Слезы дракона Кунц Дин
Не обращая внимание на предостережение, тот свесил ноги с кровати и встал во весь рост.
На постели, простынях и подушках остались вмятины от туловища и головы бродяги. Привидения же, как известно, даже на снегу не оставляют следов, так как совершенно невесомы.
- Еще одна заболевшая скотинка. - Голос бродяги звучал гуще и казался более сиплым, чем на улице в Лагуна-Бич, низкий, утробный рык зверя, обученного человеческой речи. - Небось, считаешь себя героем, да? Суперменом. Супергероем. Так вот, ты - ничтожество, малюсенькая козявочка, вот ты кто. Ничтожество!
Гарри не верил, что такое может повториться дважды в один и тот же день, и во второй раз - Господи! - прямо в его собственной квартире.
Отступив на шаг к двери, он хрипло выдавил:
- Сейчас же не ляжешь на пол, вниз лицом и руки за головой, клянусь Богом, мозги вышибу!
Обходя кровать и направляясь к Гарри, бродяга зарычал:
- Думаешь, можешь стрелять в кого хочешь измываться над кем хочешь, и все тебе сойдет с рук? Но только не у меня. Можешь стрелять сколько угодно, этим ничего не кончится. Со мной такие штуки не проходят.
- Стоять! Или пристрелю, как собаку!
Но незваный гость будто и не слышал его слов. Его огромная движущаяся тень становилась все больше и больше, а голос звучал не переставая:
- Да я кишки твои вырву и под нос тебе суну, чтобы ты издох от их вони.
Выставив револьвер перед собой, Гарри обхватил его обеими руками. И изготовился к стрельбе. Заранее зная, чем все это кончится. Так как был неплохим стрелком. С такой короткой дистанции он мог поразить порхающего колибри, не говоря уже об этой надвигающейся на него глыбе, так что все может кончиться единственным образом: коченеющий труп бродяги на полу, стены, сплошь заляпанные кровью - старый, заезженный сценарий. И все же его не покидало странное ощущение, что ему самому как никогда раньше грозит смертельная опасность, что сейчас он даже более уязвим, чем сегодня утром на чердаке, среди манекенов, в лабиринте из коробок и ящиков.
- С вами, людишками, - натужно сипел бродяга, - ужасно весело играть в кошки-мышки.
Гарри в последний раз приказал ему не двигаться. Но тот и не думал подчиниться его приказу, подходя все ближе и ближе. Десять футов, восемь, шесть…
Гарри открыл огонь, мягко нажимая на спуск, стремясь не дать отдаче увести дуло револьвера от цели; выстрелы - один, другой, третий, четвертый… - оглушительным канонадным эхом отдавались в маленькой спальне. Он знал, что все пули поразили цель, три из них попали в туловище, четвертая, с расстояния чуть более вытянутой руки, угодила в основание шеи, круто развернув голову бродяги назад, как у клоуна в цирке.
Но бродяга не рухнул на пол, не отшатнулся к стене, только дергался при каждом выстреле. Рана от пули, с короткого расстояния попавшей в шею, была ужасной. Пуля, видимо, прошла насквозь, вырвав сзади клок тела, раздробив или напрочь срезав в этом месте позвоночник, но совершенно не видно было никакой крови, ни фонтана, ни струйки, ни даже единой капельки, словно сердце бродяги уже давно перестало биться и кровь, застыв, отвердела в его жилах. И он неуклонно продолжал надвигаться на Гарри, и остановить его было так же невозможно, как невозможно остановить разогнавшийся скорый поезд, и он врезался в Гарри, и от мощного удара у того перехватило дыхание, а бродяга, оторвав от пола и подняв в воздух, по инерции пронес его через дверь и с такой силой пригвоздил к стене, что у Гарри громко щелкнули зубы и, как теннисныий мячик, вылетел из руки револьвер.
Боль, словно японский складной веер, начавшись внизу спины, мгновенно распространилась по всему телу. В какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание, но ужас не позволил ему сделать этого. Пригвожденный к стене, с нелепо болтающимися в воздухе ногами, оглушенныи ударом, от которого осыпалась штукатурка, он был беспомощен, как котенок, зажатыи в железных тисках своего противника. Не потеряв сознание, он теперь надеялся, что сумеет полностью прийти в себя и попытаться придумать хоть что-нибудь, чтобы спастись, все, что yгoднo, пойти нa любую хитрость, уловку, любой трюк, могущий на какой-то миг отвлечь от него внимание бродяги.
Тот, всем телом навалившись на Гарри, вплотную приблизил к нему свое кошмарное лицо. Края багровых шрамов были обозначены линиями огромных, величиной со спичечную головку, пор, сплошь забитых какой-то грязью. Из расширенных ноздрей торчали пучки жестних черных волос.
Когда бродяга выдохнул воздух, то в нос Гарри шибанул такой сильный трупный смрад, словно разверзлась целая братская могила, и Гарри задохнулся от омерзения.
- Ну как, страшно, крошка? - прохрипел бродяга, и голос его нисколько не изменился от того, что в горле у него зияла огромная дыра и голосовые связки были либо разорваны, либо вообще вырваны с корнем. - Страшно, да?
Страх пронизывал Гарри до кончиков ногтей, он был бы полным идиотом, если бы не боялся. Никакие упражнения с оружием, никакая полицейская работа не могли подготовить его к встрече лицом к лицу с оборотнем, и он не стеснялся своего страха, был готов орать о нем на весь свет с любой самой высокой крыши, если бы бродяга потребовал это, но от забитого смрадом дыхания он и слова не мог вымолвить.
- Солнце взойдет ровно через одиннадцать часов, - напомнил ему бродяга. - Тик-так.
Что-то ползало и прыгало у него в бороде. Видимо, вши и блохи. Сильно встряхнув Гарри, он снова ударил его о стену. Гарри сделал попытку, выбросив вверх и в стороны обе руки, разжать захват бродяги. С таким же успехом он мог бы разжать бетонные объятия статуи.
- Сначала все, что любимо тобою, - прохрипел бродяга.
Затем, резко развернувшись, швырнул Гарри обратно через дверь в спальню.
Гарри тяжело шлепнулся на пол подле кровати.
- А потом ты!
Оглушенный, тщетно ловя ртом воздух, Гарри поднял глаза и увидел заполнившего собой весь дверной проем бродягу, внимательно наблюдавшего за ним. У ног его валялся револьвер. Он пнул его ногой, тот влетел в комнату и, крутанувшись пару раз, застыл неподалеку от того места, где лежал Гарри, но вне пределов его досягаемости.
В голове у Гарри мелькнула мысль, что он не успеет схватить револьвер до того, как бродяга снова кинется на него. Одновременно возникло сомнение: а стоит ли вообще пытаться делать это? Четыре выстрела в упор, четыре попадания - и никакого эффекта, никакой крови.
- Ты слышал, что я сказал? - властно прогремел голос бродяги. - Ты слышал, что я сказал? Слышишь меня, герой? А? - безостановочно стал повторять он один и тот же вопрос, все более распаляясь, и голос его становился все насмешливее и звучал все громче, громче, громче. - Слышишь меня, герой? Слышишь меня, слышишь меня, слышишь меня, слышишь, слышишь? Слышишь меня? СЛЫШИШЬ МЕНЯ? МЕНЯ, МЕНЯ, СЛЫШИШЬ, ГЕРОЙ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ?
Тело бродяги мелко дрожало, лицо потемнело от гнева и ненависти. Он уже больше не смотрел в сторону Гарри, а куда- то вверх, в потолок, изрыгая: "СЛЫШИШЬ МЕНЯ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ…" - словно кипевшая в нем ярость была столь огромной, что одного человека уже было недостаточно, чтобы излить ее на него, и что для этого требовался целый мир и даже много миров, и голос его то гудел набатным басом, то срывался на пронзительный визг.
Гарри, ухватившись за кровать, попытался встать на ноги. Бродяга поднял над головой правую руку, меж пальцев его с треском проскочила зеленая искра. Ладонь осветилась невесть откуда взявшимся светом, и неожиданно вся рука полыхнула огнем. Он тряхнул запястьем, и от ладони отделился огненный шар. Ударился о штору, и в мгновение ока та вспыхнула, как факел.
Глаза его уже не были больше кровавыми озерами. А превратились в огнедышащие топки; языки пламени, вырываясь наружу, лизали его брови и лоб, словно он был пустотелой фигурой человека, сплетенного из сухой лозы, внутри которой бушевал огонь.
Гарри уже вновь стоял на ногах. Колени его мелко дрожали. Ему хотелось поскорее убраться отсюда. Но охваченные пламенем шторы отрезали ему путь через окно. А в дверях неподвижно застыл бродяга. Бежать было некуда.
Но вот бродяга повернулся и снова тряхнул запястьем, словно фокусник, достающий из рукава голубя, и другой добела раскаленный шар, описав дугу, врезался в зеркальный комод и взорвался, как бутылка с горючеи смесью, распространяя вокруг себя пламя. Зеркало разлетелось на куски, от сильного удара треснула обшивка, повылетали ящики и огонь перекинулся внутрь комода.
Борода бродяги курилась дымом, из ноздрей вылетали искры. Его крючковатый нос вдруг покрылся пузырями и стал на глазах таять. Из открытого в крике рта раздавалось шипение, пощелкивание и потрескивание от неистово беснующегося огня. Из него вырвался целый каскад, сноп искр всех цветов и оттенков радуги, а вслед за ним показалось пламя. Губы его свернулись, как шкварки на сковороде, почернели и отслоились от тлеющих зубов.
Гарри видел, как пламя, змеясь, ползло от комода вверх по стене, языки его уже лизали потолок. На полу в нескольких местах тлел ковер. Жара становилась нестерпимой. Вскоре комната наполнится удушливым дымом.
Из трех пулевых отверстий в теле бродяги вместо крови сочилась яркая красно-желтая лава. Еще раз тряхнул он запястьем, и из его руки, разбрызгивая во все стороны искры вырвался третий огненный шар.
С шипением понесся он в сторону Гарри, и тому пришлось быстро присесть, чтобы шар пролетел над ним, но он пролетел так близко, что, прикрыв лицо рукой, Гарри закричал от боли, когда его обдало невыносимым жаром. Простыни враз полыхнули огнем, словно были обильно пропитаны бензином.
Когда Гарри с усилием оторвал от них взгляд и перевел глаза на дверь, там уже никого не было. Бродяга куда-то исчез.
Подхватив на бегу с пола револьвер он выскочил в коридор, так как пламя ковра уже бушевало у него под ногами. Впервые он порадовался, что носки были насквозь мокрые.
В коридоре также никого не оказалось, что уже само по себе было неплохо, так как ему совсем не хотелось вновь лицом к лицу столкнуться с… с тем, с кем, или, черт его знает, чем он уже только что встречался, ибо знал, что встреча эта, если его противника не брали даже пули, ничего хорошего ему не сулила. Налево кухня. Немного помешкав, он подкрался к ведущей в нее двери, держа револьвер наготове. Кухня была объята огнем, горели шкафчики, и, словно платья танцовщиц в аду, хлопали и развевались охваченные пламенем занавески, по полу низко стелились клубы дыма. Он двинулся дальше. Прямо по ходу передняя, справа - гостиная, куда, скорее всего, и направился оборотень, конечно же, оборотень, а не бродяга. Идти дальше не хотелось, чудилось, что тот уже ждет его там, чтобы схватить своими добела раскаленными ручищами, но надо было быстрее уходить от огня, квартира стремительно наполнялась дымом, он и так уже задыхался и непрерывно кашлял, а чистого воздуха оставалось все меньше и меньше.
Почти касаясь спиной стены коридора, лицом к арке, соединяющей коридор и гостиную, Гарри медленно, ощупью продвигался к передней, держа револьвер перед собой, но не потому, что верил в его эффективность, а по привычке, выработанной годами. Все равно в барабане оставался всего-навсего один патрон.
Пламя уже перекинулось и на гостиную, и прямо посреди ее стояла объятая им фигура, широко раскинув в стороны руки, словно призывая обжигающий ураган к себе, пожираемая им, но не страшащаяся его, принимающая его даже с восторгом. Игриво обвивающие и ласкающие его языки пламени, видимо, доставляли оборотню необъяснимое удовольствие.
Гарри был уверен, что, скрытый за огненным покрывалом, тот пристально наблюдает за каждым его шагом и вот-вот двинется в его сторону, чтобы снова причинить ему боль.
Боком, как краб, он скользнул через арку в маленькую переднюю, и в этот момент черные клубы удушливого, застилающего глаза дыма со всех сторон обступили его. Последнее, что успел заметить Гарри, были насквозь промокшие туфли, и он схватил их той же рукой, какой держал револьвер. Дым был таким густым, что в передней ничего не было видно, и даже плясавшие за спиной в гостиной языки пламени не могли пробить эту сплошную темень. От дыма щипало глаза, и на них то и дело наворачивались слезы, так что в конце концов он вынужден был их плотно закрыть. В наступившем кромешном мраке тотчас возникла опасность потерять ориентировку даже в таком крохотном помещении, как передняя.
Он старался не дышать. Любой, даже самый маленький, вдох теперь грозил ему отравлением газами, потерей сознания, удушьем. Но в легких уже почти не оставалось чистого воздуха. Вряд ли Гарри сможет долго продержаться в таком положении - пару секунд не более. В тот момент, когда одной рукой поднимал с пола туфли, другой он попытался нащупать дверную ручку, промахнулся, запаниковал, стал лихорадочно шарить в темноте и, наконец, наткнулся на нее. Дверь была заперта изнутри на задвижку. Легкие полыхали, словно огонь уже проник внутрь его тела. Саднило грудь. Где эта проклятая задвижка? Должна быть прямо над ручкой. Хотелось хоть раз полной грудью вдохнуть воздух, рука уже легла на задвижку, он должен хоть разок вдохнуть. Нет, нельзя. Отодвинул задвижку, чувствуя, как изнутри на него надвигается темнота, снова схватился за ручку, рванул дверь на себя, выскочил на воздух. Вытянутый вслед за ним сквозняком дым все еще со всех сторон клубился вокруг него, и ему пришлось резко отпрыгнуть в сторону, чтобы набрать полную грудь воздуха, и первый свежий глоток, как холодным ножом, полоснул по легким.
Стоя во внутреннем дворе-парке, среди роскошных клумб с цветущими азалиями и английскими примулами, окруженных кустарниковыми изгородями, между которыми в разных направлениях разбегались пешеходные дорожки, Гарри неистово моргал, чтобы избавиться от рези в глазах.
На протянувшуюся вдоль всего первого этажа крытую галерею выбегали соседи, и на такой же галерее второго этажа тоже уже маячили две фигуры. Видимо, всех их заставила выскочить наружу поднятая им пальба, ибо это был не тот район, где звуки выстрелов были заурядным явлением. Ошеломленные увиденным, они молча переводили изумленные взгляды с него на дверь его квартиры, из которой валили клубы густого маслянистого дыма, и, так как никто даже и не думал звать на помощь, он сам закричал: "Пожар! Горим!".
Гарри со всех ног бросился к двум ближайшим будкам пожарного оповещения на крытой галерее первого этажа. Бросив на дорожку туфли и револьвер, рванул вниз рычаг, разбивший закрашенное стекло. Раздались резкие, частые удары колокола.
Справа от него, лопнув, вылетело стекло окна его собственной гостиной, выходившей во внутренний двор, обдав бетонный пол галереи дождем мелких осколков. Тотчас оттуда повалил густой дым, вслед за которым потянулись длинныe, узкие языки пламени, и Гарри подумал, что сейчас из окна вылезет огненный человек и пустится за ним в погоню.
В голове исступленно зазвучала строчка из вступительной песни к мультсериалу "Охотники за привидениями": "Кого же звать на помощь? КОНЕЧНО ЖЕ, ОХОТНИКОВ!"
А нынче он сам оказался действующим лицом одного из фильмов Дана Акройда. Скажи ему кто-нибудь о таком в другое время, он бы расхохотался прямо ему в лицо, но сейчас Гарри было совсем не до смеха, у него от страха тряслись поджилки и подгибались ноги.
Вдалеке послышался быстро приближающийся вой сирен. Он стал пере6егать от двери к двери, отчаянно колотя в каждую кулаками. Один за другим раздались несколько каких-то мягких взрывов. Затем послышался металлический скрежет. Не умолкая звонили колокола. Звон и треск лопающихся стекол напоминал резкие порывы то стихавшего, то вновь принимавшегося нещадно дуть штормового ветра. Гарри, не обращая внимания на эти звуки, продолжал перебегать от двери к двери.
Когда вой сирен, заглушив все остальные звуки, уже слышался где-то совсем неподалеку, он наконец обрел уверенность, что все в доме были предупреждены об опасности и успели выскочить наружу. Люди толпились на всем пространстве внутреннего двора, глядя вверх на крышу или на улицу, ожидая приезда пожарных машин, ошеломленные, напуганные, плачущие или подавленные случившимся.
Гарри бегом вернулся к сигнальной противопожарной будке и натянул на ноги оставленные там туфли. Схватив револьвер, перешагнул через азалии, росшие вдоль галереи, протопал прямо по клумбе цветущих примул и, выйдя на пешеходную дорожку, не разбирая дороги, зашлепал прямо по лужам.
Только сейчас Гарри сообразил, что за то короткое время, что он находился у себя дома, дождь перестал идти. С фикусов, пальм и кустов на землю все еще стекали дождевые капли. Мокрые ветви и листья, словно драгоценными камнями, были усыпаны тысячами рубиновых отражений разраставшегося пожара.
Он обернулся назад и, как и все во дворе, уставился на огонь, поражаясь, с какой быстротой пламя перепрыгивало с одного помещения на другое. Квартира второго этажа, помещавшаяся прямо над его собственной, уже горела вовсю. В лопнувшие от жара стекла окон высовывались кроваво-красные языки огня, облизывая торчащие в рамах остатки стекольных зубов. Клубился дым, и кровавый отсвет то вздымался, то опадал в ночной мгле.
Взглянув в сторону улицы, Гарри облегченно вздохнул: пожарные машины уже сворачивали к их жилому комплексу. За квартал до этого они выключили сирены, но оставили включенными проблесковые маяки.
Люди, заполонившие улицу, выскочив кто в чем из домов, быстро освободили ее для проезда пожарного кортежа. Мощная волна жара вновь при влекла внимание Гарри к собственному дому. Пламя уже полыхало на крыше. Словно в волшебной сказке, высоко над островерхой, обшитой гонтом крыше и на фоне черного неба стоял огненный дракон, хлеща налево и направо желто-алым хвостом, расправляя огромные сердоликовые крылья, блестя чешуей, сверкая красными глазищами, громогласно бросая вызов любому рыцарю или храбрецу, который вздумал бы тягаться с ним в силе.
11
По пути домой Конни купила пепперони и грибную пиццу. Разогрев, съела все это прямо за кухонным столом, запивая пивом.
Вот уже семь лет, как она снимает небольшую квартирку в Коста-Меза. Вся мебель спальни состоит из кровати, ночного столика и лампы, в ней нет даже комода; гардероб ее настолько мал, что вся одежда и обувь прекрасно умещаются во встроенном стенном шкафу. В гостиной у нее стоит кресло из черной кожи с откидной спинкой, рядом торшер - на тот случай, если ей вздумается почитать. По другую сторону кресла - стол, само кресло повернуто к телевизору с видеоприставкой, располагающимся на тумбочке с колесиками. Обеденная часть кухни оборудована карточным столиком и четырьмя складными стульями с мягкими спинками. В шкафах в основном пусто, в них содержится только минимум необходимых кастрюль и приспособлений для быстрого приготовления пищи, несколько больших мисок, четыре глубоких тарелки, четыре мелких, четыре чашки и четыре блюдца, четыре стакана - всего по четыре, потому что это число являет собой минимальный сервизный набор, - и консервы. Домой к себе она никогда никого не приглашает.
Личные вещи ее не интересовали. У нее их никогда и не было, и из одного приюта в другой она кочевала, запихивая все свои пожитки в маленький, потрепанный матерчатый чемоданчик.
Ей казалось, что вещи будут обременять ее, привязывать к месту, стеснять ей свободу передвижения. У нее в доме совершенно не было безделушек. Единственным настенным украшением был плакат, висевший на кухне: снимок, сделанный парашютистом с высоты в пять тысяч футов - зеленые поля волнистые холмы, высохшее русло реки, разбросанные там и сям деревья, две асфальтовые и две проселочные дороги, узкие, как нити, пересекаются между собой, создавая замысловатый рисунок, как на полотнах абстракционистов. Она жадно и много читала, но все книги брала в библиотеке. Видеофильмы тоже брала напрокат. Была у нее, правда, собственная машина, но она олицетворяла собой скорее механизм, обеспечивающий ей свободу передвижения.
Свобода была единственным, чего она желала и к чему стремилась, свобода заменяла ей любые украшения, богатую одежду, антиквариат и искусство, но порой обрести свободу было куда сложней, чем, к примеру, оригинал Рембрандта. Свобода ощущалась в прелестном затяжном полете до момента раскрытия парашюта. В какие-то минуты она чувствовала себя полностью свободной верхом на мощном мотоцикле где-нибудь на пустынном шоссе, а еще лучше было мчаться на мотоцикле по пустыне, когда во всю ширь, налево и направо, спереди и сзади, - только огромные, убегающие к голубому небу пространства песка, скальных выступов и высохших на корню кустарников.
Пока Конни ела, запивая пивом пиццу, она достала из конверта фотографии и внимательно, одну за другой, стала их разглядывать. До чего же они с сестрой были похожи друг на друга!
Постепенно мысли ее обратились к Элли, дочери умершей сестры, живущей в Санта-Барбаре у Лэд6руков, изображения которой не было ни на одном из снимков, но, скорее всего, девочка, как и ее мать, тоже была очень похожа на Конни. Пытаясь разобраться в самой себе, Конни бесконечно задавала себе один и тот же вопрос: что значит теперь для нее обретение племянницы. Как правильно подметил Микки Чан, чудесно было вдруг обрести кровно близкого тебе человека, прожив, как она, почти всю свою жизнь, во всяком случае, сколько себя помнила, в полном одиночестве. Все существо ее ликовало, когда она думала об Элли, и в то же время неотступная мысль, что родная племянница может стать для нее обузой куда более обременительной, чем любая материальная собственность, несколько умеряла ее радостное возбуждение.
Что будет, если, увидев Элли, она очень сильно привяжется к ней?
Нет, не в привязаннасти дело. Это чувство она не раз испытывала по отношению к другим и знала привязанность других по отношению к себе. Речь, конечно же, шла о любви. Тут было о чем задуматься.
Она подозревала, что любовь, будучи, с одной стороны, счастливым даром небес, с другой - связывает человека по рукам и ногам. Но что именно терят человек, когда любит или любим? На этот вопрос не знала она ответа, так как никогда ни к кому еще не испытывала столь глубокого чувства и, соответственно, не получла его взамен - во всяком случае, того чувства, которое считала любовью, начитавшись о ней у великих мастеров пера. От них же она вызнала, что любовь может быть западней, жестокой тюрьмой, и сама не раз встречала людей, чьи cepдца были разбиты любовью.
Она так долго была одинокой. И так уютно прижилась в своем одиночестве. Любое изменение грозило ей неисчислимыми бедами.
Испытующе глядела она теперь на улыбающееся, словно живое на великолепной цветной бумаге "Кодак-хром", лицо сестры, отделенное от нее тонким слоем фотографического глянца… и пятью долгими годами смерти.
Из всех печальных слов, произносимых вслух или написанных, нет более печальных, чем: "А ведь могло быть иначе!" Теперь она никогда уже не увидит свою сестру. Но может увидеть свою племянницу. Стоит только очень сильно захотеть.
Конни достала из холодильника еще банку пива и вернулась к столу, чтобы снова углубиться в созерцание лица Колин, - и обнаружила, что фотографии прикрыты газетой "Реджистер". В глаза бросился крупно набранный заголовок: "ПЕРЕСТРЕЛКА В РЕСТОРАНЕ "ЛАГУНА"… ДВОЕ УБИТО, ДЕСАТЬ РАНЕНО".
Она в смятении уставилась на заголовок. Минуту тому назад на столе не было никакой газеты, да и не могло вообще быть по той простой причине, что она не покупала ее, и тем более не приносила сюда.
Когда Конни пошла к холодильнику, чтобы взять пива, то не поворачивалась спиной к столу. В квартире же она явно была совершенно одна, в чем ни на секунду не сомневалась. Даже если бы незваный гость и сумел каким-то образом незамеченным пробраться в спальню, она бы наверняка заметила, как он входил на кухню.
Конни протянула руку к газете, прикоснулась к ней пальцами. Газета была настоящей, но такой холодной, словно была не из бумаги, а изо льда. Механически взяла ее со стола. Вся газета пропахла дымом. Страницы по краям были коричневого цвета, постепенно переходящего к центру в желтый, а затем в белый, словно их выхватили из огня за несколько мгновений до того, как их охватило пламя.
12
В клубящемся дыму исчезли даже кроны самых высоких пальм.
Ошеломленные, со слезами на глазах, жильцы дома пятились от огня, освобождая дорогу пожарным в непромокаемых одеждах и высоких резиновых сапогах, сноровисто разматывавшим длинные шланги и тянувшим их от пожарных машин прямо по клумбам и пешеходным дорожкам. Другие пожарные бежали с топорами в руках. Некоторые из них были в противогазах, чтобы не задохнуться в дыму, когда придется работать внутри помещений. Быстрый приезд пожарных вселял надежду, что от огня удастся отстоять многие квартиры.
Гарри Лайон бросил взгляд в сторону своей квартиры на южной стороне здания, и в сердце его кольнула острая боль утраты. Квартира выгорела дотла. Расставленные по полкам в алфавитном порядке книги, кассеты с записанной на них музыкой, каждая в своем особом ящичке в соответствии с характером исполняемой музыки и композитором, чистенькая, аккуратно выбеленная кухня, домашние растения, за которыми он ухаживал с такой любовью и тщанием, двадцать девять томов его ежедневных дневниковых записей, которые вел с десяти лет (на каждый год - отдельная тетрадка), - все сгорело. Когда Гарри представлял себе, как огонь жадно одну за другой пожирает комнаты, как сажа засыпает то немногое, что не было уничтожено огнем, как все, что когда-то блестело и сверкало, мутнеет или покрывается пятнами, у него к горлу подкатывал ком.
Он вдруг вспомнил о своей "хонде", стоящей в одном из прилегающих к дому гаражей, направился было туда, затем остановился, так как мелькнула мысль, что глупо из-за машины рисковать жизнью. К тому же не следовало забывать, что он был председателем правления кооператива. И место его сейчас среди жильцов, которых необходимо ободрить, успокоить, напомнить им о страховке на случай пожара и сделать еще многое другое.
Когда вкладывал в кобуру револьвер, чтобы без нужды не пугать пожарных, вспомнил, что сказал ему бродяга, прижимая его, едва переводившего дух от страха, к стенке: "Сначала все, что любимо тобою… потом ты!"
Как только Гарри подумал об этом и представил себе все возможные последствия угрозы, безумный страх, как паук паутиной, мгновенно опутал его с ног до головы.
Ноги сами собой понеспи его к гаражу. Машина ему была нужна во что бы то ни стало.
Когда он, уворачиваясь на бегу от снующих повсюду пожарных, завернул за угол дома, в воздухе, как тысячи светящихся бабочек, уже летали горящие головешки, то резко взмывая вверх, то трепеща и кружась на месте в горячих водоворотах воздушных потоков. Высоко на крыше раздался оглушительныи треск, и вслед за ним грохот падения, потрясший ночную тьму. Град горящих обломков кровли низвергся на тротуар и росший по обеим его сторонам кустарник.
Гарри инстинктивно прикрыл голову обеими руками, опасаясь, что охваченные пламенем деревяшки опалят ему волосы, и надеясь, что вымокшая до нитки одежда не успеет воспламениться. Благополучно избежав огненного града, он распахнул все еще мокрые и холодные железные ворота.
По другую сторону здания блестевший от луж мокрый асфальт был сплошь усыпан осколками лопнувших от огня стекол. И лужи и рассыпанные осколки полыхали медно-бордовыми бликами отраженной огненной стихии, бушевавшей на крыше главного корпуса. Из-под ног бежавшего Гарри то и дело выскальзывали сверкающие огненные змейки.
Подъездная аллея была еще пуста, когда он подбежал к двери своего гаража и рванул ее на себя. Но не успел он скрыться за дверью, как невесть откуда взявшийся пожарный прокричал ему, чтобы он немедленно убирался прочь.
- Полиция! - рявкнул в ответ Гарри, надеясь, что таким образом выиграет хоть несколько так необходимых ему драгоценных секунд, однако значка своего не показал.
Падающие сверху горящие головешки в нескольких местах прожгли крышу гаража. Тонкие струйки дыма от медленно тлевшего толя наполняли рассчитанное на стоянку двух машин помещение, просачиваясь внутрь сквозь щели между балками перекрытия.
Ключи! Гарри вдруг испугался, что оставил их на столике в передней или на кухне. Подходя к машине и непрерывно кашляя от едкого дыма, он лихорадочно ощупал все карманы и облегченно вздохнул, услышав в одном из карманов куртки характерное позвякивание.
Сначала все, что любимо тобою…
Задом подал машину из гаража, переключил скорость и промчался мимо что-то кричавшего ему пожарного за две екунды до того, как на подъездную аллею свернула огромная пожарная машина, которая могла бы напрочь заблокировать ему путь. Они едва не "поцеловались" бамперами, когда Гарри на своей "хонде" сворачивал на улицу.
Только он отъехал от дома, с необычной для себя бесшабашностью обгоняя идущие впереди машины и не останавливаясь на красный свет, как сам собой включился радиоприемник. Из стереодинамиков, напугав его, раздался густой, хриплый голос бродяги:
- Мне нужна маленьная передышка, герой. Совсем малюсеньная передышечка.
"Это еще что такое?"
В ответ только шипение эфира.
Гарри чуть сбавил скорость. Потянулся к приемнику, чтобы выключить его, но что-то остановило его.
- Очень устал… чуток посплю…
Снова шипение.
- … значит, у тебя есть час свободного времени.
Шипение.
- … но я вернусь…
Шипение.
Гарри то и дело переводил взгляд с забитой движением дороги на светящийся щиток приемника. Исходившее от него мягкое зеленое сияние почему-то вызывало в памяти пламеневшие - сначала кроваво-красные, затем огненные - глаза бродяги.
- …герой сраный… мусор ты на двух ногах, вот ты кто…
Шипение.
- …думаешь, ного хочешь, можешь застрелить… сука… но застрелить меня… не значит еще убить меня… только не меня… не меня…
Шипение. Шипение. Шипение.
Машина с ходу влетела в огромную лужу. По бокам, словно крылья ангела, тотчас выросли два каскада белой пенящейся воды. Гарри протянул руку к приемнику, ожидая удара током или чего-нибудь похуже, но ничего страшного не случилось. Он выключил приемник, и шипение смолкло.
На этот раз он не решился ехать на красный свет. Притормозил в конце длинной очереди машин, пытаясь разобраться в событиях последних нескольких часов и дать им хоть какое-нибудь рациональное объяснение.
Кого же звать на помощь?
Он не верил ни в привидения, ни в охотников за ними и все же был весь покрыт липким, противным потом, несмотря на то, что одежда его была еще мокрой. Чтобы сделать хоть что-нибудь, включил печку.
Кого же звать на помощь?
Был ли бродяга оборотнем или нет - не важно, важно, что он существовал в реальности, а не мерещился ему. С мозгами у него, значит, все в порядке. Бродяга - реальное существо. Не человек, конечно, но тем не менее вполне материальное явление.
Осознание этого странным образом подействовало успокаивающе. Больше всего на свете Гарри боялся не сверхъестественного и неизвестного - а внутреннего хаоса, по рождаемого сумасшествием, вместо которого теперь лицом к лицу столкнулся с вполне зримым внешним противником; нет слов, необычным до умопомрачения, несомненно, наделенным удивительными свойcтвами, но, по крайней мере, внешним, а не внутренним врагом.
Когда дали зеленый свет и все снова пришло в движение, его внимание переключилось на проплывавшие мимо улицы Ньюпорт-Бич. Неожиданно до него дошло, что он едет в западном направлении, к береговой линии, к точке чуть севернее Ирвина, и тут только он понял, куда именно держит путь. В Коста-Меза. К Конни Галливер.
Это его несказанно удивило. Огненное чучело пообещало, прежде чем уничтожить его, сначала смести с лица земли все, что было им любимо, и сделать это еще до рассвета. И тем не менее он вместо того, чтобы тотчас поспешить к своим родителям, живущим в Кармел-Вэлли, отправился к Конни. Некоторое время тому назад он, правда, признался самому себе, что чувствует к ней более повышенный интерес, чем допускал ранее, но, признавая это, был не в состоянии постичь истинную глубину того чувства, которое питал к ней. Просто чувствовал, что она ему небезразлична, хотя понятия не имел почему, особенно если учесть, какими диаметрально противоположными людьми они были и какой замкнутой, полностью ушедшей в себя, бывала она. Не зная истинной глубины своего чувства, Гарри знал только, что оно очень глубокое, такое глубокое, что оказалось в этот богатый разными неожиданностями день еще одной непостижимой неожиданностью.
Когда он проезжал мимо ньюпортской гавани, то слева от себя, в просветах между зданиями, видел торчащие вверх высокие мачты яхт. Словно шпили множества маленьких церквей. Они напоминали, что он, как и многие из его поколения, рос без особой веры в Бога и, став взрослым, так и не сумел обрести ее.
Кого же звать на помощь, когда сталкиваешься со сверхъестественной силой? Если не охотников за привидениями, тогда, видимо, Бога. А если не Бога… то кого же еще звать на помощь?
Всю свою жизнь Гарри верил в порядок, но порядок - это ведь только состояние, а не сила, на которую можно положиться и призвать на помощь, несмотря на насилие и жестокость, с которыми он ежедневно сталкивался по работе, Гарри упорно продолжал верить в порядочность и мужество людей. И именно эта вера и поддерживала его в данное время. Он мчался к Конни Галливер не только, чтобы предупредить ее о грозящей ей опасности, но и чтобы просить у нее совета и помощи, дабы сообща выбраться из навалившегося на них мрака. Кого звать нa помощь? Конечно же, друга.
Когда Гарри в очередной раз остановил машину на красный свет, он снова удивился, но на этот раз не тому, что обнаружил в своей душе. Включенная им ранее печка основательно прогрела салон, и он больше не дрожал от холода. Но на сердце все равно лежало что-то холодное и твердое. Это новое открытие не было эмоцией, а вполне материальным, весьма твердым предметом, вернее, предметами, покоившимися в левом нагрудном кармане его рубашки, которые можно было пощупать рукой и рассмотреть. Четыре бесформенных темных комка из металла. Свинца. Еще не сообразив, каким образом они могли оказаться в кармане его рубашки, он уже знал, что это такое: в бродягу он в упор выстрелил четыре раза, и теперь на его ладони лежали четыре свинцовые пули, уродливо сплюснутые от соприкосновения на страшной скорости с плотными тканями тела и костями.
13
В ванной у Конни Гарри снял куртку, галстук и рубашку, чтобы хоть немного привести себя в должный вид. Донельзя перепачканные сажей руки живо напомнили ему руки бродяги, и их потребовалось долго и энергично мыть с мылом, чтобы они вновь обрели свою былую чистоту. Он вымыл над раковиной голову, лицо, грудь и руки, вместе с копотью и сажей смыв часть усталости, затем расчесал волосы расческой Конни. С одеждой дело обстояло гораздо хуже. Как мог, Гарри сухой тряпкой снял налипшую грязь, но все равно остались пятна, и вид у нее был весьма помятый. Белая рубашка посерела, насквозь провоняла потом и резким, сильным запахом дыма, но он вынужден был вновь натянуть ее на тело, тaк как другой рубашки у него не было. Никогда прежде Гарри не позволял себе появляться на людях в таком растрепанном виде.
Чтобы сохранить хоть какую-то видимость достоинства, он застегнул на рубашке верхнюю пуговицу и повязал галстук.
Несмотря на отчаянное положение с одеждой, еще больше беспокоило его физическое состояние. До сих пор ныло в низу живота, куда воткнулась рука манекена. Тупо саднило чуть пониже спины, и боль волнами поднималась вверх почти до середины позвоночника, напоминая о силе, с какой бродяга ударил его о стену. Отчаянно болела вся левая рука, особенно в области трицепсов, на которую он приземлился, когда 6родяга швырнул его из коридора в спальню.
Нависшая над ним опасность заставила его, спасая свою жизнь, активно двигаться, резко повысив в его крови уровень адреналина, и тогда он не чувствовал никакой боли, однако теперь бездействие заставило его обратить внимание сразу на все свои болячки. Его беспокоило, что мышцы и суставы могут онеметь, а ведь к утру он должен быть вдвойне ловким и быстрым, если желает сохранить свою задницу.
В аптечке нашел пузырек аспирина, вытряхнул на ладонь сразу четыре таблетки, закрыл крышку и сунул лекарство в карман куртки. Когда вернулся на кухню и попросил стакан воды, чтобы запить лекарство, Конни протянула ему банку пива.
Он отказался.
- Мне нужна свежая голова.
- Одна банка пива не повредит. Наоборот, может даже помочь.
- Я, вообще-то, непьющий.
- Я же не предлагаю тебе водку.
- И все же лучше воды.
- Не будь занудой, Гарри.
Он пожал плечами, взял пиво, положил в рот таблетки и запил аспирин долгим, холодящим горло глотком. Пиво было превосходным. И, видимо, оказалось весьма кстати.
Почувствовав, что голоден, Гарри взял из открытой коробки на полке порцию пиццы. Жадно впился в нее зубами и с наслаждением стал жевать, не обращая внимания на сван манеры. Только сейчас он обратил внимание на сугубо спартанское убранство ее квартиры.
- Как называется этот стиль - эпоха первомонахов?
- Плевать мне на стиль! Все, что здесь имеется, - это дань уважения моему домовладельцу. Стоит мне вякнуть хоть слово, что я против всяких украшательств, он тут же выставит меня из квартиры, подметет пол и назавтра же сдаст ее кому-нибудь другому.
Она подошла к карточному столику, на котором лежало шесть предметов. Помятая десятидолларовая банкнота. Газета, обожженная с одной стороны. Четыре сплюснутые свинцовые пули.
Присоединившись к ней, Гарри спросил:
- Итак, что скажешь?
- Я не верю ни в привидения, ни в духов, ни в демонов, ни во всякую другую подобную чушь.
- И я не верю.
- Я видела этого парня. Обыкновенный бродяга.
- У меня никак не укладывается в голове, что ты действительно подала ему милостыню.
Она покраснела. Он ни разу не видел, как она краснеет. Покраснеть при нем значило для нее признать, что и ей не чуждо чувство сострадания.
Промямлила в ответ:
- В нем было… что-то, заставившее меня это сделать.
- Значит, он был не просто бродягой, - заметил Гарри.
- Вполне допускаю, если уж сумел убедить меня расстаться с десятью долларами.
- Вот что я тебе скажу, - начал он, поспешно запихивая в рот остатки пиццы.
- Ну?
- Я видел, как он заживо сгорел у меня в гостиной, но уверен, что никто никогда не найдет в золе его обугленных останков. И даже если бы я собственными ушами не слышал его голос в радиоприемнике, все равно бы знал, что обязательно с ним снова повстречаюсь и он будет все такой же грязный, таинственный и даже ничуть не обгоревший.
Гарри взял из коробки вторую порцию пиццы. Конни язвительно заметила:
- Помнится, кто-то тут говорил, что не верит в привидения.
- Я и сейчас это утверждаю.
- Как же тогда все это прикажешь понимать?
Энергично работая челюстями, он некоторое время молча смотрел на нее.
- Надеюсь, ты-то мне веришь?
- Нечто подобное, как ты знаешь, приключилось и со мной, не так ли?
- Верно. Думаю, это неплохое основание, чтобы верить мне.
- Как же тогда все это объяснить? - повторила она.
Ему ужасно хотелось сесть, чтобы хоть немного расслабиться и дать роздых уставшим ногам, но он боялся, что если усядется на стул, то мышцы тела наверняка оцепенеют. Вместо этого обеими руками оперся о полку у раковины.
- Я вот что думаю… Мы почти ежедневно, выполняя то или иное задание, сталкиваемся на улицах со многими людьми, совершенно непохожими на нас, которые думают, что закон - это ширма, рассчитанная на простаков, чтобы заставить их повиноваться. Эти люди думают только о себе, об удовлетворении только собственных желаний, а на всех остальных им наплевать.
- Это точно. С какой только мразью и шушерой не приходится сталкиваться, - вставила она.
- Уголовники, социопаты. Называть их можно по-разному. Подобно неземным существам из фильма "Нашествие похитителей трупов", бродят они между нами и только прикидываются людьми. И, хотя кажется, что их много, они все равно в меньшинстве, и это не люди. Цивилизованный вид - это только их внешняя оболочка, театральный грим, скрывающий сплошь покрытого чешуей ползучего гада, от которого мы все произошли в древности, и с таким же, как и у него, крохотным умишком.
- Ну и что же в этом необычного? - нетерпеливо перебила она. - Мы - тонкая перегородка, отделяющая порядок от хаоса. Каждый день нам приходится балансировать на краю пропасти. Стремясь не скатиться в нее, проверяя себя, доказывая себе, что тебе это не грозит, что ты никогда не позволишь себе низвергнуться в хаос, не имеешь права это сделать, не смеешь стать одной из них, - вот отчего мне так нравится моя работа. Именно поэтому я и пошла работать в полицию.
- Правда? - удивился Гарри.
Сам он пошел служить в полицию из совершенно иных соображений. Защищать истинных людей, оберегая их от нелюдей, затесавшихся меж ними, охранять их покой и поддерживать размеренную красоту порядка, обеспечивать целостность культуры и возможность ее дальнейшего расцвета - вот причины, побудившие его стать полицейским, во всяком случае, именно они были одним из краеугольных камней его решения пойти служить в полицию, а не желание, как у нее, доказать самому себе, что ты - не ползучий анахронизм.
Продолжая развивать свою мысль, Конни отвела взгляд от Гарри и уставилась на конверт из грубой оберточной бумаги, лежавший на одном из стульев. Содержимое его весьма интриговало Гарри.
- Когда не знаешь, откуда ты родом, не знаешь, способна ли любить, - тихо продолжала она, словно размышляя вслух, - когда единственное, к чему стремишься, - это быть свободной, вот тогда и взваливаешь на себя груз ответственности, и чем больше, тем лучше. Свобода без каких бы то ни было обязательств - это обыкновенное дикарство. - Голос ее был не просто тихим. В нем звучали траурные нотки. - А может, я и есть дикарь, как знать, но в одном уверена точно: если не умею любить, умею очень жестоко ненавидеть, и это пугает, так как чувствую, что еще миг - и скачусь вниз, в пропасть…
Гарри, перестав жевать, как завороженный, не мигая уставился на нее. Он чувствовал, что она впервые приоткрывает ему завесу над своей душой. Но не понимал, что именно скрыто за этой завесой.
Словно придя в себя после глубокого обморока, она оторвала взгляд от конверта, в упор взглянула на Гарри, и мягкий ее голос снова обрел привычные жесткие нотки.
- Ну хорошо, в мире навалом этих подонков, гадов, социопатов или как их там еще. Что ты хочешь этим сказать?
Он проглотил недожеванный кусок.
- Предположим, обычный полицейский, выполняющий обычное задание, наталкивается на социопата в тысячу раз хуже, чем обычная нечисть, и во много раз опасней.
Когда он начал говорить, она пошла к холодильнику. Достала еще одну банку пива.
- Хуже? В каком смысле?
- У этого бродяги…
- Что?
- У него особый дар.
- Какой такой дар? Да что ты все хвостом вертишь. Ходишь вокруг да около. Давай выкладывай все по порядку, Гарри.
Он подошел к столику, ткнул пальцем между четырьмя лежавшими на нем сплющенными свинцовыми комочками. Откатившись, они дробно застучали по твердой поверхности, и звук этот почудился ему эхом вечности.
- Гарри?
Он обязан был выложить ей свою теорию, но мешкал. Ибо то, что собирался сказать, навсегда перечеркнет так тщательно культивируемый им образ самого себя, как господина Невозмутимость.
Он глотнул пива, тяжко вздохнул и начал:
- Предположим, тебе приходится иметь дело с социопатом, и не просто с социопатом, а психопатом, обладающим сверхъестественными способностями, противостоять которым - то же самое, что идти с голыми кулаками на еще неоперившегося Бога. Я имею в виду психические возможности этого социопата.
Теперь был ее черед смотреть на него во все глаза.
Продев указательный палец в колечко пивной банки, она и не думала ее открывать. А так и застыла, словно специально позировала для художника.
Не дав ей времени перебить себя, Гарри продолжал:
- Но не те возможности, с помощью которых можно отгадать масть вытянутой наугад из колоды карты, или предсказать, кто станет победителем в каком-нибудь первенстве мира, или заставить висеть в воздухе карандаш. Все это ерунда по сравнению с тем, о чем идет речь. Этот бродяга обладает способностью появляться из ниоткуда и исчезать вникуда. Вызывать из пустоты огонь, сгореть в нем дотла, но не погибнуть, быть в упор расстрелянным, но не умереть. Может быть, он обладает способностью прилаживать к человеку своеобразный психический датчик, наподобие электронного датчика, который лесник прикрепляет к шее оленя, и таким образом следит за ним, куда бы он ни шел, как далеко бы ни забирался. Знаю, знаю, это звучит абсурдно, напоминает бред душевнобольного или пересказ одного из фильмов ужасов Спилберга или, того хуже, чего-то в духе Джеймса Камерона из "Давида Линга", но все, что говорю, чистая правда.
Конни тряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение. Открыв дверцу холодильника, поставила обратно на полку так и не откупоренную банку пива.
- Думаю, две банки на сегодня достаточно.
Гарри необходимо было во что бы то ни стало заставить еe поверить ему. Слишком быстро бежало время, слишком мало оставалось его до рассвета.
Повернув к нему лицо, она спросила:
- Откуда же берутся эти удивительные способности?
- А я почем знаю? Может быть, он долгое время жил под проводами высокого напряжения и магнитно-силового поля, которые каким-то образом повлияли на развитие его мозга. Может быть, в младенчестве он питался молоком, в котором было слишком много диоксина, или ел слишком много заряженных каким-нибудь неизвестным токсическим элементом яблок, или дом его находится прямо под озоновой дырой, или он стал жертвой эксперимента каких-нибудь пришельцев из космоса и теперь представляет собой интереснейшую находку для журнала "Нэшнл Инквайерер", или объелся в детстве "Твиксов", или наслушался слишком много рэпа? Хер его знает!
Читать бесплатно другие книги:
