Исповедь послушницы (сборник) Бекитт Лора
Молодой человек склонился над ней. Это была совсем юная девушка, одетая в небесно-голубое, шитое серебром платье и шаровары. Легкая, как лепестки цветка, шелковая одежда была измазана кровью, к счастью, чужой, и местами порвана, вероятно, руками насильников.
Энрике понятия не имел, что с ней делать. Девушка должна была разделить участь других жителей Галеры, но он не мог этого допустить. Молодой человек поднял на руки легкое как пушинка тело и перекинул через седло. Хорошо, если его никто не увидит, иначе у командования могут возникнуть вопросы.
Энрике по-прежнему жил в походной палатке, хотя в городе было полным-полно опустевших домов, в которых имелось все необходимое. Однако при мысли о том, что он поселится там, где совсем недавно жили люди, которые теперь были мертвы, его охватывал суеверный страх. Эти диваны еще хранили тепло тел прежних хозяев, а стены помнили их голоса.
Молодой человек опустил девушку на складную кровать и налил в чашку воды. Энрике видел, что незнакомка пришла в себя, но не хочет или не смеет взглянуть на него или подать голос. Когда девушка наконец открыла глаза, он протянул ей чашку, но перед этим сказал:
– Не бойся. Они ничего не сделали. Не успели. Здесь ты в безопасности, во всяком случае пока. Хочешь пить? Возьми.
Мариам дрожащей рукой взяла чашку.
– Ты говоришь по-испански? Как тебя зовут?
Немного помедлив, она еле слышно ответила:
– Мария.
Желая подбодрить ее, молодой человек улыбнулся.
– Красивое имя. Я – Энрике Вальдес. Как тебе удалось уцелеть? Ты где-то пряталась?
– Да, – сказала Мариам и добавила: – Я бы хотела разыскать своих родных.
В голосе девушки звучала безумная надежда, и Энрике стало не по себе.
– Мне жаль говорить тебе правду, но я должен это сделать. Скорее всего, из всех жителей Галеры уцелела только ты. Остальные убиты и казнены.
По телу Мариам пробежала дрожь. Девушка не закричала, не заплакала, а спокойно произнесла:
– Мы находились под покровительством сразу двух Богов, но ни один из них нам не помог. Наверное, они поссорились на Небесах? Должно быть, там тоже идет война?
Энрике было нечего ответить, между тем Мариам поднялась и оправила платье. Молодой человек наблюдал за ее движениями, изящными и точными, как у танцовщицы или жрицы, любовался безупречной линией рта, изогнутого, словно лук, и нежного, будто цветочный бутон. Только полные неутолимой печали и свинцовой тяжести глаза выдали постигшее ее горе: то были глаза пожилой женщины на прелестном юном лице.
– Я должна идти, – обреченно произнесла она.
– Куда ты пойдешь? В моей палатке тебя никто не найдет и не тронет. Позже я попытаюсь отправить тебя туда, где живут твои единоверцы.
– Я христианка, – промолвила девушка, глядя прямо перед собой.
– Все знают, что вы приняли чужую веру по принуждению и тайно исповедовали свою, – мягко возразил Энрике.
Мариам тяжело вздохнула.
– Потому нас не защитил один Бог и отверг другой.
– Перестань об этом думать. Давай я принесу тебе поесть. А еще тебе нужно переодеться. Твое платье испачкано кровью.
– Это кровь моей матери и сестры. Пока на мне это платье, со мной остается хотя бы какая-то частичка моих родных.
Энрике содрогнулся, услышав этот простой и страшный ответ.
Мария провела в его палатке несколько дней. Она держалась тихо и незаметно и не требовала к себе никакого внимания. Ее привычный мир был разрушен, она потеряла дом, семью, все, чем жила с рождения, и совершенно не знала, что теперь делать. Она нравилась Энрике, но он не представлял, чем может помочь бедняжке. Возвращаясь вечером, он всякий раз думал о том, что она способна исчезнуть, уйти, но девушка была на месте: молча сидела в углу, уронив руки на колени и глядя в одну точку. Мария покорно съедала ужин и ложилась спать. Она спала, не меняя позы, и Энрике спрашивал себя, снятся ли ей какие-нибудь сны.
Он принес ей чистую одежду, которую, зайдя в какой-то дом, нашел в сундуке. Там же лежали простенькие девичьи украшения, на которые не позарились солдаты и которые Энрике тоже не осмелился взять. Он прихватил только изумрудно-зеленое, как трава, платье и такие же шаровары, да еще обшитый золотыми монетками, розовый, как заря, платок, подумав, что, возможно, эта вещь немного порадует девушку.
Молодой человек испытал невольное облегчение, когда наконец сумел принести Марии какие-то вести.
– Королевский совет под председательством Великого инквизитора кардинала Эспиносы принял решение переселить часть проживающих в Гранаде морисков на север Испании. Нелегко отправляться в ссылку, но все-таки это не смерть. Я найду людей, которые проводят тебя. Ты окажешься среди своих.
Она посмотрела на него пронзающим душу взглядом.
– Но ведь жителей Галеры убили?
– Там будет население других городов. Кто-нибудь о тебе позаботится.
– Кому я нужна!
– Я дам тебе денег, тебе хватит на первое время, – сказал Энрике, подумав о том, насколько пополнились карманы испанских офицеров и солдат после разграбления Галеры.
Девушка покачала головой.
– Их все равно отберут по дороге. – Потом спросила: – А вы? Что будете делать вы?
– Вернусь домой.
– Где вы живете?
– В Мадриде.
– Это красивый город?
– Да, большой и красивый.
– Наверное, он будет стоять всегда.
В ее словах не было ни иронии, ни вопроса. Энрике попытался вспомнить, где и у кого он видел такое каменное выражение лица, тяжесть, спрятанную глубоко внутри, и вспомнил. Индейская женщина, служанка инквизитора, тоже лишенная родины, вынужденная жить на чужбине. Похоже, горе иссушило ее душу и вместе с тем наделило непонятной силой. Подумав об индианке, молодой человек вспомнил о Паоле: эта рана еще не зарубцевалась и болела. Теперь Энрике не был уверен, что по-настоящему любил эту девушку, но мысль о том, что его сумели выставить подлецом, до сих пор не давала ему покоя.
– Все когда-нибудь исчезнет и умрет, Мария.
– В христианской школе нам говорили, что Бог, Испания и король вечны.
– Испания такое же государство, как и другие, оно может быть завоевано и разрушено. Король – человек, и он смертен. Разве что Бог…
– Если он в самом деле существует, – неожиданно жестко перебила его девушка, и это был первый настоящий всплеск эмоций за долгие дни.
– Кем был твой отец? – спросил Энрике, дабы перевести разговор в другое русло.
– Врачом. Он спасал чужие жизни.
«И отдал за них свою», – подумал молодой человек, а вслух произнес:
– Одним из тех, кто лечит молитвами и травами?
Энрике замер, когда Мария ответила ему мимолетной улыбкой, будто его вопрос на мгновение позволил ей вернуться в потерянный рай.
– Он считал, что главное – найти золотую середину между работой и досугом. Самое полезное – это заниматься любимым делом, а еще – читать увлекательные книги, слушать приятные истории, пение и музыку, играть в полезные игры и одеваться в красивые одежды. Вы читали «Тайну тайн»?[12]
– Нет, я даже не слышал о ней.
– Эта книга учит восстановлению сил, как телесных, так и душевных.
– Ты владеешь этой тайной? – с любопытством спросил Энрике.
Мария тряхнула головой, будто отгоняя наваждение.
– Я больше не владею никакими тайнами. Все тайны умерли, осталась голая правда.
– Ложись спать, – сказал Энрике, – завтра будет тяжелый день.
Он тоже лег, а перед сном с неожиданной горечью подумал о том, что совсем скоро эта девушка, похожая на героиню восточной сказки, навсегда покинет его палатку и его жизнь.
Молодому человеку приснилась танцовщица, кружащаяся в мареве горячего воздуха под звон собственных украшений. Яростный ветер развевал ее яркий полупрозрачный наряд и длинные черные волосы, она ослепительно улыбалась и звала, звала движениями, жестами, взглядом огромных сверкающих глаз.
– Проснитесь, проснитесь!
Энрике едва не подскочил от громкого возгласа, на самом деле бывшего всего лишь настойчивым шепотом.
Он открыл глаза. Над ним склонилась Мария.
– Что случилось?!
– Я хочу поговорить с вами.
Энрике сел на постели, мало что понимая спросонья.
– Это не может подождать до утра? – Он старался сдержать недовольство.
– Нет.
– Хорошо, говори, – ответил он и вдруг заметил, как она одета.
На самом деле Мария была раздета – на ней был только тот самый нежно-розовый с золотыми монетками платок; девушка ловко обвязала его вокруг тела, но ее плечи, грудь и ноги были обнажены. Груди были упругими и полными, с крупными темно-коричневыми сосками, ноги – крепкими и вместе с тем прекрасно очерченными, стройными.
– Возможно, ваши люди доведут меня до места целой и невредимой. Но потом меня обязательно изнасилуют: я из морисков, а отныне в отношении нас у испанцев развязаны и руки, и совесть. Возможно, мне придется торговать собой, чтобы добыть пропитание. Потому я хочу, чтобы моим первым мужчиной стал мой спаситель.
Энрике отнюдь не обрадовался тому, что услышал; напротив, его захлестнули муки совести.
Молодой человек удивился: прежде он легко ложился в постель с понравившейся женщиной, а когда наступала следующая ночь, нередко забывал ее имя.
– Возвращайся в постель, Мария, и не говори глупостей. С чего тебе добровольно приносить себя в жертву? Я вовсе не хочу, чтобы ты принадлежала мне. Я никогда не смогу на тебе жениться и не желаю нести ответственность за то, что случилось. Мне не доставит удовольствия лишать тебя чести, – строго произнес Энрике.
– Мне больше некому принадлежать. Я принадлежала своей семье, земле, на которой родилась, своему народу. Я была подданной королевства Гранада. Мою семью уничтожили, мой народ согнали с родной земли. Так или иначе, но у меня уже нет чести. Меня самой больше нет. Вам не надо на мне жениться, потому что невозможно жениться на призраке или тени. Я вам совсем не нравлюсь?
Вопреки ожиданию она говорила не с возмущением, а с глубокой печалью и легкой укоризной.
– Ты мне очень нравишься, но я дворянин, и мне будет противно чувствовать себя негодяем, хотя… на самом деле я негодяй, потому что я тоже испанец и принимал участие в этой войне! Ты должна меня ненавидеть, Мария, а не предлагать себя.
– Зачем ненавидеть того, кто и так все понимает?
– Я ничего не понимал, пока не увидел, что такое война. Пока не встретил тебя.
За пологом палатки стояла непроглядная ночь; между тем Энрике знал, что теперь до утра не сомкнет глаз.
Нехотя поднявшись с неуютного походного ложа, молодой человек протянул Марии ее одежду и, не глядя на девушку, спросил:
– Какими полезными играми ты развлекала себя в своей семье?
– Мы с отцом часто играли в шахматы.
– Ты играешь в шахматы?!
– Да. Сестры не любили это занятие, тогда как я достигла в нем больших успехов.
Энрике улыбнулся.
– Не может быть.
– Я даже обыгрывала отца!
Недоверчиво покачав головой, молодой человек достал маленькую деревянную доску и изящные костяные фигурки.
– Клянусь, если ты выиграешь, я исполню любое твое желание!
Девушка, уже благопристойно одетая, присела на постель.
– Каждая партия, – сказала она, – это увлекательное путешествие в неизвестность, история, которую всякий раз нужно создавать заново. Этим игра отличается от жизни.
– Разве жизнь предсказуема?
Мария ничего не ответила. Она сделала ход и погрузилась в игру. Позднее Энрике говорил себе, что слишком много внимания уделял блеску черных глаз, потоку темных волос, движениям изящных пальцев, медленно переставляющих фигуры. Он ощущал волнующую пульсацию жизни в крови, мозгу, конечностях, во всем теле. Он слишком сильно стремился выиграть, тогда как девушка просто играла. Женщины умеют играть – особенно на струнах души; они неважные стратеги, зато обладают интуицией, которая без труда заменяет им трезвый мужской разум. Им не дано править миром, зато они превосходно повелевают сердцами.
Мария выиграла; без видимых усилий привела его шахматную империю к краху и наступила на горло ее правителю.
Собрав фигуры, она откинула назад длинные волнистые волосы и промолвила величественно, как это могла бы сделать отдающая приказания королева:
– Желание!
У Энрике пересохло во рту.
– Какое? – прошептал он.
– Оно не изменилось.
Его сердце билось так сильно, как будто он без остановки пробежал большое расстояние. Со времен юности у Энрике было немало женщин; он не помнил почти никого, разве что только Паолу Альманса, да и та история, если судить по предыдущему опыту, вскоре превратится в досадное недоразумение.
Ему казалось, что Мария старается вытащить из глубины его души нечто тщательно оберегаемое и ранимое. Предлагая ему себя, она словно возлагала на алтарь жертву, и Энрике не был уверен, что достоин такой чести, равно как не желал нести ответственность за происшедшее.
– Нет никакого позора в том, чтобы обнажить свою душу, – промолвила девушка, будто читая его мысли, и сердце Энрике рванулось ей навстречу, а голова перестала что-либо соображать.
В его душе поднялась нежность, которая поразила его самого, он шептал слова, каких, казалось, раньше не знал. Энрике никогда не думал, что сможет познать такое бурное, непостижимое удовольствие: его словно окунули в горячий мед или искупали в пьянящем вине. Однако самая потрясающая новизна заключалась в том, что едва ли не впервые в жизни больше всего его заботило то, что чувствует девушка. Ее тело было податливым и мягким и вместе с тем упругим и сильным, как морские волны, оно покорялось ему и покоряло его.
Мария, как и Паола Альманса, была очень красива. Но если в Паоле он ощущал внутреннее сопротивление, будто насильно вытаскивал ее из мира, который она не желала покидать, то Мария предложила себя сама: она пришла к нему в образе земной девушки, превратившейся в соблазнительную пери, она ни о чем не думала и ни о чем не жалела.
В эту безумную, единственную в своем роде ночь в душе Энрике впервые в жизни родилось щемящее желание лелеять, оберегать, защищать. Засыпая, он крепко прижал к себе девушку и подумал, что никуда ее не отошлет. Он увезет ее в Мадрид и позаботится о ней. Он еще не знал, как осуществить это намерение и чего это будет стоить ему, но был твердо уверен в принятом им решении. Счастье приходит не для того, чтобы его упускать, а настоящая любовь несовместима с потерей.
Когда Энрике проснулся, Марии рядом не было. На том краю постели, где должно было находиться ее тело, лежал полупрозрачный, розовый, как заря, платок.
Молодой человек наспех оделся, выскочил на улицу и побежал по лагерю, пытаясь догнать Марию, узнать, куда она подевалась. Никто ничего не видел и не слышал. Девушка исчезла, просочилась сквозь ограждения и охрану, будто песок сквозь пальцы.
Энрике вернулся в палатку и поднял платок на ладони. Тот печально звенел монетками и казался почти невесомым. В груди молодого человека зрело рыдание. В голове и сердце рождались слова, которые он не успел или не сумел произнести. Энрике понял, что бесславно проиграл, и не только в шахматы. Он впервые забыл об условностях, но жизнь поставила его на место, сказав: «Оставайся тем, кем ты был всегда».
Долгие годы он упивался мыслями о своем богатстве, знатности и силе – и все лишь для того, чтобы однажды с досадой и горечью проснуться в пустой постели.
Подумав об этом, Энрике понял, что Мария отблагодарила и одновременно наказала его, но именно так, как хотела она.
Глава IV
Когда Паола вернулась из нежданной поездки, Армандо слегка пожурил ее и тут же простил. И ни разу не пожалел об этом, потому что путешествие явно пошло ей на пользу.
Возвращаясь со службы, он неизменно заставал девушку дома. Паола смеялась и напевала, угощала его блюдами собственного приготовления, уединялась с ним по вечерам и читала ему вслух, после чего они с интересом обсуждали прочитанное. По-видимому, ее увлечение дворянином носило мимолетный характер, прежние привязанности оказались куда сильнее.
Паола вновь занялась выращиванием цветов и полезных растений и часто беседовала с Николасом, который по вечерам без устали вскапывал ее грядки и клумбы. Инквизитор никогда не видел, чтобы общение с этим парнем вредило девушке, и потому не потрудился проследить за ними и послушать, о чем они говорят.
Однажды, когда вечером было особенно душно, сидящий в кабинете Армандо внезапно почувствовал, как его затягивает в водоворот сердечной боли. Задыхаясь, он расстегнул одежду и с содроганием ждал, когда приступ пройдет.
Такое повторялось все чаще, и инквизитор подумал о том, что напрасно оттягивает разговор с Паолой. Он должен рассказать девушке о том, какую сумму сумел скопить за эти годы и к кому ей следует обратиться, когда его не станет.
Армандо было неприятно думать о том, что после его смерти деньги могут открыть Паоле путь в новую жизнь и, возможно, она слишком быстро его позабудет. Сумма была весьма велика, кроме того, Армандо сдал на хранение доверенному лицу не только деньги, но и многочисленные золотые украшения, которые инквизиторы отбирали у своих жертв и делили между собой.
Измученный приступом Армандо двигался медленно, болезненно морщась, словно пробирался сквозь крапиву. Паола редко ложилась рано; вероятнее всего, она еще читает при свете масляной лампы.
Осторожно отодвинув тяжелую портьеру, которая загораживала вход, инквизитор замер от неожиданности и ужаса. Паола в одной белоснежной сорочке, обнажавшей божественно прекрасные плечи, стояла возле кровати, а рядом с ней находился… мужчина. Он обнимал девушку, и они целовались.
Армандо пронзила боль, куда более сильная, чем при сердечном приступе. То была боль смертельно раненной души.
Паола тайком принимает в своей спальне кавалера! Неужели Энрике Вальдеса?! Нет, это был не он. Да и едва ли Энрике сумел бы проникнуть в комнату девушки незамеченным. Армандо знал, что Химена с ее всевидящим оком охраняет дом не хуже сторожевой собаки.
Несмотря на свою неопытность в любовных делах, инквизитор видел, что парочка обнимается и целуется далеко не впервые. А после они, вероятно, лягут в постель.
Каштановые волосы Паолы в свете масляной лампы сияли золотом, а волосы мужчины – тем блеском, каким обычно отливает на солнце вороново крыло. Внезапно мужчина повернулся, и Армандо узнал Николаса.
Инквизитор зашипел от негодования и ненависти. Он бросился бы на юношу с кулаками, если бы был уверен в том, что не получит сдачи.
– Паола! – из последних сил прохрипел он, хватаясь за сердце. – Немедленно ступай ко мне! А после, – он попытался пронзить Николаса взглядом, – зайдешь ты!
Армандо очнулся на диване в своем кабинете. Рядом сидела Паола, безупречно одетая и причесанная. Она держала в руках чашку с водой и пыталась его напоить, а в ее прекрасных чистых глазах не было ни тени смущения или стыда.
– Как ты могла… с ним! – прошептал инквизитор, ощущая, как лоб, конечности, все тело омывают струи смертоносного холода, ибо свершившееся казалось непоправимым.
– Успокойтесь, отец, ничего страшного не произошло. Я должна была сказать вам раньше, но не решалась это сделать. Мы с Николасом обвенчались во время нашего путешествия. В церковной книге прихода городка Исла-Кристина есть запись о нашем браке.
Услышав это, Армандо лишился дара речи. Его самообладание и рассудок были парализованы; казалось, он утратил способность мыслить и управлять своей волей. Прошло немало времени, прежде чем он хотя бы отчасти сумел взять себя в руки.
Перебравшись за стол, где он чувствовал себя увереннее и привычнее, инквизитор сказал:
– Я найду способ признать этот брак недействительным. Я верну тебе если не честь, то хотя бы разум.
– Я не сошла с ума. Просто мы любим друг друга.
Армандо сцепил пальцы в замок. Странно, что он упустил в воспитании Паолы нечто настолько важное.
– Пойми, если ты родишь от метиса, твой ребенок будет считаться цветным. Три поколения твоих потомков должны будут жениться и выходить замуж только за белых, чтобы вернуть себе то, чего ты их лишишь. Они не смогут получить образование и даже обучиться ремеслу. И это еще не все. Твой настоящий отец был дворянином. Дворянство – это ступень к совершенству, тогда как брак с полукровкой – прыжок в Преисподнюю. Своим безрассудством ты перечеркнула родословную предков. В нашей стране общественное мнение делает человека благородным и уважаемым или порочным и никчемным. Тебя оно однозначно осудит.
Паола сидела не двигаясь и, казалось, не дышала. На первый взгляд, слова Армандо произвели на нее глубокое впечатление, тогда как на самом деле ее поразила всего одна, оброненная в порыве волнения фраза: «Твой настоящий отец…»
– Все напрасно, – наконец промолвила она, и ее голос был полон непререкаемого упрямства, – я сделала свой выбор.
Армандо заскрежетал зубами. Она мстила ему, мстила так, как не сумела отомстить ее мать! Паола все-таки отдалась мужчине, при этом, словно в насмешку, выбрала самого последнего из них!
– Стало быть, я воспитал тебя для того, чтобы ты подарила свою невинность этому ублюдку?!
– Ему досталась моя любовь.
Паола была на удивление хладнокровна и потрясающе уверена в себе. За несколько дней она превратилась из наивной девочки в полную достоинства молодую женщину. Инквизитор сжал кулаки.
– У него нет отца, а значит, нет фамилии! Что вы наврали священнику?!
– Отец есть у всех. Небесный отец. Думаю, ему известна правда и он нас не осудит. А священнику я сказала, что моего жениха зовут… Николас Диас Сафра, – ответила Паола и преспокойно направилась к дверям.
Инквизитор остался сидеть за столом, беспомощно ловя ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба.
Когда девушка покинула его, в кабинет вошел Ниол. Армандо не успел подготовиться к разгромной речи, да и едва ли это принесло бы пользу. Сам того не желая, он пригрел на груди и взрастил в своем доме ядовитую змею, которая лучше, чем кто-либо, умела жалить и отвечать на враждебные выпады.
– Ты понимаешь, что не должен был прикасаться к белой женщине даже пальцем! Для удовлетворения твоих грязных потребностей существуют гулящие девки, да и то не каждая согласится с тобой пойти!
Ниол усмехнулся. Он был вооружен самым непобедимым на свете оружием – любовью Паолы.
– Благодарю, сеньор, вы очень добры.
– Убирайся из этого дома на все четыре стороны!
– Хоть сию минуту. Только вместе с моей женой и матерью.
– Я тебя уничтожу!
Ниол подошел к столу, оперся на него руками, склонился над инквизитором и насмешливо произнес:
– Померяемся силами, сеньор Армандо?!
Инквизитор вздрогнул. На него смотрел не индейский мальчишка, а испанский конкистадор, бесстрашный и беспощадный завоеватель чужих территорий!
Армандо закрыл глаза. Он был готов признать свое поражение. Николас явно говорил не только о физическом соперничестве. Он превосходил его и другой, тайной силой, с помощью которой, возможно, сумел обольстить Паолу.
Неужели женщин интересует вот это: крепкие мышцы, густые волосы, острые белые зубы, диковатый и оттого немного пугающий и вместе с тем соблазнительный, приковывающий к себе взгляд? Инквизитору казалось, что он обманулся в самых сокровенных и чистых чувствах.
А если взять и выгнать потерявшую стыд, оскверненную гадкими прикосновениями Паолу из дома без денег, без вещей, вместе с этим животным и его полубезумной мамашей, а перед этим проклясть всех троих?! Армандо прислушался к себе. Нет, он продолжал любить эту девушку, без нее он не сможет жить.
Ему оставалось выйти из щекотливого положения с честью, сохранить свое достоинство после жестокого удара, который нанесла ему судьба.
Армандо попытался успокоиться. В их доме не появился посторонний, они все та же маленькая необычная семья.
– Ладно, пока можете жить вместе. А теперь иди, мне нужно отдохнуть. Пусть Химена принесет мне настойку против сердечной боли. После я лягу спать.
Когда Ниол вошел в комнату Паолы, она сидела на постели, сложив руки на коленях. Ее лицо было сосредоточенным и печальным.
– Он разрешил нам жить вместе. Он ничего не сможет сделать! – Юноша торжествующе рассмеялся.
Девушка медленно подняла глаза.
– Тебе необходимо его разрешение? Сегодня он произнес слова, которых я прежде не слышала. Он сказал «твой настоящий отец». Где он? Что Армандо знает о нем? Мне лишь известно, что мой отец уехал в Новый Свет и пропал.
Ниол сел рядом, обнял ее и, собравшись с духом, сказал:
– Это не так, Паола. Твой отец вернулся в Мадрид.
Глаза девушки заблестели.
– Когда?!
– Десять лет назад, вместе с нами. Разве ты никогда не задавалась вопросом, как мы с матерью очутились в этом доме? Мы приплыли в Испанию вместе с твоим отцом; в пути он заботился о нас. Втроем мы пришли в дом, где ты прежде жила с матерью. Потом Мануэль отправился на ваши поиски и исчез. Нас задержали инквизиторы, они привели меня и Хелки в дом Армандо. То, что было дальше, ты знаешь.
Паола невольно отстранилась от него.
– Почему ты молчал десять лет?! – воскликнула она.
– Понимаю, мне нет оправдания. Могу сказать одно: так велела моя мать. Если Хелки что-то говорит, я стараюсь слушаться, потому что она никогда не ошибается.
– Разве она способна предвидеть будущее?
– Не думаю. Просто она знает, в каком направлении нужно идти. Много лет она твердила мне про Белую Лошадь, и в конце концов я ее отыскал. Причем ее так и звали – Мечта.
– Где ты нашел эту лошадь?
– В поместье Энрике Вальдеса.
Паола залилась краской.
– Как ты туда попал?!
Ниол смотрел на девушку необычайно кротким, мягким взглядом.
– Я думал, что ты для меня потеряна, потому что любишь этого человека. Вместе с тем мне хотелось быть поближе к тебе, чтобы оберегать, защищать. Когда я спас Энрике от смерти, то в награду попросил позволения посетить его владения, чтобы научиться ездить верхом.
– Зачем?
– Мать часто рассказывала о лошадях, о чувстве свободы, полета и скорости. Она была права.
– Свобода – это главное в жизни?
– Не совсем. Главное – понять, кто ты, для чего ты живешь. Найти себя. Когда это чувство приходит, его ни с чем не спутаешь.
Паола задумалась. Когда-то ей хотелось жить в поместье Энрике, обладать титулом и богатством. Потом она поняла, что ей нужно совсем другое.
– Наверное, для тебя это не любовь к женщине? – В ее вопросе звучала скрытая ревность.
Ниол улыбнулся.
– Любовь к тебе – это факел, освещающий путь. Без этого света движение вперед не имеет смысла.
– Я бы хотела узнать о своем отце. Что с ним случилось? А вдруг он все еще жив! – взволнованно промолвила Паола.
– Думаю, Армандо имел прямое отношение к исчезновению твоего отца. Когда-то я видел на его шее ключ. Мне кажется, это ключ от его тайн.
– Как нам раздобыть этот ключ?! – Во взоре девушки засияла надежда.
– Важно завладеть не только ключом, но и тем, что он отпирает.
На следующий день молодые люди пришли к Хелки и попросили ее приготовить снадобье, которое смогло бы усыпить Армандо.
– Вы хотите его убить? – уточнила женщина.
– Мы хотим, чтобы какое-то время он ничего не видел, не слышал и не чувствовал, – сказал Ниол. – Чтобы он не смог нам помешать.
Тем же вечером девушка читала Армандо вслух. То был своеобразный ритуал, который успокаивал инквизитора и сближал его с дочерью. Он никогда не целовал и не ласкал ее, он мог общаться с ней только посредством речи и взглядов. За десять лет Армандо прикипел к Паоле всей душой, и ему было невыносимо думать, что эта связь может прерваться.
Он не старался вникнуть в то, что она читает. Ему было довольно слышать ее мелодичный голос, видеть нежное лицо, мягко шевелящиеся губы и длинные опущенные ресницы, слышать шуршание страниц и потрескивание свечи.
Когда Паола закрыла книгу, они вместе выпили отвар душистых трав, который приготовила Химена: он успокаивал, делал сон глубоким, восстанавливающим здоровье и дарящим отдых.
Читать бесплатно другие книги:
