Как две капли воды Браун Сандра
Такой железный самоконтроль восхищал ее. Это было нечто необычное, интригующее.
Но иногда ей хотелось, чтобы Эдди смотрел на нее с тупым обожанием, так, как идеально сложенный герой-любовник из «мыльной оперы» созерцал свою шикарную возлюбленную. Целуя кончики ее пальцев, он взглядом так и изливал на нее потоки неизреченной любви.
Завоевать сердце Эдди Пэскела значило бы одержать выдающуюся победу. Был бы просто восторг, знай она, что он следует за ней взглядом по комнате, не в силах оторвать глаз.
Вот если бы Эдди был настолько ею поглощен!
Вот если бы он был поглощен ею так же, как дядя Тейт – тетей Кэрол.
Дороти-Рей напала на нее, когда они сидели в лимузине и ждали мужчин. Поначалу она бессмысленно таращилась в окно на хлопавшее по ветру сине-красно-белое полотнище, но неожиданно зашипела на Эйвери, точно кошка.
– Ты довольна, да?
Головка Мэнди лежала у Эйвери на коленях. Девочка устала от митинга на открытом воздухе, стала беспокоиться и капризничать, поэтому они вернулись в машину до окончания программы. Дороти-Рей пошла вместе с ними и первое время сидела так тихо, что Эйвери почти о ней забыла.
– Прости, ты что-то сказала? – рассеянно отозвалась она.
– Сказала, что ты, видно, довольна.
Эйвери решительно ничего не поняла и недоуменно покачала головой:
– Чем довольна?
– Тем, что Джек утром оказался в глупом положении.
Опять пьяная? Эйвери взглянула на нее попристальнее. Нет, напротив, похоже, недопила. Глаза Дороти-Рей были ясными, но в них стояло какое-то невменяемое выражение. В руках она комкала влажную бумажную салфетку.
– Чем же я, по-твоему, поставила его в такое положение?
– Встав на сторону Тейта.
– Он же мой муж.
– А Джек – мой.
Мэнди было проснулась, но, едва успев открыть глаза, снова уснула. Дороти-Рей заговорила тише:
– И это не помешало тебе попытаться увести его от меня.
– Я не пыталась его увести.
– Ну, может быть, в последнее время и нет, – ответила она, промокая глаза салфеткой, – но до катастрофы пыталась.
Эйвери промолчала.
– А самое мерзкое тут в том, что на деле он не был тебе нужен, – продолжала Дороти-Рей. – Стоило ему проявить к тебе интерес, и ты дала ему от ворот поворот. Тебе было плевать, что этим отказом ты его растоптала. Ты хотела получить Тейта, заигрывая с его братом.
Эйвери не отрицала этих злобных обвинений, поскольку они вполне могли оказаться правдой. С Кэрол вполне сталось бы без зазрения совести крутить роман с братом мужа или, по крайней мере, делать ему авансы, получая особое удовольствие от разлада, который в результате возникал в семье. Вероятно, это было частью плана Кэрол, имевшего целью уничтожить Тейта.
– Я не имею никаких видов на Джека, Дороти-Рей.
– Еще бы, ведь он не на первых ролях. – Она, как клещ, вцепилась в руку Эйвери. – И никогда не был. Ты прекрасно это знаешь, почему же не оставила его в покое? Какое право ты имеешь так играть чужой жизнью?
Эйвери высвободила руку:
– А ты за него боролась?
Дороти-Рей не была готова к ответной атаке и оторопело на нее уставилась:
– Что?
– Боролась ты со мной за Джека или каждый день упивалась вдрызг, пустив все на самотек?
Лицо Дороти-Рей задергалось, а обведенные красными кругами глаза покраснели еще больше и опять набрякли слезами:
– Так говорить жестоко.
– Тебе слишком долго боялись это сказать. Вся семья закрывает глаза на твою болезнь.
– У меня нет никакой…
– Есть. Алкоголизм – это болезнь.
– Я не алкоголичка! – слезливо выкрикнула она, повторяя многолетние оправдания собственной матери. – Я просто иногда…
– Нет, ты пьешь, чтобы напиться и быть пьяной. Замыкаешься в жалости к себе, а потом удивляешься, почему твоего мужа тянет к другим женщинам. Посмотри на себя. Ты совсем опустилась. Разве не понятно, отчего Джек потерял к тебе интерес?
Дороти-Рей схватилась за ручку дверцы:
– Я не обязана здесь сидеть и все это выслушивать!
– Нет, обязана. – Разгорячившаяся Эйвери удержала ее за руку. – Пора кому-нибудь поговорить с тобой пожестче и открыть тебе на кое-что глаза. Мужа твоего никто не уводил. Ты сама заставила его от себя отвернуться.
– Неправда! Он клялся, что ушел не из-за меня!
– Ушел?
Дороти-Рей непонимающе на нее воззрилась:
– Ты забыла, Кэрол? Вскоре после того, как вы с Тейтом поженились.
– Я… да нет, конечно, я помню, – замялась Эйвери. – Его ведь тогда не было целых…
– Шесть месяцев, – жалобно протянула Дороти-Рей. – Самые долгие шесть месяцев в моей жизни. Я не знала, где он, что делает и вернется ли когда-нибудь.
– Но он ведь вернулся.
– Он сказал, ему нужно время, чтобы кое в чем разобраться. У него ведь столько причин для расстройства.
– Какие же это причины?
Она беспомощно развела руками:
– Ну, надежды Нельсона на адвокатскую фирму, кампания Тейта, мое пьянство, Фэнси.
– Фэнси нужна мать, Дороти-Рей.
Она горько усмехнулась:
– Но не такая, как я. Меня она ненавидит.
– Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь, как и к чему она относится? Ты с ней хоть разговаривала?
– Пробовала, – проскулила Дороти-Рей. – Она невыносима.
– Она боится, что ее никто не любит. – Эйвери коротко вздохнула. – А я боюсь, что она права.
– Я люблю ее, – запротестовала Дороти-Рей. – Она всегда получала от меня все, что ни попросит.
– Ты отделывалась от нее безделушками, чтобы заботы о ней не мешали тебе пить. Оплакиваешь двух потерянных детей за счет своего единственного ребенка.
Дороти-Рей упомянула о своих мертворожденных детях в день, когда выплыла на свет история с абортом Кэрол. Позднее Эйвери выведала у Фэнси кое-какие детали. Во многом она теперь понимала, отчего Дороти-Рей так несчастна. Наклонившись к ней, она продолжала:
– Фэнси играет с огнем. Ты ей очень нужна, как и отец. Ей нужна твердая рука. Может быть, Джек мог бы уделять больше времени и внимания родительским обязанностям, если бы его не угнетало так твое пьянство. Этого я не знаю. Но зато знаю наверняка, что если вы ничего не предпримете, причем быстро, она будет и дальше вести себя, как сейчас, совершая всяческие сумасбродства, и в конце концов зайдет слишком далеко, так далеко, что попадет в беду.
Дороти-Рей откинула со лба прядь прямых волос.
– Фэнси всегда была не подарок; ни я, ни Джек никогда не могли с ней справиться, – попробовала защищаться она. – Слишком своенравна. Она же еще подросток. Только и всего.
– Да что ты говоришь? Подросток? А знаешь ты, что на днях она явилась домой после того, как ее поколотил парень, которого она подцепила в баре? Да-да, именно так, – добавила Эйвери, заметив, как побледнела Дороти-Рей, явно не поверившая своим ушам. – Психолог я, конечно, доморощенный, но мне кажется, Фэнси считает, что просто не заслуживает ничего лучшего. Думает, что не стоит любви, ведь никто ее не любит, хотя она из кожи вон лезла, чтобы вы ее замечали.
– Неправда, – упрямо затрясла головой Дороти-Рей.
– Боюсь, что правда. Как и кое-что еще. – Эйвери решила отбросить осторожность. В конце концов, на карту была поставлена жизнь совсем молоденькой женщины. – Она спит с Эдди Пэскелом.
– Я тебе не верю! – У Дороти-Рей сел голос. – Он в отцы ей годится.
– Несколько недель назад в Хьюстоне я видела, как она выходила из его номера в гостинице.
– Это еще не значит…
– Уже заря занималась, Дороти-Рей. Да и, глядя на нее, было совершенно ясно, чем она занималась ночь напролет. У меня есть все основания полагать, что их связь до сих пор продолжается.
– Он такого не сделает.
Как ни грустно, Дороти-Рей надеялась на порядочность друга семьи, но не собственной дочери.
– Он это делает.
Несколько мгновений Дороти-Рей переваривала сообщение Эйвери. Потом ее глаза вдруг сузились:
– Не тебе бросать камни в мою дочь.
– Ты меня не поняла. Я не осуждаю Фэнси, а беспокоюсь за нее. Ты ведь понимаешь, что человеку вроде Эдди она нужна только для одного. И что, учитывая его дружбу с Тейтом, вряд ли он станет поддерживать эти отношения сколько-нибудь долго и будет смотреть на них серьезно. Но больше всего меня волнует то, что Фэнси считает свое чувство к нему любовью. Если он ее бросит, это может еще больше снизить и без того низкую самооценку.
Дороти-Рей пренебрежительно усмехнулась:
– Уж что-что, а самооценка у моей дочери всегда была вполне высокой.
– И поэтому она там и сям цепляет незнакомых молодчиков и позволяет им себя обрабатывать? Поэтому прыгает от мужчины к мужчине, разрешая делать с собой все, что им заблагорассудится? Поэтому нацелилась на мужчину, который определенно ей не пара? – Эйвери покачала головой. – Нет, Фэнси совсем не нравится самой себе. И наказывает себя за то, что ее якобы нельзя любить.
Дороти-Рей затеребила салфетку. Потом тихо сказала:
– У меня никогда не получалось держать ее в узде.
– Правильно, потому что ты себя не можешь удержать.
– Ты жестока, Кэрол.
Эйвери захотелось обнять эту женщину и прижать к себе. Захотелось сказать: «Нет же, нет. Я говорю тебе это не из жестокости, а для твоего же блага».
Вместо этого она ответила так, как могла бы ответить Кэрол:
– Просто мне надоело отвечать за твои семейные неурядицы. Будь Джеку женой, а не плакальщицей.
– Какой в этом прок? – безнадежно вздохнула она. – Джек меня ненавидит.
– Почему ты так решила?
– Сама знаешь. Потому что уверен, что я обманом его на себе женила. А я действительно думала, что беременна. У меня была задержка.
– Если бы Джек тебя ненавидел, разве прожил бы он с тобой все эти годы? – возразила Эйвери. – Разве возвратился бы после того ухода?
– Возвратился, потому что ему велел Нельсон, – грустно пояснила Дороти-Рей.
Вон оно что. Джек всегда поступал так, как велел отец. Его привязывал к жене долг, не любовь. Он был рабочим битюгом, а Тейт – выставочным скакуном. Как много взаимной неприязни могло родиться из такого неравенства! Вероятно, Джек старался найти способ как-то посчитаться с братом и родителями.
Эйвери взглянула на Дороти-Рей совсем другими глазами и была вынуждена признать, что и сама она, чего доброго, запила бы, попав в капкан безлюбовного брака, который держался лишь на родительской воле. А для Дороти-Рей такое положение должно было быть особенно тяжким, потому что она, без сомнения, очень любила Джека.
– Держи. – Эйвери вынула из косметички чистую салфетку и подала ее Дороти-Рей. – Вытри глаза и подкрась губы.
Едва та успела с этим покончить, как дверь машины открылась, и к ним присоединилась Фэнси, усевшаяся напротив на одно из откидных мест.
– Боже, вся эта кампания – сущее дерьмо. Гляньте, что стало с моими волосами из-за этого вонючего ветра.
Дороти-Рей неуверенно покосилась на Эйвери, которая, однако, сохранила полную бесстрастность. Собравшись с духом, мать все же обратилась к дочери:
– Фэнси, нельзя употреблять такие выражения.
– С какой стати?
– Потому что леди не пристало произносить такие вещи.
– Леди? Точно, – вызывающе подмигнула Фэнси. – Пребывай и дальше в счастливом заблуждении, маман. И выпивай по этому поводу. – Она развернула пластинку фруктовой жвачки и отправила ее в рот. – Сколько нам тут еще торчать? Где в этой штуковине радио?
– Я бы попросила тебя не включать радио, Фэнси, – сказала Эйвери, – а то Мэнди проснется.
Фэнси тихо чертыхнулась и постучала друг о друга своими красными ботинками.
– Вечером на митинг тебе надо будет надеть что-нибудь более подходящее, – заметила Дороти-Рей, поглядев на едва прикрытые юбкой стройные ноги дочери.
Фэнси вытянула руки вдоль спинки своего сиденья:
– Да ну? Знаешь, у меня и нет ничего подходящего. Слава тебе Господи.
– Когда мы вернемся в отель, я просмотрю твои вещи и…
– Так тебе и дадут, жди! – вскинулась Фэнси. – Одену то, что пожелаю, черт возьми. К тому же я тебе ясно сказала, у меня нет…
– Как вы насчет пройтись по магазинам сегодня после обеда? – Фэнси и Дороти-Рей уставились на Эйвери, застигнутые врасплох ее неожиданным предложением. – Вы наверняка подыщете какое-нибудь платьице – подходящее, но в меру экстравагантное. Сама я, разумеется, пойти не смогу, но вы вполне можете взять такси и вдвоем съездить в супермаркет, пока Тейт будет давать интервью на телевидении. Собственно говоря, – добавила она, чувствуя, что они колеблются, – у меня есть список вещей, которые вы могли бы заодно мне купить.
– А кто сказал, что я еду? – заартачилась Фэнси.
– Давай съездим, а?
Фэнси вскинула глаза на мать, говорившую совершенно спокойно, даже чуть робко. Девушка была определенно сбита с толку. Ее взгляд выражал недоверие, но и любопытство тоже. Эйвери вдруг почудилось, как из-под напускной бравады на миг проступила неуверенность и ранимость.
– Почему бы нам не поехать? – Голос Дороти-Рей чуть дрогнул. – Мы целую вечность не делали ничего такого вместе. Может быть, я тоже купила бы себе платье, если ты поможешь мне выбрать.
Фэнси даже приоткрыла рот, будто прежде хотела попробовать эту идею на вкус, но после минутного размышления снова напустила на себя наплевательски-залихватский вид:
– Ну, если уж тебе так хочется, почему бы и не смотаться. – Она выглянула из окна и увидела Эдди, шагавшего впереди группы мужчин к ожидающим лимузинам. – Тем более ясно как день, что ничего лучшего мне пока не светит.
40
– Здравствуйте, мистер Лавджой.
Вэн, наклонившись, возился со своей камерой. Он поднял голову и откинул назад длинные волосы.
– А, привет, Эй… э, миссис Ратледж.
– Рада вас снова видеть.
– Как и я. – Он вставил новую пленку и повесил аппарат на плечо. – Мне вас недоставало первую неделю турне, но, как я погляжу, семья воссоединилась.
– Да, мистер Ратледж пожелал, чтобы мы к нему приехали.
– Правда? – Вэн многозначительно посмотрел на нее. – Ну не прелестно ли?
Она ответила ему укоризненным взглядом. В течение дня она несколько раз видела Вэна, и они кивали друг другу, но только теперь ей представилась возможность с ним поговорить. Вторая половина дня прошла как в тумане, особенно после много ей объяснившего разговора с Дороти-Рей.
– Как идут дела? – поинтересовался Вэн.
– Кампания? Тяжелая работа. Сегодня пожала, наверное, тысячу рук, и это капля в море по сравнению с тем, что пришлось сделать Тейту.
Понятно, почему он был таким измотанным в вечер ее приезда. А ведь на людях ему полагалось всякий раз излучать бодрость и энтузиазм.
На сегодня это было последнее мероприятие. Официально банкет уже завершился, но многие, слушавшие выступление Тейта, продолжали толпиться вокруг него, чтобы теперь лично с ним побеседовать. Эйвери беспокоилась из-за того, что после трудного дня на него опять ложится такая нагрузка, но была рада случаю ускользнуть и поискать Вэна.
– Я слыхал, он выпер этих ублюдков от «Вейкли и Фостера»?
– Слухом земля полнится.
– Пэскел уже сделал заявление по этому поводу. По мне, так Ратледж вовремя дал им пинка. Они попросту никого к нему не подпускали. Добираться до него было все равно как трахаться, нацепив кой-куда подшипник вместо старой доброй резинки.
Эйвери понадеялась, что никто из окружающих не расслышал последнего изысканного сравнения. Если такой оборот и сошел бы для разговора с коллегой, то для ушей супруги потенциального члена Конгресса он вряд ли годился. Она поспешно сменила тему:
– Ролики, которые вы отсняли на ранчо, теперь идут по телевизору.
– Вы их видели?
– Великолепная работа, мистер Лавджой.
Он показал в улыбке кривые зубы:
– Благодарю, миссис Ратледж.
– Вы видели здесь кого-нибудь из знакомых? – невзначай спросила она, окидывая взглядом находящуюся в непрерывном движении толпу.
– Не в этот раз. – То как Вэн выделил слово «этот», заставило ее тут же посмотреть ему в лицо. – Но днем видел.
– Вот как? – Она вглядывалась в мелькавшие лица, но, к своему огромному облегчению, Седого среди них не находила. – Где? Здесь, в гостинице?
– На «Дженерал дайнемикс», а потом и на базе ВВС в Карсуэлле.
– Понятно, – выговорила она срывающимся голосом. – Это в первый раз за турне?
– Ага, – кивнул он. – Прощения просим, миссис Ратледж. Профессиональные обязанности. Мне сигналит репортер, пора сваливать.
– О, простите, что задержала вас, мистер Лавджой.
– Нет проблем. Рад помочь. – Он пошел прочь, но обернулся. – Миссис Ратледж, вам часом в голову не приходило, что этот кое-кто здесь следит за вами, а не за… э, вашим мужем?
– За мной?
– Совсем не приходило? А зря. – Во взгляде Вэна было предостережение. Мгновение спустя он растворился в людском круговороте.
Эйвери стояла не двигаясь и обдумывала намек, от которого у нее мурашки побежали по коже. Она не замечала движения толпы, шума и суматохи, не видела, что некто наблюдает за ней через комнату и размышляет, о чем это она так долго беседовала с каким-то потрепанным телеоператором.
– Джек?
– Хм-м?
– Ты заметил мою новую прическу?
Впервые за много-много лет Дороти-Рей любовалась собственным отражением. В юности, когда она была самой популярной из девочек своего колледжа в Лампасасе, на общение с зеркалами уходила львиная доля ее времени. Но потом очень долго любоваться было нечем.
Джек устроился с газетой на кровати.
– Выглядит мило, – механически обронил он в ответ.
– Сегодня мы с Фэнси проходили мимо одного из этих модных салонов в супермаркете, где все парикмахеры одеты в черное, и у всех по нескольку сережек в каждом ухе. ( Джек хмыкнул.) И я возьми да скажи: «Фэнси, я подстригусь». Мы зашли, и одна из тамошних девушек сделала мне прическу, макияж и маникюр.
– Угу.
Она разглядывала себя в зеркале, поворачивая голову то влево, то вправо.
– Фэнси сказала, что мне надо осветлить волосы, вот тут, вокруг лица. И что это меня омолодит. А ты как думаешь?
– Думаю, я остерегся бы принимать какие бы то ни было советы от Фэнси.
Воспрявшая было Дороти-Рей слегка поникла, но подавила искушение отправиться в бар за живительной влагой.
– Я… я бросила пить, Джек.
Он опустил газету и впервые за вечер по-настоящему на нее посмотрел. Новая стрижка была короче, пышнее и шла Дороти-Рей. Искусно наложенная косметика несколько разгладила сухие морщины, залегшие от неумеренного употребления спиртного, и оживила прежде бледное, неухоженное лицо.
– С каких это пор?
Вновь обретенная уверенность в себе опять поколебалась, столкнувшись с его скептицизмом, но она по-прежнему высоко держала голову.
– С сегодняшнего утра.
Джек сложил газеты, бросил их на пол и протянул руку, чтобы выключить лампу в изголовье.
– Спокойной ночи, Дороти-Рей.
Она подошла к его кровати и включила свет. Он удивленно воззрился на нее.
– Джек, на этот раз я говорю всерьез.
– Ты говорила всерьез каждый раз, когда собиралась завязать.
– Теперь все будет по-другому. Я пройду обследование в какой-нибудь из тех больниц, куда ты хотел меня послать. Конечно, после выборов. Я ведь понимаю, сейчас не самое подходящее время, чтобы определять кого-то из членов семьи Тейта в больницу для алкоголиков.
– Ты не алкоголичка.
Она грустно улыбнулась.
– Алкоголичка, Джек. Самая настоящая. Тебе бы давно надо было заставить меня это признать. – Она протянула руку и робко коснулась его плеча. – Но я тебя не виню. Только я сама в ответе за то, во что превратилась.
Тут ее нежный подбородок, изящную линию которого не смогли погубить ни запои, ни горе, приподнялся еще чуть выше. С горделиво поднятой головой Дороти-Рей даже напомнила на миг ту жизнерадостную студенточку, королеву красоты, в которую Джек когда-то влюбился.
– Я больше не хочу быть ни на что не годной пьянью.
– Увидим.
Он произнес это без особого оптимизма, но, по крайней мере, ей удалось завладеть его вниманием, а это было уже кое-что. Ведь в половине случаев он ее вообще не слушал, поскольку она редко могла сообщить ему что-нибудь мало-мальски интересное.
Она заставила его подвинуться, присела рядом с ним на край кровати и чинно положила руки на колени.
– Надо постараться лучше присматривать за Фэнси.
– Желаю удачи, – фыркнул он.
– Да нет, я понимаю, что ее не посадишь на поводок. Она уже слишком взрослая.
– И слишком далеко зашла.
– Может, и так. Но я надеюсь, еще нет. Мне хочется, чтобы она знала: мне небезразлично, что с ней происходит. – Губы Дороти-Рей тронула легкая улыбка. – На самом деле мы с ней сегодня вполне поладили. Она мне помогла выбрать платье. А ты заметил, как она была одета вечером? Тоже несколько кричаще, но, по ее меркам, даже строго. Даже Зи похвалила. Фэнси необходима твердая рука. Только тогда она будет чувствовать, что мы ее любим. – Она помолчала, неуверенно глядя на мужа. – А еще я хочу тебе помочь.
– В чем это?
– В том, чтобы оправиться от разочарований.
– Разочарований?
– В особенности с Кэрол. Не надо ничего признавать или отрицать, – поспешно добавила она. – Сейчас я трезва как стеклышко и знаю, что твои желания мне не просто померещились с пьяных глаз. И неважно, удовлетворил ты их или нет. Разве я могу винить тебя за неверность? Временами очередная рюмка была мне милее, чем ты. Я знаю, ты влюблен в Кэрол. Во всяком случае, увлечен ей. Она играла тобой и больно тебя ранила. Мне хочется помочь тебе ее забыть. Еще я хочу помочь тебе пережить разочарования вроде утреннего, когда Тейт поступил вопреки твоему мнению. – Набравшись смелости, на сей раз она погладила его по щеке. Ее рука лишь чуть-чуть подрагивала. – Не знаю, ценит ли тебя кто другой за то, что ты такой хороший, но я ценю. Ты всегда был моим героем, Джек.
– Тоже мне герой! – саркастически усмехнулся он.
– Для меня – герой.
– К чему ты все это, Дороти-Рей?
– Я хочу, чтобы мы опять друг друга любили.
Какое-то мгновение он смотрел на нее так, как не смотрел уже долгие годы, без прежнего равнодушия:
– Сомневаюсь, что это получится.
Ее испугала безнадежность в его голосе, но она все-таки заставила себя слабо улыбнуться:
– Мы попробуем. Вместе. Спокойной ночи, Джек.
Она выключила свет и легла радом с ним. Он не ответил ей, когда она обняла его, но и не отвернулся, как это обычно делал.
После выхода Кэрол из больницы бессонница стала нормой. Однако ночи вынужденного бодрствования были поистине благословенны. Ночью лучше всего думается. Кругом никого; нет ни движения, ни шума, отдающегося в мозгу. Ночь несла озарение.
Читать бесплатно другие книги:
