Первый после бога Ахманов Михаил
Кивнув, Батлер направился к своему отряду, а Питер Шелтон, не забывая следить за испанским фрегатом, осмотрел с квартердека корабль. Люди были готовы к бою. Почти два десятка стрелков под водительством Айрленда уже выстроились вдоль бакборта, и еще столько же, с гранатами и факелами в руках, стояли за спинами мушкетеров. Дюжина пушкарей Тома Белла ожидала команды на орудийной палубе, и еще десяток висел на реях и вантах, чтобы спустить паруса за миг до того, как корабли соприкоснутся бортами. Восемь шестнадцатифунтовых орудий, две легкие пушки на верхней палубе и семьдесят без малого человек… Это были все силы, на которые Питер мог рассчитывать. Он знал, что испанцев втрое больше и что одним-единственным залпом они могут сбить мачты «Амелии» и продырявить корпус его корабля. Конечно, если он им это позволит.
Веселая злость охватила Шелтона, злость и одновременно пьянящее чувство собственного могущества. Здесь, на борту «Амелии», он был повелителем жизни и смерти, был божеством, державшим в руках судьбы множества людей; он мог послать врагу громы и молнии, пламя и свинцовый град, ответить на враждебное деяние точно таким же ударом, жестоким, грозным и неотвратимым. Он будто слился со своим кораблем, ощущая, как раскачивается под ногами палуба, как режет волну форштевень, как паруса, наполненные силой ветра, несут «Амелию» вперед и как, насытив утробу порохом, пробуждаются от сна ее орудия.
Сверкнул огонь, фрегат вновь окутался дымом. Ядра вспенили воду в кабельтове от «Амелии», и это означало, что испанца можно достать. Английские пушки были дальнобойнее и перезаряжались вдвое быстрее; бриг имел меньше орудий, но мог ответить двумя залпами на каждый вражеский. Испанский корабль шел сейчас в бейдевинд на северо-запад, опережая «Амелию» ярдов на пятьсот и развернувшись к бригу бортом, чтобы вести огонь мощью всей бортовой батареи. «Амелия» упрямо двигалась по ветру на север, и вражеские канониры могли видеть только ее бушприт, кливера и паруса на фок-мачте. Для испанцев площадь обстрела была невелика, но и Шелтон не мог пустить в ход свои шестнадцатифунтовые орудия.
Дождавшись, когда на шкафуте и шканцах фрегата построятся мушкетеры в кирасах и блестящих шлемах, он велел рулевому взять четыре румба к весту. «Амелия» развернулась, хлопнули паруса, волна приподняла корабль, и в этот миг Шелтон выкрикнул:
– По мачтам и палубе… правым бортом… огонь!
Бриг содрогнулся, дым и едкий запах пороха поплыли в воздухе, и четыре ядра, под свист и улюлюканье команды, обрушились на галион. Строй мушкетеров сломался, часть фигурок в шлемах попадала, другие укрылись за фальшбортом. Одно из ядер ударило в надстройку на юте, проломив толстые доски обшивки.
– Всё… Теперь нам конец… – уныло пробормотал кузен Руперт.
Приказав ему заткнуться, Шелтон вернул корабль на прежний курс. Испанцы снова дали залп бортом, и их снаряды опять ушли в воду – на этот раз в двухстах футах от «Амелии». Капитан прикинул, что орудия на фрегате перезаряжают куда медленнее, чем канониры Белла; кроме того, галион был неповоротлив и уступал его кораблю в маневренности. Пожалуй, распустив все паруса и двигаясь по ветру, фрегат смог бы угнаться за «Амелией», но лавировать с тем же изяществом и легкостью испанцам мешал громоздкий, тяжелый и неуклюжий корпус их галиона.
– Мы готовы, капитан! – долетел до Шелтона голос Томаса Белла.
– Четыре румба влево, Сазерленд! – скомандовал Питер. – Сбей им мачту, боцман! Правым бортом… огонь!
Не дожидаясь, пока снаряды долетят до фрегата, он велел развернуть «Амелию» к осту и стрелять с левого борта. Эти залпы были еще удачнее: ядра сшибли стеньгу на грот-мачте вместе с грот-бом-брамселем, проредив заодно строй мушкетеров. Стеньга с реями и парусом свалилась вниз, повиснув на снастях такелажа над головами испанских моряков. Питер видел, как разбегаются испуганные стрелки, как на мачту полезли марсовые – резать и рубить канаты.
– Отличный выстрел, – одобрительно произнес Мартин Кинг за спиной капитана. Мартину еще не приходилось управлять кораблем в сражении, и он большей частью наблюдал да помалкивал.
– Отличный, – согласился Шелтон, прислушиваясь, как люди Тома Белла заряжают пушки. Потом спросил: – Скажи, как нам действовать теперь, Мартин? Что бы ты сделал на моем месте?
– Зашел бы с кормы, – сказал второй помощник. – А затем – борт к борту, и на абордаж!
– Верное решение, но мы поступим еще хитрее – дождемся залпа. Они долго возятся с пушками… За это время можно обедню отслужить.
Питер отдал команду рулевому. Теперь «Амелия», подгоняемая ветром, двигалась на всех парусах прямо на испанский галион – четыреста ярдов… триста… двести… Решив, что пушки на фрегате перезаряжены, капитан велел повернуть вправо на восемь румбов, подставив на мгновение борт корабля под вражеские выстрелы. Над морем раскатился гром, засвистели ядра, вздымая фонтаны брызг, но бриг развернулся снова, оказавшись в половине кабельтова за кормой противника. Корма и высокая надстройка с вычурной резьбой и большими застекленными окнами стремительно надвигались на «Амелию», и тут заговорили палубные орудия. Стекла разлетелись, обломки дерева взмыли в воздух, фальшборт из фигурных столбиков рухнул на палубу, и Питер услышал, как вопят раненые – должно быть, задело рулевых или кого-то из испанских офицеров.
– Спустить паруса! Три румба влево! – выкрикнул он. Бриг скользнул в дюжине ярдов за кормой испанца, и тут же – новая команда: – Три румба вправо! Бросай крюки! Тяни!
Над высоким бортом фрегата замаячили головы в шлемах, Айрленд велел стрелять, но звук мушкетного залпа перекрыли рев и грохот пушек – канониры «Амелии» послали ядра прямо в распахнутые порты вражеского корабля. Там, на орудийной палубе, что-то рвануло, взметнулся рыжий язык огня, в страхе закричали люди; борт фрегата приблизился на расстояние протянутой руки, раздался скрежет трущейся обшивки, потом – голос Батлера:
– Гранаты! Поджигай… бросай!
Три десятка снарядов пронеслись над головами стрелков «Амелии» – они, побросав мушкеты, уже карабкались на палубу испанца, упирались ногами в крутой борт и подтягивались на канатах. За ними подступал отряд Батлера – клинки в зубах, пистолеты за поясами. Боцман высунулся из люка, и Питер помахал ему рукой – мол, с пушками дело закончено, пора браться за тесак. Белл осклабился, выскочил на палубу, гурьба канониров полезла следом. Паруса «Амелии» упали, и теперь фрегат тащил ее за собой, медленно разворачиваясь под ветер. Сидевшие на реях матросы скользили по снастям вниз, прыгали на палубу испанца. Сухой треск пистолетных выстрелов, звон стали и оглушительный рев: «На абордаж! Бей, бей!» – раскатились над морем, откликнувшись эхом в прибрежных утесах.
Шелтон повернулся к братцу Руперту.
– Хочешь почесать клинок об испанские ребра? Тогда за мной!
Квартердек «Амелии» был чуть выше палубы фрегата. С тесаком и пистолетом в руках Питер пролетел над узкой полоской воды, зная, что Мартин Кинг и Пим прыгнули за ним. Выстрелив в испанского солдата, он ударил тяжелым клинком смуглого усача в шляпе и малиновом камзоле – видимо, из офицеров, – выбил у него шпагу и рубанул поперек шеи. Почти вся команда «Амелии» была уже здесь и резала ошеломленных испанцев. Питер видел яростные лица Ника Макдональда, Престона, Дигби, Смарта и других; они шли по трупам мушкетеров, погибших от гранат и ядер, добивали раненых, рубились с выжившими, но таких было немного, десятков пять или около того. Прямо перед ним Айрленд сцепился с двумя мушкетерами; его тесак мелькал с такой скоростью, словно у старого пирата было четыре руки, и в каждой – по клинку. Левее, оттесняя испанцев к носовой надстройке, рубился Дерек Батлер со своим отрядом; сквозь звон стали, выстрелы и топот Шелтон расслышал его рев: «Вперед, джентльмены! Бей псов-папистов! Во имя Царя Небесного! Клади их рожами в дерьмо!»
Увлекая за собой Мартина, Пима и две дюжины бойцов, Шелтон повернул направо, к бизань-мачте и квартердеку. Его люди рассекли толпу врагов надвое: большая часть откатилась на бак, меньшая – и среди них офицер в блестящей кирасе и шлеме с султаном – защищала подступы к кормовой надстройке. Похоже, испанцы уже справились с ошеломлением и бились теперь с упорством обреченных, медленно, шаг за шагом, отступая по залитой кровью палубе. У них, как и у моряков с «Амелии», не было времени перезарядить пистолеты, и сейчас над галионом разносился только лязг клинков, хриплое дыхание сражавшихся и проклятия тех, кого ужалила шпага или достал тесак.
Питер уже видел за спинами испанцев высокую, в три этажа, надстройку, трапы, что вели на квартердек, и балкон с перилами на резных столбиках, когда испанские солдаты вдруг подались назад. Его люди, словно по команде, тоже остановились; никто из них не был убит или серьезно ранен, а у врагов потери были изрядные – на палубе валялись три покойника и еще трое истекали кровью. Прикончить десяток оставшихся в живых – дело времени, и не очень долгого.
Перед ним с обнаженной шпагой в правой руке и кинжалом в левой стоял офицер в кирасе. Шлем с испанца сбили, и его темные, с проседью волосы падали на плечи; по каплям пота на висках и тяжелому дыханию Шелтон понял, что противник утомлен, но взор его был твердым, и сдаваться он не собирался.
– Хорхе де Сабато, – прохрипел испанец. – Я главный сеньор… главный командовать на этот судно. Какой ваше имя? Мой меч – для ваших услуг.
Английский у него был хуже некуда.
– Не затрудняйтесь, капитан, я говорю по-испански, и меня зовут Шелтон, негоциант с Ямайки, – молвил Питер. – Прикажите вашим людям прекратить сопротивление. Я не стану бросать их связанными в море, а просто высажу на берег. Клянусь в том Девой Марией и Сыном Божьим, в которого мы оба веруем!
– А корабль? Мой корабль? – каркнул де Сабато.
– Уже не ваш. Корабль – мой.
– Не бывать тому! Не бывать, проклятый еретик!
Шпага де Сабато нацелилась в грудь Шелтона. Он отбил выпад, увернулся от кинжала и стукнул плашмя тесаком по кирасе испанца. Глухой лязг металла раскатился над палубой.
– Возможно, я еретик, но Господь сегодня на моей стороне, – произнес Питер, раз за разом отбивая удары шпаги. – Смиритесь, дон Хорхе! Ваша жизнь и жизни ваших людей – хорошая цена за этот корабль.
Испанец не ответил, берег дыхание и по-прежнему пытался достать Шелтона клинком или лезвием кинжала. «Длить схватку – слишком опасная игра», – подумал Шелтон. Они сошлись в ближнем бою на пятачке между бизанью и кормовой надстройкой, места для маневра не хватало, а де Сабато мастерски владел кинжалом. Обезоружить его не удавалось.
– Последний раз предлагаю… – начал Питер, и тут за его спиной раздался выкрик Дерека Батлера:
– Кончай с ним, капитан! У них пробоина, и в трюме полно воды! Лоханка потонет, и мы не успеем ее обшарить!
Должно быть, де Сабато понял Батлера – оскалился, что-то злобно прохрипел и попытался ткнуть Шелтона кинжалом в ребра. Отступив, капитан нанес удар тесаком. Конец длинного тяжелого клинка пришелся точно над кирасой, между шеей и плечом; глаза испанца закатились, и он без звука рухнул на палубу.
– Слишком несговорчивый… – пробормотал Питер и махнул солдатам окровавленным лезвием. – В шлюпки, живо! И убирайтесь отсюда к дьяволу!
Повторять ему не пришлось – три шлюпки с плеском упали в воду, в них полезли уцелевшие испанцы, а победители принялись торопливо обыскивать галион. Мартин, не принимавший участия в этом увлекательном занятии, доложил о потерях: раненых – восемнадцать, но все выживут, убитый – один, ирландец Ник Макконехи. Жаль, что не Макдональд, мелькнуло у Питера в голове. Впрочем, Макконехи тоже был не подарок.
Появился Стивен Хадсон со своим лекарским сундучком и бутылью рома для прижигания ран, но никто не спешил к нему на перевязку – все, здоровые и раненые, рылись в офицерских каютах и трюме, ворочали убитых, сдирали одежду и украшения, тащили на «Амелию» шпаги и мушкеты, бочки с вином, корзины с сушеными фруктами и маисом, соленую рыбу в мешках, бутыли с маслом, шляпы, ремни, сапоги и прочее, что подвернется под руку. Взрыв на пушечной палубе, куда угодило ядро с «Амелии», разворотил обшивку галиона, и он уже начал опасно крениться. Заметив это, Шелтон велел перебираться на бриг и отцепить абордажные крючья. Подняли паруса и не успели отойти на три кабельтова, как мачты испанского корабля скрылись под водой.
Батлер и Том Белл приступили к осмотру добычи, но, если не считать оружия и мелких вещиц из золота и серебра, ничего ценного на галионе не нашлось. Корабль явно снаряжали для боя, а не для перевозки грузов; в трюме – порох, ядра, пресная вода и продовольствие, в каютах офицеров – личные вещи и кошельки со скудным содержимым. Правда, Брукс и Найджел Мерфи разыскали сундук – вероятно, с корабельной казной, – который прятался под койкой капитана. Сейчас его стерег Руперт Кромби – стоял в своем розовом камзоле над сундучком, не подпуская к нему любопытных. Среди толпы полуголых моряков с почерневшими от пороха лицами он был похож на попугая в стае воронов.
Питер Шелтон кивнул боцману.
– Открывай, Том. Надеюсь, тут хватит, чтобы отслужить заупокойную по Макконехи.
Боцман сбил замок и откинул крышку. Поверх всего в сундучке нашелся широкий плоский ларец из кампешевого дерева, под ним – шляпа, сапоги и парадный мундир покойного Сабато, отороченный золотым галуном, а на самом дне поблескивали талеры. Но не очень много, решил Питер, заглянув в сундук.
– Тут и тысячи песо не будет, – промолвил он и покосился на первого помощника. – Нельзя сказать, что мы разбогатели.
– Дьявол с деньгами, не в них дело, – отозвался Батлер. – Ублюдки стреляли первыми, и мы их порешили! Пустили на дно вместе с лоханкой! Укокошить папистов – заслуга перед Господом!
– Тут еще шкатулка, – заметил братец Руперт, с надеждой поглядывая на ларец. – Может, в ней изумруды или жемчуг… Изумрудов сюда влезет на сто тысяч фунтов… даже на сто пятьдесят, если камни хорошего качества.
– Ну, поглядим, – сказал Шелтон, изучая содержимое ларчика под алчными взорами команды. Там были многократно сложенные листы из плотной бумаги, и, развернув первый, Питер присвистнул. – Карты! Острова и побережье до самой Панамы! Для нас это подороже изумрудов!
– Нет ничего дороже камней, – с кислым видом произнес кузен. – Разве только карта с прямым маршрутом к…
Локоть Мартина врезался Руперту в ребра, и он прикусил язык.
Моряки, разочарованно вздыхая, разошлись, за борт полетели ведра на веревках, люди стали мыться, чистить оружие, вспоминать недавний бой и спорить, кто прикончил больше испанцев. По палубе деловито сновал хирург, перевязывая раненых и оделяя их ромом: три глотка внутрь и один – на порезы и ссадины. Берт Айрленд пересчитывал испанские мушкеты и прятал их в кладовку, Белл и Джонс осматривали реи – нет ли перебитых случайным ядром. Мур, спросив у капитана разрешения, распечатал винную бочку и щедро наливал в подставленные кружки.
– Что делать с этим? – Мартин взглядом показал на серебро, их жалкую добычу.
– Пусть Батлер и Кромби подсчитают и раздадут команде, – распорядился Шелтон. – Надеюсь, выйдет по десять песо на душу. Тратить монеты все равно негде.
– Проиграют, – ухмыльнулся первый помощник. – То есть кто-то проиграет, кто-то выиграет, а потом пропьет пиастры в Порт-Ройяле. Все одно, останется с ветром в кармане! И поделом. Господь азартных игр не одобряет.
– Вспоминай об этом почаще, старина, – посоветовал капитан.
– Я помню, помню всегда, и после игры молюсь об отпущении грехов, – откликнулся Батлер и подмигнул братцу Руперту. – Раздадим монету, а потом и сами можем перекинуться в картишки… Что скажешь, красавчик?
Оставив их, Питер поднялся на квартердек, прижимая к груди ларец с драгоценными картами. «Амелия» шла быстро и ровно, будто бы бриг тоже очнулся от горячки боя и выполнял теперь привычную и главную задачу – нести людей по неверным водам морским, хранить их жизни в своей деревянной утробе, дружить с попутными ветрами и сражаться с бурей. В краткий миг прозрения Шелтон понял, какое это чудо – корабль под парусами, способный за несколько недель пересечь океан… конечно, если будет на то божье соизволение. И подумалось ему, что Бог направил ум и руку человека на строительство судов, дабы люди открывали мир, заселяли все его острова и континенты, чтобы мог мореход без боязни плыть из одной страны в другую, узнавать новое и делиться своим знанием. Вот для чего, а не для битв надоумил Господь строить корабли! И выходит, что корпус «Амелии», и ее вместительный трюм, киль и шпангоуты, палуба и мачты с парусами – всё от Бога, а пушки и порох, мушкеты и сабли, видно, от дьявола. Ибо лишь враг рода человеческого мог приохотить людей ко взаимному уничтожению и смерти!
«Зря я перебил испанцев, зря! – мелькнула мысль у Питера Шелтона. – Испанцы тоже люди, тоже божьи твари… А что поделаешь? Они ведь начали первыми…»
Остров Мохас. Апрель – май 1685 года.
Тридцать восемь градусов южной широты
Осень брала свое – с материка, с ледяных вершин, налетел знобящий ветер, море всколыхнулось, воды забурлили, из туч, окутавших небо, пролились холодные дожди. То был знак, что скоро грянут зимние шторма, и хоть в этих широтах не падал снег, льды не покрывали реки и листва не осыпалась с деревьев, приятным этот сезон не назовешь. Тем более подходящим для мореплавания.
Но схватка с бурным морем была проблемой Дэвиса, который ушел на тысячу миль вперед и, очевидно, уже пересек экватор или даже добрался до Панамского залива, где поджидали его Гронье с Пикардийцем. Наверняка не просто ждали, а шарили окрест, добывая в городках испанцев скот, вино, зерно и остальное пропитание. Разумеется, первый интерес был к звонкой монете, к слиткам серебра, к жемчугу и самоцветам, и не приходилось сомневаться, что их искали с большим усердием, подпаливая испанцам пятки и свершая над ними иные, столь же неприятные деяния. Так что пришедшие в ужас жители слали просьбы о защите вице-королю Перу, умоляя, чтобы тот снарядил войска и корабли – и, надо думать, этот владыка внял желаниям подданных. Иначе как объяснить отправку на юг флотилии, с которой бился Дэвис? И галион дона Сабато, встретивший, на свою беду, «Амелию»? И хоть лежали те корабли на дне морском, можно было ставить фунт против фартинга, что они у испанцев не последние, что пушек, пороха и солдат у вице-короля хватает и намыленных веревок тоже. Но это так же, как зимние шторма, было проблемой Эдварда Дэвиса, ибо «Амелия» пряталась в безопасном и укромном месте, в бухте на острове Мохас, где обнаружить ее без помощи чаек или особой божьей милости испанцы не могли.
К островку бриг подошел в последних числах апреля, гонимый волнами и ветром, изрядно потрепавшими корабль. Карты из сундука де Сабато были точны, и Питер Шелтон, взирая на прибрежные утесы, пальмы и отмель с индейскими челнами, пожелал испанскому капитану вечного блаженства – или хотя бы не больше сотни лет в чистилище. Он сделал это от всей души, так как понимал, что по записям старого Чарли мог искать островок неделями и не найти ничего, кроме бед, подстерегающих корабль в бурном море – в лучшем случае, сломанных рей и порванных парусов. Поэтому он испытывал к покойному Сабато искреннюю благодарность.
– Невелика земля, клянусь Господом, – заметил Батлер, изучая береговую линию в трубу. – Если не секрет, что мы тут будем делать?
– Зимовать, – ответил Шелтон. – Перезимуем, а заодно поищем проводника, чтобы отвел нас к нужному месту.
– На рудники Потоси? – Первый помощник ухмыльнулся.
– Именно туда, Дерек, именно туда.
Вместе с Кингом, Хадсоном и Кромби они стояли на квартердеке «Амелии», разглядывая островок. Команда, кроме управлявших парусами марсовых, рулевого Пима и Мэта Уэллера, который промерял глубину, столпилась по левому борту; все уже знали, что на этом клочке земли будет стоянка, а сколь долгая – зависит от божественного провидения и погоды. Впрочем, даже в осеннюю пору остров радовал глаз моряка – в отличие от безлюдных пустошей на континенте, мимо которых еще недавно плыл корабль, здесь росли пальмы и другие деревья, за отмелью и галечным берегом виднелся луг с сочной зеленой травой, а на лугу паслись какие-то твари, похожие на овец, но с длинными шеями. Но главное, остров был населен! Это сулило массу удовольствий, от свежего мяса и плодов до сговорчивых туземных девушек.
– Три румба влево, – скомандовал Шелтон рулевому и пояснил: – Здесь плохое место для стоянки, слишком открытое и рядом с индейской деревушкой. Обогнем остров. На севере есть бухта, защищенная скалами. Бросим якорь там.
Хадсон в удивлении уставился на капитана.
– Откуда вы это знаете, сэр? Про бухту, скалы и поселение индейцев? Разве вы бывали здесь?
– Я – нет, но мир полнится слухами. То, что видел один моряк, со временем становится известно всем.
– Значит, мы тут не первые, – удовлетворенно произнес Хадсон и, вытащив альбом, принялся зарисовывать виды острова.
Бриг неторопливо двигался в кабельтове от берега, а команда с увлечением обсуждала, съедобны ли твари, что пасутся на лугу, и будет ли их мясо похоже на баранину. Другой темой для разговоров были женщины; мореходы надеялись, что индеанки здесь не слишком уродливы, а их мужья не слишком ревнивы. Прислушавшись к этой болтовне, капитан нахмурился и крикнул:
– Боцман, заткни им рты! Пусть замолчат и слушают, что я скажу.
Кулаки у Белла были увесистые, и гул голосов быстро стих. Шагнув на верхнюю ступеньку трапа, Питер оглядел свою команду. Белл, Джонс, Айрленд, Сазерленд стояли впереди, за ними – еще пять десятков молодцов и дюжина марсовых, оседлавших реи… Брукс, Мерфи, Флетчер, Дигби, Кейн, Хокинг, Баррет, Хендлер по прозвищу Фартинг, Престон, Костакис, Бэнкс… Глядя на дерзкую рожу Ника Макдональда, Шелтон произнес:
– Никакого грабежа и никаких насилий над женщинами. Здесь живут араваки, искусные воины, и их в десять раз больше, чем нас. Все, что нам нужно, мясо, рыбу и овощи, мы обменяем. В трюме – ящики с ножами, тканями и ожерельями.
Том Белл повернулся к команде, упер пудовые кулаки в бока и гаркнул:
– Слышали, что сказал капитан? Все слышали, джентльмены, псы помойные? До каждого ублюдка дошло?
Джефф Престон, бывший каторжник, поднял руку.
– Вопрос, сэр.
Боцман уставился на него, поигрывая линьком.
– Какие вопросы, харя уголовная? Или ты слышал капитана, или я тебе зубы в пасть вобью!
– Полегче, Том, – сказал Шелтон. – Сегодня вопросы разрешаются. Говори, Джефф.
Престон поскреб темя.
– Если случится оплошка, сэр… ну там случайно…
– Если, сэр, случайно индейскую девку оседлаешь, – добавил Дигби.
– Или овца ихняя под ножик подвернется, – поддержал Кейн.
– Или в цене за морковь не сойдемся, и придется пальнуть из мушкета прямо в рыло, – пробормотал Макдональд.
– Да, сэр, именно так, – кивнул Престон. – И что тогда? Будет нам наказание?
Шелтон усмехнулся. Моряк, проделавший долгий путь в соленых водах, жаден до всего… Он понимал этих людей, знал их мелкие хитрости, и на всякую имелся у него ответ.
– Если, Престон, ты провинишься случайно, я тебя наказывать не буду, – молвил он, стерев с лица улыбку. – Бог не простит, если я повешу доброго христианина за индейскую девку или овцу… Нет, не простит, и я это не сделаю! – Питер выдержал паузу и продолжил: – Придется отдать ослушника аравакам. Пусть разбираются.
Мореходы зашумели. «Разбираются? А как?» – выкрикнул кто-то. «Да, сэр, скажите нам!» «Скажите, чего ждать от этих нехристей!» «Не тронут они нас, чтоб мне рома не пить! Что я, индейцев не видал!» «Верно, не тронут! Хоть язычники, а понимают, что испанцам мы враги!» «Ну, ежели девку там случайно… ну, бусы дать или зеркальце…»
– Тихо, – произнес капитан, и выкрики тотчас прекратились. Он бросил взгляд на берег, на скалистый мыс, который сейчас огибала «Амелия», и продолжил: – Разве испанец похож на англичанина, а англичанин – на голландца или француза? Нет, конечно, нет! Так и у индейцев. Араваки совсем не похожи на тех, что живут в Панаме или в Маракайбо. И наказание у них одно: виновника привязывают к столбу, вырезают печень и бросают ее псам. Но если кому-то больше нравится рея с веревкой, я не возражаю.
Мартин, стоявший за его спиной, хихикнул. Мартин всегда был рядом, когда приходилось сообщать команде что-то неприятное. Питер мог поклясться жизнью сестры, что руки Кинга сейчас лежат на пистолетах.
Он показал на близкий берег подзорной трубой.
– Мы будем жить с араваками всю зиму, так что ведите себя пристойно, джентльмены. И еще одно… Многие из вас знают испанский, и есть соблазн говорить на этом языке, так как индейцы его понимают. Так вот: ни слова на испанском! Испанцев здесь не любят, а про англичан, их врагов, не знают ничего. Если решат, что мы – сородичи тех, кто отнял у них страну и свободу, начнется свара. А это нам ни к чему.
– Со всем почтением, сэр, – сказал Берт Айрленд. – Не проще ли дать залп из мушкетов? Или пальнуть из пушки? Все индейцы, которых я повидал на своем веку, страх как боялись огнестрельного оружия.
– Думаю, эти не боятся. Среди них есть те, кто сбежал от испанцев, и они знают, что белый человек с мушкетом тоже смертен. Лучше нам не гневить бога и не искушать судьбу.
С этими словами Питер дал знак команде разойтись и вернулся на квартердек. Хирург с увлечением делал зарисовки, Батлер вел корабль вокруг острова, прислушиваясь к Уэллеру, промерявшему глубину, а братец Руперт, как обычно, скучал. Кроме дележа скромной добычи с галиона Сабато, у корабельного казначея других занятий пока не намечалось.
Впрочем, вид у него был обеспокоенный.
– Ты, кузен, говорил, что туземцы на этом острове весьма свирепы, – произнес Руперт Кромби. – Вырезают печень, швыряют собакам и все такое… Это правда или выдумки?
Шелтон молча пожал плечами. Понимай как хочешь!
– Если даже капитан немного сгустил краски, это сделано с благой целью, – заметил Мартин. – Власть капитана велика, но полезно добавить к ней каплю страха. Это удержит людей от необдуманных поступков.
– Но все же я хотел бы знать про печень. – Руперт приложил руку к животу. – Печень у меня одна, и это очень ценный орган. Когда я был в Лондоне, один знающий врач говорил мне, что печень насыщает телесные ткани особой желчью, без которой невозможны дыхание и пищеварение. А потому…
– Мошенник этот ваш врач, – молвил Хадсон, на миг оторвавшись от альбома. – Печень очищает кровь, и если ее вырезать, человек не проживет и минуты.
– Моя кровь не нуждается в очистке, – гордо заявил Руперт. Затем он склонился к уху капитана и прошептал: – Этот варварский обычай с вырезанием печени… Я не помню, чтобы в дневнике твоего предка об этом говорилось… Признайся, Питер, ты все выдумал, чтобы припугнуть наших голодранцев?
– Откуда ты знаешь, что написано у Чарли? – возразил Шелтон. – Ты его дневник не читал и судишь о нем с моих слов.
Руперт обиженно оттопырил губу.
– Не читал, это верно. Ты и твой отец поделились с Кромби, вашими компаньонами, не всем, что написал Чарли Шелтон.
– Не всем, но самым важным, теми сведениями, что могут спасти компанию от бакротства, – заметил капитан. – Остальное вас не касается.
Про печень, которую скармливают псам, старый Чарли ничего не сообщал, как и о других злодейских обычаях араваков. По его свидетельству, они были воинственным племенем, каждый мужчина отлично владел дубинкой, луком и копьем, и мореходы Дрейка испытали это на себе. Приняли их с миром, но затем у араваков возникло подозрение, что к ним заявились испанцы, и в результате стычки погибли люди из экипажа «Золотой лани» и несколько индейских воинов. Дрейк мстить не пожелал, и конфликт разрешился – каким образом, в дневнике Чарли не сообщалось. Он писал лишь о том, что подружился с индейцем Пиуараком, рассказавшим ему о таинственном городе среди неприступных вершин, от которого лежит путь к реке Урубамбе и дальше, по мостам над ущельями и через перевал, к джунглям и огромному водопаду, что низвергается с подпирающих небо утесов. Этот Пиуарак был не из местного племени, а являлся одним из беглецов, что приплыли на Мохас, устрашившись испанской власти и бога, которого привезли захватчики. Все обитатели острова относились к нему с благоговением, ибо он вел род от великого инки Атауальпы, предательски казненного испанцами. И был Пиуараку известен тайный путь, ведомый лишь немногим благородным инкам, а почему говорил он об этом с Чарли Шелтоном, в дневнике не было ни слова. Так ли, иначе, но он перечислил семь подвесных мостов, ведущих от Урубамбы к перевалу, где стоит каменный страж, воин с ликом ягуара; это изваяние – начало дороги к большой реке и водопаду, найти который нетрудно, так как грохот слышен за много миль. И если проникнуть за стену падающей воды…
«Амелия» обогнула скалистый мыс, за которым открылась небольшая бухта. Утесы, поднимавшиеся по обе стороны, прикрывали ее от ветров с континента и с океана; в глубине прятался неширокий, усеянный галькой пляж, упиравшийся в громадные валуны высотой пять-шесть ярдов, а над ними мотались на ветру кроны пальм и еще каких-то деревьев, похожих на разлапистые сосны. Судя по скудным описаниям прадеда, здесь бросила якорь «Золотая лань», и сэр Френсис устроил на берегу бивак, дав отдых своей команде. С той поры прошло столетие, но кто знал – может быть, на Мохасе живут потомки Пиуарака, хранящие тайну пути к сокровищнице инков. И, может быть, они поделятся этим секретом с правнуком старого Чарли…
– Глубина сорок три фута, сэр! – выкрикнул Мэт Уэллер.
– Спустить паруса, – распорядился первый помощник. – Белл и Сазерленд, к якорям! Бросать по моей команде!
Волны с шумом катили на берег, покрывая гальку белым кружевом пены, тут же таявшим на камнях. С утесов свисали буро-зеленые бороды лишайников, в лесу за скалами щебетали птицы, и им вторили чайки, метавшиеся над темной водой. Солнце, уже перевалившее зенит, казалось неясным призраком за пеленою туч, что громоздились на западном небосклоне. Было ветрено и прохладно; тучи, надвигавшиеся с океана, сулили дождь – возможно, сильное волнение или бурю. Но «Амелия» уже нашла надежную гавань; бриг неторопливо двигался к берегу, его паруса были плотно увязаны на реях, экипаж замер у шлюпок, поглядывая на твердую землю с опаской и вожделением. Остров Мохас приветствовал их птичьими трелями, рокотом волн, шелестом деревьев, но в этом хоре не было человеческого голоса. Впрочем, Питер Шелтон полагал, что за ними следит не одна пара глаз.
– Двадцать футов глубины! – доложил Уэллер, вытягивая линь с грузом.
До берега было рукой подать – примерно сорок ярдов. Первый помощник бросил взгляд на капитана, Шелтон кивнул, и тут же раздались слова команды:
– Отдать носовой якорь! Отдать кормовой якорь! Том, Дик, шевелитесь! Живее, черти!
Загрохотали цепи, корабль вздрогнул и, слегка покачиваясь, замер на темных водах бухты.
Индейцы пришли в тот же день, ближе к вечеру. Солнце еще висело над скалами, команда «Амелии» еще не успела разбить бивак, еще кипела в котлах похлебка, и Райдер Мур, прохаживаясь с важным видом у костров, пробовал варево и добавлял соли и перца, когда из зарослей выступили вооруженные копьями мужчины. Их было с полсотни, но Шелтон заметил колыхание ветвей позади отряда – там, очевидно, скрывались лучники. Что до копьеносцев, то они были мускулистыми и рослыми, в набедренных повязках из кожи, позволявших разглядеть сложную татуировку на груди и предплечьях. Эти люди не походили на краснокожих, обитавших в Панаме, устье Ориноко и других местах, где доводилось бывать Питеру Шелтону; он решил, что они крупнее и сильнее туземцев из тех племен и явно более искусны в обращении с оружием. В их глазах не читалось страха или опаски, они смотрели на пришельцев настороженно, но копья держали остриями вверх. Многие наконечники были железными, сделанными из ножей, другие – каменными или костяными.
Кивнув Мартину, Шелтон твердым шагом направился к середине шеренги, к сухощавому пожилому воину в пышном уборе из перьев грифа. За спиной капитана Батлер строил экипаж, негромко давая наставления: тесаки не вынимать, из мушкетов не целиться, но держать их наготове. С корабля, где остался боцман с пятью моряками, долетел характерный скрип – там разворачивали восьмифунтовое палубное орудие.
В пяти шагах от воина в перьях – очевидно, вождя – Шелтон и Кинг остановились. Капитан вытащил из-за пояса пистолеты и положил их на землю. Затем расстегнул ремень с тесаком и кинжалом, бросил его рядом с пистолетами и вымолвил на искаженном испанском:
– Приходить с миром. Просить: остаться на остров, пока соленая вода не будет снова тихой. Тогда плыть дальше.
Черты вождя были бесстрастны. Заметив это, Питер добавил:
– Мы не испанцы. Другой народ, совсем другой.
– Не испанец? – произнес аравак с гортанным акцентом. – Кожа белая, волос на лице, но не испанец?
– Нет, – подтвердил капитан. – Испанец наш враг.
За спиной вождя стоял человек, не похожий на других воинов. Он был на голову ниже рослых араваков, безоружен и стар – вероятно, ему исполнилось не меньше семидесяти, и годы прорезали морщины на его лице. С плеч старика спадала накидка из хлопковой ткани, но грудь была открыта, и на коже Шелтон не увидел татуировок. Его черты тоже казались другими, более утонченными – маленький рот с узкими губами, прямой нос, впалые щеки. Местный колдун, мелькнула мысль у Питера, колдун и, скорее всего, не аравак.
Старец коснулся руки вождя, затем показал на моряков с «Амелии» и что-то произнес. Кивнув в знак согласия, вождь снова заговорил на испанском:
– Пусть они поют. Твои люди. Пусть поют.
Питер переглянулся с Мартином. Они оба были в недоумении.
– Поют? Что?
– Бог белых людей любит песни, – уточнил вождь. – Пусть поют.
Повернувшись к Батлеру, капитан спросил:
– Ты знаешь какой-нибудь псалом, Дерек?
– По крайней мере, два или три, – ответил его помощник. – На старости лет я сделался очень богомольным.
– Пой, что вспомнится, а команда пусть подпевает.
– Разрази меня гром! Это еще для чего?
– Индейцы хотят послушать. Пой! Вдруг ты обратишь язычников в христианство.
– Это было бы великой заслугой перед Господом, – произнес Батлер и перекрестился.
Краем глаза Шелтон заметил, что вождь и старец в накидке внимательно следят за разговором. Знакомы с английским?.. Нет, вряд ли; на их лицах он не прочел понимания. Они внимали звукам чужого языка так, как слушают мелодию.
– Господь – Пастырь мой, – заревел Батлер, – я ни в чем не буду нуждаться!
– Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, – подхватил хирург. – Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…
Запели и другие – сначала Костакис, а за ним еще дюжина мореходов – в основном жители Порт– Ройяла, из старого экипажа «Амелии». Их резкие грубые голоса не походили на церковный хор, искусства им явно не хватало, зато пели с воодушевлением. Над водами бухты и каменистым берегом неслось:
– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.
Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни.
Мно-огие дни![29]
Псалом отзвучал. Старец, не похожий на аравака, внезапно выступил вперед, приблизился к Шелтону и положил ладонь на его плечо. У него были странные глаза – не черные, не карие, а скорее, густого янтарного цвета.
– Ты не солгал – вы другие белые, не испанцы. Возможно, те, кто приплыл на этот остров в старину. Говорят, среди них были люди со светлыми волосами, вот такими.
Старик показал на Мартина. Его испанский был настолько хорош, что Шелтон даже не уловил акцента. И речь его не походила на невнятный простонародный говор – он произносил слова четко, подобно священнику или образованному кабальеро.
Питер в изумлении приподнял брови.
– Ты поверить? Мы пели, и ты поверить? Но почему?
– Другой язык, не испанский, – пояснил старик. – Испанский знают вождь Кондор и еще несколько воинов. Все слышали, как вы говорили и пели на своем языке.
– Мудро… – пробормотал Кинг за спиной капитана. – Ушлый дед… С ним бы поосторожнее…
Вождь воткнул в землю копье, и воины-араваки повторили его жест. Очевидно, это являлось ритуальным знаком мира и добрых намерений, но Шелтон, помня о затаившихся в лесу лучниках, не велел своим людям отложить мушкеты. Путь к доверию долог, непрост и вымощен не словами, а делами.
Ткнув себя в грудь, вождь произнес что-то гортанное, длинное, непонятное. Потом перевел на испанский:
– Кондор, Парящий над Облаком, вождь араваков. Как твое имя, старший над белыми людьми?
– Шелтон. Я – Шелтон, а это – мой большой лодка и мой матрос. – Питер показал на бриг и столпившуюся у воды команду.
– Шел-та? – Губы Кондора дрогнули в усмешке. – Очень короткое имя, плохое для вождя. Будешь Шел-та, Пришедший с Моря. Будешь гостем на этом берегу.
Кондор раскинул руки, потом взялся за копье и что-то крикнул своим воинам. Араваки один за другим потянулись в лес. Странный старец, то ли колдун, то ли советник вождя, все еще стоял напротив Шелтона, не таясь разглядывал его, косился с любопытством на Кинга, на корабль и мореходов, уже сложивших оружие, нюхал воздух, в котором витали запахи похлебки. Наконец он спросил:
– Как называется твой народ, Шел-та, Пришедший с Моря? И чем вы отличны от испанцев? Живете иначе? Верите в другого бога? Не в того, который умер на кресте?
– Мы англичане. Жить на островах, там, за большой землей, – Шелтон вытянул руку на восток. – Верить в бога, умершего на кресте, но верить по-другому. Не похоже, как испанцы.
– Ты мне об этом расскажешь. – Старик не сводил с Шелтона испытующего взгляда. – Надеюсь, тебе хватит слов, ибо ты плохо говоришь на языке испанцев. Или скрываешь свое умение? Но зачем?
Стараниями доньи Исабель из благородной семьи Сольяно Питер мог общаться на испанском не хуже любого профессора из Саламанки. После недолгих колебаний он решил оставить притворство и молвил:
– Я знаю испанский так же хорошо, как свой родной английский. Я опасался, что вы примете нас за испанцев, и запретил своим людям говорить на этом языке. Там, откуда я родом, известно, что испанцы – ваши враги, казнившие великого инку Атауальпу.
При этом имени старик поднял руки к солнечному диску, что просвечивал из-за туч, и зашептал молитву. Потом произнес:
– Ты молод, но предусмотрителен, и это хорошо. Будь таким и впредь, Шел-та, Пришедший с Моря. Как сказал вождь Кондор, ты и твои люди – гости на этой земле. Если вы не начнете нас убивать, не станете трогать наших женщин и резать наших лам, не захотите, чтобы мы молились вашему богу, мы поймем, чем англичане отличаются от испанцев.
Он склонил говову в знак прощания и скрылся за деревьями.
Следующую неделю экипаж «Амелии» обустраивал лагерь. Стан разбили ближе к лесу, под защитой каменной гряды: возвели десяток крытых пальмовым листом хижин и склад для оружия и продовольствия, сложили очаги, сколотили стол и лавки, прикрытые навесом, выкопали яму для отхожего места и обнесли все это частоколом. Вероятно, здесь они были не первыми – трудясь над ямой, Брукс и Флетчер наткнулись на старинную пуговицу из позеленевшей меди. Эта находка вдохновила хирурга Хадсона, и он принялся осматривать пляж, искать у камней и ковырять лопатой землю у лесной опушки. Через несколько дней у него набралась целая коллекция: шесть круглых свинцовых пуль, еще одна пуговица, ржавый обломок ножа, осколки стеклянной посудины – похоже, бутыли из-под джина, дырявый котелок и груда костей, которые Хадсон определил как свиные. Теперь не было сомнений, что люди Дрейка тоже останавливались здесь, жгли костры, варили пищу и провели у бухты месяц или больше. С той поры прошло сто семь лет, лес наверняка изменился, но защищавшие бухту утесы и огромные валуны за галечным пляжем были неподвластны времени; взирая на них, Питер Шелтон знал, что старый Чарли, его прадед, видел то же самое.
Все живое меняется, меняется куда быстрей, чем камни, подумалось ему. Теперь здесь другие деревья, другой кустарник и трава, и он, потомок Чарльза Шелтона, плоть от его плоти, во многом не похож на предка. Старый Чарли был младшим штурманом, подневольным человеком, у которого десять начальников, а он, Питер, – капитан! Только Бог над ним, и он волен плыть куда захочет, в Индию, Китай или на поиски сокровищ инков. Должно быть, Чарли очень хотелось отправиться к древнему городу Мачу-Пикчу, к перевалу, где стоит воин-ягуар, и к загадочному водопаду… Хотелось, но сделать этого Чарли не мог. Зато оставил потомкам завещание, и теперь он, Питер Шелтон, пройдет дорогой инков и отыщет их богатства. Бог молчит – значит, не запретно его желание!
Два дня ушло на перевозку с «Амелии» необходимых припасов. Склад набили солониной, мукой и вяленой рыбой, вином и маслом, взятыми на испанском корабле, бочками для воды, бочонками с порохом и мешками с пулями, запасными мушкетами и инструментами, бутылями рома и кухонной утварью. Еще там были ящики с расхожим товаром, какой всегда держали на судах компании, плававших у населенных индейцами берегов. Краснокожие испанцев не любили и с охотой помогали их врагам, особенно если те не скупились на подарки. Бусы из цветного стекла, дешевые пестрые ткани, стальные ножи и топорики, одеяла и фляжки, огниво для разжигания костра, маленькие зеркальца, серьги и медные браслеты – все это стоило недорого, а пользу приносило большую. Конечно, враг моего врага – друг, но тот, кто делает подарки, друг вдвойне.
Когда поставили частокол из неошкуренных стволов, Шелтон с Батлером и Беллом отправились на корабль. Нужно было проверить, хорошо ли закреплены орудия на пушечной палубе, надежно ли укрыты от дождей порох, парусина, крупа, мука и другие припасы, прочно ли держат якоря, и нет ли в трюме следов воды. Заодно они собирались пройти на шлюпке вдоль берега бухты и выбрать место для кренгования корабля – дело обязательное перед отплытием с острова, но терпящее до весны. В лагерь Питер вернулся только вечером и не успел добраться до хижины, где устроили офицерскую кают-компанию, как хлынул ливень. Усталый и промокший, он сбросил камзол, повесил его у печки и сел к столу, на котором его и Батлера уже ждали котелок с рыбной похлебкой, свежеиспеченный хлеб и кувшин испанского вина. Мур стоял за его спиной с подносом: две чарки рома, два сухаря на закуску и подсвечник с толстыми свечами.
Они выпили, и первый помощник промолвил:
– Господь к нам милостив. В очаге – огонь, над головою – крыша, а на столе – еда и выпивка. Милостив, клянусь всем серебром Потоси!
Принялись за похлебку, запивая ее кислым испанским. Вошел Мартин Кинг и, пожелав приятной трапезы, подсел к столу. Вид у него был озабоченный.
– Что случилось? – поинтересовался Шелтон между двумя глотками вина.
– Явился старик – тот, что в советниках у Коршуна.
– У Кондора, – поправил капитан. – Имя вождя надо помнить. Кондор, Парящий над Облаком. Он здесь главная шишка, как губернатор на Ямайке.
Мартин улыбнулся:
– А старик, должно быть, его генерал и первый заместитель. Пришел с четырьмя воинами, и они слушались его, как новобранцы сержанта. Только что каблуками не щелкали.
– Щелкать каблуками – это признак… как ее… цивилизации, – заметил Батлер. – У нас есть каблуки, а у индейцев – только голые пятки.
Шелтон отставил пустую чарку и повернулся к Мартину.
– Значит, приходил старик… И что ему надо?
– Тебя. Как он выразился, ему хочется услышать новости из большого мира. О Британии, Испании и других странах белых людей, о том, почему мы враждуем с испанцами, и о боге, погибшем на кресте. Очень его интересует, как одному и тому же богу можно поклоняться по-разному. Я стал объяснять ему, чем наша церковь отличается от католической, но не уверен, что он понял.
– Я вижу, у вас был очень содержательный разговор, – промолвил капитан, пережевывая краюху хлеба. – Зажги свечи, Мур… что-то стало темновато, ложку до рта не донести…
Кок выполнил распоряжение. Задумчиво глядя на пламя свечи, Шелтон произнес:
– Старик видел наш лагерь, видел, что мы уже устроились. Пора нанести визит вежливости и вручить подарки. Завтра я отправлюсь к вождю. Мартин, ты пойдешь со мной. Еще Айрленд, Джонс, Пим и Брукс. Лагерь останется на Батлера.
– Что я должен делать, если вы не вернетесь? – спросил первый помощник.
– Мы вернемся, Дерек. Ты же сам сказал, что Господь к нам милостив.
Они закончили ужин в молчании. Мур получил разрешение удалиться, за ним ушел Батлер, ворча, что его старые кости требуют покоя. Шелтон подбросил хвороста в очаг. От его камзола валил пар.
– Когда-нибудь я стану, как ты, капитаном, – негромко произнес Мартин Кинг. – Я буду плавать на судне компании, нести ответственность за груз и команду, и слово мое будет точно божий глас… К этому нужно подготовиться, и потому ответь мне, Питер: как ты выбрал парней для опасного дела? Для этого похода к вождю?
– Ты не спрашиваешь, почему первым я выбрал тебя? – с улыбкой сказал Шелтон.
– Не спрашиваю. Пока мы вместе, я всегда буду стоять за твоей спиной.
Улыбка Шелтона стала еще шире.
– С пистолетами в руках, брат?
– Или с клинком и кинжалом. Клянусь в том жизнью Лиз!
Питер стиснул его запястье:
Читать бесплатно другие книги:
