Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (адаптирована под iPad) Акунин Борис

Великая Замятня

Во второй половине XIV века в Орде произошла череда событий, вследствие которых власть Сарая существенно ослабла, и у быстро крепнущего, но еще очень далекого от единства русского государства появилась надежда на освобождение.

При хане Узбеке Золотая Орда казалась несокрушимой. Все соседи, как азиатские, так и европейские, признавали ее могущество; обширная держава процветала, питаясь торговлей и соками своих колоний.

Первый сильный удар по Орде нанесла уже поминавшаяся пандемия чумы. Она затронула и Русь, но в меньшей степени, чем центр татарской державы, куда зараза проникла несколькими годами раньше, с азиатских рынков. «Черная смерть» не только унесла множество жизней, но и причинила огромный ущерб торговле.

Вскоре после этого в ханстве разгорелась борьба за престол, с перерывами растянувшаяся на два десятилетия. Русские летописцы назвали ордынскую смуту «Великой Замятней».

Инициатором междоусобицы стала знакомая нам Тайдула, вдова Узбека. Эта сильная, предприимчивая женщина, еще при жизни мужа пользовавшаяся огромным влиянием, теперь решила забрать в свои руки всю полноту власти. Она покровительствовала младшему сыну Джанибеку. Вместе они умертвили конкурента – царевича Хызрбека, сына от другой жены Узбек-хана, но этого оказалось недостаточно. Курултай провозгласил государем Тинибека, который был старше Джанибека.

Но Тайдулу недаром называли «великой хатун». Она организовала новый заговор – и опять успешный. Тинибек был убит, а ханом стал Джанибек. Его мать сделалась фактической соправительницей.

Легенда о чудесном исцелении

На Руси хорошо известно предание о том, как великая хатун призвала в Орду митрополита Алексия, известного своим целительским даром, потому что страдала глазным недугом и надеялась, что святой человек ее вылечит.

Митрополит, конечно же, поспешил в ставку и то ли благодаря своему врачебному искусству, то ли с помощью Божьей исцелил татарскую царицу. За это Тайдула даровала русской церкви различные привиле- гии.

Карамзин рассказывает о триумфальном возвращении святителя в Москву: «Великий Князь, его семейство, Бояре, народ встретили добродетельного Митрополита как утешителя Небесного, и – что было всего трогательнее – осьмилетний сын Иоаннов, Димитрий [будущий Донской], в коем расцветала надежда отечества, умиленный знаками всеобщей любви к Алексию, проливая слезы, говорил ему с необыкновенною для своего нежного возраста силою: «О Владыко! Ты даровал нам житие мирное: чем изъявим тебе свою признательность?» Столь рано открылась в Димитрии чувствительность к заслугам и к благодеяниям государственным!»

Всё это звучит очень трогательно, однако у историков есть более любопытная версия, объясняющая поездку Алексия, действительно опытного лекаря, в Орду. Согласно этой версии, великая хатун была здоровехонька, а недужил ее сын хан Джанибек – у него были какие-то проблемы с психикой, что делает логичным приглашение именно духовной особы. Однако болезнь государя следовало держать в секрете от подданных, поэтому как официальный предлог была использована «глазная скорбь» ханши. Тайдула, судя по ее активному образу жизни, до конца своих дней отличалась отменным здоровьем, а вот ее сын и в самом деле вскоре после этого скончался.

Вероятно, во время своего медицинского визита Алексий на время облегчил состояние хана, за что и был пожалован.

В память об этой ответственной поездке и в благодарность Всевышнему митрополит заложил в Кремле знаменитый Чудов монастырь.

В 1357 году Джанибек умер. Тайдула посадила на трон его сына и своего внука Бердибека и продолжала править страной. (По некоторым сведениям, Джанибек не просто умер, а был убит Бердибеком. Если это правда, то Тайдула не могла не участвовать в заговоре.)

Новый хан поспешил истребить всех возможных конкурентов – он будто бы отправил на тот свет двенадцать родственников, включая младенцев. И все-таки оказался недостаточно предусмотрителен.

Два года спустя другой царевич, Кульпа, убил Бердибека, занял престол и отстранил Тайдулу от власти. Великая хатун с этим не примирилась. Еще через год она устроила новый заговор, свергла Кульпу, умертвив его вместе с сыновьями, и сделала ханом некоего Навруса. Историки не очень понимают, в каких отношениях этот Наврус был с Тайдулой: то ли приходился ей внуком, то ли (есть и такая версия) происходил из какого-то другого ответвления Чингизидов, либо же вовсе являлся самозванцем и был взят великой ханшей в мужья. Так или иначе энергичная хатун со своим внуком или супругом вновь оказалась у кормила государственной власти.

На сей раз, правда, ее правление длилось недолго. В 1361 году против неугомонной Тайдулы объединились татарские вельможи, предложившие трон царевичу Хизру, представителю младшей линии Джучидов. Произошел новый переворот, в ходе которого Наврус и вся его семья были преданы смерти. Была убита и великая хатун, которая после смерти Узбека в течение двадцати лет оставалась главной фигурой ордынской политической жизни.

«Замятня» этим не закончилась. Хизр очень скоро пал, свергнутый собственным сыном Темир-ходжой, который, в свою очередь, продержался всего один месяц.

Теперь Орда осталась без единого правителя и распалась на части. Три претендента на престол, не сумев ни договориться между собой, ни победить соперников, фактически поделили державу на отдельные улусы. Один захватил Сарай, другой – Крым, третий – территорию бывшей волжской Булгарии. Между собой они враждовали, и ни один не имел контроля над Русью, что безусловно было на руку тамошним князьям и в первую очередь Москве.

В это время по авторитету Золотой Орды был нанесен еще один чувствительный удар, который подорвал уже не политический, а военный престиж татарского государства, считавшийся незыблемым и неоспоримым.

В 1362 году непобедимая армия Чингизидов потерпела первое крупное поражение в открытом бою с русским войском. Правда, победу над татарами одержали не «восточные», а «западные» русские, но в психологическом отношении это было все равно.

Великий князь литовский Ольгерд решил воспользоваться ордынской междоусобицей и занял среднее течение Днепра. Неподалеку от устья реки Буг его армия, в основном состоявшая из русских воинов, сошлась с большой татарской силой – и разгромила ее.

Синие Воды

Битва у Синих Вод примечательна еще и тем, что Ольгерд выиграл ее не числом, а умением. Он сумел переманеврировать признанных мастеров маневренного боя, тактически переиграть их.

Великий князь разделил силы на шесть подвижных полков, что не позволило татарам применить их обычный прием охвата и окружения противника. Как обычно, степная конница попыталась расстроить вражеские ряды, засыпая их стрелами. Когда это не получилось, ринулась в наступление. Литовско-русские полки расступились и ответили контратаками с флангов. В последовавшей за этим резне татары были разгромлены, причем погибли все три командовавшие ими царевича.

Впоследствии на Куликовом поле Дмитрий Донской добьется победы таким же тактическим приемом: не лобовым столкновением, а заранее спланированным фланговым ударом.

Династия Джучидов, правившая Ордой больше ста лет, явно приходила в упадок. Среди ее представите- лей долгое время не находилось ни одного вождя, который обладал бы полководческими талантами или государственной мудростью.

Но военная и экономическая сила степной державы по-прежнему была велика, а власть не терпит вакуума. В этой ситуации, как всегда в периоды смуты и нарушения сложившейся иерархии, наверх стали подниматься «люди, которые сделали себя сами» – сильные лидеры нецарского или даже откровенно плебейского происхождения.

Новые вожди

Чтобы понимать перипетии ордынской борьбы за власть и значение этих потрясений для русской жизни, нам придется разобраться в запутанных взаимоотношениях четырех военных вождей, которые сыграли важную роль в отечественной истории: Тимура, Мамая, Тохтамыша и Едигея.

Всё это были яркие личности; судьба каждого захватывающе интересна, хоть историческое их значение неравнозначно.

Наиболее крупной фигурой – не регионального, а мирового масштаба – конечно, был великий завоеватель Тимур (1336–1405), которого европейцы называли Тамерланом, искажая прозвище Тимур-Ленг (Железный Хромец).

Этот человек происходил из древнего монгольского рода, но не был Чингизидом, то есть ни при каких обстоятельствах не мог рассчитывать на престол. Он будет называть себя «эмиром» («повелителем»), а женившись на девушке царской крови, примет титул «гуркана» (ханского зятя), но так и не объявит себя монархом.

Родился Тимур в Средней Азии, которой правили отпрыски Чагатая, раньше других монгольских ханов развалившие свое государство. К середине XIV века улус распался на области, враждовавшие между собой.

Потомки чингисхановых воинов здесь, как и в Золотой Орде, утратили родной язык и тюркизировались, перемешавшись с местным населением. Не сохранили они и прежней веры, перейдя в мусульманство. Создавая собственную империю, Тимур провозгласит себя «Мечом Ислама».

Начинал он предводителем небольшого отряда, по сути дела шайки разбойников, жившей набегами и грабежом. Около 1360 года Тимур стал владетелем небольшого города Кеш, находившегося неподалеку от Самарканда, вступил в борьбу за власть над Мавераннахром, обширной и богатой областью, включавшей в себя часть современного Узбекистана, Таджикистана, восточного Туркменистана и южной Киргизии.

Прозвище «Хромец» он получил после того, как был ранен в одной из многочисленных стычек. (Вскрыв мавзолей Тамерлана и эксгумировав его останки, ученые действительно обнаружили, что колено скелета повреждено – вероятно, вследствие удара копьем.)

Археологическое исследование гробницы было начато в июне 1941 года. С давних пор говорили, что, если потревожить дух великого убийцы, разразится страшная война. Через три дня после того, как антрополог М. Герасимов вскрыл благоухающий саркофаг (тело правителя было умащено индийскими ароматами), Германия напала на Советский Союз, что породило весьма популярную среди любителей мистики легенду о «проклятии Тимура».

Уже покорив Мавераннахр и сделав своей столицей Самарканд (это произошло около 1370 г.), Тимур долгое время, с переменным успехом, воевал с властителем другого крупного осколка чагатаевского улуса – Чингизидом Урус-ханом, чьи владения охватывали территорию нынешнего Казахстана.

Первое время Урус-хан был явно сильнее, и Тимур действовал в основном интригами, постепенно переманивая к себе вассалов соперника. Так в его лагерь перешли молодые военачальники Тохтамыш и Едигей.

Тимур держал при себе в качестве номинальных монархов ханов царской крови, сам же произвел себя из эмиров в «великие эмиры». В течение тридцати пяти лет Железный Хромец выковывал свою державу, размеры которой в конце концов почти сравнялись с империей Чингисхана. Тамерлан завоевал Хорезм, Персию, Афганистан, Малую Азию, Индию и только смерть помешает ему присоединить Китай.

В конце XIV века это безусловно был самый могущественный государь тогдашнего мира. Тимур водил в поход армии доселе невиданного размера. Известно, что перед войной с султаном Баязетом, желая устрашить турецких послов, Тимур выстроил на поле 140 тысяч человек – и это не обычное для летописей преувеличение, а достоверный факт.

Я не буду рассказывать о многочисленных войнах великого полководца, поскольку большинство из них происходили вдали от границ Руси. Тамерлана, кажется, мало интересовала эта небогатая колония Золотой Орды. Иное дело – контроль над самой Золотой Ордой. Один раз, в ходе этой борьбы, Тимур все же отправит свои рати на северо-восток, и тогда только чудо спасет Русь от полного уничтожения.

Три других монгольских вождя, чьи имена часто встречаются в наших летописях – Мамай, Тохтамыш и Едигей, – были каждый по-своему связаны с Железным Хромцом. Их действия и поступки во многом зависели от «большой азиатской политики», которая определялась в далеком Самарканде.

Из этой плеяды самым важным для нашей истории персонажем несомненно является Мамай (ок. 1335–1380).

Это был искатель приключений, кажется, не принадлежавший к знати. Храбрец и удачливый военачальник, он дослужился до высокого звания темника, а затем, как и Тимур, сделался гурканом, «ханским зятем», женившись на дочери ордынского царя Бердибека. Хоть в наших источниках Мамая иногда и называют «царем», на самом деле он никогда тако- вым не являлся, формально занимая должность беклярбека (главного военачальника). Все шестидесятые годы он был одним из самых активных участников «Великой Замятни», пытаясь посадить на трон своего ставленника, что ему в конце концов удалось.

Сначала марионеткой Мамая был крымский Чингизид Абдулла, потом (в 1370 году) беклярбек объявил ханом Мухаммед-Булака, восьмилетнего ребенка. Но над всей территорией Золотой Орды установить свою власть Мамаю так и не удалось. Даже в период наибольшего усиления он контролировал лишь западную часть державы – ту, что примыкала к русским землям.

Странные перепады в отношениях Мамая с Русью в 70-е годы объясняются шаткостью его положения. Так, в 1372 году он вообще потерял власть в Сарае, изгнанный оттуда Урус-ханом, который пришел из казахских степей с большим войском и объявил себя правителем Золотой Орды.

Мамаю тогда помог мавераннахрский великий эмир Тимур, который послал против Урус-хана одного из самых способных своих полководцев – Тохтамыша.

В отличие от остальных вождей той эпохи Тохтамыш был Чингизидом, но из захудалых, без каких-либо видов на престолонаследие. Его отец принадлежал к окружению Урус-хана. Из-за своего «августейшего» происхождения Тохтамыш рано выдвинулся и, будучи еще совсем молодым человеком, уже командовал крупными воинскими соединениями. Положение царевича оказалось под угрозой, когда его отец попал в немилость и лишился головы. Тохтамыш перешел к Тимуру, который принял беглеца с почетом и дал ему войско.

Мстя за отца, Тохтамыш вторгся во владения Урус-хана, который был вынужден спешно оставить Сарай, вновь доставшийся Мамаю. Сражение произошло раньше, чем Урус-хан вернулся в Среднюю Азию. В кровопролитной битве пал его сын, но Тохтамыш потерпел поражение и отступил.

Пожалуй, самым ярким качеством Тохтамыша было упорство. Не отличаясь большим полководческим талантом, он не раз бывал разбит на поле брани, но никогда не опускал рук и умел быстро восстанавливать силы. Так произошло и в этот раз.

Тохтамышу помогло одно благоприятное обстоятельство. Урус-хан, по-видимому, плохо умел привязывать к себе людей. Еще один его темник по имени Едигей в это же время перешел на сторону Тимура. Новый перебежчик был примерным ровесником Тохтамыша, то есть молодым военачальником, но не царского, а просто знатного рода.

Тимур породнился с Едигеем, взяв в жены его сестру, и сделал шурина одним из своих эмиров.

До сих пор двое правителей Средней Азии, Урус- хан и Тимур хоть и враждовали между собой, но избегали прямой конфронтации. Как мы видели, Тимур предпочитал действовать чужими руками. Но теперь столкновение стало неизбежным. Урус-хан потребовал выдачи обоих беглых темников, получил отказ, и началась война. Неизвестно, чем бы она закончилась, ибо Урус-хан все еще был сильнее Тимура, но в следующем году главный соперник Хромца умер. Его наследник был слабее, дал себя оттеснить дальше в степи и потом уже не претендовал на первенство. Потомки Урус-хана впоследствии владели казахским ханством.

Вот какой была ситуация в монгольском мире накануне большой войны между Русью и Золотой Ордой.

Тимур находился в Самарканде, готовясь к завоеванию мира. Прежнее царство Урус-хана досталось Тохтамышу, вассалу Хромца. Едигей тоже служил Тимуру, но собственного улуса пока не имел. В Сарае, в наибольшей близости к русским землям, окончательно утвердился беклярбек Мамай, правящий Золотой Ордой от имени марионеточного монарха.

После Калиты

Начиная с княжения Ивана Даниловича, рассказывать о событиях отечественной истории становится удобнее. Власть всё больше централизуется, а при монархическом образе правления это означает, что она делается олицетворенной, то есть приобретает черты, соответствующие личным качествам государя. Опять, как в эпоху величия Киева, достоинства и недостатки великого князя, только теперь московского, в значительной степени определяют течение государственной жизни.

В этом смысле Москве не слишком повезло с двумя правителями, следовавшими за Калитой, – Семеном Ивановичем Гордым (1341–1353) и Иваном Ивановичем Красным (1353–1359). Из ведущих отечественных историков, пожалуй, лишь С. Платонов относится к обоим этим князьям одобрительно, отдавая должное их кропотливой практичности. Н. Карамзин скупо хвалит первого («умел пользоваться властию, не уступал в благоразумии отцу и следовал его правилам: ласкал Ханов до уничижения, но строго повелевал Князьями Российскими») и кисло отзывается о втором («оставил по себе имя кроткого, не всегда достохвальное для Государей, если оно не соединено с иными правами на общее уважение»). В. Ключевский считает и того, и другого посредственностями. Н. Костомаров аттестует их вполне безжалостно: «Оба князя ничем важным не ознаменовали себя в истории. Последний как по уму, так и по характеру был личностью совершенно ничтожной».

Семен Иванович, старший сын Калиты, унаследовал богатое княжество, первенствовавшее на Руси, и без каких-либо осложнений получил в Орде ярлык. За время правления он успел пять раз съездить в Сарай, где всем кланялся, оставлял дорогие подарки и давал взятки, то есть вел себя совершенно «по-московски». Зато на Руси держался повелительно и заставлял всех перед ним унижаться, за что и получил прозвище «Гордого» – в Орде он гордым отнюдь не был. По выражению С. Соловьева, Семен Иванович превратил остальных русских князей в «подручников», то есть зависимых владетелей, отданных Ордой ему «под руку». Тверь больше не смела оспаривать верховенство Москвы; тамошний князь Всеволод отдал за Семена свою сестру и вел себя смирно.

Благодаря хорошим отношениям с татарами Русь почти не подвергалась набегам – только однажды (в 1347 году) какой-то «князь Темир Ординский приходи ратью ко граду Олексину… и посад пожже», то есть город не взял, а лишь разграбил предместья.

Но в правление Семена Ивановича пришла другая беда. «Черная Смерть» какое-то время покружила у русских пределов – сначала восточных, потом западных – и с задержкой на несколько лет проникла-таки на Русь через Новгород: «вниде смерть в люди тяжка и напрасна». Летопись зафиксировала симптомы смертельной болезни: «харкнеть кровью человек и до треи день быв да умрет». Чума была не такой опустошительной, как в Европе (сказалась меньшая скученность населения и относительное малолюдство городов), но все же унесла множество жизней. Скончался и великий князь, а вместе с ним оба его сына, в результате чего престол достался младшему брату Семена князю Ивану Ивановичу, который запечатлелся в памяти потомков лишь тем, что был «кротким» и «красным» (красивым).

Это короткое бесцветное княжение отмечено всего одним важным событием: хан Джанибек не только выдал молодому московскому государю ярлык, но и даровал ему право разбирать тяжбы остальных князей, то есть фактически пожаловал судебную власть над ними. Правда, у князей осталась возможность жаловаться на Москву непосредственно хану.

Умер кроткий Иван, при котором всеми делами заправляли ближние бояре, всего 31 года от роду, оставив двух малолетних сыновей – Дмитрия и Ивана, причем последний скончался в отрочестве.

В эту историческую эпоху Москве решительно всё шло на пользу, даже печальные обстоятельства: и то, что двое бездарных сыновей Калиты недолго правили, и то, что оставили так мало потомства. Земли Московского княжества не дробились на мелкие уделы, как это происходило в других областях. Воистину не было счастья, так несчастье помогло.

Девятилетнему Дмитрию Ивановичу, будущему Донскому, досталось большое и неразделенное государство. Так, по стечению случайных обстоятельств, в фундамент будущего московского царства лег еще один камень.

Две опоры Москвы

Когда на московском престоле оказался ребенок, притихшие было соседи осмелели. Дмитрий, по малолетству, не мог явиться в Орду, чтобы отстаивать там свои права, да и вряд ли хан поставил бы великим князем мальчишку.

Зато остальные Рюриковичи сразу кинулись в Сарай, надеясь получить заветный ярлык. Он достался Дмитрию Константиновичу Суздальскому (1322– 1383), который немедленно перебрался во Владимир, вышедший из-под московского управления.

Потеря формального старшинства и важной области, конечно, ослабила Москву. Но соперники не смогли воспользоваться этим обстоятельством и малолетством Дмитрия Ивановича, чтобы растащить по частям наследие Калиты. Хоть московский князь был мал, его сила держалась на двух опорах, которые доказали свою прочность в эту трудную пору.

До тех пор, пока Дмитрий не вошел в возраст, государством вполне успешно управляли глава церкви и московские бояре.

Фактическим правителем в пятидесятые и шестидесятые годы являлся митрополит Алексий, сам родом московский боярин. Это был волевой, энергичный человек, живший не столько духовными, сколько государственными интересами – в первую очередь московскими. Огромный авторитет Алексия, его широкая известность, распространявшаяся за пределы Руси (вспомним историю с вызовом к ханше Тайдуле), превратились в мощный инструмент московской политики. До самой своей смерти в 1377 году, уже при зрелом Дмитрии Ивановиче, митрополит продолжал оставаться самой крупной фигурой русской жизни.

Неимоверно возросшее влияние православной церкви имело, впрочем, и свою оборотную сторону. Став проводником сугубо светских, мирских интересов, церковь и сама оказалась в центре ожесточенной борьбы за власть. Пост митрополита обрел такое политическое значение, что решение вопроса о том, кто будет главой церкви, стало для русских правителей вопросом ключевой важности. Доверять выбор митрополита внешней силе, какой являлся Константинопольский патриархат, было слишком рискованно.

Всякий раз, когда в жизни церкви земные мотивации начинали преобладать над небесными, добром это не заканчивалось. После кончины великого Алексия произошла череда неблагостных событий, совершенно невообразимых в прежние времена. Платой за богатство и политическое возвышение церкви стал тяжелый духовный кризис.

Суета вокруг митрополичьего престола

Когда Алексий состарился, Дмитрий Иванович начал заранее подбирать ему преемника – такого, чтоб был верным союзником и помощником. Ждать, кого пришлют из Византии, князь был не намерен.

У Дмитрия был кандидат, который устраивал его во всех отношениях: некий поп Михаил по прозвищу Митяй. Он состоял при князе духовником, а кроме того являлся еще и ближним советником, то есть был напрямую вовлечен в государственные дела. «Сей убо поп Митяй бысть возрастом [статью] велик зело и широк, высок и напруг [мускулист], плечи велики и толсты, брада плоска и долга, и лицем красен, – рожаем и саном [представителен, величав] превзыде всех человек: речь легка и чиста и громогласна, глас же его красен зело; грамоте добре горазд: течение велие имея по книгам и силу книжную толкуя, и чтение сладко и премудро, и книгами премудр зело». Кроме того, Митяй был еще и щеголь: «По вся дни, ризами драгими изменяшесь, и сияше в его одеяниях драгих якож некое удивление. Никтоже бо таковыя одеяния ношаше и никтоже тако изменяшесь по вся дни ризами драгими и светлыми».

В общем, кандидат был во всех отношениях солидный и князю приятный, но с одним недостатком, который вроде бы начисто лишал Митяя шансов на митрополичий сан: это был белый священник, не монах. Однако государя такой пустяк не остановил. Утром Митяя постригли в чернецы, а к вечеру того же дня он уже стал архимандритом столичного Спасского монастыря, тем самым войдя в высший круг духовенства.

Дряхлый Алексий долго не хотел соглашаться на такого преемника, но с его привычкой следовать политической целесообразности в конце концов, кажется, написал завещательную грамоту в пользу Митяя. Этот документ еще не делал преемника митрополитом, но обеспечивал последующее утверждение в Константинополе.

Но когда Алексий умер, оказалось, что православные иерархи такого первосвященника признавать не желают. Для них он был чужим, к тому же слишком чванливо держался. Между тем, двумя годами ранее патриархия уже назначила Алексию Московскому наследника – болгарина Киприана, который пока митрополитствовал в Киеве, окормляя «литовскую» половину Руси. Киприан представлял интересы литовского великого князя Ольгерда, давнего врага Москвы, и с такой кандидатурой князь Дмитрий, конечно, ни за что не согласился бы.

У высшего русского духовенства появился еще и свой собственный представитель, получивший поддержку иерархов: суздальский епископ Дионисий, которому покровительствовал самый уважаемый из отцов церкви – Сергий Радонежский (сам он не пожелал идти в митрополиты, хоть его и уговаривали).

Оба русских кандидата, Митяй и Дионисий, засобирались в Константинополь; каждый рассчитывал склонить патриарха на свою сторону. У первого имелись очень сильные аргументы – богатые дары, полученные от князя; второй, видимо, надеялся на свое красноречие и заступничество церковной верхушки. Хоть позиция Дионисия Суздальского выглядела слабоватой (константинопольские патриархи охотно брали мзду), московский государь все же решил не рисковать и поместил почтенного иерарха под стражу. Тот поклялся, что никуда не поедет, был выпущен под поручительство Сергия Радонежского – и сразу же кинулся догонять Митяя.

Но тот был уже далеко, близ Цареграда. Казалось, победа Митяя гарантирована. Но тут он внезапно, еще не сойдя с корабля, скончался. Возможно, смерть была естественной, однако ее скоропостижность и острота ситуации, конечно, выглядят подозрительно. Без пяти минут митрополита вполне мог отравить агент одной из противоположных партий, затесавшийся в его окружение – очень уж высоки были ставки в игре.

Дальше развернулись события, уместные разве что в плутовском романе.

Свита умершего Митяя, опасаясь приезда Дионисия, совершила подлог. Наскоро посовещавшись, московские послы вписали в княжескую «хартию» с просьбой об утверждении митрополита другое имя – переяславльского игумена Пимена, находившегося здесь же, на корабле.

Патриарху, чья казна вечно пустовала, было все равно, кого назначать, – лишь бы хорошо заплатили. Так совершенно случайный человек сделался законным и официальным митрополитом всей Великой Руси, а киевский Киприан остался попечительствовать над Русью Малой (эти названия уже начинали входить в обиход).

Однако своевольство послов не пришлось по нраву князю Дмитрию Ивановичу. Он знать не хотел никакого Пимена, назначенного без его санкции. Новопоставленного митрополита задержали, не дав въехать в Москву, и отправили в заточение.

Столь же бесцеремонно обошелся государь и с Киприаном, когда тот прибыл в Москву предъявить свои права. Митрополита малороссийского схватили, подвергли «хулам, наруганиям, насмеханиям и граблениям», а потом «нагого и голодного» с позором прогнали прочь.

Всё это означало, что отныне московские государи не будут признавать митрополитов, назначенных одной только церковной властью, без согласования с властью светской.

Примечательно, что впоследствии все три неугодных претендента – и Киприан, и Пимен, и Дионисий – каждый в свое время побывают на московской митрополичьей кафедре, но для этого им придется сначала заручиться поддержкой государя.

Вторым столпом, на котором держалась Москва, было боярство. Эта аристократическая партия из крупных землевладельцев, занимавших важные посты в администрации и войске, была заинтересована в укреплении государства не меньше, чем великокняжеская семья и митрополия.

Те бояре, кто были потомками старших дружинников или княжеских придворных, стояли за государя по традиции, связанные с его родом общей историей и экономическими интересами. Но много было и бояр «пришлых», перешедших на службу к Москве со своей челядью, а то и с целой дружиной. Великие князья всячески привечали таких иммигрантов, находили для них почетные должности и одаряли землями, так что новые вассалы служили не менее ревностно, чем старые. По русскому закону, переходя от одного сюзерена к другому, боярин сохранял свои вотчины, то есть земли, находившиеся у него в личной собственности, поэтому с особой охотой московские государи переманивали к себе бояр из соседних княжеств – это позволяло расширить территорию.

Значение боярства особенно возрастало в правление князей слабых и нерешительных, к числу которых относился Иван Красный. Он даже взял супругу не из другой ветви Рюриковичей, как происходило обычно, а женился на девице из сильного боярского рода Вельяминовых, тем самым укрепив связи с московской знатью.

Когда же на престоле оказался его сын, ребенок, бояре сплотились вокруг него и митрополита, чтобы не дать соседям воспользоваться ситуацией.

Сохранить за маленьким Дмитрием владимирское великое княжение было невозможно, оно перешло к Дмитрию Константиновичу Суздальскому. Однако вскоре в Золотой Орде началась междоусобица, и московские бояре не преминули ей воспользоваться. Они отправили посольство к одному из претендентов на власть, царевичу Мюриду, и тот за хорошую мзду охотно пожаловал будущему Донскому желанный титул. Теперь можно было объявить Дмитрия Суздальского узурпатором.

Бояре собрали сильное войско (у суздальцев такого не было), посадили своего князя-подростка в седло и отобрали Владимир. С 1362 года московский государь вновь становится великим владимирским князем. Год спустя (тоже не бесплатно) бояре обзавелись ярлыком и от другого ордынского претендента, значительно усилившегося царевича Абдуллы, за которым стоял темник Мамай. Мюрид было обиделся и снова назначил великим князем Дмитрия Суздальского, но тот продержался всего двенадцать дней и был разбит москвичами, которые разорили родовые земли незадачливого конкурента. Тот попытался собрать антимосковскую коалицию, но закончилось тем, что Москва забрала себе владения враждебных князей – Стародуба и Галича Мерьского (в Костромском крае).

Когда в 1365 году новый ордынский хан опять прислал ярлык суздальскому князю, Дмитрий Константинович, наученный горьким опытом, благоразумно отказался, отдав за Дмитрия Ивановича свою дочь и получив в награду нижегородскую область.

Все эти события продемонстрировали очевидный факт: мощь Москвы была уже столь велика, что государство могло успешно существовать даже с номинальным правителем – во всяком случае, при конфликте с другими русскими князьями.

Каменный Кремль

Богатство и сила молодой державы так возросли, что в 1367 году Москва затеяла невиданное по масштабу и затратности дело: строительство каменной цитадели. Незадолго перед тем в деревянном городе произошел очередной пожар, после которого осталось одно пепелище. Каменные стены длиной около двух тысяч метров должны были защищать центральную часть столицы, Кремль, от «огньобразной кары», чаще начинавшейся с хаотично застроенных посадов. Еще важнее была оборонительная функция: осадные орудия той эпохи были бессильны против камня.

На Руси каменных кремлей не было нигде, кроме богатых этим строительным материалом Новгорода и Пскова. Самостоятельно принять столь важное решение юный Дмитрий, конечно, не мог – в летописи сказано, что он, «погадав с [двоюродным] братом своим с князем с Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотвориша».

История со строительством каменной крепости – проявление типично московского прагматизма, которым руководствовались Калита и его потомки. Скажем, Тверь в период своего наибольшего расцвета предпочла возвести пышный собор с мраморными полами и медными вратами, а на скучные каменные стены тратиться не пожелала (за что потом и поплатилась). А вот Дмитрий Иванович, хоть и был набожен, но на церковном строительстве экономил – при нем обветшали московские каменные соборы, поставленные Калитой. Зато на укрепления князь не поскупился, и затраты эти скоро себя оправдали.

Белый камень (известняк), очевидно, брали из мячковских каменоломен, расположенных примерно в 25 километрах от Кремля. Зимой строительный материал доставляли на санях, летом по Москве-реке. Такие грандиозные работы, конечно, длились не один год, однако, судя по тому, что уже в 1368 г. крепость смогла выдержать серьезную осаду, строительство велось по какому-то искусному плану, позволявшему не ослаблять прежней оборонительной системы. Возможно, каменные стены были заложены сразу по всему периметру и надстраивались постепенно, а наверху еще долго сохранялся бревенчатый частокол.

Мы мало что знаем о первом каменном Кремле – от него ничего не сохранилось. По данным археологии, известно лишь, что площадь цитадели (23 гектара) почти равнялась современной. Хрестоматийная картина Аполлинария Васнецова (с. 269) честно названа: «Вероятный вид на Кремль Дмитрия Донского».

Должно быть, именно в это время прорыли ров от речки Неглинной до Москвы-реки, замкнув вокруг крепости треугольник водных препятствий. Кремль превратился в настоящую твердыню. Теперь его стены нельзя было ни пробить, ни спалить.

Князь Дмитрий Иванович

Если в первые годы княжения Дмитрия Донского (который, разумеется, еще так не звался) Москвой управляли митрополит Алексий и старшие бояре, то примерно с 1367 года в московской политике всё явственней начинают проступать личные качества одного из самых прославленных русских государей. Однако следует помнить о том, что свою огромную славу Дмитрий стяжал благодаря единственному (хоть и очень важному) свершению – Куликовской битве, а на престоле он находился целых тридцать лет, и далеко не всё в эти годы было гладко. Кроме взлетов случались и сокрушительные падения.

Жизненный путь Дмитрия Донского столь извилист, что за этими зигзагами не так просто разглядеть живого человека. Во всяком случае, он несомненно был натурой противоречивой. Н. Костомаров, оценивая Донского по его делам, высказывает следующее суждение: «Личность великого князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною… Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во всем советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; так же завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить, что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный и потому руководимый другими; и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которые бросаются в глаза, то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с бестактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории». Боюсь, что мнение историка справедливо, – ничем иным кроме изъянов характера князя нельзя объяснить печальный итог его правления, долгое время казавшегося блистательным.

Личных сведений о Дмитрии Ивановиче сохранилось не так уж много – если учитывать важность этой фигуры для отечественной истории.

Известно, что он родился 12 октября 1350 года; что по матери был породнен с первым по знатности боярским родом, Вельяминовыми; что образования не получил. «Аще и книгам неучен беаше добре», – сказано в житии, то есть, если и знал грамоту, то не крепко. В том же хвалебном жизнеописании превозносятся благочестие, незлобивость и строгая целомудренность князя. Последнее, кажется, было правдой.

Дмитрий женился в пятнадцать лет на дочери своего тогдашнего соперника, князя суздальского, то есть брак был сугубо политическим. Однако семейный союз оказался прочным и счастливым. Супруги жили, «яко златоперсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица», произведя на свет двенадцать детей. В своем завещании Донской пишет: «А вы, дети мои, слушайте своее матери во всем, из ее воли не выступайтеся ни в чем. А который сын мой не имет слушати свое матери, а будет не в ее воли, на том не будет моего благословенья».

Внешность у князя была представительная: «Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою ж и власы черн, взором же дивен зело». Рослый, очень толстый, чернобородый, остроглазый – вот каким был Куликовский победитель.

В чем ему уж точно нельзя отказать, так это в энергичности и последовательности. После двух вялых правителей Москва получила государя, который неустанно расширял ее владения, а те русские области, которые оставались самостоятельными, стремился подчинить своему влиянию.

При нем Владимирщина стала рассматриваться не как принадлежность великокняжеского ярлыка, а как наследственная вотчина московских государей.

Дмитрий взял на себя роль арбитра в спорах между другими князьями, формально независимыми от него, вмешивался в их внутренние конфликты и стремился вести себя как общерусский государь. Поэтому в миг решающего столкновения с Ордой ему и удалось собрать вокруг себя войска многих областей – главенство Москвы в 1380 году воспринималось как нечто само собой разумеющееся.

Тем разительнее контраст с последними годами Дмитриева княжения, которое в конце концов не подняло Москву, а наоборот уронило ее политическое значение.

Но главное деяние Донского, победа на Куликовом поле, было так эпохально для самосознания народа, для общерусской истории, для взаимоотношений Востока и Запада, что этот триумф в глазах потомков заслонил все неудачи Дмитрия.

Он – первый из великих князей, кто осмелился разговаривать с Ордой языком не дипломатического маневрирования и коррупции, а военной силы.

К лобовому столкновению с грозным врагом, полтора века державшим Русь в страхе, Дмитрий Иванович шел долго и постепенно. Большой, главной войне предшествовали другие, без которых не было бы никакой Куликовской битвы.

Малые и средние войны

Ранние успехи, выпавшие на долю Дмитрия, не были его заслугой – их следует приписать уму митрополита Алексия и предприимчивости московских бояр.

Первым самостоятельным шагом юного князя стала попытка окончательно подчинить Тверь. И попытка эта оказалась не слишком удачной. Семнадцатилетний Дмитрий поступил недальновидно, плохо рассчитал риски.

Михаил Александрович Тверской сам по себе был не особенно силен, но он приходился зятем могущественному Ольгерду, который немедленно вступился за свойственника – это давало литовскому правителю законную возможность распространить свою власть на русские земли.

Противник был грозный, незадолго перед тем одержавший при Синих Водах славную победу над самими ордынцами. Получилось, что Дмитрий ввязался в тяжелый, затяжной конфликт, длившийся с перерывами целых восемь лет. Маленькое столкновение с Тверью обернулось московско-литовской войной.

С самого начала всё пошло не так. Михаил привел из Литвы большое войско, и пришлось с ним мириться.

Дмитрий рассудил, что, раз не получилось одолеть противника в открытом бою, имеет смысл испробовать традиционное «московское» средство: коварство. И церковь помогла своему верному покровителю в этом неблаговидном деле.

На следующий год Михаила почтительнейше пригласили к митрополиту на разбирательство тяжбы в Москву. Там тверского князя и всю его свиту схватили, да и посадили в темницу.

Но Дмитрий опять плохо рассчитал. В Москву из Орды была направлена своего рода инспекционная поездка, в которой участвовали три ордынских князя. Испугавшись, что придется держать ответ за самоуправство (у Михаила ведь был ханский ярлык на княжение), москвичи отпустили пленников. Правда, в качестве выкупа забрали себе одну тверскую волость.

Расплата за эту невеликую прибыль оказалась дорогой. Михаил побежал к тестю жаловаться, и теперь Ольгерд засобирался в поход уже всерьез.

Этот опытный полководец отлично владел искусством внезапного нападения. Его стремительное вторжение в московские земли застало Дмитрия Ивановича врасплох. Времени собирать большое войско не было.

Ольгерд поочередно разбил посланные против него отряды, причем разгром был тотальным. Погибло несколько вассальных московских князей, немало воевод и бояр. Литовцы шли прямо на Москву, сжигая села и городки. Уже очень давно эти земли не подвергались вражеским нашествиям, и вот Дмитрий необдуманным поступком навлек на свой народ беду.

Надежда оставалась только на каменные стены Кремля. За ними Дмитрий и заперся, предварительно спалив предместья, чтобы литовцам негде было укрыться.

Тут-то и оказалось, что огромные расходы на новые укрепления были не напрасны. Ольгерд три дня постоял под несокрушимыми стенами, увидел, что крепость не взять, и повернул обратно.

Но кампания была проиграна. Пришлось вернуть Михаилу захваченные владения.

После этого примерно с год Дмитрий отстраивал сожженные дома и копил силы. Летом 1370 года он снова напал на Тверь. Как и прежде, Михаил уклонился от боя, ретировался в Литву – просить помощи.

Однако Дмитрий умел учиться на своих ошибках и на сей раз очень грамотно выбрал момент. Незадолго перед тем Ольгерд потерпел тяжелое поражение в войне с тевтонскими рыцарями, и ему сейчас было не до зятя.

Москвичи основательно похозяйничали на беззащитных тверских землях: дома пожгли, людей и скот перегнали к себе.

Но Дмитрий пока лишь научился выбирать правильное время для начала войны; предвидеть долговременные последствия своих действий он еще не умел.

Настала зима. Ольгерд собрал новую армию, к которой кроме тверской дружины присоединилась еще и смоленская (тамошний князь зависел от Литвы больше, чем от Москвы). Биться с таким большим войском Дмитрий Иванович поостерегся, да и зачем? У него ведь была неприступная каменная крепость. В ней он и заперся – это было мудро.

Ольгерд оказался в тупике. Взять Кремль он не мог, для зимней осады не имел припасов, поэтому был вынужден попросить мира. Михаил смог вернуться в Тверь.

Так закончился очередной раунд этой довольно бестолковой войны – вничью.

Но теперь Михаил понимал, что его в покое не оставят, и решил поискать поддержки с другой стороны: отправился в Орду. Весной 1371 года он вернулся из Сарая, от Мамая, с ярлыком на великое княжение Владимирское, а чтобы Дмитрий не посмел ослушничать, Михаила сопровождал ханский представитель Сары-ходжа.

В прежние времена этого было бы вполне достаточно, чтобы соперник покорился. Но истощенная «Великой Замятней» Орда была уже не та; не та стала и Москва.

Дмитрий Иванович пренебрег ханской волей и Владимира не отдал. Это было совершенно небывалое событие, означавшее коренной перелом в отношениях русских с Золотой Ордой.

Впрочем, до войны дело не дошло. Было использовано верное и привычное средство: подкуп. Дмитрий зазвал к себе Сары-ходжу, умаслил его обильными дарами, и посол пообещал замолвить словечко перед беклярбеком за щедрого московского князя.

Свое обещание посол исполнил. Вскоре Дмитрий наведался в Сарай, задарил там и Мамая, и марионеточного хана, и всех кого только можно, в результате чего вернулся обратно с ярлыком. Следует учесть еще и то, что Мамаю в этот момент было не до русских дел, зато деньги ему пришлись очень кстати – из восточных степей на него надвигался могущественный Урус-хан.

В 1372 году начался новый этап войны между Москвой и литовско-тверским союзом, причем Дмитрий Иванович продемонстрировал новое умение, которого за ним до сих пор не замечалось, – полководческое. На этот раз он не уклонился от боя с литовцами и разгромил их авангард, лично командуя войском. Впечатленный Ольгерд не решился на генеральное сражение. Две армии долго стояли одна напротив другой и в конце концов заключили перемирие на выгодных для Москвы условиях: Михаил должен был очистить несколько волостей.

После этого в 1375 году была еще одна военная кампания, теперь уже последняя. Ее инициатором выступил Михаил, который решил воспользоваться одним удачным для него обстоятельством.

В московском государстве издавна существовала должность тысяцкого, нечто вроде первого министра. Это место на протяжении нескольких поколений занимали представители семейства Вельяминовых, старинного рода, ведущего свое происхождение еще от варягов. Тысяцкий Василий Вельяминов пользовался огромным влиянием и уважением, князь Дмитрий именовал его своим дядей (они действительно состояли в родстве, поскольку мать Донского была из Вельяминовых).

Однако, когда Василий Васильевич умер, государь не сделал его сына тысяцким, а упразднил эту должность, обладавшую слишком большими полномочиями. Должно быть, войдя в возраст и силу, молодой Дмитрий Иванович стал тяготиться своей зависимостью от аристократической партии и решил несколько урезать ее власть.

Иван, сын покойного, воспринял это как страшное оскорбление и уехал из Москвы в Тверь «со многою лжею и льстивыми словами». Вместе с Иваном Вельяминовым к Михаилу переметнулся богатый купец Некомат по прозванию Сурожанин – то ли он был родом из Сурожа (нынешний Судак), то ли вел торговлю с Крымом.

«Многая лжа», о которой поминает летописец, видимо, заключала в себе какие-то секретные сведения, которые могли опорочить Дмитрия в глазах Орды. Ценных перебежчиков Михаил послал к Мамаю, а сам поехал в Литву договариваться о помощи. Он рассчитывал, что на этот раз Москва окажется под двойным ударом с востока и запада – и не устоит.

План вроде бы сработал. Миссия доносчиков увенчалась успехом. Мамай поверил им, причем оставил Вельяминова при себе, а Некомата со специальным ханским послом отправил к Михаилу, передав ему владимирский ярлык. Пообещал подмогу и Ольгерд.

Обнадеженный, Михаил начал военные действия. Однако вскоре выяснилось, что воюет он в одиночку.

Мамай еще не закончил борьбы с Урус-ханом и никаких войск на Русь отправить не мог. Очевидно, он полагал, что довольно будет отрядить посла, – история с Сары-ходжой беклярбека ничему не научила.

Не торопился, памятуя о поражении 1372 года, и Ольгерд – должно быть, ждал, не выступят ли татары.

Зато Дмитрий Иванович терять времени не стал. Он собрал дружину, призвал удельных князей, заключил союз с новгородцами, давними врагами тверичей, и ударил по Михаилу с разных сторон. Тот засел в своей столице, всё надеясь на подмогу.

Литовцы действительно выступили в поход, однако, узнав, какую большую рать собрала Москва, повернули обратно.

Михаил доблестно оборонялся, отбил приступ и даже сделал удачную вылазку, но скоро понял, что ни от Мамая, ни от тестя помощи не дождется.

Тогда он признал свое поражение и поклонился Дмитрию. По условиям договора Михаил признал себя «младшим братом» московского князя, отказался от всяких претензий на Владимир и Новгород, обязался поставлять Москве войско и – самое главное – расторг союз с Ольгердом, самым опасным противником Дмитрия Ивановича.

Изматывающее противостояние между Москвой и Тверью наконец завершилось.

Я счел полезным пересказать довольно однообразные перипетии этой длинной малоинтересной войны, потому что они дают возможность проследить за эволюцией будущего куликовского победителя, который постепенно превращался из самоуверенного, нерасчетливого юнца в искусного стратега и умелого полководца.

Дело Вельяминова

На истории с Иваном Вельяминовым нужно остановиться подробнее. Она примечательна сразу в нескольких отношениях.

Итак, беглый сын последнего тысяцкого остался в Орде. В последней тверской войне он не участвовал, однако по-прежнему жаждал отомстить своему обидчику. Два года спустя поймали лазутчика, какого-то попа, который по заданию Вельяминова направлялся в Москву с мешком «злых зелеи лютых» – отравить князя. Впрочем, возможно, это было позднейшей выдумкой, призванной очернить Ивана в глазах москвичей.

Дело в том, что вскоре после этого, в 1378 году, Вельяминов попытался тайно проникнуть в Тверь, вероятно, рассчитывая затеять новую смуту, однако попался и был доставлен в Москву на суд.

Событие было беспрецедентное. Как именно проходил суд, мы не знаем. Скорее всего, Дмитрий Иванович решил участь Вельяминова единолично.

Ивана казнили на Кучковом поле, при большом стечении народа, причем «мнози прослезишась о нем и опечалишась о благородстве его и величестве его».

Тут всё было внове. Во-первых, сама публичная казнь, прежде на Руси не практиковавшаяся (в «Русской правде» вообще не было высшей меры наказания). Во-вторых, неслыханным делом была расправа с членом такой важной фамилии. В-третьих, князь не только предал боярина смерти, но перед этим еще и конфисковал его имущество, а это являлось прямым нарушением древнего обычая, согласно которому боярин, отъезжая к другому властителю, сохранял свои вотчины.

Все эти новшества означали, что отныне воля государя будет стоять выше закона и традиций и что боярам не следует вести себя слишком вольно – поблажки и пощады за преступление не будет.

Внове было и то, что преступлением был объявлен переход к другому князю, прежде бывший в порядке вещей. Так на Руси впервые появилось понятие «государственной измены».

Правда, казнь одного из Вельяминовых не навлекла опалы на других членов этого разветвленного рода. Они продолжали и в дальнейшем занимать в государстве важные военные и административные посты.

Параллельно с тверской войной Дмитрий Иванович вел еще одну, на юго-восточной границе – против Рязани.

Там с 1350 года правил сильный князь Олег Иванович, тоже носивший титул великого и не желавший покоряться Москве. Государство у него было небольшое, географически расположенное неудачно: с одной стороны хищная Орда, с другой – не менее хищная Москва. Но Олег был ловок и гибок, он все время пытался балансировать между двумя противоборствующими силами, примыкая то к одной, то к другой. Несмотря на жертвы, поражения и испытания, этот феноменально живучий феодал сумел продержаться в невозможно трудных условиях более полувека.

В 1371 году Дмитрий впервые попытался завоевать Рязань, отправив против нее сильное войско. Олег вступил в бой, но был разбит и еле унес ноги. Его княжество было оккупировано москвичами, однако ненадолго: через два года он вернулся и восстановил свою власть.

Это было лишь самое начало конфликта, который растянется еще на более долгий срок, чем московско-тверской.

Москва бросает вызов Орде

Страницы: «« « 345678910 » »»