Затаив дыхание Кунц Дин
Зевнув, почесывая голову, он поднялся с кресла и босиком пошлепал в коридор. Увидел, что двери во все другие комнаты второго этажа закрыты.
Внизу, в гостиной, утренний свет, вливавшийся в окна, привлек его внимание к предметам, которые лежали на полу перед столом из орехового дерева с бронзовой фурнитурой и инкрустированного пьютером.
Содержимое каждого ящика и полочки выложили на ковер аккуратными рядами: степлер, инструмент для удаления скрепок, линейка, карандаши. Ручки, коробка с резиновыми колечками, коробка со скрепками для бумаг, контейнер с увлажнителем для пальцев, пачка белых конвертов без марок…
Выставка эта предполагала, что кто-то проводил методичную ревизию всех его канцелярских принадлежностей. Может, Мерлин намеревался заглянуть в магазин «Костко»[36] в соседнем округе и составлял список будущих покупок.
В коридоре дверь на кухню в дальнем конце закрыли, так же как дверь в его кабинет по правую руку. Зато в библиотеку оставили открытой, и там горел свет.
На полу тремя стопками лежали примерно двадцать книг. Грейди их там не оставлял.
Из любопытства он опустился на колени, чтобы посмотреть, что это за книги. Как выяснилось, беллетристика и документальная литература. Самых разных жанров и авторов. Поначалу ничего общего он не обнаружил, потом обратил внимание на яркие цвета корешков всех выбранных книг: красный, желтый, ярко-розовый, оранжевый…
Поскольку в его библиотеке книги стояли в алфавитном порядке, Грейди видел, что взяты они как с нижних, так и с верхних полок из разных мест. Логика подсказывала, что он должен вычеркнуть из рассмотрения вариант, предполагающий умение Мерлина лазать по полкам.
Грейди подумал, что поступил правильно, спустившись вниз босиком, а потому бесшумно. Вернувшись в коридор, прислушался. Какие-то звуки доносились из-за двери в дальнем конце.
Войдя на кухню, он увидел волкодава, который сидел у открытой двери в кладовку. Поначалу не заметил никаких признаков Загадочного и Тайны, но потом из кладовой появилась белая меховая рука с черной кистью, предлагающая Мерлину крекер «Риц», намазанный арахисовым маслом.
Для столь крупной собаки Мерлин обычно на удивление осторожно брал такой царский подарок, только мягкими губами и языком, не пуская в ход зубы, забирал крекер из пальцев, а не выдергивал. Не изменил он своим хорошим манерам и сейчас.
Сжевав крекер и облизнувшись, Мерлин повернул голову к Грейди. Выражение морды волкодава предполагало, что отныне хозяин мог каждое утро спать допоздна, так как завтраком его обеспечивали новые лучшие друзья.
Заглянув в кладовую, Грейди увидел сидящих на полу Загадочного и Тайну. Сидели они, как на диване прошлым вечером: не как собаки и даже не как луговые собачки, а как человеческие дети, вытянув ноги перед собой.
Между бедрами Тайна зажала большую банку с арахисовым маслом «Скиппи». Загадочный достал крекер из коробки «Риц» и протянул ей.
Запустив правую руку в банку, Тайна зачерпнула арахисового масла. Намазала на крекер, который держала в левой руке.
Вернула крекер Загадочному. Тот отправил его в рот левой рукой, одновременно правой доставая из коробки новый крекер.
Мех вокруг черных губ они арахисовым маслом не выпачкали, но на теле хватало золотистых крошек крекера.
— Я удивлен, что вы не добавили к этому виноградного конфитюра.
Два существа посмотрели на него снизу вверх, удовлетворенно облизывая губы.
— Уж извините, если предпочитаете комковатое арахисовое масло. У меня только гомогенное.
В унисон парочка наклонила головы набок, словно он являл собой самое необычное создание природы, которое им когда-либо доводилось видеть.
Грейди вошел в кладовую. Наклонился, чтобы взять коробку с крекерами у Загадочного и банку «Скиппи» у Тайны.
Хотя они не попытались удержать свои сокровища, Грейди услышал недовольное поскуливание-мяуканье, а Загадочный положил руку на плечо Тайны, словно успокаивая ее.
— Если вы действительно въехали в мой дом, как предположила Камми, мне придется принимать особые меры предосторожности.
Он взял крышку от банки «Скиппи» и с добычей в руках вышел на кухню. Навернул крышку, закрыл коробку с крекерами, открыл дверцу нижнего ящика, бросил банку и коробку в маленький контейнер для мусора.
Когда повернулся, эта парочка сидела на полу посреди кухни, пристально наблюдая за ним. Загадочный продолжал облизывать губы, а Тайна запустила в рот три пальца, слизывая остатки «Скиппи». Крошки с себя они уже стряхнули.
В кладовой Мерлин, словно гончая, обнюхивал пол, слизывая те самые крошки.
— Коробка с крекерами почти полная, — продолжил Грейди, — то есть я могу предположить, что съели вы лишь несколько штук. Поэтому сухой корм вы получите, но мне придется снабдить кладовую сейфовой стальной дверью и замком с лазерным сканером, который будет реагировать только на мою ладонь.
Он сполоснул три миски для питья, наполнил их свежей холодной водой. Потом поставил на пол три миски с сухим кормом.
Как и прежде, Загадочный и Тайна последовали примеру Мерлина, который сел перед своей миской, ожидая команды «О'кей», в данном случае означающей: «Завтрак подан».
И пока троица ела с таким аппетитом, будто и в глаза не видела крекеров с арахисовым маслом, Грейди поставил фильтр в кофеварку и насыпал кофе
«Ямайка» в количестве, достаточном для десяти чашек.
Услышав шум у двери во двор, оглянулся. Увидел, что Мерлин и Тайна наблюдают, как Загадочный, встав на ноги, обеими руками крутит ручку.
Вероятно, врезной замок, повернув барашек, он уже открыл, а теперь справился с собачкой, и дверь подалась.
Загадочный упал на все четыре «лапы» и толкнул дверь. Выскочил на крыльцо, Тайна и Мерлин тут же последовали за ним.
Глядя в окно, Грейди наблюдал, как шустрая парочка и чуть отстающий Мерлин бежали к высокой траве. Только прошлым вечером Мерлин показал им, что естественную нужду следует справлять там, а не на выкошенной лужайке.
Грейди подошел к открытой двери, несколько раз повернул барашек замка по и против часовой стрелки, выдвигая засов и задвигая обратно. Управляться с таким замком труда не составляло. Диплом инженера для этого не требовался.
Он не мог этого вспомнить, но, вероятно, они видели, как он поворачивал барашек врезного замка.
Вернувшись к кофеварке, он налил в резервуар десять чашек воды, поставил его на нагревательную пластину, включил кофеварку.
Вернувшись к окну, увидел, что троица носится по двору, сталкиваются, падают. Катаются по траве, снова бегут.
— Если вы будете внимательно следить за тем, что я делаю во время обеда, то завтра утром, возможно, сварите мне кофе, — пробормотал Грейди.
Ламар Вулси вылетел из Лас-Вегаса ранним утром, так что в Денвер поспел к позднему завтраку, но не съел его и даже не заказал, потому что двое мужчин поджидали его, когда он вышел из телескопического трапа. Поджидали в той зоне, куда после сентября 2001 года допускались только сотрудники аэропорта и пассажиры с билетами.
Едва заметив их, Ламар понял, что нужен им именно он. С такими ему уже приходилось встречаться. Полностью отмобилизованные, выглядели они расслабленными и изображали полнейшее безразличие ко всему, что их окружало, хотя на самом деле не упускали ни одной мелочи. У одного мужчины на правом ухе висел мобильный телефон «без рук», формой напоминающий окарину и размером не превышающий косточку персика.
Из вежливости, чтобы они подумали, что их штатский наряд — эффективная маскировка, Ламар отвел от мужчин взгляд и двинулся дальше, вроде бы и не обращая на них никакого внимания. И не обращал, пока один из мужчин, без мобильника, не окликнул его по имени. Тогда остановился. Повернулся, подождал, пока они подойдут, а потом спросил:
— Вы, наверное, из оргкомитета конференции?
— Нет, сэр, — ответил мужчина с мобильником и жестом предложил Ламару чуть отойти, чтобы они не мешали другим пассажирам.
Ни один из них не назвал ведомства, в котором работает, но, когда они достали бумажники и предъявили удостоверения, Ламар не удивился, увидев, что они из Министерства внутренней безопасности: Дерек Букер, Винсент Паламбо.
— Как я понимаю, выступить на конференции мне не удастся.
— Нет, сэр, — ответил Паламбо. Они уходили все дальше от пассажиров. — Организаторам уже сказали, что ваш доклад необходимо вычеркнуть из программы в связи с вашей внезапной болезнью.
— И что это за болезнь? — полюбопытствовал Ламар.
— Мы не уточняли. На ваше усмотрение.
— Что ж, привлеку на помощь воображение. Оно у меня богатое. Возможно, это будет какой-нибудь тропический паразит, вызывающий жуткое поражение организма. — Ламар нес в руке только сумку с ноутбуком. — Я сдавал в багаж чемодан.
— На это времени у нас нет, сэр, — ответил Букер. — Фельдстайн привезет его на объект примерно через час после нашего прибытия.
Ламар не стал спрашивать, где находится объект. В публичном месте они бы ему не сказали, опасаясь прослушки.
Агенты подвели его к запертой двери. По другую сторону кто-то ждал, потому что дверь открылась по условному стуку Паламбо.
Коридор, лестница вниз, коридор, коридор, дверь наружу. На бетонном поле их поджидал седан. Букер опустился на переднее сиденье, Ламар и Паламбо — на заднее. Водитель глянул на Ламара.
— Фельдстайн, сэр.
— У меня ужасный тропический паразит, мистер Фельдстайн, но не тревожьтесь. Вы его не подцепите, находясь со мной в одном автомобиле.
— Рад это слышать, — Фельдстайн снял автомобиль с тормоза и нажал на педаль газа.
— Объект в городе? — спросил Ламар Паламбо.
— Нет, сэр. Мы туда полетим.
— Куда?
— Не имею права говорить.
Недоумение, читавшееся на лице Паламбо, означало, что агент сам этого не знает. С таким Ламару сталкиваться не доводилось.
— Что у нас на этот раз? Взрывчатка? Химическое оружие, биологическое, атомное?…
— Извините, сэр. Но я действительно не имею права говорить.
Экстраординарно! Сопровождающие агенты всегда знали природу угрозы. Более того, обычно по пути проводился инструктаж.
Два самолета ожидали на рулежной дорожке, чтобы воспользоваться взлетной полосой, которую очистили для Фельдстайна.
Следуя белой линии по центру, молодой агент гнал седан с такой скоростью, будто собирался взлететь.
В дальнем конце взлетной полосы стоял вертолет представительского класса. Как только Ламар Вулси, Паламбо и Букер вышли из седана, лопасти вертолета начали вращаться, по бетону побежали их тени.
Трое мужчин, пригнувшись, направились к вертолету. Ламар и двое сопровождающих его агентов поднялись на борт, Фельдстайн уехал.
Паламбо и Букер заняли кресла у люка, Ламар прошел дальше в восьмиместный салон.
Там уже сидел один мужчина, в последнем ряду.
Ламар сел по другую сторону узкого прохода от доктора Саймона Норткотта.
— Я подцепил ужасного тропического паразита. А что случилось с тобой, Норткотт?
— Пищевое отравление.
— Тебе не хватает воображения, друг мой. — Ламар пристегнулся. — Как я уже и говорил. Откуда тебя привезли?
— Со стоянки у моего отеля. Я с таким нетерпением ждал этой конференции.
— Знаешь, может, все не так уж и плохо. Вдруг на этот раз речь пойдет не об отравлении миллионов? Вдруг на этот раз дело в грядущем конце света? Ты же не хочешь такое пропустить?
Улыбка Норткотта не отличалась от гримасы. У этого приятного во многих отношениях и невероятно умного человека чувство юмора атрофировалось еще в палеозойскую эру.
Вой двигателя нарастал, в иллюминатор Ламар видел, как быстро удаляется бетонное поле, на котором стоял вертолет.
— Как государство-банкрот платит за все эти автомобили, вертолеты, реактивные самолеты, полевые лаборатории и полчища агентов с лицами могильщиков, которые несут вахту двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, от побережья до побережья?
— Я слышал, что министр финансов проработал сделку по продаже китайцам пяти штатов Среднего Запада, где люди и так не умеют себя вести.
Норткотт не улыбнулся, смотрел на Ламара так, будто тот говорил на полном серьезе. Высокий, с хищным лицом, худой, как щепка, он наклонялся вперед, словно сидящий на ветви стервятник. Он действительно не был плохим человеком и действительно обладал невероятным умом, но располагал он к себе не больше, чем приступ подагры.
— Что им требуется от тебя на этот раз? — спросил Норткотт. — Физика или математика?
— Ты — генетик и физиолог, поэтому едва ли оказался бы здесь, если б случилось что-то связанное со взрывчаткой или химией. А если я понадобился им по части биологического оружия, то не как физик или математик, а, полагаю, как специалист по теории хаоса.
Если улыбка Норткотта выглядела как гримаса, то гримасой он напоминал человека, который увидел живого таракана, плавающего в его тарелке супа в тот самый момент, когда сломал зуб о шарик подшипника, выловленный ложкой и отправленный в рот из этой самой тарелки.
— Эффект бабочки, фракталы[37], странные аттракторы[38], нелинейные уравнения — по мне, это чистое вуду.
— Что ж, — пожал плечами Ламар, — полвека тому назад ничего этого не было вовсе. Если же пройдет еще сто пятьдесят лет и мы не сможем представить кучу неопровержимых доказательств базовых положений, я соглашусь с тобой, что нам следует прекратить называть наукой то, чем мы занимаемся, и назвать это религией. И, разумеется, у нас есть уже достаточно доказательств, на которые мы можем опираться.
Норткотт знал, на что указывали вышеупомянутые сто пятьдесят лет, и уже собрался пронзить Ламара веским доводом, но тут к ним направился агент Паламбо, перехватывая руками спинки кресел по обеим сторонам прохода. Он остановился перед ними, оперся коленом на одно из кресел.
— Расчетное время прибытия — через пятьдесят минут. Пилот передал мне запечатанный конверт с директивой. Объект — сельская местность в предгорьях, частный дом, принадлежащий некоему Грейди Адамсу. С ним будет ветеринар, доктор Камилла Райверс. Оба — на данный момент свидетели, не подозреваемые. Проблема биологическая, но, согласно принятому решению, меры по обеззараживанию и изоляции приниматься не будут. Подъедет только полевая лаборатория, располагающая стерильной операционной. Не понадобятся также и воздухонепроницаемые, с повышенным внутренним давлением противомикробные скафандры.
— Так что же это за биологическая угроза, черт побери? — спросил Саймон Норткотт.
— Сэр, в директиве говорится про биологическую проблему, — поправил его агент Паламбо.
У Норткотта перекосило лицо, скулы и кончик носа побелели, словно костяшки пальцев, все остальное покраснело.
— Меня выдернули с конференции и везут черт знает куда, чтобы рассматривать биологическую проблему?
— Сэр, исходя из собственного опыта, я могу сказать только одно: часовой механизм не запущен и конца света не предвидится, но проблема действительно серьезная. Произошло что-то необычное и очень важное. Произошло быстро и неожиданно, и событию присвоена категория Инцидента первой степени. Раньше эта категория означала исключительно угрозу атомного взрыва. Пол Джардин тоже летит туда.
За последние шесть лет Ламар несколько раз встречался с Джардином. После последней реорганизации Пола назначили заместителем главы Министерства национальной безопасности. Он курировал западную половину страны, от Миссисипи до Тихого океана.
Норткотт больше ничего не сказал, слова Паламбо его не впечатлили и не успокоили.
— Агент Паламбо, — обратился к мужчине Ламар, — вы уж извините, но я не расслышал имя и фамилию владельца дома, объекта. Шум мотора, лопасти, вы понимаете. Так какая у него фамилия?
— Адамс, сэр. Грейди Адамс. Ветеринар — Камилла Райверс.
— В каждом хаосе ждет своего обнаружения тайный порядок.
— Простите, сэр?
— Говорю сам с собой, сынок.
— Сэр, до конца полета вводится режим временного прекращения связи. Я должен забрать ваш мобильник и ноутбук.
Сумка с ноутбуком стояла у ног Ламара, мобильник он протянул агенту.
— Сэр, мне также нужны устройства для передачи текстовых сообщений, которые при вас.
— Сынок, жить мне осталось слишком мало, чтобы тратить хоть минуту на текстовые сообщения.
Норткотт, с другой стороны, оказался ходячим магазином телекоммуникационных средств. Бурча, он отдал два мобильника и кучу устройств, которые заполнили все карманы пиджака Винсента Паламбо.
Когда агент ушел, неся в руках сумки с ноутбуками, Норткотт повернулся к Ламару:
— В Министерстве национальной безопасности сплошь идиоты. Теперь я убедился в этом окончательно. Я попрошу вычеркнуть свою фамилию из списка экспертов-добровольцев.
Наиболее информированные чиновники федерального правительства понимали, что в подведомственных им учреждениях работают не самые блестящие научные умы… за исключением разве что НАСА и считанных научно-исследовательских институтов, которые полностью субсидировались Министерством обороны. Следовательно, лучших специалистов в самых разных областях призывали добровольно сотрудничать с Министерством национальной безопасности в случае того или иного кризиса.
К Ламару, одному из многих в этом списке, за семь лет обращались только шесть раз, хотя, по его разумению, число таких кризисов перевалило за сотню. Он сомневался, чтобы Саймона Норткотта вызывали чаще, потому что лишь малая часть террористических угроз включала биологическое оружие, тогда как специалист по вероятностному анализу и теории хаоса мог принести пользу при любом виде угрозы.
— Инцидент первой степени, — саркастически повторил Норткотт. — И, однако, это не угроза, а только проблема. Проблема первой степени.
Ламар прижимался лбом к иллюминатору, глядя на тень вертолета, плывущую по земле.
Грейди Адамс из Колорадо. У Марка не было более близкого друга, чем Грейди Адамс, и Грейди находился с ним, когда Марк погиб.
Карл Юнг, психоаналитик и философ, верил, что совпадения — и прежде всего экстремальный вид совпадений, называемый синхронизмом[39] — являются организующим принципом Вселенной, таким же реальным, как законы термодинамики и закон всемирного тяготения. В таких вопросах, как культурная и человеческая исключительность, у Ламара Вулси едва ли нашлось бы что-то общее с Юнгом, но последнему определенно отыскалось бы место в теории хаоса, согласно которой скрытый порядок может быть найден в самых хаотичных и неопределенных системах, скажем, в движениях волн во время шторма или в ярости торнадо.
Грейди Адамс. Вытянуть эту карту в это время… Ламар предположил, что с той же вероятностью ему могли сдать самую главную карту из башмака на тысячу колод.
По пути к дому Грейди Адамса Камми то и дело переводила взгляд с дороги на свои руки, сжимающие руль.
Много лет мирясь с положением жертвы и прожив с этими шрамами чуть ли не всю свою жизнь, она практически не думала о них, как не думала о том, что на каждой ее руке по пять пальцев и четырнадцать костяшек. Шрамы смущали ее не больше, чем ногти. Выжившего не смущают доказательства вынесенных им страданий.
Но теперь она все время смотрела на шрамы. Потому что впервые после своего пятнадцатого дня рождения почувствовала себя в ловушке, впервые за более чем двадцать лет.
В ловушку, из которой она вырвалась в тот давний день рождения, Камми попала в пятилетнем возрасте.
Началось все с того, что ее мать и бойфренд матери, Джейк Хорнер, вывезли Камми из Техаса, чтобы избежать выполнения судебного решения по опеке над ребенком.
Суд постановил, что родители имеют равные права по опеке. Зена, мать Камми, не любила, чтобы кто-либо говорил ей, что она должна делать.
Джейк Хорнер унаследовал какие-то деньги. Часть из них он потратил на покупку пятидесятишестифутовой яхты, которую назвал «Терапия».
Джейк, Зена и Камми постоянно плавали в море, от Ванкувера до Пуэрто-Вальярты в Мексике и обратно. В одном порту они никогда не проводили больше двух недель.
Майк Райверс, отец Камми, выследил их в одном небольшом порту в Северной Калифорнии. Из-за разницы в законах Калифорнии и Техаса обращаться в полицию не имело смысла, поэтому он решил действовать самостоятельно.
Когда Майк Райверс появился на причале, Зена и Джейк уговорили его подняться на борт «Терапии». Зена вроде бы раскаивалась в содеянном и панически боялась властей, Джейк заявил, что понятия не имел ни о желании Майка получить опеку над ребенком, ни о соответствующем решении суда. Джейк всячески показывал, что сердит на Зену, и заверил Майка, что они смогут разрешить вопрос быстро и по справедливости.
Просторная главная каюта яхты включала в себе камбуз со шкафчиками и полом из тика, обеденную зону и салон. Вот там Джейк и Зена зарезали Майка Райверса.
В кормовой каюте, за закрытой дверью, пятилетняя Камми слышала, как все это происходило. Убийства она не видела — только рисовала в воображении.
Ее отец умер не сразу. Он не молил о пощаде. Камми никогда не забывала, что он отказался молить о пощаде.
Джейк и Зена завернули тело в парусину, обмотали цепями. В тот же день, добавив запасной якорь, сбросили в море в двух милях от берега.
Камми была на палубе, когда они избавлялись от упакованного тела. Зелено-лиловое море разверзлось, как громадная черная пасть, в одно мгновение проглотило ее отца и лизнуло борт яхты, требуя добавки.
По возвращении в порт Джейк нашел автомобиль Майка, отогнал его подальше и бросил. В тот вечер он пребывал в превосходном настроении.
Утром они поплыли на юг, к Мексике. И словно ничего не изменилось. Совершенно ничего. На синем небе ярко сияло солнце, перед ними расстилался огромный океан, воздух пах свежестью, белые чайки парили с легкостью, которой лишались на суше.
Джейк Хорнер любил книги. Читал беллетристику и документальную прозу, но больше всего уважал тома по психотерапии. Называл себя «странником», словно не жил, странствовал в поисках призвания и веры. Он утверждал, что жизнь служит для одного и только для одного: перехода в следующую жизнь.
Камми никогда не ходила в школу, и читать ее научил Джейк. А уж потом, будучи целеустремленной самоучкой, она научилась всему, что хотела знать.
Зена высоко ценила мощь изменяющих настроение наркотиков, особенно таблеток «экстази», а Джейк любил пытать детей. Особенно огнем. Такая жизнь полностью их устраивала, а для Камми означала ад на земле.
Ее терпеливый учитель, который радовался, когда ей удавалось поймать рыбу, который на каждый день рождения самолично выпекал ей торт, был также и ее мучителем.
Десять лет они плавали по морю, и Джейк сам являл собой море противоречий. Стоило Камми порезаться или оцарапаться, Джейк обрабатывал ранку и следил за ее заживлением. Но в менее сострадательном настроении прижигал Камми расплавленным свечным воском или сигаретами, ложками и медальонами, которые предварительно нагревал бутановой зажигалкой.
Ее мать, чья совесть таяла в химическом блаженстве «экстази», говорила ей, что они должны благодарить Джейка за щедрость, с которой он тратил на них свои деньги… и за его сдержанность. В конце концов, он причинял Камми боль только дважды в месяц, в первое и третье воскресенья, так что ей не приходилось, указывала Зена, каждый день просыпаться в страхе. Кроме того, он не касался ее лица и тела, ограничиваясь только кистями и стопами. И хотя угроза сексуальных домогательств присутствовала, до этого дело никогда не доходило. Ее покорность, ее согласие на пытку приносили ему ощущение могущества, в котором он нуждался. Ее боль приводила его в экстаз.
«У бедняги была тяжелая жизнь, — объясняла Зена юной Камми. — Отец — психиатр, мать — его пациентка. Она страдала приступами депрессии и несколькими психосоматическими заболеваниями. Вылечить ее так и не удалось. По ходу лечения они зачали Джейка, но в их семье он оказался третьим лишним. По ночам он иногда плачет в моих объятиях, он такой милый».
Камми так и не узнала значения первого и третьего воскресений, осталась невыясненной и причина, по которой ему нравилось пытать ее огнем. Всякий раз он смазывал ожог мазью, а когда рана заживала, целовал шрам и плакал.
В одиннадцать с половиной лет она узнала, что у Джейка есть пистолет. Он хранил его заряженным в металлическом запертом ящике, который стоял в запертом шкафчике. На камбузе. Через день после двенадцатого дня рождения она выяснила, где хранятся ключи от шкафчика и ящика.
Камми еще три года ничего не предпринимала. Потом стыдилась того, что не освободилась, располагая всем необходимым, и не могла найти доводов, которые объясняли или оправдывали ее бездействие.
После семи лет рабства, после того, как с ней так долго жестоко обращались, терроризировали, унижали, она просто не знала, что есть какая-то иная жизнь. Все воспоминания об отце стерли время и волны хаоса, по которым курсировала «Терапия».
Отчаяние — слишком сильное чувство, чтобы выдерживать его долгое время. Иной раз Камми позволяла отчаянию переходить в уныние, но не в безрассудство. Безрассудство было действенным отчаянием, которое рано или поздно вылилось бы в какой-то поступок, независимо от последствий. Уныние лишало последней надежды, а безнадежность порождала апатию.
Торт, который он испек к ее пятнадцатому дню рождения, переполнил чашу терпения. Камми не могла объяснить, каким образом уныние внезапно стало безрассудством, но взяла ключи, открыла шкафчик, открыла металлический ящик, пошла на палубу и застрелила Джейка Хорнера, когда тот стоял на корме и наблюдал, как дельфины играют в кильватерной струе «Терапии».
Управлять яхтой и ориентироваться на местности она научилась, многие годы наблюдая за Джейком. Ей потребовалось три часа, чтобы добраться до порта.
Эти три часа Зена пролежала на палубе, баюкая тело Хорнера, то пела ему, то смеялась. Плакать не могла — так закинулась «экстази», что ни горя, ни страха не ощущала.
За десять лет, проведенных на море, Камми во многом утеряла связь с реальной жизнью и ожидала, что ее арестуют и посадят в тюрьму за убийство. Вместо этого три последующих года она прожила с сестрой отца, Джейнис, которая держала трех собак, двух кошек и лошадь, а потом девушка поступила в университет.
Зена отправилась в тюрьму. Многолетнее злоупотребление «экстази» привело к тому, что ее организм практически утратил способность вырабатывать эндорфины[40], которые стимулировали счастье и поднимали болевой порог при травме и болезни. В итоге, после десяти лет постоянного химического блаженства, она не могла естественным образом почувствовать себя счастливой. И она остро реагировала на малейшую травму: крохотная царапина становилась сабельным ударом, любая головная боль — жуткой мигренью. Она отсидела четыре года, прежде чем повесилась в своей камере.
Руки на руле уверенно управляли автомобилем, шрамы нисколько этому не мешали, а ранее они помогли невинной и раскаявшейся Камми примириться с прошлым и более не корить себя за то, что долгое время она покорно подчинялась своему мучителю.
Но, приближаясь к дому Грейди, Камми вновь чувствовала, что попала в ловушку, чего за последние двадцать лет с ней не случалось. Она боялась, что может лишиться права выбора и сделать нечто еще более ужасное в сравнении с тем, что делала (или что ей позволяли делать), находясь на борту «Терапии» Джейка Хорнера.
Сотрудничая с Полом Джардином и сдавая ему Загадочного и Тайну, она лишала их свободы и обрекала на жизнь в заключении, которая обязательно приведет к страданиям, а может, и пыткам, пусть этого она бы никогда не узнала. Она могла предать невинных, которым поклялась служить.
С другой стороны, законы, которые вынуждали ее сотрудничать с властями в таком вопросе, не противоречили здравому смыслу. Их принимали, чтобы защитить здоровье граждан и обеспечить общественный порядок. Срывая планы тех, кто проводил в жизнь эти законы, она могла попасть в тюрьму, лишиться лицензии на ветеринарную практику.
Да, конечно, но проблема заключалась в том, что Загадочный и Тайна не были лабораторными животными. Их создали не с помощью биоинженерии. Она не могла этого доказать, но разумом и сердцем осознавала свою правоту.
Несмотря на свиней, которые светились зеленым в темноте, свиней с органами, пригодными для трансплантации человеку, свиней с человеческим мозгом, способность ученых манипулировать генами и создавать новые формы жизни еще не достигла столь высокого уровня, чтобы из пробирок и чашек Петри появились на свет эти удивительные существа.
Пол Джардин и Министерство национальной безопасности хотели заполучить их, но не по заявленным причинам. Они что-то знали, но скрывали эту информацию. Какой-то дополнительный фактор вызвал их стремительную реакцию. При всей своей удивительности, Загадочный и Тайна были частью чего-то большего.
Когда она остановила внедорожник на подъездной дорожке, Мерлин и его новые друзья гонялись друг за другом по двору с радостью, которую при других обстоятельствах Камми посчитала бы заразительной.
Она вышла из «Эксплорера», и вся троица бросилась к ней. Камми упала на колени, и они окружили ее, виляя хвостами, радостно пыхтя.
Поглаживая всех, почесывая, говоря им, какие они красивые, Камми Райверс знала: цельность натуры, которую она обрела, служа животным, ее честь будут потеряны навсегда, если в это утро она сделает неверный шаг. Не могло быть добродетели без чувства долга, и ее с таким трудом завоеванное уважение к себе сейчас висело на тонком, как паутинка, волоске.
Генри Роврой подпер дверь черного хода кухонным столом, оставил спинку стула под ручкой двери в подвал и бросил окровавленные перчатки в мусорное ведро под раковиной. Преодолев отвращение, коснулся блокнота и, воспользовавшись магнитом в виде морковки, прикрепил страничку с хайку к дверце холодильника для последующего изучения.
Спинку другого стула он подставил под ручку парадной двери, чтобы осложнить жизнь мучителю, пусть у того и был ключ от замка.
В спальне Генри подошел к окну, которое выходило на боковую лужайку. Скошенная трава заканчивалась у самого леса, но деревья росли не так плотно, как везде, и тот, кто хотел держать дом под наблюдением, вполне мог найти там укромное место. С другой стороны, Генри полагал, что враг, скорее всего, устроит наблюдательный пункт в амбаре.
Он отодвинул шпингалет, поднял нижнюю раму и вылез из дома с помповиком в руках. Опуская раму, засунул крошечный клочок бумаги между рамой и подоконником. Если бы клочок этот исчез к моменту его возвращения или переместился, Генри бы знал, что кто-то открывал окно и, возможно, поджидает его в доме.
Направившись вокруг дома к своему автомобилю, он сбавлял шаг, приближаясь к углам или минуя кусты и постройки, за которыми мог затаиться человек, вооруженный двумя ножами, чтобы добраться до него, прежде чем он успел бы воспользоваться помповиком. Противник, находящийся в здравом уме, застрелил бы его издалека, едва он появился на открытой местности, но, судя по накопленным фактам, его мучитель за свою жизнь не раз и не два побывал в психиатрической больнице. Хайку и два пропавших ножа однозначно указывали: враг хотел убить его в ближнем бою, несмотря на риск.
«Лендровер» стоял на подъездной дорожке рядом с пнем, который Джим использовал как колоду для рубки дров, когда Генри приехал сюда днем раньше. Он обнаружил, что дверцы заперты, а содержимое багажного отделения на месте. Сев за руль, Генри задним ходом подогнал «Лендровер» к парадному крыльцу.
Когда выходил из внедорожника, посмотрел на амбар и заметил, что половинка дверцы сеновала приоткрыта на несколько дюймов. Он не помнил — во всяком случае, не мог сказать наверняка, — что она была приоткрыта и днем раньше. Интуиция подсказывала, что мучитель наблюдает за ним из темноты сеновала.
Поднявшись на крыльцо, Генри положил помповик на пол, на равном расстоянии между задним бортом «Лендровера» и входной дверью. Не мог он разгружать внедорожник, держа помповик в руке. Генри открыл задний борт и принялся складывать на крыльцо, у парадной двери, оружие, боеприпасы и все прочее. Время от времени исподтишка поглядывал на приоткрытую дверцу сеновала и в один момент точно заметил какое-то движение на сеновале: бледную тень на темном фоне.
К тому времени, когда Генри закончил тяжелую работу и запер «Лендровер», он вспотел и от физических усилий, и от ощущения собственной уязвимости. Даже взявшись за помповик, не почувствовал себя в большей безопасности.
Вернувшись к окну спальни, он обнаружил клочок бумажки в том месте, где и оставлял его. Залез в дом через окно, закрыл его и запер на шпингалет.
В гостиной убрал стул из-под ручки, открыл входную дверь, перетащил содержимое багажника «Ленд-ровера» в дом. Заперев дверь и вновь подставив спинку стула под ручку, Генри открыл прямоугольный металлический ящик. Внутри, в углублениях, выдавленных на вкладышах из поропласта, лежали ручные гранаты.
Когда Камми направилась к дому, Мерлин и его друзья побежали впереди, через двор, ворвались в дом, словно для того, чтобы объявить о ее прибытии.
Босиком, в футболке и пижамных штанах, Грейди сидел за кухонным столом, пил кофе.
— Тебе налить?
— Лучше переоденься, — ответила Камми. — Скоро приедут гости. — Наливая кофе в кружку и садясь за стол, она коротко описала случившееся. — Мне очень жаль, Грейди. Я и подумать не могла, что Элеонора и Сидни поведут себя таким образом, даже не переговорив со мной.
Кофе отличался отменным вкусом, но от ее новостей пить ему явно расхотелось. Он отодвинул кружку.
— Теперь-то понятно, что их реакция совершенно предсказуемая. Но ты, конечно, не могла этого знать.
— Мы можем вновь отпустить их в лес. — Еще произнося эти слова, Камми знала, что решение не из лучших.
— Они возвратятся, — ответил он, и шум заставил его повернуться к кладовой.
— Ух ты, — выдохнула Камми, увидев Загадочного, который стоял на задних лапах и руками поворачивал ручку.
— Смотри, что будет дальше, — откликнулся Грейди.
Мерлин и Тайна застыли позади Загадочного, ожидая, пока он завершит начатое.
Когда дверь открылась, Загадочный опустился на все четыре «лапы», вошел в кладовую, вновь поднялся на ноги и включил свет.
Камми осторожно отодвинула стул от стола, тихонько поднялась и пересекла кухню, чтобы посмотреть, как будут развиваться события в кладовой.
Мерлин остался наблюдать, тогда как Тайна прошла в кладовую вместе с Загадочным. На пару они забрались по полкам, закрепленным на двух разных стенах, оглядывая коробки, консервные и стеклянные банки.
— Этим утром я видел только последствия их набега на кладовую, — прошептал Грейди, присоединившись к Камми. — Теперь хочу посмотреть, каким образом они это делают.
Тайна спустилась на пол с коробкой крекеров «Чиз-ит». Села. Повертела коробку так и эдак, вероятно, заинтригованная яркими цветами и изображением маленьких аппетитных крекеров.
Загадочный вернулся с небольшой банкой, содержимое которой Грейди сразу определить не смог. Существо какие-то мгновение изучало крышку, а потом свернуло ее.
— Грейди, нельзя ему это есть! — воскликнула Камми.
Уже двинулась в кладовую, но не успела пройти и двух шагов, как Загадочный наклонил банку и отправил в рот халапенью[41]. В следующее мгновение, изумленно пискнув, выплюнул перчик.
Вероятно, оставшийся во рту сок продолжал жечь, потому что Загадочный плюнул на пол, плюнул на Тайну, плюнул на себя, издавая возмущенные звуки: «Эк, эк, эк, эк».
— Я принесу тебе кусок хлеба, — Грейди поспешил к батону, который лежал на столике у духовки. — Он охладит язык.
Возможно, потому, что во рту по-прежнему жгло, Загадочный еще больше встревожился. Выскочил из кладовой на кухню, метнулся мимо Мерлина, дважды обежал Камми и рванул в коридор.
Грейди пошел за ним с ломтем хлеба, но Загадочный вернулся на полной скорости, лег рядом с миской для питья, опустил лицо в воду.
— Хлеб лучше, помогает быстрее… — Грейди изумленно повернулся к Камми. — Что я только что видел?
В тот момент она ответить не могла. А видели они Загадочного, который вбежал на кухню на ногах, как человек, и ни одно животное, передвигающееся на четырех лапах, так быстро бегать на задних не могло. Когда он хотел бегать на ногах, что-то происходило с его тазобедренными и коленными суставами, сухожилиями и коленными чашечками, словно все они могли мгновенно менять одну конфигурацию на другую, в зависимости от того, какая требовалась.
Загадочный поднял голову, с лица капала вода, уселся на зад и принялся чихать.
Как и ночью, Том Биггер чувствовал, что его по-прежнему сопровождают. Он не замечал слежки ни на золотистых полях к востоку от дороги, ни на полях к западу. Не ощущал запаха койотов, не видел больших голубых цапель. И, однако, точно знал, что он не один.
С восходом солнца машин прибавилось, и некоторые едущие на юг автомобили притормаживали, стоило водителям оценить его габариты, разглядеть изуродованное лицо. Он выглядел как Человек-слон[42] или участник «Шоу уродов», как монстр, который, не надеясь на природу, самолично позаботился о том, чтобы его жуткая сущность читалась на лице. Водители старались получше рассмотреть его, чтобы потом рассказать об увиденном за обедом.