Во власти мракобесия Ветер Андрей

– О чём базар! Сыграем с Модестовичем втёмную.

В тот же день о Машковском говорили не только в Вене. В своей московской квартире Сергей Трошин спрашивал Женю:

– Помнишь, ты говорила, что Марго встречается с каким-то богатеем? Ведь это Машковский, так?

Он сидел на корточках перед холодильником и отщипывал кусочки от холодной курицы.

– Что?! – крикнула из комнаты Женя. Она разбирала на письменном столе бумаги.

– Не помнишь ли ты, – Сергей появился в дверном проёме с куриным крылышком в руке, – как фамилия того мужика, с которым встречается Марго? Машковский, так ведь?

– Да, кажется, но точно не помню. Григорий Модестович. А что ты вдруг?

– Просто так…

– Не юли, дорогой, признавайся… И почему это ты курицу трескаешь? Сейчас разве время обеда? Нечего ку-сочничать!.. Ну так почему ты заинтересовался Риткиным ухажёром?

– Видишь ли, в чём дело. Мы этим человеком весьма плотно занимаемся.

– Модестовичем? Этим дедулей? Разве он имеет отношение к криминалу? – удивилась Женя.

– Имеет.

– Подожди, а как ты узнал, что Марго именно с ним… Вы следите за ним и Маргоша попала в ваше поле зрения? – догадалась Женя.

– Я видел её на плёнке, когда просматривал оперативную съёмку.

– Какой кошмар! Так теперь за ней тоже будут наблюдать?

– Не будут. Но дело не в этом… Ты случайно не в курсе, она бывает у него дома?

– По-моему, ещё не была. Отказывается.

– Почему? – спросил Трошин с нажимом.

– Не знаю. – Женя пожала плечами. – Какие-то принципы свои. Или не хочет давать ему повод… Не знаю, Серёж.

– Как ты думаешь, она смогла бы согласиться поехать туда… Выполнить одну мою просьбу?

Женя пристально посмотрела на Сергея.

– Ты хочешь завербовать её? – с некоторой долей испуга спросила она.

– Мне нужна помощь. Это именно помощь. Пригласи как-нибудь на днях Маргариту к нам или давай навестим её, чтобы я мог поговорить с ней.

– А почему вы занимаетесь этим Машковским?

– Жень, ты уж слишком глубокий вопрос задаёшь. Я же не могу тебе всё рассказывать.

– Он бандит?

– Не в этом дело. Сейчас бандитом можно назвать почти любого бизнесмена. На сегодняшний день в бизнесе честных денег нет. Любой бизнесмен так или иначе связан с криминалом. Наша служба занимается не бандитами. Наша задача – оградить правительство от давления частного капитала. Правительство должно выполнять задачи, поставленные государственной властью, а не всякими там Машковскими, Березовскими, Гусинскими. Понимаешь меня?

Он повернулся и, обгладывая косточку, пошёл на кухню.

– Понимаю. – Женя осталась сидеть, растерянно глядя перед собой. – Маргошу жалко. Получается, что она вляпалась?

– Ничего она не вляпалась, – отозвался Сергей. – Она просто встречается с богатым человеком. А этот человек меня интересует по работе. Марго может мне помочь. Жень, надо, чтобы мы встретились. Пожалуйста. Я должен поговорить с ней в нормальной обстановке, чтобы она поняла меня.

Николай Овсеенко оказался незаменимым агентом. Находясь постоянно возле Алексея Пузыревича, он не всегда мог записать на плёнку разговоры, проходившие в апартаментах Моржа, но почти всегда знал, с кем его босс встречался, и нередко даже при отсутствии записи мог сказать, по какому вопросу к Пузыревичу приезжали гости.

К середине сентября отделу «П» стало известно, что Алексей Пузыревич наводит через Григория Машковского мосты для продвижения некоего Кротенко на самые верхи. Известно было, что Кротенко прикомандирован к правительству из Генштаба, поэтому Смеляков принял решение срочно взять Кротенко в разработку.

– И надо плотнее заняться Машковским, – сказал Смеляков Трошину. – Сергей, у тебя что-нибудь наклёвывается на его счёт через ту барышню?

– Я ещё не разговаривал с Маргаритой.

– Поторопись. Нам очень нужно к нему внутрь проникнуть…

Трошин не любил, когда ему повторяли дважды, и решил ускорить события. В тот же день он решил заехать к Жене в здание Академии наук на Ленинском проспекте и под каким-нибудь предлогом пригласить Риту к себе.

Он ждал их напротив центрального входа, и Женя, с которой он предварительно созвонился, умело изобразила удивление:

– Ой, Серёжа приехал.

– Привет, девочки! – Он вышел из автомобиля им навстречу. Они были удивительно хороши, двигались лёгкой походкой, позволяя свежему осеннему ветру вольно играть их юбками. Глядя на них, Сергей любовался, затрудняясь сказать, кто выглядит привлекательнее – его любимая Женечка, с чуть растрёпанной золотистой гривой, или же Марго, с её всегда аккуратно уложенными короткими чёрными волосами. Позади семенил Константин Синицын. Заметив Трошина, он смутился, замедлил шаг и, словно вспоминая что-то, стал рыться в карманах, затем полез в портфель.

– Ну, я с вами прощаюсь! – крикнул он вдогонку.

– Костя, – Рита обернулась и взмахнула рукой, – не забудь завтра принести ту статейку, ладно?

– Я никогда ничего не забываю. – И он продолжил копаться в торчавших из портфеля бумагах.

– Ты сегодня рано освободился. – Женя поцеловала Сергея и нырнула в салон автомобиля.

– Тебя это не радует? Специально бросил все дела, чтобы отметить нашу дату, – с улыбкой ответил он. – В конце концов я тоже имею право на личную жизнь.

– А что за дата? – спросила Маргарита.

– Полтора года нашего с Женькой знакомства, – поспешил объяснить Трошин. – Марго, давай к нам махнём?

Женя стрельнула в Сергея глазами, понимая, что повод он придумал только что. Полтора года давно минули, а два года пока не наступили.

– Конечно, это ещё не юбилей, – сказала она, – но всё равно приятно, когда мужчина помнит о таких датах и устраивает по этому поводу маленькие праздники. Поедем, Ритка?

– Хорошим вином и всякой закуской типа ветчины и сыра в нарезке я уже запасся, – сообщил Трошин.

Маргарита колебалась.

– Наверное, я вам буду мешать. Вам же хочется вдвоём побыть.

– Вдвоём мы останемся ночью, – нажимал Сергей. – А сейчас нам нужна уютная компания.

– Что ж, раз так, то поехали, – согласилась Рита.

Трошин повернул ключ в замке зажигания, и машина тронулась.

По дороге он незаметно вывел разговор на Машковс-кого, но к главному вопросу – к тому, что Марго должна была попасть в дом Григория Модестовича и установить там микрофон, – подступился только дома.

– Так ты хочешь сказать, что Григорий Модестович – бандит? – Маргарита никак не могла понять, почему Тро-шин в чём-то подозревал Машковского. – Этот интеллигентный человек высочайшей культуры и отменного вкуса? Он бандит?

– Нет. Он не бандит. Но с ним находятся в постоянном контакте разные люди. Пойми, Марго, речь идёт об очень серьёзных государственных делах. С ним общаются лица, подозреваемые в шпионаже, поэтому за ними установлено наблюдение.

– Это ужасно. Как подумаю, что вы снимали меня на камеру… А если бы я… Ну вот если бы я… занималась, допустим, с ним любовью? Этого, конечно, не могло быть, но если допустить такое, то что? Неужели вы бы и это засняли? И ты потом смотрел бы на это?

– Марго, во-первых, снимается вовсе не всё. Нет такой службы, которая проникает в каждую замочную скважину. Во-вторых, наши сотрудники занимаются этим не в своё удовольствие. Такова специфика нашей работы – мы добываем информацию. Отсутствие информации делает государство беспомощным. Но ты даже представить не можешь, как много грязи приходится пропускать через себя, когда разрабатываешь какого-то человека.

Рита негодующе тряхнула головой и поднялась с дивана.

– Это ужасно! Это отвратительно! Я теперь даже не знаю, что и подумать. А ты ещё требуешь, чтобы я поехала к нему домой и поставила там эти чёртовы прослушивающие устройства…

– Я ничего не требую, не могу требовать от тебя. Я прошу о помощи. Речь идёт не о личной жизни Машковс-кого и уж тем более не о твоих с ним отношениях.

– У меня нет с ним никаких отношений, Серёжа! – воскликнула она. – Он просто ухаживает за мной.

– Речь идёт о государственной безопасности, – продолжал Трошин. – В домах таких людей, как Машковский, зачастую решаются очень важные вопросы. Мир бизнеса сегодня – это фактически мир криминала. Если даже бизнесмен лично не преступает закон, это не значит, что его окружение не связано с криминалом, его фирма, его партнёры. Машковский – фигура крупная, имеет выходы на правительство, на министров, на депутатов, а там коррупция приняла такие масштабы, что её уже нельзя назвать просто взяточничеством, это уже подрыв государственной экономики.

– И Машковский в этом участвует? Неужели…

– Марго, я не тороплю тебя с ответом. Понимаю, как трудно тебе решиться. Но ты подумай…

– Как же я буду в глаза ему глядеть? Ведь он такой… такой порядочный.

– У таких людей нет порядочности. У них и совести-то нет. Впрочем, тебе решать.

– Он мне предложение сделал. Говорит, что искал именно такую женщину… А я, значит, ему эти «жучки» ваши?..

У неё на глазах навернулись слёзы. Впрочем, горько и обидно ей было не за Машковского, а за себя. Она никак не могла понять, что за роль ей отводилась. Помочь государству – это одно. Но воспользоваться доверием человека и обмануть его – совсем другое.

– Как же так? Почему я? – Она вытерла глаза. – Пойду умоюсь.

– Сергей, – заговорила Женя, когда Рита закрыла за собой дверь ванной, – а ведь сегодня я могу навсегда потерять подругу.

– Я не стал превращать Машковского в монстра, хотя мог бы размалевать его под чёрта, чтобы у Марго исчезли малейшие колебания. – сурово ответил он. – Что бы Марго ни решила, спасибо тебе за помощь.

Женя подсела поближе и положила голову ему на плечо.

– А ты на самом-то деле помнишь, когда мы познакомились?

– Нет. Но дату нашей свадьбы я запомню.

Она поднялась и включила телевизор.

– Жень, пойди к ней, успокой, – попросил Сергей.

– Скажи, что ничего страшного нет.

Она кивнула и вышла. Трошин прибавил звук телевизора. Новости сообщали, что президент Ельцин официально объявил имя нового генерального прокурора – Юрия Скуратова.

Вода в бассейне, где плескались голые девицы, подсвечивалась несколькими лампами, и голубые блики колыхались по стенам и потолку, как тени чьих-то распутных душ. Машковский сидел на мраморной скамейке, обернувшись простынёй, и напоминал древнеримского сенатора. Два его молодых, но уже не по годам растолстевших собеседника устроились рядом, ничем не прикрывая нагих тел, растопырив ноги и жадно отхлёбывая пиво из высоких стаканов.

– Григорий Модестович, – весело фыркая, говорил один из них, – у меня давно уже сложилось впечатление, что вас что-то раздражает во мне. Вы человек сдержанный, но в мой адрес позволяете себе высказываться… как бы это… весьма ядовито.

– Алексей, мы люди свободные… пока свободные. Поэтому я считаю, что разговаривать друг с другом можем открыто. И мы поймём друг друга. Да, вы раздражаете меня, и не только вы, многие раздражают. Чего уж тут скрывать? Меня и сын мой родной раздражает.

– Чем же, если не секрет?

– Какой уж тут секрет! Наглость ваша и самоуверенность выводят меня из себя.

– А почему я не могу быть самоуверенным? Я добился кое-чего в жизни, могу бывать вот в таких местах… – Алексей повёл рукой вокруг. – Имею право наслаждаться жизнью.

– Вот за то, что вы такого о себе высокого мнения, вы мне и не нравитесь. Вы ещё ничего не заработали. Вы вообще ещё никто, не имеете ни опыта, ни вкуса, а потому в том, как люди «добиваются», вы вообще ничего не смыслите.

– Это я-то ничего не смыслю? – Алексей расхохотался. – У меня есть деньги, Григорий Модестович. Я ворочаю миллионами.

– Не смешите меня, Лёша. Ворочать можно сено и говно, – лениво отмахнулся Машковский, – а с деньгами надо уметь обращаться. Деньги надо зарабатывать.

– Так мы и зарабатываем, – подключился к беседе приятель Алексея.

– Вы их не зарабатываете, а воруете, – отрезал Маш-ковский.

– Однако словечко вы нашли. Впрочем, вы разве не тем же самым занимаетесь?

– Я получаю комиссионные с тех сделок, которые помогаю организовать. Я не взял ни одного чужого рубля, я никогда не воровал, я получаю плату за мои услуги.

– Но не платите с них налогов, – заметил Алексей. – А во-вторых, комиссионные-то с ворованных денег.

– И всё же я не ворую, терпеть не могу воровства. Я долго не мог понять, почему вы все проявляете такую несдержанность, такую наглость…

– И к какому выводу вы пришли?

– Всё очень просто. Вы чувствуете свою неполноценность – хоть и не признаётесь себе в этом – и знаете, что ваш век там, наверху, в общем-то недолог. Поэтому стараетесь набрать побольше и побыстрее. И настолько спешите, что теряете над собой контроль. Вспомните, как в 1993 году в Верховном Совете обсуждали господина Шумейко. Ведь до смешного дошло тогда. Шумейко топором изрубил итальянскую мебель, которую ему подарил Якубовский, помните? Разбил и сжёг её, чтобы не было улик, а стоила эта мебель почти 80 тысяч долларов. Лично я не позволяю себе разбрасываться такими деньгами. Зачем брать то, что боишься показать?

– Я понимаю, о чём вы говорите. – Алексей почесал в паху. – Люди просто стремятся жить красиво.

– Один мудрец сказал: «Голод не тщеславен, ему довольно, если его утолят, а чем – ему нет дела. Остальное – муки злосчастной жажды роскоши».

– Если вы намекаете на всё это, – Алексей указал волосатой рукой на бассейн с нагими девицами, – то разве сами вы отказываетесь от такого образа жизни?

– Если я нахожусь в обществе красивых женщин, это не означает, что я жаден до них. Они для меня как картины. Ими можно любоваться. А вот Кугушев, например, не умеет любоваться… – Машковский кивнул на раскрасневшегося мужичка, тискавшего одну из разомлевших девушек. – И не умеет заниматься любовью. Он готов всё пожрать, не разбирая вкуса. Это не что иное, как жадность, нездоровая жадность. Похоть… Похоть по отношению к женщинам, деньгам, власти. Похоть во всём… Этого я не понимаю и не принимаю.

– Зачем столько критики, Григорий Модестович? Вы же не сторонник аскетизма.

– Я сторонник меры.

– Простой народ вдоволь посмеялся бы над этими словами.

– Мне нет дела до простого народа, нет дела до толпы, – равнодушно ответил Машковский.

– Предельно ясная позиция.

Машковский кивнул на резвившихся в воде купальщиц.

– Вот эти девочки – тоже народ. Но меня интересует только их красота и молодость, а их взгляды на жизнь меня не касаются. Вся их ценность – это их стройные тела. Когда-нибудь они, возможно, поумнеют и найдут себе иное применение. Каждый из нас создан, чтобы сыграть отведённую ему матушкой-природой роль. Кто-то должен писать картины, кто-то – ценить их.

– В таком случае, – Алексей дотянулся до маленького столика и взял сигарету, – я не понимаю вашего раздражения, Григорий Модестович.

– Раздражения?

– По поводу, как вы изволили выразиться, воровства. Каждый делает то, что считает нужным для себя, но никто из нас не хочет думать о себе плохо. Поэтому каждый подыскивает наиболее удобное для себя слово. Скажем так: наиболее выигрышное для себя дело.

На противоположной стороне бассейна появился Пет-лин. Обёрнутое вокруг бёдер полотенце полностью скрывало его ноги.

– Вечер добрый. Я немного припозднился, – приветственно помахал он рукой.

– Геннадий Васильевич, здравствуйте. Жду вас с нетерпением.

Петлин неторопливо обошёл бассейн, оценивающе поглядывая вниз на голые тела.

– Славные здесь русалки, – сказал он, подойдя к Машковскому. – Какое-нибудь дело, Григорий Модестович?

– Я всегда в делах и заботах.

– Григорий Модестович отчаянно старается пристыдить нас. – Алексей бросил недокуренную сигарету в пустой стакан и пощёлкал пальцами, подзывая внимательно следившую за гостями официантку, прикрытую едва различимой полоской бикини. – Нехорошо мы себя ведём, оказывается. Лишнее прибираем к рукам, Геннадий Васильевич. А как не взять? Нынче если чуть зазеваешься, так кто-нибудь другой уворует. Так и жизнь проморгать можно.

– Эх, молодёжь, – хитро улыбнулся Петлин, – всё только о себе думаете. А кто о государстве думать будет? Прислушайтесь к старикам. Кто, как не Григорий Модестович, научит вас уму-разуму?

– Геннадий Васильевич, – Машковский встал и легонько коснулся локтя Петлина, – не возражаете посидеть со мной в кабинете?

– Да, а то здесь глаза всё норовят к чьей-нибудь заднице прилепиться. В кабинете спокойнее, – согласился руководитель секретариата правительства.

– Спокойнее и надёжнее, – кивнул Машковский.

Петлин остановил официантку, составлявшую на поднос опустевшие пивные стаканы, и попросил её принести в кабинет две порции коньяка.

Закрыв за собой дверь, оба сели в обтянутые бархатом кресла.

– Шумно мне стало в таких местах, – пожаловался Машковский. – А девки эти раздражают своим визгом.

Пищат, как чёрт знает что.

– Мужчине нужен семейный очаг, – сказал Петлин.

– Да вот я и подумываю…

– Неужто нашлась такая женщина, которая смогла угодить вашим высоким требованиям? – не поверил Геннадий Васильевич.

– Похоже, что нашлась…

В дверь вошла официантка и поставила на стол два пузатеньких бокала с коньяком.

– Что-нибудь ещё?

– Не сейчас. – Петлин отпустил её движением пальцев. – Да, все эти кошечки хороши на пару часов, но для настоящей жизни нужна другая женщина… Так что за дело, Григорий Модестович?

– Геннадий Васильевич, есть у меня один человек. Прикомандирован к вам в ведомство, рядом с вашим шефом работает. Хочу просить за него.

– Хороший человек?

– Разумеется. И он наверняка будет полезен всем нам. Много нужных связей, в том числе и за рубежом имеет серьёзные выходы на высоких людей.

– Кто такой?

– Подполковник Кротенко…