Любить или воспитывать? Мурашова Екатерина
– Да, в общем-то, сейчас нет. Раньше в судомодельный кружок ходил, корабли делал. Теперь надоело.
– А предметы в школе, которые тебе нравятся?
– Тоже нет. Все как-то одинаково.
– А как ты учишься? – без всякой надежды спросила я.
– Я почти отличник, – неожиданно ответил мальчик. – У меня по физкультуре четверка и по литературе. Остальные – пятерки.
– Ого! – я была приятно удивлена. – Это очень расширяет спектр наших возможностей. Если ты без всякого интереса к учебе достигаешь таких результатов…
– Да тут никаких моих заслуг нет, – мальчик вздохнул и снова опустил взгляд. – И успехов тоже…
– Как это так? – удивилась я.
– Да я, понимаете, просто мысли читаю. С детства, – буднично сказал мой посетитель. – Поэтому все. Выхожу к доске и сразу у учительницы правильный ответ в голове читаю. И на контрольных тоже – смотрю на наших двух отличниц и делаю как они. С сочинениями только проблема…
– Ну ты даешь! – я приняла его игру. – А домашние задания как же? Задачи по алгебре, физике, химии? Или ты заодно читаешь мысли авторов учебников?
– Нет, что вы! – мне показалось, что в голосе мальчика прозвучал испуг. – Я только у тех, кого глазами вижу. Но ведь для дома ГДЗ есть, вы разве не знаете?
– Знаю, – кивнула я. – Но какие же тогда у тебя проблемы с профориентацией? Тебе, естественно, надо идти на юридический. Будешь великим сыщиком-следователем, будешь раскрывать самые сложные дела: тебе же достаточно только взглянуть на подозреваемого или свидетелей, и ты все о преступлении знаешь. А сколько преступлений сможешь предотвратить!
– Да, – мальчик серьезно кивнул. – Я об этом уже думал. Вроде бы я должен, раз уж так сложилось. Но мне, понимаете, не хочется. Не люблю я ментовки, преступников и все такое прочее…
Играл он, надо признать, прекрасно.
– А ты не думал о театральном институте? – спросила я. – Или еще что-нибудь такое, артистическое, связанное с творчеством, фантазией?
– Нет, что вы! Я в театр даже и ходить-то не могу! – рассмеялся юноша.
– Почему?.. – и тут же догадалась. – А! Ты слышишь мысли, и они не совпадают с ролью?
– Вы знаете, у главных – совпадают, – оживленно начал рассказывать он. – Это даже странно – они в тот момент действительно так и думают, как по роли положено: эту люблю, этого ненавижу, убил бы нафиг, хотя вообще-то это его хороший приятель и они потом вместе пиво пить в кабак пойдут… Но там же еще эти есть, на заднем плане, как их…
– Массовка, кордебалет? – подсказала я.
– Да-да, и вот они-то все и портят! Как начнут про деньги думать, или про гвоздь в туфле, или про свекровь, или про то, что бантик отвалился…
– Слушай, ну я даже не знаю, что тебе с такими твоими уникальными способностями и посоветовать, – посетовала я. – Боюсь, что и тесты не помогут, там же такое не учтено…
– Да чего во мне уникального-то? – небрежно возразил юноша. – Это многие умеют, только глушат потом, потому что все же знают: не бывает такого. Да и неудобно. Я сам по улицам и в школе хожу – глаза в пол, иначе рехнуться можно. Вы же психолог, знаете небось: чего не должно быть, того, считается, как бы и нету. Взрослые детей всегда убедят… Вот у нас в школе одна девочка из третьего класса летать умеет…
– Что-о-о?! – я наконец забеспокоилась. Как-то все это уже не походило ни на розыгрыш, ни на игру.
– Не очень так высоко, конечно, но если побежит или прыгать начнет… Ее к прошлому году уже почти задавили, а я увидел случайно, прочел у нее в башке, мне жалко стало, я и говорю: я тебе верю, ты и вправду летаешь. Давай поедем на поля, там ты мне покажешь и полетаешь вволю. Она, конечно, сразу согласилась. Мы из школы за старые теплицы на автобусе поехали, где Пулковские высоты, знаете? Она так радовалась, бегала, летала, и я за нее радовался. Потом позвонили бабушке, чтоб она не волновалась – и домой. Отец ее уже на автобусной остановке ждал – и сразу мне в морду. Зуб выбил…
– За что?!
– Она во втором классе, я в девятом. Что они подумали? Что она меня на пустырях летать учила? – он усмехнулся. – А она-то, кнопка, подпрыгнула и сверху на папашу и налетела, в волосы ему вцепилась, не дала меня дальше убивать. Потом долго с ними по ментовкам таскались, пытались разобраться. С тех пор я ментов и… А ее они теперь в легкую атлетику отдали, будет с шестом прыгать, еще увидите – в олимпийские чемпионки выйдет… Мне вообще-то с маленькими нравится. У меня сестра, четыре года скоро будет, у нее такие мысли смешные, четкие, округлые, как будто в тетрадке по линеечке написаны. А у взрослых часто бывает просто шум такой, как у нашего кота. Особенно у тех, которые из офисов выходят…
Мне ужасно хотелось спросить его: «Ну и о чем я сейчас думаю?» – но после рассказа о летающей девочке это казалось каким-то уж совсем неуместным. Надо было что-то делать. Вызвать мать? Отправить к психиатру?
– К психиатру я не пойду, – спокойно сказал мальчик. – А мама скажет, что у меня всегда были фантазии и посоветует вам не заморачиваться.
Я вздрогнула, но ничего не ответила на его реплику.
– Если тебе нравится возиться с детьми…
– Что ж мне, на воспитателя детского садика учиться? Там же одни девчонки, и вообще…
– Можно на педагога начального образования, – сказала я. – Кто только что говорил про общепринятое, которое все давит? Если лично тебе это нравится и у тебя получается, то какое тебе дело, кто там еще и кто что скажет. Потом ты сможешь работать не только в школе, но и в дополнительном образовании, организуешь кружок, будешь поддерживать и выращивать необычные детские таланты, чтобы их среда не задавила…
– С ума сойти! – вытаращив глаза, сказал мальчик. – Вы мне сейчас почти верите!.. А кружок… что ж, в этом что-то есть. Да и учителем, если у маленьких, я, в общем-то, не прочь. Меня Ольга Игоревна раньше часто на площадке с продленкой оставляла, когда я с сестрой гулял, теперь ей, правда, менты запретили… Я подумаю об этом, спасибо.
Он вежливо попрощался и вышел в коридор. Я, как привязанная на веревочке, шла за ним. Следующая по очереди малышка заплакала, едва увидев открывшуюся дверь. Мой клиент опустился на одно колено, заглянул ей в глаза и сказал:
– Не бойся. Там только игрушки и нет шприцев и белых халатов, – потом обернулся к молодой маме: – Да дайте вы ей этот сок из сумки, никакого вреда не будет, он же с трубочкой, не прольется, а ей спокойнее… Она после больницы не отошла еще, боится врачей, – объяснил он мне.
Девочка взяла сок, заглянула в кабинет, увидела игрушки и потопала к ним. Мама ошеломленно взглянула на юношу, потом на меня, вошла вслед за дочерью в кабинет и сказала:
– Мы недавно в больнице с ожогом лежали, так вот у нее теперь истерики…
Больше я его никогда не видела.
Но что это было? Искусный и талантливый розыгрыш? Или еще одно доказательство того, что окружающий нас мир куда сложнее и многослойнее, чем нам кажется?
Лунная девочка
– Она шьет платья для куклы младшей сестры! – обвиняющим тоном сказала женщина. Раздражение портило ее красиво вылепленное лицо. – А потом часами играет с ней в домики и в гости.
– Ну и что в этом плохого? – удивилась я. – Вам бы радоваться, что старшая младшую занимает…
– Вы что, издеваетесь?! – буквально вскипела мать. – Ей скоро исполнится шестнадцать лет! Нужно думать о выборе института, о подготовительных курсах, о своем месте в социуме, о мальчиках, наконец…
– А вы уверены, что Тамара обо всем этом не думает? – спросила я.
Тамара присутствовала здесь же, смотрела на меня и на мать со спокойной, милой улыбкой. На щеках у нее были чудесные ямочки.
– Уверена! – отрезала мать. – Я вообще не понимаю, о чем она думает. Книги читает редко и какие-то странные, телевизор вообще не смотрит, в компьютере только рассматривает чужие фотографии. Зато может часами сидеть на подоконнике и смотреть на луну. Может, она лунатик? Это лечится?
– Лунатизм – это вовсе не смотреть на луну, – улыбнулась я.
– Ну тогда я не знаю… Главное, она ведь неплохо учится, четверки и пятерки, значит, умственной отсталости нет и могла бы, если бы захотела… А у нее никакого самолюбия! Она ходит без лифчика и сама шьет себе бесформенные сарафаны, говорит, так ей свободно. Возится с подружками младшей сестры. Или того пуще: напротив нашего дома – три обшарпанные хрущевки. Там на скамейках у парадных бабки сидят, как в деревне. Так вот она по дороге из школы подсядет к ним и часа три о чем-то разговаривает. Это нормально или как? И к тому же она толстая! – почти с отчаянием выкрикнула мать. – Я говорю ей: перестань жрать булки и пирожные, займись своей фигурой, походи в зал…
Если честно, то вот на этом месте мать меня откровенно достала. Тамара действительно была пухленькой, но, на мой взгляд, чувствовала себя в своем теле совершенно комфортно, и полнота ее совершенно не портила. К тому же я прожила на свете уже достаточно, чтобы знать: «вешалки» нравятся далеко не всем. Но я должна была уточнить еще пару вещей.
– А какую позицию во всем этом занимает отец Тамары?
– Никакой, – отрезала мать. – И никакого отца. С отцом младшей сестры отношения хорошие, но он в воспитание категорически не вмешивается.
Так. Это понятно.
– Тамара, а ты сама кем хочешь в дальнейшем стать?
– Не знаю, – пожала плечами девочка. – Может быть, швеей-мотористкой…
– ?!
– Мама говорит, что я ею стану. Я совсем не против, у меня хорошо на машинке шить получается… Или вот еще бывает такая работа, бабушкам продукты покупать и разносить. Кажется, это называется социальный работник…
– Вот видите! – вскричала мать. – Причем это ведь не только сейчас, это уже давно, точнее, всегда было. Знаете, что она сказала, когда родилась младшая сестра? Посмотрела на нее с таким странным выражением, как будто узнала ее, что ли, и говорит: «Ой, какой чудесный к нам оттуда пришел… А как его здесь звать будут?» Я тогда даже испугалась, честное слово, и ночь заснуть не могла. Иногда я думаю, может, нам следует к психиатру обратиться…
– Давайте вы пока посидите в коридоре, а я поговорю с Тамарой.
– Вы психолог? Я слышала, что психологи умеют объяснять сны. Вы можете мой объяснить? Я его помню всегда, наверное, лет с полутора, потому что потом тот диван уже выбросили, мне мама сказала.
– Рассказывай.
– Я просыпаюсь ночью. В комнате еще мама и папа, но они спят. Я их зову, но они не просыпаются. Тогда я встаю и иду в другую комнату, там бабушка, она тогда была еще жива. Я совсем маленькая, а все вокруг такое большое… Мне страшно, но все равно надо идти. И вот я стою на пороге, там диван, бабушки нет почему-то, сквозняк, а за диваном у стены кто-то… что-то… в общем, оно меня как бы зовет… Надо переступить порог. Но можно и убежать туда, где спят мама и папа, там тепло, душно, безопасно. Я и хочу, и боюсь… А потом все-таки шагаю… И еще мне всю жизнь снятся разные лифты, которые не падают, а, наоборот, идут вверх и не могут остановиться, даже когда дом кончается. Это так странно…
– Тамара, это сон-инициация. Ты понимаешь?
– Да. Я по этнографии читала.
– Расскажи мне еще о себе.
– Я помню, как первый раз узнала себя в зеркале. Я знаю: большинство животных себя в зеркале не узнают. И вот я, наверное, тоже сначала была животным. И еще кем-то. А потом вдруг они объединились в одно, и я стою на коленках перед зеркалом в комнате и понимаю: да это же там я! Вот, значит, какое у меня теперь лицо, вот как я выгляжу! Так интересно…
– Отстаньте от нее! – я сама слышала в своем голосе почти умоляющие нотки. – С ней все в порядке, ей хорошо и интересно жить. Если на нее не давить, она сумеет адаптироваться в соответствии со своими особенностями. Ее особенности… Считайте, что вам повезло – или, наоборот, не повезло, но Тамара из тех, кого в нашей культуре называют визионерами. Она видит и чувствует мир иначе, чем мы с вами, и это чувствование иногда открывает новые горизонты для идущих следом… Но помните, такие люди всегда очень чувствительны и хрупки, неосторожное воздействие может разрушить…
– Я пришла к врачу в государственное учреждение! – отчеканила мать Тамары. – За лечением и коррекцией поведения дочери. А вы несете какую-то чепуху, словно бабка из желтой газеты. Вы потакаете ее недостаткам, и неудивительно, что Тамаре понравилось беседовать с вами. Но больше мы к вам не придем. Я найду настоящего врача, а не шарлатана…
Они пришли спустя четыре года. Тамара похудела, волосы коротко подстрижены, одета в джинсы и футболку. Осталась сидеть в коридоре.
– Мы тогда лечились у психоневролога. Он нам помог. Она перестала нести чушь и часами смотреть на луну. Окончила школу, поступила в институт на юридический. А теперь… – на глазах у женщины выступили слезы. – Она вообще ничего не хочет. Почти не выходит из дому, почти не ест… Психиатр сказал: надо класть в больницу и назначать сильные препараты. Но вы когда-то… Я ее с трудом уговорила…
– Тамара, Тамара, Тамара! – глаза тусклые и пустые. – Поговори со мной. Я помню твой сон про сущность за диваном. Ты же тогда шагнула туда! Тамара!
– Я вернулась обратно в комнату. Но здесь мне нечего делать. Я больше не вижу снов.
– Ты еще придешь ко мне? Пожалуйста, – я опять почти умоляла.
– Нет. Спасибо вам, но я не приду. Не надо тратить на меня время. У меня все нормально…
Больше я никогда ее не видела. И этот мой рассказ-воспоминание о лунной девочке… Вдруг она прочтет его и тоже вспомнит?
Мои Ромео и Джульетта
Девочка вошла в кабинет, села в кресло и тихо заплакала. Слезы катились как мелкий горох по неподвижному лицу. Так плачут старые женщины. Я как-то сразу поняла, что это была не злость, не обида и не разочарование. Это было отчаяние. Я испугалась.
– Оля, что с тобой случилось?!
– Все, все против нас, – сказала девочка. – И вы тоже будете против. Это вроде бы правильно, я понимаю. Но я так не могу, и этого не изменить.
– Давай-ка ты не будешь решать за меня, – грубовато предложила я. – Объясни, в чем дело, и я сама определюсь, как мне голосовать – за или против.
– Мы любим друг друга, – твердо сказала Оля.
– Ну это понятно, – кивнула я. – А сколько тебе лет?
Девочка была невысокой, но, как я успела заметить, вполне оформившейся.
«Ну вот видите, и вы как все…» – изобразила она печальной гримаской и ответила:
– Четырнадцать.
– Ага. А ему?
– Пятнадцать.
– Отличный возраст для первого серьезного чувства, – прокомментировала я.
– Мы хотим быть вместе. Всегда, – уточнила она. – Мы уже не можем иначе.
– Та-ак, – снова насторожилась я. – Что это значит: уже не можем? Скучаете друг без друга? Или ты беременна?
– Нет, не беременна, – мне показалось, что в ее голосе прозвучало сожаление. – Я с Жолнасом даже никогда вживую не встречалась. Мы в интернете познакомились.
– А-а-а, – я вздохнула с облегчением. – Теперь понятно. А как ты сказала, его зовут?
– Жолнас. Он в Каратау живет, в Казахстане.
– Жолнас понимает и пишет по-русски?
– Да. У него папа казах, а мама с Украины. Они в семье по-русски говорят. Но мы не только переписываемся, мы еще по скайпу разговариваем. С видео. Каждый день. Я всех его братьев-сестер знаю и друзей. А он все мои любимые книжки перечитал и фильмы пересмотрел. А я уже немножко по-казахски понимаю…
– Замечательно! – искренне сказала я. – А много у него братьев и сестер?
– Пятеро – три брата и две сестры. И друзей много, он вообще общительный. Я тоже общительная и тоже хочу много детей. Мы с Жолнасом уже решили – пять или шесть, как выйдет.
– Гм, – сказала я. – Ну, может быть, потом… Но не сейчас же!
– Да, конечно, – грустно кивнула она. – Сейчас вы скажете: твое дело в школе учиться, а не детей рожать…
– А ты с этим не согласна, что ли? – с подозрением спросила я.
– Я не могу без него жить, – ровно сказала Оля. – Как без воды или воздуха. Если его нет, мне больше ничего не надо. Мы решили: раз все говорят, что мы еще маленькие и все это несерьезно, расстанемся на две недели, не будем выходить в интернет и посмотрим, что будет. Я заболела через три дня. Температура под сорок. Врач ничего не понял, отправил меня в больницу – на обследование. Ничего не нашли, сказали – нервное что-то. Через неделю мой брат – ему семь лет, но он очень смышленый и всегда за мной шпионит – нашел правильные кнопки и сказал Жолнасу, что я в больнице лежу. А у них там горы и есть такой Кровавый утес – там можно древним духам их народа принести жертву. Они пошли туда с лучшим другом, я его тоже знаю, он наполовину немец, и шли целый день, и там Жолнас разрезал себе руки и лил кровь в пропасть с этого утеса – просил, чтобы я поправилась и чтобы мы всегда были вместе. Потом он сознание потерял, а друг сбегал к тем, которые в предгорьях в юртах живут, они дали ему ишака, и он его оттуда на ишаке вывез… А потом мама Жолнаса со мной по скайпу говорила и сказала: девочка, ты, если можешь, не мучай моего сына. Если он тебе не нужен, так прогони его навсегда, не назначай сроков. А если нужен, так приезжай к нам, живи, в школу ходи, будешь нам третьей дочерью, а как вырастешь, так и свадьбу сыграем. Потом она отца Жолнаса позвала, он подтвердил, что у них такая традиция с древности есть – чтобы невеста сына в его семье жила…
Я словно наяву увидела, как два мальчика-полукровки стоят на ветру, на краю этого древнего утеса, среди древних легенд и древних духов, а потом один из них пробирается среди камней, ведя в поводу ослика, на котором, склонившись, сидит второй, с руками, неумело перемотанными окровавленным бинтом…
– А что говорят твои родители?
– Мама сказала, что если еще раз эту дикую херню про Казахстан услышит или эту раскосую рожу увидит – выкинет компьютер к чертовой матери…
– М-да, весьма доходчиво, хотя и нетолерантно… Слушай, а действительно, подождать вы с Жолнасом не можете? Ну он закончит школу, может, наверное, приехать сюда учиться. Да и тебе тоже надо получить образование. Как бы ни сложилось в дальнейшем, мне кажется, что в Петербурге это сделать удобнее, чем в маленьком городке в Казахстане.
– За учебу здесь его родители не смогут заплатить, у них же еще четверо младших. Он сказал, что все равно приедет гастарбайтером и будет улицы мести или на стройке, лишь бы быть ко мне поближе. Но мне кажется, это неправильно. Он же там, у себя, хорошо учится, знает, кроме русского и казахского, английский, много читает… А я… Мне в школе неинтересно совсем, я всегда троечница была. Я ничему учиться не хочу. Детей люблю и животных, хотела бы в детсаду работать или на ферме. Своих детей хочу, дом, сад, огород… Я горжусь тем, что Жолнас меня полюбил, ведь я такая неинтересная… И мне почему-то кажется, что мы все равно будем вместе или… или совсем ничего не будет…
Честное слово, я едва не заскрежетала зубами от бессилия: всем известно, что могут предпринять разлученные обстоятельствами юные влюбленные!
Ободрила, как могла, Олю, вызвала мать.
Бодрая, моложавая тетка с перманентом и крутыми боками:
– Давайте сразу расставим точки над «i». У вас есть дочь? – я кивнула. – Отлично, представьте: в четырнадцать лет она говорит – выхожу замуж, поеду жить к чуркам, к мальчишке, которого видала только на картинке. Отпустите? – я отрицательно помотала головой. – То-то же. Вот я ей и сказала…
– Вы рискуете, подростки в состоянии отчаяния способны на непоправимые поступки. Не говорю – замуж, но проявить добрую волю всегда можно: позовите их в гости. Может, они друг другу живьем и не понравятся вовсе…
– Вы смеетесь, что ли? Мы живем вчетвером в двухкомнатной хрущевке. Не хватало мне в квартире незнакомых казахов!
– Ну съездите с Олей к ним. Они приглашали, у них большой дом.
– Слушайте, ну я на вас удивляюсь два раза! Вы хоть представляете себе, сколько стоят билеты в Казахстан туда-обратно на двух человек? Я в месяц столько не зарабатываю. И что вообще за блажь – в интернете знакомиться? Ну вон же тебе живые парни в школе, во дворе, на даче. Встречайся, влюбляйся, крути хвостом… Я не дура, понимаю прекрасно, гормоны прут, своего требуют. Сама такая была, тоже в школе в отличницах не ходила и тоже в пятнадцать лет нашла принца в соседнем дворе и решила: люблю, не могу, умираю…
– И?
– Ну и чего – перетерлись, конечно, в подвале. Ему-то в кайф, а мне надоело быстро, я его бросила. Он уличный был – ни двух слов связать, ни красиво сделать… Умолял, угрожал потом, под окнами ходил, обещал, что в вечернюю школу пойдет, а мне все трын-трава…
– Где он теперь, знаете?
– В тюряге сгинул. Давно уже. Да вскоре после того и загремел первый раз…
Это было мировоззрение. Целостное, неколебимое ничем. Я не знала, что сказать. Угрожать суицидом дочери? А что предложить в качестве профилактики?
– Оставьте их в покое, – сказала я. – Пусть общаются. Это новый мир. В нем свои законы. Зачем вам обязательно, чтобы в подвале?
– Низачем, – фыркнула она и лукаво усмехнулась: – А как же в вашем интернете полапать-то? Без этого ведь все не сладко…
Я только вздохнула и попросила прислать ко мне Олю.
С ней мы долго и в подробностях говорили о Жолнасе, об их любви и о том, в каком доме и как именно они будут жить вместе со своими детьми. Договорились, что после девятого класса она пойдет учиться на педагога дошкольного образования.
Жолнас выбор подруги одобрил. А пока что Оля продолжила изучение казахского языка и тюркской культуры (с моей подачи) в целом. Удивительно, но это как-то повлияло на ее школьные успехи: по русскому и английскому вместо вечных троек и двоек появились нередкие четверки…
Все разумные люди знают, что первая любовь обычно проходит без следа и ничем не заканчивается. Но именно о ней потом слагают песни и легенды. И разве многоцветье жизни исчерпывается тем, что знают о ней разумные люди?
Что делать?
А теперь хочу предложить вам, читатель, попробовать выступить в роли психолога и ответить на вечный вопрос «Что делать?» Что делать родителям прямо сейчас, в ситуации, которая требует немедленного решения? Что может предпринять в этом случае психолог, к которому обратилась семья? Какова дальнейшая стратегия?
Скажу сразу: одной из двух семей мне удалось помочь. В другом случае я потерпела неудачу.
Когда папа с мамой развелись, Ире было девять лет. Они оба пытались ей что-то объяснить: «Понимаешь, дочка, люди иногда не могут понять друг друга… и тогда им лучше….» Ира их не слушала и отворачивалась, потому что она прекрасно знала, что папа уже нашел себе новую жену – молодую и красивую. Она видела их в магазине «Лента», куда они с подружкой ездили на автобусе – поглазеть. Папа с новой женой выбирали светильник.
Когда папа ушел к новой жене, мама сначала много плакала и похудела на десять килограммов. Бабушка приходила, прибирала, готовила обед и стыдила дочь:
– Не раскисай! Возьми себя в руки! У тебя ребенок!
– Ну мамочка, ну не плачь! Ну ради меня! – вторила наученная бабушкой Ира.
И однажды мама перестала плакать. Она сказала:
– Мы будем жить с тобой вдвоем. У нас все будет вместе. Мы никогда не будем ссориться. Ты моя лучшая подружка, ты меня никогда не предашь.
– Да, – сказала Ира, которая часто ссорилась со своей лучшей школьной подружкой Алисой, а потом ужасно переживала. – Мы никогда не будем ссориться и всегда будем вместе.
Жить с мамой было не так уж плохо. Тем более что у Алисы и у Светки с третьего этажа, с которой Ира гуляла во дворе, пап тоже не было, а у Сережки из седьмого класса, в которого была влюблена Алиса, папа был алкоголик и регулярно, напившись, бил Сережку и Сережкину маму. Еще не известно, что лучше. Училась Ира старательно, мама помогала ей писать сочинения и решать трудные задачи, тройки и уже тем более двойки в ее дневнике появлялись редко. Но и за них мама ее не ругала. Прибираться в квартире Ира умела всегда, а теперь она еще научилась мыть посуду, разогревать обед и даже готовить суп из замороженных овощей, варить макароны и жарить котлеты. По выходным они с мамой ходили в музей, в кино или в зоопарк, а потом пекли пироги и приглашали в гости маминых и Ириных подруг. Алиса и Светка, налопавшись пирогов, Ириной жизни даже завидовали. Мамины подруги взахлеб хвалили Ирину хозяйственность и прилежность. Маме и Ире было приятно.
Вскоре после того, как Ире исполнилось тринадцать лет (отпраздновали шумно, с неизменными пирогами), мама пригласила в гости своего знакомого Игоря Александровича (Ира и раньше слышала о нем от мамы) и познакомила его с дочерью.
– Очень приятно, – вежливо сказала Ира. – Сиди, мамочка, сейчас я подам чай. Или, может быть, Игорь Александрович, вы останетесь на обед?
Мама посмотрела в окно и сказала:
– Игорь Александрович останется здесь жить. Мы решили пожениться. И еще… Ира, я должна сказать тебе: у тебя скоро, через полгода, родится братик. Ты рада?
Игорь Александрович покраснел. Ира молча встала из-за стола и ушла в свою комнату.
Потом они приходили туда вместе и поврозь, пытались что-то объяснить и рассказать, как теперь все будет хорошо. Ира их не слушала – она уже давно, еще с прошлого раза, знала, что такое предательство.
Сначала мама еще пыталась ходить в музеи и кино «всей семьей» – вместе с Игорем Александровичем. «Вы идите, а у меня голова болит», – отказывалась Ира. Потом у мамы начались проблемы со здоровьем, и ее положили в больницу. Игорь Александрович пытался поговорить с Ирой и неумело возился в кухне около плиты. Ира готовила себе сама. У нее получалось явно лучше. Маме она наливала бульон в банку, а котлеты заворачивала в фольгу вместе с укропом и клала в коробочку. Она знала, как мама любит, а Игорь Александрович не знал. В больницу Ира не ходила. Приготовленную ею еду относил маме Игорь Александрович. Он говорил, что мама в больнице плачет и скучает по Ире. «Не надо меня обманывать, – спокойно отвечала Ира. – Мне уже не девять лет, я все прекрасно понимаю».
Братика назвали Игорем, Гариком. Гарик был красный, сморщенный и очень крикливый.
– Ирочка, ты только посмотри, какой он красавец! – захлебываясь от восторга, звал Иру Игорь Александрович.
Братец Ире был, пожалуй что, любопытен (хотя ей хотелось, чтобы его назвали Алешей, но ее, конечно же, не спросили), но идти на зов Игоря Александровича она считала неправильным.
Мама все время проводила с Гариком, тем более что у него появились сопли и не заживал пупок. По ночам Гарик почти не спал. Игорь Александрович сменял жену и качал кроватку, чтобы она могла поспать хоть пару часов. Но к восьми ему нужно было уходить на работу.
Ира почти перестала выходить из своей комнаты, но этого, кажется, никто не замечал. Алиса и Светка сочувствовали ей, но не могли помочь даже советом – у них не было младших братьев.
Когда в Ирином дневнике появились двойки и классная руководительница позвонила домой: «Обратите внимание!» – мама прижала пальцы к голубым вискам и попросила: «Игорь, пожалуйста, поговори с ней! Пусть объяснит, чего ей не хватает. Она меня просто изводит своими демонстрациями!»
Игорь Александрович что-то говорил, но Ира не понимала что. Тяжелая злоба, как лиловая туча из-за горизонта, поднималась в ее душе.
Вечером мама ушла в поликлинику. Игорь Александрович сидел дома и утешал Гарика. Гарик орал как резаный. Так продолжалось больше часа.
Ира вышла из своей комнаты и прошла в спальню:
– Пусть он замолчит, – тихо сказала она. – Я не могу уроки делать, и у меня голова болит.
– Ты же видишь, я стараюсь, – не оборачиваясь, несчастным голосом сказал Игорь Александрович, склонившийся над кроваткой. – Наверно, у него живот болит…
– Пусть он замолчит… – безжизненно повторила Ира.
– Да иди ты отсюда! – взорвался мужчина. – Подумаешь, принцесса нашлась! Думаешь, все по-твоему должно быть?!
– Тогда уходите вы, – предложила Ира. – Без вас всем лучше будет.
Игорь Александрович выпрямился и обернулся к девочке. Ира прошла к кроватке, взяла на руки малинового от напряжения младенца, покачала его, что-то прошептала, провела губами по горячей щечке. Гарик тяжело сопнул и замолчал.
– Вы здесь никто. Вас здесь не надо.
– Ира, что ты говоришь?! Гарик – мой сын.
– Оставьте Гарика и уходите, – подтвердила Ира. – Все равно потом… Я знаю, как это бывает. Не волнуйтесь, мы с мамой его воспитаем.
– Избалованная дрянь! – взвизгнул Игорь Александрович.
Гарик на руках у Иры нервически всхлипнул.
– Не пугайте ребенка, – улыбнулась Ира. – И убирайтесь из нашего дома!
– Ира, Игорь Александрович останется, – послышался от дверей ледяной голос матери. – А ты прекратишь говорить глупости.
– Он останется? – переспросила Ира. – Тогда уйду я. Выбирай.
– Куда ты уйдешь, идиотка?! – завопил мужчина. Вид молчащего сына на руках у наглой падчерицы сводил его с ума. – Тебе тринадцать лет! Нам еще по-любому лет пять тебя кормить!
– Куда уйду? Ну вот, к примеру, в окно, – безмятежно предложила Ира. – Прямо сейчас. Вместе с Гариком. Хотите?
Учиться в школе Алексей не любил никогда. Хотя мама и обожала рассказывать приятельницам о том, что второй класс Алешенька закончил всего с двумя четверками (остальные пятерки), Алексей доподлинно знал, что это была случайность, помноженная на прилежание бабушки, которая каждый день, не отходя от стола, по два часа делала с внуком уроки.
Учеба ему не давалась. То, что можно тупо выучить, – еще куда ни шло. Хотя учить всякую чепуху про тычинки, пестики, экономическое положение России в восемнадцатом веке, неправильные английские глаголы или луч света в темном царстве было страшно лень. Но вот в тех предметах, где надо было что-то понять или представить, – в алгебре, геометрии, физике, химии, черчении – уже начинался полный кошмар. Один материал цеплялся за другой, как шестеренки в бабушкиных часах, и раз что-то не уловив, можно было потерять нить навсегда. Алексей потерял упомянутую нить давно, но до времени как-то изворачивался – использовал ГДЗ, просил решить отца, на контрольных списывал у девчонок-отличниц… Понятно, что любви к школе и учебе все это ему не прибавляло.
Особенно тупиково выходило с физикой. В первой же четверти восьмого класса у Алексея выходила круглая и твердая двойка. Физичка разрешала переписывать двойки и отвечать заваленную тему после уроков, но сажала за парту по одному и принимала ответы индивидуально. При таких условиях шансов что-либо пересдать у Алексея не было. Он и не пытался. Прятал дневник от матери и отца, а физику по возможности пропускал или сидел на последней парте, стиснув зубы до хруста. Физичка, в отличие от других учителей, почти никогда не повышала голос на учеников, но ее язвительные оценки разили наотмашь, как свистящий в воздухе кнут.
– Алексей Игнатьев, почему вы, с вашими результатами последней контрольной, позволили себе пропустить прошлый урок?
– Я был на соревнованиях, – отвечал Алексей. – По бегу.
– Насколько я понимаю, соревнования проводятся после уроков.
– Я тренировался.
– Я вижу, что вы, Игнатьев, считаете нужным упражнять ноги, но ненужным – кору головного мозга. Не будет ли для вас затруднительным прожить жизнь, используя в основном мозжечок, как это делают акулы?..
Понятно, что после этого урока одноклассники с удовольствием называли Алексея Акулой.
В первую четверть по физике была выставлена двойка. Мама Алексея сходила к учительнице, отнесла коробку конфет, спросила, не нужно ли нанять Алексею репетитора, чтобы позаниматься дополнительно.
– Совершенно не нужно, – ответила физичка. – Достаточно, если он будет внимательно слушать на уроке, вести конспект, вдумчиво делать домашние задания и посещать мой класс в часы, отведенные для переписывания неудовлетворительных оценок.
Родители провели с Алексеем разъяснительную беседу о необходимости уделить физике особое внимание.
– Умный, честный, интеллигентный человек, – так отозвалась мама о физичке. – Другим бы учителям только деньги тянуть, а она бесплатно свое время тратит, чтобы вы, болваны, могли двойки исправить…
– Куда без физики-то? – пожал плечами папа-инженер. – Все равно в институт или хоть в техникум ее и сдавать. Так что старайся!
Во второй четверти все стало еще хуже. Физичка не упускала возможности напомнить Алексею о его проблемах и лично пригласить его на переписывание очередной самостоятельной. А может быть, Алексею только так казалось, и никакого особого внимания физичка ему и не уделяла. Он никогда не был весельчаком, а теперь и вовсе помрачнел и перестал улыбаться. По другим предметам двойки тоже сыпались как горох. Зубрить домашние задания он перестал. Зачем, когда все равно все плохо?! Таня Казанкина, девочка, которую он вот уже два месяца собирался пригласить в кино, но не решался, сказала ему на перемене:
– Акула, что с тобой происходит? Если так дальше пойдет, тебя скоро из школы выгонят. Может, мне с тобой физикой позаниматься?
– Не надо мне ничего! – ответил ей Алексей, а вечером дома бессильно грыз подушку.
Почему не согласился, идиот?! Понять физику, разумеется, невозможно, но зато встречался бы с Таней на законных основаниях… Ага! Это чтобы она окончательно поняла, какой он дебил, да?! Да пошли вы все!..
Однажды утром Алексей привычно надел на плечо лямку ранца, вышел во двор – и понял, что ноги категорически отказываются нести его в сторону школы. Что его там ждет? Ненавистная физика с брезгливым остроумием физички, беззлобные, но оглушительные вопли математички: «Дубины стоеросовые! Олухи царя небесного! Все, по списку, пойдете сначала в армию, а потом улицы мести!», смертная скука на деревянных уроках истории и литературы, противная анатомия человека, после которой хочется блевануть в туалете, снисходительно-презрительный взгляд отличницы Тани Казанкиной…
Алексей свернул в подворотню и решительно зашагал по проспекту. Куда? Да куда-нибудь подальше!
День прошел великолепно. Он погулял по парку, зашел в магазин «Техносила», немного, пока не кончились деньги, поиграл в автоматы… Давно Алексею не было так свободно и хорошо.
Вечером позвонил друг Дима:
– Ты чего в школу не пришел?
– Замотал! – честно ответил Алексей.
– Ух ты! А физичка про тебя спрашивала…
– Да пошла она!
– А предки знают?
– Не знают. Ты скажи завтра классной, что я заболел. Тяжело. Ладно?
– А ты что, и завтра не придешь? – удивился Дима.
– Не приду!
– А как же…
– Да как-нибудь! Не могу больше…
– Ты… это… – Дима явно не знал, что говорить. – Ну пока тогда… Я классной скажу.
Читать бесплатно другие книги:
