Конец легенды Белякова Людмила

– Так ты же все уже сделал, в сущности. Выплесни на жесткий диск остатки желчи и сдавай. Может, только Ксанка к ней сходит и побалаболит по-девичьи? Но это уже Михал Юрич решать будет.

– Отдыхать едешь, да? – завистливо спросил Стасик, поднимаясь. – Далеко?

– Да нет, – махнул рукой Андрей. – Куда я с таким обозом? Туточки, недалечко.

– Ты совсем как местные говоришь.

– С кем поведешься, от того и родишь. Свободен!

«С этим мы определились. Но для меня что-то есть? Или я никак не участвую в собственной газете?»

Тем, подходящих Андрею по рангу, не нашлось – так, мелочовка – даже для практиканта-второкурсника журфака слабо. Однако уже был первый час дня, а домой на борщок никто не приглашал…

«Пойду-ка я холостяком – по общепиту».

Лето выдалось не жаркое, и летние кафе от обилия посетителей не страдали. Поесть удалось быстро, а в редакцию не тянуло. Можно было пройтись в сторону старого центра города, где когда-то находилось его одинокое жилище.

Центр, насколько позволяла городская комиссия по охране памятников архитектуры и истории, перестраивался. Стоило свернуть в переулок, и тут же обнаруживались невысокие, в три этажа новоделы, слегка стилизованные под модерн начала прошлого века. Их отделяли от мира бетонные заборы, были и добротные, кирпичные гаражи.

Андрея подростки не заметили, потому что были увлечены своим делом, а дело свое они делали при помощи змеино-шипящих баллончиков с краской. Андрей тысячу раз видел настенные граффити, среди которых иной раз попадались настоящие живописные шедевры, неожиданные, выразительные – «глазастые», как он их определил бы. Общим местом граффити был, несомненно, образ Че Гевары, но как это вписывалось в текущую российскую действительность, Андрей не понимал. Ведь горячая дружба с Кубой плавно сошла на нет?

– Алё, пацаны! – негромко окликнул ребят Андрей.

Шип мгновенно прекратился, подростки, чуть присев от неожиданности, разом глянули в его сторону.

– Поговорить надо. – Андрей и сделал пару шагов в их сторону.

– Сваливаем! – крикнул один из художников петушиным, неустойчивым голоском, и всю компанию как ветром сдуло.

На земле рядом со стенкой остались пара смятых баллончиков и упаковка от чипсов. В воздухе еще висел химический запах.

– Да куда вы! Поговорили бы… – разочарованно протянул им вслед Андрей, но вряд ли они слышали.

«Вот и тема наметилась, – умиротворенно размышлял Андрей, ожидая, когда спасительный «Гугл» выбросит ему ссылки на запрос «граффити». – Хоть без кровавого поноса… Вопрос, как тех воробышков летучих приманить и допросить… Тьфу, приставучая же эта гадость – криминал!»

Читая статьи про настенные росписи всех времен и народов, Андрей обнаружил научное объяснение того, почему хомо сапиенса спокон веку неумолимо влекло зарисовать гладкую поверхность, будь то стена первобытной пещеры, панель в лифте или бетонная ограда новорусского кондоминиума.

Оказалось, человеческая психика не любит гладкой поверхности, как нога – скользкого паркета или обледеневшего тротуара. В живой природе такие пространства встречаются только в пустыне, на высокогорном леднике или в открытом море – словом, там, где человек в общем-то чужой, такая среда к нему в лучшем случае равнодушна, в худшем – враждебна.

«Ага, вот и тянется ручка-то кривая написать что-нибудь эдакое… Если автор этой теории прав, понятно, почему выводятся на стенках не совсем те слова, которые нам всем хотелось бы прочесть. Да, но как нам добраться до этих борцов с дурной визуальной бесконечностью? И куда подевалось наше юное журналистское дарование по прозванию Серега Павлючок? Сдал он экзамены за девятый класс средней школы?»

Павлючок ответил почти сразу.

– А я думал, вы про меня забыли.

– Сережа, мы с тобой через многое прошли бок о бок. Так что забыть тебя вряд ли получится. Просто у нас с Аней родились близнецы…

– Да-а? – радостно удивился Павлючок. – Парни, девки?

– Девочка и мальчик. И ты, как заботливый старший брат, представляешь, что это за время, когда они совсем несмышленые и беспомощные.

– Да, это круто… Наш-то уже лялякает вовсю. А вы чего хотели, дядь Андрей?

– Видеть тебя желаю и задание дать. Можешь? Только это срочно – я в эту пятницу в отпуск ухожу.

– А, хорошо… Я с ранья завтра забегу, ладно?

– С ранья так с ранья, – ответил по инерции Андрей и, кладя трубку, подумал: «Однако прав Стасик – волшебно обогатился мой словарный запас за эти два года!»

Модератор из Павлючка действительно вышел неплохой. В среду Сережа отвел его в укромный дворик старого города, очень похожий на поленовский, заброшенный, заросший бурьяном и так же обильно залитый солнцем. Но собеседник Андрея, старшего студенческого возраста парень, был одет в черное с ног до головы, даже в черной лыжной шапочке.

– Ну так ведь грязно же. Краска, как ни изгаляйся, все равно летит. Ну и имидж у меня такой… Я по первости, еще в школе, был как бы бомбером и трафаретчиком.

– Расшифруй термины для простой, незамысловатой публики, Гера, будь любезен.

– Ну, бомберы – это те, кто просто для прикола или на спор бегают как угорелые и ставят свои тэги – кто больше наставит и на неприятности не нарвется. Бомбят, короче, так и бомберы.

– А тэг, если я правильно помню, это по-английски «личная подпись, ярлык, метка»?

– Ну да, правильно. Только у бомберов она примитивная, просто черная – так, закорючка. Надрызгал и побежал. Но все райтеры через это проходили. Просто многим на этом месте надоедает, потому что настоящий граффити, со смыслом, с бухты-барахты не нарисуешь.

– А трафаретчик – это следующий этап?

– Типа да. У меня первый трафарет был кот, черный. Отсюда и прикид соответственный. Я этого кота, наверное, раз сто отштукарил по всему городу. А мне мой сосед по парте сказал – ты, как кот мартовский, углы метишь. Мне не понравилось, и я бросил. Зато уж весь город гудел – то ли, говорили, ворожба какая-то вредная, то ли банда «Черная кошка» завелась. Не помните?

– Я здесь только два года обитаю. А следующий уровень у вас какой?

– Ну, – усмехнулся Герка, – это ж не стрелялка какая-то… У кого таланта хватает, тот и проходит. Я свой тэг месяц на бумаге рисовал – просто остановиться не мог, как мне хотелось что-то особенное замутить! Но своего добился!

В этот дворик выходили задними стенами пара старых двухэтажных домов и тылы кооперативных гаражей, так что сам бог уличных художников, если он существовал, велел им устроить здесь что-то вроде учебного полигона. Видно было, что один рисунок вытарчивает из-под другого, кое-где пытались стену замыть под новые рисунки. Словом, неформальная художественная действительность рвалась наружу не хуже нитрокраски из баллончика.

Беседовали они, сидя за побелевшим от дождей дощатым столиком, некогда, вероятно, служившим полигоном для забивания доминошного «козла». Странно, но столешница и узенькие лавочки были единственными незарисованными, даже некрашеными поверхностями в этом дворике.

– А многие, кто тут начинал, потом в серьезные училища пошли, – улыбнулся Гера, пересаживаясь в тень, – в профессионалы, в дизайн.

– А ты как – думаешь об этом?

– Я – нет. Я финансистом буду. Райтинг – это для души. Хотя рисовал я всегда хорошо. Да это ж никуда от меня не уйдет. Если покатит – да, уйду в профи. Гоген вообще в сорок рисовать начал – и как развернулся!

– А откуда эта потребность – рисовать, да еще с риском получить по шее?

– Это амбиции и самоутверждение. Как подросток может о себе заявить? Сказать, что он обо всем думает? Только так.

«Ну, вообще-то не только так… Но прав очень во многом был тот твой одноклассник – это наша, исконно самецкая, страсть к самоутверждению и, как следствие, к разметке прилежащей территории. Что медведь, что кот, что мужик – все одно», – подумал Андрей, но вслух говорить такого не стал.

Но для проверки предположения все-таки спросил:

– А девочки среди райтеров есть?

– Да почти что и нет. Я лично авторитетных девчонок не знаю. Со своими ребятами ходят, да, а чтобы рисовать реально – этого даже не видел, не скажу. Может, маникюр берегут или одежду.

«Наверное, все-таки угадал. Значит, психологических слоев тут по крайней мере два. Общечеловеческий и типично самецкий».

До того как они все захотели пить и проголодались, Андрей успел узнать кучу интересных вещей и новых слов: что «граффити» – это правильно, но для всех, а «грффити» – это неправильно, но так говорят все райтеры. Что есть райтеры – не в России пока, но на Западе, – которые продавали свои «стенки» и по шестьсот тысяч евро, и уже есть любители, планомерно коллекционирующие уличную живопись. Что бомберы тоже бывают разные – особо двинутые могут сидеть в засаде на железнодорожной станции по полночи, чтобы вывести свой тэг на вагоне и отправить его таким образом гулять по стране. Что среди молодежи существует и граффити-туризм – путешествие по городам и мероприятиям со встречами и обменом опытом. Что начинающий граффитчик называется чикокером и его попытка нарисовать что-то поверх более квалифицированной картины понимания в тусовке не встретит. Что считается «низким штилем» портить автомашины – разве только брошенные хозяевами. Там, где это правило не соблюдалось, на райтеров объявляли охоту и автоматом страдало все помавающее баллончиками сообщество.

«Частный случай «общественного договора», – отметил про себя Андрей. – Можем, если хотим».

Андрей закончил материал в пятницу утром, отправил привычно гундящего Костика фотографировать лучшие городские граффити. После обеда забежал принять дела загоревший и посвежевший Михал Юрич. Они сидели, обсуждая редакционную политику на остаток лета – продажа в розницу предсказуемо упала, и надо было как-то откорректировать действия и тираж.

– Андрей Викторович, – заговорила местная связь голосом Вали. – Богданова Маргарита просит ее принять… Алё? Вы меня слышите?

– У меня Михал Юрич, вы же знаете, – пытаясь скрыть досаду, ответил Андрей.

– У нее материал, – нерешительно добавила Ваня. – Она очень просит.

– Так возьмите у нее материал сами, Валентина Николаевна, будьте так любезны! А в понедельник Михал Юрич посмотрит.

Валя отключилась, а Андрей будто через дверь увидел Богданову, готовую, как у нее водилось, заплакать не по делу и старательно насилующую при этом добрую Валю. Будто провинившийся и стараясь не смотреть Бороде в глаза, Андрей кое-как закончил обсуждение.

Когда, провожая Михал Юрича, Андрей осторожно выглянул в приемную, посторонних там не было. Рабочий день шел к концу, от души отлегло. До вечера нужно было, на ходу читая женину эсэмэску с телефона, сделать покупки да и отправляться на дачу.

«Так, неделя свободной холостяцкой жизни прошла почти без пользы… Хоть отоспался без Ванькиного трубного гласа. Даже побезобразить времени не нашлось, а? Положительный я – просто противно!»

Утром пораньше надо было отправляться в Лесную Сказку – уважать родственников, любить жену и воспитывать детей.

«До чего респектабельное и предсказуемое существование! А мама боялась, что мне здесь плохо будет», – подумал Андрей, засыпая.

Андрей решил, что в первый день отпуска имеет полное право поспать, никуда не торопиться, и оказался у поворота на Рязанское шоссе около полудня, когда машин было по максимуму. Кроме того, какой-то торопыга неловко притормозил на последнем городском светофоре… Как следствие, образовавшуюся жесткую спайку из трех машин растаскивали минт сорок. Так что за город Андрей попал к двум часам дня, а на грунтовку, ведущую к лесному поселку, – и вовсе в четвертом часу.

Но вот и тесовая двухэтажечка в конце поселковой улицы, где тротуаром служила заросшая лютиками обочина… Андрей с удивлением увидел, что, резко распахнув калитку, к нему навстречу бежит Анна. Как-то странно она это делала, будто на исходе сил. Андрей притормозил, не доехав до усадьбы десятка метров.

– Андрей, Андрей! Почему твой телефон не отвечает?!

«Ох, черт, я ж забыл его включить! Переполошил жену, недотепа хренов!»

Анна была уже в пяти шагах от машины, он увидел растрепанные, чуть ли не вставшие дыбом светлые волосы, искаженное лицо… Его невключенный телефон вряд ли мог ее так расстроить… Вчера вечером они обо всем прекрасно договорились, и что…

Чувствуя, как болезненный спазм сжимает диафрагму, Андрей поспешно вылез из салона, успел подхватить Анну, буквально свалившуюся ему на руки.

– Господи, Аня, да что стряслось-то?

Что-то внутри него подумало: что-то с родителями. Отец у нее сердечник…

– Дети, дети!.. Маша, Ванечка…

– Да что с ними! Ань, ну по порядку! Ань!

– Они пропали! Пропали! Я только на минуту… и коляска! Она пропала!

Ноги у Андрея обмякли, и Анна при всей ее миниатюрности стала немыслимо тяжелой. Андрею пришлось присесть на капот, чтобы не уронить жену и не рухнуть самому.

– Так, Ань, давай чуть-чуть успокоимся… Может, чья-то дурацкая шутка? Ну откатили ее… Сейчас найдем!

– Да нет, папа весь поселок обегал… Нет коляски!.. Только на минуту в дом вернулась, а ее нет…

Андрей с огромным трудом вдохнул, задержал дыхание и выдохнул. Стало чуть легче, хотя бы физически. Анна тихо плакала у него на плече.

– Так, Аня, давай еще раз и по порядку.

– Прости меня, Андрюшик, прости!

– Да не о том сейчас надо, Анечка… Когда коляска пропала? Сколько времени прошло?

– Не знаю, Андрюшик, не знаю! Прости меня…

– Все, пошли в дом, успокоимся и разберемся.

В душе Андрея все еще теплилась надежда, что пропавшая коляска – даже подумать «пропавшие дети» было страшно – только досадное недоразумение, а тот, кто устроил его жене такое, если выживет, запомнит этот день до конца своей жалкой жизни.

Он повел примолкшую Анну в дом. У калитки на них чуть не налетел взъерошенный, с блуждающими глазами тесть.

– Нет, нигде нет… Как сквозь землю провалилась! Как сквозь землю, – бормотал он.

– Так, я звоню в милицию, – решительно сказал Андрей. – Аркадий Александрович, отведите Аню в дом, пожалуйста.

В последний раз Анна звонила ему тридцать пять минут назад – значит, коляска уже час как исчезла – это по крайней мере.

«Тот, кто это сделал, мог за час, даже пешком и с коляской, оказаться в трех километрах отсюда. Если учесть, что мы не знаем направления, три кэмэ – это радиус. Значит, площадь поисков – десять квадратных километров, и с каждой минутой она увеличивается еще на километр… Как бы я ни любил ментов, а без них сейчас не обойтись… Да ведь суббота, лето! Есть у них там хоть кто-то? И трезвый?»

В трубке петюкало минуты две.

«Вот, а ведь везде орут – звоните нам чуть что, звоните! Чего толку звонить, если вы не подходите?!»

– Дежурная часть, лейтенант Ням-ням-нямов, слушаю вас! – редкостно недовольным голосом откликнулся наконец телефон.

– Моя фамилия Полевой, – как можно сдержанней произнес Андрей. – Я хочу заявить о похищении детей.

– А с чего вы взяли, что их похитили? – с плохо скрываемой издевкой поинтересовался лейтенант.

– Потому что их нет уже больше часа.

– Да прибегут, куда денутся…

Андрей понял, что лейтенант сейчас положит трубку.

– Они не могут прибежать, товарищ лейтенант! – рявкнул Андрей. – Им три с половиной месяца от роду! Высылайте наряд, или я… не знаю, что сделаю!

А он и правда не знал.

– Адрес ваш говорите, – чуть более деловито сказал Ням-нямов. – А это не наш участок!

Он был явно рад этому обстоятельству.

– В районное отделение звоните.

«Вот сейчас он точно положит трубку!»

– Я не знаю, как звонить в районное отделение! Я стою один в лесу! Моя жена в обмороке, тесть в предынфарктном состоянии! – остервенело орал Андрей. – Вы позвоните своим коллегам и сообщите им о похищении! Или я позвоню своим коллегам на телевидение, и о вашем бездействии сообщат всей России в следующем выпуске новостей!

– Да хорош орать, мужик! Сейчас сделаю. Разорался тут… телевидение!

На этот раз он действительно положил трубку, но Андрей решил, что дело хоть как-то пойдет. Он подогнал машину поближе к дому, но во дворик заезжать не стал – наверняка скоро придется куда-то ехать. А пока надо было пойти и успокоить родственников.

В доме стоял резкий запах лекарств – ох, и ему бы не мешало триста капель валерьянки!

Анну и тещу с тестем он обнаружил в кухне – там был местный четырехзначный телефон, сейчас его старинный диск остервенело крутил тесть.

– Я в город дозвонился, – поспешно сказал Андрей. – Они скоро приедут.

– Мы по поселку звоним, – ответила Галина Алексеевна. – Может, кто-то что-то видел.

– А, это хорошо… Ань, пойдем поговорим.

– Я не могу, – безнадежно, едва шевеля губами, сказала Анна, сидевшая у обеденного стола.

– Пойдем, ты мне все расскажешь, а я расскажу милиции, когда они приедут. Пойдем, девочка. Соберись.

Анна тяжело поднялась, Андрей подхватил ее под руку, почти вынес в гостиную и усадил на диванчик. Анна уже не плакала, просто съежилась, подняла плечи и смотрела на него загнанными глазами.

– Что произошло – расскажи спокойно.

– Я подумала – ты, наверное, уже сейчас подъедешь, решила выйти на дорогу, встретить… Собрала детей… Они были такие хорошенькие!

Слезы опять навернулись Анне на глаза, но Анд рей сжал ее руки в своих, и она продолжила:

– Но решила захватить с собой воды – жарко ведь, вернулась, потом меня мама о чем-то спросила, потом я вспомнила, что не взяла мобильник, – вот, закрутилась… Но это было – десять минут, самое большое… Прости меня, Андрюшик, прости!

Анна не выдержала и опять разрыдалась, уткнувшись лбом ему в плечо.

– Аня, никто ни в чем тебя не винит! Если кто-то такое задумал, он бы все равно это осуществил – сейчас, потом!..

– Да, может быть, – чуть встрепенулась она. – Вот, а когда я вышла… коляски не было. Я как к месту приросла… Но ее не было!..

– А на улице тогда кто-то еще был? Ну, там, поспешно удалялся, машина какая-нибудь отъехала… Можешь припомнить? Тебя об этом наверняка спросят.

– Ох, я не смогу… Мне кажется, вокруг вообще никого не было. Тихо и пусто… Я не знаю, не могу вспомнить…

– Нет, это придется сделать. Видела ты хоть кого-то?

– Да нет… День же, обеденное время. Да и поселок у нас маленький, народу немного.

«Значит, не было. И отсутствовала Анна не десять минут, а все двадцать, раз тот мерзавец успел из виду скрыться. Но говорить ей этого не стоит».

– М-да… Кажется, кто-то приехал… Возьми себя в руки, Анна, пожалуйста. Будь умницей, родная! – Андрей встал. – Мы их обязательно найдем. И того, кто это сделал, я лично порву на куски, а куски швырну к твоим ногам!

Анна невесело усмехнулась. Наверное, он был действительно нелеп в своем праведном гневе.

В гостиную уже входил, цепко оглядывая дом, плотный молодой милиционер в сдвинутой на затылок фуражке. За ним шел еще один, похлипче.

– Хозяева! – бодро кликнул плотный. – Милицию вызывали? Гражданин Полевой здесь проживает?

– У вас есть подозрения, кто мог это совершить? И с какой целью? – осведомился Макеев, записав его данные и заявление о пропаже детей.

– Ну, у кого-то могло сложиться впечатление, что я состоятельный человек…

– А это не так? – кривовато усмехнулся капитан.

– Нет. Большая часть того, чем я пользуюсь, принадлежит владелице нашего предприятия. Но…

– Что?… Вы рассказывайте, рассказывайте!

– Недавно имел место один неприятный инцидент… Сын нашей владелицы устроил безобразную сцену, почему-то стал требовать у меня поделиться деньгами своей матери. Он потом в суд на мать подал.

– После такого от человека можно чего угодно ожидать! – вставила сидевшая поодаль Галина Алексеевна.

– Ничто еще не установлено, – пробормотал Макеев. – Но мы проверим… Если в самом деле имеет место похищение с целью выкупа… Это серьезно.

– Куда серьезнее! – всплеснула руками теща. – Они же крошечные, их кормить надо каждые три часа, поить – тем более, жарко! Господи, что ж это за люди, а?

– Так, ладно, сейчас оповестим посты, дадим ориентировку… Фотографий детей у вас, конечно, нет?

– Почему «конечно»? – отчего-то обиделся Андрей.

– А так обычно бывает – пропал ребенок двенадцати лет, а на фото – когда ему три года – поди узнай. Полтинника жалеют карточки сделать, что ли?

– Аня! – позвал Андрей. – Та газета, с фотографиями, есть у нас здесь?

Анна, будто упавшая внутрь себя и ставшая прозрачной, появилась из кухоньки.

– Вот наши дети, – сказал Андрей не без гордости, сворачивая газету так, чтобы были видны только рожицы близнецов.

– Ага-а, это мы видели, – будто с завистью протянул капитан. – А как… они здесь оказались?

– Так вышло.

– А, – прищурился Макеев, – это никого не могло спровоцировать?

– Да вряд ли, – мотнул головой Андрей, правда не слишком уверенно. – Там даже фамилии нашей нет. И вот их разных сколько – бери не хочу!.. Нет, не думаю.

Капитан задумчиво хмыкнул, взял газету, вышел наружу, к машине, долго говорил с кем-то по трескотливой рации, потом вернулся.

– Посты по району оповещены – так что детки ваши мимо них не пройдут. Мы поехали, а вы будьте здесь… Если поступит требование о выкупе…

Анна вскочила и выбежала из гостиной, мать быстро пошла за ней.

– … соглашайтесь на любые требования и немедленно сообщите по этому телефону. Мобильники не отключайте.

Капитан вышел. Андрей услышал, как отъехала машина, и на какое-то время в доме стало тихо – только в кухне сипел чайник.

День, в одночасье застывший вязкой, топкой трясиной, все же шел к вечеру. Телефоны молчали, а если и звонили, то по ошибке. За окнами уже было сумеречно, а через окружающий лес пробивались стрелки низких оранжевых лучей. Андрей почувствовал, что, весь день просидев в доме, тем не менее дико устал и проголодался.

«Хоть бы чаю родичи драгоценные предложили!»

Вероятно, это была психическая реакция – неукротимо поднимавшаяся из глубины души досада на не усмотревших за одной-единственной коляской родственников. Втроем не могли углядеть, дачники-неудачники!

Андрей с трудом встал и поплелся в кухню. Не нальют – сами нальем, не гордые.

«Хотя… Если б я встал пораньше да в пробку бы не попал, приехал бы вовремя, может, ничего и не случилось бы. Да ерунда все это… Сам же Аньку утешал – если кто-то такое замыслил, дело только в сроках исполнения».

У пояса задребезжал мобильник. Родственники, сидевшие у кухонного столика, круто повернулись в его сторону.

– Спокойно, это Михал Юрич, – сказал Андрей, глянув на номер. – Да, Михал Юрич.

– Андрюша, я поражен и растоптан этой жуткой новостью! Как Анечка, как ее мама?!

– Держатся. А вы откуда?…

– Ну, ты же знаешь. Я, как узнал, сразу обратился к моим старым боевым друзьям! Они подключат соответствующие структуры… Почему ты не сказал, что вы с Анечкой – журналисты?

– Да вроде сказал… Или меня никто не спрашивал?… Не знаю. Не до этого было.

– Пожалуйста, сядь и подумай – кто мог желать вам зла? Это очень пригодится в дальнейшем. Я всех твоих подвигов уже не упомню, дорогой, прости старика.

– Ох, опять вы за свое… Но за совет спасибо. Извините, мне теперь нельзя долго разговаривать.

– Да-да, дорогой, мужайтесь… Я над вашей проблемой работаю.

– Это Михал Юрич, – сказал Андрей, пряча телефон. – Он уже в курсе.

– А кто это? – глухо спросил тесть.

– Бывший главный редактор «Крестьянки», раньше в органах служил. Он Аню очень любит… Обещал помочь…

– Нам помощь не помешает, – вздохнула теща, наливая ему чаю. – Кто ж в самом деле такое над нами учинить-то мог?

Вопрос был явно адресован Андрею, но он решил промолчать – иначе все выльется в никчемное выяснение отношений. Надо сосредоточиться и припомнить всех, кого он невольно – но скорее вольно – обидел за последние два года… А таких, как говаривал братик Виталька, наберется «туева хуча»…

Если некто, помучив их ожиданием и неизвестностью, потребует выкуп – это, несомненно, тот, кому Андрей нанес финансовый урон. Например, кроме неудачливого наследника, ребята, которым Андрей своими разоблачениями прикрыл бизнес по поиску зингеров из цельнолитого драгметалла. Или хозяин «соляной горки», который выплатил государству солидный штраф за вред, нанесенный природе. Хотя, вероятно, это случилось бы и без вмешательства Андрея, но все же. Или те рекламные «простынки», которые потеряли заказчиков из-за того, что «Крестьянка» лихо развернулась с рекламой? Тоже не упустили бы случая поквитаться? Или это для них чересчур круто?

А те менты, которых «Крестьянка» недавно лихо отстебала за подленькую месть строптивым автолюбителям? Они тоже Андрею спасибо не скажут, хотя воровать младенцев… Нет, статья больно тяжелая – им-то известно!

Кроме того, он, главный редактор, морально, да и в глазах неведомого злоумышленника, отвечает за публикации подчиненных. Ох, сколько же «доброжелателей» у него в таком случае наберется! Михал Юрич знал, что говорил… А если учесть, что неведомому супостату могло прийти в голову все, что угодно, круг подозреваемых и количество вариантов местонахождения и участи малышей становятся практически бесконечными…

Короткую летнюю ночь они всей семьей провели в шатком полусне, ожидая звонков – из милиции или от похитителя, лишь бы хоть что-то определилось. Андрей перевел звонки из их городской квартиры к себе на мобильник. Знают ли коллеги в редакции об их несчастье, Андрей даже не брался гадать… Надо ли их оповещать? Все равно узнают от Михал Юрича… И надо ли сообщить родителям в Москву?

«Не стоит… Помочь они ничем не могут. Только нервы трепать».

Общественность тоже пока ничего не знает, поскольку основные пути распространения информации сейчас в руках у Бороды, а он понимает ситуацию лучше, чем кто бы то ни было.

Завтракали – если можно было так назвать молчаливо-угрюмое пережевывание яичницы – поздно, потому что их все-таки сморило под утро, когда небо над верхушками сосен уже заголубело и пошло белыми перышками облаков.

Телефоны упорно молчали. Заходили проведать и посочувствовать соседи по поселку, их вчера взбудоражил тесть. Андрей, чтобы люди не теребили лишний раз жену и тещу, сидел на веранде, регулярно посматривал на мобильник – есть ли доступность и не села ли батарея. Со времени исчезновения детей прошло меньше суток, а жизнь так изменилась – будто резко и неожиданно свернула с широкой, залитой светом дороги на темный, сырой лесной проселок, а потом еще и застряла в разъезженной, глубокой колее…

Затренькал, подскакивая на плетенном из лозы столике, мобильник. Номер звонившего не высветился. Похититель? Андрей тихо – словно тот мог его слышать – откашлялся и нажал на прием вызова.

– Гражданин Полевой? – послышался неторопливый голос капитана Макеева.

– Да, да! – буквально закричал Андрей, вскакивая.

– Да хорош в ухо орать-то, мужик… Так, сообщаю новости. Вашу коляску видели вчера днем в Полибине…

– Это где? – Андрей прикрыл трубку и прошипел родичам, евшим его глазами: – Коляску нашу видели!

– Это от вас километров семь… Пассажиры в электричке обратили внимание – агрегат больно приметный. А как оповещение по радио прошло, кто-то в милицию позвонил, анонимно, сообщил, что видел молодую женщину с большой ярко-желтой коляской.

– А дети?! Дети что?!

– Дети вот тоже на себя внимание обратили, – капитан даже хихикнул, – кричали сильно, а эта «мать» их успокоить никак не могла. Но раз голос подавали, значит, живы. Пока все. У вас что?

– У нас ничего – никто не звонил, ничего не требовал. Глухо, как в танке.

– Да?… – Макеев был явно разочарован. – Ну, тогда до связи.

Андрей захлопнул панель на телефоне и доложил родственникам, что похожую коляску с детьми видели в электричке на ближайшей к ним станции.

Желтый «кабриолет» они с Анной выбрали потому, что двухместные коляски были либо синие – чисто мальчиковые, либо красные, девочковые, а смешанные были только темно-зеленые и канареечные. Вот, пригодилось – правильно Андрей тогда настоял на радостном, бьющем в глаза желтом цвете.

– Женщина какая-то… – Галина Алексеевна искоса, изучающе взглянула на зятя. – В поезде… Куда она их везла – в область, из области? Не сказал он?

Анна, к счастью не заметившая многозначительного взгляда матери, повернулась к Андрею.

– Андрюшик, может, мы съездим в это Полибино, поспрашиваем? Может, кто-то что-то еще видел… Пока люди в город с дач не уехали…

Предполагая, что поездка наверняка будет бесполезной, Андрей тем не менее согласился – сидеть здесь пень пнем стало невмоготу, да и Анне встряхнуться было не лишним. Хоть чем-то заняться и не сходить с ума, медленно, но верно.

Промотавшись полдня по окрестностям и ничего не узнав, вернулись на усадьбу. Из расспросов поняли одно – население осведомлено, что в районе пропали груднички в желтой коляске и их надо срочно спасать… Это было единственной приятной новостью.

Анна, совсем сникшая, пошла умываться, а Андрей, не заходя в дом, позвонил Бороде.