Конверт из Шанхая Кузьмин Владимир

29

Сразу или подождать? Вдруг вернется? Ладно, опередить мистера Ю все равно не получится, так что подожду для верности с минуту.

Усатый, видимо, что-то почувствовал, потому что полез под пиджак и достал револьвер. «Наган», солдатский, барабан в нем нужно вращать рукой. Но это не слишком важно.

– Скажите спасибо мистеру Ю, что тот попросил вас не обижать, – сказала я.

Мой надсмотрщик от таких слов растерялся. Можно сказать, изумился.

– А то что? – только и спросил он.

– А то бы вам плохо пришлось. Вы уже забыли, что толкнули меня сюда? И потом грубо хватали? Я на вас очень сердита.

– Вы бы уж сидели тихо, барышня, а то я сам могу осерчать.

– И что? Станете драться с девушкой? На это у вас храбрости достанет!

– Драться не стану, а стукнуть могу, вот этой штукой, – показал он револьвер. – Пребольно получится. Так что сидите.

– А я вот возьму и встану, – я в самом деле встала, но ничего другого пока делать не торопилась. – Вот, извольте видеть, несмотря на ваши угрозы, я стою. Да и вы стоите на месте, потому что боитесь! Трус!

– Видит бог, я терпел долго, – прошипел усатый, перехватывая свой револьвер за ствол. – Придется вас поучить.

И шагнул ко мне, чего делать ему было совершенно нельзя. Пока он стоял на месте неподвижно, справиться с ним мне было много труднее, а как только мне удалось его заставить сдвинуться с места, все стало проще некуда. Я чуть отпрянула, будто в испуге, а он еще и руку протянул, намереваясь толкнуть меня и насильно усадить обратно.

Я стояла спиной к дивану, мой противник сделал шаг ко мне правой ногой, а затем, чтобы толкнуть, потянулся левой рукой, так как в правой держал револьвер. Ну и весь его вес был перенесен на правую ногу. Осталось лишь крепко схватить его за мизинец левой руки, просто потянуть вперед и вниз, а ногой ударить в его правую ногу. Оружия я опасалась менее всего, так как курок не был взведен, и оно, даже случайно, не могло выстрелить. Усатый рухнул лицом на стол, взвыл от боли, так как приложился лбом о тяжелую пепельницу, да и мизинец его крепко пострадал. Попытался вытянуть вперед правую руку с револьвером в ней, но я уже схватила его за ствол и крутанула оружие против часовой стрелки. То есть так, чтобы рукоять надавила на большой палец, заставив его разжаться. Усатый по глупости попытался удержать бесполезное оружие, отчего тот самый большой палец пострадал больше, чем я хотела. А в целом вышло как-то нелепо – у него пострадал мизинец левой руки и большой палец правой! Я на долю мгновения задумалась над тем, как исправить этакий непорядок. Бандит вон не знает, за какой палец ему крепче держаться.

Я повернулась к мистеру Фрейзеру, но тот уже сам успел развязаться и вытащить свой кляп.

– Ух! – сказал он. – Вместо того чтобы джентльмен спасал леди, леди спасает джентльмена! Загадочная страна Россия!

– Мистер Фрейзер. То есть Джон. Мне сейчас некогда, а вы присмотрите за этим негодяем короткое время до моего возвращения.

– Не беспокойтесь, Даша. Я сделаю это с удовольствием.

Бандит все же решился на еще одну глупость и попытался задержать меня. Но тут уж Джон Фрейзер показал себя истинным англичанином и провел потрясающий апперкот[37]. Усатый рухнул на пол и закатил глаза.

– Даже до десяти считать не нужно, – похвалила я. – Настоящий нокаут!

– Sorry[38], мисс, но мне так давно хотелось это сделать!

– Постарайтесь пока не привлекать ничье внимание и не забудьте о своем соседе. Я скоро вернусь, – пообещала я и выскользнула за дверь.

Револьвер мне пришлось спрятать в рукав платья, было немного неудобно передвигаться, но он мог оказаться совсем не лишним. В коридоре вагона я застала лишь одного человека, но очень нужного.

– Михаил, следуйте за мной, – сказала я ему на ходу.

Видели бы вы его взгляд! Но он без вопросов исполнил мою просьбу. И даже догадался, видя, что мои руки чем-то заняты, пройти вперед и стал открывать мне двери. В ресторане пришлось умерить шаг, чтобы не пугать обедающих. Я на ходу поздоровалась со знакомыми, даже пожелала кому-то приятного аппетита. Через кухню мы уже почти бежали.

Дверь в купе Арсения Игнатьевича была распахнута, купе было пусто. Это меня больше обрадовало, чем огорчило. Вряд ли стоило надеяться, что мы застанем здесь связанного по рукам и ногам мистера Ю. Но, по счастью, и Владимира с Алексеем Павловичем здесь не было, а значит, никто из них не пострадал. С последним выводом, как вскоре выяснилось, я поторопилась.

– Куда дальше? – спросил Михаил.

– Вперед! – ответила я, и мы быстро прошли оставшуюся часть вагона, чтобы выйти в тамбур.

По тамбуру гулял ветер, Владимир и Алексей Павлович, опасно высунувшись в открытую дверь, пытались что-то рассмотреть позади поезда.

– Ушел! – вырвалось у меня, и от этого возгласа Владимир сделал неловкое движение, пришлось Михаилу придержать его.

– Не пугайте нас так больше, Даша, – попросил спасенный от падения с поезда поручик. С его рассеченного лба стекала струйка крови. Да и Алексей Алексеевич держался рукой за бок. Ловок господин корейский предприниматель, ничего не скажешь!

– Господа! – обратилась я к офицерам. – Вы сами видели, как мистер Ю спрыгнул?

– Не видели. Но как сюда добрались, увидели, что дверь распахнута, в тамбуре пусто, вот мы и решили… Пробовали посмотреть, но ничего не увидели. Но он мог и в кусты откатиться.

– Хорошо, может кто из вас заглянуть на крышу вагона? Но очень осторожно. Это и само по себе опасно, и если вдруг он там…

Вызвался Михаил.

– Попробую. Володя, подстрахуй меня.

Он выглянул в поисках опоры для ног, нашел ее, закинул ногу и, за что-то мне невидимое ухватившись рукой, приподнялся так, что его голова должна была оказаться выше крыши. Несколькими мгновениями спустя он с помощью Владимира вернулся обратно.

– Увы! Пусто! А отчего вы решили, что он может на крыше оказаться?

– Он мне сам рассказал, как по крыше из нашего вагона к себе перебирался. После последней своей неудачи.

– После неудавшегося покушения, хотите вы сказать? – уточнил капитан-лейтенант.

– Можно сказать и так.

– А где вы с ним на такие увлекательные темы побеседовать успели? – это уже Владимир спросил.

– Пойдемте, я вам покажу где. Только вам, Владимир, нужно рану перевязать.

– Перевязывать, положим, нечего, а вот промыть царапину и кровь с лица смыть, чтобы людей не пугать, стоит, – то ли возразил, то ли согласился со мной он.

Я решила, что особой спешки нет, и мы все вместе дождались, пока Владимир закончит умываться в ближайшей туалетной кабинке. Я тем временем решила расспросить о том, как прошла встреча с преступником:

– Алексей Павлович, расскажите в двух словах, что у вас произошло.

– Да что тут рассказывать, как с мальчишками, с нами разделался, – капитан-лейтенант даже не пробовал скрывать досаду. – В дверь постучали, но не как условлено. Потом вдруг открывать ключом начали. Володя приготовил револьвер, я встал там и так, как мы оговаривали. Но тут дверь распахивается… Как он успел в одну секунду выбить пистолет и еще дважды ударить – меня в бок ткнул, Володю по голове – уму непостижимо! Мы с полминуты в себя приходили и в погоню почти ползком двинулись. Хоть заметили, что он в эту, а не в другую сторону побежал, и то хорошо. А дальше вы сами видели: дверь нараспашку и никого!

– Не мог он куда по пути спрятаться?

– Да куда? Тут всего одна дверь до тамбура. Но если хотите, давайте проверим.

– Хочу! И еще надо проверить ту дверь, что в багажный вагон ведет.

Проверить дверь багажного вагона оказалось просто: подергали ручку – заперто. Дверь последнего купе тоже была закрыта, но на стук нам ее тут же открыл товарищ Павла Истомина. Видя его недоумение, я решила спросить:

– Здравствуйте еще раз. А не могли бы вы нам показать, где хранится ключ от багажного вагона? Для полноты картины, так сказать.

– Да ради бога, – заулыбался он. – Вот шкафчик. Открываем, достаем ключ. Вешаем обратно. Запираем шкафчик. Все.

– Спасибо большое. Не будем вам больше докучать. До свидания.

– Да что там, заходите и по делу, и без дела. Всегда рады. Про Павла ничего не слышно?

– К сожалению, нет.

Я шагнула в купе и протянула ему руку. Он пожал ее слегка растерянно, а я смогла заглянуть на багажную полку и убедиться, что там преступника тоже нет. Заглянула на всякий случай, чтобы потом не мучиться.

30

В ресторане мы столкнулись с дедушкой, Иваном Порфирьевичем и есаулом Котовым. Увидев нас, дедушка очень обрадовался, Иван Порфирьевич вздохнул с облегчением, а есаул ухмыльнулся с таким видом, будто хотел сказать: «А я вам о чем говорил!»

Я сделала невинный вид:

– Вы же, кажется, недавно завтракали и опять в ресторан?

– Давайте выйдем отсюда и там поговорим, – предложил Иван Порфирьевич.

Мы всемером выбрались в тамбур.

– Даша, нельзя так пугать людей! – заявил Иван Порфирьевич. – Знаете, как я испугался, не говоря уже о дедушке?

– Да что же это за день такой! Я нынче всех пугаю!

– Это кого же еще?

– Меня, к примеру, – сознался Владимир.

– А… Ну да… – так и не нашелся что сказать господин Еренев.

Зато дедушка посчитал нужным еще раз укорить меня. И это при таком скоплении знакомых мужчин!

– Мы приходим, тебя нет. Начинаем в нашем вагоне искать. Даша Штольц говорит, что тебя журналист позвал. Мы к нему. У него шишка на лбу, и он говорит, что ты только что куда-то ушла. Разве так можно!

– А давайте пойдем к мистеру Фрейзеру, – предложила я. – У него и помимо того, где меня искать, есть что рассказать. И не только ему. Вот, правда, все мы там не поместимся. Господа! Прошу вас простить нас за бестактность, но вам придется потерпеть, пока мы вам все расскажем. Не думаю, что ждать придется долго.

– Подождите! – воскликнул товарищ прокурора. – А отчего здесь все четверо?

– Это я насвоевольничала и отменила засаду. После того, как она почти сработала. – Видя недоумение, грозившее превратиться в град вопросов, я поспешно пообещала: – Я об этом вам тоже расскажу. Пойдемте уже к господину журналисту, вдруг ему нужна помощь, а мы здесь пустыми разговорами занимаемся.

Дедушка сделал такое лицо, что я стала сомневаться, оправдаются ли мои надежды на то, что огромное число новых сведений и рассказы о новых происшествиях заставят забыть его о пережитом за меня страхе. Но тут уж и мне оставалось только ждать.

Офицеры, прекрасно понимая суть вещей, даже не пытались возражать или напрашиваться пойти с нами. Они решили вернуться в ресторан. Мне стало их жалко оставлять в полном неведении, и я шепнула Михаилу:

– Мы с мистером Фрейзером схватили сообщника корейца. Сейчас будем его допрашивать.

– Мерси, мадемуазель, – кивнул мне Михаил. – Я так понял, что это можно и товарищам передать?

– Конечно.

Мистер Фрейзер и его сосед по купе пили виски прямо из бутылки.

– А не столь уж и противный напиток, – высказал неожиданный комплимент освобожденный от пут сосед англичанина. Я только что вспомнила, что зовут его Роман Степанович и что едет он из Иркутска в Москву по делам образования. – Ой, господа! Мы тут такого натерпелись!

– Ну так расскажите, сделайте милость! – ласково предложил Иван Порфирьевич и тут же зыркнул на меня. – Но прежде всего скажите, зачем у вас тут связанный господин лежит на верхней полке.

– Так на нижней он нам мешался! – искренне удивился Роман Степанович, но тут же спохватился. – Ох, простите, не то хотел сказать. Пусть лучше вам Джон Фостерович рассказывает.

Журналист выглядел вполне бодрым, но немного потерянным.

– Даша, вы уж помогите мне, – попросил он. – А то и я уже растерялся, с чего начать, не знаю.

– Вы расскажите, как этот связанный господин впервые у вас появился, – подсказала я.

– Ну да, верно. С этого и нужно начинать. Господа, не желаете для успокоения нервов? – указал он на бутылку с ирландским напитком.

Господа желали. Джон был настолько потрясен, что и мне предложил успокоить нервы. Но тут же спохватился, стал спрашивать, не желаю ли я чего и всякое такое. Пришлось заново просить его начать рассказ.

– Так вот слушайте, – приступил он к делу с интонацией плохого трагика. – Мы находились здесь. Мистер Роман спал. А я бодрствовал. Тут постучал этот ужасный мистер Ю.

Иван Порфирьевич вскинул брови, глянул на меня вопросительно, но смолчал.

– Я гостеприимно пригласил его войти, но в ответ он ударил меня своей тростью в живот. А следом и этот мерзавец ударил меня пистолетом по голове.

– Меня тоже стукнули! Спящего, господа!!! Это уж ни в какие ворота! – счел нужным добавить мистер Роман.

– Да! Это уже выходит за рамки приличий, – сказал Джон Фрейзер так, будто удар, нанесенный ему самому, оставался еще в этих рамках. – Пришел я в себя связанным. Корейский господин сидит и курит свою вонючую папиросу как ни в чем не бывало. А я даже слова сказать не могу, что мне этот запах неприятен. Даже жестом этого показать не способен, потому как у меня во рту кляп, а руки связаны.

Тут все мужчины еще раз уделили внимание своим нервам.

– Продолжаю, – с каждым словом журналист изъяснялся все увереннее, даже актерские нотки в голосе появились. – Некоторое время спустя дверь распахивается и сюда влетает мисс Дарья. На миг мне показалось, что случился катаклизм, но все ограничилось пролитым на мистера Ю горячим чаем. Надо сказать, что вела себя мисс Дарья для меня непонятно. Она старалась выглядеть глупой, и ей это удавалось! Но тут я понял, что это игра, она же, находясь под прицелом четырех глаз, сумела ослабить узел на моих путах, но показала, чтобы я не спешил освобождаться. Я продолжал терпеть.

– Да и мне ничего иного не оставалось! – воскликнул Роман Степанович.

Джон Фрейзер кивнул, давая понять, что мучения его соседа для него не пустой звук.

– Мистер Ю задавал мисс Дарье разные непонятные мне вопросы, – продолжил он. – Впрочем, вскоре я догадался, что речь идет о вашей находке в купе покойного господина банкира, о которой в поезде не слышал разве что самый ленивый. Мисс Дарья отвечала очень откровенно и сама задавала странные вопросы, о смысле которых я так и не догадался. Я старался воспользоваться тем, что внимание бандитов отвлечено от меня, ослабил свои путы и уже был готов освободиться в любое мгновение. Но мисс Дарья вновь подала мне знак не делать этого. Я стал ждать дальнейшего развития событий.

– А я более всего ждал, когда же меня развяжут, потому что руки мои затекли, и во рту от тряпки становилось гадко! – счел необходимым напомнить о своем участии в этих событиях Роман Степанович.

Его товарищ по несчастьям вновь кивнул, соглашаясь с тем, что положение мистера Романа было весьма незавидным, и продолжил свое увлекательное повествование.

– Тут мистер Ю ушел и оставил нас под охраной вот этого негодяя. Мисс Дарья стала с ним препираться и затеяла натуральный скандал, результат которого совершенно ошеломил меня: бандит оказался повержен хрупкой девой, а два джентльмена были ею же спасены. Бандиту, правда, не все показалось столь ясным, как мне, но я ему объяснил.

– Да, – подтвердила я, – мистер Фрейзер провел великолепный удар, достойный чемпиона мира по боксу.

– А я так ничего не увидел, – с несказанным сожалением вздохнул мистер Роман, – потому что все еще лежал связанный и лицом к стене.

– Но мы быстро исправили положение, и теперь не вы, а бандит лежит связанный и лицом к стене. У меня все, леди и джентльмены! – мистер Фрейзер завершил свой рассказа легким наклоном головы.

Пафосный стиль мистера Фрейзера был вполне объясним теми переживаниями, что выпали на его долю. Но при этом он сумел сообщить все, что ему было известно. Единственный вопрос задал все ж таки Иван Порфирьевич:

– А у вас нет никакого мнения, отчего мистер Ю решил устроить ловушку именно у вас?

– Ах да! Есть некоторые соображения, – дальше наш англичанин говорил уже самым обычным манером, а не как провинциальный трагик. – Накануне мы с Дашей обсуждали накоротке одну заметку в газете. Криминального характера. Так вот вслед за Дашиным уходом появился мистер Ю и любезно спросил, о чем у нас шел разговор. У меня не было повода скрывать его содержание, я даже показал ему заметку, вызвавшую интерес мисс Дарьи. Тот ее даже читать не стал, лишь глянул на заголовок, зато принялся расспрашивать, часто ли нам приходится общаться, да о чем мы ведем разговоры. Он объяснил это любопытство своей симпатией к мисс Дарье, так что я отвечал довольно искренне. А он, возможно, уже тогда задумал свое мерзкое предприятие. Прошу меня простить, но я стал невольной жертвой и еще более невольным помощником столь милого с виду человека, оказавшегося совсем не тем, за кого себя выдавал.

Я подумала, что вряд ли мистер Ю уже тогда задумывал устроить для меня ловушку. Скорее он пытался составить представление о том, как далеко мы продвинулись в розысках убийцы. И решил, что продвинулись мы для него опасно далеко! А тут еще подлило масла в огонь то, что мы оказались в том самом купе и, в этот раз невольно, снова встали на его пути. Вот он и решил не церемониться и воспользовался своей отравой. Но не тут-то было! У него не вышло отравить нас, да еще пошли слухи о находке, вот он и решил заманить меня, чтобы из первых рук выяснить, насколько правдивы эти сведения. Но до конца он мне не поверил. А если и поверил, то все равно оказался невероятно ловок, быстр и хитер.

– Так о чем вас расспрашивал мистер Ю? – переключил свое внимание на меня Иван Порфирьевич.

– Он в самом деле спрашивал, что мы нашли, как оно выглядело и куда мы это спрятали.

– И что вы отвечали?

– Что нашли пакет с бумагами, что на нем написано иероглифами, внутрь я не заглядывала. А дальше все объясняла, как мы уговаривались.

– Судя по тому, что он сунулся в засаду, он вам поверил, – потер виски Иван Порфирьевич. – Значит, ответили вы правдоподобно. Надеюсь, у нас будет время, и вы объясните мне, почему говорили так, а не иначе. И как вы вычислили мистера Ю тоже. И отчего нам не сказали. И… Пока же в двух словах о засаде?

О неудавшейся нашей ловушке и вправду удалось рассказать в двух словах.

Тут Иван Порфирьевич обратился к пленнику, хлопнул того по спине и сказал:

– Получается, что мистер Ю сбежал. И бросил вас. Можем мы в таком прекрасном случае рассчитывать на ваше сотрудничество?

Пленник промычал в ответ некое подобие согласия.

– А рот-то ему зачем заткнули? – изумился Иван Порфирьевич.

– А чтоб на себе, значит, почувствовал, как оно с кляпом во рту живется! – весело ответил мистер Роман.

– Мы вас сейчас проведем в другой вагон и там побеседуем, – сказал Иван Порфирьевич, освобождая арестанту рот и помогая повернуться, – очень надеюсь на ваше благоразумие. В противном случае я оставлю вас наедине с этими джентльменами или, того хуже, наедине с этой милой девушкой.

– Я буду благоажумен, – едва ворочая языком, пообещал усатый.

– Да у него и выхода иного нет, как вести себя благоразумно, – подсказал Роман Степанович. – У него по вывихнутому пальцу на каждой руке, так что не повоюешь особо и даже по поезду с его тугими дверями не побегаешь. Но вы о нем не беспокойтесь. Я по милосердности помог вывихи вправить.

– Даша! – воскликнул дедушка с осуждением. – Разве так можно? А этот синяк зачем?

– Это уже моя работа, – скромно взял вину на себя английский джентльмен.

– Ну что? Пойдем? – спросил нас с дедушкой Иван Порфирьевич.

– Пойдем, только вы пистолет себе заберите, – попросила я, – а то он мне уже надоел.

Иван Порфирьевич взял в руки для начала себя, а затем уж взял в них «наган» и грустно засмеялся:

– Вот и еще один трофей. Тихо, уютно и комфортно мы с вами путешествуем!

– Ну нам же резонно было сказано, что до нашего появления все так и было! – откликнулся дедушка. – Может, скоро и нам выпадет малая толика тишины, покоя и уюта?

31

Дедушка шел впереди, следом двигался понурый преступник, далее Иван Порфирьевич, последней шла я. Добрались мы до нашего вагона без происшествий.

Мы решили воспользоваться пустым купе, где и учинили задержанному допрос.

– Ну-с, – обратился к нему товарищ прокурора, – вы обещали сотрудничать. Поэтому начинайте.

– Да мне нет нужды в молчанку играть. Крови на мне нет, а за прочие грехи, не слишком и скопившиеся, так на так ответить придется. Может, и зачтется мне откровенность?

– Может быть, может быть. Чем больше вы нам расскажете, тем больше зачтется.

– Беда в том, что особо и рассказывать-то нечего. Вы уж сами спрашивайте, что вам интересно.

– Так начните с того, где вы с мистером Ю познакомились.

– Да здесь, в поезде, его и увидел впервые. Но знал о нем раньше. Я за мелкую кражу в тюрьме сидел и свел там знакомство с одним человеком. Дела за ним серьезные водились, ну да и сел он раньше моего намного. Так что на волю выбрались, почитай, что вместе. Он на месяц всего позже. Так я за тот месяц намыкаться успел, на работу не брали, кому поднадзорный нужен.

– Положим, и поднадзорный смог бы работу найти, если бы захотел. Но вы же на грязную работу идти не желали, искали что попроще и почище?

– Тоже верно, – не стал отнекиваться допрашиваемый. – Так это еще не подсудное дело? А тут появляется тот человек…

– Вы уж и его, и себя назовите, а то как-то все непонятно – кто вы, кто тот человек.

– А! Так это запросто. Меня звать-величать Артем Григорьевич Прошкин. Того же человека звали Кубышкин Антон Прокопович. Кличка у него среди блатных Косарь. Встретились мы в одном заведении, куда он обещал захаживать.

– Где это было?

– Так в Иркутске и было. Так вот он меня с ходу и позвал на дело. По его словам, в Шанхае готовились банк взять, и что там уже с месяц человек работает, присматривает и высматривает все, что для дела пригодиться может. Что за человек, не спрашивайте, никто мне его не называл ни тогда, ни после. Косарь мне денег дал, велел приодеться прилично. А через неделю мы в Шанхай выехали.

– Когда, какого числа?

– Да не упомню. Вроде как три недели прошло. Прожили мы там с неделю, все ждали команды от кого-то. От кого, не говорилось, но кто-то прознать сумел, что человек, тот, что команду подать должен, вроде бы китаец. Ребята, как про китайца услышали, роптать стали – чего это, мол, нами узкоглазый командует да еще и ждать заставляет. Косарь тогда одного на встречу с тем китайцем взял, мол, сам и скажи ему. Тот вроде живым вернулся, но тут же слег и помер. После этого уж никто против не заикался. Да и команды мы дождались. В банк тогда Косарь с Рваным и Гнилым пошли, мы с улицы прикрывали. Ну на шухере были с пролеткой, чтобы ноги сделать. Только что-то там неладно пошло, стрельба началась, и попались наши ребята. Нам же удалось скрыться. Мы уж стали думать, как нам домой возвертаться без денег, а тут приходит человек незнакомый, говорит, что от китайца. Дает денег много, по полтысячи, и велит одному ехать в Иркутск и там каждый день ходить на почту и ждать телеграмму. А мне, стало быть, нужно было чуть не на Урал отправляться и тоже на почту ходить. Впрочем, сказал тот человек, нас никто не неволит, но если не согласны, так эти деньги можем считать расчетом и большего не ждать. А коли послушаемся и станем помогать, так все у нас будет наилучшим образом. Жрать там на серебре, в шампанском купаться и прочие фрукты.

– Того вашего товарища, что в Иркутск поехал, не Павлом звали?

– Не-а, Михаил он был. А фамилия Курицын. У него еще кличка Нос. Носатый он. Ну вот, как мы согласие дали, нам еще денег на проезд добавили и на разные расходы. Добрался я до своего города и неделю с лишком без толку прождал. Но тут и телеграмма пришла. Вчерась как раз и пришла. Велено было в этот поезд билет взять, а уж здесь мне все и сообщат, чего далее делать.

– И что же вам было велено? Вы уж не умолкайте надолго.

– Я как китайца здесь увидал, так мне и пароль не понадобился, сам догадался, что это и есть наш главарь. А сказал он, что здесь его не китайцем считают, а корейцем и зовут мистер Ю. Еще сказал, что едут в поезде большущие ценности, но он никак до них добраться не может. Потому решил девицу одну, что у него вечно под ногами путается, в ловушку заманить и допросить. Ежели выйдет, так по-хорошему. А не выйдет, так с пристрастием. А дальше вы уж и так все знаете. Дозвольте папироску выкурить? Ну и на том спасибо.

– Мы с вами еще разок побеседуем, – пообещал Иван Порфирьевич, – а пока извольте сидеть здесь тихо. А то мы вас опять свяжем. Афанасий Николаевич, вы позовите, пожалуйста, наших военных. Придется им теперь в карауле при арестованном побыть, пока его не заберут.

Охранять бандита нашим бравым офицерам не особо понравилось, но они согласились.

У нас же появилась возможность передохнуть и, пользуясь случаем, пообедать. Все эти дневные события расстроили меня не так сильно, как ночные. Вот только спать очень хотелось. Но и есть тоже хотелось.

32

В этот раз вагон-ресторан почти полностью был занят участниками нашей антрепризы. До этого обедали немного вразнобой, а тут как специально собрались все вместе.

– Ну, слава богу, и вы объявились, – воскликнул господин Корсаков, едва мы расселись по соседству с ним. – А то просто неуловимыми стали. Вы не запамятовали о сегодняшнем вечернем концерте?

Вот что мы могли сказать на это? Конечно, запамятовали. И не только о концерте, но и о том, что есть и другие дела, помимо полицейского сыска и ловли опасных преступников. И дела эти куда приятнее. А еще мы подзабыли, что уговаривались до конца поездки оставаться единой труппой и не отлынивать от общих затей. Но сознаваться во всем этом мы с дедушкой не стали. Напротив, уверили, что обо всем помним и что будем готовы. Дедушка выступит со своим номером, а я – выполню любую работу, которую мне поручат.

– Вот и замечательно, – обрадовался антрепренер. – Вы, Афанасий Николаевич, согласуйте с Иван Ивановичем, в котором месте будет ваш сольный номер. И еще, Даша Штольц высказала желание повторить вашу сцену из «Школы злословия». Найдете время? Замечательно. Для вас, Дарья Владимировна, тоже имеются поручения.

– Да, Дашенька, имеются, – поддержала его Екатерина Дмитриевна. – Мы решили, что в этот раз нам понадобится кое-что из гардероба. Я приготовлю список, а вы уж сходите за нужными платьями. Вы помогали все упаковывать, и лучше вас никто не вспомнит, что и где лежит.

– Конечно, Екатерина Дмитриевна! Обязательно все сделаю! – ответила я и решила, что заодно верну на место все взятое для истории с привидением.

От этих привычных поручений на душе стало как-то легко и безоблачно. И пусть возиться с костюмами не совсем мое дело, но и это поручение мне понравилось.

– Даша, – подскочила ко мне моя тезка Даша Штольц-Туманова. – Я тут один очень красивый монолог решила показать. Поможете по старой памяти над текстом поработать?

– Разумеется, помогу, – обрадовалась я.

– Позвольте вас на секундочку задержать, госпожа Туманова? – обратился к Даше Иван Порфирьевич. – Всего один вопрос!

– Да с удовольствием!

– Вы вот Дарье Владимировне передавали приглашение зайти к мистеру Фрейзеру? Он сам вас о том попросил?

– Да нет! Он попросил этого смешного мистера Ю, а тому, видать, было лень, так он мне перепоручил эту просьбу передать. А отчего вы спрашиваете?

– Так, ничего особенного. У нас небольшая путаница вышла, вот я и спросил.

– Даша! – позвала Дашу Штольц госпожа Никольская. – Идите сюда! Давайте, пока здесь все свои, еще раз сыграем!

Даша прошла к пианино, и они с Еленой в четыре руки заиграли красивую мелодию из оперетки Франца Легара. А я сидела и пыталась припомнить, что это за оперетка: «Кукушка» или «Венские женщины»? И думать про это мне казалось куда приятнее, чем размышлять про мистера Ю, пропавший пакет и все такое прочее. Я, можно сказать, наслаждалась такими приятными раздумьями, хотя так и не вспомнила названия оперетки. А еще как-то очень приятно и славно было видеть знакомые лица людей, с которыми рядом мы проработали – нет, прожили! – весь этот замечательный театральный сезон. Может, и не всегда эти люди были приятны в общении, но уж ни от одного из них не нужно было ждать удара палкой по голове, а тем более выстрела в спину. И пусть многие из них имели собственные тайны, но и тайны эти были скорее милы, чем страшны. Вот, к примеру, взять Александра Александровича и Екатерину Дмитриевну. С самого начала и до конца сезона они скрывали свое давнее супружество. Хотя про это знали все и каждый, но все, а главное, они сами выдержали эту игру от и до, то есть до самого момента посадки в этот поезд. А затевали они это с началом каждого сезона, потому что господин Корсаков был не только блестящим актером, но и антрепренером, то есть начальником. Вот они и делали вид, что не женаты, чтобы он мог к Екатерине Дмитриевне относиться так же, как к остальным актрисам.

Леночка Никольская, с блестящими глазами играющая сейчас на фортепиано и поющая куплет, тоже имела тайну. Она скрывала свое имя! По паспорту она была вовсе не Елена Никольская, а Евдокия Дунина, то есть Дуня Дунина! И жутко стеснялась этого столь не подходящего для афиш имени.

У нашего комика Ивана Ивановича Тихомирова тоже была тайная страсть. На Рождество он всем дарил чудные свечки в виде различных фигурок, но ни разу не сознался, что это дело его рук. И так можно было сказать про каждого. Даже про нас с дедушкой. Потому что и у нас была тайна, которая давно перестала быть таковой, но все делали вид, будто ее и нет, будто никто не знает ни о существовании тайны, ни о том, что за ней скрыто. Правда, в отношении дедушки она отчасти стала публичной. Он прибыл с труппой в качестве простого суфлера, а закончил сезон как замечательный актер. И это уже скрыть было невозможно. Ну то, что он великолепный актер. А вот то, что мы уже к середине сезона вновь стали богаты, про это никто и не вспоминал. И про то, что я графиня, не вспоминали. И нам это очень нравилось.

Так что все эти наши театральные тайны были милы и по-своему простодушны. Да и в разгадках они не нуждались. Потому-то мне и стало так легко, когда я вновь оказалась среди своих и когда мысли мои переключились на них и на наши незатейливые дела с костюмами, текстом ролей и всем прочим, что называлось театр.

– Дарья Владимировна, – еще раз обратился ко мне антрепренер. – А все ж таки, что за номер вы разучивали с Марией Петровной?

Иван Порфирьевич, дедушка и я рассмеялись.

– Не берите себе в голову, – сказал дедушка. – Это и не номер был, а так, детские шалости.

– А я-то думал… – разочарованно протянул Александр Александрович. – Ведь так старательно репетировали. Одно удовольствие было посмотреть.

– А это вы меня приучили все, даже шалости, репетировать тщательнейшим образом! – сказала я.

– Большое вам русское мерси! – пошутил господин Корсаков. – Ну-с, тогда сознайтесь, что это была за шалость. Раз это не номер, так, значит, мне иначе как от вас самой и не узнать, что же это такое, для чего понадобилась столь необычная подача текста.

Я вдруг жутко смутилась и покраснела. Выручил меня господин Еренев.

– Ох уж эти барышни! – воскликнул он. – Проказничать они смелы (похоже, что в эти слова он вложил куда больше смысла, чем могли услышать посторонние), а как рассказать про то – краснеют. Дарья Владимировна, может, я, с вашего позволения, раскрою секрет? Ведь все равно он так или иначе всплывет. А Екатерина Дмитриевна и Александр Александрович как раз умеют не говорить лишнего.

– Да уж рассказывайте, – разрешила я.

– Вы, верно, обратили внимание, как госпожа Софья Яковлевна, та дама, что увешана бриллиантами, словно рождественская елка мишурой, в первые дни нашего путешествия беспардонно командовала флотским офицером?

– Да как же было не заметить? – подтвердила Екатерина Дмитриевна. – Это так бросалось в глаза, что становилось просто неприличным. Но это дело уже прошлое, и эта дама сейчас ведет себя в отношении того офицера вполне благородно.

– Так вот это и есть результат той самой затеи, о которой идет речь.

Тут господин Еренев с настоящими и придуманными подробностями описал все наши приготовления, произведенный нами на несчастную Софью Яковлевну и на еще более несчастного проводника эффект. Рассказывал он столь живо, что господин Корсаков стал на него поглядывать недоуменно. В смысле: где же этакий талант скрывался ранее!

– Замечательная история! – похвалил рассказ господина Еренева Александр Александрович. – По мне, так она способна поспорить с рассказами Чехова или других литераторов. Я бы даже предложил вам с ней выступить на сегодняшнем концерте, но полагаю, что главные действующие лица станут возражать?

– Станут, – согласилась я. – Софья Яковлевна нам ни за что не простит, если случайно узнает, а уж публично этакое услышав… Право, она такова, что стоит и поостеречься.

С этим также никто не стал спорить.

33

Пообедала я с завидным аппетитом, чего не случалось уже пару дней кряду. Настроение окончательно стало приятным, и даже спать почти расхотелось. Впрочем, выспаться мне сегодня вряд ли дали бы. Суета в нашем вагоне вновь воцарилась невообразимая.

В одном купе распевали куплеты, в другом романсы, в третьем бренчала гитара, в четвертом громко репетировали диалог. Все перемещались с места на место, так что пройти по вагону из конца в конец становилось делом непростым и долгим.

А тут еще и мы с Машей устроились на проходе, потому что здесь другого места не было, а уходить в салон мне было нельзя.

– Ой, Даша, вы так надолго исчезли, я все не могла вас застать. Вы обещали мне рассказать, отчего вам удалось так ловко метнуть пепельницу в того шулера.

Бедная Маша, она так сильно отстала от жизни, что я никак не могла вспомнить, когда же я ей обещала рассказать о метании пепельниц в карточных шулеров. То есть я помнила тот наш разговор, но вот когда он состоялся – накануне или сто лет тому назад – сообразить не могла. Столько всего произошло за это время! С другой стороны, то, что Маша не в курсе событий, было хорошо. Это означало, что все наши сыскные дела, засады друг на друга и все прочее не то что не вызвали какой-либо паники, но вовсе остались неизвестными для большинства пассажиров.

По поводу пепельницы я рассказала подлинную историю о том, как мы с папой на берегу Финского залива кидали камни: кто дальше и кто точнее. И что в отношении точности я ему мало уступала. Конечно, это была часть правды, но рассказывать все у меня пока не было желания.

Я еще рассказала историю с пропажей и обнаружением купца. Маше она понравилась настолько, что она стала в нетерпении переминаться с ноги на ногу, видимо, разрывалась между желанием поговорить со мной и еще большим желанием рассказать об этом Ирине Родионовне. Тут очень к месту появилась Екатерина Дмитриевна и с улыбкой – но без насмешки! – сказала:

– Так вот она какая – лучшая в нашем поезде исполнительница роли привидения! Да вы, Маша, на Дашу так сурово не смотрите. Во-первых, не она нам рассказала про ваш секрет, а во-вторых, какой бы несерьезной вам наша компания ни казалась, но чужие секреты мы хранить умеем.