История человечества. Россия Хорошевский Андрей
Практически сразу же после этого на границе начались активные маневры советских войск. 7 августа была сформирована Особая Дальневосточная Красная армия (ОДКА). Продолжался обмен нотами протеста, были попытки вести переговоры, однако они окончились провалом. Конфликт перешел в ту фазу, когда вопрос состоял не в том, начнутся ли активные военные действия в принципе, а в том, когда они начнутся. Взаимные провокации происходили едва ли не ежедневно, дошло даже до того, что жители приграничных районов создавали собственные отряды самообороны, которые давали отпор регулярным частям – как советским, так и китайским.
К 1 октября 1929 года основные силы китайских войск (около 5–6 тысяч человек и 20 орудий) сосредоточились у устья реки Сунгари в районе Лахасусу – Фугдин (Фучин). Советская Сунгарийская группа была расположена на северном берегу Амура в районе устья Сунгари. Понимая, что в сложившейся ситуации время работает на противника и что китайская армия с каждым днем наращивает число войск у границы, советское командование приняло решение первым перейти в наступление. Сунгарийская наступательная операция ОДКА началась 12 августа. Амурская флотилия в бою под Лахасусу потопила 7 из 11 находившихся там китайских кораблей, на следующий день город был взят сухопутными частями ОДКА.
Китайские формирования, уцелевшие в боях у Лахасусу, отошли к городу Фугдин (примерно 60 км вверх по реке Сунгари). Однако и там закрепиться им не удалось. Фугдинская операция (военные историки считают ее вторым этапом Сунгарийской наступательной операции), начатая ОДКА 30 октября, уже через пять дней окончилась полной победой советских войск.
Дальнейшее наступление ОДКА было направлено на два укрепленных района, находившихся возле городов Маньчжоули и Чжалайнор. Здесь китайцы активно готовились к обороне, ими были построены многочисленные укрепления и вырыты километры противотанковых рвов. Однако, несмотря на это, а также на установившуюся морозную погоду, 17 ноября 1929 года ОДКА начала так называемую Мишаньфусскую операцию. Ночью части Красной армии перешли по льду реку Аргунь и на рассвете атаковали китайские укрепления. Нападение было столь внезапным и при этом хорошо организованным, что первая линия обороны была смята буквально за несколько минут. Одновременно с этим кавалерийские эскадроны перерезали железную дорогу у Чжалайнора, так что китайцы не могли ни отступить по ней, ни подвезти подкрепления. Китайские солдаты оказывали ожесточенное сопротивление, но 18 ноября бойцы 35-й и 36-й стрелковых дивизий ОДКА при поддержке танков завершили разгром противника прежде, чем успели подойти подкрепления.
Взяв Чжалайнор, силы ОДКА повернули на Маньчжоули. К 20 ноября город и находившиеся в нем китайские части были полностью окружены. Потери армии гоминьдана в ходе Мишаньфусской операции составили 1500 человек убитыми, 1000 ранеными и 8300 пленными. Среди пленных был и командующий Северо-Западным фронтом Лян Чжуншян вместе со своим штабом. Потери же ОДКА составили более 120 человек убитыми и около 600 ранеными.
Лидеры гоминьдана осознали, что ситуация развивается явно не в их пользу, и еще до взятия Маньчжоули предложили советским представителям вступить в переговоры, существенно умерив свой воинственный пыл и аппетиты. 19 ноября 1929 года поверенный по иностранным делам Цай Юньшэн направил телеграмму представителю Наркоминдела в Хабаровске А. Симановскому, в которой говорилось, что два сотрудника советского консульства в Харбине отправляются в сторону фронта и просят, чтобы их встретили. 21 ноября двое русских – Кокорин, прикомандированный к немецкому консульству в Харбине с тем, чтобы помогать советским гражданам после разрыва дипломатических отношений с Китаем, и Нечаев, бывший переводчик КВЖД, – в сопровождении китайского полковника перешли на советскую сторону в районе станции Пограничная. Кокорин передал советским властям послание Цай Юньшэна: тот уполномочен приступить к немедленным мирным переговорам и просит СССР назначить официальное лицо для встречи с ним.
22 ноября поступил ответ из Москвы на китайские предложения. В нем говорилось, что Советский Союз согласен начать мирные переговоры, однако только после восстановления статус-кво по отношению к КВЖД и возврату к положениям Пекинского и Мукденского договоров 1924 года. СССР потребовал, чтобы был восстановлен в своей должности советский управляющий дорогой, а все ее арестованные сотрудники немедленно отпущены безо всяких условий. Как только это будет выполнено, СССР со своей стороны обязался выпустить на свободу всех китайских граждан, арестованных в связи с конфликтом на КВЖД. 27 ноября в Москву пришла телеграмма от командующего китайской армией Чжан Сюэляна с согласием на советские условия. В тот же день нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов отправил своих представителей. После проведения консультаций 22 декабря стороны подписали Хабаровский протокол, согласно которому КВЖД был возвращен статус совместного советско-китайского предприятия. Вскоре была восстановлена нормальная работа дороги[20].
Дальнейшее развитие советско-китайских отношений вплоть до окончания Второй мировой войны неразрывно связано с интересами еще одного важного игрока в Азиатско-Тихоокеанском регионе – Японии. Стабильность, наступившая после разрешения конфликта на КВЖД, продержалась недолго. В сентябре 1931 года японские источники сообщили о якобы имевшей место попытке взрыва китайскими войсками железнодорожного полотна близ города Шэньяна. Использовав это в качестве предлога, 18 сентября японские войска напали на Китай. В короткие сроки ими была оккупирована вся Маньчжурия. В марте 1932-го здесь было провозглашено прояпонское государство Маньчжоу-Го, возглавить которое японцы пригласили Айсиньгёро Пуи – последнего отпрыска маньчжурской династии Цин. Контроль японцев над Маньчжоу-Го был абсолютным. 1 марта 1934 года Маньчжурия была объявлена монархией. Император правил, опираясь на Тайный и Государственный советы. При этом командующий японской Квантунской армией одновременно являлся и японским послом в Маньчжоу-Го и обладал правом вето на решения императора.
В сложившихся условиях режим Чан Кайши оказался в очень сложной ситуации, будучи вынужденным бороться фактически на три фронта: с японскими агрессорами, воинственными милитаристами на местах, постоянно устраивавшими бунты, а также с вооруженными силами Коммунистической партии Китая. Поначалу Чан Кайши пытался искать компромисс с японцами и вести жесткую борьбу с коммунистами. Однако затем руководитель гоминьдана был вынужден изменить свою позицию. Осенью 1935 года он распорядился начать неофициальные контакты с представителями КПК. Еще в большей степени стремление найти общий язык со своими соплеменниками для совместной борьбы с японцами были характерны для гоминьдановских генералов. В итоге в конце 1936 года между гоминьданом и КПК было подписано соглашение о создании единого фронта для борьбы против агрессоров.
7 июля 1937 года произошел так называемый инцидент на мосту Лугоуцяо, расположенном недалеко от Пекина. Якобы во время ночных учений пропал японский солдат, после чего японцы потребовали выдать солдата или же открыть ворота города-крепости Ваньпин, чтобы провести там «поисковую операцию». Сделано это было в ультимативной форме, и китайцы по вполне понятным причинам отказались выполнить условия японцев. Далее дело дошло до перестрелки, причем не только из стрелкового оружия, но и артиллерии. Этот «китайский инцидент» (по терминологии японской пропаганды) привел к полномасштабному вторжению японских войск в Китай и войне, которая продолжалась девять лет[21].
Борьба между СССР, Японией и другими государствами в Азиатско-Тихоокеанском регионе завершилась разгромом Японии в августе-сентябре 1945 года. 14 августа 1945-го император Хирохито в своем радиообращении к гражданам страны заявил о капитуляции Японии. Тогда же было объявлено о прекращении огня (отдельные части Квантунской армии продолжали сопротивление до 7–8 сентября 1945 года). 2 сентября 1945 года на борту американского линкора «Миссури» представителями США, Великобритании, СССР, Франции и Японии был подписан акт о капитуляции японских вооруженных сил. 9 сентября 1945 года китайский военачальник Хэ Инцинь, представлявший одновременно правительство Китайской республики и Союзное командование в Юго-Восточной Азии, принял капитуляцию от командующего японскими войсками в Китае генерала Окамура Ясудзи. Так завершилась Вторая мировая война.
Что же касается советско-китайской границы, то в двух словах ситуация была следующей: на момент окончания Второй мировой войны стороны находились в слишком разных весовых категориях – СССР был в числе трех ведущих стран-победительниц и вершил судьбы послевоенного устройства мира, Китай же, хоть также считался победителем в войне, был тогда, по сути, сферой влияния, которую предстояло разделить между супердержавами. Так что неудивительно, что на Ялтинской конференции (февраль 1945 года), определившей послевоенные границы, в том числе и на Дальнем Востоке, о проблеме границ между СССР и Китаем не было сказано ни единого слова. Китайское (гоминьдановское) правительство подтвердило решения Ялтинской конференции глав правительств СССР, США и Великобритании. 14 августа 1945 года оно подписало советско-китайский Договор о дружбе и союзе, в котором обе стороны условились «о тесном и дружественном сотрудничестве после наступления мира, действовать в соответствии с принципами взаимного уважения суверенитета и территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела». Интересно, что в своей книге «Судьба Китая» Чан Кайши отнес Маньчжурию к «естественным границам Китая» на северо-востоке. То есть лидер гоминьдана не претендовал на советские дальневосточные земли.
Вторая мировая хоть и подошла к концу, но в самом Китае война – гражданская – была в самом разгаре. Противостояние между гоминьданом и КПК вступило в решающую фазу. В 1945 году Красная армия полностью оккупировала Маньчжурию, приняв капитуляцию у большей части Квантунской армии. Советские войска находилась в Маньчжурии вплоть до мая 1946 года. И не просто находились, а активно помогали представителям КПК организовать, обучить и вооружить новые китайские войска. Еще в сентябре 1945 года была начата масштабная переброска вооруженных сил из северного и восточного Китая на северо-восток страны. В итоге, когда войска гоминьдана в апреле 1946 года начали входить в Маньчжурию, то обнаружили там не разрозненные и плохо контролируемые партизанские отряды, а хорошо организованную армию.
Собственно говоря, тенденция постепенного перехода преимущества от гоминьдана к КПК наметилась еще во времена войны с Японией. Это объяснялось и отработанной лидером китайских коммунистов Мао Цзэдуном тактикой партизанской войны, позволявшей успешно оперировать в тылу у противника, и тем, что основные удары японские части наносили по армии Чан Кайши, которая воспринималась японцами как основной противник. Неудивительно, что в конце войны попытки сблизиться с китайскими коммунистами были предприняты со стороны не кого-нибудь, а самих Соединенных Штатов, главного борца с коммунизмом в мире. Видимо, в Белом доме слишком разочаровались в Чан Кайши и его армии, терпящей одно поражение за другим (правда, когда противостояние между КПК и режимом Чан Кайши вошло в решающую фазу, Вашингтон все же встал на сторону гоминьдана, хотя активно в боевые действия не вмешивался).
Во второй половине 1940-х годов состояние всех общественных институтов гоминьдана, включая армию, было критическим. Повсеместно процветала коррупция, действовало право сильного, повсеместными были случаи произвола и насилия по отношению к простым смертным, экономика и финансовая система страны находились в глубоком коллапсе. Всё это способствовало негативному отношению к гоминьдану и распространению симпатий большинства населения, в том числе и интеллигенции, к коммунистам. 19 марта 1947 года армии гоминьдана удалось одержать последнюю значительную победу: ею была захвачена «коммунистическая столица» город Яньань. Всему высшему руководству КПК во главе с Мао Цзэдуном пришлось спасаться бегством. Но главного – уничтожить основные силы коммунистов и захватить их опорные базы – гоминьдановцам добиться не удалось.
В ноябре 1948 года силы коммунистов (так называемая 4-я полевая армия) перешли в активное наступление. Очень быстро им удалось разгромить более 50 дивизий армии гоминьдана, еще 26 дивизий перешли на сторону коммунистов. 22 января 1949 года объединенные вооруженные силы КПК взяли Пекин. 24 апреля 1949 года войска вступили в столицу гоминьдановского Китая – город Нанкин. Само правительство гоминьдана во главе с Чан Кайши еще в феврале переехало на юг страны, в Кантон, а затем вместе с остатками верных ему войск бежало на остров Тайвань. 1 октября 1949-го с ворот Тяньаньмэнь Мао Цзэдун провозгласил образование Китайской Народной Республики. К концу года армия КПК окончательно разбила силы гоминьдана на континенте.
Когда в 1949 году на политической карте мира возникло новое государственное образование – Китайская Народная Республика, первым оно было признано Советским Союзом. Что было вполне закономерно. Пришедшая к власти КПК во главе с Мао Цзэдуном объявила главным приоритетом своей внешней политики дружбу с «большим братом».
Первая половина 1950-х годов стала временем расцвета в отношениях между Советским Союзом и КНР. Уверенность в том, что «русский с китайцем – братья навеки», казалась незыблемой. Появление «советско-китайского монолита» вызвало вполне понятное воодушевление в социалистическом мире и состояние, близкое к панике, в мире капиталистическом. Правда, некоторые специалисты-китаеведы отмечали, что в отношениях между двумя восточными гигантами не все так просто и что существует немало факторов, которые препятствуют сближению. Среди прочего упоминался и фактор неурегулированности границы. Как показали дальнейшие события, эти специалисты были правы.
Впрочем, в самом начале 1950-х годов Мао всячески подчеркивал, что у Китая нет и не может быть каких-либо претензий к «большому северному брату». В отчете ЦК КПК на VII съезде партии он сказал: «Советский Союз первым отказался от неравноправных договоров и заключил с Китаем новые, равноправные договоры». По прибытии в Москву во главе делегации КНР в декабре 1949 года Мао повторил, что после Октябрьской революции 1917 года советское правительство «первым аннулировало неравноправные договоры в отношении Китая, существовавшие во время царской России», то есть те договоры, которые касались вопросов концессий и экстерриториальности.
Надо сказать, что первый визит Мао в Москву в качестве полновластного руководителя Китая был далеко не однозначным. Дело в том, что теплых, доверительных отношений между двумя вождями – Сталиным и Мао – не сложилось. Сталин не доверял Мао, говорят, что однажды даже сравнил его с редиской – «красный снаружи, белый внутри». Глава СССР долго не хотел встречаться с китайцами, мало того, не позволял этого делать другим партийным руководителям. Расстроенный Мао хотел было даже уехать, так и не начав переговоров. Но, видимо, в Кремле решили, что достаточно «промариновали» китайского лидера, и встречи на самом высшем уровне наконец-то начались.
Так или иначе, визит Мао в Москву зимой 1949/50 года был успешным. Несмотря на все сложности, стороны заявили о своей готовности и желании всесторонне развивать отношения. 14 февраля 1950 года СССР и КНР подписали Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи.
Приход к власти в СССР Н. С. Хрущева и взятый им курс на десталинизацию в Советском Союзе поначалу были восприняты в Китае позитивно. Мао, при всех внешних проявлениях «глубочайшего почтения» к «великому вождю СССР» товарищу Сталину, приходилось мириться с положением «младшего брата» и терпеть поучения советских руководителей о том, как правильно нужно вести народ к победе коммунизма. Когда же в 1953 году Сталин умер, Мао уже рассчитывал на иной статус – по его мнению, «младшим» уже был Хрущев, ведь он и по возрасту был моложе китайского руководителя, и «стаж» пребывания у руля государства у него был гораздо меньше. После смерти Сталина Мао, на его взгляд совершенно обоснованно, стал претендовать на роль лидера международного коммунистического движения.
Однако у Никиты Хрущева на этот счет было свое мнение, мнение же китайского руководителя даже по глобальным вопросам его мало интересовало. То, что первый секретарь КПСС начал слишком активно критиковать Сталина и при этом не посоветовался с Мао, китайский лидер воспринял едва ли не как личное оскорбление. Известно его высказывание, что он оценивает деятельность Сталина на 70 % как положительную и только на 30 % – как отрицательную. Кроме того, Мао видел в развенчании культа личности Сталина угрозу своему личному положению как вождя китайской нации. «Алеет восток, солнце встает, в Китае родился Мао Цзэдун…» – под слова гимна китайцы вставали с утра и ложились спать вечером. «Нас вырастил Сталин – на верность народу / На труд и на подвиги нас вдохновил!» – в СССР еще недавно все было похоже. Но теперь все было по-иному. Был ХХ съезд, был доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях». Мао не мог не понимать, что СССР для многих китайцев был примером того, как надо жить, тысячи китайских студентов учились в Советском Союзе и видели, что там происходит. А это значит, что в головах китайцев могло зародиться сомнение и в непогрешимости и мудрости самого Мао…
Первое отчетливо видное облако на, казалось бы, безоблачном небе советско-китайских взаимоотношений пробежало в 1957 году. Связано это было с начавшейся в Китае кампании под лозунгом «Пусть расцветают сто цветов». За год до этого Чжоу Эньлай предложил провести широкую кампанию среди всех интеллектуалов страны, чтобы получить полную картину мнений о политике китайского руководства. Тогда эта идея Мао пришлась по душе – он считал, что коммунистам, чтобы добиться «подлинной диктатуры народной демократии, нужна критика от народа». Поначалу кампания, название которой было взято из классического стихотворения: «Пусть расцветают сто цветов, Пусть соперничают сто школ», развивалась довольно вяло. В феврале 1957-го Мао заявил, что требуется именно критика, и стал критиковать тех, кто не желает подвергнуть здоровой критике центральное правительство и боится этого. И, что называется, прорвало: в адрес Мао и Чжоу пошли миллионы писем, по всей стране стали возникать митинги и стихийные выступления. В итоге все громче и громче зазвучали требования о смене руководства страной и партией. Такая критика, по мнению Мао, уже не была «здоровой», и в июле 1957 года он распорядился свернуть кампанию. Тех, кто еще недавно, поддавшись уговорам, стал резко критиковать партию, начали арестовывать и отправлять в ссылку. Как сама кампания «Пусть расцветают сто цветов», так и ее резкое сворачивание и последствия вызвали недоумение в Кремле. Это было первым серьезным разногласием между китайским и советским руководством.
Примерно в то же время (точнее, немногим ранее) Китай начал так называемую «картографическую агрессию». В учебниках и на картах спорные территории обозначались как принадлежащие Китаю. Например, в «Атласе провинций КНР» граница в районе Хабаровска была показана по северному руслу Амура, а не по южной Амурской протоке, как китайская территория был изображен весь Памир. И это при том, что незадолго до этого, в начале 1950-х годов, советские представители передали КНР топографические карты с обозначением всей линии границы, в том ее виде, как ее понимали в Советском Союзе. И тогда каких-либо возражений с китайской стороны по поводу линии проведения границы не последовало.
Мао Цзэдун
Противоречия нарастали. Амбиции и своеобразные характеры двух лидеров, не терпящих возражений, накладывались на серьезные геополитические и идеологические разногласия между двумя странами. Вектор внешней политики Кремля после марта 1953 года сместился если не кардинально, то достаточно существенно в сторону сотрудничества с Западом. В Москве считали, что две системы вполне могут мирно сосуществовать и сотрудничать на благо друг друга. Стремление снизить ядерную угрозу и снять напряжение нашло свое отражение, например, в предложении Хрущева об одновременном роспуске НАТО и Организации Варшавского договора.
Совсем иной была позиция Пекина и Мао, который постепенно стал иконой леворадикальных сил всего мира. Мао выдвигал идею всеобщей революционной войны с капитализмом и империализмом, по его мнению, спор между двумя системами мог решиться только военным путем. «Если половина человечества окажется уничтоженной, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен», – говорил китайский лидер, подразумевая, что в борьбе с Западом не стоит обращать внимания на большое количество жертв. Он призывал русских при необходимости отступать до Уральских гор, где в борьбу уже вступят китайцы. Хрущев, не особо стесняясь в выражениях, назвал все эти рассуждения Мао «детским лепетом», что, естественно, еще больше ухудшило отношения между двумя лидерами и их странами.
Сильно обиделся Мао на Советский Союз и его лидера в 1959 году, когда СССР фактически отказался поддержать Китай в его конфликте с Индией. Этот конфликт интересен тем, что за десять лет до противостояния на Даманском он достаточно ясно продемонстрировал всю серьезность намерений КНР любыми, в том числе и военными, средствами добиваться возвращения «исконно китайских» территорий. Не исключено, что китайско-индийский конфликт был своего рода «разведкой боем» перед возможной войной с СССР (правда, следует опять же отметить, что в те времена в военно-техническом плане Советский Союз и Индия находились в совершенно разных «весовых категориях»).
Эскалация отношений с Индией проходила, по сути, по тому же сценарию, что и ухудшение отношений с СССР. Индия, только-только получившая независимость, как и Китай, стала претендовать на роль лидера региона и всего движения «молодых», недавно получивших свободу государств. Но, в отличие от Пекина, Дели поддерживал хорошие отношения как с социалистическими, так и с капиталистическими государствами. Такая гибкая политика позволяла Индии добиваться больших успехов в деле укрепления своего влияния, что не нравилось китайским руководителям во главе с Мао.
Предтечей конфликта стала уже известная нам «картографическая агрессия», когда на китайских картах и в учебниках принадлежащие Индии территории обозначались как собственность Китая. Затем были обмен нотами протеста, гневные публикации в прессе, мелкие стычки на границе. Наконец 23 января 1959 года Чжоу Эньлай впервые официально заявил, что «индийско-китайская граница никогда не была формально определена, что не существует никаких договоров и соглашений, подписанных центральным правительством Китая и правительством Индии, относительно границы между двумя странами».
Одним из главных объектов спора между двумя государствами стала дорога, проходившая через плато Аксайчин в индийском штате Джамму и Кашмир. Эта трасса, соединявшая Тибет с китайской провинцией Синьцзян, имела огромное стратегическое значение для КНР. Пекин пытался закрепить всю линию прохождения дороги за собой, что, естественно, не вызывало восторга в Дели.
Масла в огонь подлило и восстание в Тибете в марте 1959 года, жестоко подавленное китайскими войсками. Духовный и политический (до присоединения Тибета к Китаю) лидер Тибета Далай-лама бежал в Индию. Вскоре после этого КНР предъявила претензии на плато Аксайчин, ряд других территорий в районах горных перевалов и всю восточную часть индийской территории, прилегающую к границе Китая от Бирмы до Бутана. Летом перестрелки на границе переросли в серьезные столкновения между регулярными частями китайской и индийской армий.
В этой ситуации в трудном положении оказался и Советский Союз, ведь обе стороны конфликта пока еще считались союзниками СССР. В Кремле заняли нейтральную (и, по большому счету, единственно правильную в сложившейся обстановке) позицию: в заявлении ТАСС от 9 сентября 1959 года советское правительство просто призвало Дели и Пекин к
мирному урегулированию спора. Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру назвал это заявление справедливым, в Пекине же посчитали, что такая позиция является нарушением заключенного в 1950 году «Большого» советско-китайского договора[22].
К началу 1960-х годов отношения между СССР и Китаем становились уже не просто прохладными, а все сильнее и сильнее переходили в состояние самой настоящей «холодной войны». Никита Хрущев начал открыто выступать против Китая и его руководства, подвергнув критике народные коммуны, политику «Большого скачка» (попытку Мао на основе марксистской теории достичь экономического роста путем резкой коллективизации и объединения населения в коммуны; она, по сути, закончилась грандиозной катастрофой для китайской экономики) и «чванливых руководителей, имеющихся в социалистическом лагере». Пекин ответил опубликованной 14 апреля 1960 года в журнале «Хунци» теоретической статьей под названием «Да здравствует ленинизм!», приуроченной к девяностолетию со дня рождения Ленина, в которой, среди прочего, содержались подробные обвинения в адрес внешнеполитического курса СССР.
В том же, 1960 году Советский Союз отозвал всех своих советников и специалистов, помогавших развивать народное хозяйство Китая (на тот момент их насчитывалось около 1600). В Кремле этот шаг мотивировали тем, что в КНР развернулась «антисоветская кампания, что условия для наших специалистов в Китае стали невыносимыми». Пошел и обратный процесс – из Союза на родину стали принудительно возвращаться учившиеся в советских университетах и институтах китайские студенты.
С 1960 года стала обостряться и обстановка на границе между двумя государствами. 7520 километров советско-китайской границы стали превращаться в зону постоянной напряженности. Мелкие переходы границы с китайской стороны начались еще с середины 1950-х, а первый крупный инцидент произошел летом 1960 года. В районе перевала Буз-Айгыр в Киргизии группа китайских граждан (по национальности – киргизов), выпасавших отару овец, совершила переход на территорию СССР. В ответ на требования советских пограничников покинуть территорию Союза они заявили, что находятся в этом районе по указанию своего руководства и что это не советская, а китайская территория. Спор и обмен нотами продолжался до октября, когда из-за наступивших холодов китайские скотоводы покинули этот участок. Оказалось, что СССР и Китай по-разному понимают принадлежность этого участка и линию прохождения границы, но выразили готовность провести консультации по этому вопросу. Выступая на пресс-конференции в столице Непала Катманду и отвечая на вопрос о наличии спорных участков на советско-китайской границе, премьер Госсовета Чжоу Эньлай заметил: «На картах есть незначительные расхождения. Но их очень легко решить мирным путем…»
Действительно, тогда казалось, что, несмотря на все разногласия, СССР и Китаю все же удастся без особых проблем прийти к компромиссу. Обе стороны предпринимали определенные шаги в этом направлении. Осенью 1960 года по указу Политбюро ЦК КПСС была создана межведомственная комиссия из представителей МИДа, КГБ и Министерства обороны с целью подбора и изучения договорных актов по границе с КНР, на основе которых она могла сделать доклад политическому руководству страны.
Изучив соответствующие документы, комиссия в своем заключении отметила, что, за исключением участка на Памире южнее перевала Уз-Бель, вся пограничная линия советско-китайской границы определена договорами. При этом было указано, что в договорах описание местности, по которой проходит граница, имеет недостаточно конкретный характер, а карты, прилагаемые к договорным актам, составлены примитивно и имеют слишком мелкий масштаб. По состоянию на 1960 год из 141 необходимого погранзнака в нормальном состоянии находились 40, в разрушенном виде – 77, а 24 знака вообще отсутствовали на местности. То есть как договорные документы, так и состояние границы не давали полного и четкого представления о пограничной линии.
По мнению членов комиссии, на границе было 26 участков, которые могли стать предметом переговоров с китайской стороной. Из них в половине случаев имелись серьезные расхождения в картах сторон, а еще в половине не было проведено четкого распределения островов на реках Амур и Уссури. В том числе и Даманского… И еще один момент, имеющий непосредственное отношение к конфликту вокруг Даманского. Комиссия, в случае проведения переговоров по поводу границы, предлагала проводить ее не по берегам рек, а по линии середины главного фарватера на судоходных реках и по линии середины реки на несудоходных реках. То есть не так, как она была обозначена красной линией на той самой карте, прилагавшейся к Пекинскому договору 1860 года, по которой граница шла по китайскому берегу. Из этого следовало, что если бы на возможных переговорах советская сторона следовала этим рекомендациям, то многие острова, в том числе и Даманский, должны были отойти Китаю. Значит, если бы так случилось, то получается, что для конфликта 1969 года уже просто не было бы повода? Конечно, не все так просто. Но так или иначе, работа межведомственной комиссии закончилась ничем, и никаких «оргвыводов» по поводу границы с Китаем не последовало. Было указано, что «в данный момент предлагать проведение демаркации и редемаркации границы нецелесообразно по политическим мотивам», и поэтому комиссия ограничилась представлением материалов на рассмотрение правительства на случай проявления китайской стороной соответствующей инициативы.
Еще одна попытка разобраться с пограничной проблемой была предпринята в сентябре 1961 года. МИД, КГБ и Министерство обороны СССР подготовили и внесли на рассмотрение руководства страны предложения по пограничным вопросам с Китаем, суть которых состояла в том, чтобы попытаться выяснить мнения китайской стороны относительно проведения переговоров об уточнении прохождения пограничной линии на отдельных ее участках. И прежде всего упоминались те участки, где, как показывали события, нерешенность пограничных вопросов могла стать предметом трений между СССР и КНР.
Почему же докладу комиссии не был дан ход? Этот вопрос остается одной из самых главных загадок, касающихся событий вокруг Даманского и вообще отношений между СССР и Китаем в 1960—1970-х годах. Объяснений этому может быть несколько. Во-первых, в Кремле могли опасаться (и, учитывая характер и амбиции Мао, небезосновательно), что Китай, получив некоторую часть спорных территорий, на этом не остановится и будет только наращивать свои требования. Во-вторых, необходимо учитывать и личные отношения между лидерами стран, понятно, что неуступчивый (если не сказать упертый) Хрущев не хотел даже в мелочах поступаться Мао, с которым у него были давние споры.
Так или иначе, тогда, в 1960-м, проблема решена не была. Меж тем обстановка на границе продолжала ухудшаться. Если в 1960 году количество незаконных переходов со стороны Китая и других инцидентов составило чуть более 100, то в 1962-м – уже свыше 5 тысяч. Китайские граждане, отдельные военнослужащие и даже группы военнослужащих демонстративно нарушали границу, провоцировали советских пограничников на силовой отпор. Было очевидно, что действия эти – спланированы и носят организованный характер.
Были переходы и несколько другого рода. Весной 1962 года более 60 тысяч уйгуров, казахов и представителей других некитайских национальностей, спасаясь от притеснений со стороны китайских властей, бежали из Синьцзян-Уйгурского автономного округа на территорию Казахстана и среднеазиатских республик. Естественно, тот факт, что советские власти в данном случае не препятствовали переходу и позволили беглецам обустроиться на советской территории, вызвал резкое негодование в Пекине. Китайская пропаганда характеризовала эти события как вмешательство во внутренние дела Китая, а Москва была обвинена в подстрекательстве массового бегства уйгуров и казахов из Синьцзяна.
Определенную надежду на улучшение ситуации на границе дала осень 1963 года. В октябре этого года советские власти, идя навстречу хозяйственным интересам жителей приграничных районов, выразила готовность разрешать китайским гражданам, при соблюдении необходимых условий, переход на советские острова, а также судоходство и лов рыбы в некоторых районах рек Амур и Уссури до середины этих рек.
А в следующем месяце Советский Союз и Китай договорились провести переговоры по пограничным вопросам на уровне заместителей министров. Эти переговоры начались 25 февраля 1964 года в Пекине. Китай представлял заместитель министра иностранных дел КНР Цзэн Юнцюань, его заместителем был заведующий отделом МИД КНР Юй Чжань. Главой советской делегации был назначен командующий пограничными войсками СССР генерал-полковник Павел Зырянов. Китайцев, скажем так, «не совсем верно информировали», сказав, что он имеет ранг заместителя министра, хотя это и не соответствовало действительности. Впоследствии участники тех переговоров объясняли это тем, что советская сторона видела основной их смысл в уточнении прохождения линии границы, поэтому и было целесообразно поручить дело специалисту-пограничнику. Заместителем Зырянова был советник-посланник посольства СССР в КНР И. С. Щербаков.
С самого начала переговоров стало ясно, что стороны по-разному видят их цели и задачи. О понимании ситуации советской стороной мы только что упоминали. Руководители же китайской делегации говорили, что задачей консультаций является вопрос о советско-китайской границе вообще, т. е. проблема границы между двумя странами в целом.
Китайская позиция на этих переговорах сводилась к трем пунктам:
1. Основой для переговоров должны служить только договоры.
2. На переговорах должна быть рассмотрена вся граница, а не только ее отдельные участки.
3. В результате переговоров должен быть заключен новый договор со ссылкой на существующие договоры, которые следует квалифицировать как неравноправные.
Первый пункт у представителей СССР принципиальных возражений не вызывал, более того, этот пункт советская сторона пыталась использовать как аргументацию своей позиции о незыблемости существующей границы: «Мы говорим, – отмечал глава советской делегации П. И. Зырянов, – что нынешняя граница сложилась исторически и закреплена самой жизнью, а договоры о границе являются основой – и это, по существу, признается и китайской стороной – для определения прохождения советско-китайской пограничной линии».
Подобная тактика воспринималась китайцами довольно-таки остро, если не сказать болезненно. «Что вы подразумеваете под исторически сложившейся пограничной линией? – спрашивал глава китайской делегации Цзэн Юнцюань. – Имеете ли вы в виду линию, сложившуюся в ХVII или ХVIII веке, или же линию, сложившуюся за минуту до вашего выступления? На тех участках, где вы не перешли определенной договорами пограничной линии, вы, видимо, не будете возражать против того, чтобы действовать в соответствии с договорами, а на тех участках, где вы перешли определенную договорами пограничную линию, вы будете настаивать на том, чтобы вопрос разрешался в соответствии с “фактически охраняемой линией”».
Как видим, позиция Китая в данном случае была, как минимум, ничуть не менее аргументированней позиции советской стороны. Далее Цзэн Юнцюань отмечал, что «фактически охраняемая, исторически сложившаяся линия границы» появилась, когда на огромной границе Китая и СССР было рассредоточено не многим более 200 китайских пограничников и советская сторона посылала войска «куда заблагорассудится».
Несмотря на подобные заявления и разногласия, переговоры шли достаточно успешно. Вскоре в Москве, более детально изучив представленные топографические карты, пришли к выводу, что имеется возможность рассмотреть линию прохождения границы на всем ее протяжении, а не только на отдельных участках. Что, как легко заметить, совпадало со вторым пунктом консолидированной позиции китайской делегации. В связи с этим из Москвы руководителям советской делегации в Пекине пришло указание подтвердить линию прохождения границы на участках, где стороны понимают ее одинаково, и обсудить вопросы об уточнении линии границы и попытаться прийти к компромиссу там, где имеются различия в понимании ее прохождения.
Обсуждение в подобном формате продолжалось более двух с месяцев. В результате было в целом завершено согласование линии границы на всей ее восточной части. Исключение составлял участок возле слияния рек Амур и Уссури – здесь китайцы настаивали на передаче Китаю островов Тарабаров и Большой Уссурийский, а советские представители считали, что граница должна проходить по протоке
Казакевичева, как было предусмотрено договорными документами. Но это, по большому счету, были частности, главное, что было движение навстречу друг другу. По согласованным участкам были подготовлены три проекта соглашения рабочей группы, с приложением топографического описания прохождения границы, также были отработаны карты, на которых обе стороны согласовали делимитированную линию границы. И еще один очень важный момент: кроме прочего, из Москвы пришло личное указание Хрущева пойти на изменение некоторых положений договоров о границе и провести линию границы по фарватеру судоходных рек и по середине несудоходных рек.
Момент действительно очень важный – получается, что Советский Союз соглашался перенести границу на реках и, соответственно, отдать КНР часть приграничных островов. Опять же, получается, что была бы устранена причина, которая в 1969-м привела к вооруженному конфликту между двумя государствами… Мы уже второй раз констатируем это, но, как знаем, конфликт все-таки имел место. Почему же так произошло?
Летом 1964-го свое слово сказал Мао. Слово, которое серьезно подорвало все успехи, достигнутые на пограничных переговорах. 10 июля 1964 года китайский лидер встречался с главой делегации Японской социалистической партии Коцзо Сасаки, парламентариями Тосио Курода и Каненуцу Хососеко, а также с руководителем делегации Японской социалистической партии района Хоккайдо Тетцуо Ара. Среди прочего, Тетцуо Ара задал такой вопрос: «…на севере, недалеко от Хоккайдо, где я живу, имеются Курильские острова, которые оккупированы Советским Союзом. С нашей точки зрения, они именно оккупированы. Говорят, что Курильские острова были переданы Советскому Союзу на основании Потсдамской декларации, в которой мы не участвовали. Мы в течение длительного времени обращаемся к Советскому Союзу с требованиями о возвращении, но никаких результатов нет. Очень хотел бы узнать мнение председателя Мао по данному вопросу».
Ответ Мао был следующим: «Советский Союз захватил слишком много земель. На Ялтинской конференции Монголии номинально предоставили независимость, номинально отрезали ее от Китая. Фактически же она находится под контролем Советского Союза. (Далее Мао упоминает о других территориальных захватах СССР, в частности в Польше, Румынии, Германии, Финляндии и др.) Они отрезали все, что можно было отрезать. Некоторые говорят, что в придачу они хотят отрезать еще китайские Синьцзян и Хэйлунцзян. Они нарастили военную мощь на границе с нами. Я считаю, что все это не нужно было отрезать. У Советского Союза и без того территория уже слишком большая, более 20 млн км2. Население же составляет лишь 200 млн. У вас, японцев, население составляет более 100 млн, а площадь территории – лишь 370 тыс. км2. Более 100 лет назад они отрезали земли к востоку от Байкала, включая и Боли и Хайшэньвэй[23] и полуостров Камчатка. Этот счет не погашен, мы еще не рассчитались с ними по этому счету (выделено мной. – Авт.). Поэтому, что касается ваших Курильских островов, то для нас нет никакой проблемы с тем, чтобы вернуть их вам».
Почему же Мао, прекрасно зная о прогрессе на переговорах, сделал явно провокационный шаг? Этот вопрос также является одной из загадок советско-китайских взаимоотношений периода 1960-х годов. Вряд ли Мао сомневался в том, что беседа с японской делегацией останется частным разговором, скорее наоборот, он прекрасно понимал, что это его заявление немедленно станет достоянием гласности.
Некоторые эксперты полагают, что прогресс на переговорах и, соответственно, спокойная граница, Мао, в общем-то, были не выгодны. Многочисленные кампании вроде «Большого скачка» заканчивались провалами, экономика Китая никак не хотела подчиняться марксистским теориям, жизнь простых китайцев лучше не становилась. А тут под боком – страна, к которой можно предъявить территориальные притязания (и, по крайней мере отчасти, справедливые). А, как известно, претензии на чужую территорию во все времена были прекрасным способом создания образа врага и отвлечения населения от внутренних проблем.
Не исключено также, что этот шаг был частью политики Мао по усилению своего влияния и лидерства в социалистическом мире. В этом плане успех на переговорах и уступка Советским Союзом незначительной части своей территории пошли бы скорее на пользу Москве, показав миролюбивый характер советского руководства. Мао, получается, в таком случае проигрывал.
Вполне возможно, что китайский лидер просто рассчитывал таким способом надавить на Кремль, чтобы тот стал сговорчивее на переговорах по границе. Однако эффект был обратным. Позиция Москвы стала очень жесткой, и с середины июля переговорный процесс окончательно застопорился. Да и в мире реакция на подобные заявления была скорее не на пользу Китая. Одно дело – разногласия по поводу демаркации границы, и совсем другое – уже не завуалированные, а совершенно ясные территориальные претензии «на сумму» в полтора миллиона квадратных километров, которые предъявляются к одной ядерной державе со стороны другой, уже «почти ядерной» державы. Первое успешное ядерное испытание Китай произвел 16 октября 1964 года. Когда это произошло, было официально заявлено, что это сделано «во имя защиты суверенитета, против угроз США и великодержавности СССР».
Но даже ощущая близость «ядерного статуса», Мао, очевидно, понимал, что тягаться с Советским Союзом в том, что касается возможной ядерной войны (а таковая, если бы вопрос о масштабных территориальных притязаниях развивался и дальше, была вполне реальной) Китаю пока не под силу. В Москве, как мы уже говорили, заявлений из Пекина не испугались, а, наоборот, еще более ужесточили свою позицию. «Правда» и другие советские средства массовой информации развернули мощнейшую пропагандистскую кампанию по осуждению заявлений Мао.
10 сентября 1964-го в беседе с главой французской технической выставки в Пекине Ж. Пике Мао, в ответ на очередной вопрос о территориальных претензиях Китая к СССР, сказал следующее: «Я ведь не говорил, что более миллиона квадратных километров непременно нужно возвратить Китаю. Я только сказал, что было такое дело. Это были неравноправные договоры, принятие которых было навязано Китаю. А еще была Монголия, в отношении которой Китай также заставили принять решение. Я еще много говорил о подобных проблемах…»
Очевидно, что в этом заявлении Мао перевел свои «территориальные запросы» из политической в некую историческую плоскость. Однако в Кремле не собирались пока вникать в такие тонкости. Мао беседует с японскими парламентариями и предъявляет территориальные претензии к СССР? Что ж, с японскими депутатами парламента может встретиться и Никита Сергеевич Хрущев. И нет ничего удивительного, что в беседе с японцами советский лидер, так же как и его китайский коллега-соперник, затронул тему границы между СССР и Китаем. Высказывания Хрущева по этому поводу были очень жесткими. «Границы СССР священны, и тот, кто рискнет нарушить их, получит решительный отпор представителей всех народов Советского Союза», – кому и по какому поводу отвечал таким образом Никита Сергеевич, догадаться не сложно. «Китайские императоры прошлого были еще большими захватчиками, чем русские цари. Они оккупировали Монголию, Тибет и Китайский Туркестан» – еще один более чем прозрачный намек.
Новое заявление со стороны Китая последовало 6 октября 1964-го. На этот раз по пограничной проблеме высказался премьер Госсовета Чжоу Эньлай. Во время встречи с премьер-министром Румынии Г. Маурой он сказал следующее:
«Переговоры шли полгода. Мы выдвинули три принципиальных подхода к пограничным переговорам. Затем еще выдвинули три конкретных предложения. Три наших принципа были следующие:
1. Подписанный с царской Россией до XIX в. Нерчинский договор, исходя из тогдашних обстоятельств, нельзя считать неравноправным договором. Те договоры, которые царская Россия после середины XIX века навязала китайской династии Цин, являются неравноправными договорами. Что касается границы, определенной этими договорами, то мы не требуем ее изменять. Мы также не выдвигаем территориальных претензий.
2. Принцип проведения пограничных переговоров должен состоять в том, чтобы, взяв за основу первоначально имевшиеся договоры, посмотреть, в каких местах та или другая сторона вышла за пределы линии границы, определенной этими договорами, и дополнительно заняла некоторые участки. В таких случаях придется возвратить земли. Если проводить пограничную линию в соответствии с таким принципом, то обеим сторонам придется что-то отдать и что-то приобрести, придется провести упорядочение.
3. Основываясь на неравноправных договорах прошлого, нужно полностью демаркировать пограничную линию на всей протяженности. После внесения некоторых надлежащих изменений, необходимо заключить новый договор на замену старым договорам. Таким образом, эти неравноправные договоры более не будут существовать…» С учетом предыдущей, острейшей полемики, слова «мы… не выдвигаем территориальных претензий» и «…обеим сторонам придется что-то отдать и что-то приобрести» были явной попыткой поиска путей примирения. Конечно, в Китае явно ждали ответа Кремля на слова Чжоу. Но в Москве в тот момент были заняты другими проблемами…
Смена власти в СССР в середине октября 1964 года – тема, безусловно, интересная и по-своему загадочная. Но мы подробно останавливаться на ней не будем, а коснемся лишь того, как приход к власти Леонида Брежнева сказался на советско-китайских отношениях. Была ли надежда на то, что отставка Хрущева, у которого явно не сложились отношения с Мао, может в итоге привести к улучшению отношений между СССР и Китаем? Конечно, была. Советский Союз в одностороннем порядке предпринял целый ряд шагов, которые должны были продемонстрировать Пекину готовность к нормализации двусторонних отношений. Советские партийные издания на время прекратили публичную полемику с КПК и критику курса китайского руководства. Однако на состоявшихся встречах партийно-политического руководства двух стран Брежнев и другие руководители СССР фактически подтвердили свою приверженность политической линии, выработанной в период с ХХ по ХХII съезд КПСС. В том числе и в тех вопросах, которые непосредственно касались взаимоотношений с Китаем.
Мао Цзэдуна такой вариант развития событий явно не устраивал. Он совсем не был настроен идти на компромисс, полемика и споры между КПСС и КПК снова возобновились, причем еще в более ост рой форме. Одной из последних попыток найти согласие было письмо, направленное ЦК КПСС в адрес ЦК КПК 28 ноября 1965 года. В нем, не затрагивая вопросов идеологического порядка, была изложена программа экономического сотрудничества между двумя странами. Но ответное письмо ЦК КПК шансов на примирение не оставляло. Это письмо посол КНР в Москве Пань Цзыли официально передал 7 января 1966 года советской стороне. В нем было сказано: «Если вы хотите, чтобы мы и все другие марксисты-ленинцы перестали разоблачать вас и вести с вами борьбу, то единственное средство для этого: по-настоящему осознать свои заблуждения, полностью покончить с ревизионистскими и раскольническими ошибками, допущенными вами за период после XX и XXII съездов КПСС и после ухода Хрущева с руководящих постов, и вернуться на путь марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма. Никаким подштопыванием делу не поможешь».
Окончательно разрыв был оформлен весной 1966 года. 22 марта в своем официальном письме в адрес ЦК КПСС руководители Китая заявили о своем отказе прислать делегацию на XXIII съезд КПСС. Это было уже открытое оскорбление, ведь какими бы ни были разногласия, подобный отказ означал одно – КПСС и КПК становились врагами.
В это время в Китае начиналась «культурная революция». Мы, опять же, не будем подробно останавливаться на этом, безусловно, важном периоде в истории КНР. Отметим разве, что даже ярые поклонники Мао (а таковых и сейчас немало как в самом Китае, так и за его пределами) называют «культурную революцию» «временем ошибок». Уже в 1981 году в специальном постановлении Пленума ЦК КПК под названием «Решение ЦК КПК по некоторым вопросам истории партии со времени образования КНР» говорится: «“Культурная революция” не была и не может быть революцией или социальным прогрессом в каком бы то ни было смысле… она была смутой, вызванной сверху по вине руководителя и использованной контрреволюционными группировками, смутой, которая принесла серьезные бедствия партии, государству и всему многонациональному народу».
Для нас же, с точки зрения предыстории конфликта на острове Даманском, важен тот факт, что в это время китайская пропаганда окончательно сделала Советский Союз главным врагом «революционного Китая». Если до этого, несмотря на все разногласия, полемика все же была полемикой, то с началом «культурной революции» все, что было связано с СССР, было объявлено враждебным Китаю, и все, кто с уважением относился к Советскому Союзу, объявлялись врагами китайского народа. «Люди всего мира, объединяйтесь для свержения американского империализма! Долой советский ревизионизм! Долой реакционеров всех стран!» – гласил один из самых известных агитационных плакатов тех времен. И это было еще не все. На другом плакате, под воззванием «Долой советский ревизионизм!», подпись гласила: «Разобьем собачью голову Брежневу! Разобьем собачью голову Косыгина!»
С началом нового, 1967 года Китай вступил на путь откровенного провоцирования Советского Союза. «Китайские граждане, в том числе находящиеся в Москве проездом, и сопровождающие их сотрудники посольства, грубо нарушая установленные и известные всем правила посещения Мавзолея, создали беспорядок, применяя физические действия, грубо оттесняли других посетителей, не давали им возможности пройти в Мавзолей, сопровождая свои действия выкриками, шумом, пением и другими непристойными провокационными действиями и дикими выходками. Только присутствие при этом случае представителей охраны общественного порядка дало возможность предотвратить то, чтобы распоясавшаяся группа китайских граждан не получила по заслугам от советских людей, справедливо возмущенных подобным поведением указанных лиц у этого святого для каждого советского человека места». Так заместитель министра иностранных дел СССР Н. П. Фирюбин описывал инцидент, имевший место на Красной площади в Москве 25 января 1967 года, в своем заявлении, направленном на имя временного поверенного в делах КНР в СССР Ань Чжиюаня.
Уже на следующий день после событий в Москве советское посольство в Пекине было фактически блокировано толпами хунвейбинов. Служебные машины посольства с трудом могли въехать на территорию посольства и выехать, по ним били палками и обливали краской. Те же, кто пришел к посольству пешком, вообще были лишены возможности пройти на его территорию.
Обеспокоенность по поводу происходящего вокруг посольства вышла уже на высший уровень. В официальном письме Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина Премьеру Госсовета КНР Чжоу Эньлаю от 2 февраля 1967 г. ситуация описывалась следующим образом:
«У советского посольства днем и ночью происходят сборища, организуются демонстрации и шествия, носящие резко выраженный злобный антисоветский характер. Демонстрации сопровождаются грубой бранью в адрес Советского Союза и советского народа, выкрикиваются угрозы «свергнуть» советское правительство и «расправиться» с государственными и политическими деятелями СССР.
Бесчинствующие элементы устраивают дикие оргии с кострами, на которых сжигаются изображения советских людей. На территорию посольства бросают разные горящие предметы, создающие опасность пожара. Все это напоминает сборища куклуксклановцев, которых все честные люди заклеймили как носителей крайней реакции и мракобесия.
Дело доходит до того, что распоясавшиеся хулиганы грубо нарушают территориальную неприкосновенность посольства, а право на такую неприкосновенность признается с давних времен и является твердо установившейся нормой в отношениях между государствами. Участники оргий забираются на крыши посольских помещений, развешивают во дворе посольства листовки с оскорбительными непристойными надписями и призывами к расправе, глумятся над государственной эмблемой Советского Союза.
Посольство и Торгпредство СССР в Пекине полностью блокированы. При выезде в город или даже подходе к ограде посольства советских людей по служебным делам со стороны участников антисоветских демонстраций им не только наносятся всяческие оскорбления, но и предпринимаются попытки физической расправы с ними. Имеются случаи нанесения телесных повреждений сотрудникам советских учреждений. Для того чтобы создать затруднения в питании, отоплении и удовлетворении других бытовых нужд сотрудников советских учреждений, 26 января был отозван с работы китайский персонал, обслуживающий посольство. Вокруг посольства, вдоль жилых домов через каждые сорок метров установлены мощные громкоговорители, из которых круглосуточно несется оглушительный свист и гул, что лишает сотрудников сна и отдыха. От этих изуверских действий особенно страдают женщины и дети, среди которых возникли случаи серьезных заболеваний».
Это и подобные заявления особого воздействия на китайские власти практически не оказывали. Массовые акции возле посольства продолжались всю весну и лето 1967 года, а 17 августа бесчинствующая толпа ворвалась на территорию посольства и, угрожая физической расправой персоналу, учинила погром в помещении консульского отдела. И это был далеко не единичный случай.
Естественно, что общее состояние советско-китайских отношений отражалось и на ситуации на границе между двумя странами. Стороны наращивали военное присутствие, например, в 1967 году в приграничные районы были переведены 22 китайские дивизии. Уже в феврале того же, 1967 года с китайской стороны было заявлено, что «кроме большой войны существуют пограничные войны» и что «пограничная война между Китаем и СССР начнется раньше, чем война с США». Причем принадлежали эти слова человеку, который считался «умеренным», настроенным на поиски компромисса с Советским Союзом – Чжоу Эньлаю. Вопрос о возможности войны с Китаем задавался и советским руководителям. Например, в феврале 1967 года во время пресс-конференции в Лондоне корреспондент западногерманского информационного агентства прямо спросил у Алексея Косыгина, будет ли СССР воевать с Китаем. «Что касается возможности вооруженного конфликта, то я не вижу причин для такого конфликта», – ответил Алексей Николаевич, очевидно, прекрасно понимая, что все обстоит как раз наоборот.
В этом убеждает хотя бы принятое еще 4 февраля 1967 года постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об усилении охраны государственной границы СССР с Китайской Народной Республикой». В исполнение этого постановления в 1967–1969 годах были сформированы Забайкальский пограничный округ, 7 пограничных отрядов, 3 отдельных дивизионов сторожевых кораблей и катеров, 126 пограничных застав, 8 маневренных групп. Минобороны СССР передало пограничным войскам 8 бронекатеров, 680 кадровых офицеров, 3000 сержантов и солдат, дополнительно было призвано 10 500 человек. Плотность охраны границы с КНР была увеличена в 5 раз – с 0,8 чел./км (1965 г.) до 4 чел./км.
Как свидетельствуют некоторые источники, за четыре с половиной года, с октября 1964 года по март 1969-го, на советско-китайской границе было зафиксировано около 4200 разного рода и масштаба пограничных конфликтов. Со стороны Китая было проведено несколько «репетиций» и «прелюдий» главного «представления» – вторжения на Даманский в марте 1969-го. Одним из самых масштабных стал инцидент на острове Киркинский (на реке Уссури), произошедший в самом начале 1968 года.
«В первых числах января группы нарушителей границы, специально доставляемые в район острова Киркинский на грузовых автомашинах, многократно вторгались на остров и по льду на советскую часть реки Уссури, применяя при этом физическое насилие в отношении советских пограничников, которые останавливали нарушителей границы и предлагали им покинуть советскую территорию. Провокационные вторжения в пределы СССР и нападения провокаторов на советских пограничников заранее планируются китайскими властями. На это указывает такой факт. 4 января на китайский берег против упомянутого острова были привезены в большом количестве ломы, колья. На другой день, 5 января из города Жаохэ к острову Киркинский колоннами военных автомашин были доставлены свыше 500 переодетых китайских военнослужащих, которые, вооружившись этими ломами и кольями, организованно большими группами вышли на лед советской части реки Уссури. Применяя физическое насилие и нанося словесные оскорбления небольшой группе советских пограничников, они пытались заставить их уйти с данного участка территории СССР.
Вторгшиеся в пределы Советского Союза группы провокаторов не раз, в частности, 2 и 5 января, окружали бронетранспортеры, доставлявшие советских пограничников в район острова Киркинский. С применением ломов и других металлических предметов они разбивали фары, смотровые стеклоблоки и стоп-сигналы, старались вывести эти машины из строя, обливали их химической жидкостью, обсыпали едким пылевидным веществом, ослеплявшим водителей.
А. Косыгин на встрече с Президентом США Л. Джонсоном. 1967 г.
Систематическое провоцирование китайскими властями инцидентов в районе советского острова Киркинский свидетельствует о том, что эти действия являются преднамеренными и преследующими цель дальнейшего обострения обстановки в указанном районе советско-китайской границы…»
Так о событиях на острове Киркинском говорилось в специальной ноте МИД СССР от 9 января 1968 года. На самом деле такие жесткие стычки происходили не так часто, а вот стычки «стенка на стенку» – чуть ли не ежедневно. Герой Советского Союза Виталий Бубенин, в те годы возглавлявший 1-ю пограничную заставу «Кулебякины сопки» 57-го Иманского пограничного отряда Тихоокеанского пограничного округа (впоследствии он дослужился до звания генерал-майора, в 1974 году стал первым командиром легендарного отряда «Альфа»), вспоминал о методах борьбы с нарушителями: «Чтобы обезопасить личный состав и уменьшить риск травмирования при силовом контакте, мы стали применять рогатины и дубины. Солдаты с большим удовольствием и рвением выполнили мою команду по подготовке нового и одновременно самого древнего оружия первобытного человека. У каждого солдата была своя собственная – из дуба или черной березы, с любовью обструганная и отшлифованная. А на рукоятке привязан темляк, чтобы не вылетела из рук. Хранились они в пирамиде вместе с оружием. Так что по тревоге солдат брал автомат и прихватывал дубину. А как групповое оружие использовали рогатины…
Они нас поначалу здорово выручали. Когда китайцы перли на нас стеной, мы просто выставляли рогатины вперед… не допуская контакта, отбрасывали их назад. Солдатам это очень нравилось. Ну а если какой смельчак все же прорывался, то, извините, добровольно нарывался на дубину.
…Таким нехитрым образом мы исключали непосредственный контакт с провокаторами. Тем более не раз отмечали, что некоторые из них носили ножи на поясе под верхней одеждой, и нарваться на него было очень даже просто».
По итогам 1968 года начальник Тихоокеанского пограничного округа генерал-лейтенант В. Лобанов докладывал высшему руководству: «На границе, проходящей по реке Уссури, в 1968 году пресечено более 100 провокаций, в которых участвовало 2000 китайцев. По существу, все это происходило на участках двух погранзастав на правом фланге отряда».
Правда, объективности ради следует отметить, что в сообщениях китайских источников акцент был поставлен на другой стороне. Когда в январе 1968 года советские погранотряды использовали бронемашины для вытеснения китайских граждан со спорных территорий и при этом было задавлено четыре человека, то граждане эти назывались «мирными и местными», действия же советских солдат расценивались как «жестокие». Если верить информации, почерпнутой из китайских газет той поры, то выходило, что мирные китайские граждане пытались вести хозяйственную деятельность, причем на китайской же территории, а советские пограничники избивали их теми самыми дубинами и рогатинами, о которых генерал-майор Бубенин говорил как исключительно о способе обороны. С точки зрения объективного исследования, имеем ли мы право однозначно принимать чью-либо сторону и утверждать, что есть правда, а что ложь? Очевидно, нет, особенно учитывая то, что как в СССР, так и в Китае пресса и другие источники были полностью подконтрольны власти и отнюдь не стремились (точнее, не могли стремиться) к объективному освещению событий. Вряд ли стоит рассчитывать и на полную беспристрастность непосредственных участников тех событий, хотя, конечно, их свидетельства являются наиболее ценным источником информации по данному вопросу. Именно поэтому события, предшествовавшие конфликту на Даманском, впрочем, как и сам конфликт, до сих пор являются загадкой, разгадать которую отнюдь не просто.
Прежде чем непосредственно приступить к изложению событий марта 1969 года, остановимся на том, что же представлял собой «главный виновник» конфликта – остров Даманский. Итак, Даманский, или, на китайском, Чжэньбао, необитаемый остров площадью 0,74 км2 на реке Уссури, в 230 км южнее Хабаровска и в 35 км западнее города Лучегорска. Остров находился рядом с китайским берегом, до которого было около 45 м, тогда как расстояние до советского берега Уссури составляло 120 м. Однако, как мы уже упоминали, согласно Пекинскому договору 1860 года и прилагающимся к нему картам, линия границы между двумя государствами была проведена по китайскому берегу, и Даманский считался собственностью Российской империи, а затем Советского Союза.
В те годы, когда СССР и КНР были друзьями и союзниками, проблем с островом не было никаких. Советские пограничники беспрепятственно пропускали на Даманский китайских граждан, где те занимались обычной хозяйственной деятельностью, пасли скот, заготавливали сено, ловили рыбу и т. д. Однако когда дружба сменилась враждой, изменилась и ситуация вокруг острова.
Начиная с 1968 года стычки на Даманском, как и на других приграничных островах, стали обыденным делом. «Большинство стычек с применением физической силы заканчивалось победой более крупных и сильных советских солдат, которые выбивали пограничников кулаками. Однако китайцы вновь и вновь возвращались на остров Чжэньбао. Эта настойчивость раздражала советских военных, но драки никогда не перерастали уровня рукопашного столкновения, так как обе стороны опасались последствий применения оружия. Поэтому эти стычки известны как групповые драки», – вспоминал о событиях тех лет офицер китайского спецназа Цзянь Чжоу.
Однако к новому, 1969 году ситуация стала меняться. Против советских пограничников на остров стали выходить уже не хунвейбины с цитатниками Мао, а солдаты Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Соответственно, и вооружены они были автоматами Калашникова и карабинами. Правда, до поры до времени эти автоматы в стычках на границе использовались как «дубины».
В ходе стычек несколько китайских «стволов» попали к советским пограничникам. При их осмотре было установлено, что боевые патроны в них досланы в патронник. Узнав об этом и обратив внимание на возросшую активность китайцев, начальник Иманского погранотряда, ответственного за этот участок границы, Демократ Леонов сделал вывод, что в районе Даманского назревают гораздо более масштабные события, чем «привычные» драки с китайцами. Леонов провел совещание с начальником штаба отряда полковником Павлиновым, начальником особого отдела подполковником Синенко и начальником политотдела подполковником Константиновым.
Составив соответствующее донесение, руководители Иманского погранотряда направили его в штаб округа. Помимо своих опасений, они высказывали недоумение действиями Военного совета округа, который не давал каких-либо конкретных указаний по поводу действий в случае вооруженного конфликта. «Когда я был на Западной границе и узнавал о происходившем там в 1941 году, меня не покидало ощущение, что все повторилось один к одному, – вспоминал Виталий Бубенин. – Что 1941 год, что 1967–1969 годы. «Не поддаваться на провокации» и так далее. Мы всё видим, всё докладываем. Но решения нет. Затем все же дают отмашку – выдворять китайцев. Как именно – никто не говорит… В конце концов стало ясно, что они вызывают нас на открытие огня. А у нас был строгий приказ: «Не допустить вооруженного столкновения. Огня не открывать!» А как этого не допускать?»
Через неделю после отправки донесения полковник Леонов был вызван во Владивосток, в управление округа. Там ему сказали, что критика действий Военного совета – вещь недопустимая (по другим данным, даже сделали официальный выговор). Леонов попытался объяснить, что обстановка вокруг Даманского накаляется, и попросил усилить отряд людьми и техникой. В ответ полковник услышал, что лишних людей и вооружений на данный момент в распоряжении округа нет.
Вернувшись в отряд, Леонов взял инициативу в свои руки и приказал увеличить штат застав, расположенных возле Даманского, а также отправить туда несколько БТРов из резерва отряда. Были также усилены и занятия по стрелковой подготовке.
2 марта 1969 года, как и в другие дни, около 9 часов утра с застав «Нижне-Михайловка» (командир – старший лейтенант Иван Стрельников) и «Кулебякины сопки» (командир – Виталий Бубенин) в сторону Даманского были направлены группы наблюдения. В 10.20 по местному времени пограничный наряд поста наблюдения заставы на сопке Кафыла в составе рядовых Кояхова и Шевцева доложил о выдвижении с находящейся напротив китайской погранзаставы «Гунсы» группы примерно из 30 китайцев. Получив информацию, Иван Стрельников скомандовал: «Застава, в ружье!» и доложил о случившемся оперативному дежурному Иманского погранотряда, а также командиру заставы «Кулебякины сопки» Виталию Бубенину.
Все, как казалось, шло по обычному сценарию. Китайцы шли открыто, уверенно, и советские пограничники не сомневались, что это стандартная провокация. От «Нижне-Михайловки» до Даманского было примерно шесть километров, от «Кулебякиных сопок» – двенадцать. Схема действий была следующая: Стрельников подходит к Даманскому, наблюдает за обстановкой и дожидается Бубенина. Далее они вместе пресекают провокацию. Однако в тот день Иван Стрельников не стал дожидаться своего товарища и пошел навстречу китайцам один.
Личный состав заставы в количестве тридцати человек погрузился в БТР-60ПБ, ГАЗ-66 и ГАЗ-69 и выдвинулся к месту инцидента. Одна из групп ехала на автомобиле бригады техпомощи ГАЗ-66. Двигатель барахлил, машина не успевала за командирским БТРом и опоздала минут на пятнадцать. Это спасло многим бойцам жизнь…
Около 10.40 основные силы отряда Стрельникова прибыли к Даманскому. Командир, следуя инструкции, отправил БТР в укрытие, – в прессе, и не только китайской, появлялись фотографии «бесчинствующих советских пограничников», и БТРы на фоне одетых в гражданскую одежду китайцев только подливали масла в огонь. Затем солдаты спешились, взяли автоматы «на ремень» и развернулись в цепь…
Прервем на время хронологическое изложение событий и зададим два вопроса: почему именно Даманский и почему 2 марта 1969-го?
Как утверждают некоторые источники, планированием широкомасштабной военной операции на границе с СССР китайское командование вплотную занялось в середине 1968 года. В конце января 1969 года в приграничном с СССР Шэньянском военном округе завершилась разработка плана грядущей военной операции, получившей название «Возмездие». Общее руководство операцией было возложено на заместителя командующего войсками военного округа Сяо Цюяньфу, а непосредственное – на начальник штаба подокруга Ван Цзэыляна, командный пункт которого был расположен у заставы «Гунсы». 19 февраля 1969 года Генштаб НОАК совместно с МИД КНР утвердил план спецоперации, а вскоре он был одобрен и ЦК КПК.
Задачей и главной целью операции «Возмездие» было любой ценой спровоцировать советскую сторону на решительные действия и заставить советских солдат открыть стрельбу. В плане особо подчеркивалась необходимость, как минимум, любыми способами добыть доказательства того, что советская сторона вела стрельбу, и, как задача максимум – захватить советских пограничников, если те углубятся на территорию КНР.
Как уже отмечалось, остров Даманский находился в непосредственной близости от китайского берега и был густо покрыт тальником и кустами; в распоряжении китайцев было множество проходов, по которым они могли попасть на остров незаметно для советских пограничников. Учитывалось также и то, что постоянной заставы в непосредственной близости от Даманского не было и с советской стороны контроль за островом велся методом наблюдения и патрулирования.
На руку китайцам сыграла и погода – в ночь с 1 на 2 марта дул ветер и мела поземка, позволившая переправить на остров незамеченными значительные силы.
Немаловажное значение имел и выбор дня – 2 марта был выходной. Какими бы бдительными ни были местные пограничники, им все равно пришлось бы докладывать о событиях «наверх», в штаб погранотряда, оттуда – в штаб округа, далее, по цепочке – в Москву. А потом – обратный процесс. И без того это потребовало бы определенных затрат времени, в выходные же координация действий разных ведомств так или иначе ухудшалась. Более того, 2 марта был не просто выходным, а еще и праздничным днем – в частях Приморья отмечался праздник прихода весны, традиционная русская Масленица. Китайцы вполне обоснованно рассчитывали, что многие командиры из-за этого будут отсутствовать на своих местах, что еще более затруднит координацию.
Можно не сомневаться в том, что все вышеперечисленные факторы были учтены китайским командованием. А вот еще один, и случайность (или же неслучайность) его совпадения с теми событиями до сих пор остается одной из загадок Даманского. Знало ли китайское командование о том, что именно 2 марта, согласно распоряжению штаба округа, все резервы Иманского погранотряда были отозваны на учения, которые за три дня до этого начались в районе заставы «Буссе»? И если да, то была ли эта утечка информации случайной? Более того, некоторые исследователи идут еще дальше и задают еще один вопрос: а не была ли малопонятная необходимость отзывать резервы чем-то «мотивирована»? Намек вполне понятен. Ситуация с этими учениями действительно выглядела странно: в момент, когда обстановка на границе накалена до предела, когда начальник погранотряда докладывает о том, что возможна не просто провокация, а серьезное вооруженное столкновение, резервы с границы вдруг переводятся глубоко в тыл. Называя вещи своими именами, не исключено, что среди высшего руководства Тихоокеанского округа был предатель (предатели), который намеренно увел резервы в тыл.
Остров Даманский
Впрочем, большинство историков склонны объяснять совпадение учений и нападение на Даманский известным принципом (да простит читатель нам некоторую вольность): «война – фигня, главное – маневры». Были запланированы учения, в которых должны были принимать участие две дивизии и 100 танков, на них приезжали большие начальники, в том числе и из Москвы. А граница… Граница – дело десятое, на ней за день-два ничего не случится.
Случилось…
Советские пограничники разбились на две группы. Первая – И. Стрельников, оперуполномоченный особого отдела 57-го погранотряда старший лейтенант Н. Буйневич и еще пять пограничников – направилась к острову с фронта. Вторая – 13 человек под командованием сержанта В. Рабовича – двигалась с фланга. Увидев, что часть нарушителей отделилась от основной группы и стала удаляться в восточном направлении, Стрельников приказал Рабовичу преследовать их и по возможности задержать.
В некоторых источниках утверждается, что как только группа Стрельникова подошла к китайцам, те открыли огонь. Это однозначно не соответствует действительности. Около 11.1 °Cтрельников приблизился к китайцам, что-то сказал им и показал рукой в сторону китайского берега (очевидно, как положено по инструкции, выразил протест по поводу нарушения границы и потребовал покинуть советскую территорию). Один из китайских бойцов что-то громко ответил. Рядовой Николай Петров вел кино– и фотосъемку, фиксируя нарушение границы. В какой-то момент китайский солдат поднял руку и резко опустил его камеру…
Китайский пограничник
Далее в описании событий в разных источниках есть одно, довольно важное разногласие. Одни утверждают, что первая шеренга китайцев резко расступилась и по советским пограничникам был открыт огонь в упор. Но другие, в том числе и непосредственные участники событий, говорят еще о двух одиночных пистолетных выстрелах, после которых уже раздались автоматные очереди. Были ли эти выстрелы? И если да, то кто их сделал? Конечно, исходя из логики дальнейших событий, выстрелы должны были прозвучать с китайской стороны. Но логика логикой, а абсолютно достоверных данных по этому поводу нет.
И. Стрельников, Н. Буйневич, Н. Петров, И. Ветрич, А. Ионин, В. Изотов и А. Шестаков – пограничники, вступившие в непосредственный контакт с китайскими нарушителями, – были убиты на месте. Услышав выстрелы, вторая группа под командованием сержанта Рябовича успела залечь на снег. В этот момент по ним был открыт массированный огонь со стороны острова – в бой вступили основные силы китайцев. Группа Рабовича, оказавшись на открытой местности, была прекрасной целью для залегших в кустах китайских снайперов.
«Чтобы заманить нас в ловушку и вывести под расстрел, китайцы применили обычную тактику, которую использовали во всех прошлых провокациях, – вспоминал Виталий Бубенин. – Ведь действия наши всегда были одинаковыми и напрямую зависели от действий китайских групп. Как ни крути, они нам навязывали свой сценарий. И действия наши в определенной степени выглядели стандартными. Мы с Иваном (Стрельниковым. – Авт.) выходили как парламентеры, выполняя мирную миссию, и никогда не думали, что это может быть смертельно опасно. Привыкли уже».
Ловушка действительно была подстроена грамотно. Тридцать китайцев, вышедших на лед, были «живцом». «Охотником» же являлся регулярный батальон НОАК в составе пяти рот при поддержке двух минометных и одной артиллерийской батареи. В ночь с 1 на 2 марта эти люди незаметно для советских пограничников переправились на Даманский. Перед рассветом по острову прошел советский лыжный пограннаряд, однако китайцы, чтобы не раскрыться раньше времени, его не тронули.
Когда около 11.25 раздались первые выстрелы, к Даманскому как раз подъехала группа Юрия Бабанского. Из-за густого кустарника они до определенного момента не были видны китайцам. Сержант приказал рассредоточиться, лечь на снег и подал команду: «К бою!» Несколько китайских солдат упали, остальные бросились к своим позициям.
Действия группы Бабанского для китайцев стали неожиданностью. Однако они быстро пришли в себя и поняли, что численное преимущество по-прежнему на их стороне. Стрельба по советским пограничникам велась с трех направлений, сначала из автоматов, а затем из пулеметов и миномета.
«Мы залегли в камышах и открыли шквальный огонь, – вспоминал Юрий Бабанский. – Правда, через несколько минут я сообразил, что при таком огне мы вскоре останемся без боекомплекта, и приказал беречь патроны. Китайцы же, поначалу ошеломленные неожиданной атакой, быстро сообразили, что русских всего ничего, и, прикрываясь камышами, начали медленно нас окружать».
Через двадцать минут боя из двенадцати бойцов группы Бабанского в живых осталось восемь, еще через пятнадцать минут – пять. Командир принял решение отходить к тому месту, где стояли БТР и машины. Увидев это, китайская артиллерия своим огнем уничтожила ГАЗ-66 и ГАЗ-69. Водители машин и оставшиеся в живых бойцы из группы Бабанского укрылись в БТРе, а затем попытались выехать на остров. Но берег оказался слишком крут, к тому же был покрыт наледью. После нескольких неудачных попыток БТР отошел в укрытие на советском берегу.
Положение группы Бабанского было критическим – патронов мало, бойцов тоже. Казалось, еще немного – и китайцы возьмут их голыми руками. В этот момент оставшиеся в живых пограничники услышали, по словам Бабанского, «совершенно дикий мат и раскатистое «ура!» – это с другой стороны острова нам на выручку неслись ребята с соседней заставы старшего лейтенанта Бубенина. Китайцы, побросав убитых, рванули на свой берег, а я еще долго не мог поверить, что смерть прошла мимо…»
Получив утром 2 марта телефонное сообщение о стрельбе на Даманском, старший лейтенант Бубенин, командир заставы «Кулебякины сопки», посадил в БТР около двадцати бойцов и поспешил на выручку соседям. Примерно в половине двенадцатого бронетранспортер был у Даманского. «Когда я подъехал, – рассказывал Виталий Бубенин, – уже пять-десять минут шел бой… Со мной двадцать три человека. Спешились, развернулись в цепь. Встретили сильное огневое сопротивление. Тридцать-сорок минут шел огонь из стрелкового оружия, после чего нас стали подавлять огнем минометов».
Оперативный дежурный Иманского погранотряда передал по рации приказ вывести оставшихся в живых пограничников из неравного боя. Однако Виталий Бубенин принял другое решение: он посадил свою группу в БТР и на предельно возможной скорости обогнул остров и зашел в тыл китайцам. В этот момент на Даманский переправлялась рота подкрепления китайских войск. Китайцы оказались прямо перед БТРом Бубенина, и они явно не ожидали увидеть здесь советских солдат. Буквально в считаные мгновения огнем из орудий БТРа и автоматов эта рота была практически полностью уничтожена.
Бронетранспортер остановился, чтобы подобрать раненых. В этот момент выпущенный из гранатомета снаряд пробил броню машины. Виталий молниеносно перевел своих солдат в другой БТР – тот, который был оставлен Стрельниковым, и решил теперь ударить по китайцам с фланга. И снова его действия оказались полной неожиданностью для китайцев. Увидев прямо перед собой БТР Бубенина, бойцы НОАК повскакивали и стали убегать с позиций. Кульминацией боя стал момент, когда БТР Бубенина уничтожил командный пункт китайцев.
Расстреляв практически весь боезапас, БТР Бубенина отошел в протоку между островом и советским берегом. Бубенин заметил двух раненых пограничников и остановился, чтобы их подобрать. В этот момент бронетранспортер был подбит. Старший лейтенант и его подчиненные были ранены. «Мы взялись за руки и вчетвером пошли в бой, – вспоминал об этом моменте Виталий Бубенин. – я четко представлял, что это последний бой, последний выход и вряд ли кто-то живым вернется. Потому что я знал, сколько там китайцев, и знал, что резерв подойдет еще не скоро. Мы шли, но никто не стрелял. Солдаты мне кричат, машут руками… я был тяжело контужен, плохо слышал… Но я понял, что все кончилось…»
Пока БТР Бубенина действовал в протоке, несколько его подчиненных, оставленных на берегу, самостоятельно держали оборону, отбивая атаки находящихся поблизости китайцев. Под прикрытием пулеметного огня солдаты НОАК шли в атаку, но каждый раз наталкивались на ответную стрельбу. После одной из таких атак двое солдат – Василий Каныгин и Николай Пузырев, – скрываясь за высокой травой и кустарником, незаметно вышли во фланг китайских позиций. Меткий и интенсивный огонь внес сумятицу в ряды противника, за несколько минут Каныгин и Пузырев уничтожили более десятка солдат НОАК. Когда боеприпасы закончились, Пузырев сумел подползти к убитым китайцам и забрал шесть магазинов (китайские солдаты в подавляющем большинстве были вооружены аналогами автомата Калашникова местного производства, так что и патроны калибра 7,62 мм подходили к советским автоматам). Два бойца, продолжив бой, сумели в итоге уничтожить до взвода китайцев. Позже Василий Каныгин и Николай Пузырев были представлены к награждению орденами Красной Звезды.
Силы сторон таяли. Китайцы несли тяжелые потери, однако и на советских заставах не осталось личного состава. На помощь пограничникам пришли жители расположенного неподалеку села Нижне-Михайловка. На своих лошадях и санях они эвакуировали раненых, доставили к острову станковый гранатомет СПГ-9 и боеприпасы.
Когда разворачивались события на Даманском, командование Иманского погранотряда во главе с полковником Леоновым находилось на уже упоминавшихся нами учениях, примерно в 100 км от места боя. Получив сообщение о вторжении китайцев, Леонов немедленно отдал распоряжение снять с учений маневренную группу и школу сержантского состава и выдвигаться в район заставы «Нижне-Михайловка». Около 12.30 вертолет с руководством Иманского погранотряда прилетел к Даманскому. Леонов остался на берегу и взял на себя командование боем, а начальник политотдела отряда А. Константинов организовывал спасение раненых и поиск погибших советских пограничников. «Вокруг все горело: кусты, деревья, две машины, – вспоминал об увиденном на острове Константинов. – Мы полетели над нашей территорией, наблюдая за Даманским. У какого-то дерева увидели наших солдат, приземлились. Я стал высылать группы на поиски раненых солдат, дорога была каждая минута. Бабанский сообщил, что нашли Стрельникова и его группу. Мы по-пластунски поползли туда. Они так рядком и лежали. Первым делом проверил документы. У Буйневича на месте. У Стрельникова исчезли. Наломали веток, уложили трупы и, встав в полный рост, пошли к своим. Солдаты тащили, а мы с офицерами чуть отстали – с пулеметами и автоматами прикрывали. Так и вышли. Китайцы огня не открывали. Почему? Наверное, получили команду. Они же нас могли перещелкать, как куропаток. Стало быть, одно дело сделали – хватит».
В 13.20 китайские солдаты покинули остров, а через полчаса Даманский был полностью взят под контроль советскими войсками. Раненых пограничников отправили в госпиталь в селе Филино, тела погибших доставили на заставу «Нижне-Ми-хайловка».
На следующий день в расположение Иманского погранотряда прибыла специальная комиссия из Москвы, возглавляли которую первый заместитель Председателя КГБ СССР генерал-полковник Н. С. Захаров[24] и начальник штаба пограничных войск генерал-лейтенант В. А. Матросов. Комиссия осмотрела остров и обнаружила 320 (по другим данным – 306) лежек – неглубоких стрелковых укрытий, вырытых в снегу и выложенных соломенной циновкой. На поле боя было обнаружено 248 убитых солдат НОАК. Они были одеты в серо-белые маскхалаты, вооружены карабинами Х-9957 и автоматами Калашникова китайского производства, у некоторых были гранатометы и снайперские винтовки. Возле лежек было разбросано множество бутылок и фляжек из-под китайской водки – очевидно, таким нехитрым способом китайские солдаты согревались в достаточно холодную ночь (температура доходила до -15 °C).
С советской стороны в том бое принимали участие 66 пограничников, из которых 32 человека погибли, а 14 – получили ранения той или иной тяжести. Некоторое время считался пропавшим без вести комсорг погранзаставы «Нижне-Михайловка» Павел Акулов. Оказалось, что он был взят в плен и там скончался. Только в середине апреля 1969 года его тело было обменено на тело погибшего китайского солдата. В некоторых источниках утверждается, что попавшего в плен Акулова якобы жестоко пытали, поместили в клетку и возили по стране, показывая народу «ревизиониста», а затем сбросили с вертолета на границе. Ни одно из этих утверждений не соответствует действительности. Результаты вскрытия тела ефрейтора показали, что он получил очень тяжелые ранения и, очевидно, умер вскоре после пленения. Кроме того, в желудке советского солдата были обнаружены чумиза и гаолян – это означает, что его в плену кормили.
Практически сразу же после боя в направлении Даманского направилась усиленная маневренная группа 69-го погранотряда под командованием подполковника Евгения Яншина общей численностью 45 человек. Группа имела на своем вооружении 4 бронетранспортера БТР-60, пулеметы и гранатометы. В качестве резерва на советском берегу был сосредоточен отряд численностью 80 человек, состоявший из курсантов школы сержантского состава 69-го пограничного отряда Тихоокеанского пограничного округа. Затем по приказу Председателя КГБ пограничные заставы Иманского погранотряда были усилены личным составом и техникой: отряду выделялось звено вертолетов Ми-4, маневренные группы Гродековского и Камень-Рыболовского отряда на 13-ти БТРах. Командование Дальневосточного военного округа выделило в распоряжение отряда две мотострелковые роты, два танковых взвода и батарею 120-миллиметровых минометов 135-й мотострелковой дивизии. Вдоль линии границы на участке Иманского погранотряда, в том числе и на Даманском, пограничники скрытно оборудовали ряд опорных пунктов.
Проводилась активная разведработа: осуществлялось визуальное наблюдение китайской территории на большую глубину с применением самолетов и вертолетов, фотографирование местности. Велась агентурная, радиолокационная и радиотехническая разведка.
«События» на Даманском
Наращивали силы и китайцы. На Даманском и Киркинском направлении командование НОАК сосредоточило до пехотного полка, усиленного артиллерией, минометами, противотанковыми средствами. Как было установлено советской разведкой, в 10–15 км от границы разворачивалось до 10 батарей дальнобойной артиллерии. К 15 марта на Губеровском направлении было сосредоточено до батальона, на Иманском – до пехотного полка с танками, на Пантелеймоновском – до двух батальонов, на Павло-федоровском – до батальона. То есть в сумме на этом участке границы китайцы сосредоточили пехотную дивизию, усиленную артиллерией и танками.
12 марта (так, по крайней мере, утверждала спустя четыре дня газета «Правда») состоялась встреча представителей советских и китайских пограничных войск. Во время этой встречи офицер китайской заставы «Хутоу», ссылаясь на указание высшего руководства своей страны, сообщил о возможности применения вооруженной силы в отношении советских пограничников, охраняющих остров Даманский.
14 марта в 11.15 посты наблюдения заметили выдвижение группы вооруженных китайских солдат в сторону Даманского. Пулеметным огнем советские пограничники заставили их отойти на свою территорию. Д. Леонов, начальник Иманского погранотряда, сразу же доложил о случившемся в штаб округа.
На некоторое время возникла пауза. А затем из штаба округа пришел приказ: отвести с Даманского все подразделения…
Об этом приказе упоминают практически все источники, посвященные событиям 14–15 марта 1969 года на Даманском. И при этом нигде не указано, кто же именно отдал это распоряжение. Максимум, что есть, – вышестоящая инстанция. Некоторые источники упоминают командующего Дальневосточным военным округом Плотникова, который обещал придать Иманскому погранотряду батальон пехоты, танковую роту и минометную батарею. Но письменных, документальных свидетельств по поводу приказа снять наряды с Даманского, не обнаружено.
Вспомним ситуацию накануне вторжения 2 марта. Приказ снять резервы с границы и отправить их на учения в тыл вызывал и вызывает вопросы, но он хотя бы имеет какие-то логические объяснения: во-первых, китайцы до этого все же не прибегали к широкомасштабным военным операциям на границе, несмотря на то, что обстановка была накалена. Во-вторых, учения, так или иначе, были запланированы заранее.
Но какой логикой можно объяснить приказ убрать пограннаряды с Даманского, на который две недели назад было совершено нападение?! С острова, добраться на который с китайского берега можно без особых проблем и, в случае отсутствия наблюдения, незаметно? Естественно, что в подобной ситуации не может не возникнуть подозрения в предательстве. Еще одна версия произошедшего (и, на наш взгляд, все же более правдоподобная) – это указание высшего политического руководства страны любой ценой не допустить, с одной стороны, захвата советской территории, а с другой – избежать широкомасштабной войны с Китаем. Именно этим могут объясняться метания КГБ (в ведении которого, как мы уже упоминали, находились пограничные войска): «Остров оставить! Остров занять!» Также понятно, что в данной ситуации приказы шли сначала из Москвы во Владивосток, а затем уже на границу. Это же объясняет и отсутствие письменных приказов…
Около 16.00 посты наблюдения обнаружили выход на остров с китайской стороны двух (как выяснилось позже, их было больше) групп, численностью 10–15 человек. Проведя рекогносцировку, группы отошли с острова. Примерно в 19.00 на китайском берегу были установлены пулеметы и гранатометы. Было ясно, что идет подготовка к новому вторжению на Даманский.
Только в 23.50 полковник Леонов получил приказ из штаба ДВО снова занять остров. После этого на Даманский выдвинулась маневренная группа подполковника Яншина. Для ее поддержки на советском берегу Уссури был сосредоточен резерв в составе 80 человек на семи БТРах, а на заставе «Нижне-Михайловка» – 100 человек и три БТРа в боевой готовности. Здесь же находилась оперативная группа Тихоокеанского пограничного округа под командованием заместителя командующего войсками ДВО полковника Г. Сечкина.
15 марта в 10.05 наблюдатели заметили перемещение на остров китайских солдат, численностью около роты. Учитывая опыт боя 2 марта, они перемещались небольшими группами, по 10–12 человек. Вскоре в бой вступила китайская минометная артиллерия. Заняв значительную часть острова, китайцы сосредоточили огонь на группе Яншина. В ходе боя подполковник неоднократно просил поддержать его огнем минометной батареи. Более того, в 11.00 мотострелковый батальон и минометная батарея были вообще выведены из подчинения начальника Иманского погранотряда. В распоряжении полковника Леонова остались два танковых взвода, которым при этом было запрещено вести артиллерийский огонь.
Бой шел с переменным успехом. Около полудня группе Яншина удалось отбить попытку прорыва роты китайцев. После этого против советских пограничников была брошена еще одна рота НОАК, вооруженная гранатометами. Напряжение боя возрастало, в группе Яншина появились первые раненые. «В командирской машине стоял сплошной грохот, чад, пороховой дым, – вспоминал Евгений Яншин. – Смотрю, Сульженко (он вел огонь из пулеметов БТРа) шубу сбросил, затем бушлат, одной рукой расстегнул ворот гимнастерки… Вижу, вскочил парень, отбросил ногой сиденье и стоя поливает огнем. Не оглядываясь, руку за новой банкой протягивает. Заряжающий Круглов только успевает ленты заряжать. Молча работают, с одного жеста понимают друг друга. «Не горячись, – кричу, – экономь патроны!» Указываю ему цели. А противник под прикрытием огня опять в атаку пошел. Новая волна к валу катит.
Из-за сплошного огня, взрывов мин и снарядов соседних БТРов не видно. Командую открытым текстом: «Иду в контратаку, Маньковскому и Клыге (командирам групп. – Авт.) прикрыть огнем с тыла». Мой водитель Смелов рванул машину вперед, через огневую завесу. Ловко маневрирует среди воронок, создает нам условия для прицельной стрельбы. Тут пулемет умолк. Сульженко растерялся на мгновение. Перезаряжает, нажимает электроспуск – следует только одиночный выстрел. А китайцы бегут в рост. Сульженко вскрыл крышку пулемета, устранил неисправность. Пулеметы заработали. Командую Смелову: «Вперед!» Отбили мы очередную атаку…»
В 14.00 огонь китайской артиллерии резко усилился. Помимо минометов, против Яншина и его подчиненных были брошены гранатометчики. Действуя поодиночке, умело маскируясь, они доставили немало проблем советским БТРам. Яншину приходилось постоянно маневрировать, чтобы не подставить боевые машины под огонь РПГ. Когда же боезапас иссякал, бронетранспортеры выходили на берег, пополняли боезапас в специальном пункте и мгновенно возвращались в бой.
Потери советских пограничников становились все ощутимее. В одном из БТРов погибло сразу семь человек. Другой, под командованием старшего лейтенанта Маньковского, загорелся, под огнем противника экипаж был вынужден срочно эвакуироваться. Лев Маньковский сколько мог прикрывал огнем из пулемета отход своих подчиненных, сам выбраться из горящей машины не успел. Серьезные повреждения получили и другие БТРы, на всех четырех машинах вышли из строя радиостанции, что затрудняло координацию действий.
Все время, пока шел бой, командиры Иманского погранотряда Леонов и Константинов запрашивали у штаба ДВО и лично у командующего округом генерал-лейтенанта Олега Лосика помощь и разрешение открыть ответный артиллерийский огонь по противнику. Лосик, в свою очередь, бомбардировал запросами Москву. Но ответа не было.
В 15.00 к командному пункту Иманского погранотряда подошли девять танков Т-62 (как утверждают некоторые источники, такая удача явилась следствием элементарной неразберихи – танки подошли к КП по ошибке). Пограничники решили использовать эти танки для атаки на противника, но тут возникла типичная для тех лет проблема – танки принадлежали армейской дивизии, то есть другому ведомству. Пришлось прямо на месте оформлять передачу боевых машин из подчинения Министерства обороны в КГБ.
Используя танки, командование Иманского погранотряда намеревалось повторить рейд БТРа Виталия Бубенина, который во многом решил исход боя 2 марта. Однако и командиры НОАК помнили о том бое и учли свои ошибки…
Сформировав группу из трех танков, полковник Демократ Леонов сел в головную в машину и направил ее в сторону Даманского. Обойдя остров с западной стороны, Т-62 вошли в протоку, которая вела к китайскому берегу Уссури. Здесь их и встретил мощный огонь замаскированных батарей противотанковых орудий, а также засевших в засаде гранатометчиков. Танки прекрасно просматривались на открытом льду, кроме того, протока была узкой, что затрудняло маневрирование. Не успев достигнуть берега, головная машина была подбита и остановилась. Тут же китайская артиллерия сосредоточила на ней всю мощь своего огня. Экипаж попытался выбраться из горящего танка, но был перебит огнем из стрелкового оружия. Погиб и Демократ Леонов – пуля снайпера пробила ему сердце. В этой ситуации два других танка были вынуждены отойти к советскому берегу.
Танковый маневр хоть и окончился неудачей, но все же несколько улучшил положение группы Яншина – китайцы, ожидая повторной танковой атаки, отвели часть сил для прикрытия протоки. Впрочем, было ясно, что без ввода подкреплений она долго не продержится. К 16.30 у Яншина закончились боеприпасы. В 16.30 Александр Константинов, принявший командование после гибели Леонова, отправил на Даманский еще два танка под командованием старшего лейтенанта В. Соловьева. Под прикрытием огня танкистов группа Яншина, собрав раненых и убитых, покинула остров.
Ситуация для советских пограничников ухудшалась. Противник бросал в бой все новые и новые подкрепления, тогда как советские командиры по-прежнему не имели возможности адекватно ответить на нападение. Наконец в 17.10 из штаба ДВО пришел приказ: командиру 135-й мотострелковой дивизии, в распоряжении которой находилась батарея ракетных установок «Град», подавить живую силу противника артогнем, а затем атаковать силами 2-го батальона 199-го мотострелкового полка и мотоманевренных групп 57-го погранотряда.
Кто же отдал долгожданный приказ? Этот вопрос является очередной загадкой Даманского. Еще один момент: знали ли вообще руководители государства о сложившейся ситуации или же подчиненные, по крайней мере, до самого критического момента, боялись им доложить о сложившейся ситуации? Некоторые источники утверждают, что когда на Даманском лилась кровь советских пограничников, Леонид Брежнев направлялся поездом в Будапешт, на встречу с руководителем Венгрии Яношом Кадаром. Когда поезд стоял в Виннице, генсеку наконец доложили, что Даманский уже практически взят китайцами. Потрясенный Брежнев спросил: «А где же наша армия?..» Ответом было молчание. Тогда генсек сказал: «Армии нанести удар всеми имеющимися средствами. Вышвырнуть оккупантов с советской земли к чертям собачьим!»
Впрочем, есть мнение, что все это – не более чем мифотворчество, либо возникшее само собой, либо «катализированное» соответствующими органами с целью хоть как-то обелить высшее руководство, оказавшееся в весьма неприятной ситуации.
Так или иначе, в Иманский погранотряд пришел приказ применить установки «град» против сил НОАК. Здесь снова загадка. Большинство источников утверждает, что это было личное решение командующего ДВО Олега Лосика. Но есть и другие данные, например, что приказ открыть огонь армейским частям отдал командующий Забайкальским военным округом генерал И. Г. Павловский. Впрочем, для пограничников, из последних сил сдерживавших атаки китайцев, было уже и не так важно, кто же именно отдал этот приказ. Главное, что он был дан…
Огонь из «градов» велся в течение 10 минут. Удары были нанесены на глубину до 20 километров по китайской территории (по другим данным, площадь обстрела составляла 10 км по фронту и 7 км в глубину). Всего по Даманскому и позициям на китайском берегу Уссури было выпущено 1700 снарядов.
Говорят, что во время Великой Отечественной войны немецкие солдаты, попавшие под огонь «катюш» и чудом выжившие, сходили с ума – настолько страшным было это оружие. Можно себе представить, насколько мощным был огонь «градов» – оружия гораздо более совершенного, чем «катюши». Удар машин залпового огня фактически решил исход боя. В результате этого был нанесен серьезный урон живой силе НОАК, были уничтожены резервы, пункты боепитания, склады и т. д.
После удара «градов» в атаку пошли пять танков, 12 БТРов, 4-я и 5-я мотострелковые роты 2-го батальона 199-го полка (командир – подполковник А. Смирнов) и маневренная группа пограничников. Части НОАК оказывали упорное сопротивление, но примерно к 18.00 были выбиты с Даманского. Через час с китайского берега начался новый минометный обстрел советских позиций, были предприняты еще три попытки наступления, но все они были довольно легко отбиты.
Активные боевые действия закончились, однако ситуация по-прежнему оставалась напряженной. Советское командование беспокоила как возможность нового повторения наступления китайцев на Даманский, так и то, что на льду остался подбитый Т-62. Танк этой модели хоть и был поставлен на вооружение еще в 1961 году, однако многие разработки, внедренные в нем, по-прежнему оставались секретными. В ночь на 16 марта на Даманский была отправлена разведрота под командованием старшего лейтенанта Бортковского. Добравшись до танка, разведчики поняли, что китайские «коллеги» их опередили. Китайцы сняли с Т-62 ряд приборов и механизмов.
Танк решили отбуксировать, однако при попытках зацепить буксирный трос с китайского берега был открыт мощный огонь, и сделать этого не удалось (одному из советских пограничников это стоило жизни). Неудачей закончилась и попытка взорвать Т-62 фугасными зарядами. Тогда было принято решение потопить танк. Огнем 200-миллиметровых минометов лед вокруг Т-62 был разрушен и он затонул[25].
Потери советских войск в бою 15 марта составили 28 человек убитыми (21 пограничник и семеро военнослужащих Советской армии), 42 получили ранения. Потери китайской стороны оценивались в 600 человек убитыми и примерно столько же – ранеными (о том, как сами китайцы видели эти цифры, мы поговорим немного позже).
По окончании боевых действий на Даманском 150 человек были награждены правительственными наградами. Пятеро были удостоены звания Героя Советского Союза: старший лейтенант И. И. Стрельников (посмертно), старший лейтенант В. Бубенин, младший сержант Ю. В. Бабанский, полковник Д. В. Леонов (посмертно), командир пулеметного отделения 199-го мотострелкового полка младший сержант В. В. Орехов, три человека были награждены орденами Ленина (полковник А. Д. Константинов, сержант В. Каныгин, подполковник Е. Яншин), 10 военнослужащих – орденом Красного Знамени, 31 – орденом Красной Звезды, 10 – орденом Славы III степени, 63 – медалью «За отвагу», 31 – медалью «За боевые заслуги».
Здесь необходимо отметить, что все вышеизложенное является, по сути, советской (российской) версией событий марта 1969 года. А что же думают об этом в Китае? Конечно, нам гораздо труднее получить картину произошедшего в том виде, в котором ее воспринимали китайские военные и историки. И все же некоторые данные, безусловно интересные с точки зрения объективного исследования, найти можно.
Нетрудно догадаться, что ход самих событий на Даманском и их последствия оцениваются в Китае иначе, чем в бывшем СССР и нынешней России. Начнем, для примера, с такого факта. Итак, по данным советской следственной комиссии, после боя 2 марта на Даманском было обнаружено 248 трупов солдат НОАК, еще около пятидесяти, как предполагается, были унесены отступившими китайцами в тыл или же скончались позже от тяжелых ран. То есть общие потери китайских войск оцениваются примерно в 300 человек.
Китайские источники, оценивая потери противника, в большинстве своем ссылаются на советские данные – 32 погибших, около 20 раненых. Но вот по поводу своих потерь называли и называют совершенно иные данные – 24 убитых и 1 пропавший без вести[26]. Не правда ли, разительное отличие? То же самое касается и потерь в боях 14–15 марта. Советские источники, как уже указывалось, оценивают их в 600 человек, китайские же – называют цифру 100–150. В целом же в Китае события 1969 года оценивают сквозь призму того, что Даманский – это на самом деле Чжэньбао, что остров всегда был (а ныне, забегая немного вперед, и есть) китайской территорией.
А вот как, к примеру, начало конфликта описано в статье, опубликованной на китайском сайте www. xinjunshi.com (перевод с китайского Д. В. Ершова): «2 марта 1969 года, в 8.40 утра китайский пограничный наряд численностью 30 человек двумя группами вышел на патрулирование Чжэньбао. Неожиданно со стороны противолежащих советских погранзастав «Нижнемихайловка» и «Кулебякины [сопки]» появились советские пограничники численностью более 70 человек на двух бронетранспортерах, грузовике и командирской машине. Советские пограничники с четырех сторон устремились к китайскому пограннаряду. Первая группа китайских пограничников, преследуемая советскими военнослужащими, отошла на берег Чжэньбао. В 9.17 советские пограничники первыми открыли огонь, убив и ранив 6 китайцев. Китайские военнослужащие были вынуждены принять меры к отражению нападения».
На самом деле большинство китайских исследователей не пытаются отрицать сам факт вторжения и то, что подготовка к нему велась заблаговременно и целенаправленно. Но, как считает китайской историк Ли Даньхуэй, знаток проблемы Даманского и других приграничных регионов, ставших объектом спора между СССР и Китаем, «основной вопрос, связанный с вооруженным конфликтом, состоит не в том, кто первым начал подготовку к удару, и не в том, с чьей стороны прозвучал первый выстрел». В любом случае, если встать на позицию, что Даманский-Чжэньбао являлся китайской территорией, то получается, что вторжение уже не является вторжением, а «восстановлением исторической справедливости» и «стремлением изгнать захватчика со своей территории».
Приведем еще одно мнение. «На мой взгляд, принятое потом решение о передаче острова Китаю было обоснованно и исторически необходимо (выделено мной. – Авт.). Только это решение не было своевременно принято. Поэтому дело дошло до конфликта. Представьте себе: река Уссури, граница проходит в нескольких десятках метров от китайского берега, а китайцы не могли себе позволить ни рыболовством, ни судоходством заниматься. В международной практике принято, что граница между государствами проходит по фарватеру судоходных рек. В случае с Китаем было не так».
Наверное, в том, что эти слова принадлежат человеку русскому, странного ничего нет. Удивительно другое – это сказал человек, принимавший непосредственное участие в событиях на Даманском, более того, едва не погибший от китайских пуль, а именно Юрий Бабанский. Конечно, Юрий Васильевич называет те события «китайской агрессией», но сам факт, тем не менее, говорит о многом.
Еще один момент. Советские, а за ними и российские историки говорят об очень агрессивных действиях КНР, и не только по отношению к СССР. Упоминаются конфликты с Тайванем, Индией, Монголией и т. д. Но разве политика Советского Союза была менее агрессивной? Китайские исследователи вполне резонно напоминают о том, что за полгода до событий на Даманском советские танки своими гусеницами растоптали «Пражскую весну». Конечно, речь идет о совершенно разных идеологических мотивациях (там – попытка построить «социализм с человеческим лицом», здесь – наоборот, стремление следовать ортодоксальным догмам коммунистической теории), несопоставимых территориях и числе населения и т. д. Но в целом и там и там имела место попытка вырваться из «ласковых» объятий Советского Союза. В Чехословакии это закончилось вводом танков. Может ли кто-то дать стопроцентную гарантию, что и противостояние с Пекином не закончилось бы массированным ударом по китайской территории, более того, использованием «ядерной дубинки»? Известно, что в январе 1967 года в одном из своих выступлений Брежнев высказал «уверенность в том, что здоровые силы КПК смогут покончить с кликой Мао Цзэдуна». Ссылаясь на данные китайской разведки, исследователи отмечают, что на учениях, неоднократно проводившихся возле границы, часто отрабатывались наступательные удары по «воображаемому» противнику. Нетрудно догадаться, кто был этим самым «воображаемым противником».
И еще один момент. «Отношения между Китаем и СССР дали США богатую тему, сколько статей теперь появится!» – так сказал Мао, получив доклад о событиях на Даманском. Кроме того, китайский лидер отметил, что отныне для Соединенных Штатов война на два фронта превратилась в «полвойны» и теперь Белый дом будет строить свою внешнюю политику на основе противоречий между двумя крупнейшими коммунистическими государствами. Именно после событий 1969 года между двумя, казалось бы, совершеннейшими антагонистами – США и КНР – наметилось явное сближение. Стороны посылали друг другу явные сигналы, свидетельствовавшие о стремлении наладить нормальные отношения. Все это закончилось визитом в 1972 году президента Никсона в Пекин – событием, которое еще совсем недавно казалось фантастикой.
Конечно, это не означало, что в случае, если приграничная война между СССР и КНР перерастет в войну широкомасштабную, Соединенные Штаты выступят на стороне Китая. Но сам факт подобного сближения не на шутку встревожил кремлевских руководителей – это означало, что Советский Союз явно терял свои позиции на международной арене.
На события 1969 года есть еще один взгляд, который, с некоторой долей условности, можно назвать независимым. Те события были встречены с вполне понятной озабоченностью не только в СССР и Китае, но и во всем мире. Публикаций и исследований было много, в разных странах. Мы из всего этого массива выделим одну, на наш взгляд, очень интересную, особенно с учетом только что обсуждавшихся взаимоотношений между СССР, Китаем и Соединенными Штатами. Это – разведывательная записка № 139, составленная службой разведки Госдепартамента США 4 марта 1969 года, спустя два дня после военного столкновения в районе острова Даманский (мы приводим ее в сокращенном виде).
«РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА 139
4 марта 1969 г.
Госдепартамент США
Директор службы разведки
Секретно/Для внутреннего пользования/
Доступ ограничен
Адресат: Госсекретарь
Автор: Служба разведки – Джордж Денни Мл.
(George C. Denney, Jr.)
Тема: СССР/Китай:
Советско-китайское столкновение на реке Уссури.
Советско-китайское столкновение на реке Уссури 2 марта, по-видимому, стало результатом постоянных попыток обеих сторон установить контроль над островами Уссури. Вероятно, столкновение не приведет к более крупному конфликту в ближайшем будущем.
Что произошло? 2 марта ТАСС передал текст заявления советской стороны, протестующей против вторжения войск коммунистического Китая на советскую территорию вблизи острова на реке Уссури в 120 милях к югу от Хабаровска. Советская сторона понесла потери, когда войска отразили атаку захватчиков. 3 марта коммунистический Китай выступил с ответным заявлением, обвинив Советский Союз в агрессии и заявив, что китайская сторона также понесла потери…
Очевидно, каждая из сторон пытается завладеть по крайней мере островом, ставшим объектом столкновения 2 марта, если не всеми пограничными речными островами. Согласно заявлению китайской стороны, остров Даманский, он же Чжэньбао, наряду с другими островами неоднократно становился ареной столкновений в течение двух последних лет. Столкновение 2 марта, повлекшее потери с обеих сторон, таким образом, является наиболее острым из них. Заявление советской стороны предполагает, что это было скорее хорошо подготовленной операцией китайцев, нежели случайным столкновением между небольшими разведывательными отрядами.
Читать бесплатно другие книги:
