Во власти мракобесия Ветер Андрей
– До чего же ты хороша! – Михаил Леонидович схватил её руки и принялся пылко, как влюблённый мальчишка, целовать их. – Никогда не отпущу тебя.
– Миша, – она легла на него и нежно потёрлась щекой о его губы, – сегодня я на ночь не останусь, сегодня мне надо быть дома. Я обещала маме.
– Маме… Да ты ещё совсем… Ребёнок совсем… Маме обещала… Знала б она, как ты с мужиками управляешься…
– У неё сегодня день рождения, – объяснила Лариса. – Я обещала обязательно быть… Но вернусь, если хочешь, завтра днём, к обеду. Будем тут с тобой без перерыва, пока сон не свалит…
– Ладно, милая, ладно, только сейчас всё-таки закончим.
– Конечно закончим. Как ты хочешь? Может, рукой сделать?
– Мне всё равно, кошечка моя… Никогда не встречал таких. Мне с тобой всегда мало. И я всегда готов продолжать…
Через несколько минут Лариса, выполнив свои обязанности, выбралась из кровати и неторопливо, профессионально виляя бёдрами, направилась в душ. Убедившись, что Шевчук продолжал нежиться в постели, она быстро достала из своей сумочки крохотный пузырёк, в крышку которого была вдета пипетка, капнула прозрачную жидкость дважды на зубную щётку и поспешила спрятать пузырёк. После этого она встала под горячую струю воды и тщательно вымылась.
Когда она вернулась в спальню, уже полностью одетая и причёсанная, Михаил Леонидович всё ещё лежал. В зубах он держал сигарету и внимательно следил за поднимавшимся к потолку дымом. Лариса огладила руками юбку, подошла к нему и протянула руку.
– А где твоя благодарность за хорошую работу? – Девушка театрально надула губки, изображая обиду.
– Возьми кошелёк, он в пиджаке. Она достала несколько купюр и показала Шевчуку.
– Как всегда? Ты такой же щедрый?
– Приходи поскорее, кошечка, и ты увидишь, что моя щедрость станет безграничной.
– Звучит многообещающе.
Она остановилась возле Михаила Леонидовича, и он обхватил рукой её ногу.
– Не надо, Миша, – сказала она, словно капризничая. – Уже всё… Я оделась. На сегодня всё! Потерпи до завтра…
– Ты играешь мною, как пацаном, – с досадой проговорил Шевчук, но отпустил её ногу.
– Миша… Можно я скажу тебе… Только ты не обижайся.
– Чего?
– Нам вроде стесняться нечего, верно? – Она смущённо потупила глаза.
– Нечего. Уж все дырки друг у друга обследовали. Говори.
– У тебя сегодня изо рта пахнет, – пожаловалась она, приложив пальчик к его губам.
– Желудок, должно быть, – скривился мужчина. – Скажи спасибо, что я ещё пердеть не начал при тебе… Эх, возраст… Надо заняться здоровьем…
– Ты извини…
– Чего уж там, ладно. Хотя вообще-то могла бы и не заметить…
Лариса наклонилась, продолжительно поцеловала его руку и неторопливо, демонстрируя свою грацию, вышла из комнаты, цокая каблуками. Щёлкнул дверной замок.
Михаил Леонидович поднёс руку к носу и обнюхал её.
– Как преданная собака…
Он повернул руку ладонью к себе, усиленно подышал на неё, затем понюхал, пытаясь уловить посторонний запах.
– Пахнет изо рта… А хрен тут после коньяка разберёшь чего.
Он свесил ноги с кровати, тяжело поднялся и, набросив на себя ярко-красный шёлковый халат, направился к двери.
– Павло! Телохранитель появился почти немедленно.
– Телефона не было?
– Нет, Михаил Леонидович.
– Слушай, а ну-ка нюхни… – Шевчук жарко дыхнул охраннику в лицо. – Сильно у меня изо рта несёт?
– Ну, есть немного, – пожал широкими плечами Павел. – А чего удивляться? Коньяк вы глушили, сигары сосали…
– Я не только сигары сосал. У этой бабы всё подряд сосать хочется. Тем не менее её свежестью от меня не разит… Ах, почему я не молодой? Почему не такой крепкий, как ты?
– Зато при деньгах.
– Деньги, деньги…
Он сжал кулаки и отчаянно потряс ими, словно хотел показать кому-то, что он всё ещё силён и на многое способен. Повернувшись спиной к телохранителю, он побрёл в ванную, шлёпая босыми ногами.
Стоя перед зеркалом, он долго рассматривал себя, вздёргивая губу, изучая зубы и покрытый желтоватым налётом язык.
– Деньги… Член от них крепче не стоит и любовь они не покупают…
Он взял щётку, выдавил на неё немного пасты и начал чистить зубы. Сплёвывая обильную пену, он опять посмотрел на своё отражение и сказал:
– А вот если я у себя её оставлю? Как ты думаешь? Вот возьму и завтра сделаю этой девчонке предложение. Сделаю женой. Будет она целовать мне руку ещё преданнее?
Отражение ответило ему знакомым тусклым взглядом.
Утром Трошин выехал на работу раньше обычного, чтобы успеть завезти Женю в институт.
– Смотри-ка, милиция на углу. Что-то случилось, – сказала Женя. – Видишь, женщина какая-то лежит на дороге.
Трошин чуть притормозил. Неподвижное тело лежало, неправдоподобно сильно вывернув ноги в одну сторону, а голову – в другую.
– Это же та девчонка, за которой наш сосед ухаживал! – воскликнул Трошин, узнав Ларису.
– Который сосед? Никита, что ли? Тот, что из Чечни вернулся?
– Да… Ёлки-палки! Её же застрелили! – сквозь ноги милиционеров Сергей разглядел пулевое отверстие над глазом Ларисы.
– Господи, за что ж её?
– Путана…
– Проезжайте! – раздражённо закричал милиционер, заметив, что их машина почти остановилась. – Проезжайте! Не цирк здесь!
– Странно… Зачем кому-то понадобилось стрелять в неё?
А через несколько часов, просматривая материалы наружного наблюдения, Сергей увидел на телеэкране Шевчука в сопровождении Ларисы.
– Стоп, ребята! Эту барышню я знаю. Она проститутка.
– Ясное дело, что проститутка, – не стал спорить Воронин.
– Сегодня утром я видел её мёртвой. Пуля в голове.
– Где видел?
– Она жила в соседнем доме…
Трошин хотел добавить что-то ещё, но на столе зазвонил телефон. Воронин поднял трубку.
– Что ж, спасибо за информацию… – сказал он, выслушав кого-то. – Всё, господа, работа с Шевчуком закончена. Умер сегодня ночью Шевчук.
– Умер?
– Врачи говорят – сердце. Вскрытие покажет. Охрана говорит, что никого посторонних не было, только какая-то путана приходила. Шевчук был в полном порядке, а ночью случился приступ. – Воронин хрустнул пальцами. – Нутром чую, не своей смертью он умер.
– Гена, путана-то вот она. – Трошин указал на телевизор. – Она была у Шевчука. И заметь, что девчонку убрали сразу после того, как она ушла от него. Между прочим, убили выстрелом в голову. Так проституток не отстреливают. А что, если она подсунула Шевчуку какой-нибудь яд? Да, я почти уверен, что это она как-то отравила его… Конечно, не по собственному желанию. И её убрали, чтобы не сболтнула.
– Вполне возможно, – согласился Воронин. – Значит, Шевчук мог рассказать нам что-то очень важное. Кто-то был против… Впрочем, убийство – это пока лишь наши домыслы. Следствие покажет… Так или иначе, мы вышли через Шевчука хотя бы на Романюшина…
Владимир Романюшин, худенький молодой человек, одетый в шорты и просторную майку, сутулый, растрёпанный, с затравленным взглядом бесцветных глаз, не ждал гостей. Вот уже несколько месяцев он обитал в скромном домике в предместье Тель-Авива, где жил очень уединённо и чувствовал себя совершенно брошенным. Когда он услышал деликатный стук в дверь, то никак не ожидал, что перед ним предстанут два сотрудника СБП – Трошин и Воронин.
– Простите, – он чуть не поперхнулся, когда они представились, – откуда вы? Мне кажется, я не расслышал.
– Ты всё верно расслышал, Володя, – со скупой улыбкой ответил Воронин. – Мы из Службы безопасности президента России.
Романюшин держал в руке стакан с джином, и в наступившей тишине стало отчётливо слышно, как кубики льда застучали о стекло. Хозяин квартиры медленно попятился, отступая по коридору.
– Что ж ты так перепугался-то, смешной ты человек? – Трошин шагнул вперёд.
– Да не переживай, – успокоил Воронин. – Поверь, мы не сделаем тебе ничего плохого.
Владимир Романюшин безвольно опустился на стоявший в коридоре табурет с мягкой розовой подушкой.
– Так-таки ничего, – промямлил он. – Знаю я, как это делается. Видел в кино: наручниками щёлк – и крышка!
– Это из другой оперы, – заверил Воронин. – Не возражаешь, если я закурю? Устали мы с дороги… Ты, должно быть, полагаешь, что мы в связи с возбуждённым на тебя уголовным делом?
– Что же вас ещё могло привести в такую даль? – Ро-манюшин поднёс к губам стакан, но пить не стал.
– Может, пригласишь нас внутрь? Угостишь чем-нибудь? – сказал Трошин.
– Угостить? – не понял молодой человек, опустил руку со стаканом и ссутулился ещё сильнее.
– Не в дверях же нам разговаривать. Расслабленная обстановка способствует хорошему разговору. За бокалом какой-нибудь пина-колады или стаканчиком виски легче договариваться.
– Вы хотите поговорить? – спросил Романюшин. – Только поговорить?
– Володя, судя по всему, ты не знаешь, что возбуждённое против тебя уголовное дело давно прекращено. – Воронин остановился за спиной Романюшина, разглядывая его взъерошенный затылок.
– Прекращено? – не поверил молодой человек. – Это правда?
– Твои бывшие товарищи, хотя вряд ли их можно назвать таким словом, специально держат тебя в неведении. Им выгодно, чтобы ты – такой серьёзный свидетель – никогда не возвращался на родину. По сути, они тебя просто «кинули».
– Ах вот как? Прекращено? А я ни сном ни духом! – Романюшин поднялся и жадным взглядом впился в лицо Воронина. – Ах вот как они! Да, они меня именно «кинули». Дурак же я был, что поддался на их уговоры. Шумейко, между прочим, больше других подначивал…
Он вдруг осёкся, в глазах появился прежний испуг.
– Не стесняйся, Володя. Говори, говори, – подбодрил его Трошин. – Господин Шумейко нам очень интересен.
Романюшин долгими глотками осушил свой стакан, поболтал им, играя кубиками льда, и быстро прошёл в комнату. Достав из бара бутылку, он наполнил три бокала до половины, плеснул туда чего-то ещё из другой бутылки и решительно сказал:
– Выпьем!
Через минуту он собрался с мыслями и, рухнув в глубокое кресло, начал говорить.
– Видите ли, сообщить-то я вам, допустим, кое-что сообщу, но вы же уедете отсюда… И я снова один. А те акулы мне не простят… Тут ведь столько рассказать придётся, что… – Он многозначительно пошлёпал себя по шее. – Получится, что сначала от прокуратуры я прятался, а теперь буду от этих…
– Зря боишься. Они тебе ничего не сделают.
– А то я не слышал, как на таком уровне решаются скользкие вопросы, – вздохнул молодой человек и потряс свою просторную майку за подол, чтобы проветрить вспотевший живот. – Да нет, вы просто не представляете, что я могу рассказать.
– Представляем, но хотим знать точно. Надеемся на твоё сотрудничество, Володя.
– Смерти вы моей хотите. – Владимир встал и подошёл к зеркалу. Поглядев на своё отражение, он произнёс с сожалением: – Бедный Романюшин, за что тебе такое? Все хотят погубить тебя.
– Зачем же так, Володя? Как раз мы можем помочь тебе, но на взаимовыгодных, так сказать, началах.
– Как помочь? Чем вы можете помочь мне?
– У нас почти неограниченные возможности, – заверил Воронин. – А у тебя вся жизнь впереди.
– Вы серьёзно? – Романюшин налил себе ещё.
– Ты полагаешь, мы приехали сюда шутки ради? Володя, давай начнём с самого начала. Каким образом шестнадцать миллионов долларов, которые правительство Москвы выделило на закупку детского питания за рубежом, осели в посторонней фирме?
Романюшин нахмурился и злобно проворчал:
– Знаете сколько таких миллионов через руки Владимира Филипповича прошло? Сколько их растворилось в… Как вы сказали – посторонних? – да-да, в посторонних фирмах… Многие сорвали на этом солидный куш, а меня, Романюшина, сделали козлом отпущения, хотя я ведь с тех денег не получил ничего. Я был помощником Шумейко и лишь выполнял его указания.
– Ну, Володя, не так уж ты невинен, ангела из себя не строй. Ты же понимал, чем занимался.
– Они всё на меня списали, всё ловко подстроили.
– Зато теперь у тебя есть шанс полностью реабилитироваться, – напомнил Воронин.
Сергей Трошин неторопливо ходил по комнату, изучая довольно-таки скромную обстановку. В этой обители беглеца не было намёка на роскошь.
– Реабилитироваться, – проговорил Романюшин. – Какое сладкое слово. Хотелось бы верить вам, но я боюсь. И вас боюсь, и тех боюсь… Всех боюсь.
– А ты сделай заявление, – подсказал Трошин. – Мол, хочу повиниться, рассказать всё, что знаю по такому-то и такому-то делу.
– Это получится большо-о-е заявление! – сокрушённо покачал головой молодой человек.
– Чем подробнее, тем лучше, – напомнил Трошин. – Давай говорить прямо: нам нужна твоя помощь, очень нужна. Ты, Володя, поскольку владеешь нужной информацией, можешь сослужить своей стране хорошую службу. Героем ты, конечно, не станешь, но весомый плюс себе заработаешь… Сейчас речь идёт о стране, о престиже России в глазах мирового сообщества. Ты понимаешь? Это по-настоящему важное дело. Разумеется, мы раскрутим всё и без тебя, но это займёт больше времени. И уж ни о какой твоей реабилитации речи не будет.
– Знаете, – встрепенулся молодой человек, – когда прокуратура стала раскручивать дело о пропаже тех шестнадцати миллионов долларов, Шумейко по-настоящему испугался. В моей квартире провели обыск, даже на квартире моей матери. Всё шло к тому, что меня арестуют. Это очень мерзкое чувство – ожидание ареста. Никому не пожелаю… Владимир Филиппович – он понимал, что через меня выйдут в первую голову на него, поскольку я – его помощник. А там и другие всплывут на поверхность. – Он протёр вспотевшие ладони о майку. – Я не герой, я бы никого своим телом не стал закрывать. Шумейко понимал это и обещал чуток затормозить прокуратуру, чтобы дать мне уехать… Всё-таки у него огромная власть была – первый вице-премьер… Ну а я, понятно, не стал тянуть и тут же улетел через Украину в Канаду… О чём я могу рассказать? Да, собственно, обо всём… Он поёжился.
– Что-то зябко!
– Брось, Володя, жарища ужасная.
– Выходит, что от нервов колотун начался. Пожалуй, я глотну ещё. Вы не возражаете? – Он потянулся к стакану.
– А не много тебе? – Воронин перехватил стакан. – Глаза-то у тебя уже совсем осоловели.
– Ладно… Не буду… Потом подкреплюсь…
Романюшин откинулся в кресле. Глаза шарили по пространству, словно вытаскивая из него образы тех, о ком он собрался говорить. Поначалу язык не очень слушался его, но понемногу Владимир разговорился. Время от времени на него нападала какая-то хандра, он начинал всхлипывать, видимо, под влиянием большого количества спиртного.
– Что касается Филатова, так я ведь по этому поводу письмо написал… Написал только потому, что очень сердце болит… А ведь знаю, что это очень опасно для меня… Ильюшенко, генеральный прокурор, ну, то есть исполняющий обязанности генерального, каждый день встречался с Филатовым на его даче, и там происходило обсуждение ситуации в стране и кадровой политики. Ильюшенко очень многих держит в своих руках. Я бы даже назвал его «авторитетом» преступного мира, может, не меньше авторитет, чем сам Отарик, которого, слава богу, настигла смерть. Поэтому в общем-то многим непонятно было само назначение Ильюшенко на этот пост… то есть как это могло произойти, с чьей подачи…
Обилие информации душило Романюшина. Он страстно жаждал выговориться, но сбивался, перескакивал с темы на тему, торопился, забегал вперёд.
– Вот возьмите хотя бы Дмитрия Якубовского. Это своего рода Распутин нашего времени, только об этом мало кто задумывается. По его настоянию нужные ему люди не раз назначались на государственные посты. Однажды осенью 1992-го Якубовский пришёл ко мне в кабинет, одет в полковничью форму, знаете, важный такой, и требует: «Мне нужно срочно поставить Панкратова начальником ГУВД Москвы. Организуй мне встречу с нужным человеком в правительстве». Мы с ним сразу поехали, и за десять минут этот вопрос был решён. Всюду ведь такие рычаги задействованы! Министр внутренних дел был против Панкратова, но назначение всё равно состоялось. Вот какие дела на Руси происходят… Насколько я знаю, Панкратов был абсолютно ручным человеком Якубовского…
– Как ни странно, – произнёс Воронин, – Панкратов был хорошим профессионалом. Это редкий случай. Обычно, когда в руководящие кресла усаживаются воры, они откровенно не умеют ничего делать и не скрывают этого. А Панкратов умел работать. Тем не менее против Панкратова совсем недавно Генпрокуратура возбудила дело по факту исчезновения денег, которые должны были пойти на техническое оснащение ГУВД Москвы. Договор был подписан с фирмой «Африкан инжиниринг», генеральным директором которой был Баранюк, присвоивший около 180 миллионов долларов, принадлежавших Российскому комитету по драгоценным металлам. Бара-нюк разыскивается Интерполом, но пока безрезультатно.
Романюшин лишь пожал плечами в ответ и продолжил:
– Потом Якубовский велел Панкратову назначить Солдатова на должность начальника Управления по экономическим преступлениям ГУВД Москвы. Панкратов взял под козырёк, и вот Сергей Солдатов до сих пор возглавляет УЭП. А любовь Якубовского Солдатов заработал тем, что регулярно поставлял ему антикварные книги. Эти книги сейчас хранятся у Якубовского в Канаде, в собственном доме, на втором этаже. Их воровали из музеев, библиотек и государственных хранилищ России. Мой личный шофёр регулярно приезжал домой к Сол-датову, забирал связки книг и доставлял их Якубовскому. Бывало, что Солдатов собственноручно провозил антиквариат через границу. Но не только он, иногда и Кондрахин, нынешний первый помощник Шумейко, вывозил антиквариат в Торонто. Однажды, когда Конд-рахин пытался вывезти две сумки старинных манускриптов через VIР-зал Шереметьева, его не пропустила российская таможня. Но я вмешался, у меня же удостоверение помощника первого вице-премьера. Удалось уладить, и эти две сумки книг позже улетели в Цюрих. А через Цюрих их переправили к Якубовскому в Торонто… Романюшин ещё долго в подробностях излагал то, что он знал о Якубовском, затем сотрудники СБП плавно вернули его к личности Шумейко.
– Ну, Владимир Филиппович Шумейко приложил руку ко многому… Именно он подписал распоряжение о назначении Якубовского полномочным представителем правоохранительных органов, специальных и информационных служб в правительстве Российской Федерации. Он же пробивал Якубовскому генеральское звание, хотя для этого не было просто никаких оснований. Понятно, что за бесплатно такие вещи не делаются… Но знаете, иногда ведь не только деньги пробивают дорогу. У них там, наверху, иногда просто чьего-то слова бывает достаточно. Много там всяких непонятных людей бродит.
– Вы про Машковского слышали что-нибудь?
– Григорий Машковский знаком со всеми. – Романюшин облизал набухшие губы и быстро-быстро заморгал, будто что-то попало ему в глаз. – Фигура для меня таинственная. Я не выполнял ни одного его поручения и к нему никогда ни с какими делами не ездил. Но знаю, что он поддерживает тесные связи почти со всей правительственной элитой. Очень жёсткий человек. Не доверяет никому. Если чем занимается, то контролирует лично… Шумейко как-то сказал про него: «Модестович – опасный старик. Не любит никого, похоже, даже себя». И Петлин тоже так думает. Мне кажется, что они даже боятся его, хотя у них в руках находятся все рычаги власти. Да, пожалуй, побаиваются. Он очень странный, этот Григорий Модестович… По-настоящему Машковский ценит только искусство; всё остальное, как люди, так и вещи, – это для него лишь средство для достижения поставленных задач.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. 1–15 СЕНТЯБРЯ 1995
Трошин остался доволен поездкой в Тель-Авив. Из аэропорта он направился домой, чтобы принять душ и привести себя в порядок, а потом намеревался поехать на работу. После солнечного Израиля Москва казалась слишком угрюмой, несмотря на сочную желтизну осенних аллей.
Возле подъезда нагнал возвращавшуюся из магазина соседку по этажу. Анастасия Никитична закивала головой, здороваясь.
– Откуда ж так рано, Серёжа?
– Работа подняла. Как ваши дела, Анастасия Ники тична?
– Ой, плохо, Серёжа, плохо.
– Что случилось? Может, помочь чем-то?
– Никита мой совсем места не находит себе. – Лицо соседки в одно мгновение как-то скривилось и обвисло. – Пить начал! Ой как пьёт-то! Девушка у него погибла недавно… Лариса… Да вы, кажется, видели её у нас.
– Я знаю. Но тут уж ничего не поделаешь.
– Знаете?
– Да, видел её в тот день на улице. Уже мёртвую.
– Ой, Серёжа, не знаю, что и делать. – Анастасия Никитична громко застонала, как это умеют делать некоторые женщины, пробуждая своим голосом в окружающих животный ужас. – Может, зайдёте, поговорите с ним?
– Да что я могу сказать ему?
– Вы мужчина, – всхлипнула она, оборвав завывание. – Меня он просто гонит.
Трошину совсем не хотелось в ту минуту заниматься душеспасительными беседами, но он почему-то согласился.
– Спасибо, Серёжа, спасибо вам, – бормотала сосед ка, пропуская его в квартиру.
В кухне, где сидел голый по пояс Никита, плавал густой дым. На столе стояла бутылка водки, лежали обрезки колбасы и оторванные от буханки куски хлеба.
– Здорово, братишка. – Трошин сел напротив. – А ты не рано начинаешь? Ещё и полудня нет.
– Чего надо? – Никита смотрел исподлобья, в глазах плавало плохо скрываемое раздражение. – У меня поминки. Невесту мою убили…
– Невесту? – удивился Трошин. – Это ты её невестой считал? Или она тоже так думала?
Никита молча раздавил окурок в пепельнице и провёл рукой по своей коротко остриженной голове.
– Знаю, щас станете говорить, что Лариса сама нарвалась на это, мол, путана, мол, ничего другого и не заслужила… А пусть путана! Мы друг друга стоили! Отбросы!
– По-моему, я ничего такого не говорил.
– Зато вы так думаете. Разве я не понимаю? Да, она была проституткой! А я разве не проститутка? Я ещё хуже, я – червь бесхребетный. Попёрся туда, куда меня наши сраные правители погнали… кровью харкать под пулями! Ядрёна вошь, теперь локти кусаю. Нужна мне, что ли, эта Чечня? Чего ради я должен был подыхать там? – Никита повёл воспалёнными глазами. – Не ради же денег. И не ради идеи. Вот и получается, что я хуже проститутки – себя отдал, а получил шиш.
Он поднёс ко рту стакан, глотнул, но поперхнулся водкой и раскашлялся, низко склонившись к столу. Его плечи ходили ходуном.
– Ты бы не глушил так, – сказал Трошин. – У тебя вся жизнь впереди. И жена будет, и дети, и счастье. Сейчас трудное время; собственно, оно никогда не бывает лёгким. Тебе досталось круто, но всё-таки повезло, что не по полной программе. И если ты мужчина, то должен взять себя в руки. Твоя жизнь только начинается.
– Да что вы понимаете в моей жизни? – Никита приподнялся, но тут же сел обратно. – Вы же гэбэшник! Вы же мыслите не как все. Вы на людей плюёте, всех готовы в шпионы записать. А то я не слышу, что по телевизору говорят… Вам бы только вынюхивать да вынюхивать… Вон сколько в сталинские годы людей сгноили…
Трошин встал. Соседка со страхом следила за ним из двери, шепча себе под нос: «Господи, ох Боже ты мой…»
– Если ты не полный дурак, – спокойно сказал Трошин, – и если не сопьёшься, то когда-нибудь поймёшь, что ты сильно не прав в том, что ты сейчас сказал.
Он вышел из кухни, но тут же вернулся и проговорил очень жёстко:
– А что касается пьянства, то зачем же убивать себя таким медленным и трусливым способом? Водка не избавит тебя от трудностей, солдат. Мать пожалей! Неужто ей теперь до конца дней смотреть на твою безвольную пьяную рожу? Не хочешь жить – прыгни из окна, всё кончится сразу. Извините, Анастасия Никитична, – взглянул он на соседку, – но вы просили, чтоб я с ним по-мужски…
Соседка испуганно прижала руки к груди.
Трошин ушёл, а Никита долго смотрел перед собой. Минуло минут пять, а он всё не двигался, затем достал сигарету, чиркнул спичкой, сощурившись так, будто вспыхнувшее пламя ослепило его, и закурил. Мать всё стояла перед ним неподвижно, не решаясь ни уйти, ни обратиться к нему. Никита мрачно уставился на дымящуюся сигарету, желваки бешено играли под кожей. И вдруг он с ненавистью ткнул сигаретой себе в ладонь. Вскрикнув, зажмурился, но продолжал с яростью жечь себе руку, надеясь физической болью отогнать душевную. Наконец он отбросил смятый окурок и порывисто припал ртом к дымящейся ране, как если бы хотел выгрызть из себя кусок. Анастасия Никитична кинулась к сыну и прижала его голову к себе.
– Успокойся, сыночек, успокойся…
В ответ на её дрожащий голос Никита громко зарыдал.
Эммануил Боровой приехал из Нью-Йорка в Вену, чтобы обсудить с Моржом неотложный вопрос, о сути которого наотрез отказался хоть словом обмолвиться по телефону. Морж принял его в просторной гостиной, где из мебели стоял только стол со стеклянной столешницей, стулья, а у стены красовался музыкальный центр с громадными колонками.
Морж переминался с ноги на ногу возле солнечного окна, задёрнутого белыми занавесками, и хмуро смотрел на своего гостя. Боровой не менее хмуро взирал на Моржа, сидя за столом и срезая с яблока кожуру перочинным ножиком.
– Алексей Семёнович, очень трудная ситуация, – в который раз повторил Боровой. – Сам не справлюсь. Нужна ваша помощь.
– У тебя разве туго идут дела? Моня, ты же был на волне. – Морж искренне недоумевал. – Какие проблемы? Мы с твоей фирмы гребём чуть ли не по двадцать лимонов «зелёных» в год, а ты говоришь о помощи.
– Речь не о деньгах. – Эммануил Боровой отрезал ломтик яблока и сунул его в рот. – На меня наехали.
– Что ты сказал? У тебя мозги размокли, что ли, от американской жрачки? Кто наехал? Кто мог даже подумать об этом?
– ФБР!
Морж долго молчал, пытаясь осмыслить услышанное.
– Фэ-бэ-эр? – непонимающе переспросил он наконец. – Когда же ты успел им дорогу перейти?
– Алексей Семёнович, вы же знаете, что американцы держат под контролем все фирмы, которые занимаются двойными технологиями. – Боровой вздохнул. – Следят, чтобы никто не угрожал их безопасности.
– А ты угрожаешь, что ли? Что за херня такая?!
– Получается, что угрожаю. – Боровой сунул в рот очередной кусочек яблока. – Не лично я, конечно, угрожаю. Вы же понимаете.
– Не понимаю. Ни хрена не понимаю, мать твою!
– Фирма наша настолько круто развернулась, что сейчас… Одним словом, американские менты вышли на меня.
– Ну и?.. – Морж медленно подошёл к столу, выставив вперёд голову, будто хотел броситься на какого-то невидимого врага.
– Покопались они в моём прошлом. Даже о напёрстках, которые я крутил, знают. Не говоря уже о трёх уголовных делах, которые висят на мне в России.
– Не тяни. Мне насрать, что они пронюхали про тебя. Чего хотят-то?
– Грозят закрыть нас, – коротко ответил Боровой.
– Чего? Ты в своём уме-то? Что ты пургу гонишь?
– Алексей Семёнович, я пытался втолковать им, что вывез из России новейшие технологии ВПК вместе со специалистами, их разработавшими. Меня же за это к награде правительство США должно представить, а они наезжают.
– Вот суки! Просто суки! Всюду суки! Мы, значит, бабки вбухиваем в дело, в рынок, кстати, их же, американский рынок, а они, падлы вонючие… – Пузыревич в бессильной злобе замахал руками. Он весь надулся от распиравших его эмоций и действительно стал похож на моржа. – А чего требуют? Условия какие выдвинули? Чего-то ж они хотят? – Он одной рукой подвинул к себе стул, развернул его и сел на него, как на лошадь, навалившись на спинку грудью. – Все они, менты поганые, хотят чего-то!
– Они требуют, чтобы мы – через наши завязки в Москве – одного человека продвинули наверх. Похоже, им ваши связи в Москве хорошо известны.
– И всё? – удивился Морж. – Из-за этого весь базар? Непонятка какая-то… А что за человек-то? За кого просить?
Боровой пожал плечами.
– Какой-то подполковник Кротенко из Министерства обороны или из Генштаба. Он то ли прикомандирован к правительству, то ли что-то в этом роде, – ответил Боровой и потянулся к вазе с фруктами. – У них какой-то план.
– План! – фыркнул Пузыревич. – Да клал я на их план!.. Но вот наступить нам на горло они, конечно, могут… Стало быть, они хотят, чтобы мы этого подполковника пропихнули с помощью наших связей наверх? И ежели мы всё сделаем, то ФБР от нас отлипнет? А если мы откажемся или у нас не получится? Ну ведь может что-то не состыковаться? Мы же не боги, мать их в задницу!
– Тогда они обещают закрыть и центральную фирму, и филиалы… Мы потеряем всё в нашем бизнесе. Вдобавок они упекут нас на двадцать лет за решётку!
– Это ещё с какой такой усрачки?! – опешил Морж. – Мы что, законы их нарушаем?
Боровой потупился. Он не мог признаться Пузыреви-чу, что вот уже несколько лет, как он дал подписку ФБР о сотрудничестве. Собственно, ему было наплевать на эту вербовку, потому что всю свою жизнь он посвятил деньгам, ради которых готов был пойти по трупам. Если кто-то угрожал его капиталу, он старался избавиться от этой угрозы любым способом. Если требовалось дать подписку о сотрудничестве со спецслужбами, он без колебания готов был подписать любую бумагу. Однако в этот раз американцы пригрозили ему тюремным заключением, представив всё дело так, что он, будучи их агентом, был по-свящён в государственные секреты и должен был отвечать за провал операции по всей строгости.
Боровой покачал головой и развёл руками.
– Они просто сказали мне, что мы теперь посвящены в государственную тайну, – проворчал он. – Если что-то не получится, то они нас упекут, чтобы мы ничего не сболтнули.
– Как же они похожи друг на друга! – воскликнул Пу-зыревич. – Менты поганые!
– Зуб даю, что этот подполковник шпионит на них. Стало быть, и нас подсаживают на шпионаж. – Боровой многозначительно цокнул языком.
– Да какое мне, в задницу, дело, как оно называется: шпионаж или онанизм! Мне по фигу! Базар идёт о миллионах, о десятках, о сотнях миллионов! Я должен их терять, что ли? Или ты, может, хочешь потерять эти бабки?
– Не хочу.
– Вот и я не хочу! Да ещё двадцать лет припаять могут из-за этого подполковника! Нет, ты чуешь, Моня? Это же беспредел!
– Да…
– Ты вот что… Ты с этими американскими ментами свяжись и быстро-быстро выясни подробности: кого, куда, когда… А то ведь пока чухаться будем, у них что-нибудь в планах переменится, а нас всё равно на нары отправят… Ко мне в ближайшее время собирается Машков-ский подвалить, вот пусть он и подумает, как этого подполковника пропихнуть. Машковский в Белый дом запросто ходит, всё устроит нужным образом.
– Только я бы не стал выкладывать старику всю подноготную. Никакого ФБР, никакого шпионажа, просто нужный человек для развития нашего бизнеса. – Боровой оторвал несколько ягодок от виноградной грозди и бросил их в рот.
Читать бесплатно другие книги:
