Любить или воспитывать? Мурашова Екатерина

На улице оказалось много всего интересного. Алексей боялся одиночества, но, как оказалось, напрасно. К концу недели он уже познакомился с компанией ребят, которые тоже не ходили в школу, а некоторые уже и в училище. Время проводили весело. Мнение родителей не ставилось ни в грош. Физичку все единодушно осудили: «Сволочь она!», Алексея одобрили: «Молодец, что не дал об себя ноги вытирать!»

Через месяц классная руководительница позвонила вечером домой к Алексею и попала на отца. Все выяснилось довольно быстро.

– А где он сейчас?

– Сказал, что на дополнительных занятиях по алгебре. Взял на них деньги.

Алексей пришел домой в девять часов вечера. Перед входом в парадную присел на корточки, докурил и ловким щелчком выкинул хабарик. Родители и бабушка ждали его у дверей.

Скандал был грандиозный, потрясающий основы здравого смысла и хорошего воспитания.

После него Алексей ходил в школу неделю. Смотрел волком.

– Ну что, Игнатьев? Вышел с малой сцены на большую дорогу? – спросила физичка.

– А класска в канцелярии сказала директрисе, что раз уж ты начал гопничать, теперь не остановишь! – наябедничала Алексею Лида, подруга Тани Казанкиной. – Я за дверью подслушала…

– Не передавай ерунду! – одернула подружку Таня, но Алексей уже не слушал ее и уходил прочь.

На следующий день в школу он не пришел. Дворовые пацаны встретили его радостным воплем:

– Вау! Акула снова с нами! Молоток, Акула!

Алексей скупо улыбнулся. Он не знал, правильно ли он поступил, но не видел выхода из сложившегося положения.

Наедине с собой, или Опасный эксперимент

Эксперименты на детях, конечно, запрещены, но если они сами соглашаются и даже хотят принять участие, то я считаю, что немножко можно. Особенно если исследование кажется мне совершенно безопасным для его участников. Точнее, казалось. Признаю сразу: я ошиблась.

Моя рабочая гипотеза была такова: современных детей слишком много развлекают, в результате они не умеют себя занять, избегают встречи с самими собой, отчего, в свою очередь, своего внутреннего мира совершенно не знают и даже боятся.

Условия эксперимента: участник соглашался провести восемь часов (непрерывно) в одиночестве, не пользуясь никакими средствами коммуникации – ни телефоном, ни интернетом, не включая компьютер или другие гаджеты, радио и телевизор. Все остальные человеческие занятия – чтение, письмо, ремесло, игра, рисование, лепка, пение, музицирование, прогулки и так далее – были разрешены.

В исследовании участвовали в основном подростки, которые приходят ко мне в поликлинику.

Все родители были мною предупреждены, заинтересованы и согласились обеспечить своим детям эти восемь часов одиночества.

Во время эксперимента его участники могли делать (а могли и не делать) записи – фиксировать свое состояние, действия, приходящие в голову мысли. Строго на следующий после эксперимента день им вменялось прийти ко мне в кабинет и рассказать, как все прошло. При возникновении сильного напряжения или каких-то других беспокоящих симптомов эксперимент следовало немедленно прекратить и записать время и, по возможности, причину его прекращения.

В эксперименте приняли участие 68 подростков в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет – 31 мальчик и 37 девочек.

Довели эксперимент до конца (то есть восемь часов пробыли наедине с собой) трое подростков – два мальчика и девочка.

Все остальные участники прервали эксперимент до его окончания. Семеро выдержали пять и более часов. Остальные – меньше.

Причины прерывания эксперимента подростки объясняли весьма однообразно: «Я больше не мог», «Мне казалось, что я сейчас взорвусь», «У меня голова лопнет».

У двадцати девочек и семи мальчиков наблюдались прямые вегетативные симптомы: приливы жара или озноб, головокружение, тошнота, потливость, сухость во рту, дрожание рук или губ, боль в животе или в груди, то, что называется «волосы на голове зашевелились».

Почти все испытывали беспокойство и даже страх (у пятерых он дошел до остроты панической атаки).

У троих возникли суицидальные мысли.

Новизна ситуации, интерес и радость от встречи с собой исчезли практически у всех к началу второго-третьего часа. Только десять человек из прервавших эксперимент почувствовали беспокойство не раньше чем через три часа одиночества.

Героическая девочка, доведшая эксперимент до конца, принесла мне дневник, в котором она все восемь часов подробно описывала свое состояние. Тут уже волосы зашевелились у меня – от ужаса.

Что делали мои подростки во время эксперимента? Выписываю занятия начиная с наиболее часто встречающихся:

– готовили еду, ели;

– читали или пытались читать;

– выполняли какие-то школьные задания (дело было в каникулы, но от отчаяния многие схватились за учебники);

– смотрели в окно или шатались по квартире;

– вышли на улицу и отправились в магазин или кафе (по условиям эксперимента общаться было запрещено, но они решили, что продавцы или кассирши не в счет);

– складывали головоломки или конструктор «Лего»;

– рисовали или пытались рисовать;

– мылись;

– убирали в комнате или квартире;

– играли с собакой или кошкой;

– занимались на тренажерах или делали гимнастику;

– записывали свои ощущения или мысли, писали письмо на бумаге;

– играли на гитаре, на пианино или на флейте;

– трое писали стихи или прозу;

– один мальчик почти пять часов ездил по городу на автобусах и троллейбусах;

– одна девочка вышивала по канве;

– один мальчик отправился в парк аттракционов и за три часа докатался до того, что его начало рвать;

– один юноша прошел Петербург из конца в конец, порядка двадцати пяти километров;

– одна девочка пошла в музей политической истории, а один мальчик – в зоопарк;

– одна девочка молилась.

Практически все в какой-то момент пытались заснуть, но ни у кого не получилось, в голове навязчиво крутились «дурацкие» мысли.

Прекратив эксперимент, четырнадцать подростков полезли в социальные сети, двадцать позвонили по мобильнику приятелям, трое позвонили родителям, пятеро пошли к друзьям домой или во двор. Остальные включили телевизор или погрузились в компьютерные игры. Кроме того, почти все и почти сразу включили музыку или сунули в уши наушники. Все страхи и симптомы исчезли сразу после прекращения эксперимента.

Шестьдесят три подростка задним числом признали эксперимент полезным и интересным для самопознания. Шестеро повторяли его самостоятельно и утверждают, что со второго (третьего, пятого) раза у них получилось. При анализе происходившего с ними во время эксперимента пятьдесят один человек употребляли слова «зависимость», «доза», «ломка», «синдром отмены», «получается, я не могу жить без…», «мне все время нужно…», «слезть с иглы» и т. п. Все без исключения были ужасно удивлены теми мыслями, которые приходили им в голову в процессе эксперимента, но не сумели их внимательно «рассмотреть» из-за ухудшения общего состояния.

Один из двух мальчиков, успешно закончивших эксперимент, все восемь часов клеил модель парусного корабля, с перерывом на еду и прогулку с собакой. Другой (сын моих знакомых – научных сотрудников) сначала разбирал и систематизировал свои коллекции, а потом пересаживал цветы. Ни один, ни другой не испытали в процессе эксперимента никаких негативных эмоций и не отмечали возникновения «странных» мыслей.

Я, честно сказать, немного испугалась. Потому что гипотеза гипотезой, но когда она вот так подтверждается… А ведь надо еще учесть, что в моем эксперименте принимали участие не все подряд, а лишь те, кто заинтересовался и согласился…

Невроз имени Стивена Джобса

Трепетных барышень, которые объявляли голодовку по случаю смерти Александра Блока и стрелялись на могиле Маяковского, я не застала по понятным временным причинам. Когда в 1990-м погиб в автокатастрофе Виктор Цой, я была занята семьей и наукой и почти не интересовалась русским роком. Кумиров у меня никогда не было, артистами или певцами я не увлекалась. Поэтому мой личный и профессиональный опыт в этой деликатной области следует считать равным нулю.

Мама мальчика выглядела весьма встревоженной. Оставив сына в коридоре, она присела на краешек кресла и спросила:

– Вы знаете, что Стив Джобс умер?

– Основатель Apple? Конечно, знаю, – слегка удивилась я (тема для начала разговора показалась мне странной). – Об этом же везде пишут…

– Так вот, в нашей семье это стало проблемой.

– Простите?.. Ваша семья имеет какое-то отношение к покойному американскому бизнесмену?! – мое удивление возросло многократно.

В углах губ женщины легли складки: нечто среднее между горькой улыбкой и готовностью заплакать.

– Джобс был кумиром моего сына Вити. Образцом мужчины и человека. Я вдова. Витя своего отца почти не помнит.

– Вы что-то знали о Джобсе раньше?

– Да к чему мне? – женщина пожала плечами. – Только то, что рассказывал мне Витя. Он Джобсом просто восхищался: умный, богатый, успешный, великий. Витя даже считал его красивым. Сын знал о болезни Джобса и почему-то был уверен, что его спасут. И вот когда этот бизнесмен все-таки умер, Витя впал в какое-то состояние… Иногда у него случаются форменные истерики, он кидает вещи, орет… Но по большей части он просто сидит, уставившись в телевизор, или в монитор, или просто в стену. Не переключает программы, ничего не ищет в интернете, ни с кем не общается. В школе отсиживает от звонка до звонка, приходит домой и снова садится. Друзья зовут его куда-то – не идет. Ночью почти не спит, а два дня назад фактически перестал есть…

К этому месту рассказа я уже достаточно испугалась. Вите четырнадцать лет, самый разгар подростковых перестроек организма и психики, – мало ли что могло вылезти?! А смерть Джобса в этом случае – только спусковой крючок…

– Давайте сюда Витю! А вы подождите, пожалуйста, в коридоре.

На вид Витя – самый обычный подросток. Ничего меня в нем не настораживает.

– Что это у тебя? Айфон?

– Ага.

Отвечает, это хороший признак!

– Я почти ничего не знаю о Стиве Джобсе, – честно признаюсь я. – Только то, что в статьях писали после его смерти. Расскажешь мне о нем?

– Да что толку! – Витя быстро сжимает и разжимает кулаки. – Что толку, если он все равно умер! У него же было все: ум, деньги, сила воли, любые врачи… Его любили, желали ему здоровья… Значит, ничего не имеет значения!

Отец! Отец, умерший от рака, когда Вите не было и пяти лет. Спасение Стива Джобса было бы символическим спасением отца. Я это понимаю – Витя, конечно, нет. Но Стив тоже не спасся…

– Все имеет значение, – говорю я. – Смерть – это только точка. Джобс жил до последнего дня, работал, офигительно раскрутил вот эти игрушки…

– Это не игрушки, – строго возражает Витя. – Он сам все это создал.

Еще через десять минут разговора мне становится ясно: Витя не понимает, что Стив Джобс был гениальным маркетологом, а вовсе не изобретателем или ученым. Провожу ликбез, и ситуация удивительным образом легчает: кажется, в прихотливом сознании подростка долго должны жить именно творцы сущностей, а не те, кто их раскручивает.

На следующую встречу Витя приходит один и с порога вываливает на меня идею о том, что каждый день нужно жить так, будто он последний. Авторство приписывает, конечно же, своему кумиру.

– Он так жил! Каждый день! А я вот не могу…

– Это же метафора, – вздыхаю я. – Если бы я точно знала, что вот этот день моей жизни – последний, я бы ласково попрощалась со всеми близкими, а потом поехала в лес и пошла бы вперед по пустой дороге, усыпанной желтыми листьями… Немного странно проводить так каждый день, ты не находишь?

Смеется. Если есть чувство юмора, работать всегда легче – в разы.

Еще через встречу мы заговорили об отце. Витя сам связал трагическую фигуру Джобса со своей жизненной историей, причем в совершенно неожиданном для меня ключе:

– У Стива никогда не было родного отца, только приемный. Я своего отца не помню. Поэтому я, когда был еще маленьким, решил, что стану похожим на Стива Джобса. И тогда я решил, что уж он-то не должен умирать…

Как все-таки изумительно прихотлива детская логика! «Я буду как бы приемным сыном человеку, который не знал своего родного отца, как не знал его я, и я не смог спасти отца, но я присоединюсь своим восхищением к армии спасителей американского миллиардера, и у нас обязательно все получится, и у меня как бы будет отец, на которого я со временем смогу стать похожим…»

– Твой отец умер, но остался ты, – сказала я. – Стив Джобс тоже умер, и, кажется, у него не было сыновей, но осталось его дело – игрушка в руках у тебя и у миллионов других людей по всей планете.

– Значит, все правильно? – спросил Витя.

– В общем-то, да…

Быть не как все

– Здравствуйте, я пришла, чтобы вас спросить…

Не высокая, не низкая. Не красавица и не дурнушка. Одета во что-то обычное, совершенно не бросающееся в глаза. Слегка подкрашена, вполне умеренно. Лет пятнадцать на вид. Когда я сама была подростком, о таких говорили: серединка на половинку, ничего особенного.

– Спрашивай, конечно, – улыбнулась я. – Только скажи сначала, как тебя зовут и сколько тебе лет.

– Варя. Шестнадцать. Я уже спрашивала в интернете, но там со мной никто не согласился и, наоборот, все на меня накинулись…

– А тебе нужно, чтобы все согласились? – уточнила я.

– Нет, вовсе не обязательно, чтобы все, – сказала Варя, вздернув подбородок. – Но ведь и не так же…

– Как?

– Мне сказали, что я дура кромешная, ничего не понимаю в жизни и безнадежно от нее отстала. И если я срочно не изменюсь, меня ждут сплошные разочарования и обломы. И вообще неудачная жизнь. А если я не хочу меняться? Но, с другой стороны, не могут же все быть дураками, а я одна – умная?

– Варя, ты можешь мне объяснить: почему ты обращалась с этим важным для тебя вопросом к незнакомым людям в интернете? Не к друзьям? Не к родителям?

– Простите, конечно, но вы отстали от жизни. Теперь все в интернете общаются. Это же совершенно нормально: спросить на форумах, где ты тусуешься…

– Ну вот, – вздохнула я. – Теперь уже не тебя кто-то, а ты меня обвиняешь в отставании от жизни. Замкнутый круг. Как работать в таких условиях?

Варя удивленно покрутила головой, потом сообразила и засмеялась.

– Ну так в чем конкретно дело-то? – спросила я.

– Скажите, – с вызовом в голосе поинтересовалась девочка. – А настоящую любовь уже отменили?

– Я не слыхала, чтобы отменяли, – откликнулась я и, немного подумав, уточнила: – А что ты, собственно, подразумеваешь под настоящей любовью? Кажется, тут возможны разночтения.

– Настоящая – это на всю жизнь, – ответила Варя. – Понимаете? Я не кисейная барышня и вполне современная. Мне в интернете говорят: важна техника секса, вот там-то и там-то можно ознакомиться. По телевизору показывают всяких артисток и певцов: у того-то новая подруга, а вот та-то вышла в свет с новым бойфрендом. Мои приятельницы и подруги очень любят все это обсуждать и примерять на себя. Смотрите, я никого не осуждаю. Пусть все живут как им удобно. Изучают технику секса раньше, чем полюбят кого-то, меняют друзей, любовников сколько им заблагорассудится. Наверняка в этом что-то есть, если столько людей так делают и убеждают друг друга в инете и в телевизоре, что это правильно. Но если я хочу прожить иначе?

– Как же?

– Я хочу прожить жизнь с одним любимым человеком, ни с кем его не сравнивая. Я хочу потерять девственность после свадьбы. Я хочу всю жизнь заниматься одним делом. А не менять его каждые три – пять лет, как нам тут недавно в гимназии рассказывали, – якобы это, по нынешним теориям, самое правильное.

– А ты уже выбрала, что это будет за дело? – поинтересовалась я.

– Да, – кивнула Варя. – Я учусь в классической гимназии и буду поступать на филологический факультет. Меня интересует происхождение разных языков, их взаимосвязи – мне кажется, там еще много загадок.

– Безусловно, – согласилась я.

– Я люблю читать классическую литературу. Русскую и английскую. Мне интересно сравнивать. Я бы еще немецкий выучила…

Я представила себе Варю с ее продуманной позицией на молодежном форуме и, в общем-то, достаточно легко вообразила реакцию аудитории.

– Разных жизненных платформ много, ты сама только что об этом говорила. Что же тебя тревожит? – спросила я. – То, что ты, быть может, чего-нибудь важного не учла? Или что неприятие социумом твоих позиций помешает тебе их реализовать?

Варя надолго задумалась.

– Ни то и ни другое, – наконец сказала она. – Кажется, мне нужно, чтобы хоть кто-то – не из книжки, а из жизни – согласился с тем, что это возможно.

– Школьные подруги?

– Говорят, что я дура и многое упускаю.

– Родители?

– С папой я на эти темы не общаюсь, а мама говорит, что в юности она сама тоже была идеалисткой, а потом жизнь все расставила по своим местам.

– Когда я была в твоем возрасте, я хотела стать ученым, – сказала я. – Я неплохо знала, как они живут и что делают, но только из книг – Даррелл, Поль де Крюи, Даниил Гранин, «Открытая книга» Каверина, братья Стругацкие… Жизнь моя проходила в таком кругу, что ни одного живого ученого я не видела. Все окружающие говорили мне, что мои намерения – это какой-то романтический бред. Нормальные люди становятся инженерами, врачами, учителями… Иногда я думала: а что, если те ученые, о которых я читала в книгах, попросту не существуют в природе?

– И что же? – Варя подалась вперед.

– Когда я наконец поступила в университет (это произошло далеко не сразу), я почти удивилась. Представь: они, ученые, оказались совсем как настоящие! От потрясения я на некоторое время даже замолчала – мне казалось, что если я в их присутствии открою рот, обязательно скажу какую-нибудь глупость…

– Я тоже боюсь! – воскликнула Варя. – И думаю как вы: а вдруг в природе нету? Но я не хочу, как «все нормальные люди»…

– Характеристики «нормальных людей» меняются, ты же понимаешь. Когда-то абсолютной нормой было именно то, чего хочется тебе теперь.

– Я знаю!

– И всегда были те, кто обеспечивал края кривой нормального распределения…

Я быстро набросала рисунок – Варя кивала, понимая вполне.

Она поблагодарила и ушла, явно довольная нашей встречей.

Мне тоже был интересен состоявшийся разговор.

Впоследствии я не раз пересказывала его подросткам – мальчикам и девочкам. Большинство из них удивлялись. Один, по имени Антон, вернулся из коридора без мамы, которая его ко мне притащила, и попросил, глядя в пол:

– Вы не могли бы дать мне телефон той девушки?

Я крайне редко нарушаю приватность своих клиентов. Но тут почему-то решила на это пойти.

– Телефон не дам, – сказала я. – Скажу имя и фамилию. Ищи через инет, знакомься и все такое.

– Я думал, что таких уже не бывает, – сказал он.

Спустя некоторое время я нашла лаконичную записку, вложенную в мой журнал для самозаписи: «Спасибо вам. Варя и Антон».

Дурная компания

– Я не понимаю. Категорически не могу его понять. Это в первую голову, – женщина сплетала и расплетала тонкие пальцы с двумя большими (но не чрезмерно) кольцами.

Мужчина кивал красиво седеющей головой. Подросток лет пятнадцати смотрел в окно. За окном лирически ронял пожелтевшие листья молодой клен.

– Вы никак не можете понять своего сына. Это кажется вам самым важным, – вспоминая анекдоты про основателя гуманистической психотерапии Карла Роджерса, отзеркалила я.

– Говорят и пишут, что это от низкого интеллекта, от отсутствия интересов, от недостатка внимания в семье. Но это же не так!

– Вам кажется, что происходящее не может объясняться тем, что вашему сыну оказывалось недостаточно внимания в семье, или уровнем его интеллекта, или… – соскучившись от собственного занудства, я простилась с Роджерсом и поинтересовалась: – А «это» – что такое-то?

– Уже второй год он водится черт знает с кем и делает черт знает что! – отчеканил мужчина.

«О мудрый Роджерс!» – мысленно воскликнула я и сказала вслух:

– Уже второй год вы не знаете, с кем общается и что делает ваш сын.

Подросток оторвался от созерцания клена и взглянул на меня с интересом.

– В четыре года он уже умел читать! – вспоминала между тем мать. – В шесть играл «К Элизе» Бетховена. В семь трижды перечитал всего Толкиена, «Хроники Нарнии» и этого, «Гарри Поттера»! Мы вместе посещали музеи, театры, ходили в детскую художественную студию при Эрмитаже… Только не подумайте, что он все это делал из-под палки, что мы его заставляли из своих амбиций… Нет! Ему самому все это нравилось, он везде ходил с удовольствием и сам меня спрашивал: мама, когда мы пойдем в театр? А когда будем делать костюм для студийного спектакля? И вы знаете, что странно: у него всегда были хорошие отношения с детьми, но, в общем-то, ему как будто были не нужны сверстники. Он всегда предпочитал общаться со старшими. Мы думали, это потому, что он опережает свой возраст по уровню развития…

– Но все это минуло, – вздохнула я. – И теперь…

– Теперь он абсолютно нас не слышит, хамит, бросил музыку, прогуливает школу, шляется допоздна и неизвестно где с какими-то ребятами, с которыми познакомился в интернете. В гимназии все просто в ужасе – с первого класса он считался звездой, а сейчас совершенно перестал учиться…

– Вас не затруднит подождать в моем предбаннике? – спрашиваю я у родителей. – Я хотела бы поговорить со Стасом.

– Конечно! Мы именно этого и хотели! – с облегчением восклицает отец. – Нас и учителей он не слушает, так хоть вы объясните ему, что к чему!

Ничего необычного или неожиданного.

– Да они нормальные родаки, как у всех, волнуются, я понимаю, но иногда так достают, что думаю: ушел бы, если бы было куда…

– Но некуда, да и не время еще, – вздыхаю я. – С учебой-то что?

– Да я учусь, не думайте, – успокоил меня Стас. – Теперь не особо, конечно, напрягаюсь, но в общем даже ничего не изменилось: и раньше было три-четыре четверки, и теперь так же. Не вру.

Смотрит искоса, лукаво: догадаюсь ли? Я догадываюсь:

– Раньше остальные были пятерки, а теперь – тройки, – смеется. – А что ж нынче-то – только тусуешься или есть какие-то увлечения?

– Есть. Мы с ребятами группу хотели, музыкальную, но пока не получается – деньги нужны на аппаратуру, на аренду… Фотографировать люблю. Вот недавно второе место занял в конкурсе «Я и моя крыша», а там, между прочим, которые победили, кроме меня, все взрослые уже, профи.

– «Я и моя крыша»? – подозрительно переспрашиваю я. – Это про что это такой конкурс? Не про наркотики?

– Да нет, про настоящие крыши, – снова смеется Стас. – Фотоконкурс по всему СНГ, давайте я вам адрес запишу, поглядите в инете, там и моя фотография есть…

– Совершенно согласна с вами: подростковый кризис – самый скучный из всех возможных, – энергично говорю я родителям Стаса. – Даже кризис выхода на пенсию и то повеселее – дачка, ремонт, путешествия, то-се… А тут все такое понятное, одинаковое: реакция группирования, как у молодых павианов, отрицание авторитетов, протест против любого существующего порядка вещей… И главное, ведь теперь никак ничего не узнаешь и не проконтролируешь! Свой мобильник, прочие индивидуальные гаджеты, пароль в интернете, встречаются не в квартире за чаем и даже не на лестнице в парадной, а в какой-нибудь забегаловке быстрого питания… Помните, как легко было вашим родителям, когда вы сами были подростками? Телефон один на всю квартиру, стоит в коридоре, всем все слышно, двор со всеми его трудными подростками и дурными компаниями просматривается из окна…

Мужчина, ухмыляясь, кивает, а женщина смотрит недоуменно:

– Я не понимаю: вы что, шутите, что ли?

– Никак нет! Я разделяю ваши чувства согласно методике позитивной психотерапии. Да у меня и у самой два подростка было…

– Чего ему не хватает? – спрашивает отец. – Или что-то было лишним? Я еще тогда говорил жене: не делай из него вундеркинда, потом наплачешься…

– Вы же не заставляли его, он сам хотел, значит, все было нормально, – говорю я. – Но, – обращаюсь к женщине, – когда вы планируете семейное меню на неделю, вы стараетесь, чтобы еда была разнообразной?

– Конечно! – радуясь пониманию, кивает она. – Я всегда его хорошо кормила, он же растет, и стремилась, чтобы все было сбалансированно: жиры, белки, углеводы, витамины… Так теперь он знаете чем норовит питаться?!

– Знаю, – успокаивающе говорю я. – Кока-колой, чипсами, сникерсами и гамбургерами. Так вот: мозги, психику тоже надо кормить сбалансированно: жиры, белки, углеводы… Сейчас Стас энергично добирает то, что недобрал в детстве – контакты со сверстниками, групповые роли, групповая динамика, все такое.

– Вот! Я же тебе про это и говорил! – воскликнул мужчина, обращаясь к жене, и повернулся ко мне: – Что мы можем? Какая-то профилактика, чтобы его не «занесло» в этих контактах?

Отца можно понять. Сыну всего пятнадцать. Везде пишут и говорят про опасный возраст. Современный мир кажется человеку, взрослевшему в советские времена, полным соблазнов. Неужели мы не можем еще как-то проконтролировать чадо, что-то предпринять, чтобы оградить его от опасностей?

– Увы, – вздохнула я. – Сейчас практически ничего. Надеяться на то, что в детстве заложили достаточно, чтобы он различал добро и зло. Быть внимательными. Принимать его на этом этапе развития, как принимали его младенцем и ребенком. Искренне интересоваться его делами и важными для него сейчас людьми. Подростки всегда в норме отдаляются от семьи. Но если вы поведете себя правильно, то он к вам вернется. Уже взрослым человеком, может, после армии…

– Да какая ему армия… – всплеснула руками мать.

– Доктор шутит, – сказал мужчина жене.

– Я не шучу! – жестко возразила я. – Никто не может быть уверен, что вашему сыну не придется служить. Вы действительно растили его непригодным для этого. Сейчас он, честь и хвала ему за это, добирает недостающее сам. Постарайтесь ему не мешать и даже помочь. Кстати, вы знаете, что Стас – победитель всеэсэнгэшного конкурса «Я и моя крыша»?

Мужчина улыбнулся и отрицательно помотал головой, а женщина вздрогнула.

– Это фотоконкурс, где фотографируют крыши, – объяснила я. – Все его лауреаты, кроме вашего сына, профессиональные фотографы. И подумайте: может быть, вы сможете помочь Стасу в организации музыкальной группы?

Придя домой, я достала из сумки клочок бумаги, включила компьютер и набрала записанный на листке адрес сайта. Нашла фотографии-победительницы.

…Лохматый подросток, похожий на Стаса, стоит на самом краю крыши, вполоборота к зрителю. Вниз от его кроссовок, в темноту, уходит типичный петербургский двор-колодец. А за домами, над Невой и Петропавловкой, восходит такое же лохматое юное солнце. Подросток легко и весело протягивает к нему раскрытые ладони, и благодаря какому-то неведомому мне фотоэффекту кажется, что солнечные лучи дружественно соединяются с его руками…

Конрад Лоренц и зависимость от социальных сетей

Однажды, в один из понедельников, у меня выдался «день компьютера»: все семьи, пришедшие на прием в этот день, обратились ко мне по поводу того, что они с легкой руки журналистов называли компьютерной зависимостью своих детей.

Говорят, понедельник – день тяжелый. К концу того приема я готова была согласиться с этим утверждением.

Проводив последнюю семью, я села в кресло и глубоко задумалась. Действительно зависимость? Тогда я, скорее всего, вообще ничем не могу им помочь – ведь я фактически не работаю ни с одним из видов зависимостей, стараясь быть честной и максимально убедительно отсылая людей к профессионалам по этим вопросам – наркологам. Но куда же мне послать тех, кто вот только что был у меня на приеме?

Все родители единодушно жаловались, что их чадо проводит у компьютера, играя в игры или общаясь в социальных сетях, все свободное время. Если не дергать, будет сидеть всю ночь, а утром не сможет встать и пойти в школу или в институт. В основном мальчики и юноши, но была и одна девочка – уже целый год она мышка в какой-то сетевой игре, ищет там виртуальный сыр и приносит его в норку. В основном родителей, как ни странно, волнует не сегодняшнее состояние детей, а что же будет дальше.

Чадам – от двенадцати до двадцати одного года. Все они, кроме одного, не видят никаких проблем, говорят, что все проблемы только у родителей, и жалобно или, наоборот, агрессивно просят, чтобы от них отстали. Единственный, кто идет не в ногу со своим поколением, пятнадцатилетний и на вид самый умный из всех, как будто бы понимает, что тут что-то не то, и задает мне встречный вопрос:

– Ну хорошо, допустим, я начну с этим бороться. А что потом, взамен? У меня нет и не было никаких способностей или таких уж увлечений – рисованием, там, или спортом, или марки собирать. Учеба в школе меня тоже не особо интересует. Что ж мне, отказаться от того, что интересно, начать делать то, что неинтересно, и стремиться – к чему? Так сложилось, что сеять хлеб я, скорее всего, не буду, писать интересные для всех книги – тоже. Так что же? Как хотят родители – пойти в институт, который мне неинтересен, и годами стараться стать старшим инженером или старшим менеджером чего-то не особо кому-то нужного? Так вы и вправду хотите, чтобы я немедленно этим воодушевился и перестал в компьютер играть?

– Я подумаю об этом, – пообещала я.

– Тогда я еще приду, – пообещал он.

Проблема, безусловно, есть, продолжала думать я. Но что это, собственно, за проблема? Большинство зависимостей – это все-таки биохимия. Здесь как будто бы ничего такого нет. Или я просто мало об этом знаю? Если сказать честно, то да. Мне не только неизвестны результаты научных исследований этой проблемы (если таковые существуют) – я даже толком не знаю, что собственно там происходит. Там, внутри электронных сумерек, там, куда, как бабочки на огонь, летят мои подростки… Но я исследователь или где?

Моя дочь за несколько минут насоздавала мне страничек во всех основных и доступных на тот момент социальных сетях. За несколько дней в них проявились мои давно забытые одноклассники, женщина, с которой я будто бы вместе отдыхала в пионерском лагере (я ее не вспомнила), и коллега, с которым я когда-то работала в одной лаборатории (теперь он жил в Штутгарте). Я всем честно ответила: привет-привет! У меня все нормально, а у вас? Прочитала ответы, по запросу включила их «в друзья» и подумала: что же дальше? Дальше – ничего.

Сетевые игры оказались мне, в общем-то, не по мозгам, но я успела приблизительно понять, что там происходит и каковы мои как игрока возможности. Спасти мир и еще общение с соратниками по спасению – приблизительно такое же, как «Вконтакте».

– Ну что, вы все поняли? – мой пятнадцатилетний исследователь-единомышленник снова, теперь уже самостоятельно, записался ко мне на прием.

– Не могу сказать, что все, но кое-чего слегка прояснилось, – осторожно сказала я.

– Что же? – он жадно вытянул тонкую шею, и я увидела, что ему действительно интересно. Все это время он и сам напряженно думал в заданном направлении.

– Во первых строках письма, – быстро сказала я. – Ты, скорее всего, действительно не будешь сеять хлеб и писать романы. Но в тебе очень жив исследовательский инстинкт, ты хочешь понять, в условиях схождения на ваши головы информационной лавины ты способен сопоставлять и группировать факты и явления, это дорогого стоит. Это – путь, и мы к этому еще вернемся.

– Правда? Вы это вправду говорите или чтобы так… лечите меня? – мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. Господи, неужели с ним вообще никто никогда не говорил о нем самом?! – Так что же там с соцсетями? – он справился с собой, захлопнул раковину и снова стал обычным подростком – в меру закрытым и отчужденным.

– Знаешь, был такой философ и исследователь – Конрад Лоренц, – сказала я. – Он фактически придумал науку этологию, исследующую поведение животных, и в числе прочего он изучал поведение серых гусей…

Мальчик понимающе улыбнулся, и я увидела, что не ошиблась: он никогда не слышал о Лоренце, но умеет сопоставлять и уже думает в том же направлении, что и я.

– Летом, во время гнездования, гуси живут большими колониями – они гнездятся на земле, и вместе им легче оборонить яйца и птенцов от хищников. Еды там в избытке, конкуренции за нее практически нет. Гуси кормятся, насиживают яйца, охраняют птенцов, спят, просто гуляют. Если появляется хищник, на него нападают и гонят его всей огромной колонией. Но вот Лоренц заметил у гусей странное поведение. Иногда, без всяких видимых причин, два гуся (обычно самцы) вставали напротив друг друга, поднимались на цыпочки, хлопали крыльями и кричали. Потом снова шли по своим делам. Через некоторое время ритуал той же парой повторялся. Были и другие устойчивые пары. Если к ним пытался присоединиться третий гусь (подходил сбоку и неуверенно взмахивал крыльями), его могли принять, а могли и прогнать. Союз гусей явно не имел ни оборонительного, ни сексуального, ни даже иерархического значения. Лоренц назвал наблюдаемое им явление ритуалом совместного крика у серых гусей и даже дал ему приблизительный перевод: «Ты здесь? – И я здесь! – Ты как? – И я так же! – Мы вместе, и это здрово!»

– Вау! Да это же общение «Вконтакте»! – воскликнул мой смышленый мальчик. – Один в один! «Ритуал совместного крика»! Накопление френдов. Серые гуси, кто бы мог подумать!.. Так зачем им это?

– Ты сам ответь.

– Я думаю, просто для уверенности. Неодиночества в общей сети гусей, среди гусиной толпы.

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

Фундаментальный труд Джозефа Синки пользуется большой популярностью не только как учебное пособие, н...
Энергетика дома более всего влияет на судьбу человека. Волшебство – мощное оружие мага. Сегодня кажд...
Практически всем россиянам с детства знаком необычный, сильный, режущий глаза запах бальзама «Золота...
В условиях, когда не просто найти духовного руководителя, святитель учит руководствоваться тем, что ...
Яркие, современные и необычайно глубокие рассказы отца Александра завораживают читателей с первых ст...
Елена Айзенштейн – автор трех книг о Цветаевой: «Построен на созвучьях мир», «Борису Пастернаку – на...