Не бойся, я рядом Гольман Иосиф
– Уверен. Сюда нет подъезда. А современный народ пешком не ходит.
Так и оказалось.
Озерцо было еще меньше, чем когда Олег его видел в последний раз: и без того недлинные берега постепенно заболачивались и зарастали осокой. Лишь в одном месте – там, где раньше был пляжик, – сохранился небольшой, метра в три, песчаный заход в воду. И то его нашли не сразу – место со всех сторон уже было окружено буйной растительностью.
– Слава богу, – выдохнула барышня. И тут же смутилась: – Только я без купальника.
– Ты б лучше переживала, что без стирального порошка, – усмехнулся Парамонов.
– Тоже мне, умник! – буркнула Ольга, хотя раздеться так и не решилась.
– Не переживай, я могу отвернуться, – сказал Олег.
– Да можешь и не отворачиваться, – сказала Ольга. – Мне после такого все равно.
И тут же – не вполне, конечно, логично:
– А вдруг кто-нибудь на нас еще смотрит?
– Наверняка смотрит, – спокойно сказал Парамонов.
Ольга от ужаса мгновенно опустила уже было приподнятый подол когда-то белого платья.
– Кто?
– Не знаю, как сейчас, а раньше постоянно спутники американские здесь торчали, фотографировали. Вот разденешься, а твои снимочки – на стол ихнему президенту.
– Ихнему! – передразнила барышня. – Тоже мне редактор.
– «Ихнему» лучше звучит, чем «их». Кроме того, мое авторское право. Как хочу, так и говорю.
– Ладно уж, автор. Ты лучше действительно отвернись. – Она все-таки подняла двумя руками подол, собираясь стащить платье через голову.
– А ноги у тебя красивые, – тихо сказал Олег.
Минуту назад он точно не собирался этого делать – тем более, безо всяких средств предохранения, – но сейчас как будто кто-то его подтолкнул.
Он в два шага подошел к Ольге, и та свое платье в итоге так и не сняла.
Хотя и обратно не натянула.
Земля была теплая. А трава была мягкая. И даже если бы были здесь какие-то колючки – Парамонов успел подложить Ольге под, скажем так, спину свою спортивную курточку.
Ольга не сопротивлялась, наоборот, сделала так, чтобы ему было удобнее, и, пока он не насытился ею, нежно гладила его ладонями по спине, по затылку.
– Вот такая у нас была экскурсия, – наконец, минут через пять, сказал он.
– Мне понравилось, – просто сказала она.
– Мне тоже, – опять не сразу, секунду подумав, отозвался Парамонов. И спросил: – Что дальше делать будем?
– Не парься, Олежек, – тоже не по-редакторски ответила Ольга. – Если и будут заботы, то только мои. И я была бы счастлива…
– Если бы они были?
– Ага, – честно ответила она. Ольга так и лежала, даже подол не опустив, только теперь с закрытыми глазами.
– По-моему, спутник прилетел, – сказал Олег. – Фоткает нас.
Женщина вскочила, поправила платье.
Потом рассмеялась:
– Ты как это установил?
– Вспышки видел.
Они расхохотались.
Она была откровенно счастлива.
Он не был несчастлив. И это в его положении уже было хорошо.
Потом стирали ее одежду. Песок сыграл роль стирального порошка. Плоховато сыграл, но до машины добежать стало можно.
Потом поехали в Москву.
У его замечательного дома остановились.
– Может, зайдешь? – спросил он. – У меня и стиральная машина есть.
– Нет, Олежек, – тихо сказала она. – Не зайду. Мне еще надо переварить новости про принца.
– А ты никогда не хотела быть принцессой? – улыбнулся Парамонов.
– Никогда, – серьезно ответила женщина. – Мне больше нравилось представлять себя женой дровосека. Хотя, – смилостивилась она, – женой поэта – тоже неплохо.
И еще раз повторила, как тогда, на озере:
– Только ты не парься по этому поводу. Это точно не твои проблемы.
– Я подумаю над этим, – пообещал Олег.
12
Марк Вениаминович застал свою бывшую жену в легкой хандре.
Она открыла ему дверь, обернутая в неплотный полупрозрачный плед, накинутый на голое тело.
Он уставился своими большими выпуклыми глазами на то, что хоть и не сильно, но все же просвечивало сквозь материю.
– Ой, извини, Марконь, – сказала она, убегая в другую комнату. – Такая духота, что только душ спасает. Сейчас переоденусь.
– Да ходи как хочешь, – делано равнодушно произнес Лазман. – Можно подумать, я тебя не видел.
Логинова ничего не ответила, но уже через минуту появилась в более чем приличном, бесформенных очертаний, темном платье.
– Зачем ты такую фигню носишь? – возмутился Марк. – У тебя же фигура отличная, а ты балахон напялила.
– А перед кем фигуру-то демонстрировать, Марконь? – грустно спросила женщина, накрывая на стол для легкой трапезы.
– Ну, не знаю, – сказал Марк, – какие там у тебя планы на личную жизнь.
– Нет у меня никаких планов, – вздохнула Логинова. – И личной жизни нет. Да и остальная жизнь – сплошной театр. Анатомический.
– Давай я тебе все устрою, – усмехнулся Марк. – Муж для тебя уже заготовлен. Достойный, с деньгами и степенью. Не пьет, не курит, не дерется.
– Ты опять за старое? – улыбнулась Татьяна. – Хотя если б еще и ты исчез – мне бы было совсем плохо.
– Вот видишь, без меня тебе плохо, – обрадовался Лазман. – Значит, со мной будет хорошо.
– Было бы хорошо, мы бы не разошлись, Марконь, – сказала она, разливая по тонким фарфоровым чашкам – его подарок на очередной день рождения – зеленый китайский чай.
– А я и не расходился, – парировал доктор. – Это на тебя затмение нашло. Время пройдет – и затмение тоже.
– Твоими бы устами… – усмехнулась бывшая жена.
Некоторое время они молча наслаждались чудесным напитком – его специально привозил из Китая один серьезный Марков пациент.
Потом Марк спросил:
– Так что там с грузчиками? Какие проблемы?
– Ох ты, я опять все забыла! – подхватилась Логинова. – Мне к пяти-шести часам должны привезти новый диван.
– Вот это правильно, – одобрил бывший муж. – На нынешнем еще твои прадеды спали.
– Меня он вполне устраивал, – слегка огрызнулась Логинова.
– Так чего ж меняешь? – не повелся Марк Вениаминович. – Если устраивал?
– Развалился, – честно сказала Татьяна.
– Вот! – удовлетворенно отметил непьющий и некурящий человек со степенью.
– Что «вот»? – не поняла Логинова.
– В этом ты вся! – сказал Марк. – Диван не надо выкидывать, он отличный. Разве что спать на нем нельзя. Дальше продолжать?
– Валяй, – улыбнулась бывшая жена.
– Продолжаю. Без бывшего мужа – как без рук. Без него было бы совсем плохо. Но вернуться к нему никак невозможно.
Улыбка с Таниного лица сошла.
– Никак невозможно, Марконя. Никак.
– Но почему?! – в ярости возопил профессор. – Почему?
– А ты не понимаешь? – спросила Логинова.
– Нет! Я честно этого не понимаю. Объясни, если сможешь. Ты ж ушла вообще молча!
– Я не молча ушла, Марконь! Я с тобой долго по разным вопросам беседовала. Только без взаимопонимания.
– Ну например?
– Например, Софья Лазаревна, – грустно сказала Логинова.
Тема не обрадовала профессора, но он не был готов отказываться от дискуссии.
История случилась действительно неприятная.
Жила в их поселке, прямо по соседству с домом самого Маркони, старенькая вдова известного в свое время в Москве профессора-гинеколога. Тоже врач, правда, уже лет двадцать как не практиковала. В силу преклонного возраста.
Жила себе тихонько. В маленьком домике с удобствами на дворе. С крошечным огородиком – лучок, петрушка, морковка, – который по старой памяти обрабатывала их тоже старенькая домработница.
Цветы перед домиком – немного, но очень красиво – обихаживала сама Софья Лазаревна.
Так и жили. До самых тех пор, пока не грянули ветры перестройки.
Дома в их поселке, а точнее, участки, большие, по пятнадцать, а то и двадцать соток, с соснами, прежние хозяева стали продавать хозяевам новым – тем самым пресловутым «малиновым пиджакам». А у кого еще на тот момент водились серьезные деньги?
Один из таких, хоть и пиджак на нем был обычного цвета, сделал предложение Софье Лазаревне.
Кстати, не бандитское, за адекватные по тем временам деньги. На них вполне можно было построить такой же, а то и получше домишко с удобствами – только по другому направлению. Ну и, может, километров на десять-пятнадцать подальше от Москвы. А разницы хватило бы еще на машину, пусть и отечественную. И на водителя. Если оплачивать только выезды на дачу, можно было протянуть лет двадцать, то есть гораздо больше, чем ожидаемый «срок доживания» Софьи Лазаревны – имеется такой гнусный термин у экономистов социальной сферы.
Несмотря на столь щедрые условия, старушка от предложения отказалась: именно здесь она прожила лучшие годы с покойным мужем, именно отсюда упорхнули в большой мир ее дети и внуки, все поголовно пошедшие той же дорогой Гиппократа, но ныне исполняющие свой врачебный долг кто в Канаде, кто в Израиле, кто в Америке.
Они, кстати, по телефону уже сказали бабушке, что пусть продает все и наконец едет к ним: любой член семьи готов был взять ее с радостью.
Казалось бы, отказала старуха потенциальному покупателю участка – и ладно.
Но не таков был потенциальный покупатель.
Прямо обидно мужчине стало: он же не как бандит подошел, все по понятиям. И вдруг – нелепый отказ.
Приехал его человек, объяснил бабушке, что отказывать таким людям не стоит. Себе дороже.
Объяснил максимально мягко, однако и этого хватило на серьезный сердечный приступ у не привыкшей к посткоммунистической коммерции старушки.
Часть разговора случайно услышала зашедшая по соседским делам Логинова.
В итоге ассистент «нового русского» вылетел с бабкиного участка, как пробка из шампанского – могла Лога в таких случаях быть максимально неприятной. В ход пошла даже палка от дворовой метлы.
И колесо закрутилось.
Марконя уже тогда набрал определенный авторитет, поэтому от идеи сводить счеты с его женой обиженные потенциальные покупатели бабкиного участка отказались. Несмотря на «легкие телесные», полученные в ходе общения с помощником, как выяснилось, действительно серьезного персонажа.
Но выдвинули встречные условия: уговорить глупую бабку.
Это, пожалуй, была первая по-настоящему серьезная размолвка в течение их спокойного, без каких-либо потрясений, брака.
Марконя искал ходы, как удовлетворить бандита-бизнесмена-депутата, не ущемляя бабкиных интересов.
А Логинова требовала драки, иначе, как она говорила, жить в этой бандитской стране отказывается.
Поначалу Лазман даже обрадовался: он предложил супруге на выбор с десяток небандитских стран. С учетом его квалификации, известности и свободного владения тремя европейскими языками (и здесь угадал-таки в свое время умница-свекор!) он не сомневался в своем будущем ни в одном из названных государств.
Но Лога, как это часто с ней бывает, начала сама же себе противоречить: страна, конечно, бандитская, однако никуда она из нее не уедет, а если Марконя боится этих ублюдков, то она и сама сумеет постоять за себя и бабку.
Короче, тяжелый был для Маркони период. В котором, как ему виделось, он показал себя с наилучшей стороны. Договорился с оппонентом об увеличении, и поначалу немалой, суммы. Да еще намерен был доложить свои собственные. В сумме точно, с запасом на длительную ежемесячную дотацию, хватило бы на покупку небольшого участка в их же поселке. Не совсем удачно расположенного, с крошечным домиком, зато с удобствами внутри, то есть даже получше того, что Софья Лазаревна имела.
А что участок меньше – так бабка свой, действительно большой, все равно почти позабросила.
Как Марк считал, в схеме имелись только плюсы.
Бабуля продолжала жить в родном кооперативе. С ней оставалась и ее домработница, испокон веков жившая в соседней деревушке. И кроме того, выпадали еще серьезные деньги сверху, никак в старости не лишние – не на пенсию же от родного государства ей жить? Тем более что бабка решительно отказывалась от помощи заграничных родственников.
В общем, Софья Лазаревна скрепя сердце согласилась – по телевизору она уже насмотрелась на проблемы, связанные с отношениями «хозяйствующих субъектов». А Марконя впахивал в три смены, чтобы добрать бабушке недостающие для придуманной им схемы деньги.
И что же? Вместо того, чтобы восхититься его щедростью и деловой сметкой, Татьяна Ивановна смотрела на мужа чуть не волком!
Это было обидно и очень-очень непонятно.
Хотя, казалось, история рассосалась сама собой.
Софья Лазаревна облегчила всем жизнь, в одночасье уйдя за супругом.
Домработница после скромных похорон удалилась в свою деревню, а наследники мгновенно продали дачу, увезя с собой то ли в Америку, то ли в Израиль урну с прахом бабушки. Они и деда к себе перевезли – в этой семье не бросали ни живых, ни мертвых.
И думалось Марку Вениаминовичу, что супругой эта неприятная история уже забыта.
Ан нет.
– Ну, и в чем я был перед Софьей Лазаревной виноват? – тихо спросил Лазман. – Мне надо было войну устроить с этой бандой?
– Марконь, я тебя не виню, – сказала Логинова.
– Не винила бы, не вспомнила. Еще какие мины есть в нашем совместном прошлом?
Натолкнувшись на молчание бывшей жены, сам же и продолжил:
– С ребенком я действительно виноват. Мне тогда казалось, что так правильнее – аспирантура, докторантура и так далее. Сейчас вижу: виноват. Но я же не знал, что будут проблемы! Да и не пробовали мы их по-настоящему решать! Сегодня такие серьезные методики появились! Хочешь, я тебе все разрулю, лучших врачей приведу? Да там за пять последних лет – прорывы настоящие! В крайнем случае, можно приемного взять…
– Нет, Марконечка, – тихо сказала Логинова. – Уже не хочу. Не надо ничего мне разруливать.
В полной тишине допили чай.
Потом Лазман спохватился:
– Так что за диван ты купила?
– Обычный. Два метра в длину, чтоб можно было спать, не раскладывая.
– Давай я тебе кровать куплю. С матрасом. Неполезно на диване спать.
– Не нужно. Я полжизни на диване проспала – и ничего, существую.
– А ширину не замеряла? А то двери у тебя…
– Что? Не пролезет? – испугалась Логинова.
– Не бойся, – успокоил бывший муж. – Раз я взялся – пролезет. Может, только придется дверной блок разобрать.
Потом Марк начал названивать по телефону.
С первым не устроила цена.
Второй не мог приехать к сроку.
Третий согласился и по приезде оказался улыбчивым таджиком с высшим техническим образованием. Бойцов своих в квартиру не впустил, они ожидали грузовик внизу. А сам с удовольствием повторил с хозяевами чайную церемонию.
Диван втащили без особых проблем, миллиметр в миллиметр – но пролез без разборки проемов.
Марк договорился с таджиками и водителем грузовика, заплатил им дополнительно – и старый диван тоже покинул место своего столь длительного пребывания.
Оставшись одни, подошли к Татьяниному приобретению. Синий монстр, хоть и выглядел внушительно, все же никак не дотягивал до своего предшественника.
Впрочем, кто сейчас спит на кроватях своих предков?
Это в аристократической Англии, когда хотят уколоть выскочку, говорят: «Он сам себе покупал мебель». В России пока до этого не дошло.
Марк проверил действие диванного механизма. Разложил монстра, сложил и снова разложил. Посидел-попрыгал на синем диванном полотне.
– Может, опробуем обновку? – улыбаясь, предложил он бывшей жене.
– Нет, Марконя, извини, – сказала она.
И опять разом потухли глаза профессора.
Вскоре он засобирался домой.
А Логинова, провожая Марка до двери, вдруг снова ощутила непреодолимое желание потрепать расстроенного Марконю по стриженой макушке.
Но не сделала этого.
Не так поймет.
13
Выходные проскочили на удивление быстро.
Обычно они – если у Парамонова не было очередного текста, которым срочно надо было плотно заняться, – текли медленно, лениво и неприятно, подтверждая своим вялым течением, что старость все равно рано или поздно придет, но до нее Олега ожидает множество пустых и тягостных дней.
Здесь же – раз, и понедельник.
Причем суббота, когда они с Ольгой посетили авиационный музей, до сих пор вызывала у него самые странные чувства.
Нет, он не жалел о произошедшем.
В конце концов, это было приятно. Очень приятно.
Даже сейчас воспоминания о коллеге, приподнявшей на теплом бережку маленького заброшенного озерца подол своего когда-то белого платья, несли в себе явно эротический, провоцирующий оттенок.
Не боялся он и последствий.
Ольга была милым, ясным и чистым человеком.
Не то чтобы он дозрел до свадьбы, но ей и в самом деле нужен ребенок, а денег у него хватит и на двоих, и на троих.
Он и раньше, когда ситуация заставляла думать о женитьбе, боялся не финансовой или какой-либо другой ответственности.
Он опасался главного.
Если ему так тяжко, так плохо живется, что даже до ружья дошло, нацеленного в себя, то надо ли выпускать в эту жизнь еще одну, в прямом смысле слова родственную душу?
Хотя, с другой стороны, у него, постоянно напряженно размышлявшего на эту тему, перед глазами были и оптимистические, если так можно сказать, примеры.
В том смысле, что иногда яблочко от яблоньки падает довольно далеко.
Вот семья близких друзей его отца, Могилевских.
Отец тоже из оборонки, дневал и ночевал в КБ.
Когда обернулся и посмотрел на детей, то сильно удивился.
Вовчик, старший, закончив, разумеется, МАИ и три года отбыв номер по распределению, упорно и весело шел по жизни. Преодолев все запреты отца – и чуть не порвав из-за этого с семьей, – поступил-таки в другое высшее учебное и стал… клоуном!
Настоящим клоуном!
Его и в цирке теперь можно видеть, но уже редко. И на телевидении у него свое шоу. Действительно смешное.
И уж точно не идиотское, которым потчевали многие старые кривляки.
Оно и понятно, у клоуна за плечами два высших образования.
И тут как-то встречались на вечере памяти Главного Конструктора – сказал Парамонову, что хочет третье, МВА по-английски.
Мастер бизнес-администрирования.
И правильно делает; его бизнес сильно разросся, десятки, если не сотни, сотрудников, огромные рекламные и производственные бюджеты. Но самое веселое, что клоун-бизнесмен по жизни так и остался клоуном.
Даже на той встрече: где Вовчик – там смех, хохот или, по крайней мере, у самых серьезных – улыбки. Вот что значит «нашел свою стезю».
А что, клоун-бизнесмен, даже в масштабах всей страны, куда лучше и полезнее, чем клоун-политик или клоун-чиновник. Во всяком случае, если Вовчик съюморит в какую-нибудь не ту сторону, то, кроме него, никто не пострадает…
А почему он вспомнил про Вовчика?
Ах да.
Про родственные души.
Самой родственной душой у Вовчика всю жизнь была Лида, его родная сестра.
Вот уж где было полное взаимопонимание.
Но если Вовчик был король гэга и прикола, то Лидочка была царевной Несмеяной. То есть случалось, что и она звонко хохотала – в том числе над шутками брата – но в основном глазки ее были устремлены в себя, внутрь.
Умные, такие притягательные для Парамонова глазки.
Когда раньше отмечали праздники – майские, ноябрьские, Новый год – Олег всегда старался быть к ней поближе.
Взрослые замечали, посмеивались.
Ну и пусть смеются, думал тогда маленький Олежка. Вырастем – женюсь на ней.
Умная, красивая.
И в отличие от брата – два института не последовательно, а параллельно.
Повзрослев, стала еще красивее.
И еще необычнее.
Она буквально сводила с ума Парамонова. Большинство его тогдашних достижений было направлено на то, чтобы доказать Лидочке, что с ним можно связать жизнь.
Но выбрала она не его.
Читать бесплатно другие книги:
