Хозяин Древа сего Виноградов Павел

— А Высокий, значит, Высокая?.. — заключил Варнава.

— Все ж таки умный у меня сынок, — с фальшивой радостью Дый всплеснул руками. — Не зря я тебе этих двух олухов показал — Синего и Вована. Они, каждый по-своему, единственными быть желали, да ничего не получилось, потому как нету без множества единства.

— И что у тебя не срослось?

Варнава медленно поднялся с колен, отворотив бледное лицо к Башне.

— А с чего ты взял, что не срослось?

— Потому что я здесь, и ты мне все это рассказываешь.

— Соображаешь… Сейчас скажу. Только зря встал, как бы не пришлось по новой колени-то преклонить…

— Больше не преклоню. Говори.

Сунь снова вздрогнул — в голосе Мао не было НИЧЕГО, Великая Пустота, к которой он, Сунь, так долго стремился, но теперь окончательно понял, что ТУДА не хочет.

— Непраздная она была, когда вы распростились, — тихо произнес див.

Потрясенный Сунь, как, кажется, и Дый, ожидал нового пароксизма муки. Но ошибся — голос Варнавы был столь же пугающе пуст.

— Я так и думал. Где ребенок?

Дый с некоторым недоумением посмотрел на него, помедлив, ответил:

— Кабы я знал, все бы по-другому было. Помер по видимости внучек-то…

Варнава молчал, так что Дыю пришлось продолжить:

— Ты на нее хоть не злись. Она тебе не говорила, чтобы не грузить лишне — думала ведь, что я смерти твоей ищу. Потому и ушла поскорее — хотела, дурочка, втайне все обстряпать, пока я за тобой бегаю. Куда там — я ее сразу взял, тепленькой. Побрыкалась немного, но смирилась — а куда деваться-то на сносях. Богиням рожать сложно… Разрешилась она, мальчик — прелесть, богатырь, весь в папку. А потом я его хорошим людям в одну Ветвь на воспитание отдал. Но недоглядели они, похитили его злодеи некие. Искал я его и нашел — от меня скрыться сложно. Да только поздно — злыдни те смерти себя предали, да и Янечку-малыша с собой забрали, нелюди…

Дый скорбно потупил голову и показал красивым округлым жестом, что смахивает с глаза горькую слезу. Впрочем, Варнава изящество игры, похоже, не оценил:

— Янечку? — только и спросил.

— Янь. Она так назвала, уж не знаю, какие резоны были, да я не возражал — с Ясенем созвучно, красиво…

— Ты негодяй, — прозвучало это не оскорблением, а констатацией факта.

— Ага, — охотно согласился Дый, — но вишь, не получилось негодяйство-то мое, нету маленького.

— Кто похитил?

— А я знаю? У меня, сынку, врагов много, ты и не представляешь, сколько…

— Зачем его на сторону отдал? Из-за нее?

— И из-за нее тоже — мало ли что бабе в голову взбрести может, а мне рисковать здесь нельзя. И… В общем, воспитать его надобно было соответственно — он же своею волею на Ясень взойти должен. А там, куда я его отдал, условия уж больно подходящие.

Тут Сунь своим обостренным восприятием почувствовал, как напрягся Варнава. Дый, впрочем, ничего не заметил, переключая жуткое свое повествование на волну высокой патетики:

— Итак, сын мой и бог! Слушай меня, истинного отца своего. Я, ты и сестра твоя — жена наша, соединившись, станем Хозяином Древа сего, и ничто уже не сможет поколебать нашу власть и силу. Ведь ты же всю жизнь свою божественной славы снискать алкал? Так вот, возвещаю тебе: нашел, ибо имею славу свою разделить с тобою! Радуйся, сын мой возлюбленный, ибо смерть мною повержена будет конечно! И отойдет она ото всех, не от Продленных лишь, ибо желаю я и Кратким оказать благодеяние. Будет другое Древо и другие законы Древа, которые мы утвердим. И что хорошо было в Древе сем, в новом станет дурно, но про что такую волю изъявим, хорошим и останется. И прославит нас в Стволе и Ветвях всякая тварь…

— А другого младенца где возьмешь? — оборвал его Варнава, оставаясь нейтрально-темным.

Кажется, Дыя это немного беспокоило.

— Где-где, — буркнул он, сбившись с высокого штиля, — там же, где и раньше…

— То есть, — корректно уточнил Варнава, — если я тебя правильно понял, я должен буду возобновить отношения со своей бывшей супругой, она же — моя сестра, зачать тебе другого внука, который будет принесен в жертву Тьме, от чего Древо разрушится, Рагнарек настанет, и все прочее… После чего семейство наше сделается Древа нового Хозяином, единым в своей троичности, что подчеркнут наши крайне запутанные кровнородственные и сексуальные отношения? Так?

— Истинно! Гений! Иммануил в натуре! Мишель вылитый! Карлос Сезар Арана! -

возопил Дый, видимо, сочтя полезным вновь изобразить безудержное ликование, лишь глаз его темнел все больше.

Теперь в нем не было уже человеческого, да и животного, да и вообще живого — Тьма одна непроглядная. Только сейчас Сунь до конца осознал, что за противник перед ним. Но не это потрясло Царя обезьян, а то, что глаза ученика его, Маленького Кота, быстро становились похожими на жуткое око древнего дива. Теперь он не сомневался в их родстве — словно два Дыя явились ему. И тут Суню стало страшно, так страшно, как еще не бывало. Он, наконец, понял, насколько все серьезно. Мир, его мир, который он, не смотря ни на что, так любил, хотят уничтожить. И уничтожат, если он не помешает. Еще никогда не сражался он за большее, и сознание этого лишало сил. В ожидании слов Мао старый обезьян дрожал всем телом.

— Да не я гений, а ты, папаша, — устало произнес наконец Варнава, мгновенно оборвав поток дыевского ликования. — Все предугадал, все предусмотрел. Разве что только…

— Что? — подозрительно бросил Дый.

— Его.

— Кого?

— «Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», — не выходите; «вот, Он в потаенных комнатах», — не верьте»…

— Опять за свое! Заканчивай, а?..

— Заканчивай? — вкрадчиво переспросил Варнава, — Да я еще и не начал…

Тут с ним стали происходить удивительные вещи. Сначала протянул руки к Дыю, при этом сам не сделал попытки сдвинуться с места. Но руки вытягивались все дальше, и, не успел див среагировать, на его шее сомкнулись огромные ладони. Одновременно фигура Варнавы принялась раздаваться во все стороны и расти. Это происходило столь стремительно, что Сунь смог уловить последовательность метаморфоз лишь усиленным восприятием Продленного. Но таким же обладал и Дый, и ответ его ждать не заставил. Сперва у него каким-то диким рывком колоссально вспухли голова и шея — за доли секунды на нормальном туловище закачалось что-то вроде бородатого воздушного шара с бешено вращающимся глазом. Это произошло так быстро, что Варнава, не успевший еще вырасти, принужден был разжать руки и отпрянуть. А фигура Дыя все увеличивалась, поднявшись почти вровень с Башней. Колонноподобные ноги попирали почву, в пыль кроша каменные плиты. В руках у великана уже сияло во много раз увеличенное копье с крылышками. Устрашающий монстр завертел им так, что гул пошел по всему озеру, и возопил трубным гласом, проникшим во все уголки долины:

— Чанг Шамбалин дайн!

При этом кличе все вдруг пугающе изменилось. Спокойно сиявшее небо сперва осквернили несколько жирных изжелта-фиолетовых туч, их стремительно прибывало, наконец, они съели почти весь небосвод, лишь несколько кусочков голубизны проглядывало за ними. Но и эти небесные клочья вскоре изменили цвет, стали грязно-пурпурными, словно окна дома, выгорающего внутренним пожаром. И свет в этом мире изменился, стал красноватым, зловещим, каким-то непрочным, будто это Тьма лишь прикинулась светом, с трудом играя чуждую роль. Все предметы в замогильном этом сиянии словно изнутри высветили злое свое начало, став отчужденными и опасными. В голове Суня сами собой возникли строки из любимого романа:

«Только сейчас не в романе», — подумал он тоскливо, но живо стряхнул с себя вредные эмоции.

Серой смердело невыносимо. Стихли звуки — шелест листвы, плеск озера, клекот птиц. Гнетущая вязкая глушь озвучивалась лишь жестокими ударами ледяного ветра. Под нависшими, злом беременными тучами два чудовища изготовились к дуэли. Варнава предстал в образе жутком, не лучше вражьего. Яростью искажалось лицо, борода и длинные волосы, казавшиеся в порочном свете темно-огненными, метались безумной орифламмой. Руки пустовали, но было такое чувство, что оружие ему и не нужно — он принял Стойку тигра. Между великанами возвышалась…нет, уже просто торчала Башня, похожая на древнюю могильную стелу. Под непомерной тяжестью гигантских тел склон холма вместе с кустами и валунами стал медленно наползать на пляж. Казалось, вот-вот островок не выдержит, начнет погружаться в воды.

Сверху нарастал какой-то гул, но тут Сунь краем глаза уловил движение в стороне. Повернувшись, узрел удивительное: ниоткуда возникла экзотичная фигура. Была она в странных светлых одеждах, кое-где украшенных тускло блестящими золотыми бляшками — короткая туника, длинные штаны, заправленные в низкие мягкие сапожки, по щиколоткам прихваченные ремешками. На плечи был накинут короткий кожаный плащ, голову покрывал башлык с загнутым вперед острым концом. В одной руке у пришельца было что-то вроде большой раскрытой книги, другой он придерживал закрепленный на груди ремешками увесистый сверток, завернутый в одеяла.

Сунь, отвлекшись от имевшей вот-вот разразиться битвы титанов, любопытно оттопырил губу и круглыми глазами уставился на сенсационное явление. Между тем вновь прибывший повернул к нему лицо, и обезьян его узнал. В его памяти зазвучала спокойный уверенный голос, внушительность которого не страдала от сильной картавости. Голос незнакомого Продленного, словам которого он как-то сразу поверил и без разговоров обещал исполнить просьбу: «Итак, Прекрасный царь обезьян, если случится, что вы увидите раба вашего в Шамбале, прошу снизойти к моему ничтожеству, не удивляться и не подавать вида, что его заметили. Умоляю вас заниматься своим делом, тогда как никчемный слуга ваш будет заниматься своим». И тогда, и сейчас, Сунь откуда-то знал, что это хороший совет, потому отвернулся. Таинственный господин удовлетворенно кивнул, спрятал книгу в поясную сумку, и, помедлив, словно принимая окончательное решение, твердо ступил внутрь Башни, не замеченный более никем из занятых в мизансцене актеров.

Между тем Суню действительно пора было заняться делом. Гул нарастал, становясь невыносимым. Обезьян поднял голову и увидел, как с бесноватых небес спускается воинство Шамбалы. Из смутно видневшегося портала Зала Убитых по направлению к острову, как струя черного дыма, вытекала вереница летучих существ. Первые уже достигли места событий — то были эйнхерии в полном вооружении, летящие верхом на неописуемых насекомоподобных существах. А некоторые и сами имели что-то вроде крыльев, перепончатых, как у рептилий или летучих мышей. Пикировали на островок и бросались в битву, размахивая мечами и топорами с механической четкостью. При этом лица их оставались опавшими и бессмысленными — лицами мертвецов.

Тем временем гиганты схватились. Сунь не видел, кто из них атаковал первым, когда он повернулся, уже шла яростная борьба за копье. Очевидно, Варнава блокировал выпад Дыя, крепко ухватив древко ниже крылышек, правой же попытался вырвать диву кадык, но тот в свою очередь перехватил его руку. Варнава зарычал, резко оттолкнувшись ногой, подался вперед и с оглушительным хрустом протаранил лбом дыево лицо. Тот отпрянул с болезненным хрипом. Круговым движением Варнава завладел копьем, тут же проведя выпад ногой, смял бедро противника. Его левая рука пошла вперед, тупой конец копья сокрушительно поразил Дыя в грудь. Не будь тот в соразмерно выросшей кольчуге, возможно, на этом бы поединок и закончился. Но удержать равновесие ему не помог и доспех: не устояв на подкосившейся ноге, он с грохотом, раскатившимся по всей Шамбале, завалился на спину. Тут-то до Варнавы и добралась первая волна эйнхериев. Они атаковали молча, раздавались лишь свист мечей, да мерзкое шуршание насекомьих крыльев. Варнава, уже собравшийся пригвоздить упавшего противника к вершине острова, почувствовал удары и с ревом развернулся. Копье описало дугу, на лету рассекая острым краем агрессивных зомби и их животных. Изуродованные тела падали дождем, над островком разлилась вонь гнилой крови, смешиваясь с миазмами серы. Тут Сунь встряхнулся и вступил в игру.

— Эй вы, дети бесстыжей черепахи, — заорал он, легко разрывая цепь, у которой он еще раньше незаметно растянул несколько звеньев, — вот он я, Сунь, Прекрасный царь обезьян!

Он оскалился и яростно почесал бок, другой рукой извлекая из уха булавку, магическим способом спрятанную так, что найти ее не было шанса ни у какого врага. Тряхнув пару раз, превратил ее в известный всему Древу Посох исполнения желаний. Золотистые глаза Прекрасного царя пылали в сгустившейся темени, как окошки крематория. Он высоко подпрыгнул, взлетел и набросился на эйнхериев, как туча ос мечущихся вокруг огромной фигуры Варнавы. Помощь тому была очень кстати — уже обливался кровью от не опасных для его габаритов, но многочисленных ран, нанесенных оружием мертвых воинов. А позади грохотало — то Дый тяжело взбирался по склону, с которого скатился.

— Держись, Сяо Мао! — заорал Сунь, обрушивая посох на первого противника, голова которого вместе со шлемом разлетелась скорлупками, вместе с ошметками мозгов и сгустками смердящей черной крови.

— Рад видеть вас в добром здравии, учитель, — успел пророкотать Варнава,

оборачиваясь к Дыю, и предоставляя Суню разбираться с остальными.

Работы хватало: Царь обезьян, как стриж, сновал по воздуху, посох его мелькал так, что временами становился невидим. Не забывал он работать и свисавшими с его лап обрывками цепей. Обрушивался одновременно на нескольких противников. Те, при их механической скорости, просто не в состоянии были отбить все удары и валились десятками. Сам же Сунь счастливо избегал направленных против него выпадов. Седую шкуру пачкала лишь мертвая кровь врагов.

Воздушный бой длился недолго, но за это время главные бойцы много чего совершили. Хромающий Дый, не останавливаясь, сорвал со своей башки огромный железный шлем и с силой запустил в лицо противнику. Не ожидавший этой выходки Варнава пропустил сильнейший удар торчащим на шишаке рогом, из раны под глазом струей хлынула кровь. Мгновенного ошеломления хватило, чтобы Дый доковылял до него и мощным ударом бросил на землю. Варнава потерял копье, но когда див с ревом кинулся на поверженного, его встретил мощный выпад ногой в живот. Разбрасывая во все стороны огромные валуны, Варнава откатился в сторону и встал, но тоже получил ногой с разворота, неудачно пытался блокировать удар, потерял равновесие, вновь упал и кубарем покатился вниз. Дый гигантскими прыжками поспешал следом. Проскочив заваленный пляж, они одновременно оказались в воде, где и продолжили потасовку. От их движений по кроваво поблескивающему озеру покатились громадные волны, со свирепостью маленьких цунами накатывающие на дальний берег. Шум стоял такой, словно шло выяснение отношений между двумя драконами. Собственно, почти так оно и было: оказавшись в воде, оба за считанные мгновения приняли оптимальный для схватки в этой среде вид. Теперь это были существа, напоминающие то ли акул, то ли крокодилов, в которых от почтенных Продленных остались лишь фрагменты человеческих облачений. Чудовища яростно рвали друг друга зубастыми пастями и огромными когтями на мощных лапах, уплывая все дальше от острова.

На нем тем временем битва не снижала оборотов. Сунь откровенно наслаждался представившейся возможностью подраться, был везде и нигде, свечой уходил вверх, как маленький истребитель, пикировал на противников, совершал виражи и мертвые петли. Разбивал головы сверху, протыкал посохом снизу, душил цепью, уходил от удара, и тут же мощной лапой сворачивал врагу шею, одновременно прикидывая, каким бы способом завалить другого. Эйнхериев было много, но Суня еще больше, его неуемная энергия преодолевала косную мощь живых мертвецов, число которых стремительно уменьшалось.

— Не наученные церемониям ничтожные пожиратели фекалий! — ликующе скалясь, орал он на оставшихся зомби. — Слабосильные выродки! Не одолеть вам Суня, Царя обезьян!

Мертвецы, конечно, ничего не отвечали, продолжая драться с той же тупым старанием. Вскоре осталось их всего с десяток, потом пять, два… Последнего Сунь, спрятав посох в ухо, попросту схватил обеими лапами и разорвал надвое. На поле боя воцарилось временное спокойствие.

— Великий мудрец, равный Небу сегодня славно поработал, — резюмировал Сунь,

обозревая горы тел. — Однако следует оставить здесь свою подпись, — с этими словами обезьян бесстыдно помочился на валун, к которому недавно был прикован.

Не успел он закончить это важное дело, как за спиной его вновь раздался грозный рев:

— Чанг Шамбалин дайн!

Сунь как ошпаренный развернулся и увидел новую рать — похлеще первой. Страховидные демоны, иные с копнами развевающихся волос, другие с рогами, или вообще лысые, кто в ощетиненных шипами доспехах, а кто выставив напоказ непристойные телеса, синие, красные, черные, покрытые шерстью и чешуей, с недостатком или избытком членов, с лицами прекрасных дев, свирепых животных, благообразных старцев, рыбьими и насекомьими мордами — все это неслось на него единой массой, воняя, разевая в вопле пасти, брызжа слюной, оголяя клыки, выставив трезубцы, рогатины, копья, алебарды, подняв мечи и секиры.

Шамбала все еще была бодра и полна сил.

— Как, есть еще работа?! — вскричал обезьян, подпрыгивая на несколько метров и зависая в воздухе. — Тяжелый, право, выдался денек.

С этими словами он вырвал из морды пару шерстинок, быстро порвал на маленькие кусочки и с неразборчивым бормотанием дунул. Неумолимо накатывающая демонская лавина резко затормозила: перед ней в воздухе возникли несколько сотен Суней с одинаковыми посохами и одним и тем же шкодливым блеском в золотистых глазах.

— Что, внучки, не признали дедушку вашего Суня? — хором заорали обезьяны. — Так я вам сейчас напомню!

И два фантастических войска сшиблись на острове посередине страны Шамбалы.

Грохот, звон скрестившегося оружия, рев, мат и рычание поднимались к мрачному небу. Падали демоны. Падали обезьяны. Демоны сгорали брызжущим у них из всех отверстий пламенем, обезьяны просто исчезали. Наконец, осталась лишь одна, вся покрытая ранами, с трудом держащая посох. А демонов больше не было.

— Ну что, побочные дети блудливой дрофы, поняли, с кем имеете дело?!

В раже Сунь поворотился розовым безволосым задом в сторону Зала Убитых и издевательски помахал задранным хвостом. Ублажив мартышечью проказливость, тяжело оперся на посох, несколько минут, громко сопя, отдыхал, наконец, пробормотал:

— Пожалуй, на сегодня довольно подвигов для старой обезьяны. Надо найти Мао, да и уходить из этой обители блудодейства.

— Не думаю, что у тебя это получится, ничтожная ты мартышка, — раздался за

спиной насмешливый голос — довольно мелодичный.

Сунь развернулся. Ниже по склону, у входа в заброшенную хижину, в невероятной позе лохань шуйцзяо — лишь пальцами ноги и локтем неколебимо поддерживая над землей внушительное туловище — возлежал представительный господин. Был он в шелковом ярко-желтом халате, поверх которого блистал парчой панцирь, перехваченный густо украшенным жемчугами поясом. Сам же был весьма в теле, круглолиц, наголо обрит, с очень узкими глазами и невероятной длины мочками ушей, каждое из которых, согласно канонам позы, поддерживала сейчас пара пальцев. Его широкая улыбка казалась зловещей, и не только из-за ракурса, в котором предстала Суню.

— Эрлан! — вскричал тот. — Небесный бездельник!

— Вот мы и встретились, наглый конюх, — рассмеялся Продленный.

С волшебной легкостью, лишь неуловимо двинув упертой в землю ногой, он плавно поднял грузное тело. В руках, словно сам собой, появился устрашающий трезубец с опасно отточенными лезвиями.

— Вот, мерзкая образина, пришел твой смертный час, и не поможет тебе теперь

учение звезды Земного исхода из семидесяти двух превращений, с помощью которого ты избег смерти в прошлую нашу встречу, — глумливо приговаривал Эрлан, тем не менее, продвигаясь к Прекрасному царю очень осторожно.

— Не родился еще ни на земле, ни на небе прохвост, который сладил бы

с твоим прадедом Сунем, — ехидно ответствовал обезьян.

Словно бы он и не очень интересовался движениями противника. Морда выражала равнодушие, глаза лениво прикрыл, лишь слегка раздувались большие ноздри, да подрагивали губы, готовые показать острые клыки. Посох небрежно торчал из-под мышки, цепи свободно свисали с лап.

Но броска Эрлана не пропустил, резко нырнул в сторону, уклонившись от смертоносного выпада трезубца, едва не снесшего ему плечо. Посох шмелем прогудел в воздухе, но увернулся и Эрлан. Трезубец взвивался змеей, норовя поразить светлыми жалами в самые неожиданные места, но всюду его встречал вихрь, отбивавший любые удары. То был посох Суня, танцующий прихотливо, как птица фэн, прикрывая хозяина сразу со всех сторон. Неожиданные нырки разлетающихся цепей усиливали защиту.

Противники были явно равны силами, но долго так продолжаться не могло — Сунь чувствовал, что каждый миг приближает его к гибели. Несколько раз трезубец все же достал его. К его ужасу, эти раны уже не затягивались, как полученные здесь до этого, напротив, от резких движений раскрывались и кровоточили сильнее. Короче, Царь обезьян слабел.

Эрлан не должен был этого почувствовать — слишком опасным соперником был этот див, давным-давно рожденный от романа Краткого героя с Изначальной дивой и ставший одним из самых заметных персонажей мифологии Срединной империи. Он целую вечность ненавидел Суня и жаждал его смерти. Обезьян, впрочем, испытывал по отношению к нему схожие чувства. Но у Суня совсем не оставалось времени — проникнув в дух своего соперника, он точно знал, что спустя несколько секунд тот убьет его. Терять обезьяну было нечего, и он пошел на большой риск: отпрянув после очередного выпада трезубца, резко подпрыгнул с места вверх. Не ожидавший этого Эрлан ничтожные мгновения промедлил вскинуть оружие. И это стоило ему жизни. С пронзительным криком Царь обезьян на лету обрушил посох на голову врага. Навстречу взметнулись острые лезвия, но было поздно — череп шамбалита с упругим хрустом лопнул.

Эрлан опал мешком, от головы расползалось кровавое пятно, полное лицо, вдруг утратившее краски, выражало недоумение. Сунь тяжело свалился в стороне и тут же со стоном откатился, тоже обильно пачкая песок кровью — ужасные лезвия грубо пропороли ему бедро. Несколько секунд лежал неподвижно, потом с трудом приподнялся, обхватил ногу лапами и попытался остановить кровь известным ему способом. Алая влага перестала вытекать струей, но продолжала просачиваться.

Кряхтя, Сунь встал на ноги. Он не смотрел на поверженного врага — для него этот эпизод жизни закончился. Начинался другой: со всех сторон, по воздуху и воде, и прямо сверху, на остров накатывало новое воинство Шамбалы. Старый обезьян спокойно воспринял новость, что сейчас умрет. Собственно, был к этому готов с самого начала.

— Слишком много для маленькой мартышки, — с насмешливым ворчанием произнес он.

Бодро почесавшись, упер посох в землю, и с неимоверной ловкостью, будто и не был смертельно ранен, забрался на его верхушку. Невероятным манером сохранял равновесие на своем оружии, оплетя его хвостом и лапами, и с ликованием в сердце глядел на приближающихся врагов. Был горд и счастлив, что против него одного выставлена такая армия.

В этот момент от Башни раздался оглушительный крик:

— Урагша-а-а!

Сунь взглянул туда. По склону фантастически огромными прыжками спускался давешний странный господин, бешено крутя над головой изогнутый меч с массивным лезвием:

— Держись, Царь обезьян! — кричал он. — Уррагша-а-а!

Тут до Суня добралось войско шамбалитов, и над островом прокатился его собственный боевой клич.

Земледьявол

Из «Трактата о Древе, и обо всех делах, в Стволе творящихся, и как они в Ветвях отзываются. Сочинено для развлечения и наставления досточтимых членов Ордена нашего». Ветвь издания и имя автора не указаны.

«…И все ж исконная суть дива, Дыем именуемого, вызывает великое множество вопросов, до сей поры большею частью без ответов пребывающих. Вам, братия, хорошо известно, что тщиться установить истину по мифологии, в Стволе среди Кратких бытующей — дело большею частью зряшное. Однако, применив к сему метод реконструкции, уяснить нечто-таки возможно. Итак, собирая легенды Ствола и сравнивая их со сведениями, что сделались мне доступны, малую толику правды обрести посчастливилось.

Начать бы с того, что в Стволе выступает он под бесчисленными именами-прозваниями: «Всеотец», «Высокий», «Страшный», «Под маской скрытый», «Воитель», «Начальник эйнхериев», «Седая борода», «Сеятель раздоров» — на перечисление всех, право, не хватило бы страниц сего Трактата. Почитается же покровителем воинов и союзов их, также и инициаций, сиречь посвящений в достоинство воителя. Каковые посвящения бывают нескромными и сладострастными, потому мужеложство Дыя, о коем имеем мы множество свидетельств, скорее, не столько присущая ему страсть (хотя, конечно, и оная в мрачной душе сей свою долю имеет), сколько еще один атрибут волхований воинских. Также и копье его — символ власти военной, на деле служит метафизическим продолжением мужеского его острия.

Владея воинственной этой атрибутикой, Дый, однако, отнюдь не стратег. Скорее, он — воплощенное безумие битвы, демон случайности. Вот и подошли мы к вопросу — человек ли сей? Родился Дый в недрах рода человеческого, что несомненно. Но сила, данная ему Струной Иувала, в Первоначальном мире в душе его зазвучавшей, столь велика, что мечтательно делает его больше человека. На деле же — меньше несоразмерно, ибо, по моему суждению, не только человек, но и любая тварь бессмысленная выше природной стихии поставлена. С суждением таковым не входит в противоречие и несомненный поэтический дар сего демона. Ибо вдохновение его также сродни бурной стихии, и сходно, скорее, с восхищениями шамана.

О его даровании рассказывают, что обрел он его в виде некоего Меда поэзии, отдав за это Тьме один из глаз своих. В рассуждении аллегорическом так оно, несомненно, и есть. Такожде и повесть о самораспятии его на Ясене, представляющем собою, как мнится, живое подобие Древа, непреложно с прототипом связанное. Ясень сей есть воплощенный способ сообщения миров для Продленных, имманентность инобытия, для Кратких трансцендентного.

Что же касаемо поэзии, она же мудрость дыева, то присуща она Тьме, и лишь с ее стороны таковою почитаться может. Ибо Тьма пуста и пустынна — бездна над бездною, искушающая Древо сие мысленными отражениями от самой себя, каковые есть не что иное, как пожирающие души концепции.

Итак, Дый предстает перед нами в виде демона-шамана, сущность коего — стихия, в основе своей темная. Однако стихия эта непрестанно гложется тщетной похотью стать первоверховной, ибо такова природа великой гордыни ее. Тень гордыни сей отражается в Стволе и склоняет Кратких почитать ее за божественную сущность. Посему в нижних зонах Ствола иные языки именуют Дыя Дьяушпитаром, сиречь Светозарным отцом, тогда как другие, ближе к истине пребывающие — Земледьяволом, ибо сущность Дыя изначально хтонична…»

— …И якоже хощеши, устрой о мне вещь.

Наконец он закончил молитву, начатую давным-давно, когда был еще покоен и уравновешен, хотя думал иначе. Теперь покой исчез. Он стоял среди душных джунглей, покрывали его кровь, грязь и пот, все тело безумно болело, дрожало отвратительной мелкой дрожью. Был совсем без сил — две таких трансформации, одна за другой, могут подкосить какого угодно дива. А Варнава был еще совсем неопытный див. Не говоря уж о том, что никогда и не желал подобного опыта.

Последние часы вспоминались с трудом — теперь он знал, что, превращаясь в чудовище, платишь тем, что стираешь часть человеческого сознания, а, возвращаясь в свой облик, уже не можешь осмыслить чуждые эмоции монстра. Он был один. Дый куда-то девался, и уже довольно давно, судя по тому, что Варнава помнил: тщетные поиски противника по джунглям этой части Шамбалы, куда их вынесли воды сначала озера, а потом вытекающей из него реки. Деревья вокруг были частью повалены, кусты изломаны, трава вытоптана. Варнава вспомнил орды напавших на него существ, с которыми расправлялся голыми руками, при этом поверженные сгорали на его глазах. Дыя уже тогда не было рядом. Он фрагментарно помнил и бой в воде, как они с бушующей темной радостью рвали друг друга когтями и челюстями, но сразу закрыл эти воспоминания. Хотел пасть на колени и молиться о том, чтобы никогда больше не соблазниться возможностью сбросить человечье ради звериного. Но тут ощущение отделенности и изгойства поразило его тяжелым ударом. Он больше не чувствовал себя достойным обращаться с просьбой туда, путь куда был навсегда закрыт для него. Лишь мысленно произнес самую краткую и самую трогательную молитву — последнюю надежду падшего человека. И постарался осмыслить свое положение.

Блестящим оно не было, что было понятно по раздавшемуся громкому треску от грузного тела, продирающегося сквозь подлесок. Треск сопровождался громовым рычанием и нестройным позвякиванием. Ясное дело, приближались новые неприятности. Даже ради спасения своей жизни Варнава не собирался больше совершать трансформаций. Приходилось встречать врага так. Он попробовал призвать на помощь цуки-но-кокоро, но возмущение духа препятствовало утверждению лунной безмятежности. Битва была проиграна заранее, однако драться придется все равно. Впрочем, Варнаве, искушенному горьким наркотиком отчаяния, было безразлично, когда умереть. Можно сейчас.

Стоял и ждал.

Противник показался быстро. Вернее, противница, восседающая на огромном рычащем тигре. Варнава с некоторым удивлением узнал змеелицую брюнетку, на бедрах которой Синий див пытался предаться своему основному пороку. Теперь она казалась величавой и неприступной. Восемь рук появились у нее, каждая из которых сжимала какое-нибудь оружие или же предмет обихода, и не было сомнений, что при случае она эти чаши, колокол или раковину сможет использовать в бою с не меньшим эффектом, чем меч или булаву, которые тоже присутствовали в арсенале. Все это хозяйство и издавало звяканье. А украшавшее шею ожерелье из тщательно отполированных человеческих черепов звонко потрескивало в такт тигриной походке. Дива сладостно улыбалась в никуда, огромные ее глаза затянуты были сонной поволокой.

Варнава исподлобья глядел на явление, ожидая грозных слов или уж сразу смертоносного прыжка. Прикинул, что тигра, пожалуй, еще успеет прикончить. Пустячок, а приятно… Однако его ждало немалое удивление:

— Ну и что ты стоишь, как лох на танцполе? — насмешливо, но с неожиданным оттенком застенчивости произнесла грозная дева, легко спрыгивая с тигра, который облегченно потянулся и улегся отдыхать. — Невежливо не поздороваться со знакомой девушкой.

Голос ее был мелодичен и приятен на слух. Варнаве пришло в голову, что петь она должна замечательно. Под свирель своего синего беса…

— Нас не представили, — огрызнулся он, внимательно следя за собеседницей.

— Ты хочешь сказать, что интимная сцена, в который ты меня застал прошлый раз — не повод для знакомства? — девица смущенно, но кокетливо стрельнула в него глазами.

— В окружении недостойном застал я вас, госпожа.

Варнава нашел в себе силы поклониться, не желая давать какой-то демонихе подвод для упреков в невежестве. Та танцующей походкой подошла ближе.

— Кажется, юный грубиян, тебя смущают мои атрибуты? — голос ее звенел смехом. — Так и быть, сниму их. Тем более что мне они не очень идут.

Она по-девчоночьи неловко взмахнула руками, и во все стороны разлетелось удивительные ее причиндалы, после чего лишние руки исчезли, оставив ровно столько, сколько подобает иметь хорошеньким девушкам. Вслед за тем сняла готичное ожерелье, раскрутила и тоже отбросила далеко в густые кусты.

— Итак, теперь, когда ипостась сменилась, можно и познакомиться. Как зовут тебя, о бесстрашный воин?

— Зовут меня Варнава, и я монах, — угрюмо ответствовал тот, пытаясь разобраться в ситуации.

— Можно было догадаться, — весело фыркнула девушка, — с моими монахами тоже столько мороки…

Она негромко рассмеялась, сложила руки ладонями перед грудью и, поклонившись, представилась:

— А мое имя — Кара. Вообще-то, это не совсем так, но и Кара вполне подходит.

— И что ты хочешь, Кара? — спросил Варнава, который постепенно приходил в себя, вновь становясь спокойным и внимательным.

— Здесь важно не то, чего хочу я, а что хотят господа мои, — серьезно произнесла та. — А хотят они очень разных вещей.

— Ты имеешь в виду Дыя и…

— Супруга моего и господина Синего, — закончила она за него.

— Кто же тебя послал сейчас? — недоверчиво поинтересовался Варнава.

— Тот, кого ты называешь Дыем.

— Зачем?

— Убить тебя, конечно. Сам он признал, что не в состоянии. Вот за что его можно уважать, так это за откровенность… Лежит в Зале Убитых, дочь его пользует. Ты его здорово потрепал, никогда бы не подумала, что кто-нибудь на такое способен…

— И что же ты меня не убила? — спросил Варнава с возрастающим интересом.

— Потому что любимый муж мой и господин Синий не велел этого делать, — опустив очи долу ответила Кара.

— Почему?

— А ты глупенький, — вновь рассмеялась дива. — Потому что планы господина Синего и этого…Дыя могут вовсе не совпадать.

— Судя по тому, что я видел, — проговорил Варнава слегка презрительно, — планы твоего супруга особого значения не имеют.

— Если господин наш решит обмануть человека, никто не сможет превзойти его в коварстве, — торжественно продекламировала Кара уже слышанную Варнавой сентенцию.

— Дый не человек… — возразил он.

— Более человек, чем думает, — теперь Кара стала надменна, — и менее бог, чем хочет. А господин Синий есть господин Синий.

— Многовато что-то господ развелось, — пробормотал Варнава про себя. — Короче, Кара, что будем делать?

— Сейчас ты скроешься из Шамбалы, покуда еще жив. А потом мы встретимся, и… что-нибудь сделаем, это я обещаю.

— А куда ты?

— Вернусь к Дыю и почтительно доложу, что нигде не смогла найти тебя.

— Вроде бы, он может просматривать всю Шамбалу из любого ее места…

— Сейчас не может. Я же говорю — отправил меня и потерял сознание. В Ветвях бы сказали «впал в кому». А здесь выкарабкается, конечно. Уходи через Башню Варнава, времени нет, у Шамбалы еще слишком много воинов, сейчас они собираются, чтобы снова атаковать.

При этих словах Варнава вспомнил о Суне, и его пронзило острое беспокойство. Но должен был спросить еще одно:

— Кара, ты упомянула его дочь. Скажи, почему я не видел ее на поле боя?

— Потому что она не принимала в нем участие. Причины не знаю. Уходи же, сейчас они будут здесь! Мы увидимся.

Девушка шипением подозвала тигра, вскочила на него и длинным прыжком скрылась в чаще. Варнава счел за благо последовать ее примеру. Он уже немного отдохнул и потому попробовал взлететь. Получилось удовлетворительно, и он со всей возможной скоростью направился к острову.

Взлетев над деревьями, увидел, что Шамбала вновь скрылась под маской безмятежности. Солнце клонилось к закату, последними лучами лаская на ночь озеро, которое лениво отзывалось золотистыми сполохами на мелких волнах. Небо было ясно, но не прозрачно, словно устало от длинного тяжелого дня. С приближающегося острова не доносилось никаких звуков. Варнава торопился, как мог, захлебываясь беспокойством. Подлетая к Башне, разглядел внизу свидетельства страшного боя. Везде валялись изуродованные тела, то тут, то там виднелись кучки пепла от сгоревших демонов. С трупами эйнхериев творились удивительные дела — время от времени один из них медленно поднимался в воздух и плыл в сторону Зала Убитых. Но трупы волосатых йети и еще каких-то странных существ лежали смирно, как и положено покойникам.

Ближе к хижине виднелась самая большая куча мертвецов, над которой стояла странно одетая фигура с обнаженным мечом. Варнава сделал вираж и устремился туда. Человек в остроконечном башлыке и светлых, но обильно вымоченных в крови одеждах повернулся. Варнава, уже готовый броситься, замер, узнав скуластое волевое лицо — то ли король, то ли мятежник.

Аслан тряпкой вытер окровавленное лезвие и вложил меч в ножны.

— Приветствую, брат, — сейчас он картавил больше, чем всегда.

— Что ты тут делаешь? — выкрикнул Варнава. — Где Сунь?

Аслан молча указал на гору трупов. Царь обезьян лежал там, еще живой, но Варнава с болью понял, что ненадолго. Седая шерсть была вся заляпана кровью, тело покрывали страшные незаживающие раны. Старый воин хрипел в агонии.

— Я не успел, он уже был смертельно ранен, — с горечью уронил Аслан, нервно потирая ладони. — Драка была неразволочная. Мы им славно наклеили, но он сражался убитым, Варнава…

— Шифу, — Варнава бросился на колени перед умирающим.

— Ты цел, Сяо Мао, — донесся слабый голос. — Я рад… Видишь, мое тело покинул почти весь эликсир бессмертия, который я некогда принял. Теперь вот уйду в загробный мир. Да будет так. Там меня заждались… — из горла его раздалось слабое ворчание — Сунь смеялся.

— Учитель, я вне себя от печали, — Варнава с трудом сдерживал плач. — Я не хочу больше жить!

— Живи, Мао, тебе есть ради чего, — голос Суня дрожал, но слова были строги. — Тебе поможет Тот, Кому ты служишь.

— Нет, учитель, я проклят Им!

— Не смей так говорить. Ты сам рассказывал мне про Его милосердие… Послушай, Мао, у нас мало времени. Мне надо тебе сказать кое-что… — Сунь помедлил, в его груди клокотало, но в глубине помутневших глаз все еще слабо мерцало удивительное золото. — Ты ее прости, она не хотела тебе зла.

— Вы о госпоже Оуян, учитель? — спросил Варнава сквозь подавленные рыдания. — Я уже понял, что она служила Дыю.

— У меня очень умный ученик, — с гордостью прошептал Сунь — Как догадался?

— Мне с самой встречи с Дыем попадались одинаковые павильоны. Такие, как ее харчевня. Думаю, это порталы, через которые Шамбала меня контролировала…

— Ты прав, — согласно прикрыл глаза Сунь. — Но не знаешь того, что он угрожал ей уничтожить меня. Она не могла поступить иначе. Но мне рассказала все.

— Так вы знали? — пораженно уставился на него Варнава. — И все равно пошли в Шамбалу?

— Что суждено, то случится. А планы демонов часто приносят не те плоды, на какие они рассчитывают. Уж кому это знать, как ни мне… — его лицо заволокла смертная тень, говорил уже еле слышно. — Она уничтожила харчевню, чтобы тебя не схватили тотчас. Но на ее месте ты увидел мою гробницу. Ты тогда случайно попал во временную петлю и заглянул в будущее. Так я узнал, что умру… И теперь вот умираю. Я не жалею. Но ответь, Мао, слуга Бога, ответь своему учителю. Я разгонял мертвецов и убивал демонов, я сражался за Его создания. Он зачтет мне это?..

Он умер, словно слова эти были бритвой, пресекшей нить жизни. Золото глаз померкло навсегда. Варнава беззвучно рыдал над остывающим телом. Поодаль скорбно потупился Аслан. Не вставая с колен, Варнава стал беззвучно шептать слова какой-то молитвы, сам не понимая, какой. Не закончив, бросился на тело учителя и зашелся в уже явных слезах.

Аслан сказал:

— Был в этом теле обезьяньем

Дух человечий заключен.

Варнава теперь лежал неподвижно, словно умер сам.

— Вставай, путь еще не закончен, — тихо, но настойчиво позвал Аслан.

— Ты ничего не знаешь, — ответ прозвучал глухо, как из могилы.

— Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь, — заверил Аслан. — Вставай, иначе у Дыя все получится.

Этого Варнава не мог допустить ни в коем случае. Рывком поднялся и повернулся к Аслану.

— Что ты хочешь делать? — спросил хрипло.

— Прежде всего, убраться отсюда. Сейчас прилетят новые толпы демонов, а к полуночи восстанут эйнхерии. У нас уже нет сил отбиться.

— Хорошо, — согласился Варнава. — только заберем его, — он указал на тело Суня, в смерти приобретшее благородные черты древнего изваяния.

— Нет, — твердо ответил Аслан, — у нас другие дела. А о нем есть, кому позаботиться.

Варнава посмотрел вопросительно, Аслан кивнул в сторону хижины. Оттуда, сгибаясь в поклонах, выходили госпожа Оуян и Пу Восьмая. Были они в обтягивающих джинсах и футболках, и без своих пышных одежд походили на юных студенток. Обе коротко постриглись, а госпожа Оуян еще и обесцветила зачем-то волосы. По привычке мелко семенили, хотя теперь на них были трогательно маленькие детские кроссовки, а не «туфельки-лотосы».

При виде мертвого Суня госпожа Оуян горестно замерла, но преодолела себя и двинулась дальше. Продолжая кланяться, женщины приблизились к стоящим и упали ниц:

— Господин, вина ваших рабынь безмерна. Нам нет оправдания, но ради памяти учителя вашего и нашего господина умоляем пока не казнить нас, чтобы мы смогли достойно совершить его погребение. Позже мы, безусловно, покончим жизни самоубийством, или же примем любую иную смерть по вашему выбору, дабы почтительно выразить вам свое раскаяние, — проговорила госпожа Оуян.

В ее голосе звенели слезы, которым еще предстояло пролиться.

— Мастер Сунь перед смертью рассказал мне о вашем поступке, — тускло проговорил Варнава. — Я знаю, что ваши намерения были добрыми. Я не собираюсь казнить вас и запрещаю вам, равно как и вашей служанке, добровольно прерывать нить жизни.

При этих словах госпожа Оуян распласталась по земле еще больше.

— Встаньте, госпожа, — продолжал Варнава. — Прошу вас позаботиться о теле господина моего и учителя Суня.

— Будет исполнено, господин Мао. Рабыни униженно благодарят вас за ваше безмерное милосердие, — тихо ответила женщина и поднялась с колен. Лицо она продолжала прятать.

— Дый схватит их, — обратился Варнава к Аслану.

— Нет, — ответил тот, — они ему больше не нужны. Он прагматик. Ему нужен ты. А теперь еще и я. Нам надо уходить.

— Через Башню? — Варнава кивнул вверх.

— Ну, уж нет, там нас вычислят и возьмут сразу. Дважды такое не получится…

— Что ты имеешь в виду?

— Потом расскажу. Мы уйдем через портал, — Аслан указал на хижину.

— Куда он ведет?

Варнава уже был готов действовать, волевым усилием переходя от глубокого стресса к активности.

— В одну из Ветвей, которую Дый построил, чтобы выманить тебя. Они похожи на твою, но цепочки событий разнятся. И все — «Ветви смерти». Но сейчас должны быть свободны — тебя ловят в Шамбале. Во всяком случае, девочки перешли оттуда благополучно.