Лечить или любить? Мурашова Екатерина

Глава 51

Психолог просит «помощь зала»

— Папа, а я тут уже был. Там машины большие. Я с ними играл! — раздался за дверью писклявый детский голосок.

Мужчина что-то неразборчиво пробурчал в ответ. И почти сразу же в дверь постучали.

Щупленький белобрысый мальчик, мать — натуральная блондинка северного типа и сумрачный широкоплечий мужик с умными глазами. Как-то сразу видно — семья.

Мальчик еще в предбаннике указывает отцу на огромный экскаватор, лезет за ним под банкетку.

— Оставь! — коротко командует мужчина.

Все чинно рассаживаются. Я открываю журнал. Отец сразу берет быка за рога.

— Дело в том, доктор, что неделю назад вот он (кивок в сторону сына) организовал в школе драку по национальному признаку.

Я некоторое время молчу, переваривая услышанное. Потом спрашиваю у мальчика:

— Сколько тебе лет?

— Семь, — отвечает ребенок и, подумав, уточняет: — Семь с половиной.

— Так ты, значит, в школе подрался с мальчиком? Азербайджанцем? Таджиком? (Я назвала самые многочисленные у нас в районе диаспоры.)

— Нет, — возразил отец, и в голосе его звучали сложные смешанные чувства, одним из которых, по-моему, была гордость за сына. — Это была массовая драка. Так мне сказала директор школы.

— Так, — сказала я. — Позвольте уточнить. Ваш сын, Руслан, второклассник, семи с половиной лет от роду, выступил зачинщиком и организатором школьной массовой драки по национальному признаку. Я правильно излагаю?

Оба родителя кивнули. Руслан между тем достал из ящика с игрушками машину-трансформер и стал увлеченно крутить ей ноги-колеса.

— Расскажите мне, что, собственно, там произошло. Все, что вам известно, — обращаюсь я к матери.

Отец кажется мне пристрастным. Мать — чем-то смущена, но, в общем, спокойна.

— Прямо на уроке чтения случился какой-то обычный дурацкий детский конфликт — Тенгиз сломал Ванин карандаш, или стащил у него резинку, или еще что-то такое. Ваня обозвал его, Тенгиз ответил. Учительница велела обоим замолчать. Ваня не счел конфликт исчерпанным и на перемене продолжил: толкнул Тенгиза об стену. Сам Тенгиз слабее Вани, но у него есть два старших брата — в пятом и седьмом классах. А у тех, естественно, есть друзья. Видимо, проинструктированный братьями, Тенгиз крикнул: «Кавказ!» — и тут же прибежали три черненьких пятиклассника, против которых Ваня, конечно, ничего не мог сделать. И здесь на сцену вышел наш Руслан. Буквально накануне мы с ним говорили о переписи населения (он по телевизору услышал, что она скоро будет). Я объясняла ему, зачем это надо и какие разные и интересные народы живут у нас в России. Он спросил: а мы кто? Я ответила, что мы — русские. И вот Руслан (а вы, наверное, уже обратили внимание, какой у него высокий, пронзительный голос) заорал: «Русские, вперед!» и сам бросился на пятиклассников… Да, я не сказала, что Ваня и Руслан дружат.

— У меня с собой физкультурная форма с кедами была, — вступил в разговор Руслан. — И в том же мешке энциклопедия про динозавров (я ее Сереже принес) и бутылка с водой — попить после физры. И вот я как размахнулся… — мальчик изобразил руками бешеную ветряную мельницу, показывая мне, как он сражался с противником.

— Когда учителя выскочили из учительской, дрался уже весь коридор. Со второго по седьмой класс, — продолжила мама. — Постоянно звучащие кличи «Кавказ!» и «Россия!», как вы понимаете, особенно потрясли педагогов. Разнимали драку вместе со старшеклассниками. Потом никто ничего толком не мог объяснить. Но нашего Руслана запомнили.

— Почему ты так поступил? — спросила я у Руслана, больше для порядка.

— Ну, несправедливо же, когда трое — на одного, — ожидаемо пожал плечами ребенок. — Да вы не волнуйтесь, Ванька с Тенгизом помирились уже, его брат Тенгизу свой карандаш отдал… А меня теперь даже взрослые парни из восьмого класса узнают! — с гордостью добавил Руслан.

У мальчиков не было никаких проблем — я в этом не сомневалась. Двор на двор, квартал на квартал, деревня на деревню, панки против рокеров, синие против серо-буро-малиновых — обычные игры свободно взрослеющих павианов.

Но с чем же они пришли ко мне? Не успела я задать вопрос, как монотонно заговорил дискриминированный мною папа:

— Директор сказала: надо реагировать. Обратите внимание на воспитание сына, чтобы не было поздно. Что поздно? Я сам в детстве дрался. Много. Она говорит: сейчас не каменный век. А какой? Я не понимаю. Как мне его воспитывать, если я сам во все эти современные лозунги не верю? Я бы легче в построение коммунизма поверил, честное слово. Говорят: толерантность, демократия, все равны. Но это ведь вранье все. Никто никому не равен, все разные, и это очевидно. Кто-то умный, кто-то глупый, кто-то работящий, кто-то бездельник, кто-то больной, кто-то здоровый. А ведь чиновника или депутата непонятно чего — их судят по особым правилам, не по таким, как крестьян, шахтеров или врачей? Но при этом — все равны? Я не понимаю… Я от души хочу, чтобы мой сын, когда вырастет, женился на хорошей девушке из нашей культуры, а не на чернокожем парне — я ксенофоб и нарушаю политкорректность? Пускай. У вас есть сын? Скажите честно: вы разве не хотите для него — того же? Или все-таки — пускай молодой негр? Они потрясающе двигаются, я по телевизору всегда любуюсь, когда они бегут или танцуют… Общая межнациональная драка — нехорошо, я согласен. Но как мне (или, скажем, родителям Тенгиза) учить сына правильно отстаивать себя в условиях современного общества? В политкорректных дискуссиях между второклассниками? Где оппонента даже дураком нельзя назвать? Что-то я не видел, чтобы ООН по сути что-то решала. Естественно не любить чужого, это даже у зверей так. Мы — не звери, опять согласен. Но прежде чем с этим как-то работать, надо ведь признать сначала существование самого чувства или инстинкта, назовите как хотите: «Не нравится, настораживает, потому что чужой», а потом уже: «Я — человек, и поэтому я могу…» А если мы с самого начала делаем вид, что ничего этого нет, и в этом неведении пытаемся детей растить, то точно выиграют те, другие, которые ближе, если хотите, к нормальным зверям. Так всегда в истории было… А я хочу, чтобы именно мой сын выиграл, и, честное слово, считаю это нормальным.

— Вы что, серьезно думаете, что я сейчас разрешу для вас этот вопрос? — с искренним интересом спросила я.

— Да нет, — снова вступила мать. — Ничего он не думает такого. Вы не обращайте на него внимания. Это мужу просто выговориться надо. Его директор накрутила, вот он и… Я вам объясню. В Интернете много материалов на эту тему, он все со мной спорить пытается, а я от этого далека, я все больше работаю да по хозяйству, ну вот он и решил прийти к вам…

Признаюсь честно: я тоже от этого далека. И многие вопросы современного общественного развития и для меня остаются открытыми. И как психолог, и как биолог я многого не понимаю, а кое-что вызывает у меня тревогу и настороженность.

Вопрос, который прозвучал в тот день в моем кабинете, разбивается, как я поняла, на два подвопроса:

1. Можно ли из соображений пользы или общественной необходимости воспитать в ребенке то, во что ты сам не очень-то веришь? Если да, то, как это сделать?

2. Не опасно ли для выживания популяции общественно одобряемое замалчивание существования у нас (как у биологических объектов) ксенофобских и подобных им инстинктов и реакций? Не будет ли правильным сначала вслух признать их наличие, а потом с ними работать?

Сейчас у меня нет однозначного ответа ни на один из этих вопросов. Наверное, они могли бы стать информацией для размышлений, не предполагающих простых и окончательных выводов.

Глава 52

Рифмы нашего двора

В жизни нашего двора поэзия играла большую и важную роль. Рифмы (пусть и не бог весть какого качества) звучали буквально повсюду и органично встраивались практически в любую сферу многообразной дворовой жизни.

Дошкольники очень любили дразнилки. Самые простые дразнилки производились от имен: «Ирка-дырка», «Светка-салфет-ка», «Сашка-какашка» и т. д. Я чувствовала себя удачливой: к моему имени Катька практически невозможно было придумать дразнилку. Все попытки дворовых креативщиков преодолеть трудности и все-таки меня подразнить напоминали знаменитый диалог Незнайки и поэта Цветика: «пакля» — «рвакля» «шмакля» «жвакля»… Уже в школьные годы сообразили сократить мою фамилию «Мурашова» до «Мурашки» и уж тут оторвались…

Существовали и сложные рифмованные дразнилки, в которые надо было вставлять соответствующее имя:

или

Тематические дразнилки. Например, при намеке на межполовой интерес:

Или дразнили тех, кто «жадится»:

Поскольку было много разнообразных игр (о них я уже писала), были, разумеется, и рифмованные считалки. Ничего оригинального из этой области в нашем дворе не наблюдалось — все те же «На золотом крыльце сидели», «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом», «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»…

Этнографы пишут, что детские считалки — это вырожденные заговоры. Не знаю, так ли это, в нашем дворе я этого не замечала. Зато про «месяц из тумана» знаю прелестную историю. В 60-е годы две ленинградские дамы-фольклористки собрали детский фольклор, оформили его в сборник и понесли печатать. Им сказали: «Все это хорошо, но есть сомнительные места. Вот, например, про месяц: буду резать, буду бить… Нехорошо это как-то, агрессивно, не по-советски». — «Но ведь дети именно так считаются! — растерялись дамы. — Выбросить, что ли?» — «Зачем же выбрасывать? — ответили им. — Литература и наука должны воспитывать. Чуть-чуть можно изменить». — «Но как же?!» — «Все-то вас учить надо… Ну, например: вышел месяц из тумана, отнял нож у хулигана…»

Наша многообразная история тоже подавалась в зарифмованном виде. Например, каким-то неведомым образом до времени моего детства в нашем дворе сохранилась прелестная частушка явно времен Гражданской войны (потом я ее нигде не встречала):

Была чудесная игра для малышей, которую практиковали даже в прилежащем к нашему двору детском садике. Ребятки идут по дорожке с потрескавшимся асфальтом. Ведущий командует: «Кто на трещину наступит, тот и Ленина погубит!» Все тщательно стараются «не погубить» Ленина. Что с того, что он уже помер почти пятьдесят лет назад. Все же знают, что он «вечно живой»! А ведущий снова командует: «Кто на трещину наступит, тот и Гитлера погубит!» Все тщательно наступают на трещины…

Дворовая субкультура знала доподлинно: врага надо высмеять, и тогда он уже не будет опасным. Рифмы приходили на помощь:

Порою антиномии нашего двора поражали своей эклектичностью. Например, при качании на доске находящиеся в верхней точке кричали: «Мы на самолете, а вы — в болоте!» Находящиеся в нижней точке отвечали: «Мы у Ленина в Кремле, а вы у черта на Луне!»

Вопрос:

Если отвечали «за солнце», то тыкали пальцем и кричали:

А «за луну» обозначало «за советскую страну».

Диссидентство, впрочем, тоже просачивалось. Например, рекомендовалось сунуть ладонь ребром в рот и сказать «Ленинград!» Получалось — «Ленин — гад!»

Что я еще забыла, подскажите? Ведь что-то наверняка ускользнуло из памяти, да и в других дворах и других краях наверняка имелся свой рифмованный эксклюзив…

Собственно стихи хранились и передавались в потертых тетрадках, которые назывались «песенниками». На обложке каждого «песенника» было написано: «Кто мой песенник читает, чур, ошибки не считает!» Я, помню, нарочно обошлась без этой сакраментальной фразы. Всем двором пытались уличить, но безуспешно, у меня была врожденная грамотность. Кроме песен в песенники записывали поэмы. Они были творениями каких-то безымянных графоманок. Одна, помню, называлась «Зависть». Но среди этих безумных «поэм» (и наравне с ними в нашей дворовой «табели о рангах») можно было встретить что угодно. Например, я тайком списала со старой тетради моей матери (песенник тридцатилетней давности) эротические стихи К. Симонова, которые тут же все переписали.

Чуть повзрослев, сочиняли стихи сами. Если решались, представляли их на дворовый суд. Предпочтение отдавалось любовной и гражданской лирике. Одно мое стихотворение о блокаде даже какой-то оказией было напечатано в «Ленинских искрах». Помню одну строфу:

Сохранилось лирическое стихотворение, написанное влюбленным в меня дворовым мальчиком (он косил под юного Вертера и собирался вскорости помирать):

Обязательно пели специальные дворовые песни (исполнять их дома в «приличных» семьях часто запрещалось). Почему-то у нас, детей, они считались «блатными», хотя собственно блатными никогда не были. Умилительно, что «блатной» песней у нас считался романс на стихи И. Северянина (я узнала об этом много лет спустя), который исполнялся так:

Характерным для нашего ленинградского двора был географический разброс происходящего в песнях (все-таки портовый город), какая-то такая щемящая интонация под раннего Паустовского: «Там среди пампасов, где бегают бизоны», «По дороге лесной проскакали ковбои», «В салоне много вина, там пьют бокалы до дна», «В тропическом лесу купил я дачу», «В Одессе много, много ресторанов» и, конечно, бессмертные «В нашу гавань заходили корабли». Завершала эту географическую серию песня из кинофильма «Отроки во Вселенной», которую мы исполняли проникновенно, со слезами на глазах:

Вдоль облупившихся серых стен дворов-колодцев песня летела от растрескавшегося асфальта высоко к звездам, а мальчики и девочки, выросшие за «железным занавесом» и никогда не бывавшие дальше крымских здравниц, вполне чувствовали себя полноправными гражданами Вселенной. Давно это было…

А как, интересно, обстоят дела теперь? Те, кто моложе, у кого есть маленькие дети, или те, у кого уже подросли внуки, откликнитесь. Они дразнятся? Считаются? Сохраняется ли непрерывность детского фольклора? И как обстоит с этим дело в других странах? Несмотря на уже солидные годы, почему-то очень хочется узнать хотя бы одну «заграничную» дразнилку…

Глава 53

Социопаты

— Потолок бы покрасить надо… Все остальное у вас красиво, игрушки вот, мебель хорошая, а потолок да-а… подкачал…

— Это в рентгеновском кабинете наверху трубы протекли, — я поймала себя на том, что как будто бы оправдываюсь. — Пока заметили, да еще растворы у них ядовитые…

— Через суд можно попробовать, — сказал мой посетитель.

— Как ты себе это представляешь?! — я чувствовала, что начинаю сердиться. — Это же государственная поликлиника!

— Да, это сложно, вы правы, — подумав, согласился посетитель и деловито занялся огромным магнитом, по очереди прилепляя к нему всякие железки и отдирая их обратно.

Я удержалась, чтобы не потрясти головой, и мельком взглянула на обложку карточки, где всегда пишут дату рождения. Мальчику было восемь лет.

— Я слушаю вас, — обратилась я к маме, которая была похожа на воспитательницу детского садика или учительницу начальных классов из советских фильмов — гладко причесанная, почти без косметики, туфли на низком каблуке.

— Да вы уже видели и слышали, — печально сказала мама. — Вот это самое. Он может в гости прийти и сказать: «Что ж вы только сладкое на стол подали? Это же вредно! Купили бы что-нибудь диетическое!» В школе на него жалуются. Никогда не признает себя виноватым. Будет настаивать на своем до последнего. Уроки делать невозможно — я ему говорю, что ответ в задаче неправильный, а он говорит: нет, правильный! Велю переписать, чтобы ошибки исправить, а он отвечает: и так сойдет! Впрочем, сейчас еще лучше стало, в первом классе он мог встать посреди урока, сказать: «Мне в туалет надо!» — и выйти…

Теперь уж такого себе не позволяет. Учительница у них молоденькая, справиться не с ним одним не может, с другими тоже — вот беда…

— Расскажите, что было раньше? Как Рома рос и развивался?

Выяснилось, что беременность протекала без особенных осложнений, Рома родился в срок, желанным ребенком, в полной семье. Первый год после рождения (обычно самый «проблемный») — сплошное счастье: ребенок прекрасно спал, хорошо ел, развивался на радость родителям и педиатрам. В садик пошел с трех лет, с удовольствием.

В детском саду, впрочем, начались проблемы. Одна из двух воспитательниц постоянно жаловалась маме на странное упрямство Ромы: не поймешь, когда и почему он заартачится, что согласится, а что откажется делать. Мог вроде бы ни с того ни с сего прекратить занятия лепкой или танцами, уйти и сесть в угол. И с ребятами отношения складывались неровно — иногда вроде все нормально, а иногда — Рома приходил из садика и говорил, что с ним никто не дружит и никто не хочет играть. Надо сказать, что вторая детсадовская воспитательница (немолодая и авторитарная) на вопросы матери отвечала, что никаких проблем с Ромой у нее нет, и добавляла с непонятной усмешкой: «Характерный он у вас. Забавный».

Уже тогда высказывания Ромы часто ставили взрослых в тупик. Причем они не всегда были условно «отрицательными». Например, Рома рано и самостоятельно научился говорить комплименты взрослым людям. В пять лет, поднимаясь по лестнице в подъезде и встретив полузнакомую соседку, мог сказать: «Как вы сегодня хорошо выглядите! И эта шляпа вам очень идет!»

— Самое ужасное, это то, что я его стыжусь, — призналась мама Ромы. — Мне стыдно с ним в гости к подругам идти. На площадку. К врачу вот. Я все время жду: что он еще сморозит? Понимаете, я сама с детства человек тихий, можно сказать робкий, все время боюсь кого-нибудь обидеть, неловкость какую-то сделать. И вот у меня такой ребенок… Он ведь в школе учится совершенно нормально, и неглупый, и незлой вроде. А учительница в последний раз сказала: показали бы вы его психиатру, что ли. Да я и сама понимаю. Пытаюсь говорить с ним, объяснять, что это обижает людей, что так не делают. Он вроде понимает, соглашается. А потом — опять и опять… Я пробовала в Интернете искать — что с ним такое. Но чем больше читаю, тем страшнее… Скажите, все очень плохо, да?

— Я пытаюсь понять, но пока не понимаю, — честно призналась я. — Очевидно, что у Ромы какая-то разновидность социопатии. Но откуда она взялась? Обычно есть какая-то родовая травма, заболевание. Или что-то в семье…

— Откуда взялась? Так от отца, — женщина удивленно подняла светлые брови. — Теперь-то он совершенно нормальный, но раньше… Мы с будущим мужем вместе в школе учились. Он тогда был… ну очень странный.

— О чем вы говорите?

— Ну, например, протестовал против ношения школьной формы, надевая ее наизнанку. Спускался вниз по лестнице только по перилам. Как-то организовал митинг протеста… уже не помню, против чего. Учителя его терпеть не могли, из школы исключить хотели…

— А как его собственная мать на все это реагировала?

— Вы знаете, удивительно. Она всегда была на его стороне. Как будто бы даже гордилась им. Рассказывала, что в их роду были какие-то подпольщики и чуть ли не декабристы. Я этого не понимаю… Потом он в армии служил. Кошмар, с его-то характером — зубы, ребра страдали… И опять странно: вспоминает с удовольствием, с товарищами встречается, говорит, что армия много ему дала.

— Ага. А теперь, значит, все в норме?

— Да, он выучился, по работе многого добился. Меня и сына очень любит. Только в магазины я с ним ходить не люблю…

— Почему?

Да он все время претензии какие-нибудь предъявляет персоналу. То продукты просроченные, то скидки не так оформлены, то брак какой-нибудь найдет… В общем, борется за справедливость. Ужас!

— Послушайте, но ведь вы знали, за кого идете замуж! — улыбнулась я.

Мама Ромы не нашлась, что ответить.

Люди с нормальным интеллектом, совершающие множество социальных неловкостей, встречаются не так уж редко. Общее название таких состояний — социопатии. Разброс их вариантов огромен — от безобидных людей «со странностями» до откровенно криминальных историй. Иногда социопатии развиваются в результате каких-то неврологических заболеваний, иногда (как в нашем случае) бывают наследственными.

Нет ничего удивительного и в том, что Ромина мама — «тихая мышка», которой довольно часто мешала в жизни ее собственная робость, решилась связать свою судьбу с родом активных «борцов за справедливость».

Социопатия, проявляющая себя в раннем детском возрасте, поддается коррекции. Дело в том, что эти дети, так же, как и все остальные, хотят быть хорошими, хотят, чтобы их все любили. Они готовы работать над этим (вспомним Ромины комплименты). Их надо просто учить взаимодействовать с другими людьми — непрерывно и неустанно. Доходчиво. Годами. Что, вероятно, и делала мама Роминого отца. А также отцы-командиры в армии. И воспитательница детского садика, у которой не было никаких проблем с Ромой.

Когда мы поговорили об этом с Роминой мамой, она немного успокоилась. Обсудили и ее главную проблему — Принять своего сына. Выработали некий план обучения Ромы тому, что именно он может сделать, чтобы заслужить приязнь и уважение одноклассников, учителей, других взрослых людей.

Сейчас Рома учится в пятом классе. У него есть друзья, он любит читать книги о войне. С мамой отношения ровные, но не особенно близкие. Она немного отдалилась от него, когда полтора года назад у Ромы родилась младшая сестра. Рома и его сестра обожают друг друга, хотя он очень любит ее воспитывать и «строить». Мальчик с удовольствием занимается в «школе выживания» при военно-техническом клубе. В школе у него четверки и пятерки.

Но «за справедливость» он по-прежнему борется при первой возможности. Так же, как и его отец.

Глава 54

Спина к спине…

— … И еще… мне даже неловко говорить… Саша писает в мальчиковом туалете мимо унитаза…

— Гм-м… А откуда вы знаете? — удивилась я. — Он что, сам похвастался? Или старший брат наябедничал?

— Нет, Леша никогда не ябедничает. Это нянечка школьная Сашу подкараулила…

— Значит, так… — я внимательно посмотрела на грустную большеглазую Анжелику, маму мальчиков-погодков, и принялась загибать пальцы. — Леша — дерется с членовредительством, не слушает на уроках, подначивает и бьет Сашу… Саша… — я перешла на вторую руку. — Саша — все время ябедничает на Лешу, плохо усваивает материал в школе, украл деньги из вашего кармана и игрушку у девочки из портфеля, но не признался и сказал, что все это валялось на полу… да, еще писает не туда, куда надо…

Анжелика низко опустила голову, явно угнетенная множеством и неразрешимостью озвученных мною проблем. В огромных, почти лемуровских глазах, блеснули слезы.

— Это бы все еще ничего, — почти прошептала она. — Главное — другое.

— А что же главное? — не удивилась я и приготовилась поймать на лету какой-нибудь выпадающий по случаю из шкафа семейный скелет.

— Понимаете, я была единственным ребенком в семье. Родители любили меня, заботились, но мне всегда было немного одиноко — я была робкой девочкой, мне так хотелось, чтобы был старший брат, который защищал бы меня, или наоборот, младший кто-нибудь, ради которого я сама смогла бы себя преодолеть и стать сильнее. И тогда мы, родные, были бы вместе, делились секретами, понимали друг друга… И у мужа тоже нет братьев и сестер. И вот мы… Когда я забеременела второй раз, врачи в один голос советовали делать аборт. Леша очень трудно рождался, он был крупный, я еще не оправилась, у меня был очень низкий гемоглобин и давление… Муж тоже говорил: давай подождем года три-четыре. Но я… я подумала, кто знает, как все дальше сложится, а вот он или она уже есть… И пусть они будут почти одинаковые, так им будет легче дружить… Школьные оценки, шалости всякие, шум — это все такая ерунда. Но, понимаете, я всегда мечтала о том, как мои мальчики будут дружить, заступаться друг за друга, все-таки родная кровь, спина к спине… у меня этого никогда не было.

— А они не оправдали ваших надежд?

— Леша играет с Сашей только тогда, когда вокруг нет никого другого. Или подначивает его. Просто так, для развлечения. Саша злится, ябедничает, потом бросается в драку. Они дерутся страшно, яростно… я даже не всегда могу их растащить. Что же мне делать?!

— Какую позицию во всей этой истории занимает ваш муж, отец мальчиков?

— Его никогда нет дома — он много работает, ездит в командировки. Они при нем потише себя ведут, побаиваются, так что про самые яркие эпизоды их вражды он знает только с моих слов. И, по-моему, не всегда мне верит, думает, что я преувеличиваю из-за своей природной чувствительности. Говорит: мальчишки всегда дерутся…

— А на самом деле вы не преувеличиваете?

— Они же не только дерутся, они кричат… у меня мороз по коже от их выражений. Саша: «Я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох!» А Леша: «Когда-нибудь я убью тебя, гнида!»

— Да, пожалуй… Расскажите, как устроена ваша жизнь? Есть ли у вас какие-нибудь воспитательные принципы?

— Принципы? — несколько растерялась Анжелика. — Не знаю… Ну, я всегда старалась, чтобы у них все было. В смысле, не только еда, одежда, но и развитие, развлечения. Мы с ними в театр ходим, в кино, в музеи, на каток, летом — на море…

— Какие-нибудь кружки? — подсказала я.

— Да, бабушка их на карате водила. Там тренер такой жесткий. Леше нравилось даже, он какие-то нормативы сдавал, а Саша стал отлынивать и Лешу своей ленью заразил. Теперь не ходят. А еще Саша из бисера поделки плел, и сейчас плетет иногда, и рисует, я хотела в художественную школу, но Леше это совсем неинтересно, он над Сашей смеялся: «девчонка!», и тот сказал — не надо!.. Да, вот вы спрашивали про принципы: я всегда старалась никого из них не обижать вниманием — я знаю, что это важно. Уроки помогаю готовить одному и другому, подарки, читаю им вместе, гулять или там по магазинам… Никогда их не била, стараюсь не повышать голос, все объяснять…

— А кто из них вам ближе, Саша или Леша? — спросила я. — А мужу кто? И еще: как вы развлекаете детей, я поняла. А вы лично как развлекаетесь? Вы с мужем вместе? Муж отдельно?

Анжелика долго молчала, недоверчиво глядя на меня. Возможно, ей казалось, что мои вопросы — это какая-то шутка. Потом покачала головой, скрывая (воспитанный человек!) неодобрение.

— Мы никогда об этом даже не думали: разумеется, они оба для нас — родные и мы любим их одинаково. По поводу развлечений… муж так редко бывает дома, в выходные ему хочется просто полежать или посмотреть телевизор. Если мы выбираемся куда-то, в парк, на лыжах, в гости, летом на отдых — то все вместе, всей семьей… Это же правильно?! Так же везде говорят: семья должна быть семьей!

Что-то в выражении моего лица тревожило Анжелику. Ей явно хотелось, чтобы я покивала и помычала согласно. Но вместо этого я повторила свой вопрос:

— А вы? Как отдыхаете и развлекаетесь вы? Что вы вообще любите?

— Что я люблю?.. Что я люблю? — на лице Анжелики появилось выражение какой-то детской обиды. — Вообще-то я никогда не любила шумные развлечения — танцы, клубы, вечеринки… Но я всегда очень любила читать… Толстые романы… исторические и про любовь…

— Сейчас вы много читаете?

— Нет, мне как-то все некогда, мальчики требуют внимания, хозяйство, муж… Ну, когда они у меня садятся читать, им в школе задают, я тоже беру книгу… Но при чем тут это? — от непонимания ситуации Анжелика перешла в наступление. — Вы что, полагаете, мои мальчики ненавидят друг друга оттого, что я мало развлекаюсь?! Это же абсурд!

— Да нет, — я пожала плечами. — Они ссорятся оттого, что в выстроенной вами семейной системе не могут обрести себя. Уважают и побаиваются отца, любят вас и срывают злость друг на друге.

— Как это — не могут обрести себя? — удивилась Анжелика. — Что же им мешает?

— Давайте разбираться, — предложила я.

Когда стеснительная, одинокая и мечтательная Анжелика выросла, она оказалась неожиданно сильной личностью. И к моменту вступления в брак у нее, в отличие от большинства сверстниц, была программа, как именно нужно строить семейную жизнь. «Семья должна быть семьей!» — этот лозунг любительница романов Анжелика понимала однозначно, по-мушкетерски: «Один — за всех и все — за одного!» Не случайна оговорка о сыновьях: «Они должны были спина к спине…» Как хотите, но спина к спине можно только сражаться. Но с кем и за что? Разумеется, против эгоизма и одиночества, за крепкую семью. Вместо сыновей сражалась сама Анжелика — «все нужно делать вместе!»

Муж ходил на работу и тем спасался, не без удовольствия переложив психологическое и материальное обустройство очагана плечи жены. Анжелика безропотно несла основную тяжесть, отказывая себе в отдельных удовольствиях и фактически отказавшись от своей личности, растворив ее в системе. А вот сыновья — каждый отдельная личность! — когда чуть-чуть подросли, начали бунтовать. Каждый по-своему: сильный, смышленый и агрессивный Леша — открыто и яростно, мечтательный и слабый фантазер Саша — скрытно и исподтишка.

Что же делать Анжелике? Неужели отказаться от мечты о счастливой и дружной семье и жить «всем врозь»? Разумеется, нет!

Ведь получив свой, отдельный «кусок жизни», куда понесет его, к примеру, та же Анжелика? Конечно, в семью, сыновьям и мужу. А восьмилетний Саша и девятилетний Леша? Конечно, тоже в семью — маме, папе и… брату! И тогда уже не нужно будет отстаивать собственную «особость», потому что она сама собой образуется…

Лешу отдали на бокс и в кружок ракетно-космического моделирования — он очень любит все «подвзрывать». Драться с Сашей ему теперь неинтересно, ведь он же взрослый и знает «приемы». Да и у тренера по этому поводу жесткая позиция. Саша ходит в тот же Дворец детского творчества, но в театральный кружок. У него внезапно открылся дар перевоплощения. Днем Саша специально смотрит эстрадные передачи, чтобы придумать, кого он вечером будет показывать семье. Его пародии бывают такими смешными, что Леша с папой хохочут и не могут остановиться. «Домашняя» Анжелика так и не решилась пока выйти «в люди». Но на сайте любителей отечественного фэнтези она завсегдатай и по секрету призналась мне в том, что сама начала писать роман… — исторический и про любовь — и написала, между прочим, уже три главы. Муж заинтересовался и ждет продолжения…

Глава 55

Спорный ребенок

— Как умный, интеллигентный, творческий человек, член Союза писателей, вы, конечно, меня поймете и в этой нелепой ситуации будете на нашей с сыном стороне…

Я пожала плечами и окинула взглядом хорошо выбритого мужчину лет сорока с небольшим, в дорогом, но несколько мешковато сидящем на нем костюме.

Его ход был ошибочным, несмотря на то, что он явно готовил свою вступительную фразу заранее и в соответствии с каким-нибудь руководством а-ля Дейл Карнеги. Как же можно заранее прогнозировать, на чьей стороне я окажусь? Впрочем, мужчина откровенно нервничал, и это вполне объясняло его неловкость.

— Ваш сын ждет в коридоре?

— Нет, нет, — поспешно ответил мужчина, — я подумал, что нет смысла тащить сюда ребенка, подвергать его излишнему стрессу, мы с вами сами, как интеллигентные люди… Тем более что вот, — мужчина достал из кейса весьма увесистую папку. — Я принес все медицинские заключения и обследования… Мальчик очень впечатлительный, у него нестабильность нервной системы, синдром дефицита внимания, вы же понимаете, вы сами книгу об этом писали… Вы, конечно, знаете профессора Введенского? Главного невропатолога города? Он нас консультировал, когда Родиону было два годика… А Анна Ильинична Гузман? Прекрасный человек, доктор наук, автор методических рекомендаций, светило в педиатрии, бывает у нас дома регулярно… Вы, разумеется, слышали о ней?

— Я, к сожалению, не знаю ни профессора Введенского, ни доктора Гузман, но с их заключениями непременно ознакомлюсь. Но… в чем дело-то?

Мне хотелось увести мужчину с намеченного им русла разговора, ибо оно казалось мне не слишком конструктивным. Но не тут-то было.

— Скажите, вы ведь согласны с тем, что главное определяющее значение для становления личности ребенка имеют первые годы жизни? Наш гений — Лев Толстой писал об этом в своих произведениях. Круг общения родительской семьи, духовные запросы окружающих ребенка людей, способы проводить время, уровень образовательных и воспитательных учреждений — значение всего этого для развивающегося сознания трудно переоценить…

В какой-то момент я даже заслушалась, честное слово. Среди моих клиентов не так уж часто встречаются люди, которые могут свободно говорить на канцелярите. Но — хорошего понемножку…

— Неплохо было бы все-таки ввести меня в курс реальных событий в вашей конкретной семье, ибо Лев Толстой в начале своего гениального романа «Анна Каренина» высказался и об этом…

— Да, да, конечно, простите, — он бледно улыбнулся. — Дело заключается в том, что от меня ушла жена.

— Сочувствую. Но это — увы! — случается. Дальше?..

— Она существенно моложе меня. Но я дал ей все. Она приезжая — вы понимаете? И дело не в деньгах, хотя их тоже было достаточно. У нее была возможность развиваться. В нашем доме бывают замечательные люди (я мановением руки прервала открывшийся было список профессоров, весомых администраторов, а также деятелей науки и искусства)… Мои родители встречались и были знакомы с… (тот же жест с моей стороны). У нас замечательная библиотека…

Тут я не выдержала и усмехнулась:

— Короче, она не оценила. Дальше…

— У нас есть сын Родион. Ему восемь лет. Он замечательный, но непростой мальчик… («Да уж представляю…» — пробормотала я себе под нос.) Она бросила его, вы понимаете? Ушла к другому мужику, сбежала… Низменные интересы, психический уровень чуть выше плинтуса… А теперь она хочет забрать Родиона к себе. Я же хочу, чтобы сын остался у меня. Мне нужно ваше заключение о том, что со мной мальчику будет лучше. Готов представить любые необходимые справки, гарантии…

— Справки? Какие справки? — удивилась я. — О вашей зарплате? Или о том, что в вашем доме бывает не меньше пяти докторов наук в месяц?

— Подумайте сами, как специалист, просто как образованный человек, ну что она может ему дать?! — патетически воскликнул мужчина. — Мне стыдно говорить, но она смотрит «Дом-2» и читает женские детективы. Этим исчерпываются ее культурные запросы. Ее отец — водопроводчик. Мать домохозяйка. Она перетащила в Петербург двух своих сестер. Одна ремонтирует квартиры, другая стремительно вышла замуж и родила подряд двоих детей, они все живут в одной комнате вместе с двумя кошками и собакой, она водит туда Родиона, они все возятся на полу в грязи…

Мужчина картинно закрыл лицо руками, а я ощутила отчетливое дуновение XIX века, с поправкой на перестройку и последовавшее за ней…

— То есть Родион сейчас живет с вами?

— Да, со мной и моими родителями. Она регулярно видится с ним, созванивается каждый день, я не могу ей отказать, хотя мы развелись официально и она выписалась из квартиры, но она же все-таки его мать. Но она настраивает его против меня, и я ничего не могу сделать! Он все время просит: отвези меня к маме! А я знаю, что ему нужно: ешь когда угодно и что угодно, никаких требований к гигиене, никакого режима, уроки делаются кое-как, учится в обыкновенной дворовой школе… Вы согласны, что выверенный режим дня, полноценная диета, составленная по рекомендациям признанных специалистов…

— … Важны для правильного становления растущего организма, — докончила я.

— Вот видите, я знал, что вы меня поймете! — возликовал он, не заметив иронии (или сделав вид, что не заметил).

— Мне нужно поговорить с вашей бывшей женой и увидеть Родиона.

— Она не пойдет, что вы! Она ничего не понимает в психологии, даже вашу книгу не смогла прочесть, хотя я ей в свое время очень рекомендовал…

— Вы предложите ей придти, объяснив ситуацию, а там посмотрим.

Мама Родиона оказалась невысокой женщиной с остреньким лисьим личиком и заметным сроком беременности. Сразу, еще до начала разговора, начала плакать. Я терпеливо пережидала слезы в ее исполнении так же, как и монологи о нашей совместной интеллигентности в исполнении ее бывшего мужа.

— А чего сбежали-то? — спросила я, когда слезы иссякли. — Или с самого начала — был только расчет?

— Нет, не так! — горячо воскликнула она, и я ей почему-то поверила. — Леонид был такой взрослый, очень много знал всякого и так рассказывал интересно. И так про всех шутил остроумно, и ухаживал красиво — не в постель тащил, а в театр, и цветы дарил… Я по правде влюбилась…

— Ага. А потом?

— Потом я заметила, что его шутки… они часто злые. Вы понимаете? Он высмеивал всех моих подруг, родных… Даже в телевизоре — если я что-то хвалила, восхищалась или переживала — я не только сейчас, я всегда была сентиментальной и легко плакала — он обязательно говорил, что все это жвачка для быдла. Все у него были плебеи, придурки. Когда я родила Родиона и гуляла с ним во дворе, я, конечно, подружилась с мамочками на площадке. Я родом из Кривого Рога и привыкла — у нас там во дворе всё друг про друга знают и всё вместе делают. Я пыталась Леониду что-то рассказывать — у меня же не было других новостей, только со двора или из телевизора… Но он меня высмеивал, а если мамочки с детьми приходили к нам в гости, так он ничего, конечно, не говорил, но делал такое лицо, как будто в квартире плохо пахнет… Я хотела выйти на работу, я экономист вообще-то и очень общительный человек, но он говорил презрительно: «Ну что ты там заработаешь!» и настаивал, что я должна заниматься только ребенком… И еще, — она потупилась. — Я заметила, что у него так противно щелкает челюсть, когда он жует…

— А, уши Каренина… — усмехнулась я. В этом случае мне было положительно некуда деться от Льва Николаевича.

— Простите, что? — не поняла женщина.

— Ничего, ничего… Где же вы встретили своего нового избранника?

— Когда вы посоветовали Леониду отдать Родиона в детский сад…

— Я посоветовала?! — от души изумилась я. — Да я вашего Леонида первый раз увидела неделю назад…

— Он читал вашу книгу, а потом говорил, что консультировался с вами лично и что вы, как один из признанных специалистов в…

Я, защищаясь, подняла ладонь:

— Клянусь вам, у меня нет даже кандидатского диплома! Дальше…

— Родион был жутко избалован, и даже в частном дорогом садике у него были проблемы, хотя и стало чуть-чуть получше, но я уже не могла дома сидеть с его родителями и пошла работать в фирму по производству дымоходов. Там и встретила Владислава. Он директор… И через три месяца у нас родится дочь…