Вверх тормашками – вниз Аджикой (сборник) Кобах Сергей
Зашкрябав когтями по дну палатки, друган, тараща кастрюлеобразные глаза и мотая мокрой челкой, неровными скачками переместился в дальний угол и затаился там. Но через минуту оттуда опять донеслось: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
…Все закончилось вполне так себе, но вес мокрой и грязной палатки я помню до сих пор. И почему-то не люблю эту песню.
Про телевизор
В один летний день по пыльной улице одного из подмосковных поселков два малолетних товарища тащили телевизор.
Вы не подумайте, что они его украли или, хуже того, спиzdили. Ни в коем случае! Я бы никогда не пошел на откровенный криминал, а мой друг тем паче. Вряд ли это было вызвано чрезмерным законопослушанием. Скорее всего, присутствовал страх громоздких по мощности и продолжительных по времени звездячек от отцов.
Хотя, если быть до конца честным, закон мы все-таки иногда нарушали. Так, по административной мелочевке. И поэтому довольно точно знали баланс содеянного и полученного дома.
Но в этот раз мы, шатаясь по поселку в поисках хоть какого-нить занятия и проходя мимо свалки, засекли на ней старый телевизор. Марку не помню, но мне тогда было лет двенадцать, поэтому телек был, скорее всего, марки «черно-белый». Но с целым корпусом и неразбитым кинескопом. Вот это был праздник!
Страшное дело. Тот телек весил, наверное, как яйцо слона, и тащить его двум пацанятам было так же удобно. И тяжело.
В то время когда коллектив, населявший нашу родину, был еще не избалован разнообразными телевизионными девайсами, зрелище мальков, тащивших телек, у многих вызывало чувство настороженности и подозрения. Но, к счастью, никто не поинтересовался, собсно, куда и откуда. Хотя, наверное, по нашим глазенкам, от напряжения вылупившимся далеко за пределы глазниц, было видно, что послать мы можем тока так. И, скорее всего, даже хором.
…Тащить было еще долго, а мы уже немного задолбались.
— А чё? Может, водички купим? — внес предложение Славка.
— А давай!
Тем более что как раз проходили мимо магазина.
В помещении было почему-то прохладно, и даже газировка имелась в наличии. Как сейчас помню, называлась «Роса розы». Холодненькая, с колючими газиками, это было такое наслаждение, что куда там через много лет пиву поутру!
Мы пили и наслаждались прохладой, не подозревая, что вот в этот самый миг против нас свершается гнусное и подлое злодеяние.
Телевизор, который мы опрометчиво поставили около крыльца, привлек внимание местного криминального авторитета в виде пропитого мужика с внешностью Дуремара. Осторожно оглядевшись и не заметив по-близости хозяев, Дуремар присел, резво обнял деревянные стенки телика и, рявкнув от неожиданного веса, встал на ноги.
Тощие ноги в трениках с вытянутыми коленками мелко-мелко дрожали в разные стороны, один глаз задергался, а второй судорожно выпучился и заметался по странной орбите.
И в этот момент вышли мы, все такие напитые газировочкой и благодушные в предвкушении препарации телека со свалки.
Увиденное повергло нас в шок. Прямо средь бела дня на наших глазах какой-то страшный человек похищал нашу собственность! Стало страшно и обидно.
— Эй, мужик, — тоненькими голосками пропищали мы, — т-т-ты чего это?
Эффект был неожиданным. Вся эта тощая и дрожащая конструкция, беременная телевизором, подпрыгнула и не оглядываясь стартанула по дорожке вдаль. Собственно, да, стартанула она резво, но потом…
Мы, поняв, что мужик зассал еще больше нас, приободрились, расправили плечи и, собрав в детскую глотку побольше баса, рявкнули хором:
— А ну стой, бля! Кому сказали!!!
Крендель опять на ходу как-то странно подпрыгнул, потом неожиданным пируэтом ушел вбок и скрылся горизонтально в придорожном кустарнике.
Когда мы вломились за кусты, то нашли только наш любимый телик и почему-то одну штанину от бандитских треников. Самого бандита не было.
Поржав и наградив друг друга лестными эпитетами типа «А как мы его! Да ты пацан! Да ты тоже! Да мы банда!», наша тощая команда двинулась дальше, к дому. Понятное дело, с теликом.
Почему-то в этот раз он казался еще тяжелее, и метров через пятьсот в голову начала закрадываться сильно предательская мысль про необходимость данного агрегата в хозяйстве. Судя по Славкиному лицу, он уже не раз предал идею препарации телевизора и тащил его только на принципе.
— А чё? Может, водички купим? — внес предложение Славка.
Мне показалось, что я уже это когда-то слышал, но когда, вспомнить не мог.
— А давай!
Памятуя про прошлый раз, Славка остался сидеть на телике, а я пошел в магазин.
Через пять минут, держа в руке две бутылки все той же «Росы розы», я появился на крыльце.
Посереди площадки перед магазином крутился и озирался Славка. Кроме этого, он орал, как застрявший хреном в мангале осел. Телевизора не было.
— Где? — сурово спросил я.
— Я тока поссать отошел, вернулся — нету!!!
Судя по выпученным зрачкам, такой выверт судьбы пришелся очень сильно на психику моего боевого товарища.
Эх, ну что поделать? Как пришло, так и ушло. Мы в грусти вселенской заковыляли домой, радуясь в душе, что ничего не надо тащить.
Повернув за угол, мы немного притормозили и начали о чем-то догадываться.
В метрах пятидесяти впереди, закладывая немыслимые виражи и рисуя ногами панораму «Бородино», давешний Дуремар волочил наш переходящий приз.
— Упорный… — уважительно и с одобрением заметил Славка.
А мужик, не чуя опасности, радостно и довольно-таки резво направлял свои стоптанные кеды в соседний двор.
Мы не стали изобретать подлянок. Потихоньку догнав, приблизившись к нему на расстояние двух метров и сложив ладошки рупором, просто крикнули в затылок уже знакомое: «А ну стой, бля! Кому сказали!!!»
…Я ни до ни после не видел, как люди с такой вот тощей деформацией организма, имея на руках дофигакилограммовый ящик, прыгают вертикально вверх, как напуганная котяра. Откуда только силы взялись под трениками, чтобы поднять в воздух эту абстракцию из человека и телевизора?
Но факт. Взмыв вверх, он, страшно волнуясь, засучил в воздухе ногами, чем нарушил балансировку тела. На дорожку он приземлился уже на спину, глядя в голубое небо честными синими глазами. Думаю, не стоит упоминать несущественную деталь в виде упавшего на живот деревянного телика, потому что мы тогда порядком перепугались. Было подумали, что все, писец котенку, ан нет. Извиваясь, как Каа, крендель начал выползать из-под телевизора. И довольно-таки успешно. При этом глядя на нас так, что мы как-то не стали ждать момента выхода его из-под агрегата, а чухнули резко и не сговариваясь.
После этого мы газировку в том магазине не покупали. Несчастливый магазин какой-то оказался.
Гертруда
Жил у моего товарища хомяк. Хомяк как хомяк, в меру лохматый, в меру щекастый. Вонючий тоже в меру. В общем, среднестатистический внутриклеточный житель.
Характер имел сильно нордический, что в переводе на русский — был похуистом.
Даже когда мы в целях эксперимента пытались определить вместимость его щек, насыпав огромную кучу семечек, хомяк со спокойствием Штирлица, не суетясь и не дергаясь, всю эту кучу методично перекачал в свой закуток в клетке.
Звали хомяка Гертруда. Кто сделал такую подлянку мужику-хомяку, история молчит, но сдается мне, что крестным был сам Вадик, мой кореш.
Иногда, когда у Вадика было хорошее настроение, в нем просыпался «Гринпис», который настойчиво советовал выгулять Гертруду вне клетки.
В такие моменты Гертруда, наивно веря в свободу и равноправие, стремительно несся под сервант и там что-то начинал жрать. Тогда аристократическое «Гертруда» временно замещалось на «пиzдюк махерчатый» и не переименовывалось обратно до тех пор, пока волосатое существо со скорбным взглядом не доставалось из-под мебели и не водружалось обратно в клетку.
Тут он становился опять Гертрудой и принимался меланхолично вкладывать в щеки какой-нить хавчик, мечтательно глядя на щель под сервантом.
Так и протекала его насыщенная хомячья жизнь: клетка — под сервант — замена фамилии — клетка — возврат фамилии. У других знакомых хомяков и того не было.
Но все-таки нам с Вадиком при взгляде на вечно жующее создание иногда становилось его жалко. И иногда даже хотелось сделать ему что-нить приятное, но что, мы не могли придумать.
До того субботнего летнего дня.
В этот выходной день у меня сломалась любимая игрушка. Вспоминайте, была такая — пластмассовый парашютист выстреливался вверх из специальной рогатки, в воздухе расправлялся белый парашют, и он плавно опускался на землю.
И вот он сломался. Точнее, даже не сломался, а во время выстрела просто отвязался от строп и затерялся где-то. В руках остался один парашют и рогатка.
Но поскольку нам с Вадиком родители одновременно покупали воздушных героев, то шел я к нему с надеждой одолжиться на время пластмассовым человечком.
Ясный перец, получил я фигу, а не парашютиста, но… В этот момент, видимо повинуясь какому-то знаку судьбы, из клетки звонко захрустел Гертруда.
Мы одновременно внимательно посмотрели на него. Перевели взгляд на парашют в моей руке.
Первый эксперимент показал, что купол парашюта сильно маленький. И если легкая пластмассовая фигурка опускалась под куполом плавно, то обожравшийся Гертруда стремился вниз, конечно, не с 2,8 м/с, но и конкретно с некомфортной скоростью.
Через минуту Владик притащил свой парашют и безжалостно оторвал человечка. Теперь у нас имелась серьезная заявка на удачное завершение эксперимента.
Сдублировав парашюты, комиссия единогласно отметила намного улучшуюся плавность спуска, но небольшая высота квартиры не позволяла принять эксперимент с положительной формулировкой.
Решение пришло сразу и в обе головы. Я пошел на улицу, Вадик остался в квартире. Второй этаж.
…Стремительно вылетев из окна и повиснув на стропах под белоснежным куполом, меланхоличный до этого хомяк стремительно завращал в воздухе лапками и как-то даже по-человечески, басом закричал: А-А-А-А-А-АААААА!!! Причем вся хрень, которую он затолкал за щеки, но так и не донес до своей нычки, пулеметными сериями выстреливала из широко открытой и сейчас напоминающей зев тигра пасти.
То, что маленький Гертруда способен так басить и так разевать пасть, никто и не предполагал. Глядя на разверзнутую хомячиную варежку, казалось, что хомяк самостоятельно отправился в полет с целью поохотиться своим ртом на какую-нить летающую дичь.
Весело, задрав голову и восхищаясь самообладанием летящего по ветру Гертруды, скакал я. Гертруда, плавно уносимый ветром, смотрел на меня глазами преданного партизана и презрительно плевался едой. Между плевками он кричал в мою сторону какую-то нецензурщину, но из-за быстрого бега слова я разобрать не мог.
Полет окончился без травм, если не считать того, что Гертруда, пока выкрикивал похабные слова, наверное, вывихнул себе челюсть, потому что еще несколько дней он встречал меня с широко распахнутой пастью, из которой сурово желтели острые зубы.
Дело было в тайге
— Ну все, — сумрачно молвил Серега, заряжая ружье. — Щас полетят.
Я судорожно задергался, вспоминая, куда сунул патроны, переломил двустволку и посмотрел на небо. Там никто не летел.
Именно так в каком-то поросшем мохом году мы с Серегой отправились на свою первую самостоятельную охоту.
Место выбрали недалеко от поселка, на речке, над которой осенью пролетают хрен знает куда утки. Построили шалашик, который с расстояния пяти метров уже сливался с окружающей растительностью, распотрошили рюкзаки и сели жрать. А хуле, хоть и первый раз самостоятельно, но понятие об охоте имели.
…А в это время по берегу шли люди. Людей было много, и все они орали. Потому что люди были пионерским отрядом, который вела сумрачная синеносая и похмельная вожатая. Шли они собирать листики, кустики и тому подобные былинки для школьного гербария, а заодно и поближе познакомиться с родной природой. Для этой цели вожатая захватила сопротивляющегося ботаника, который был так же синенос, косоглаз и криволиц.
Вот такая замечательная и неожиданная, как отрыжка на симпозиуме, компания ломилась по кустам, распугивая сохатых в лесу и ондатр в реке.
Мы же, сидя в шалаше, наворачивали бутерброды с аджикой, поглядывали на небо и мечтали вдолбенить заряд дроби в глаз какой-нить утке. А если повезет, то и гусю.
— Летят, — прошептал Серега и уронил бутерброд себе на штаны. Как водится, вниз аджикой.
Утки летели корявым строем напившихся дембелей, причем клин был, но его вершина смотрела куда-то вбок, а стороны постоянно разваливались. Но это было неважно.
Тихонько выставив стволы из зарослей и направив их вверх, мы затаились. Таились мы недолго, потому что корявый утиный строй как-то быстро оказался над нами, чем вызвал азартную, неконтролируемую и неприцельную стрельбу.
Еще не стихло эхо, как откуда-то раздалось грустное: «bлять, это чё было?»
Тут-то мы немного и вздрогнули. Одно дело — без разрешений и лицензий уток стрелять, а другое — людей. Опять же без разрешений и лицензий.
Мы тогда еще и не подозревали, что совсем недалеко, за соседним бруствером, резко залег и окопался зубами целый отряд Павликов Морозовых.
Павлики лежали тихо, потому как не понимали дальнейшего. То ли они случайно под шрапнель попали, то ли вожатая с ботаником их предали и сознательно привели на пионерскую бойню.
Вожатая тоже молчала, но по другой причине. При падении она не успела спрятать свой сизый нос и теперь стеснительно выковыривала из него маленькие листики с брусничного кустика. Кроме того, она банально обоссалась и теперь лежала в надежде, что мох все стерпит и впитает.
Короче, картина времен раскулачивания: плотная толпа фанатиков-пионеров окружила двух кулаков, а чё дальше делать, не знает.
Молчаливое противостояние длилось недолго.
— Ты кто, bля? Сохатый или человек? — интимным голосом вопросил Серега в тайгу.
Нас не было видно, что и придало ситуации романтический налет мистичности. Правда, мы тоже не видели оппонентов, но у нас было преимущество. Нас конкретно не было видно. Хотя если бы мы знали, что на нейтральной полосе залегло в грязь такое количество народу, то, наверное, уже бы смылись через запасной выход.
— А ты кто? — не нашел, что больше спросить, ботаник. Павлики в кустах заворочались и зашептались, пораженные смелостью учителя.
В этот момент вожатая, видимо очистив волосатые ноздри от флоры и продув их, завопила так, что мы в шалаше чуть не промокли от неожиданности.
Что она вопила, мы так и не разобрали, поскольку дрессированные Павлики, сначала по одному, а потом и всей ордой, начали ей подвывать на разные голоса, периодически употребляя совсем не пионерские выражения.
Такой жуткой а капеллы я не слышал ни до ни после. Вой стоял такой, что шерсть осыпалась с бурундуков и их лысые тушки падали на мох от разрыва ушей.
— Сейчас закончат выть и начнут пиzdить, — спокойно заметил Серега, почему-то складывая все в рюкзак.
— Возможно, — согласился я, с удивлением заметив, что мой собранный рюкзак уже висит у меня за плечами. Когда успел собрать, хз.
Еще через минуту мы, разобрав заднюю стенку шалаша, сначала ползком, а потом и бегом ломанулись в тайгу и, сделав крюк, остановились на безопасном расстоянии в тылу залегшего отряда.
К этому моменту отряд прекратил завывать и с почтением смотрел, как синеносый ботаник, вихляя по жуткой амплитуде жопой, якобы по-пластунски ползет к покинутому шалашу.
Не, все-таки мы были бездушными циниками, потому что, не спеша подойдя к лежащим детишкам, тихо спросили, дескать, а чё там-то?
Лежащий малец повернулся, презрительно сплюнул и, мотнув головой на ползущего Карацупу, непререкаемо произнес:
— Щас доползет, отпиzdит уродов, и отряд пойдет дальше.
И столько уверенности было в его словах, столько веры в справедливое отпижживание «уродов», что мы не стали ждать обещанного финала и, шепотом пожелав удачи, дернули в направлении дома.
P.S. Потом в школе я не раз слышал историю, как доблестный пионерский имени того самого Павлика отряд чуть не задержал опасных браконьеров. А ботаник с вожатой аж грудями закрывали пионеров от бандитских пуль. А хуле делать, приходилось слушать, кивать и ойкать.
Голоса
Метель, хотя и тепло. Снег летит горизонтально земле и теряется где-то в сумраке. Точнее, в темноте. Здесь зимой темнеет рано. 19.00, я медленно качусь на машине по белой дороге, всматриваясь в темноту, в которую улетают миллионы снежинок. Как маленькие белые пчелки, они стремятся к одной только им ведомой цели, которая находится где-то там, за пределами света и нашего понимания. И этот стремительный полет в никуда нагоняет тяжелую тоску.
Тормозни, прошу я водителя. Машина послушно прижимается к обочине, я открываю дверь и выхожу в ночь. Белые пчелки радостно обнимают меня. Они рады, что их долгий полет закончился и они достигли цели.
Я поднимаю голову вверх. Там та же темнота, что и впереди, что и справа и слева. Она везде.
Где-то там, в черноте неба, виднеется кусочек луны, и я ловлю себя на мысли, что нестерпимо хочется встать на четвереньки и завыть, задрав голову наверх. А потом по свежему снегу скрыться в черной тайге. Желание было настолько нестерпимое, что я даже поежился.
Замерзшей рукой я нащупал в кармане мобильник. Восемь… код… номер.
Через два гудка я услышал далекий голос:
— Алло?!
— Привет, мам. Как вы?
— Ой, Сережка! Привет. У нас все нормально, как у тебя?!
— Да тоже все отлично, все хорошо.
Я слышу, что телевизор, до этого оравший, как дикий, затыкается на полуслове. Я прямо вижу, как матушка, маленькая женщина, мимикой и жестами показывает отцу, кто звонит. Мой звонок — это единственная причина, по которой батя беспрекословно соглашается убавить громкость телевизора.
— Какие новости хорошие? Как там батя? Не ругаетесь?
— Да не-е-е, не ругаемся.
Слышу на заднем плане батино бу-бу-бу. Улыбаюсь. Представляю, как матушка сейчас показывает отцу свой хрупкий кулачек.
Я втягиваю носом морозный воздух и чувствую, аж до головокружения, запах дома. Слушая матушку, которая рассказывает новости, я закрываю глаза и вижу, как мать, стоя на кухне и осторожно держа телефон перепачканными в муке руками, разговаривает со мной. Как отец, сидя на диване, смотрит на нее, пытаясь понять, о чем мы разговариваем. Любимый футбол отошел на второй план, сейчас главное — не пропустить ничего из нашего разговора.
На плите подгорают блинчики…
Настороженная такса с удивлением смотрит на родителей…
На экране кто-то кому-то забил гол…
Все это лишнее и неважное в данный момент. В момент, когда мы слышим голоса друг друга.
Разные люди — разные судьбы
И до нас дошла очередь любителей чистоты и порядка, именуемых Кирби. Видать, на большой земле популяция лохов сильно сократилась, и шустрые продавцы нанопылесосов, последовав примеру товарища Челюскина, скромною, но дружною толпой ринулись в северные районы.
Да, и до нас дошла цивилизация в виде «купите суперпылесос». Я это сразу понял, когда услышал крики на лестнице.
Это кричал несчастный сейлер. Мой немного выпивший сосед размером с маленький «БелАЗ» торжественно и с высоким профессионализмом спускал убедительного продавца с лестницы.
Продавец сильно кричал тревожным фальцетом, отчего я почему-то представил себе весну и первую капель с сосулек. И на душе стало так романтично-романтично.
— Чёта впарить мне хотел, — пояснил сосед, пошкрябывая пальцами по затылку, — пылесос какой-то.
— А они у тебя пылесосили? — осторожно поинтересовался я.
— Не. А чё, должны были? — сосед выглядел удивленным.
— Ну да.
И тут я поведал ему страшную тайну про то, как продавцы, демонстрируя шайтан-агрегат, могут совершенно бесплатно пропылесосить ковер.
Слово «бесплатно», пробив шестисантиметровую черепную коробку соседа, внедрилось в мозг и произвело там некоторые разрушения.
— ЭЭЭЭЙЙЙ!!! — голос соседа конкретно соответствовал его размеру. — ЭЭЭЙ, ты, доходяга! Погодь! — заорал он собирающему на первом этаже свои кости продавцу. — Иди-ка сюда!
Поняв, что этот человек-бульдозер будет с ним сейчас нехорошее делать, сейлер довольно шустро заскоблил когтями по полу, выпрямился и стремительно шмыгнул на улицу.
— Эх, вот не везет так не везет, — вздохнул сосед и поплелся домой.
И вот вчера мне позвонили. Эротичный женский голос просился в гости и предлагал показать… К моему жесточайшему разочарованию, показать мне хотели все то же — пылесос. Я вежливо отказался.
Сегодня ко мне в кабинет культурною толпой зашли цивильно одетые люди с проникновенными глазами и волевыми подбородками.
— Кирби, бл! — мелькнуло в мозгу.
Но это были не они, хотя из той же категории.
— Здравствуйте, — проникновенно начал их старший, — вы верите в Бога?
Я не успел икнуть от неожиданности, как зазвонил телефон. Поймите правильно меня, горное производство, брутальный коллектив. Ну и диалог соответствующий. Матерщинно-эмоциональный.
Положив трубку, я повернулся к делегации и на автомате переспросил:
— Так что?
Видимо, вопрос о моем вероисповедании почему-то резко стал неактуальным, но уходить они не спешили.
— А не могли бы вы разрешить нам провести собрание в вашем актовом зале. А то у нас совсем нет помещения для такого мероприятия. И вы бы могли поприсутствовать на собрании.
Присутствовать на собрании этих видевших Егову и потому ставших впоследствии свидетелями — такого мне и в алкогольном кошмаре не могло привидеться.
Не озвучивая свои мысли, я вежливо отказал. Но они были настойчивы. Я опять отказал. Но они были очень сильно настойчивы и даже местами убедительны. И выглядели они такими милыми людьми, что я решил помочь.
— Записывайте телефон. Там вам точно помогут.
Все шесть адептов одновременно вытащили книжечки и ручки и уставились на меня своими фанатичными зрачками.
Я достал телефон, быстро пробежался по входящим звонкам:
— Записывайте: восемь…
P.S. Вот так я совершил очередное доброе дело на этой земле. Я подружил убедительных манагеров Кирби с такими же убедительными свидетелями Еговыми. Теперь, надеюсь, у одних в церкви всегда чисто, а у других есть чем занять свой птичий мозг.
Мелкие неприятности
Опосля работы заметил царапины на боковом пластике. Какой-то козел (коза?) парковался и бампером притер. Ессно, ни записки, ни пожеланий от козла/козы нету.
Седня утром захожу в нашу СБ, вопрошаю: «Господа, а нет ли вчерашней записи с камеры, под которой стояла моя поруганная и обесчещенная авто?» Господа из СБ развели руками и ответствовали, что у них-де (censoved) видеомагнитофона (censoved) нет! А (censoved), которые хреново паркуются, у них дох(censoved)! Потому что (censoved)!!!
Но иногда совестливые криворукие водилы, как правило, работники из офиса, оставляют свои телефоны на случай, если кто заметит на своем крыле/бампере/двери следы их рукожопости.
И дал он мне список телефонов. Глянул я на него и понял, что совестливых рукожопых на самом деле много. Потому как список состоял из трех телефонов, которые оставили жопорукие только за последний день.
Звоню по первому:
— Алло, ваш телефон мне дала служба безопасности с информацией, что вы йопнули мне машину.
— Ах да, извините, там такая маленькая вмятинка у вас на бампере!
Сижу, ухмыляюсь, понимая, что бампер не мой. Продолжаю:
— Да, да, очень неприятно. От маленькой вмятины сместился бампер, отломились клипсы, его держащие, лопнула трубка кондиционера, проходящая в бампере, и отвалился ресивер (чё такое, хер знает, но слово красивое).
Минута икания в трубке.
— Все так серьезно?!?!?! (Слышится искреннее сожаление об оставленном контактном телефоне.)
— К сожалению, да. Ремонт по первичной диагностике обойдется в сумму около 25 тысяч.
Звук внезапной диареи, падающего тела и зубов, грызущих плинтус.
— Господи, да я только коснулся, когда назад сдавал!
— Аккуратнее надо было! Кстати, не помните, какую машину задели?
— Ннннет… Марку не разглядел… седан какой-то… большой… темный…
— А-а-а, так это не моя машина. Моя маленькая и светлая.
Звуки дикой пляски, треск щек от неконтролируемой улыбки:
— А… Э… И… Спасибо!!!
Звоню по второму:
— Вы вчера… СБ… телефон… Что делать будем?
— Да, каюсь, был невнимателен, зацепил вашу «Тойоту». Давайте встретимся, я прямо сейчас оплачу.
Наступая пяткой на желание срубить бабла на халяву — у меня-то «Хундай»:
— А во сколько вы оцениваете ремонт моей машины?
— Ну-у-у, долларов двести-двестипсят.
— И вы хотите их сейчас вернуть?
— Да.
Уже обеими пятками придавливаю желание развести на бабки:
— Не, не надо. Это не моя машина была.
Третий звонок.
— Вчера… СБ… Что делать?
— А ни хера делать не будем. Это, Серег, не твоя машина была.
Так и не знаю, кто это был.
А тот, кто поцарапал мою авто, оказался сраным инкогнитом, не оставившим контактов.
Напа-Наполеон
В те времена, когда я был настолько маленький, что верил про детей, которые рождаются от специальной таблетки, у наших знакомых жил попугай.
В силу прошедших лет, которые пылесосом прошлись по моему и без того не сильно одаренному мозгу, я не помню марки попугая. То ли жако, то ли еще какая африканская экзотика, не помню и напрягаться не буду. А вот ФИО его помню, будто вчера только расстались. Звали этого паскудного птаха — Напа. Я вот сейчас, вспоминая Напу, просто диву даюсь, как иной раз точно, прямо в мозжечок, попадает данное кому-нить имя. Напа — это сокращенное имя… От кого бы, вы думали? От Наполеона! Ни больше ни меньше. Как говаривал мой знакомый дворник, вот такие-то сраные ёжики…
Этот Напа-Наполеон был ростом мне по колено. На голове топорщилась неудачная прическа от парикмахера-пэтэушника. Прическа росла из головы, которая своей пустотой иногда пугала даже хозяев Напы. Теперь я точно знаю, на пустоте не может вырасти ничего. Кроме перьев. Лапы были когтисты, сморщены и вечно скрючены в жадном порыве что-нибудь ухватить. Клюв был огромен и кривоват. Он рос прямо из середины головы, и я, честное слово, раньше думал, что попугай, прежде чем выйти на волю, пристегивал клюв перед зеркалом.
Жила эта туша под кроватью. Вообще-то она жила во всей квартире, но любимым было место под кроватью. Причем никто не мог объяснить загадочное, а именно: щель между полом и дном кровати была сантиметров двадцать, а этот фокусник, рост которого полметра, умудрялся появляться из-под нее в полный рост. Не иначе мог складываться, как секционная удочка.
Собственно, и не стоило бы про него писать, попугай как попугай. Ну туповатый, ну злобливый. Да тут людей половина таких. Но этот вурдалак имел одну весьма поганую особенность своего попугайного характера. Эта тварь, когда приходили гости, тихо-тихо сидела под диваном и, улучив момент, выскакивала пешком и в полной тишине неслась за ногами, обутыми в домашние тапки, и злобно клевала их.
Причем подлый Напа клевал только в ноги, потому что летать не умел и клевал туда, куда позволял его рост.
Те гости, которые уже ранее попадали на Напин клюв, были начеку и частенько уворачивались от хитрого партизана. Но Напа был оптимистом и не унывал. После бесплодной попытки сунуть носом в чужую ногу, он отворачивался и гордо семенил в свое убежище.
Хозяева выписывали много газет (помните, тогда все много выписывали), но ни разу ни одной не выкинули. И в квартире этих газет не было. Поначалу все думали, что эта агрессивная животная жрет их, и со дня на день ожидали заворот кишок, но проходил месяц, потом второй, а кишки все никак не заворачивались. Мозги да, заворачивались серпантином, а вот кишки ну никак. А газетки пропадали.
Но потом все открылось. В ожидании гостей этот поддиванный Наполеон утаскивал свежие и не очень газеты, рвал их в полной тишине на мелкие клочки и складировал у себя под диваном. На фига ему было нужно столько мелкой макулатуры, непонятно. Может, нервы он так успокаивал, а может, своими кривыми руками пытался гнездо свить, не знаю. Но теперь раз в полгода под негодующее бурчание Напы диван отодвигался и весь его материал для релаксации без сожаления выкидывался на помойку. Все два мешка из-под картошки.
После чего Напа судорожно, с каким-то совсем не попугайным клекотом и нехорошими подозрениями стремительно бежал к себе под диван и, не обнаружив ни единой бумажки, с горя шлепался на задницу и в течение двух дней что-то бубнил и тихо матерился.
А потом опять начинали пропадать газеты.