую до того, как мы все закончим и перестанем вам докучать.

Грейди этот мужчина не понравился с первого взгляда.

— Кто вы?

— Должно быть, это мистер Джардин, — вставила Камми.

— Ох, извините, — заместитель министра развел руками. — Я видел ваши фотографии, а вы, разумеется, мою видеть не могли. Пол Джардин из Министерства национальной безопасности. Рад с вами познакомиться. И я сожалею, что сложившиеся обстоятельства не позволяют нам лучше узнать друг друга. Я благодарен вам за ваше сотрудничество, за ваш патриотизм.

Джардин начал подниматься по ступенькам, ожидая, что его пустят на крыльцо, но по взаимному молчаливому согласию Камми и Грейди не сдвинулись с места, продолжая смотреть на него сверху вниз.

— А что это за стальные автобусы? — спросил Грейди.

— Три из них — мобильные лаборатории. В четвертом — два суперкомпьютера «Грей», которые могут работать как по отдельности, так и в тандеме. С фантастической быстротой операций. Электроэнергию мы берем непосредственно у компании, которая ее сюда поставляет, с уличной стороны вашего счетчика, поэтому не волнуйтесь о том, что вам предъявят наш счет за электричество. Нам, правда, придется воспользоваться вашей водяной скважиной, но на ней, насколько я понимаю, счетчика нет.

— Я не знал, что у Министерства национальной безопасности есть военизированные подразделения, — Грейди сменил тему.

— Так у нас их и нет, мистер Адамс. Организация академии по подготовке таких специалистов — длительное и затратное дело. Мы приглашаем их на контрактной основе через компанию, в которой блестяще поставлен отбор кадров, и нет ни малейшего сомнения в том, что к нам приходят только агенты, душой и сердцем преданные Америке и радеющие за безопасность американского народа.

— Может, нам следует подбирать через ту же компанию и политиков, — предложил Грейди.

— Дельная мысль, — кивнул Джардин. — Я запомню ваши слова и повторю их где следует.

Вооруженный агент, который направлял мобильные лаборатории на подъездную дорожку, присоединился к Джардину, и тот спросил:

— Доктор Райверс, где эти животные? Мне не терпится их увидеть. На ваших фотографиях они выглядят просто невероятными, хочется собственными глазами убедиться, что они — реальные.

— Они в доме, — ответила Камми. — У вас есть ордер?

— Да, спасибо, что напомнили.

Из внутреннего кармана пиджака Джардин достал два сложенных документа.

— Это факсимиле ордера, подписанного федеральным судьей, который курирует данный регион. Оригинал в самом скором времени доставит курьер. Согласно решению суда, вы должны предоставить нам полный и немедленный допуск в каждое здание на принадлежащем вам участке и на сам участок.

Он протянул Грейди и второй документ.

— Первый ордер также предоставляет нам право изымать любую вещь, которая, по нашему мнению, может быть связана с преступлением или представлять угрозу безопасности американского народа. Второй документ, который я только что отдал вам, содержит уточняющее требование суда. В нем указывается, что вы должны передать нам двух животных по нашему требованию, и сейчас я этого требую. Мистер Адамс, доктор Райверс, пожалуйста, проводите меня к этим удивительным животным.

В душе Камми надеялась, что Загадочный и Тайна ускользнут через дверь черного хода и убегут в горы, какими бы ни были их шансы выжить среди дикой природы.

Но они остались на кухне. На этот раз не ели, а лазили по ящикам в поисках тех устройств и предметов, которые вызвали бы у них интерес. Тайна стояла на стуле, получив возможность смотреть в выдвинутый ящик сверху вниз, и все, что находила, передавала Загадочному. Из этого ящика она уже достала таймер для варки яиц, штопор, пачку ярко-желтых салфеток, керамические солонку и перечницу, сделанные в виде пингвинов. Загадочный добавил их к коллекции, уже выложенной на пол перед посудомоечной машиной.

Возможно, предполагая возникновение осложнений, аналогичных эпизоду с халапенью, Мерлин ретировался под кухонный стол. Лежал там, с тревогой поглядывая на своих новых друзей, рыщущих по ящикам.

— Мистер Адамс, пожалуйста, возьмите собаку на поводок! — воскликнул Джардин, едва увидел волкодава.

— Он никому не причинит вреда, — заверил Грейди заместителя министра.

— Поправьте меня, если я не прав, но двести лет назад такие, как он, практически истребили в Ирландии волков. Господи, волков! А если такая большая собака бросится на меня? Я не могу подвергать себя такому риску. Приказываю вам взять собаку на поводок.

— Хорошая идея, — поддержал начальника вооруженный агент. — Я с вами согласен.

Камми видела, что слово «приказываю» Грейди определенно не понравилось. И такая реакция пришлась ей по душе. Но еще большее удовольствие она получила от угрожающего взгляда, который Грейди бросил на Джардина.

— Во всей стране вам не найти более мирного и дружелюбного пса, но я возьму его на поводок, чтобы избавить вас от необходимости переменить испачканное нижнее белье.

«Хорошо сказано», — одобрительно подумала Камми… и едва не произнесла эти слова вслух.

Грейди снял с крючка ошейник и поводок, и Мерлин на животе выполз из-под стола, чтобы на него надели ошейник.

Без всякого приглашения на кухню вошел еще один, внушительных габаритов агент в черном. Он принес две клетки для транспортировки животных. Поставил их на пол, открыл.

— Вот тот, похоже, самец, — Джардин указал на Загадочного. — Он может возбудиться, если ты схватишь самку. Так что начни лучше с него, Картер.

До этого момента золотистоглазых существ занимало только содержимое ящиков. Загадочный дернулся, но не стал сопротивляться, когда только что прибывший агент, Картер, схватил его за шкирку и за хвост и усадил в клетку.

Сдержанное рычание Мерлина не испугало бы волка, но лишило самообладания хорька, который обратился к Грейди: «Укоротите поводок».

— Я посажу в клетку вторую, — предложила Камми.

— Пожалуйста, не подходите к ней, — несмотря на «пожалуйста», по голосу Джардина чувствовалось, что это предупреждение. — Эти животные теперь принадлежат нам, и мы сами с ними разберемся.

— Но нет никакой необходимости так грубо обращаться с ними, — запротестовала Камми.

— Если на то пошло, это животное не закричало, никоим образом не дало знать, что ему причинили боль или хотя бы испугали.

— Они, похоже, просто не знают, что должны чего-то бояться, — возразила Камми. — Может, теперь научатся.

Картер поднял Тайну со стула и засунул во вторую клетку.

Вновь Мерлин зарычал, но его слишком хорошо воспитали, чтобы он захотел испытать поводок на прочность.

Удивленная безразличием министерских гостей, Камми спросила:

— Да что с вами такое? Посмотрите на них, какие они прекрасные, какие удивительные!

— Да, красивые, — ответил Джардин, — очень красивые, как на фотографиях. Но, красивые они или нет, у нас есть задание, и мы должны его выполнять.

Отверстия в стенках клеток не позволяли Загадочному высунуть кисть и добраться до защелки, но он попытался.

Из клеток животные в недоумении смотрели на Камми. Каждый из агентов в черном подхватил по клетке, и они покинули кухню.

Едва эта парочка переступила порог, им на смену пришли еще двое, с большими пустыми черными сумками.

— Мистер Адамс, — обратился к Грейди Джардин, — официально в этом доме хранятся пять единиц стрелкового оружия, но я уверен, что есть и другое оружие, приобретенное до того, как ввели обязательную регистрацию каждого ствола. Эти господа пройдут с вами по всем комнатам, чтобы собрать все оружие.

— У вас нет права конфисковать мое оружие, — ответил Грейди.

— Мы его не конфискуем, мистер Адамс. Всего лишь забираем на период расследования, и это не только наше право, но и обязанность. Мы выдадим вам расписку. А при отъезде вернем вам все оружие. — Вручив ордера и переступив порог дома, Джардин тут же снял маску лучшего-друга-героя-кинофильма и вернул ее в костюмерную. Показал свое истинное лицо. Синие глаза более не сверкали весельем, стали суровыми и мрачными. — Или вы думаете, что мне достанет дурости оставить оружие в руках снайпера, который убил столько людей с расстояния более тысячи ярдов?

Хотя ярлык снайпера стал для Камми новостью, ее эта информация скорее порадовала, чем огорчила.

Ее удивление Джардин принял за шок, поэтому повернулся к ней:

— Доктор Райверс, вы, похоже, шокированы, узнав, что мистер Адамс служил снайпером в «Армейских рейнджерах»[46].

— Не знаю, почему, но меня это только успокаивает, — ответила Камми.

— За каждым человеком, которого я убил, тянулся длинный шлейф преступлений, — подал голос Грейди. — Если вы боитесь оставлять мне оружие, мистер Джардин, тогда, должно быть, вы знаете о себе то, о чем я могу только подозревать.

На этот раз Камми не удержалась, и с ее губ сорвалось:

— Хорошо сказано.

Мужчины с сумками изо всех сил пытались сохранить каменность лиц, но едва ли их приняли бы в охрану Букингемского дворца.

А заместитель министра выглядел так, будто нашел банку с халапенью, открытую Загадочным, и отправил в рот ее содержимое: черты лица заострились, губы побледнели, щеки вспыхнули, глаза забегали.

Когда же решился заговорить, то буквально выплевывал слова:

— Ваш домашний телефон и выход в Интернет блокируют. Эти господа возьмут у вас мобильные телефоны и устройства для передачи текстовых сообщений. На период проведения операции любая попытка связаться с кем-либо за пределами территории вашего участка будет классифицироваться как федеральное преступление, за совершение которого можно получить до семи лет тюрьмы. В течение нескольких часов сюда прибудут ученые. За эти два дня вам время от времени придется отвечать на вопросы об этих двух животных, их нраве, манере держаться. Вы можете заходить в лаборатории, чтобы поговорить с ними. Сегодня в два часа дня в этой комнате я возьму у вас показания, мисс Райверс. Я человек пунктуальный. Пожалуйста, последуйте моему примеру.

Когда Джардин повернулся к ним спиной, чтобы уйти, Мерлин гавкнул, один-единственный раз, но так громко, что задребезжали стекла, а заместитель министра подпрыгнул. Ругаясь, выскочил за дверь, на волкодава даже не оглянулся.

И пока Грейди ходил по дому с агентами, укладывающими его оружие в большие сумки, Камми сидела на полу кухни и говорила Мерлину, какой он благородный, честный, храбрый и мудрый.

Когда агенты уходили, Камми вышла с ними и Грейди на переднее крыльцо. Несколько больших надувных палаток уже обретали форму на лужайке и на лугу. Пластиковые решетки использовались и как основания каждой, и как дорожки между ними.

— Казармы, столовая, туалет, коммуникационный центр, конференц-зал, — объяснил один из агентов, когда они спускались с крыльца.

Камми стояла у перил вместе с волкодавом и мужчиной, который снайперски посылал в цель как пули, так и слова.

— Словно какой-то цирк из преисподней сделал здесь двухдневную остановку, — Грейди покачал головой. — Слонов у них нет, номера занудные, клоун не смешон.

— А что теперь будет с Загадочным и Тайной?

— Ничего.

— Но их уже нет.

— Как это — нет? Они здесь.

— Я не знаю, как мы сможем их вернуть.

— Я знаю.

— Как?

— Как-нибудь.

Гранаты просто осчастливили Генри Ровроя. Он боялся, что этот пишущий хайку сукин сын выпотрошил «Лендровер». Попади гранаты в руки этого таинственного поэта, баланс сил кардинальным образом переменился бы в его пользу.

Страшно довольный, Генри сидел на полу гостиной, смотрел на гранаты, гладил гранаты, одну даже поцеловал. Ребристый стальной корпус только и ждал, когда же ее бросят, чтобы своими осколками разорвать любого, кто окажется в непосредственной близости. Прекрасная, прекрасная вещь.

Сенатор, у которого Генри работал личным помощником и политическим аналитиком, накопил приличных размеров арсенал. Генри и не собирался забирать все, ему хватило гранат и нескольких единиц стрелкового оружия. Коллапс общественного порядка сенатор встретил бы в специально подготовленном убежище, спрятанном от лишних глаз и надежно защищенном, одном из многих, предназначенных для высших государственных чиновников. Сенатор рассчитывал, что Генри отправится с ним и его семьей, чтобы провести там год-полтора, пока на улицах будет литься кровь. Но Генри нутром чуял, что социальное напряжение в отгороженном от всего мира и укрепленном поселении, где будут жить политики и их родственники, выльется в параноидальную подозрительность, яростные схватки между собой, возможно, даже приведет к людоедству. И, заверяя сенатора, что он обязательно поедет с ним, Генри строил собственные планы. Он не хотел, чтобы его съели живьем.

Теперь он начал распределять гранаты по дому, прятать под диванными подушками, в ящиках, под креслами. Если враг решится напасть на дом, Генри хотел, чтобы граната всегда находилась под рукой. Тогда, открыв окно, он мог бы удивить мерзавца, оторвать ему руку или ногу, а то и голову и положить конец этой идиотской игре. Всего гранат у него было двадцать девять, и одну он намеревался всегда носить с собой, до тех пор пока не убьет своего мучителя.

Закончив, Генри вновь заметил эту отвратительную грязь под ногтями. Не понимал, как он мог так перепачкаться, всего лишь разгрузив «Лендровер». Но физический труд всегда грязный. Оставалось только удивляться, что «синие воротнички» не дохли миллионами от эпидемий чумы и других болезней.

Он вернулся в ванную, набрал в раковину горячей воды и взялся за дело, используя мыло с дешевой отдушкой и щеточку, которую обнаружил прошлым вечером. Оттирал руки минут сорок, прежде чем решил, что они чистые. Ногти просто блестели.

Вытирая руки, Генри подумал: а вдруг не только страсть к чистоте заставляет его с таким тщанием мыть руки, пока кожа не покраснеет от горячей воды и контакта с жесткими волосками щеточки? Выпускники Гарварда прекрасно знали философию. Такое внимание к чистоте рук могло говорить о подсознательном признании вины. Возможно, убийство брата подействовало на него сильнее, чем он думал.

Что ж, сделанного не вернешь. Если, положив столько лет на учебу, он чему-то и научился, так это умению смотреть в лицо реальности и не жить с иллюзией, будто неправильное всегда не право, а правильное — наоборот. Иногда неправильное становилось правильным, иногда правильное занимало место неправильного, но по большей части не представлялось возможным применить только одно из этих понятий. И не оставалось ничего другого, как, не оглядываясь, думать, делать, принимать, двигаться дальше.

На кухне, готовя ленч из жалких остатков провизии, которые держали в доме его ушедшие в мир иной родственники, Генри услышал шум на чердаке. Кто-то там ползал.

В понедельник утром, через два часа после встречи с Лиддоном Уоллесом на восемнадцатой лунке, Руди Нимс вылетел из Сиэтла в Сан-Франциско.

Он сказал адвокату, что улетит во второй половине дня. Он также пообещал убить жену и сына во вторник вечером.

В обоих случаях Руди солгал.

Он не доверял Лиддону Уоллесу. Нельзя рассчитывать, что человек, подрядивший тебя убить его семью, будет во всем с тобой честен.

Уоллес признал, что таких, как Руди, у него несколько. Допустим, одного из них зовут Берт.

Допустим, Берту поручили поджидать Руди в комнате его отеля, куда он вернется, убив Кирстен и маленького мальчика.

Допустим, Берт убьет Руди и обставит все, как самоубийство.

В оставленной записке, которую напишет Берт почерком Руди, будет указано, что Руди за прошедшие годы лишил жизни множество девушек и женщин, что он ненавидит себя и ненавидит Лиддона Уоллеса, который добился его оправдания по делу Харди, тогда как он хотел, чтобы кто-то остановил его, прежде чем он начнет убивать вновь.

Живой, Руди оставался свободным концом. Мертвый — не мог донести на Уоллеса.

С мертвым Руди крайним становился бы этот Берт.

Допустим, еще одного из парней Уоллеса зовут Ральф… или Кенни, или как-то еще. И когда Берт вернется в свой номер отеля, там его, возможно, будет поджидать Ральф.

Ральф бы не знал, что Берт убил Руди, поэтому, после смерти Берта, никто не смог бы связать адвоката с убийствами его жены и ребенка. Никаких свободных концов.

А может, когда Ральф вернется в свой номер отеля, Кенни — или Фред, кому как нравится, — станет поджидать его там, чтобы убить. Может, так продолжалось бы до тех, пока отель не заполнится мертвяками.

Руди хватало самокритики, чтобы признавать в себе параноика. Он убивал людей и по этой причине, хотя она не была главной. Будь эта причина главной, он был бы безумцем.

Но здравомыслием Руди не уступал никому. Он не убивал во вспышках маниакальной ярости. Он точно знал, почему убивал. Его мотив был сложнее и полностью отвечал жизненной логике: он убивал, потому что считал себя свободным человеком, который никому не подчиняется.

Поэтому он солгал Лиддону. Улетел из Сиэтла на восемь часов раньше, чем говорил. И собирался убить Кирстен и мальчонку в эту самую ночь, а не в следующую, когда некий Берт мог поджидать Руди, чтобы убить его.

Полет из Сиэтла прошел прекрасно. Они не попали в зону турбулентности и не разбились при посадке.

Всю дорогу Руди болтал с Полин, пожилой женщиной, которая летела в Сан-Франциско, чтобы повидаться с только что родившимся четвертым праправнуком.

Она везла с собой маленький альбом с семейными фотографиями. А также фотографии двух ее кошек. Кошки выглядели симпатичнее родственников Полин.

Желание убить Полин у Руди не возникало. С пожилыми женщинами сексом он не занимался, поэтому не убивал пожилых женщин.

У багажного транспортера Полин ждали ее дочь и зять. Звали их Дженнифер и Дон.

Полин представила Руди «ангелом, который заставил меня забыть страх перед полетом».

На самом деле Руди болтал с соседями, потому что тоже боялся летать. Ему требовалось отвлечься от мыслей о том, что в воздухе что-то может пойти не так. Скажем, откажет двигатель, потому что механик намеренно повредил его.

В аэропорту он сел в заранее арендованный внедорожник и покатил к мосту «Золотые ворота» и округу Марин.

Руди не любил больших городов. Слишком много хаоса и суеты.

Вот почему он считал свою работу лучшей в мире. На поле для гольфа всегда царил порядок, и никаких толп.

Не приходилось и думать о том, что делаешь. Все шло само собой, на автомате, поэтому он мог дать мыслям волю.

За работой он проигрывал в памяти совершенные им убийства. Часы, отданные воспоминаниям, являлись одной из причин, по которым он убивал не так уж и часто, максимум дважды в год.

Еще одна причина заключалась в том, что Руди убивал только тех женщин, которых находил привлекательными, и редко кто отвечал его высоким стандартам.

Встречались люди, которые могли наброситься на первую попавшуюся женщину. Руди к таковым не относился. Эти просто бунтовали против принятых в обществе моральных норм и разменивались по мелочам. А Руди тщательно готовил каждую атаку и бил наверняка.

После того как вертолет доставил Ламара Вулси и Саймона Норткотта на объект, они подписали соглашение о неразглашении, уточненное в связи с необычностью ситуации, и получили ламинированные идентификационные карточки с голографической фотографией, которые требовалось постоянно носить на шее.

Далее последовал подробнейший инструктаж, по окончании которого им сказали, где найти Экспонат-1 и Экспонат-2. Имена, которые дала Экспонатам ветеринар Камилла Райверс, использовали и агенты в черной униформе, и чиновники Министерства национальной безопасности: Загадочный и Тайна.

Животные содержались в надувной палатке, поставленной во дворе, в нескольких шагах от четырех автобусов-лабораторий. Кровь, моча, образцы других жидкостей и тканей намечалось брать здесь и относить в лабораторию. При необходимости томографического или какого-то другого обследования животных доставили бы в мобильную лабораторию. Благодаря тому, что Загадочный и Тайна содержались в отдельном помещении, доступном персоналу всех четырех лабораторий, несколько ученых могли наблюдать и изучать их одновременно.

Квадратная палатка со стороной в двадцать футов крепилась к земле сорока штырями. Каждый из них, длиной в восемнадцать и толщиной в один дюйм, забивали в землю пневматическим молотком.

Рядом с ненадувным пологом, прикрывавшим единственный вход в палатку, стоял вооруженный агент. Они показали ему свои удостоверения и вошли.

Соединенные друг с другом полосы пластмассовой решетки образовали жесткий пол. Четыре стойки с лампами на гибких кронштейнах обеспечивали освещение. Середину палатки занимала платформа, поднятая над полом на четыре фута, длиной в девять и шириной в семь футов. На платформе стояла стальная клетка шесть на восемь футов, которую прибывшая кризисная группа Министерства национальной безопасности где-то сумела раздобыть до отъезда со своей базы из Колорадо-Спрингс.

В клетке стояла миска с водой, лежала подстилка для сна и находились два существа, в жизни намного более прекрасные, чем на фотографиях, которые показывали Ламару во время инструктажа. Они тут же подошли к стене и вытянули маленькие черные ручонки между стальными стержнями.

Вид этих животных подействовал на Саймона Норткотта, как никто и ничто до этого: он лишился дара речи.

Подойдя к клетке, Ламар протянул руки, чтобы одной взяться за руку Загадочного, а второй — Тайны.

Чувство, которое он испытал, наверное, отличалось от того, что лишило Норткотта дара речи, потому что ему захотелось выразить свое восхищение стихами, если б, конечно, он сумел их сочинить, рассказывающими о стремлении человека постичь тайну жизни и ее предназначение.

Этих животных окружала аура невинности и чистоты, которую он мог буквально пощупать. Никогда раньше он не сталкивался с чем-то подобным и сомневался, что столкнется еще. Он смотрел на них, как на чудо, а потом сдался на милость неожиданно охватившего его благоговения, которое не мог объяснить. Он расплакался.

Медленно продвигаясь вокруг клетки, пристально глядя на животных, не замечая реакции Ламара, Норткотт прервал столь нехарактерное для него молчание и заговорил о том, что не имело ровно никакого значения, о том, чего Ламар не мог просчитать.

На что Ламар, уняв слезы, ответил: «Их глаза. Разве это не ирония судьбы, Норткотт, что, возможно, главный вызов, который они предлагают тебе, — невозможность существования таких глаз?»

Норткотт понял смысл слов Ламара и остался недоволен.

На кухонном столе стояла двухфутовая квадратная панель из многослойного стекла, взятая в стальную рамку и размещенная между двумя стальными цилиндрами диаметром в три дюйма. Красный огонек светился в небольшом отверстии, диаметром с цент, у вершины каждого цилиндра. Устройство подсоединялось к розетке в стене и к ноутбуку Пола Джардина.

Камми сказали, что лазеры сканируют ее глаза, определяя реакцию радужных оболочек, постоянно замеряя зрачки. Эти данные помогали определять правдивость ее ответов, потому что зрачки непроизвольно расширялись, если человек лгал. Вероятно, измерялись и другие характеристики глаза, о чем Джардин предпочел умолчать.

С самого начала допроса лазеры фиксировали и изменения выражения ее лица, хотя Камми делала все, чтобы оно оставалось бесстрастным. И эти данные, вероятно, помогали программе отличить правду от лжи.

Этот лазерный полиграф разработали исключительно для нужд Министерства национальной безопасности. Джардин использовал его совместно с эластичной перчаткой, туго обтягивающей руку Камми, битком набитой датчиками, замеряющими параметры, на изменениях которых основывалась работа обычного детектора лжи: частота пульса, давление крови, потоотделение.

Перед допросом ей вручили документ, подписанный Джардином в присутствии свидетеля, в котором указывалась, что полученная информация не может быть использована против нее ни в каком суде и ее не могут привлечь к ответственности на основании заданных Джардином вопросов и ее ответов.

— Правда интересует нас гораздо больше, чем возможность привлечь кого-то к суду, — заверил ее Джардин.

С другой стороны, если бы она, получив освобождение от судебного преследования, отказалась бы пройти проверку на полиграфе, ее могли бы привлечь к суду по двум статьям Уголовного кодекса, и, в случае вынесения обвинительного приговора, суммарное наказание могло составить четыре года тюрьмы.

Поскольку Камми по-прежнему колебалась, Джардин прибег еще к одному аргументу:

— Взгляните на все это вот под каким углом. Если вы хотите лгать, можете это делать, не боясь наказания. У вас иммунитет от судебного преследования. Но даже если вы солжете, я не буду считать, что зря потратил время на ваши показания, потому что увижу, где и в чем вы солгали, и постараюсь понять почему.

— У меня нет намерения лгать вам.

— К тому времени, когда мы заходим так далеко, никто уже лгать не собирается, — указал Джардин.

И теперь допрос (Джардин настаивал, что Камми всего лишь давала показания) продолжался уже больше часа. Жалюзи на окнах опустили, шторы задернули, светились только лампа над раковиной да экран ноутбука заместителя министра.

Камми не могла видеть лучей лазера малой интенсивности. Они работали на одной длине волны или в узком волновом диапазоне, и все гребни индивидуальных волн совпадали. И хотя лучи оставались для нее невидимыми, иногда периферийным зрением она улавливала, как дрожали и дергались тени там, где вроде бы ничего не двигалось.

Камми ни разу не солгала. Допрос Джардин вел методично, но безо всяких эмоций, скучновато. А потом наступил один из двух коротких эпизодов, выпадающих из общей картины.

Джардин оторвался от ноутбука и посмотрел на Камми сквозь панель многослойного стекла.

— Доктор Райверс, в последние два года вам доводилось бывать в Мичигане?

— Нет.

Он вновь уткнулся в экран ноутбука.

— Вы когда-нибудь бывали в Мичигане?

— Нет.

— Вы когда-нибудь слышали о Кросс-Виллидж[47], штат Мичиган?

— Нет.

— Вы когда-нибудь слышали о Петоски[48], штат Мичиган?

— Нет.

— Вы знали кого-нибудь из Мичигана?

Камми задумалась.

— В колледже, ветеринарном колледже, училась женщина из Мичигана.

— Где она жила в Мичигане?

— Не помню. Мы не были близкими подругами.

— Как ее звали?

— Эллисон Гайвенс. Мы звали ее Элли.

— Она занимается ветеринарной практикой в Мичигане?

— Полагаю, да. Не знаю. Контакты с ней не поддерживала.

— Вы поддерживали контакты с кем-либо из студентов ветеринарного колледжа?

— Да. С несколькими.

— Кто-нибудь из них поддерживал контакты с Элли Гайвенс?

— Не знаю. Не думаю. Они ничего не говорили. А что случилось в Мичигане?

— Пожалуйста, помните наш уговор. Вопросы задаю я, вы отвечаете, а не наоборот.

То ли он исчерпал тему, то ли не хотел ее развивать, раз уж в Камми проснулось любопытство. И перешел к ее впечатлениям от общения с Загадочным и Тайной.

Еще через час, когда допрос подходил к концу, Джардин задал вопрос, который едва не отправил Камми в нокаут:

— Доктор Райверс, вы кого-нибудь убили?

Потрясенная, она встретилась с ним взглядом через многослойное стекло.

Он повторил вопрос.

— Камми, вы когда-нибудь кого-нибудь убили?

— Да.

— Кого вы убили?

— Бойфренда моей матери.

— Как его звали?

— Джейк Хорнер. Джейкоб Хорнер.

Джардин даже не взглянул на графики, которые вычерчивались на экране его ноутбука. Он знал, что она говорит правду.

— Это случилось в день вашего пятнадцатилетия, так?

— Материалы полицейского расследования, судебное разбирательство… это засекреченная информация.

— Это случилось в день вашего пятнадцатилетия, так?

— Засекреченная. Все засекречено. Я была несовершеннолетней. Никто не имеет права знать об этом.

Глаза Джардина не светились в темноте, их освещал экран компьютера, но Камми видела эти глаза достаточно хорошо, чтобы прочитать в них презрение.

— Вы провели на борту «Терапии» десять лет? Десять лет? Десять лет, Камми?

В довесок к презрению в глазах читалось чувство глубокого удовлетворения, которое он испытывал, видя ее реакцию, ее страдание.

Ему хватало власти, чтобы узнать о ее десяти годах рабства, а потому он мог познакомить с прошлым Камми тех, кто знал ее в настоящем, чтобы они презирали ее или, того хуже, жалели.

Тем самым он рассчитывал гарантировать ее молчание обо всем, что связано с Загадочным и Тайной, а также ее безропотное содействие.

Она сдернула с руки перчатку со множеством вплетенных в нее датчиков и бросила на стол.

— Все. Я закончила.

— Да, — кивнул Джардин. — Пожалуй, точка поставлена.