Слезы дракона Кунц Дин

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОЛИЦЕЙСКОЕ ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ И СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ

ТРИ

1

Они решили ехать по прибрежному шоссе, так как на перекрестье Сан-Диегского и Коста-мезаского шоссе перевернулся груженный жидким азотом грузовик-цистерна, мгновенно превратив обе дороги в огромные стоянки для машин. Гарри неистово вертел баранку, петляя по переулкам на скорости проносясь на желтый свет, а иногда, когда на пepeкpecткax было мало машин, то и на красный, ведя машину скорее в духе Конни, чем в обычной своей манере.

Неотрывно, как кружащий над жертвой стервятник, преследующий его злой рок не давал покоя его мыслям. На кухне у Конни он с уверенностью говорил об уязвимости Тик-така. Но как может быть уязвимо существо, которого не берут ни пули, ни пламя?

Он первым нарушил молчание:

- Спасибо, что не ведешь себя, как те люди в фильме: смотрят на огромных летучих мышей, носящихся на фоне полной луны, и на их жертвы, из которых те выпили кровь, видят все это, но продолжают утверждать, что этого не может быть, так как вампиров на свете не бывает.

- Или как тот священник, который видит, что голова девочки поворачивается на триста шестьдесят градусов, как поднимается в воздух, ее кровать, - но никак не хочет верить, что все это проделки дьявола, и потому садится за книги по психологии, чтобы в них отыскать ответ на происходящее.

- Как думаешь, на какую букву его надо искать в алфавитном указателе?

- На букву "г": говно на палочке.

По мосту они переехали через обводной канал Ньюпортской гавани. В черной воде плавали огоньки домов и стоящих приколе яхт.

- Странно, - словно размышляя вслух, сказал Гарри. - Вот живешь на свете и думаешь, что люди, которые верят во все это, - безмозглые тритоны, и вдруг это случается с самим тобой, и ты готов сразу же поверить в любую нелепицу. В душе мы все равно остаемся дикарями, как божеству поклоняющимися ночному светилу, и каким-то шестым чувством угадываем, что окружающий нас мир не так прост, как нам бы того хотелось.

- Не думай, что я полностью разделяю твою теорию и верю в существование этого психосупермена.

Он украдкой посмотрел в ее сторону. В свете приборного щитка лицо Конни напоминало бронзовый скульптурный портрет греческой мифологической богини, черненный ярь-медянкой.

- А что, у тебя есть другая теория?

Вместо ответа она воскликнула:

- Если уж берешь пример с меня, то посматривай хотя бы изредка на дорогу!

Совет был подан вовремя, и он успел воспользоваться им, тем самым избежав превратить свою "хонду" в груду металлолома, врезавшись в задницу старого неуклюжего "мерседеса", за рулем которого восседала мафусаилова прабабушка, а на бампере красовалась надпись: "НЕ ПОДХОДИ - УБЬЮ". Под аккомпанемент скрежета тормозов и визга шин по асфальту он на скорости обошел старинный рыдван. Когда, обгоняя, пронесся мимо него, сидевшая за рулем почтенных лет старушка бросила на них сердитый взгляд и покрутила пальцем у виска.

- Даже бабушки сейчас уже не те, - заметила Конни.

- Так что, есть другая теория? - не унимался Гарри.

- Не знаю. Просто, видимо, хочу сказать: уж если решил ехать верхом на необузданной лошади, не думай, что знаешь все ее повадки, а то ненароком можешь и под копытами оказаться.

Он замолчал, обдумывая ее слова.

Слева от них проплывали башни гостиниц и зданий делового центра Ньюпорта, и казалось, что движется не машина, а они, словно огромные освещенные изнутри корабли, таинственно плывущие в ночи. Прилегающие к ним лужайки, окаймленные рядами пальм, были неестественно зеленого цвета и слишком совершенны, чтобы существовать в реальности, больше напоминая собой гигантские декорации. Пронесшийся над Калифорнией шторм, словно прорвавшийся сюда из другого измерения, окрасил все своей необычностью, набросив на землю покрывало черной магии.

- А как быть с твоими родителями? - спросила Конни. - Он же сказал, что сначала уничтожит всех, кого ты любишь а потом тебя.

- Они за несколько сот миль отсюда. Вряд ли им грозит опасность.

- Но мы же не знаем, как далеко простирается его могvщество.

- Если он достанет их там, тогда он - БОГ. Но вспомни-ка, что я тебе толковал о психических датчиках? Скорее всего, он каким-то образом прикрепляет их к человеку, как это делает лесничии к оленю, чтобы определить, как тот мигрирует по лесу. И мне кажется, именно так все и происходит. Отсюда он никогда не сможет найти моих родителей, если я сам не выведу его на них. Поэтому все, что он знает обо мне, это то, что я успел сам ему показать.

- Значит, потому он первым делом пришел ко мне…

Что я люблю тебя, мелькнуло в голове у Гарри. Но вслух он этого не сказал.

И с облегчением вздохнул, когда она сама помогла ему выбраться из затруднительного положения, продолжив свою мысль:

- …что мы вместе порешили Ордегарда. Ведь если он психически управлял Ордегардом, то должен быть зол на меня в не меньшей степени, чем на тебя.

- Должен же я был тебя предупредить, - наконец нашелся Гарри. - Теперь нам обоим придется расхлебывать эту кашу.

Хотя он чувствовал на себе ее испытующий взгляд, она ничего на это не ответила. Он сделал вид, что не заметил его.

После непродолжительного молчания Конни спросила:

- Ты думаешь, Тик-так может подключаться к нам в любую минуту, видеть и слышать нас, когда пожелает? Например, сейчас?

- Кто его знает?

- Не может он быть всевидящим и всеслышащим, как Бог, - убежденно заявила Конни. - Скорее всего, мы для него только светящийся след на его мозговом локаторе, а видеть и слышать нас он может только тогда, когда мы видим и слышим его.

- Может быть. Кто его знает?

- Будем надеяться, что все обстоит именно так. Иначе, если этот гад видит и слышит нас все время, у нас столько же шансов прищучить его, сколько не растаять у снега, брошенного в огонь. Не успеем мы и шага ступить, как он нас сожжет, как сжег твою квартиру.

Когда ехали по главной улице Корона дель Мар, с расположенными дверь в дверь по обеим ее сторонам магазинами, и далее, следуя по изгибам береговой линии Ньюпорт-Коуста, вдоль участков земли на повернутых к океану склонах холмов, где велись подготовительные работы под строительство нового микрорайона и теперь, застыв в неподвижности, словно охваченные сном доисторические ящеры стояли огромные землеройные машины, у Гарри вознинло странное ощущение, будто кто-то пристально смотрит ему в затылок. Когда же по прибрежному шоссе спускались к Лагуна-Бич, ощущение это усилилось. Он чувствовал себя как мышь, за каждым шагом которой неусыпно следит кошка.

Лагуна была центром искусства, туристической Меккой, и, хотя знавала и лучшие времена, все еще оставалась райским уголком. Одетые в мягкие шелковые, осыпанные золотыми блестками огоньков зеленые одежды, плечом к плечу стоят холмы, повернув свои склоны к океану, и мнится, что красавица-женщина пружинисто сбегает по ним вниз навстречу прибою. Но сегодня эта женщина не пленяет красотой, а таит в себе страшную и непонятную опасность.

2

Дом стоял на крутом обрывистом берегу океана. Западная стена, сплошь из цветного стекла, являла собой панораму первозданного неба, воды и ревущего прибоя. Когда Брайану хотелось поспать днем, стоило только нажать кнопку - и электродвигатели приводили в движение шторные двери, гася дневное светило. Но сейчас стояла ночь, и, пока Брайан спал, за огромным окном виднелось только мрачное небо, еще более мрачное море и смутно поблескивающие во мраке буруны, бегущие приступом на берег, словно несметные полчища призрачных солдат.

Когда Брайан спал, ему всегда снились сны.

Большинству людей снятся черно-белые сны, ему же снились только цветные. Цветовой спектр в его снах был куда более насыщен, чем в реальной жизни, - поразительное разнообразие оттенков и тонов, делавшее каждое сновидение захватывающим зрелищем. Комнаты в его снах были не просто смутными намеками на некое помещение, а пейзажи - неясными импрессионистскими пятнами. Место действия в них было прорисовано ярко и четко - даже чересчур ярко и четко. Если ему снился лес, то каждый листик в нем был подан со всеми своими прожилочками, крапинками и затемнениями. Если снег, то каждая снежинка имела свой уникально-неповторимый узор.

И все это оттого, что в своих снах он был не просто зрителем как остальные люди. А спящим богом. Творящим во сне богом.

В тот вторник, как и всегда, сны Брайана были полны насилия и смерти. Его творческий гений более всего раскрывался в апокалиптических картинах разрушения и гибели.

Он разгуливал по улицам воображаемого города, запутанным как ни один лабиринт в мире, среди скопищ остроконечных крыш и шпилей. Когда ловил на себе взгляд какого-нибудь ребенка, на того нападала моровая язва такой разрушительной силы, что личико его мгновенно превращалось в месиво гнойных, сочащихся пузырей, а кожа покрывалась кровоточащими ранками. От одного его прикосновения сильные взрослые мужчины вспыхивали как факелы, и глаза их расплавлялись и вытекали из глазниц. Под его взглядом девушки мгновенно старели, усыхали и умирали мучительной смертью, превращаясь из предметов тайных воздыханий в кучи кишащего червями гнилого мяса. Стоило Брайану улыбнуться какому-нибудь бакалейщику, стоящему в дверях своей лавки, - как тот мгновенно падал на тротуар, корчась в предсмертной агонии, а из его ушей, ноздрей и рта валом валили тараканы.

Брайану эти видения не казались кошмаром. Напротив, он получал от своих снов огромное удовольствие и всегда просыпался после них отдохнувшим и приятно возбужденным.

Улицы города превращались в бесконечную анфиладу комнат гигантского борделя, и в каждой из них, изысканно обставленной, женщины, одна прекраснее другой, с трепетом ожидали момента, чтобы излить на него свои ласки. Обнаженные, они раболепствовали перед ним, умоляя предоставить им возможность доставить ему наслаждение, но он отвергал их домогательства. Вместо этого он каждую убивал особо изощренным способом, и всякий раз по-разному, бесконечно изобретательный в средствах умерщвления, пока с головы до ног не перемазывался кровью своих сладострастных жертв.

Секс его не интересовал. Власть - вот что приносило ему величайшее из наслаждений, и самой высшей его формой было властвовать над жизнью других существ. Он никогда не уставал от их мольбы о пощаде. Звуки их голосов напоминали ему писк зверушек, которые панически боялись его, когда, еще ребенком, он только начинал свое СТАНОВЛЕНИЕ. Он был рожден, чтобы править в мире грез и в мире реальности, чтобы помочь, наконец, человечеству обрести утерянную им когда-то покорность.

Брайан проснулся.

Несколько долгих, восхитительных минут он неподвижно лежал на спутанных черных простынях, бледным пятном выделяясь на мятых шелках, похожий на отблеск слегка фосфоресцирующей бледной пены на гребнях волн, набегающих на берег далеко внизу под его окнами. Радостное возбуждение от пережитой во сне кровавой оргии не покидало его - бесконечно превосходя по силе любое посторгастическое томление.

Он мечтал о том дне, когда сможет обрушить на сущий мир все те жестокости, которые обрушивал на мир грез. Эти кишащие толпы людишек заслуживают вселенской порки.

В своем эгоцентризме и самовозвеличивании они уверили себя, что мир создан для них, для удовлетворения их нужд и желаний, и заполонили собой, расплодившись, весь белый свет. Но не они, а ОН был венцом творения. И пора накинуть на них смирительную рубашку и до минимума сократить их число.

Однако Брайан был еще слишком молод, еще не вошел в полную силу, находился только в процессе своего СТАНОВЛЕНИЯ и еще не смел начать полное очищение земли, предначертанное ему судьбой.

Как был голый, он встал с постели. Свежий воздух приятно холодил кожу.

Кроме суперсовременной, глянцево-отсвечивающей черным лаком кровати, покрытой шелковыми простынями, в огромной комнате почти совершенно не было другой мебели, если не считать столиков со стоящими на них лампами из черного мрамора с черными же абажурами. Никаких стерео-, теле- и радиоприемников. Никаких кресел, в которых можно отдыхать и читать книги, книги вообще его не интересовали, так как ничему не могли его научить и развлечь, как он сам мог это сделать. Управляя созданными им фантомами, в облике которых он являлся в мир, Брайан предпочитал, уставившись в потолок, оставаться в постели.

У него не было часов. Да они ему были и не нужны. Настолько гармонично был он слит с механизмом вселенной, что всегда точно, до последней минуты и секунды, знал время, это было частью его божественного дара.

Вся противоположная кровати стена была сплошным зеркалом, от пола до потолка. В доме имелось еще много других зеркал; ему нравилось смотреться в них и видеть себя во всей красе, силе и блеске СТАНОВЛЕНИЯ новым богом. Там, где не было зеркал, стены были окрашены в черный цвет. Потолок тоже был черным.

На покрытых черным лаком полках огромного книжного шкафа стояли бутыли, наполненные формальдегидом. Погруженными в жидкость, в каждой из них плавало по паре глаз, которые Брайан мог видеть даже в глубоком сумраке. Некоторые из них когда-то принадлежали людям - мужчинам, женщинам и детям, на кого пала его карающая десница, - и были разных цветов и оттенков: голубые, карие, черные, серые, зеленые. Другие принадлежали животным, над которыми он экспериментировал в начале своего пути в ранней юности: мышам, тушканчикам, ящерицам, змеям, черепахам, кошкам, собакам, птицам, белкам, кроликам; некоторые из них, хоть и были мертвыми, излучали бледное красноватое, желтоватое или зеленоватое сияние.

Глаза эти были данью его вассалов. Символами, подтверждающими его могущество, превосходство, его истинное СТАНОВЛЕНИЕ. В любое время дня и ночи глаза эти смотрели на него, боготворили, восхваляли его, восхищались им.

"Смотрите на меня и трепещите, - сказал Господь. - Ибо во Мне одном и благо и горе. Прощение и отмщение. И все, что ни есть у вас, даровано вам Мною".

3

Несмотря на несмолкаемый рокот вытяжных вентиляторов, комната была насквозь пропитана запахами крови, желчи, кишечных газов и таким резким запахом хлорки, что у Конни защипало в глазах.

Гарри опрыскал левую руку освежителем воздуха. Приложил еще мокрую от жидкости ладонь к носу, чтобы хоть немного смягчить губительный запах смерти.

Предложил Конни последовать его примеру. Немного поколебавшись, она сделала то же самое. На наклонном, из нержавеющей стали, операционном столе, неподвижно уставившись в потолок, лежала голая мертвая женщина. В брюшной полости ее зияло огромное Х-образное отверстие, и большинство из ее внутренних органов уже было тщательно удалено.

Женщина была одной из жертв Ордегарда в ресторане. Звали ее Лаура Кинкад. Тридцати лет. Еще утром, встав с постели, она была энергичной и красивой, а теперь превратилась в страшилище из павильона ужасов.

Лампы дневного света придавали остекленевшим глазам какое-то молочно-белое сияние, посреди которого неподвижно застыли два крохотных отражения свисавшего с потолка микрофона на тонком, гибком металлическом шнуре. Губы ее были полураскрыты, словно она собиралась привстать и надиктовать в микрофон массу дополнительных сведений к уже составленному официальному протоколу вскрытия.

Патологоанатом и два его ассистента работали сверхурочно, чтобы успеть еще сегодня завершить осмотр трупов Ордегарда и двух его жертв. Выглядели они усталыми и подавленными. На протяжении всех лет своей службы в полиции Конни ни разу не сталкивалась с патологоанатомами, коих кино и телевидение обычно представляют как эдаких разудалых, общительно-словоохотливых парняг-профессионалов, которые, пока взрезывают скальпелями трупы, перебрасываются шуточками или самозабвенно жуют пиццу, совершенно безразличные к трагическим судьбам разрезаемых ими людей. На самом деле, хотя при такой работе действительно требовалась определенная мера профессиональной отрешенности от конкретного объекта исследования, постоянное соприкосновение с жертвами жестоких преступлений так или иначе сказывалось на их психике.

Тилу Боннеру, главному медицинскому эксперту, было пятьдесят лет, но выглядел он значительно старше. В резком свете люминесцентных ламп его коричневое от загара лицо было болезненно-желтого цвета, а мешки под глазами казались такими огромными, что в них легко можно было бы впихнуть все, что необходимо для проведения веселого уик-энда на природе.

Боннер оторвался от своего занятия и сообщил им, что магнитофонная запись вскрытия уже перепечатана машинисткой Этот материал находится в папке на столе в его кабинете, отделенном от анатомички стеклянной перегородкой.

- Заключение я еще не успел сделать, но вы и сами найдете там все, что вам нужно.

Конни с облегчением закрыла за собой дверь кабинета. В маленькой комнатушке имелся свой вытяжной вентилятор, и воздух в ней был относительно чистым.

Коричневая виниловая обивка стула была сплошь в порезах, морщинах и пятнах от длительного пользования. Стандартный металлический стол - в царапинах и вмятинах.

Здесь все отличалось от муниципального морга любого большого города, где имеются несколько анатомических кабинетов и специально оборудованный конференц-зал для встреч с журналистами и политиками разных рангов. В маленьких провинциальных городках насильственная смерть не так притягательна, как в столичных метрополиях, и пока, сидя за столом, Гарри читал отпечатанный на машинке отчет о результатах вскрытия, Конни сквозь стеклянную перегородку наблюдала за тремя мужчинами за операционным столом.

Причиной смерти Ордегарда были три огнестрельных ранения в грудь - это для Конни и Гарри не было новостью, так как все три выстрела были произведены из револьвера Гарри. Последствия проникающих пулевых ранений включали в себя пробитое левое легкое с последующим полным выходом того из строя, разрыв толстой кишки, сильные порезы в области подвздошной и брюшной артерий, полный разрыв почечной артерии, поражение желудка и печени осколками раздробленной кости и свинца и разрыв сердечной мышцы, уже сам по себе способный повлечь мгновенную остановку сердца.

- Есть что-нибудь из ряда вон выходящее?

- Как например?

- Что "как например"? Это ты меня спрашиваешь? Ты же сам говорил, что одержимые дьяволом могут быть как-то им помечены.

В анатомичке трое склонившихся над трупом Лауры Кинкад патологоанатомов удивительным образом напоминали хирургов, делающих все, что в их силах, чтобы спасти жизнь своему пациенту. Те же самые позы, только ритм совершенно иной, замедленный. И прямо противоположная задача - точно выяснить, каким образом единственная пуля смогла поставить точку в хрупкой человеческой жизни, другими словами, все обстоятельства смерти Лауры. Но никогда не смогут они даже близко подойти к ответу на главный вопрос: за что? Сам Джеймс Ордегард с его больным воображением и непредсказуемым поведением и то не смог бы ответить на этот вопрос, будучи только исполнителем смерти. Объяснить ее могли бы священники да философы, но и те беспомощно запутались в тенетах истины.

- Они вскрыли ему черепную коробку, - нарушил молчание Гарри.

- И?

- Никаких следов поверхностной гематомы. Никаких избытков спинномозговой жидкости, никаких признаков повышенного кровяного давления.

- А пробы мозга брали? - спросила она.

- Думаю, брали. - Он зашуршал, перелистывая, страничками отчета. - Ага, вот оно где.

- Что-нибудь обнаружили? Опухоль? Абсцесс? Повреждение тканей?

Некоторое время он молчал, внимательно вчитываясь в отчет. Затем:

- Нет. Ничего и близкого к этому.

- Кровотечение?

- Ни слова.

- Закупорка кровеносных сосудов?

- И здесь все в норме.

- Шишковидная железа?

Порой шишковидная железа, сместившись под давлением окружающей ее мозговой ткани, могла стать причиной ярких галлюцинаций, зачастую ведущих к параноической шизофрении и непредсказуемым поступкам. Но ничего этого у Ордегарда обнаружено не было.

Наблюдая с расстояния за процессом вскрытия трупа, Конни думала о своей сестре Колин, умершей пять лет тому назад от родов. Ее смерть казалась ей такой же нелепой, как и бедняжки Лауры Кинкад, к несчастью своему, избравшей не тот ресторан и не то время для обеда.

Всякая смерть бессмысленна. Вселенной же правят безумие и хаос. Все рождается, чтобы умереть. В чем же логика и тайный смысл этого круговорота вещей?…

- И тут все в норме, - ответил Гарри, кладя отчет на стол. Когда он вставал, пружины стула заскрипели и запели. - Никаких таинственных пятен на теле, никаких особых физиологических отклонений. Если Тик-так каким-то непостижимым образом и управлял Ордегардом, по трупу этого определить невозможно.

Конни отвернулась от стеклянной перегородки.

- И что теперь?

Тил Боннер выдвинул холодильный ящик.

Внутри лежало совершенно нагое тело Ордегарда. Кожа его в некоторых местах была синюшного оттенка. Глубокие порезы от вскрытия грубо сшиты черными нитками. Лунообразное лицо. Раздвинутые в кривой усмешке трупным окоченением губы. Хорошо, что хоть закрыты глаза.

- А зачем вам понадобилось осмотреть его? - поинтересовался Боннер.

- Чтобы убедиться, что он на месте, - ответил Гарри. Медэксперт с интересом поднял глаза.

- А куда же он еще денется?

4

Пол спальни был выложен черной керамической плиткой. Местами поблескивавшей, словно вода в ручье, от проникавшего через окна сияния ночи. Плитка приятно холодила горячие ступни Брайана.

Пока он шел к стеклянной стене, выходившеи на океан, огромные зеркала отражали только сплошную темноту, и его обнаженная фигура скользила в ней, подобно тонкой прозрачной струйке дыма.

Брайан остановился у огромного окна и стал глядеть на черное, цвета соболя, море и смоляное небо. Панораму мрака кое-где разрывали белые гребешки волн и похожие на изморозь пятна на чреве туч. Эта изморозь была не чем иным, как отраженным светом, исходившим от располагавшегося за его спиной Лагуна-Бич; дом его находился в самой западной точке городa.

Открывшийся его взору вид был совершенен, так как в нем полностью отсутствовал человек и иже с ним. Не было ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни построек, ни машин. Только покой и мрак. И чистота.

Ах, как хотелось ему напрочь искоренить человека на огромных просторах земли, поселить оставшуюся в живых горстку в специально отведенные им для жизни резервации! Но он еще не полностью обрел силу для этого, все еще находился в стадии СТАНОВЛЕНИЯ.

Он переместил взгляд с моря и неба на лежащую далеко внизу у его ног мертвенно-бледную береговую кромку.

Уткнув лоб в стекло, он живо представил себе человека - а создав его в воображении, наделил жизнью. На пустынном берегу недалеко от линии прибоя вдруг зашевелился песок. Конусообразно поднялся вверх на высоту человеческого роста - и превратился в человека. Бродягу. С испещренным шрамами лицом. С маленькими змеиными глазками.

Этот человек никогда не жил на земле. Он был целиком плодом воображения Брайана. Благодаря ему и подобным ему созданиям Брайан мог ходить, где ему вздумается, не поддвергая себя опасности.

Люди и фантомы, которых он создавал силой воображения, не боялись ни выстрелов, ни огня, ни любых иных разрушительных воздействий. Собственное же тело Брайана было весьмa, даже слишком, уязвимо. От порезов текла кровь. От удара оставался синяк. Полагая, однако, что, когда СТАНЕТ божеством, как последний дар, как знак, что вознесен до уровня Бога, обретет неуязвимость и бессмертие, он всей душой стремился к завершению этого своего предначертания.

Оставив только часть сознания в собственном теле Брайан перенес остальное в тело бродяги на берегу. Eго глазами взглянул на свой дом на обрыве. Увидел самого себя, нагишом стоящего у окна, глядящего вниз.

В еврейском фольклоре бытует существо, называемое големом. Сотворенная из глины кукла в виде человека и наделенная некоторыми свойствами жизни, представляет собой орудие возмездия.

Брайан мог создавать бесчисленное количество разнообразнейших големов и с их помощью выслеживать и преследовать свои жертвы, прореживать "стадо", управлять миром и поддерживать в нем порядок. Но он был неспособен проникать в тела живых людей и контролировать их деятельность изнутри, хотя этого ему и очень хотелось. Но, как знать, возможно, обретет он и это свойство, когда завершится наконец его СТАНОВЛЕНИЕ.

Убрав сознание из голема на берегу и глядя на него сверху вниз из своего окна, он заставил куклу изменить свои очертания. Голем увеличился почти втрое, стал походить на рептилию, а из спины у него выросли огромные перепончатые крылья.

Иногда материальное воплощение его мысли выходило за рамки задуманного, обретало собственную жизнь, контролировать которую он был бессилен. Чтобы напрочь исключить подобные случаи, он постоянно тренировался, оттачивая технику создания и практику использования големов.

Однажды, вдохновленный фильмом "Чужой", он создал голема, чтобы нагнать ужас на дюжину бомжей, приютившихся под эстакадой шоссе, ведущего в Лос-Анджелес.

Первым его намерением было предать мгновенной смерти двоих из них, напугав остальных своей мощью и беспощадностью приговора. Но дикий ужас, охвативший их при виде невесть откуда взявшегося киношного монстра, вскружил ему голову. Он трепетал от возбуждения, когда когти его чудовища впивались в их тела, разрывая их на части, когда брызнула горячая кровь, когда поднялся смрад от вывалившихся наружу кишок, когда в его могучих лапах, как спички, затрещали их кости. Вопли умиравших, сначала пронзительные, постепенно угасали, становились все мелодичнее, напевнее, эротичнее. Они расставались с жизнью с той же трепетностью, с какой отдаются мужчине любовницы, изнемогающие под бременем своей страсти: с тихими вздохами, стонами и содроганиями. На какое-то время он и впрямь с перевоплотился в это чудовище, ощетинившись острыми как бритва зубами, когтями, спинными шипами и мощным хвостом, забыв о своем реальном теле, в котором покоился его мозг. Когда же Брайан пришел в себя, тo обнаружил, что бил всех, кто находился под эстакадой, и теперь стоял посреди груды обезображенных тел, оторванных голов и конечностей, по пояс в крови.

Меньше всего его потрясло само насилие - его удручало что сделал он это в припадке безумной и неконтролируемой ярости. Чтобы успешно завершить свое предначертание и СТАТЬ божеством, необходимо научиться сдерживать свои страсти, обуздывать свои порывы.

Используя силу пирокинеза, он мог заживо изжарить любого человека, причем пламя было таким сильным, что кости его превращались в пар. Он всегда стремился полностью избавляться от тех, на ком практиковал свое искусство, чтобы люди не могли догадаться, что он один из них, по крайней мере, до тех пор, пока полностью не войдет в силу, сведя свою уязвимость к абсолютному нулю.

Вот почему в настоящее время он сосредоточил свое внимание на уличных бродягах. Заяви они, что их пытает сам дьявол, могущий по желанию принимать любой облик, их жалобы немедленно сочтут за бред выживших из ума от алкоголя и наркотиков пьяниц и наркоманов. А исчезни они внезапно с лица земли, никто и пальцем не пошевельнет, чтобы выяснить, что с ними приключилось. Но уже недалек тот день, когда он сможет вселять священный ужас и карать божественной десницей представителей любых слоев общества. И потому он усиленно тренировался. Как фокусник, оттачивающий свое мастерство. Главное - научиться владеть собой. Самообладание и еще раз самообладание.

Крылатое существо на берегу, оторвавшись от песка, из которого было сотворено, взмыло вверх и, подобно слетевшему с парапета кафедрального собора фантастическому чудовищу, тяжело хлопая крыльями, понеслось в ночь. Подлетев к окну, уставилось на Брайана горящими желтыми глазами.

До тех пор пока он не отдаст птеродактилю часть своего сознания, тот так и останется безмозглым существом, тем не менее, вид у него был внушительный. Его огромные кожистые крылья неистово молотили воздух, и он без особого труда удеррживался на месте на воздушных потоках, поднимающихя от поверхности океана.

Брайан спиной ощущал обращенные на него взгляды глаз, плавающих в бутылях. Рабски покорно смотрящих на него, стремящихся не упустить ни одного из его жестов, удивленных, восхищенных им, обожающих его.

- Сгинь! - приказал он птеродактилю, снисходя до лицедейства перед столь невзыскательной аудиторией.

Крылатый ящер тотчас обратился в песок и дождем пpосыпался на лежащий далеко внизу берег.

Хватит представлений. Пора приниматься за дело.

5

"Хонда" Гарри была припаркована неподалеку от здания городского морга, прямо под уличным фонарем.

Появившиеся вслед за дождем первые весенние бабочки кружились в конусе света. Их огромные, неровные тени то и дело падали на машину.

Направляясь по тротуару к "хонде", Конни сказала:

- Все тот же вопрос: а дальше что?

- Надо бы поехать к Ордегарду домой и поискать там.

- Что именно?

- Понятия не имею. Но это единственное, что я могу предложить. Если, конечно, имеется другое предложение…

- Увы.

Когда они подошли вплотную к "хонде", Конни заметила, что к зеркальцу заднего обзора подвешен какой-то небольшой прямоугольный предмет, мерцающий в промежутках между беспорядочно скользящими по машине тенями многочисленных бабочек. Насколько она помнила, раньше там ничего не висело: ни миниатюрного освежителя воздуха, ни украшения в виде безделушки.

Первой забравшись в машину, Конни внимательно оглядела серебристый четырехугольник до того, как его успел заметить Гарри. Четырехугольник на красной ленте свисал с крепежного болта зеркала заднего обзора. Сначала она не разобрала, что это было. Взяв его в руки, поднесла ближе к свету и увидела ручной работы пряжку для ремня, на которой был выгравирован затейливый индейский узор.

Гарри, усевшись на водительское место, захлопнул за собой дверцу и посмотрел на предмет, который она держала в руках.

- Господи! - вырвалось у него. - Господи, Рикки Эстефан.

6

Большинство роз побило дождем, но некоторые бутоны все-таки сохранились в целости и мягко покачивались в такт ночному ветерку. Лепестки, отражая падавший на них из окон кухни свет, казалось, увеличивали свою яркость, делая ее похожей на радиоактивное излучение.

Рикки сидел за кухонным столом, с которого были убраны все инструменты и заготовки. Он пообедал более часа тому назад и с тех пор, не отрываясь, потихоньку потягивал портвейн. Ему хотелось напиться до чертиков.

До того как ему продырявили живот, он не питал особой привязанности к спиртному, но, если уж очень приспичивало выпить, всегда выбирал текиллу и пиво. Рюмочка "Саузи" и бутылка "Текате" удовлетворяли его полностью. Но после всех передряг с операциями на брюшной полости даже крохотный наперсток "Саузи" - или любого другого крепкого напитка - вызывал у него страшную изжогу и дикие боли в желудке в течение всего дня. И то же самое происходило от пива.

Экспериментальным путем он выяснил, что с ликерами дело обстояло куда лучше, но, чтобы регулярно потреблять "Бейлиз Айриш Крим" или "Крем де Мент" или "Мидори" придется заглатывать так много сахара, что зубы его разрушатся еще до того, как испортится печень. С винами тоже не все было благополучно, и только портвейн оказался именно тем, что ему было нужно: достаточно сладким, чтобы не навредить желудку, но не таким сладким, чтобы вызвать диабет.

Хороший портвейн был единственной радостью, которую он себе позволял. Хороший портвейн плюс возможность иногда посетовать на свою судьбу и поплакаться самому себе в жилетку.

Глядя на покачивающиеся на ветру розы в ночи, он изредка перемещал фокус зрения ближе к стеклу. И тогда видел самого себя, смотрящего в окно. Оно было плохим зерркалом, и взору его представало бесцветное и прозрачное, как у призрака, лицо; но, может быть, именно таким и должно быть, в конце концов, его реальное отражение, так как он давно уже превратился в призрак того, кем был раньше, и в некотором смысле был уже мертв.

На столе перед ним стояла бутылка "Тэйлора". В очередной раз наполнив стакан, Рикки медленно отхлебнул из него. Порой, вот как сейчас, ему с трудом верилось, что отраженное в стекле лицо принадлежит ему. До ранения он был счастливым человеком, не ведавшим печалей и тяжких раздумий, жил без забот и мучительного копания в самом себе. Да и когда выздоравливал и восстанавливал работоспособность, тоже не терял чувство юмора и надежду, и никакие боли, даже самые тяжкие, не могли их погасить.

Лицо его стало таким, как в окне, в те дни, когда от него ушла Аннта. И, хотя с тех пор минуло уже более двух лет, он никак не мог окончательно поверить, что ее с ним больше нет, и совершенно не знал, что делать с невесть откуда свалившимся на него одиночеством, принесшим ему больше горя, чем это сделали пули.

Механически поднеся стакан с вином ко рту, Рикки вдруг почуял что-то неладное. Возможно, он подсознательно отметил отсутствие привычного аромата портвейна в стакане, а возможно, почувствовал смрадный запах того, что заменило его в нем. Уже собираясь опрокинуть стакан в рот, он вдруг опустил глаза и увидел, что внутри его копошилось несколько жирных, живых, мокрых, переплетенных между собой земляных червей, медленно и лениво ползающих друг по другу.

От неожиданности он испуганно вскрикнул, и стакан выскользнул из его пальцев, но, упав на стол, не разбился. А когда опрокинулся, черви клубком выкатились на полированную сосновую поверхность.

Испуганно хлопая глазами, Рикки всем телом подался назад на стуле… и черви исчезли.

На столе тускло мерцала лужица пролитого вина.

Полупривстав, он так и застыл, упершись в стул обеими руками, пялясь на рубиново-красную лужицу, не веря собственным глазам. Он ведь только что видел червей, не могли же они ему померещиться. Он не был еще пьян, черт побери. Портвейн не мог так быстро ударить ему в голову!

Рикки медленно опустился на стул. Закрыл глаза. Переждал одну-две секунды. Открыл глаза. На столе блестело разлитое вино. Он нерешительно ткнул в лужицу указательным пальцем. Она была мокрой, настоящей. Медленно растер капли вина между указательным и большим пальцами. Бросил взгляд на бутылку "Тэйлора", чтобы выяснить, не перебрал ли невзначай лишнего.

Бутылка была сплошь темной, и ему пришлось поднять ее к свету, чтобы проверить количество вина в ней. Он только сегодня распечатал ее, и вино начиналось где-то не намного ниже горлышка.

Едва не наложив в штаны от того, что произошло, и не зная, как все это объяснить, Рикки подошел к раковине, открыл дверцу стояка под ней и снял с крючка на задней стороне дверцы влажную тряпку для мытья посуды.

Вернувшись к столу вытер тряпкой пролитое вино.

Руки его дрожали.

Он злился на самого себя за свои страх, хотя причина страха была ему непонятной. Он знал, что с ним приключилось то, что врачи называют "обычной травмой мозга", свидетельством чего и были примерещившиеся ему земляные черви. Больше всего на свете, пока лежал прикованный к больничной койке, боялся он, что с ним приключится именно это.

Образование тромбов в ногах и вдоль швов в прорванных венах и артериях было одним из особенно опасных побочных явлений той сложной операции в области брюшной полости, которую ему пришлось перенести, плюс длительная послеоперационная неподвижность. Стоило одному из тромбов оторваться и закупорить сердце, как смерть могла наступить мгновенно. Если же тромб вместо этого закупорит мозг, то это приведет к полному или частичному двигательному параличу, потере зрения и речи и непоправимому нарушению функций мозга. Врачи, используя различные препараты, сделали все возможное, чтобы предотвратить образование тромбов. Помимо этого, пока он в полной неподвижности вынужден был лежать на спине, процедурные медсестры с помощью целой серии пассивных упражнений непрерывно поддерживали жизнедеятельность его организма, но не было и дня в течение всего длительного периода выздоровления, чтобы он не переставал думать, что в один прекрасный - а вернее, ужасный - день он может лишиться подвижности, речи, умения ориентироваться в пространстве, перестанет узнавать жену и будет не в состоянии даже назвать себя.

Но тогда, по крайней мере, он твердо верил: что 6ы с ним ни приключилось, Анита всегда будет рядом. А теперь у него не было никого. И он остался один на один со своей напастью. Лишившись дара речи и став калекой, он вынужден будет довольствоваться милостью совершенно незнакомых ему людей.

И, хотя опасения его были понятны, Рикки не мог не сознавать, что, вобщем, они были безосновательными. Он был совершенно здоров. Да, все тело его было исполосовано шрамами и он действительно многого лишился. Но был не более больным, чем обычный нормальный человек, а в некотором смысле даже здоровее многих. Более двух лет минуло с самой последней из операций. Для мужчины его возраста возможность закупорки вен была ничтожной. Ему было всего тридцать шесть лет. В таком относительно молодом возрасте мужчин редко разбивает паралич. С точки зрения статистики он скорее мог погибнуть в автомобильной катастрофе, умeреть от сердечного приступа, стать жертвой преступления или даже быть пораженным молнией.

Менее всего, однако, страшился он паралича, афазии, слепоты, вообще любого физического недомогания. Его пугало и страшило одиночество, а странное и жуткое происшествие с земляными червями только усугубило его страх и заставило в полной мере осознать, в каком ужасном положении он может оказаться, если с ним, не дай Бог, приключится несчастье.

Решив не поддаваться страху, Рикки повесил на место мокрую, насквозь пропитанную портвейном тряпку для мытья посуды и поднял опрокинутый стакан. Он снова нальет себе вина и постарается тщательно осмыслить то, что случилось. И тогда наверняка сам собой отыщется ответ. Должно же существовать какое-то разумное объяснение тому, каким образом в стакане вместо вина оказались черви: может быть, и даже скорее всего, это просто была игра света при определенном положении стакана, главное - полностью воссоздать все обстоятельства, приведшие к этой иллюзии.

Он поднял бутылку "Тэйлора", накренил ее горлышком к стакану. В самое последнее мгновение, хотя несколько ми-нут тому назад, поднеся к свету, проверял в ней количество вина, у него мелькнула мысль, что сейчас из нее медленно выползут шевелящиеся маслянисто-жирные клубки земляных червей. Но из горлышка в стакан полилось вино. Он поставил бутылку на место, поднял стакан и поднес было его к губам, но, вообразив себе, что придется пить из посуды, в которой только что ползали покрытые противной, холодной слизью земляные черви, замешкался.

Руки его мелко дрожали, на лбу выступила испарина, и он злился на самого себя за свои глупые сомнения. Вино плескалось о стенки стакана и, словно расплавленный бриллиант, нестерпимо ярко блестело.

Пересилив себя, Рикки поднес стакан к губам, отхлебнул. Обычное вино, сладкое и восхитительное. Сделал еще один небольшой глоток. Не просто восхитительное, великолепное.

Рассмеялся коротким нервным смешком. Обозвал себя "дурнем" и почувствовал облегчение от того, что нашел в себе силы посмеяться над самим собой.

Решив, что к портвейну неплохо пошли бы орешки или сухое печенье, он поставил стакан на стол и пошел к кухонному шкафчику, где держал банки с поджаренным миндалем, ореховым ассорти и коробки с хрустящими сырными палочками. Когда распахнул дверцы, увидел, что внутри копошатся тарантулы.

Проворно, как в былые годы, Рикки отскочил назад и со всего маху врезался в висевшую за спиной полку.

По банкам и коробкам с припасами орехов, сырных палочек и жареного миндаля, ощупывая их со всех сторон, стараясь отыскать в них щель, ползало шесть или восемь огромных пауков. Каждый величиной почти с мускусную дыню, эти нервно перебирающие конечностями обитатели кошмарных снов, могущих привидеться разве что человеку, всей душой ненавидящему насекомых, были гораздо крупнее обычных тарантулов.

Рикки закрыл глаза. Открыл. Пауки не исчезли. Громкий стук его собственного сердца и отрывистое, шумное дыхание не в состоянии были заглушить шуршащие звуки мохнатых паучьих лапок, скользивших по целлофану, которым были обернуты коробки с хрустящими сырными палочками. Мелкий, дробный перестук их щупальцев по жести консервных банок. Низкое, злобное шипение.

Вскоре, однако, Рикки сообразил, что источник всех этих звуков находится в другом месте. Звуки доносились не из открытого кухонного ящика, а откуда-то сверху, из-за спины.

Он повернул голову назад, скользнул взглядом по сосновым дверцам шкафчиков, за которыми должны были находиться тарелки, миски, чашки и блюдца. Что-то давило на дверцы изнутри, они едва сдерживали этот напор, вот они слегка приоткрылись, сначала на четверть дюйма, потом наполовину. И не успел он опомниться, как с треском распахнулись настежь. И на его голову и плечи посыпались змеи.

Он закричал от ужаса, рванулся бежать. Поскользнулся на шевелящемся, живом, извивающемся ковре и рухнул прямо на змей.

Всех мастей и размеров: тонких, как плети, толстых и мускулистых, черных и зеленых, желтых и коричневых, без расцветки и с затейливым узором, с красными глазами и с желтыми, некоторые с капюшоном, как у кобр, и все они, подняв головы и разверзнув пасти с дрожащими в них язычками жал, уставились на него и зашипели, зашипели, зашипели. Нет, этого не может быть. Это ему снится! Это галлюцинация! Огромная, больше метра в длину, черная змeя вцепилась ему - Господи! - в левую руку, глубоко вонзив в кожу свои зубы, из-под них сразу же брызнула кровь, но все равно это не могло быть явью, ему снился кошмар, хотя боль от укуса невыносимо ожгла руку.

Во сне он никогда не чувствовал боли, тем более такой жуткой, как эта. Вся левая рука, от запястья до локтя, мгновенно онемела от нее, острой и хлесткой, как удар электричества.

Нет, это был не сон. Все происходило на самом деле. Непостижимо, невозможно, но происходило. Откуда же они здесь взялись? Откуда?

Теперь все змеи - сколько их было? шестьдесят? восемьдесят? - ползали, извиваясь, по нему. Еще одна змея прокусив рубашку, впилась ему опять-таки в левую руку, чуть пониже локтя, утроив и без того невыносимую боль. Другая, прокусив носок, только оцарапала зубами лодыжку.

Рикки вскочил на ноги, но впившаяся ему в левую руку змея повисла на ней. Схватив ее правой рукой, он попытался отодрать эту омерзительную тварь. Волнами накатывавшая боль была нестерпимой, словно его жгли добела раскаленным железом, и он едва не терял сознание, но змея так и осталась висеть на его окровавленной руке.

А гады у его ног все шипели и извивались. Среди них вроде бы не было гремучих змей, во всяком случае, не слышно было их трещоток. Рикки слишком мало знал о змеях, чтобы толком понять, какие из них были перед ним, не знал он даже, какие из них ядовитые, а какие нет, включая и тех, что уже укусили его. Но как бы там ни было, если быстро отсюда не убраться, любая из них снова может кинуться на него.

Со стеллажа для кухонных ножей он схватил огромный мясницкий нож. С маху припечатал левую руку к ближайшей стойке, и неумолимая в своем упорстве, огромная, черная змея во всю длину развернулась на покрытой плиткой поверхности. Высоко подняв нож, Рикки с силой рубанул им по ее туловищу, и стальное жало дзинькнуло о керамическое покрытие.

Мерзкая голова, державшаяся на обрывке туловища, словно намертво приклеенная к руке, уставилась на него своими блестящими, будто живыми глазками, неотрывно и пристально следя за каждым его движением. Отбросив нож, Рикки попытался разжать впившиеся в его руку челюсти и открыть змеиную пасть. Матерясь и крича от боли и ужаса, он делал все возможное, чтобы отцепить ее от себя, но тщетно.

Возбужденные его криками, на полу энергичней зашевелились, зашуршали, зашипели другие змеи. Он рванулся к арке, соединявшеи кухню с коридором, на ногами отбиваясь от змеи, стремясь успеть ударить их до того, как они кинутся на него. К счастью, грубые, военного кроя, мешком висевшие на нем брюки отлично защищали его ноги от их укусов.

Единственное, чего он опасался, что они могут забраться под штанину. Но этого не случилось, и он благополучно добрался до коридора. Оставшиеся позади змеи не преследовали его. Из шкафчика с припасами еды на пол вывалились два тарантула, приземлившись прямо в середину клубка гадов, и змеи набросились на них, отпихивая друг друга. Судорожно подергивающиеся мохнатые паучьи лапки мгновенно потонули в море зыбкой чешуи.

Бабах!

Рикки чуть не подскочил от неожиданности.

Бабах!

Чуть раньше он так и не сумел обнаружить источник легких странных шлепков, а потом ему помешали тарантулы и змеи.