Горячие точки на сердце Михановский Владимир

— Что такое?

— Отдельных наших ребят, которых карачаевцы да чеченцы захватывают в плен, они заставляют принять ислам.

Генерал побарабанил пальцами по столу.

— Дело скверное. Хорошо, что сказал, Сергеич. Займусь этим делом, поговорю с командирами. — И после продолжительной паузы добавил: — Слушай, может просто это военная хитрость?

— Как так?

— Ну, для того, чтобы выжить, приняли мусульманство, а вернутся домой — откажутся от него.

Помощник покачал головой:

— Не так все просто, товарищ генерал. — Чеченцы не так просты.

— Силком заставляют?

— Кровью замазывают. Чтобы приняли в новую веру, солдат должен собственноручно убить товарища и отрезать ему голову. И все это снимают на видео…

Генерал нахмурился:

— Первый раз о таком слышу.

— А это ваххабиты недавно придумали. Это они называют — верность на крови.

Весть о том, что из Пешавара под видом груза 200 прибыла снайперша, мигом облетела отряды моджахедов.

Старший шейх Магомет-Расул, отличительным признаком которого была заячья губа, разместил ее в своем доме, добротном, двухэтажном.

Выбирая разные поводы, те, кто был свободен, заглядывали в дом, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть на гостью, посланную сюда самим Верховным шейхом.

Девушка сидела за столом и ела большой ломоть белого хлеба, запивая его мацони. На любопытных она не обращала никакого внимания. Только что она побывала в бане, и щеки ее еще пылали жаром.

Время от времени она обменивалась короткими фразами с Магометом-Расулом: язык она немного выучила в Афганистане. Снайперскую винтовку-автомат, привезенную в цинке, она положила рядом с собой на стул, и время от времени поглаживала ствол, будто это была голова разлегшейся собаки.

Честно говоря, шейх был разочарован, встретив Елену.

Перед ним из открывшегося цинкового контейнера предстала женщина хоть довольно юного возраста, но с измученным лицом, на котором пережитые невзгоды оставили свой нерадостный след.

Совсем не такой виделась она в мыслях, возникших после беседы с Верховным шейхом. Что делать? Так происходит довольно часто, когда хрупкая мечта сталкивается с суровой действительностью.

Елена дичилась людей, была мало разговорчива и большую часть проводила на стрельбище, стреляя из привезенного снайперского оружия. Цели она выбирала различные — и неподвижные, и движущиеся. Стреляла она превосходно, и Магомет-Расул, несколько раз наблюдавший ее стрельбу, остался доволен. Правда, делал он это тайком, спрятавшись за скалой, поскольку девушка была резка на язык и за словом в карман не лезла.

И все-таки он был доволен ее приездом: с местными моджахедами у него сложились несколько напряженные отношения, произошедшие из-за того, что приходилось постоянно делить материальную помощь, поступающую из-за границы. А помощь эта стала в последнее время достаточно скудной, и полковник, руководивший военными операциями моджахедов, за каждое выполнение требований духовного руководителя требовал себе определенную мзду как в долларах, так и в излишней самостоятельности, и это выливалось в мало приятные конфликты.

Рукайтис же была в полном распоряжении шейха, который взял целиком на себя проведение важной и деликатной миссии по устранению нового полпреда президента, прибывшего в Карачаево-Черкесию.

И невдомек было Магомету-Расулу, полагавшему себя человеком весьма проницательным, что черты, которыми отличалась приезжая снайперша, были наносными, ей вовсе не присущими. Это было чем-то вроде мимикрии, защитной оболочкой, которой женщина защищалась от любых внешних попыток вторгнуться в ее в ее внутренний мир.

Необходимо сказать, что такая оболочка была не прихотью, а суровой необходимостью, диктовалась жизненными обстоятельствами. Первое из было — повышенная чувственность, которая явилась следствием омерзительного поведения начальника поселка ссыльных, которого ссыльное население именовало комендантом концлагеря. Вторым же обстоятельством была ее неудержимая тяга к спиртному, тяга, от которой сумел ее исцелить личный лекарь Бен Далена.

Когда она закончила курс лечения, мусульманский доктор сказал ей очень памятные слова:

— Запомни, дочка, ты не излечена от алкоголизма. Тяга к спиртному — в любых его формах — только дремлет в твоих клетках. Она подобна хищному зверю, который дремлет в своей берлоге. Точнее — мириадам зверей, которые затаились каждый в своей клетке. Эти звери только слегка одурманены — в результате курса лечения, который ты успешно прошла…

Ты видела когда-нибудь водоем, покрытый льдом? — спросил неожиданно убеленный лекарь.

— Ну, видела, с недоумением ответила молодая женщина. — Сначала — в

Эстонии. А потом, — в ссылке, в Сибири… Там очень долгая и суровая зима…

— Так вот, запомни, дочка: ты как бы идешь по жизни как по такому водоему, покрытому тонкой корочкой льда. Если будешь вести тихий, размеренный образ жизни — беда тебя минует. Тебе понятно?

— Какая, доктор, может быть размеренная, тихая жизнь у снайпера, который постоянно имеет дело с оружием, пулями и смертями?

Старик взял ее руку и сказал:

— Может, дочка. И прежде всего потому, что ты сама выбрала путь справедливой мести неверным, которые измывались над тобой. Это понятно?

Элен кивнула.

— Ощущение верности иэбранному пути должно дать тебе, новообращенной мусульманке, твердость и незыблемость духа. Только молись в трудные минуты Аллаху, и он поможет тебе. И помни, помни каждую минуту, дочка, что лед под тобой тонок и грозит обломаться.

Так закончил лекарь свое напутствие.

…Выгрузка цинка вч аэропорту прошла без сучка и задоринки. Время от времени, не так уж и редко, на посадочную полосы приземлялись самолеты с печальным грузом, так что и этот не вызвал у должностных лиц никаких подозрений, тес более что все сопроводительные документ ы были вы полоном порядке.

Встречающие бородачи взяли груз на плечи и размеренным шагом понесли его к видавшей виды «Газели», стоявшей поодаль.

Машина чихнула скверным бензином и помчалась в горы, которые начинались сразу за аэропортом. «Газель» остановилась в высокогорном ауле, возле прочно поставленного двухэтажного дома, и те же почтенные бородачи, в чем-то неуловимо похожие друг на друга, отнесли аккуратный металлический параллелепипед в дом и поставили его пред непроницаемые очи шейха…

Когда подняли крышку контейнера, гостья легко выпорхнула из него и стала на пол, — словно с кушетки соскочила.

Она сразу узнала главного и сделала шаг к нему. Магомет-Расул раскрыл ей навстречу объятия, но женщина, как бы не замечая их, протянула ему руку.

— Елена Рукайтис, снайпер, — четко представилась одна. — прибыла сюда для выполнения особого задания.

— Вижу, вижу! Добро пожаловать. — Шейх состроил самую доброжелательную из своих улыбок и снова захотел было приобнять приезжую, но наткнулся на выражение ее бесстрастных серых глаз и ограничился тем, что немного задержал в своей руке ее холодную как ледышка ладонь.

— А у вас здесь прохладно, — заметила Елена, оглядываясь. — когда я грузилась в Пешаваре, там было за сорок.

Она прошлась по комнате.

— И дышится у вас легко, кислорода много. Как на Балтийском берегу, — добавила гостья.

Магомет-Расул начал что-то говорить, она, извинившись, вежливо перебила его:

— О делах завтра поговорим, хорошо? Немножко устала в дороге. И потом… говорят, горцы умеют устраивать хорошую баню. Я бы попарилась… Это возможно?

Перед тем, как накинуть в наскоро растопленной баньке дверь на крючок, она спросила:

— Мой объект на месте?

— Да.

— Ну и ладушки, — заключила она, захлопывая дверь.

Поздно вечером, когда все улеглись спать, Элен послала эсэмэску Бен Далену. Это был единственный человек на земле, в которого молодая женщина была влюблена без памяти. Нет, не чувственной любовью, упаси Аллах! Она влюбилась в него чистой дочерней любовью, свежей и абсолютно нетребовательной. Этот человек вытащил ее, можно сказать, из пропасти, когда весь остальной мир от нее отвернулся. Он долго и терпеливо следил, как его личный лекарь лечил ее вконец изломанную психику. Далее он обратил ее в истинную вера, объяснив раз и на всю жизнь, что нет бога кроме бога, и Мухаммед — пророк его. И он поддержал ее страстное желание — отправиться на войну с неверными наказать этих русских, которые были одного поля ягодой с извергом-комендантом.

…Правда, в последние дни пребывания в подземном дворце Бен Далена ей в душу закралось ужасное подозрение, что Верховного шейха тяготит чрезмерная, по его мнению, слепая и дикая привязанность снайперши к своей высокой особе. И потому отбытие юной эстонки на войну с неверными почитал за благо. Она подсмотрела высокомерное и брезгливое выражение его лица, когда Верховный думал, что Элен не глядит на него. Она хотела тут же выразить нахлынувшие на нее чувства, но усилием воли сдержала себя, за что впоследствии мысленно себя благословляла, и не раз. Хорошо, что она тогда же не закатила истерику, ибо их отношения были бы навсегда испорченными.

Пусть все, думала она, остается так как есть; внешность соблюдена, а все остальное не имеет значения.

В послании по мобильному телефону, она сообщала, как долетела, как ее встретили и препроводили в высокогорный аул, поместили в лучшем доме, который занимал шейх, которого Верховный называл не именем, а придуманным им самим прозвищем Заячья губа. Дом большой, двухэтажный, беленый известью, совсем как на Украине, где она была однажды.

В конце она писала, что Заячья губа в местном отделении милиции выправил ей необходимые документы, и теперь она именуется Екатерина Ивановна Дрожжина. Документы хорошие, у любых проверяющих не должны вызвать подозрения: Магомет-Расул шепнул, что паспорт принадлежал русской женщине, которая вышла замуж за черкеса была убита хулиганствующими левацкими элементами, провозгласившими лозунг «Черкесия — для черкесов!». Так что оставалось только переклеить фотографию.

С утра мещанка Дрожжина взялась за дело, по которому, собственно, и приехала. Все тот же расхлябанный газик отвез ее в город. Он со включенным мотором ждал ее за углом, а а снайперша присоединилась к митингу, который непрерывно шумел на центральной площади столицы.

Сам шейх подробно описал ей внешность полпреда, которого Елена сразу узнала, будто знакома была с ним много лет. Рядом, не отставая ни на шаг, его сопровождал по виду местный человек, с которым они все время оживленно переговаривались.

Она приезжала несколько дней подряд, и досконально изучила, когда приходит сюда полпред Матейченков и где любит стоять.

К делу она привыкла относиться серьезно.

Назавтра полпред президента, не на шутку встревоженный утренним митингом, решил созвать общее совещание местных силовиков. Он сказал им, что ситуация в республике снова начала обостряться. И потому необходимо обсудить общие меры по ее стабилизации.

Силовики не сразу прониклись серьезностью момента.

— Зря беспокоитесь, товарищ Матейченков, — объявил министр внутренних дел республики. — Я за свой участок работы ручаюсь. Вернее, всегда ручался, — поправился он. — Посмотрим, как мой преемник будет справляться…

Все присутствующие знали, что сегодня он последний день на работе: с завтрашнего дня его сменяет новый министр внутренних дел, назначенный Москвой, с угрожающей фамилией Волкодав.

— Я был вчера на митинге, — перебил Матейченков, — он меня встревожил. Проанализировал выступления, они стали жестче, некоторые ораторы призывают к противозаконным акциям…

— Пустые разговоры.

— Сколько времени они длятся…

— Любят поговорить наши люди.

Генерал подождал, пока обмен репликами стихнет, и немного повысил голос:

— Кстати, всем вам настоятельно советую почаще бывать на митингах. Там вы услышите голос народа.

— Глас народа — глас божий, — вставил Завитушный, когда Матейченков сделал короткую паузу.

— Не зарывайтесь в бумаги, — продолжал генерал. — иначе и впрямь проспите царство божие.

— Зря беспокоитесь, товарищ Матейченков, — продолжал министр внутренних дел. — Я наших людей знаю, поверьте, не хуже, чем вы. А может, и лучше, — добавил он с вызовом, видимо, решив, что терять уже нечего. — Они поговорят и разойдутся. Митингуют, говорите? Тем лучше. Больше пара уйдет в трубу.

— В свисток, — поправил Матейченков.

— Тем более!

— Повторяю для всех: такие митинги могут обернуться кровопролитием, — повысил голос Матейченков.

— Наш народ хлебом не корми, а дай покричать, — примирительно произнес начальник Управления госбезопасности.

— Раньше такой возможности не было, теперь появилась, — поддержал его сосед. — Вот и дерут глотку с утра до вечера.

— Это для них вроде бесплатного театра.

— Но приструнить надо — это точно, — согласился начальник таможни. — товарищ представитель президента прав — а то совсем на голову сядут, дело нехитрое.

— Слишком много свободы дали.

— Я вас ознакомил с некоторыми оперативными данными, — продолжал Матейченков. — Вы сами убедились, что данные тревожные. У населения на руках слишком много оружия. Подчеркиваю, незарегистрированного. Необходимо, чтобы те, кто его незаконно хранит, отвечали по всей строгости закона.

— Вот пусть ваш Волкодав и отвечает за это, — огрызнулся обиженный министр.

Последняя реплика потонула в возмущенном хоре голосов — оказывается, генерал Матейченков затронул слишком больную тему.

— Оружие у горца — это традиция.

— Так повелось испокон веков.

— Шашка и пистолет — украшение джигита.

— Как охотиться без оружия?

— А от диких зверей защищаться?

— От человека лихого.

— Да разве кинжал на боку — это оружие, товарищ Матейченков? — вкрадчивым тоном произнес кто-то.

— А что же это?

— Просто атрибут одежды.

— Таким атрибутом можно глотку перерезать.

— А мы на что? Не допустим! — загомонили силовики, жестикулируя так, что для Матейченкова оставалось загадкой — как они при этом не задевают друг друга.

Неожиданно шеф местной госбезопасности поднялся, стал в картинную позу и произнес:

— Один ваш великий земляк, товарищ генерал-полковник, сто лет назад сказал:

— Стихи хорошие, и я их тоже знаю, — улыбнулся Матейченков, — но бездействовать мы не можем.

Он встал, прошелся по комнате:

— Все оружие, находящееся у населения, немедленно выявить и зарегистрировать для тех, кому оно положенное. Незаконное — изъять.

— Возможны эксцессы.

— На то вы и силовики, чтобы пресекать их. А не хватит возможностей — я помогу своими резервами.

— Но митинги разрешены!

— Они мирные.

— Сегодня да, завтра — нет.

— Можно задать вопрос, товарищ полномочный представитель? — спросил полковник — любитель стихов.

— Слушаю.

— Вот к нам на воеводство прислали Валентина Власова. Как вы лично полагаете, хорошо это для республики или не очень?

— Уверен, это толковое решение.

— А можно поподробнее, Иван Иванович? — попросил сидящий в первом ряду казачий атаман.

— За последние полтора месяца в республике накопилась масса нерешенных социально-экономических проблем, — сказал Матейченков. — Напомню вам коротко, о чем идет речь. Давно перестали выплачиваться пенсии, пособия по инвалидности, задерживается зарплата бюджетникам и так далее.

Собравшиеся кивали — они знали все это слишком хорошо, частенько и по собственному опыту.

— Этими вопросами не желают заниматься даже те, кому это положено по службе, — продолжал полпред. — Все предпочитают проводить время на митингах, благо они санкционированы.

Кто-то напомнил:

— А при чем тут Власов?

— Власов — человек, которому разрешить эту ситуацию по плечу.

— Вы уверены?

— Я его давно и хорошо знаю. Слушали утром его обращение в народу?

— Толковое выступление, — произнес казачий атаман.

— Слова у Власова с делами не расходятся, — кивнул генерал. — И еще одна штука, — генерал улыбнулся в усы. — У него налажены хорошие связи с высшими московскими чиновниками. А без этого в наше время все благие намерения уйдут в песок, — развел Матейченков руками, продолжая улыбаться.

Против этого никто не стал возражать.

— Я с Валентином Власовым долго вчера вечером разговаривал, — произнес Матейченков. — Собственно, мы почти всю ночь проговорили. Между прочим, он сообщил мне приятную для всех нас новость. Пока это секрет, но вам, коллеги, могу сказать. Он приехал не с пустыми руками — выбил из правительства для Карачаево-Черкесии 28 миллионов рублей.

— Неплохо на зубок.

— А это реально?

— Где эти деньги?

— Улита едет, когда-то будет.

Матейченков сказал:

— Деньги уже переведены, и я сам прослежу, чтобы они пришли в срок, не задержались в пути.

Люди оживились:

— Силен мужик.

— Народу сразу полегчает.

— Главные прорехи заткнуть…

— Но этими миллионами дело не ограничивается, — продолжал генерал, когда шумок утих. — Власов разработал для республики целую экономическую программу, и твердо намерен проводить ее в жизнь. Он подробно рассказывал мне о ней.

— С Власовым, глядишь, и разрубим гордиев санузел, — брякнул Завитушный, однако его шутка осталась незамеченной.

— Большая программа-то?

— Трудная. Но вполне осуществимая, если все возьмемся дружно.

— С Власовым ясно, — сказал уходящий министр внутренних дел. — Но зачем нам подсунули Волкодава?

— Так решила Москва.

— Неправильно решила! — загорячился главный милиционер республики. — Я говорю так не потому, что он придет на мое место, хотя по-человечески это обидно.

— Так в чем же дело?

— Вам, наверно, неизвестно, товарищ Матейченков, что Волкодав уже побывал на этой должности.

— Я это знаю.

— Но не знаете того, что его ненавидела вся Карачаево-Черкесия.

— За что?

— Было за что, — веско произнес казачий атаман. — Будет желание — расскажу вам подробно.

— И в центре это известно, не сомневаюсь, — произнес начальник госбезопасности. — Жалобы населения туда буквально рекой текли Почта не справлялась.

— Что же это получается, люди добрые?

— Левая рука Москвы не ведает, что творит правая.

— Как всегда.

— Приказы не обсуждаются, — пресек дискуссию генерал Матейченков. — Сейчас выработаем и примем распоряжение о регистрации и хранении огнестрельного и холодного оружия на территории республики. У меня готовы основные тезисы..

— А когда оно вступит в силу?

— С момента принятия.

… Но все это будет завтра, а сейчас они вдвоем — Матейченков и Завитушный — сидят за угловым столиком в уютном полуподвальчике, где и в полдень прохладно, и где пахнет терпким молодым вином. Они едят тушеную баранину с чесноком и ведут неспешный разговор.

— Здесь подают хорошее вино, из виноградников Приэльбрусья, — сказал Завитушный. — Возьмем кувшинчик?

— Не надо. Будем толковать на трезвую голову.

— Вино сухое, — убеждал Сергеич. — Можно сказать, безалкогольное…

— Если уж пить, то не безалкогольное вино, а безалкогольную водку, — пошутил Матейченков.

Завитушный пожал плечами. Ограничились зеленым чаем.

Меню заменяла бумажка, исписанная от руки корявыми буквами.

— Это что за вода минеральная?

— Наверно, из гор привезли, — произнес Завитушный. — У нас там много целебных источников.

Хозяин заведения, который сам вызвался обслуживать уважаемых гостей, торжественно объяснил, что это карачаевская минеральная вода — лучшая в мире.

— Чем же она лучшая? — поинтересовался Матейченков.

Хозяин прижал руки к груди:

— Она не только излечивает все болезни, но и предупреждает их появление.

— Ее исследовали?

— Зачем исследовали? Ее сотни лет пили карачаевцы и другие народности, и все, кто пил, были здоровы, никогда не болели.

— Аргумент железный, — решил Матейченков. — Возьмем, пожалуй, пару бутылочек на пробу.

Минеральная вода, поспешно принесенная хозяином, честно сказать, разочаровала Матейченкова. Бутылки были не запечатаны, без этикеток, а сама водица была несколько мутноватой и при этом сильно горчила.

Хозяин разлил им в стаканы. Когда он отошел, оба сделали по глотку и переглянулись.

— Ну, как тебе наша минералка? — спросил Завитушный.

— По-моему, ее набрали в ближайшем арыке.

— Иван, ты не прав, — покачал головой Сергей Сергеевич. — Хозяин — человек добросовестный.

— Может быть.

— К твоему сведению, в наших горах есть несколько первоклассных минеральных источников, но они находятся в первобытном состоянии.

— Можно создать курорт?

— И получать огромный доход.

— А что мешает?

— Безалаберность наша. Ну, а сейчас сам видишь, что в республике творится.

— Да уж вижу.

— Может быть, когда-нибудь… — Не договорив, Завитушный махнул рукой.

— Ничего, зато мы с тобой теперь гарантированы от всех болезней, — заметил генерал, допивая свой стакан. — Правда, если хозяин брал воду из источника, а не в ближайшей канаве.

Завитушный пожал плечами:

— Пути частного предпринимательства неисповедимы. Хотя, судя по цене, вода все же из источника.

— Блажен, кто верует.

— Вода не утоляет жажды:

Я, помню, пил ее однажды, —

с чувством процитировал Завитушный.

Матейченков отодвинул пустую тарелку, откинулся на стуле. С обедом, состоявшим из одного блюда, было быстро покончено. Только целебная, хотя и подозрительная минеральная вода осталась недопитой в обеих бутылках.

— Послушай, Иван Иванович, — неожиданно произнес Завитушный. — Я давно хотел спросить тебя…

— Спрашивай.

— Что думаешь о положении в Карачаево-Черкесии?

— В какой сфере?

— В целом.

— Ничего себе вопросик… — покачал головой Матейченков. — Как говорится, на засыпку.

— И все-таки.

— Положение хреновое, сам понимаешь, — вздохнул генерал. — перечислять не буду.