Сверхигра Шигапов Артур

ЧЕРНЫЙ СТАЛКЕР. УРОВЕНЬ 2

Лампа на полированном столе, отражения в нем, забористый белорусский самогон. Поселок Зеленый Мыс уже погрузился в крепкий послерабочий сон. Когда целую неделю, а то и месяц пашешь как вол, не от кружки чая до обеда, по-советски, а все бегом, то и сваливаешься почти замертво, едва донеся голову до казенной подушки. Никаких тебе сновидений, никаких ночных пробежек в туалет. В такое время можно разговаривать, почти не таясь – все равно спящие в комнате мужики даже ухом не поведут. Еще попробуй перекричать забористый храп, похожий на безуспешные попытки бригады лесорубов завести бензопилу. Трем полуночным собутыльникам приходилось иногда повышать голос.

– Так я и говорю, это форменное безобразие! Наплодили спекулянтов, фарцовщиков, кооператоров этих, – горячился Лукич, как его все звали, водитель «ЗИЛа». – И так ничего не купишь в магазине, а теперь еще и переплачивай втридорога. Слыхали, скоро закон новый примут, о кооперации? Теперь в законе будут строчить эти майки поганые, с надписями, и загонять по три рубля. И ведь найдутся, кто брать будет! Вот скажи, Игорек, это справедливо? Справедливо, что я 14 лет отпахал в своем АТП, одна запись в трудовой, а какой-то пацан перепродаст товар, который со склада оптом уведет, и заработает, как я за месяц? Справедливо? Какой же тогда социализм? Где он, этот социализм?

История в документах

– Ты, Лукич, вчерашними категориями мыслишь, доперестроечными, – ответил усатый инженер в форменном «афганском» п/ш. Такие носили только приближенные к хозчасти. – Может, на прилавках хоть что-нибудь появится. Мож, водку начнут продавать, Горбач поганый все повымел, мать итить. Кстати, а кто самогонку умудрился через КПП пронести?

– Ребята из химразведки гоняли на бронниках. – Лукич наполнил граненый столовский стакан наполовину, аккуратно нарезал ломтиками импортную ветчину. – В деревне брали, на границе с «тридцаткой». Те божились, что «довоенная», это они так времена до 26 апреля называют. Черт-те что… Эх, мужики, дожили – чтоб пожрать нормально, по-человечески, надо башку в четвертый реактор засунуть. Я этого дефицита уже лет пять в нашем гастрономе не видел. А водки обыкновенной и здесь не попьешь, приходится партизанскими тропами возить. Молодцы, ребята, одно слово – разведка! А спекулянтов этих, кооператоров-предпринимателей, все равно надо ловить и сажать, а не в закон вводить.

– Через несколько лет, когда п-перестройка порушит здесь все к чертовой матери, фарцовщики и валютчики станут самыми у-уважаемыми членами общества, – вдруг неожиданно и как-то задумчиво обронил третий, уже изрядно пьяный. – Вот у-увидите. А СССР развалится.

– Это кто тебе сказал? Почему развалится? – Ломтик дефицитной буженины у Лукича так и остался висеть недоеденным. – Димон, ты что, самогону перепил?

Игорь нервно поежился и покосился на окно, будто кто-то мог топтаться два часа застолья по ту сторону мартовской слякоти и терпеливо подслушивать.

– Жорик сказал, – так же безучастно пробубнил Димон, зажевывая лимоном.

– Какой? Дружбан твой, Черный Сталкер? Этот скажет, – хмыкнул Игорь, – поскольку сам из таких. Когда его из больницы выпустят?

– Не знаю, не звонил. Что-то совсем худо ему б-было, говорят, в «Рыжике» на какую-то дрянь то ли наступил, то ли присел. Он же вечно норовил за б-буйки заплыть, что химразведка наставила. Иногда силком его волок от греха подальше… В Киев у-увезли на лечение, во вторую областную, на Северо-Сырецкой.

– Значит, дело серьезное, – рассудил Лукич, доливая остатки самогона из бутыли. – Других по обычным больничкам кладут, а эта – специализированная. Что еще баял твой Жорик? Как это – «Союз развалится»? Такая страна, громада! Американец, что ли, войной попрет? Так мы его сразу ракетами – да по башке!

– Сам развалится, п-по частям. Джордж говорил – будут все республики отдельно. Сначала Прибалтика, у них там п-почти Европа уже, потом все азиаты.

– Может, еще и Украина отделится, будет самостийной, как при гетманах? – не сдержал скептической улыбки Игорь, опять посмотрев на окно, но уже с меньшим беспокойством. Сама эта мысль казалась ему фантастической. – Украинская армия будет? А главком небось – Тарас Бульба!

– Отделится годов ч-через пять. И знаешь, что еще Георгий говорил? Что Чернобыль в этом деле будет далеко не п-последним. А социализм ваш сыграет в долгий ящик. Будем капитализм строить. Кто был никем, тот вообще не-непонятно, кем станет. Может, богачом, а может, еще более никем. Главное, кто первым суетиться н-начнет. Я про эти его слова много думал в последнее время. С того самого дня, когда мы клад этот в П-припяти заховали.

– Какой еще клад?

– Точно не знаю, Джордж очень смутно все объяснил. Сказал, что желание может исполнить любое и что новая жизнь начнется вот-вот. В «Пикнике на обочине» про это все написано. А я Депардье хочу увидеть. Через неделю заканчиваю – и в Москву, на кинофестиваль. – Эти слова Димон бормотал, уже засыпая, уронив голову на стол. – Белый костюм, набережная, этот… как его… Де Ниро. Все желания исполняются, стоит только захотеть… в Припяти заховали, засунули в ящик, чтоб не фонил… а где теперь Черный… а нет его пока… а он…

Повисла тишина, разрываемая автоматно-храпными очередями. Собутыльники переглянулись и покачали головами одновременно.

– Одно слово – Лжедмитрий, – заключил Лукич. – И по трезвяни-то надо сказанное пополам делить, а тут такого наворотил…

– Ага. Страну по частям разделил, жулье в командиры отправил, мой Донецк заграницей назначил, а себе – белый фрак и скатерть-самобранку. Все за пять минут. – Игорь устало улыбнулся. – Кого они там запрятали в Припяти, старика Хоттабыча? Трах-тибидох, три волоска из бороды, и Димон-ибн-Жорик превращается сначала в столбовую дворянку, а потом – владычицу морскую. Ладно, чего там… Давай, пакуй старика в невод, пока в разбитое корыто не наблевал, и пусть отсыпается.

Уже дрыхнущего напропалую Димона отнесли на койку, сняли с него штаны и укрыли теплым ватиновым одеялом.

– А что, Джордж-то этот, правда, из спекулянтов? – осторожно поинтересовался Лукич, когда оба уже готовились ко сну. – А так и не похож, вроде нормальный парень был. Работал как зверь, я же помню. У нас про него легенды ходили, как он по крыше машзала гарцевал с сачком по три минуты. А один раз от радиации голову потерял и чуть в реакторный провал не сиганул.

– О нем много баек рассказывают, да половина наверняка – брехня, как про шар этот. Тут таких героев – пруд пруди, о каждом хоть книгу пиши, хоть фильм снимай. У тебя-то сколько уже рентген на грудь принято?

– Больше, чем выпито самогону, факт – заржал вполсмеха водитель. – Как думаешь, вытянет Черный?

– Должен, куда денется. Дело молодое. Молоко, диета, процедуры. В областной радиологии и не таких вытаскивали.

– А ребят, пожарных этих? Которых в Москву увезли?

– Нашел, кого вспомнить. Те по графиту реакторному ходили всю ночь, пылью дышали, только что не жрали его. У нас с тобой, считай, курорт. Разведчики вон недавно на Янове откопали цистерну, а на ней то ли 40 рентген, то ли вся сотня. Серега Мирный говорил, что драпать пришлось. Вот это сталкеры. А мы с тобой – так, сбоку припеку, можно сказать. Но героизма нашего отрицать я тоже постесняюсь. Все, отбой, Лукич. Завтра Хоттабыча этого разбудишь, скажи, чтобы нас с собой на дэ-эм-бэ прихватил. Достал меня весь этот радиационный цирк…

О содержании беседы через пару дней все забыли. Жизнь ликвидатора сумбурна. Сегодня все обсуждают, кто сколько «привез» со «злой мамы Марии» (так называли одну из самых «грязных» кровель), а завтра… Как эти суки с КПП обнаружили самый секретный тайник со спиртным, после чего не могли нормально работать следующие три смены, во время которых поселок снова наводнился белорусским первачом. Такова человеческая природа. Самые значительные события в мировой истории и вопросы чьей-то жизни-смерти занимают нас ровно до того момента, как треснет штанина на самом видном месте или начальник не наорет по делу или просто так, от плохого настроения. Да и чего обсуждать пьяные Димоновы бредни? Где он теперь сам, этот Димон-Лжедмитрий…

Неделей позже он уже бегал по службам, подписывал обходной. Сдал белье, ненужный дозиметр-накопитель, что валялся в тумбочке. На хрена их раздавали, никто так и не понял, врали эти приборчики безбожно. Деньги переложил в поясную сумку. Накопилась изрядная сумма – платили здесь хорошо плюс в последние месяц-полтора подфартило с заказчиком на автомобильные запчасти. Коренастый мужичок-экспедитор возил в Зону барахло для ликвидаторских потребностей, а Димон отгружал ему снятые коробки передач, лобовые стекла, стартеры, генераторы и прочее, что удавалось натырить.

Где? Глупый вопрос. Сколько техники свезено в Рассоху – не сосчитать.

А как же заражение? Еще глупее. Опасность радиации равна расстоянию до источника, помноженному на время. Простая арифметика, как дважды два. Ну, хорошо, расстояние до фонящего узла, когда суешь свою башку под капот, – ближе некуда, но время для умелого человека с инструментом составляет всего несколько минут, когда сторожа, получив свою зеленую мятую трешку (а то и червонец, если тягать движок от грузовика), запираются у себя на посту для учета документов. Димон иногда думал, кому достанется этот «мини-чернобыль» и кто в нем будет копошиться потом, но вид мятых четвертных благородного коричнево-сандалового цвета, а то и экзотичных для простого советского человека полтинников-стольничков врачевал не хуже водки, отгоняя тоску-совесть в совсем уже потаенные уголки. Экспедитору же, судя по выражению сфинксообразного лица без малейших признаков эмоций, такие муки и вовсе были неведомы. И хрен бы с ним. Что, больше всех надо? Если думать о каждом обманутом, больном, кривом или рябом, с ума сойдешь. Людей на свете много, несколько миллиардов, а денег в кармане – шиш. Государству было наплевать, когда хватали резервистов по домам, на работе, от девок отрывали, как самого Димона, когда он на свиданке ублажал жену своего коллеги по автоцеху. Натурально, откуда только узнали, сволочи? Сам Володька, ее муж, был ни сном ни духом, а военкоматовские в момент вычислили, отгрузили прямо из-под одеяла на сборный пункт. Построение, объявление о мобилизации, приказ командира. Как несколько лет тому назад, в автобате. От себя, помнится, майор-добряк добавил задушевные слова о долге, нашей Родине и опасности, а также о трибунале за неисполнение ее воли. «Вопросы?» – «Вопросов не имеем!» – «Вольно, по машинам».

Димон прыснул сквозь зубы ядовито-желтой послестоловской слюной, проверил, на месте ли мошна с наличностью. Осталось всего-то сдать накопитель, ничего не накопивший, и получить справку о полученной дозе. По пути его окликнул кто-то из штабных и мерзким голосом, который бывает только у штабных, повелел заскочить к оперу-особисту на пять минут. Знаем мы эти «заскоки» на два часа. Кто куда ездил, кто чего кому говорил, не распускал ли панических слухов и не давал ли кому постороннему смотреть жутко секретные карты радиоактивного загрязнения, на которых только что колбасу не резали все кому не лень. Димон получил справку со своими стандартными 25 рентгенами (больше все равно не писали, хоть ты в самом реакторе спи) и направился к обычному домику на краю Зеленого Мыса. У двери стоял милицейский «бобик» с киевскими номерами – явление здесь довольно частое. Дембель-ликвидатор едва втиснулся в узкую входную дверь и зашел в обычную казенную комнату, заваленную папками с документацией. Особисты ничем не выделялись среди других штабистов, и враг, вздумай он вычислить работников невидимого фронта, сто раз попотел бы, сличая свои шпионские снимки совершенно одинаковых контор с их одинаковыми работниками в полувоенной камуфлированной форме. Впрочем, троица милиционеров, восседающих на облезлых стульях, говорила об оперативно-розыскной специализации заведения, и от этого – его дурной репутации среди местных. Димон тоже старался обходить домик по возможности стороной.

Предполагаемый долгий визит оказался неожиданно коротким. Узнав вошедшего, двое ментов встали и подошли к нему с разных сторон. Офицер, восседающий с особистом за одним столом, радостно приветствовал гостя, будто был его старым приятелем, не меньше:

– Кулеш Дмитрий Олегович? А мы вас заждались!

– Он самый. А что…

– Гражданин Кулеш, вам предъявлено обвинение в расхищении социалистической собственности по статьям 81 тире 84 УК УССР. Вот постановление об аресте, подписанное прокурором. Да вы садитесь, садитесь. – Двое молодцов подхватили обалдевшего Димона под руки и водрузили на стул. – Вот, читайте, там все-все написано.

– А что я сделал? Я же ничего не делал! – Его прошиб пот сразу, во всех местах. Он дернулся, но две пары рук тут же осадили. Мозг лихорадочно стал перебирать события последних дней – где мог спалиться. Вроде последняя ходка с запчастями была больше недели назад, давно бы уже пришли. Старые припятские грешки? – Быльем поросло. Где??

– Я вижу, вам есть что вспомнить и чего бояться, – проницательно заметил особист, ухмыльнувшись. Действительно, по бегающим глазам опытный оперативник мог прочитать все, что творилось в голове у неожиданно арестованного. – Остальное вы сможете вспомнить в КПЗ. Ваши подельники по Рассохе уже месяц там, ждут не дождутся.

– А меня тогда зачем держали до последнего дня? – обозлился Димон.

– А чтоб нормальные люди поменьше свой зад на реакторе жарили! – Ухмылка мигом слетела с оплывшего лица.

Димону захотелось вцепиться в особистские щеки, повалить его и топтать ногами, топтать долго и с наслаждением. Кинофестиваль, ковровые дорожки… Все прахом из-за этих мордатых, сующих свой нос куда не надо. В голову ударила волна ненависти, как настоящая волна в черноморский шторм, когда переворачивает с одного удара, и уже не соображаешь, куда летишь и что делаешь.

– Ты, что ли, жарил, крыса штабная?! Что-то не видно тебя было, когда мы по крышам с сачками бегали! Чье я украл, государственное? Или, может, твое? Этой технике тут тысячу лет ржаветь, все равно никуда не пригодится!

– Во-от, первое признание уже имеется, – снова заулыбался милицейский. – Остальное напишешь на допросе. Ващук, Бутейко, обыскать!

Димон, вспомнив о деньгах, дернулся вторично, но руки уже завели назад и прищелкнули наручниками. На стол лег заветный поясной кошель с двумя «молниями», сшитый заботливой димоновской маман. Белый костюм, столичная набережная и Депардье в курилке…

Особист заглянул внутрь и снова подобрел.

– А вот и вещдоки. Простой строитель коммунизма столько не зарабатывает. По крыше, говоришь, с сачком бегал? Никак, деньги собирал? Грузите его в машину, а мы с майором чуть попозже присоединимся, верно, майор?

– Деньги отдай, – угрюмо прорычал Димон, еще не веря в полное фиаско.

– Они тебе, Дмитрий Олегович, он же Лжедмитрий, она же Элла Кацнельбоген, она же Людмила Огуренкова, она же Изольда Меньшова, она же Валентина Понеяд, – особист спародировал Глеба Жеглова из любимого телесериала, – еще долго не пригодятся. На лесоповале, где вам предстоит провести несколько трудовых лет, коммунизм уже построен. От каждого – по способностям, каждому – по баланде, никаких излишеств. Свободен.

Поникшего арестанта еле запихнули в тесный «бобик» с зарешеченным отделением. Действие вызвало любопытные взгляды со стороны, собралась даже небольшая толпа отдыхавших после смены. В первый раз из городка забирали кого-то на милицейском «воронке», прямо посреди бела дня. Несколько минут спустя вышли опер и майор, но кошеля при них уже не было. Димон смотрел отчаянно, как затравленный зверь, на зевак, словно ожидая от них подмоги. На секунду ему показалось, что в толпе мелькнула физиономия Лукича, мстительно лыбящегося. Да нет, не может быть, просто почудилось. Ковровая дорожка, пароходы по Москве-реке, Де Ниро, симпатичные москвички…

Новая жизнь оказалась еще ближе, чем представлялось ранее.

РЕПОРТЕР. УРОВЕНЬ 2

Огромная, во всю стену, карта Москвы висела на стене кабинета начальника штаба. Испещренная снизу доверху синими и красными стрелками и трассерами черных пунктиров, она походила больше на карту боевых действий, только весьма странную. Согласно ей линии фронта не было вовсе, все воевали со всеми. Так оно и было. Черные пунктиры – примерные владения различных группировок, стрелки – направления атак, часто спонтанных и лишенных всякого оперативного смысла. Смысл один, житейский: уцелеть, пополнить запасы продовольствия, денег, боеприпасов и медикаментов. Единственно возможная модель поведения массы людей на пространствах с ограниченными ресурсами. Все вернулось к хаосу времен монгольских нашествий. Неисчислимые орды Чингисхана и Батыя вынуждены были все время передвигаться, как саранча, пожирая все вокруг. Задержишься хоть на месяц – твои же всадники начнут есть своих лошадей. Солдатам паек не положен, солдат должен заботиться о себе сам. Остался без коня – и твоя армия ушла вперед, на новые земли в поисках добычи, бросив тебя на верную смерть в покоренных, но враждебных землях. В армии выживает самый жестокий, самый запасливый, самый ненасытный. Так в начале второго тысячелетия завоевывались страны и континенты. Так в начале третьего завоевывались улицы, банки и аптеки.

Тратить деньги можно было в сетевых универмагах. Там было все: оружие, тушенка, спасительные «Сникерсы», быстро утолявшие голод, питьевая вода и даже отделы для безопасного сна. За дополнительную плату, разумеется. Для сохранения ясности старые цены умножили на территориальные коэффициенты, возрастающие по мере удаления от МКАД и близости соседства враждующих районов. «Перекресток», «Ашан», «Седьмой континент», «Рамстор» и прочие гиганты столичного ритейла сохранили под своим контролем больше половины магазинов, срочно переоборудовав их под укрепленные торговые точки. Пускали туда всех, и зачастую в залах вспыхивали перестрелки между покупателями из враждующих районов. Вооруженная до зубов охрана, как правило, из числа бывших омоновцев и бойцов спецназа, гасила такие стычки безжалостно. На слуху была история расстрела целой очереди в «Ашане» на проспекте Вернадского, где сцепились «студенты» из местной университетской группировки и их соседи – «коммунисты» с Ленинского проспекта. Теперь они по-соседски поделили «братскую» могилу на Новодевичьем, вырытую в том самом месте, где уже сто лет покоился писатель Антон Чехов. Кто из нас не мечтал о конце жизненного пути в таком достойном месте?

Но здесь все было по-другому.

Никаких стычек, жесткий фейс-контроль на входе. Область совсем рядом, поэтому наценочный коэффициент – самый низкий. Здесь закупались все старики с Бабушкинского района и их беспокойные соседи – «северяне», занявшие квадрат «ул. Дежнева – Енисейская-Широкая – Ясный проезд». Иногда прорывались даже «очкарики» – интеллигенты с бибиревской резервации КППЛ («ул. Корнейчука – Пришвина – Плещеева – Лескова). Штаб объединения «Седьмой континент» на Ярославском шоссе, 115, разместился в подсобках торгового центра, и в нем всегда было людно. Приходили-уходили поставщики оружия из бывших воинских частей, уносили чемоданы налички. Черной? Она вся «почернела», в дыму сражений за хранилища Центробанка и банковские отделения по всей Москве. На оперативных совещаниях принимались решения об обороне сохранившихся универсамов и освобождении уже захваченных. Для этого применялась тактика «линии». Выбиралась торговая точка, ушедшая под контроль местных группировок и две ближайшие к ней, расположенные с разных сторон. В назначенный день кинжальным ударом враг выбивался, и на карте появлялась полноценная боевая линия универмагов. Основой послужила операция, разработанная здесь, на Ярославском шоссе, в которой участвовали магазины из бывшего кинотеатра «Ударник» и здания ФСБ на Большой Лубянке (так называемый универсам «Центральный»). Совместным рейдом они выбили хорошо вооруженных «кремлевцев», представлявших собой работников разгромленной Администрации президента, с территории торгового центра «Манеж». Впрочем, с кремлевскими удалось быстро договориться о поставках боеприпасов, и конфликт оперативно замяли. Бизнеса без жертв не бывает: сотню убитых в этой магазинной мини-войне свалили по обыкновению в Мавзолей Ленина, где от запаха окоченевших трупов уже начало разъедать глаза.

Такая согласованность в действиях объяснялась очень просто: «континентовцы» не жалели денег на связь, привлекая десятки сталкеров со всего города.

– Можно? – скорее, по привычке, а не крайней необходимости, осведомилась Sever. Там, где она появлялась, в своем неизменном кожано-байкерском прикиде, ее всегда ждали нетерпеливо, было не только «можно», но обычно: «нужно» и «где тебя черти носят?».

– Давай, заходи уже! Где тебя черти носят, операция на носу, а у нас на Кожуховской и Серафимовича еще никто не в курсе – когда, как, какого хрена. – Начальник штаба, бывший депутат и совладелец «Седьмого» Владимир Груздев, говорил коротко и звучно. Доходило с первого раза. После гибели основного владельца сети Александра Занадворова у дверей своего офиса (знаменитый «бой на Павелецкой», где «татарские» взяли не только вокзал, но и соседнюю Летниковскую улицу), он снова вернулся в компанию и стал главным стратегом. Посылать сталкеров на самые ответственные задания Груздев предпочитал лично.

– Кожуховка? Ого! Ваши там еще держатся? Ни разу не доезжала. – Sever с сомнением посмотрела на карту. Проехать пол-Москвы и остаться при своих было почти нереально. Если только за двойную ставку.

– Байк у тебя быстрый, быстрее пули. Доедешь. Плачу двойную, времени – два часа, время пошло. Атака завтра в семь утра, линия «Серафимовича, 2—5-я Кожуховская, 13», объект – бывший головной офис компании на Летниковской, 10. Вопросы?

Итак, следовало нагрузить информацией командиров универсама в знаменитом Доме на набережной и обычного, на «Кожуховке», о совместной операции по штурму здания неподалеку от «Павелецкой».

– Один. На Большой Татарской есть гастроном, почему не прочертить линию оттуда? Намного короче, риска меньше.

– Вопрос дилетанта. Как нам потом с местной казанской братвой договариваться? «Извините, мы тут у вас домишко подрезали, вы уж не серчайте, не отбирайте магазинчик на вашей поганой Татарской?» Будем считать, что вопросов больше нет. Ты еще здесь?

Взревел мотор «Honda-60 °CBR», выбросил снежный прах; «сибир» скрылся в подворотнях Малыгинского проезда, выскочил на Палехскую, перемахнул, не глядя, высокий мост со шлагбаумом в Лосинке и запетлял по знакомым улочкам Бабушкинского, в котором его знала каждая собака. Главная засада – Бутырский район и Марьина Роща, где собрались уголовники чуть ли не со всей страны, возродив печальную славу 20-х годов прошлого столетия. Что там творилось, никто не знал, поскольку никто оттуда не возвращался. Пришлось делать огромный крюк, аж до Ленинградки. На шальные пули охотников до чужого мотодобра сталкер Sever уже давно не обращала внимания. Бронежилет, тяжеленная кевларовая каска, вся покрытая мелкими вмятинами, – обычное дело! МП-3 плеер наяривал в уши любимый «Кровосток», чей трек был как раз по маршруту:

Парни, придумавшие рэп еще в 2009-м, явно были в теме московских возможностей хаоса. Sever неслась по Тверской, ныряя то в темные ее переулки, то вылетая на проезжую (уже давно никем не проезжую), где никто никого не ждал. «Easy money», – хмыкнула сталкер и спокойно вывернула к Манежу. Эту песню она слышала еще до Разбора, тогда, в прошлой жизни циника-телерепортера:

Выстрелов можно было не опасаться. Между «кремлевскими» и «континентовцами» соблюдалось неписаное соглашение: «вы не стреляете со стен – наши боеприпасы качественные, а жратва не гнилая». Все довольны, все воюют. Отсюда до бывшего «Ударника» – две минуты фирменного хондовского рева через Большой Каменный мост. Как раз под новый речитатив из плеера:

Приехали. А где магазин-то?

Коробка, еле узнаваемая по выгоревшим вывескам. Мусор у входа, пыль и пепел. Еще исходит тепло от перекошенных стен, значит, сожгли совсем недавно. Запах невыносим, значит, мало кому удалось выскочить наружу. «Ущипнул себя сильно за ухо – я не сплю, такое бывает, х…ли, за это Москву я люблю…» Конец треку, конец заданию.

R.I.P.

«Линия» должна быть проинформирована об изменениях, это как «Отче наш», иначе не видать гонорара. Сталкер Sever запетляла по старым дворам, зажатым Якиманкой – Шаболовкой и Большой Ордынкой – Люсиновской. Замысел был прост и логичен: дотянуть до мусульманского кладбища (можно до Даниловского, так ближе и меньше фриков по дороге), выскочить на Третье транспортное – и по газам, через мост на Автозаводскую. Если, конечно, мост еще существует.

Не существует.

Ч-черт… почему всегда так… Когда кажется, что цель уже вот-вот, рядом, только протяни руку – и какая-то подляна обязательно случается. Как в попкорновых голливудских фильмах, где главный герой вроде всех победил и уже протягивает руку смазливой подружке, с которой переспал в самом начале и должен переспать в конце, но мы-то знаем, что финальный поцелуй будет не скоро, поскольку до следующего сеанса еще минут сорок, а один из монстров убит недостаточно сильно, то есть не совсем чтобы до конца. Он еще встанет, шатаясь, и подло выстрелит в спину, когда, мать его за ногу, совсем не ждешь. Фильмы – лишь проекции наших ежедневных проблем, только поданные неестественно резко и сочно, как неряшливо отфотошопленные пейзажи. Так я думаю.

Разбираться, кто его подорвал – мореманы из Южного порта, или мусульмане из «татарских», чтоб обезопасить свою территорию, времени нет. Разбор тут уже был, и, судя по рваному характеру обрушения, был жестким, взрывчатки потрачено немало. Кто угодно мог продать – и «Перекресток» на Шаболовке, и «Ашан-сити» с Севастопольского проспекта, тут неподалеку. Теперь уже неважно. Завтра отметят на штабной карте, а пока сталкеру надо делать крюк по Варшавке – Нагатинской и заходить через проспект Андропова. Сокращать путь по набережной не было смысла – она вся простреливается с того берега, из промзоны. «Сибир» взревел и утихомирился лишь у перекрестка на «Коломенской». Выезжать здесь на проезжую – смерти подобно, это Sever усвоила давно. «Большой перекресток – большие проблемы» – вторая заповедь сталкера. Первая – «Стреляй в того, кто попадает на твою траекторию».

Она срезала путь, прижавшись к бордово-рыжим девятиэтажкам, проскочила наглухо заваренный зев входа в метро и, не задумываясь, выстрелила в парня, выскочившего из-за соседнего магазина прямо под колеса «Хонды». Пуля прошла мимо, парень – нет. Визг тормозов, удар вскользь, головой о заледеневший асфальт. Хоть и шлем – все равно очень больно. Sever резко, на автомате, поднялась, оценила обстановку и подбежала к парню. Тот лежал на спине, судорожно пытаясь подняться. «Пистолет в район лба (на теле может быть бронежилет), прицел, выстрел. Мозги в кашу».

Так должно быть, и так было уже не раз и еще не раз будет. Но не сейчас. Что-то удержало палец на спусковом крючке «магнума». Непонятно, что. Какое-то странное возбуждение.

– Я тебя знаю?

– Откуда мне знать, это же ты. – Для человека, который уже на полпути к небесам, он выглядел каким-то неестественно спокойным и даже глупым. Как подросток из молодежного хоррора. Как раз в таких фильмах за те же сорок минут до конца уже половина ребят с вечеринки перерезана и свет неожиданно гаснет, но хозяин по-прежнему думает, что все в шутку попрятались и разлили в подвале томатный сок. А этот верзила в маске и с топором – приколист Тэдди Голдсмит из соседнего класса.

– Почему я не убила тебя?

– Ты вполне можешь это сделать. Нажать на курок или еще минут десять задавать вопросы. Или дырка в голове, или отмороженная жопа.

– А ты бы что выбрал? Как ты представлял себе этот момент? – О, нет. Severпочувствовала, как в ней нарастает желание. Это что-то новенькое в устоявшемся наборе личной жизни. Переход на садомазо?

– Момент чего? Момент смерти?

– Ага. Расскажи. – Она кивнула, сглотнув слюну, как бывает, когда собираешься услышать что-то необычайно важное, что-то такое, что приоткроет завесу над тайной. По крайней мере, в этот момент ей так показалось – что приоткроет.

– Ну… трудно сказать… Во всяком случае, не на тротуаре у метро «Коломенская», как последний бомж. Совсем не против, чтобы на мне восседала блондинка, но пистолет можно было бы и заменить. На искусственное дыхание. Рот в рот, – добавил он, чуть подумав. – Я часто представлял себе, как это испытывали всякие знаменитости. Из тех, что ушли рано. Полководцы, артисты, короли. Минуту назад ты был богатым, известным, в красивой одежде и трюфелями на ужин. Весь мир принадлежал тебе. И вдруг перешел черту, за которой – лишь пустота и глухие бесконечные коридоры. Бесконечные…

Sever уже оседлала пленника и мерно ерзала на нем, сама того не замечая. Облачка пара, вырывавшиеся изо рта, стали короткими и прерывистыми.

– …Ужаснее всего уходить, когда твоя жизнь наполнена приятными событиями. Моя была такой, по крайней мере, до Разбора, поэтому я часто думал о смерти и пугался ее бесконечности. Бесконечность – это то, чего простой смертный постичь не в состоянии, не в состоянии даже представить. Теперь все гораздо проще – смерть повсюду, она все время рядом, чирикает пулями из окружающих домов, и к ней привыкаешь, как к сварливой соседке по общежитию. Раньше я смотрел боевики и никак не мог понять, как эти взрослые дядьки могут устраивать перестрелки из-за какой-то ерунды, из-за чемодана с героином например. Ведь героина в мире много, а жизнь-то одна. Теперь, когда сам превратился в сталкера, все понял. Обычная работа, только ставки высокие.

– В сталкера? Так ты – тоже сталкер? – Последняя фраза вырвалась вместе с облегченным стоном. Пленник освободил руку и отогнул воротник зимней камуфлированной куртки, показывая нашивку, единую для всего сталкерского сообщества. Пистолет щелкнул предохранителем и убрался в кобуру.

– Безо всякого «тоже». Очень рад познакомиться. Артур ака «Popados». Можно сразу на «ты».

– Можно…

– Татьяна, что-то у тебя взгляд мутный. Ты с нами?

Она словно очнулась от гипноза. Уютный интерьер японского кафе и полускрюченные озябшие тени прохожих за окном проваливаются во чрево «Коломенской». Кто-то придумал определение жизни, как компьютерной игры с потрясающей графикой, но плохим сюжетом. Он, этот «кто-то», не был сталкером. Ни черта не разберешь, что правда, а что вымысел в этих поворотах. Хоть бы спросить у кого.