Не бойся, я рядом Гольман Иосиф
– Забавно, – улыбнулась она. – По крайней мере, хочется продолжения.
– Дурдомом не попахивает?
Ольга посерьезнела:
– Из телевизора-то сильней попахивает. Особенно из новостных программ.
– Ну, это – вне конкуренции, – усмехнулся Олег. И, извиняясь, закруглил беседу: – Я тут справку для одного специалиста пишу, по психиатрии.
– Святое дело, – согласилась Будина. – Не стану мешать. – И, легко поднявшись со стула, упорхнула в комнату, где сидели она, художник Василий Иванович и ответственный секретарь.
А Парамонов продолжил свою исповедь-хронологию.
Вставлять ли эпизод с коркой?
С одной стороны – повторение предыдущего случая. С другой – сумасшествие, доведенное, если так можно сказать, до совершенства.
Нет, пожалуй, надо вставить. В конце концов, Марк Вениаминович площадью текста его никак не ограничивал, не то что главред Петровский. Впрочем, его сегодняшние записки вряд ли когда будут опубликованы…
Итак, история с коркой. Здесь ничего в переносном смысле. Все в прямом.
Был апельсин.
Его съели.
От него осталась корка.
Все это происходило зимой, в солнечный день, на не слишком чищенных от снега дорожках.
Он шел из школы, после четвертого урока. Значит, в самый разгар дня.
Слева был деревянный забор, справа – газон, по зимнему времени тоже засыпанный снегом.
Олежка уже довольно большим был, думается, никак не меньше, чем в третий класс ходил.
Он рос воспитанным мальчиком и, следовательно, жуя апельсин – сладкий, ярко-желтый с красными прожилочками в сочных дольках – корку держал в кулаке, глазами отыскивая урну.
Не отыскал.
А потому совершил то, что на его месте давно бы сделал любой другой пацан: разжал пальцы.
Смятая оранжевая корка упала на снег, отпечатавшись и на белой поверхности, и на сетчатке. Точнее, она прямо в парамоновском мозгу отпечаталась.
Но всплыла не сразу.
Он уже домой пришел.
Баба Паша налила полную тарелку борща.
Хлопчик опять не оправдал ее надежд, отъев не более половины и категорически отказавшись от второго.
Если б сказать кому, что вдруг испортило его настроение, то точно – прямая путевка в дурдом.
А привиделась Парамонову все та же корка, оранжевая, яркая, чуть ли не блестящая в лучах полуденного зимнего солнца.
Она коварно лежала посредине дорожки, там, где Олежка ее и бросил.
Вот идет женщина, полная, может, беременная, в своих подобных видениях мальчик точных деталей не наблюдал.
Вот она наступает на корку.
Поскользнулась.
И упала навзничь на снег.
Но в отличие от подобного эпизода из бессмертного фильма «Бриллиантовая рука» – помните? «Черт побери! Черт побери, я сказал!» – здесь никому не было смешно.
Потому что сломанная женщиной рука белела обнаженной костью, она то кричала, то стонала, а снег рядом с ней быстро становился красным.
Нет, ровно ничего смешного не было в этой картине!
Парамонов уже собрался было бежать к тому проклятому месту, как вдруг остановился.
Ну нельзя же так!
Он просто выбросил корку от апельсина в неположенном месте!!!
И ничего больше!
Нет, он не сумасшедший. Он не пойдет.
Сел за стол, достал учебник.
А на корку в его воображении тем временем наступил мальчишка, бежавший по каким-то своим мальчишечьим делам.
И примерно с теми же последствиями.
Потом – их учительница, Мария Васильевна. Его любимая учительница, кстати, веселая и добрая.
Лет через двадцать, когда он все-таки попробует лечиться, он услышит интересные соображения по поводу всех этих случаев.
Исследовал его голову не психиатр и не психоаналитик, а… мануальный терапевт. Который, правда, попутно запросто общался с космосом и наблюдал энергетические столбы, пронизывающие человеческие тела.
Так вот, он выдвинул теорию, поразившую Парамонова своей гениальной простотой.
– У вас удивительная голова, – сказал мануальный терапевт, действительно ощупывая крепкими, как из железа, пальцами поверхность Олегова черепа. – И замечательное воображение, – продолжил он через минуту. – Но представьте теперь его в виде тройки великолепных лошадей. Крепких, сильных, буйных. А ямщик то спит, то пьян. Кто-то или что-то пугнет эту тройку, запустит ее бег – и вот она уже летит, набирая и набирая скорость, уходя вразнос, не в силах не то что остановиться, но даже притормозить. Вот это и есть ваша проблема.
– И вы поможете? – затаив дыхание, спросил Парамонов.
– А зачем? – спросил, как отрезал, мануальный терапевт. – То, что Бог дал, не человеку убирать. Все это не зря.
Отчасти Олег, хоть и был сильно разочарован, с ним согласен.
Он тоже считал, что эти – более чем излишние – напряжения даны ему взамен на определенные способности.
Скажем, с какой легкостью он поглощал языки!
Или писал стихи, которые искренне считал гениальными: жаль, показывать никому нельзя, опять же из-за угрозы дурдома.
Или он получил материальную основу своей жизни, палец о палец не ударив. Это ведь тоже должно пойти в зачет!
Но вернемся к истории с коркой.
Еще где-то с час продержался маленький Парамонов.
Потом, соврав что-то бабе Паше – а как объяснить ей такую правду? – понесся-таки к треклятому месту.
Увидел то, что и ожидал увидеть. Умом.
Ничего он там не увидел.
Поискав несколько минут – даже знакомые пацаны обратили внимание, спросили, что ищет, и предложили помощь – нашел корку. Точнее, ее остатки. Лежали метрах в трех, промороженные, припорошенные снежком. Наверное, первый же прохожий пнул, как мячик, ботинком – корка и улетела.
Вот и вся история.
О ней не только бабе Паше, о ней и любимому отцу не расскажешь.
Но она же была.
Парамонов вздохнул. Что ж, похоже, он «кололся» перед Марком Вениаминовичем по полной программе.
Тут опять заглянула Ольга:
– Парамоша, а я «Стучалки» прочитала. И «Жралки» тоже. И «Ненормативки». Смешно.
– О господи! Они-то к тебе как попали?
– Ты их случайно, наверное, подцепил, когда рассказы пересылал.
– Там же лексика ненормативная.
– Да ладно тебе! – махнула рукой Будина. – Я профессиональный редактор. Нет, реально смешно.
Олег, покраснев, переваривал новость, а Ольга тем временем сделала следующее предложение:
– А ты обедать не собираешься идти?
Парамонов взглянул на часы:
– Вообще-то можно.
Он закрыл файл и, наученный горьким опытом, запаролил текст.
– Двинулись, – сказал Олег, выходя из-за стола.
Ольга ушла вперед, к девушкам, на обед пошли и остальные, бывшие на месте, сотрудники редакции – а Парамонова, как разведчик – «языка», схватил за рукав и втянул к себе в кабинет главред Лев Игоревич.
– Так тебе Ольга нравится? – свистящим шепотом зашипел он.
– Ой, вы меня напугали! – рассмеялся Парамонов.
– Давай, я ее уговорю выйти за тебя замуж. – Петровский искренне искал способы обустроить парамоновскую жизнь, еще не потеряв надежды сделать из него своего преемника.
– Я сам уговорю, – неожиданно сказал Олег.
– Ура! – после секундной паузы, но по-прежнему шепотом вскричал главред.
А Парамонов задумался: неужели несостоявшийся выстрел и впрямь что-то изменил?
Рассказы Олега Парамонова, прочитанные Ольгой Анатольевной Будиной. А также «стучалки», «жралки» и «ненормативки»
Наука и жизнь
Научно-популярный рассказ
Утром в водопроводе страшно завыло.
– У-у-у! – выло в водопроводе. – У-у-у!
А может, и не в водопроводе, а в канализации. Или в отоплении.
Но выло громко:
– У-у-у!
Жильцы дома вскочили в испуге.
– У вас тоже воет? – спрашивали они у соседей.
– Еще как! – отвечали соседи. – У-у-у!
Пришел слесарь-водопроводчик.
– Это не наша сфера, – сказал он. – Здесь корень глубже.
Потом порассуждал еще о резонансных колебаниях и ударно-волновых аномалиях, после чего ушел в НИИ, где подрабатывал физиком-теоретиком на полставки.
Днем выло еще громче, но по-другому.
– А-а-а! – выло в трубе днем. – А-а-а!
К вечеру приехали физики, дружки водопроводчика. Они привезли восемь грузовиков аппаратуры и разместили ее в квартирах.
Жильцов разместили в грузовиках.
– А-а-а! – выло в трубе. – А-а-а!
– Ну как? – спросили утром жильцы, вылезая из грузовиков.
– Непонятно, – отвечали физики. – Мало аппаратуры.
Привезли еще десять грузовиков. Аппаратуру разместили в квартирах, а грузовики стояли пустые. Размещать в них было некого, так как все жильцы уже были размещены.
Выть стало громче, но опять по-другому.
– О-о-о! – выло теперь. – О-о-о!
– Как воет, а? – восхищались физики. – О-о-о! – в экстазе подвывали они, глядя на чуткие приборы. – Непонятно!
– Мало аппаратуры? – спрашивали жильцы, уже поднаторевшие в физике.
– Нет, аппаратуры достаточно, – сказали физики. И, посуровев, добавили: – Будем звать Главного!
Они позвонили по телефону в заморский город, где в тот момент симпозировал Главный.
– Сейчас вылетает! – кричали жильцам физики.
Их крики еле пробивались сквозь мощный вой водопровода.
– Ы-ы-ы! – выл водопровод. – Ы-ы-ы!
А может, не водопровод, а канализация. Или отопление.
Жильцы стали ждать, и физики тоже.
Вскоре, однако, вой прекратился, и узнать, откуда он исходил, не представилось возможным.
Жралки
1
Жил-был один лысоед. Он всегда жрал лысых мужиков.
Однажды он сожрал волосатого мужика и подавился.
И сдох.
МОРАЛЬ. Не следует поступаться принципами!
2
Жила-была одна гадюка. Она всегда жрала мышей. А ей хотелось – корову.
Однажды она сожрала корову, подавилась и сдохла.
МОРАЛЬ. Переедание опасно для вашего здоровья!
3
Жил-был один коллега. Он всегда жрал коллег. А хотелось – начальника.
Однажды он отожрал от начальника кусок и подавился. И сдох.
МОРАЛЬ. Начальники – несъедобны.
4
Жила-была одна тетка. Она всегда хотела жрать. И жрала.
МОРАЛЬ. Хотеть – не вредно. Про ПЕРЕЕДАНИЕ см. выше.
5
Жил-был один кабан. Он всегда жрал ботву. А хотел – свиновода. Но свиновод зарезал и сожрал кабана.
МОРАЛЬ. Планируй разумно.
6
Жил-был один политик. Он всегда жрал, что придется.
А хотел сожрать президента.
Но подавился и сдох.
МОРАЛЬ. Большому куску рот рад. Про ПЕРЕЕДАНИЕ см. выше.
7
Жил-был один.
Он всегда жрал. А хотелось иного. Вечного.
Но не досталось.
И не подавился. И не сдох.
МОРАЛЬ. А пошли вы все…..
Стучалки
8
Одному бизнесмену позавчера стукнуло двадцать восемь.
А вчера – еще двенадцать.
Его в хрен каком виде отвезли в Склиф.
МОРАЛЬ. Контролируйте круг общения.
9
Один секретный агент вошел в логово врага.
Чтобы потом настучать куда надо.
Вошел и не вышел.
МОРАЛЬ. Стучать надо, перед тем как входить. А не после.
10
Один ударник стучал по всему, что громыхало.
Однажды громыхнуло сильнее обычного.
МОРАЛЬ. Не хрена брать музыкантов в ракетные войска.
Ненормативки
После длительного обсуждения в издательстве были признаны полностью непригодными к публикации.
16
После обеда Парамонов занялся небольшой статьей, которую обещал лично Петровскому. Отредактировал, а точнее, полностью переделал материал интеллектуального урода Рахманина об истории работ с термоядом.
Надо же так: интереснейшая тема, а эта бездарь превратила ее в скучнейшую жвачку из цифр, фамилий и фактов!
А ведь это же – энергетическая мечта человечества!
К сожалению, пока далекая от воплощения.
Причем сорок лет назад оптимизма по данному поводу было немерено. Казалось, вот-вот – и термоядерные электростанции заменят собой уже привычные атомные. Сумели же заставить джинна вылезти из ядерной «бутылки» и показать свою ни с чем не сравнимую, безумную, не представляемую обычным сознанием, мощь – к счастью, только на военных испытательных полигонах.
Однако выяснилось, что решенная задача была гораздо проще нынешней. Теперь нужно было научиться забирать энергию термоядерного синтеза не чудовищными дозами, как при взрыве бомбы, а понемногу, буквально по капельке. Причем каждая эта капелька – сумей ученые все-таки укротить джинна – сможет заменить несколько океанских танкеров с нефтью.
И ее, энергии этой, в отличие от нефти – нескончаемое количество. Вон сколько уж миллиардов лет солнце светит, а термояд не кончается.
На этом пассаже Парамонов немножко затормозился.
Торможение к данной статье не относилось, он уже думал о следующей.
Ему принесли блестящие материалы по теории неорганического происхождения нефти. Он долго уговаривал потенциальных авторов, – те боялись преждевременного скандала, – и все же уговорил.
Конечно, в таких глобальных научных сшибках трудно на месте установить истину. Но этого и не требуется: он как журналист должен лишь организовывать и поддерживать подобные дискуссии. И пусть ученые спорят на пользу человечества, тем более что игнорировать доказательства сторонников этой, относительно новой, гипотезы уже невозможно.
А если они правы, то следует крайне осторожно говорить про ограниченные запасы углеводородов.
Отложив это в дальний участок своего сознания, – но не выкинув вовсе, мозг-то он не выключает и после работы – Парамонов вернулся к термояду. История была еще тем волнующа, что многие, кто начинал эту тематику, были ему лично знакомы, частично через отца и его друзей, частично – уже по собственной работе в научно-популярной журналистике.
Ближе к вечеру Олег закончил материал, благо он был «в теме» и к тому же писал сейчас небольшой исторический обзор, а не серьезную аналитическую, пусть и популяризаторскую, статью.
Время оставалось, и чтобы не ехать в опостылевшую пустую квартиру – сегодня даже тетя Паша отпросилась, внук приехал, курсант военно-морского училища, – занялся еще одним важным делом, заказанным ему уже не Львом Игоревичем, а Марком Вениаминовичем.
Другими словами, Парамонов, в соответствии с просьбой хитрющего психиатра, продолжил созидать подробный обзор мерзких проделок своего собственного подсознания. Олег не сомневался, что таким образом профессор запрограммировал начало лечения: вербализация и визуализация проблемы всегда были первым шагом на пути ее решения.
Утром Парамонов пошел от частного к общему.
Навспоминал навскидку типичных, так сказать, моментов своего безумия.
Теперь же он собирался пойти другим путем.
Как человек, по характеру склонный к классификации и структуризации знаний – недаром его так не хотели отпускать с кафедры, после того как он закончил вуз (разумеется, МАИ), – Олег решил начать с основных выявленных им закономерностей.
К ним он отнес следующие моменты:
– уже упомянутую критичность его логики по отношению к его же «сумасшествию» (да, логика не могла отменить сумасшествия, но – зачастую с гадкой усмешкой, мол, ну, ты и придурок! – наблюдала за ним);
– цикличность и спиралевидность развития его страхов и тревог;
– быстрый сброс напряжения после точного доказательства (желательно, выполненного не им самим), что эта тревога – ложная. И столь же легкий его, напряжения, возврат, случись факт, фактик или даже фактишка, который можно было бы трактовать как подтверждение, пусть даже косвенное, его прежних страхов;
– постоянную замену одних страхов и тревог другими – без улучшения общего состояния: скажем, безумный страх заразиться венерическими заболеваниями с годами плавно перешел в не менее скверную канцерофобию.
Бывали и мимолетные ужасы, например, перед авиаперелетом. Кончался полет – кончался и ужас. В принципе, это похоже на норму, пусть даже и на ее пределе. Но в норме человек не переживает за перелет, который случится через два месяца. Или через полгода. А здесь – запросто;
– навязчивые сомнения даже в обычной, относительно не отвратной ситуации: пойти или не пойти на тусовку. Купить или не купить телевизор. А если купить, то какой. Десять раз проверить, выключен ли утюг и заперт ли замок. А потом, десятый раз, проверив, все равно сомневаться и переживать.
Чтобы через некоторое время – логика-то все же незримо присутствовала! – забыть эти страхи напрочь и не вспомнить о них никогда;
– ритуализация поведения: например, банально бояться черных кошек. Или, уже не банально – постоянно заставлять себя придумывать из букв одного слова не меньше определенного, достаточно большого количества, других слов. Не придумал – плохо, очень плохо.
Придумал – никак. Тут же забыл.
То есть идет игра в одни ворота, хороших примет нет, есть только ужасные.
Демонизация происходящего: что бы ни случилось, в мельчайшей флуктуации обыденной жизни предчувствовать роковое.
Читать бесплатно другие книги:
