Джульетта Фортье Энн

В тот момент, когда я решила, что с меня достаточно, Умберто захлопнул книгу и небрежно бросил ее на стол рядом с пузырьком, отпустив замечание, которое я легко поняла и без итальянского. Как и мы с Дженис, бывший дворецкий пришел к выводу, что сама по себе книга не содержит указаний на местонахождение могилы Ромео и Джульетты, а вторая часть шифра отсутствует.

Без всякого предупреждения он пошел к двери. Я едва успела метнуться в тень и спрятаться, как Умберто вышел на галерею и нетерпеливо поманил за собой Алессандро. Вжавшись в нишу в стене, я наблюдала, как они прошли к лестнице и стали спускаться в парадный зал.

Тут, наконец, к моим глазам подступили долгожданные слезы, но я сдержалась, решив, что я скорее зла, чем опечалена. Прекрасно. Значит, Алессандро ввязался в эту историю исключительно из-за денег, как Дженис и предрекала. В таком случае он мог бы проявить порядочность и не тянуть руки куда не надо. Что касается Умберто, то во всем большом Оксфордском словаре тетки Роуз не хватило бы слов описать мое бешенство. Он манипулировал Алессандро, заставлял следить за мной в оба — а заодно и держать меня обеими руками, целовать своим жадным ртом и делать много чего еще.

Тело приступило к исполнению новорожденного многоходового плана, не дожидаясь одобрения мозга. Кинувшись в комнату, из которой они только что вышли, я схватила книгу и флакон — последний исключительно из вредности — и побежала в комнату Алессандро, где завернула добычу в рубашку, лежавшую на его кровати.

Оглядевшись в поисках вещей, которые можно было интерпретировать как причастные к совершенному надо мной обману, я решила, что наиболее полезным из того, что можно стянуть, будут ключи от «альфа-ромео». Рванув на себя ящик прикроватной тумбочки, я увидела лишь пригоршню мелких иностранных денег, четки и карманный нож. Не закрыв ящик, я принялась обыскивать комнату, стараясь сообразить, куда бы я положила ключи на месте Алессандро.

— О, мессир Ромео, где ж вы изволите хранить ключи от машины?

Наконец, мне пришло в голову посмотреть под подушками, и моя догадливость была вознаграждена не только ключами от «альфа-ромео», но и большим черным пистолетом. Не дав себе времени на колебания, я схватила и то и другое, поразившись весу оружия. Не будь я так расстроена, посмеялась бы над собой. Посмотрите на эту пацифистку: куда только делись ее розовые мечты о мире всеобщего равенства без оружия? Пистолет для меня теперь любо-дорого уравнивал шансы.

Вернувшись к себе в комнату, я быстро побросала добычу в свою дорожную сумку. Когда я начала застегивать молнию, мое внимание привлек блеск золотого кольца на пальце. Да, печатка литого золота принадлежит мне, но ведь кольцо символизирует мой духовный — а теперь еще и физический — союз с человеком, дважды вламывавшимся в мой номер и укравшим половину моей карты сокровищ, чтобы отдать ее двуличному ублюдку — возможно, убийце моих родителей. Я безжалостно тянула изо всех сил, и, наконец, кольцо поддалось. Я оставила его на подушке как мелодраматичное последнее «прости» недолгому супругу.

Спохватившись, я сдернула с кровати палио, с трепетом сложила священный стяг и сунула в сумку к остальному. Я не собиралась его как-то использовать — не представляла, как можно даже пытаться его продать, особенно в его теперешнем состоянии, — просто мне не хотелось оставлять знамя им.

Подхватив награбленное, я выскользнула через балконную дверь, не дожидаясь аплодисментов.

Побеги старого винограда, поднимавшегося по стене, оказались достаточно цепкими, чтобы выдержать мой вес. Сначала я сбросила сумку, метя в упругий кустарник, потом, убедившись, что она благополучно приземлилась, приступила к собственному нелегкому спасению.

Продвигаясь по стене дюйм за дюймом, несмотря на трясущиеся руки и ноги, я медленно приблизилась к освещенному окну. Вытянув шею, чтобы убедиться, что в комнате пусто и никого не насторожат шорохи и царапанье по стене, я с изумлением увидела брата Лоренцо трех монахов, сидевших очень тихо, положив руки на колени, в четырех креслах, повернутых к камину, полному свежих цветов. Двое братьев клевали носом, но Лоренцо выглядел так, словно ничто не заставит его смежить веки до наступления утра.

Я висела у окна, держась за лозу, задыхаясь и уже приходя в отчаяние, когда из комнаты надо мной донеслись взволнованные голоса. Судя по звукам, кто-то шумно, в сердцах, выскочил на мой балкон. Сдерживая дыхание, я повисла совершенно неподвижно, пока человек надо мной не ушел в комнату. Однако длительное напряжение оказалось чересчур для винограда. Стоило мне перехватить руки, как лоза затрещала и медленно отошла от стены, отправив меня в головокружительный нырок в густую зелень внизу.

К счастью, я падала с высоты не более десяти футов; к несчастью — попала прямо в розовый куст. Но испуг пересилил боль: выдравшись из колючих веток, я схватила сумку. Саднящие царапины на руках и ногах не шли ни в какое сравнение с колючим предчувствием неудачи, которое я тщетно пыталась прогнать, быстро похромав прочь от лучшей из ночей и ужаснейшего из кошмаров.

Пробравшись через росистую темноту сада, я выпала из цепких кустов на тускло освещенную подъездную дорожку, прижимая сумку к груди. И тут же поняла, что не смогу уехать на «альфа-ромео»: машину закрывали несколько черных лимузинов, которые могли принадлежать только братству Лоренцо. Как ни мало привлекала меня эта перспектива, похоже, обратно в Сиену придется идти пешком.

Стоя на дорожке и умнея на глазах от невезения, я услышала далеко позади захлебывающийся собачий лай. Расстегнув сумку, я на всякий случай достала пистолет и побежала по гравийной дорожке, посылая задыхающиеся молитвы дежурному ангелу-хранителю. Если повезет, я добегу до шоссе прежде, чем меня догонят, и уеду на попутной машине. А если водитель сочтет мой романтический наряд приглашением к дорожному роману, пистолет его быстро урезонит.

Высокие ворота кастелло Салимбени были, разумеется, заперта, и я не стала терять времени на переговоры с интеркомом. Просунув руку между прутьями, я осторожно положила пистолет на гравий с другой стороны и перебросила через ворота сумку. Глухой звук внутри сумки дал понять, что флакон лопнул при ударе о землю. Но мне, оказавшейся между высокими воротами и лающими собаками, было некогда об этом переживать: счастье, если конец сегодня придет только пузырьку.

Я схватилась за железные прутья и неуклюже полезла наверх. Однако, не взобравшись и наполовину, я услышала за спиной шорох торопливых шагов по гравию. В панике я попыталась ускорить подъем, но металл был холодным и скользким, и не успела я подтянуться повыше, как твердая рука схватила меня за щиколотку.

— Джульетта! Подожди! — Это был Алессандро.

Сверху я испепелила его взглядом, едва не ослепнув от страха и ярости.

— Отпусти меня! — крикнула я, брыкаясь изо всех сил, чтобы сбросить его руку. — Негодяй! Гореть тебе в аду вместе с твоей треклятой крестной мамашей!

— Спускайся! — Алессандро явно не собирался вступать в переговоры. — Спускайся, пока не разбилась!

Мне, наконец, удалось высвободить ногу и взобраться повыше.

— Ага, сейчас! Скотина! Да я скорее шею сломаю, чем буду и дальше играть в ваши идиотские игры!

— Да спускайся ты! — Он полез за мной и ухватил меня за юбку. — Дай мне все объяснить! Пожалуйста!

Я замычала от страшной досады. Больше всего мне хотелось выбраться из замка. Что он там может мне сказать? Но Алессандро крепко держал меня за прочный бархатный подол, а я брыкалась в бешенстве и отчаянии.

— Джульетта, пожалуйста, выслушай меня, я все могу объяснить…

Мы были так заняты друг другом, что ни он, ни я не заметили третьего участника сцены, пока с той стороны ворот не прозвучало:

— Так, Ромео, а ну убери лапы от моей сестры!

— Дженис?! — От удивления я чуть не выпустила прутья.

— Лезь наверх! — Дженис опустилась на колено и подняла пистолет с гравия. — А ты, мистер, покажи-ка мне свои ладошки!

Через решетку она наставила пистолет на Алессандро, и он тут же меня отпустил. Дженис всегда держалась крайне авторитарно, независимо от аксессуаров; с пистолетом же в руке она превратилась в форменное воплощение феминистского «"Нет" означает "нет"».

— Осторожно! — Алессандро попятился от ворот. — Пистолет заряжен!

— Конечно, заряжен! — с издевкой согласилась Дженис. — А ну задрал клешни, любовничек!

— И у него очень легкий спуск!

— Весь в хозяина!.. Но это твоя проблема. Ты же на мушке.

Тем временем я с превеликим трудом перебралась через ворота и, торопясь изо всех сил, спустилась к Дженис, подвывая от боли.

— Господи, Джулс, что с тобой? Ну-ка держи. — Дженис сунула мне в руку пистолет. — Я сейчас подъеду… Да нет же, идиотка, на него направь, а не на меня!

Наверное, мы простояли так несколько секунд, но для меня время остановилось. Алессандро печально смотрел на меня из-за решетки ворот, а я, собрав всю силу воли, держала его на мушке, смаргивая слезы и понимая, что все кончено.

— Отдай мне книгу, — только и сказал он. — Это все, что им нужно. Они не отстанут, пока книга у тебя. Поверь мне. Пожалуйста, не…

— Давай быстрее! — крикнула Дженис, подъехав на мотоцикле и резко затормозив, так что гравий полетел во все стороны. — Сумку бери и садись! — Видя мою нерешительность, она нетерпеливо газанула: — Руки в ноги, мисс Джульетта, приколы кончились!

Через секунду «дукати монстр» гулко вспорол темноту, унося нас прочь от замка, и когда я в последний раз оглянулась, Алессандро стоял, прижавшись к прутьям ворот, как человек, опоздавший на самый важный в жизни рейс из-за глупого просчета.

IX.I

Смерть, как мороз безвременный, убила

Прекраснейший из всех цветов в саду.

Целую вечность мы летели по темным сельским дорогам, в гору и с горы, через долины и спящие деревеньки. Дженис не останавливалась и не говорила, куда мы направляемся, а мне было все равно. Довольно было того, что мы движемся и от меня пока не требуется принимать решений.

Когда мы, наконец, свернули на разбитую подъездную аллею на краю деревни, я так вымоталась, что готова была рухнуть на первую подвернувшуюся клумбу и проспать целый месяц. Освещая себе дорогу только фарой «дукати», мы пробирались через разросшиеся кусты и высоченные сорняки, пока не остановились наконец перед совершенно темным домом.

Резко повернув ключ, Дженис сорвала шлем, тряхнула головой и оглянулась на меня через плечо:

— Это мамин дом. Вернее, теперь уже наш. — Она вынула из кармана маленький фонарик. — Электричества нет, поэтому вот, прихватила. — Первой подойдя к боковому входу, она открыла дверь и придержала ее для меня: — Добро пожаловать под отчий кров.

Узкий коридор вел в помещение, которое могло быть только кухней. Даже в темноте ощущались грязь и пыль и воняло затхлостью, словно мокрые тряпки гнили в мусорном ведре.

— Переночуем здесь, — решительно сказала Дженис, зажигая свечи. — Воды нет, и немного грязновато, но наверху еще хуже. Входная дверь разбухла, не открыть.

— Каким же образом, — начала я, на секунду забыв, как я устала и замерзла, — ты его нашла?

— Это было нелегко. — Дженис расстегнула карман и вытащила сложенную карту. — Когда ты вчера уехала, я пошла и купила карту. На, попробуй найди адрес по улице в этой стране! — Когда я не взяла листок, она направила луч фонарика мне в лицо и покачала головой: — Ну и видок у тебя… И знаешь что? Я тебя предупреждала! Я знала, что так и будет! Но ты же никогда не слушаешь! Вот так всегда быва…

— Нельзя ли на этом закончить? — оборвала я сестрицу, не имея сил терпеть ее злорадство. — Что ты знала, из какого хрустального шара? Что какой-то эзотерический культ… Что меня опоят и…

Вместо того чтобы наорать на меня в ответ, как ей, без сомнения, хотелось, Дженис лишь коснулась кончика моего носа уголком карты и серьезно сказала:

— Я сразу поняла, что твой итальянский жеребец — темная лошадка. Я же тебе говорила, Джулс, я же сказала — этот тип…

Оттолкнув карту, я закрыла лицо руками.

— Хватит, я не желаю об этом говорить! По крайней мере, сейчас! — Нащупав в темноте ее руку с фонариком, я резко отвела ее в сторону. — И прекрати светить мне в лицо, у меня голова раскалывается!

— О Боже, — сказала Дженис очень хорошо знакомым мне саркастическим тоном. — В Тоскане едва удалось избежать крупной катастрофы. Спасенная своей сестрой американская виргитарианка жива, но серьезно пострадала от головной боли.

— Валяй-валяй, — устало пробормотала я. — Смейся надо мной, я заслужила.

Ожидая дальнейшего града насмешек, я удивилась, так ничего и не услышав. Осторожно отведя руки от лица, я встретилась со скальпельно-любопытным взглядом сестры. Через мгновение ее челюсть отвисла, а глаза стали идеально круглыми.

— О нет! Ты с ним переспала?

Не дождавшись возмущенного опровержения и видя мои слезы, Дженис глубоко вздохнула и подошла меня обнять:

— Ну, ты сама сказала — пусть лучше тебя поимеет он, чем я. — Она поцеловала меня в волосы. — Надеюсь, тебе было неплохо?

Устроившись на кухонном полу на битых молью пальто и подушках, слишком взвинченные, чтобы заснуть, мы несколько часов лежали в темноте, разбирая по косточкам мою эскападу в замок Салимбени. Хотя комментарии Дженис были пересыпаны необязательными, но уже, похоже, рефлекторными шуточками, в конце концов, мы пришли к консенсусу по многим вопросам, кроме одного: нужно мне было или нет, как выразилась Дженис, сбивать охотку с орлятским мальчиком.

— Ну, это твое мнение, — сказала я, наконец, поворачиваясь к сестре спиной, — Даже если бы я знала все наперед, все равно пошла бы на это.

— Аллилуйя! — отозвалась Дженис. — Хоть что-то ты получила за наши деньги.

Чуть позже, когда мы еще лежали спинами друг к другу и упрямо молчали, она неожиданно вздохнула:

— Я скучаю по тетке Роуз.

Не вполне понимая, к чему она клонит — подобные признания были не в характере Дженис, — я хотела съязвить, что это у нее тоска по привычной поддержке: тетка бы сразу согласилась, что лишь законченная идиотка могла принять приглашение Евы-Марии. Но вместо этого у меня вылетело:

— Я тоже.

И все. Через несколько минут дыхание Дженис стало медленным и ровным, и я поняла, что она заснула. Я осталась наедине со своими мыслями, завидуя, что не умею с ходу вырубаться, подобно сестре, и уплывать на ореховой скорлупке, оставив на берегу тяжелое сердце.

На следующее утро — вернее, когда давно перевалило за полдень — мы разделили на двоих бутылку воды и батончик гранолы, сидя на крошащемся пороге нашего дома и время от времени щипая друг друга, дабы убедиться, что все это не сон. Дженис искала дом чертову прорву времени, как она выразилась, и если бы не приветливые местные жители, указавшие нужное направление, никогда не нашла бы спящую красавицу развалюху в этой чаще, которая была когда-то подъездной аллеей и двором.

— Я чуть не надорвалась, пока открыла ворота, — рассказывала сестрица. — Приржавело там все одно к другому, а уж входная дверь!.. Можешь представить, что сюда никто двадцать лет не входил и не заявлял права на эту собственность?

— Это же Италия, — пожала я плечами. — Двадцать лет здесь не срок, сто лет — не проблема. Как может быть иначе, если каждый окружен бессмертными духами? Чистая удача, что нам позволили задержаться на этом свете, делая вид, что мы живые люди.

Дженис фыркнула.

— Надоело им бессмертие. Вот почему они так любят играть с вкусненькими маленькими смертными, — она плотоядно облизнулась, — вроде тебя.

Видя, что я не улыбаюсь, Дженис смягчилась, и ее улыбка стала более сочувственной, почти искренней.

— Ты давай лучше думай о том, что тебе удалось сбежать! А если бы они тебя поймали? Да они бы… Я не знаю… — Даже Дженис не хватило воображения описать ужасы, которые мне грозили. — Сиди да радуйся, что твоя крутая сестричка вовремя тебя вытащила!

Угадав в ее лице скрытую надежду, я крепко обняла сестру.

— Я и радуюсь, можешь мне поверить, просто не понимаю, откуда ты взялась. Отсюда до кастелло Салимбени добираться-то сколько. Ты могла оставить меня.

Брови Дженис поехали на лоб.

— Ты что, шутишь? Эти крысиные ублюдки украли нашу книгу! Что мне, смолчать? Если бы ты не выбежала на дорогу, как будто у тебя платье на заднице горит, я бы вломилась в кастелло, и обыскала весь чертов замок с крыши до подвала!

— Ну, значит, сегодня у тебя счастливый день. — Я встала и прошла на кухню взять свою сумку. — Вуаля! — Я швырнула ее к ногам Дженис. — И не говори, что я не умею работать в команде.

— Иди ты!.. — не поверила она, жадно дергая молнию, и принялась рыться в сумке, но через несколько секунд с отвращением отпрянула: — Фу-у, что это?

Мы обе уставились на ее руки, испачканные кровью или чем-то очень похожим.

— Господи, Джулс! — ахнула Дженис. — Ты кого-то кокнула? Убила и съела? Блин, да что это? — Она принялась нюхать свои пальцы. — Кровь, я тебе говорю, кровь настоящая! Только не говори, что это твоя, иначе я сейчас поеду назад и сделаю из этого урода шедевр абстрактного искусства!

Ее воинственная мина заставила меня рассмеяться — я никак не могла привыкнуть, что сестра меня защищает.

— Ну, слава Богу! — сказала она, сразу забыв свой гнев, когда я заулыбалась. — А то я чуть не испугалась. Не делай так больше!

Вдвоем мы взялись за сумку и перевернули ее дном вверх. На крыльцо выпали мои вещи, одежда и томик «Ромео и Джульетты», к счастью, не очень пострадавший. В отличие от него таинственный зеленый пузырек разбился вдребезги — видимо, когда я перебросила сумку через ворота.

— Что это? — Дженис подняла зеленый осколок и перевернула его на ладони.

— Пузырек, — отозвалась я. — Флакон, о котором я тебе говорила. Который Умберто отдал Алессандро, чем здорово его разозлил.

— Хм, — сказала Дженис, вытирая ладони отраву. — По крайней мере, мы знаем, что там было, — кровь. Может, они все и правда вампиры, а это типа утреннего йогурта…

Минуту мы сидели, придумывая возможные версии. Потом я взяла палио и с сожалением посмотрела на него:

— Жалость какая. Как прикажешь отстирывать кровь с шестисотлетнего шелка?

Дженис взялась за углы, и мы бережно растянули стяг, осматривая ущерб. Честно признаться, знамени досталось не только от флакона, но я не собиралась в этом признаваться.

— Святая Мария, матерь Божия! — вдруг сказала Дженис, — Вот же в чем дело: у тебя крови не было, а они хотели, чтобы палио выглядело именно так. Не понимаешь?

Она взволнованно уставилась на меня, но я твердо решила не подавать вида.

— Это же как в старину, — объяснила сестрица, — когда наутро женщины осматривали простыню новобрачной. И вот спорю на кенгуру… — Дженис подняла пару осколков разбитого флакона, включая пробку. — …что тут было по крайней мере то, что мы, свахи, называем между собой девственностью быстрого приготовления. Не просто кровь, а смесь со многими ингредиентами. Это целая наука, поверь мне… — Заметив выражение моего лица, Дженис расхохоталась: — Да, так до сих пор делают. Не веришь? Думаешь, люди проверяли простыни только в Средневековье? А вот и нет. Некоторые культуры до сих пор живут в феодализме. Представь: вот собираешься ты домой на свой Ближний Скалижополь, чтобы выйти замуж за кузена-козопаса, но — упс! — ты уже успела пошалить с Томом, Гарри и Диком. Что ты будешь делать? Вполне возможно, козопас и его родня будут не в восторге, что кто-то другой надкусил сыр. Решение: можно подлататься в частной клинике, все восстановить и лишиться девственности по второму разу, на бис, так сказать. Или незаметно пронести в спальню вот такой пузырек и сэкономить бабки.

— Но это, — возразила я, — так далеко от нашей жи…

— Знаешь, что я думаю? — продолжала Дженис с блестящими глазами. — Я думаю, тебе устроили подставу по крупной. Опоили — или, по крайней мере, попытались — в надежде, что ты полностью отключишься после небесных плясок с братом Лоренцо и его сборной, чтобы они могли без помех вытащить палио и испачкать этой дрянью, сделав вид, что старый добрый Ромео просверлил, наконец, целую жемчужину своим буравом.

Меня передернуло, но Дженис ничего не заметила.

— Ирония в том, конечно, — продолжала она, слишком занятая своими непристойными предположениями, чтобы обращать внимание на мою неловкость при обсуждении этой темы (кроме того, меня до судорог коробил ее лексикон), — что они могли сэкономить эту штуку и не утруждать себя хлопотами. Потому что вы с этим твоим не удержались и нафаршировали каннелони. Как Ромео и Джульетта. Па-пам! С бала на балкон, с балкона в койку, и так на пятидесяти страницах. Решили побить прежний рекорд?

Она уставилась на меня проницательным взглядом, ожидая поглаживание по головке и конфетку, как умная девочка.

— В человеческих ли силах, — простонала я сквозь зубы, — быть еще скабрезнее, чем ты?

Дженис довольно ухмыльнулась, словно услышала самую высокую похвалу.

— Пожалуй, нет. Если тебе нужна поэзия, ползи обратно к своему крылатому.

Я прислонилась спиной к дверному косяку и закрыла глаза. Говоря об Алессандро, Дженис становилась невыносимо вульгарной, но все равно я всякий раз вспоминала о прошлой ночи. Некоторые воспоминания были болезненными, другие нет, но все они то и дело отвлекали меня от насущных дел. Однако попроси я сестрицу прекратить, она наверняка сделала бы наоборот, чтобы лишний раз подчеркнуть, кто в доме хозяин.

— Чего я не понимаю, — начала я, твердо решив слезть с забуксовавшей темы и взглянуть на ситуацию в целом, — так это для чего им вообще этот пузырек. Если они действительно хотели покончить со старым проклятием на Толомеи и Салимбени, тогда подделка свершившегося брака Ромео и Джульетты — последнее, что они затеяли бы. Не думали же они обмануть Деву Марию?

Дженис сжала губы.

— Ты права. Бессмыслица какая-то.

— Насколько я понимаю, — продолжала я, — единственный, кто остался в дураках — ну, кроме меня, — это брат Лоренцо. Вернее, остался бы в дураках, если бы они воспользовались содержимым пузырька.

— Ну, для чего им, черт побери, надувать брата Лоренцо? — всплеснула руками Дженис. — Он же просто мирная старая развалина. Разве что… — Она взглянула на меня, приподняв брови. — …только у него есть доступ к чему-то, куда они хотят попасть. К чему-то важному. К чему-то ценному. Такому, как…

Я резко выпрямилась.

— Могиле Ромео и Джульетты?

Мы уставились друг на дружку.

— Сдается мне, — медленно кивнула Дженис, — что здесь есть связь. Когда мы говорили об этом у маэстро Липпи, я подумала, что ты с ума сошла. Но, похоже, ты попала в точку. Исправление содеянного невозможно без реальной могилы и статуи. Как тебе такая версия: убедившись, что Ромео с Джульеттой наконец-то стали мужем и женой, Толомеи и Салимбени должны отправиться к их могиле и преклонить колени перед статуей?

— В проклятии сказано «преклонить колени перед Пресвятой Девой».

— Ну и что? — пожала плечами Дженис. — Значит, статуя как-то связана с Девой Марией. Проблема в том, что им неизвестно точное место. Его знает только брат Лоренцо, поэтому он им нужен.

Некоторое время мы молчали, обдумывая варианты.

— Знаешь, — наконец сказала я, складывая палио. — Мне кажется, он не в курсе.

— Кто?

Я взглянула на нее, краснея.

— Ну как кто… он.

— О Господи, Джулс! — застонала Дженис. — Прекрати защищать это дерьмо! Ты видела его с Умберто, и… — Она попыталась смягчить резкость в голосе, но это ей было внове и потому не очень хорошо получалось. — …он пытался задержать тебя у ворот и требовал отдать им книгу. В курсе он!

— В этом случае, — сказала я, охваченная абсурдным желанием защитить и оправдать Алессандро, — он бы действовал по плану, а не… Ну, ты поняла.

— Занимался укреплением физических связей? — чопорно подсказала Дженис.

— Именно, — кивнула я. — Плюс он бы не удивился, когда Умберто отдал ему флакон… Да что там, он бы с самого утра пузырек в кармане таскал!

— Милая моя! — Дженис оглядела меня поверх оправы несуществующих очков. — Он вломился в твой номер, солгал тебе, украл мамину книгу и отдал ее Умберто. Он гнусный тип, и мне без разницы, что у него есть «петушок» и яйца и он знает, как их использовать. Все равно он, пардон муа за мой французский, ша нуар в мешке. Что касается твоей разлюбезной мафиозы…

— Кстати, о лжи и вторжении в мой номер, — перебила я, глядя на сестрицу в упор. — Отчего ты мне сказала, что он разгромил мою комнату, если это сделала ты?

Дженис задохнулась:

— Что?!

— Будешь это отрицать? — холодно спросила я. — Что ты вломилась в мой номер и обвинила в этом Алессандро?

— Эй! — заорала она. — Он тоже туда лазал, ясно? Я твоя сестра! Я имею право знать, что происходит… — Она осеклась и притихла: — А как ты узнала?

— Он тебя тоже видел, и решил, что ты — это я, и мне приспичило спуститься по балкону.

— Он перепутал меня с… — У Дженис недоверчиво приоткрылся рот. — Вот теперь я оскорблена! И серьезно!

— Дженис! — резко сказала я, видя, что сестрица, как в былые дни, наглеет на глазах. — Почему ты мне солгала? После всего случившегося я вполне могу понять, почему ты проникла в мой номер. Ты думала, я пытаюсь обманом завладеть твоей долей наследства?

— Ты догадалась? — Дженис посмотрела на меня с проблеском надежды.

Я пожала плечами:

— Не попробовать ли нам общаться начистоту для разнообразия?

Присутствие духа вернулось к Дженис мгновенно.

— Превосходно, — фыркнула она. — Абсолютная честность, значит. Тогда, если ты не возражаешь, — она пошевелила бровями, — у меня есть несколько вопросов насчет прошлой ночи.

Подкупив провизии в деревенском магазине, мы провели остаток дня, осматривая дом и пытаясь узнать обстановку нашего детства. К сожалению, все было покрыто пылью и плесенью, в каждом куске ткани были дыры, проделанные каким-то животным, а мышиный помет был во всех возможных и невозможных трещинах. С потолка свисала паутина, плотная, как занавеска в душе, а когда мы открыли ставни на втором этаже, чтобы стало светлее, больше половины из них просто выпали из петель.

— Упс! — сказала Дженис, когда очередная ставня с грохотом упала на землю, едва не задев «дукати». — Похоже, пора заводить роман с плотником.

— Лучше с водопроводчиком, — поправила я, отряхивая с волос паутину. — Или с электриком.

— Сама встречайся с электриком, — парировала Дженис. — Заодно в голове кой-чего починишь!

Кульминация наступила, когда в углу за диваном мы увидели шаткий ломберный столик.

— Я тебе говорила? — с вызовом сказала Дженис, осторожно его покачав, чтобы убедиться. — Вот где он, дорогой мой!

К закату мы настолько продвинулись в уборке, что решили перенести наш лагерь на второй этаж, в комнату, где раньше был кабинет. Усевшись друг против друга за старым письменным столом, мы устроили ужин при свечах, состоявший из хлеба, сыра и красного вина, обдумывая дальнейшие шаги. Ни ей, ни мне не хотелось сразу возвращаться в Сиену, но в то же время мы понимали, что здесь сидеть нет смысла. Чтобы сделать дом годным для проживания, потребуются время и деньги для чиновников и ремонтников; даже если все получится, на что мы будем жить? Как беженцы, залезая все глубже в долги и гадая, когда же нас нагонит прошлое?

— По-моему, — сказала Дженис, наливая себе вина, — мы либо остаемся здесь, что невозможно, либо возвращаемся в Штаты, что позорно, либо отправляемся на поиски сокровищ; и посмотрим, что будет.

— Ты забываешь, — сказала я, — что книга сама по себе бесполезна. Нам нужен мамин блокнот, чтобы разгадать секретный код.

— Вот поэтому, — сестрица потянулась за своей сумкой, — я его и прихватила. Па-пам! — Она положила блокнот передо мной. — Еще вопросы?

Я расхохоталась.

— Слушай, по-моему, я тебя люблю.

Дженис изо всех сил сдерживала улыбку.

— Смотри, не форсируй отношения. Любимых полагается лелеять!

Положив рядом раскрытые блокнот и книгу, мы совсем скоро расшифровали код, который оказался и не кодом вовсе, а замысловато составленным списком номеров страниц, строк и слов. Дженис читала цифры на полях блокнота, а я листала «Ромео и Джульетту» и читала вслух отрывки и фрагменты послания, которое мама захотела оставить нам. В результате вышло вот что:

«…моя любовь…

…в нудной книге той…

…ценней ее застежка золотая, смысл золотой собою охраняя…

…драгоценнейшего…

…камня…

…но будь ты так далеко, как самый дальний берег океана, — я б за такой отважился добычей…

…идти с…

…Ромео…

…мой отец духовный…

…Падет немного раньше срока жертвой суровейшего нашего закона…

…Немедленно ищите, разузнайте…

…При них нашли орудия для взлома…