Конверт из Шанхая Кузьмин Владимир
Говорил есаул Котов ровно, почти монотонно, но я слушала, замерев, и ловила каждое слово.
– А человек в маске, – продолжил он, – как бы мимолетны ни были стычки, точно без единой ошибки выбрал из полусотни десять наилучших и велел этому десятку в схватку с ним вступить. И что характерно, тут мы первыми на земле оказались, он схитрил и самых крепких да ловких в первую очередь обезвредил, а с остальными ему уже спокойно стало. Но, как ни странно, именно меня с товарищем он и оставил, велев всем прочим расходиться. Прочие пошли несолоно хлебавши, а полковник нас хитро так спрашивает:
– А скажите, господа казаки, кто из вас Котов, а кто Шолохов?
Понятно, что этот вопрос изумил нас почти так же сильно, как показанная им удаль. Но он тут же и пояснил:
– Мне генерал с самого начала говорил, что лучшие из лучших Шолохов да Котов. А я ему сказал, что верю, но хочу сам вас среди всей полусотни выискать. Найти-то нашел, но вот фамилии угадывать не обучен, а перед генералом прихвастнуть хочется.
Мы фамилии шепнули, а генерал, как он нас подвел к нему да представил, и вправду в изумление пришел, а что за разговор у них про это был, мы не слышали. Дали нам десять минут на сборы и почти сразу приказали выезжать вместе с начальством. Приехали мы на станцию и забрались в вагон, стоящий на путях отдельно. Но только ехать по железной дороге нам никуда не пришлось. Полковник, как только мы в вагон забрались, снял маску и говорит:
– Дело нам предстоит трудное, но благородное. Нужно товарища из плена вызволить. Да так, чтобы никто на нас указать не смог. Поэтому пойдем тайно, с оружием, но без военной формы. В путь отправимся утром, а пока есть время, в поезде станем тренироваться, потому что тюрьма, где наш товарищ томится, такая же узкая и неудобная для драки. Нам же нужно и самим живыми вернуться, и приказ исполнить.
Тут генерал – он с нами приехал – сказал, что многому за несколько часов не научишься, на что ему и было сказано, что лучшие приемы – это не те, что требуют большого мастерства и долгих тренировок, а те, которым даже ребенка можно научить в пять минут. У нас же несколько часов в запасе и самые лучшие воины, так что научиться можно успеть многому.
Мы и вправду многому научились и только диву давались, как такие нехитрые вещи самим в голову не приходили. Нам тем временем простую одежду приготовили и обувку, паек на дорогу. Бинты, помню, были и фонари электрические. Предлагали специальное оружие, но мы попросили оставить при нас наше, и полковник нас поддержал.
Кормили нас прямо в вагоне, но кормили славно. А вот поспать дали лишь пару часов, но никто не роптал. Утром снова посадили в закрытую карету и повезли неведомо куда. Насчет неведомо я не совсем точно сказал, потому что через несколько часов стало пахнуть морем. Меня это не очень обрадовало, честно сознаюсь, никогда раньше по морю плавать не доводилось, и я слегка боялся. Но до самого океана мы не доехали, до берега еще и верхом добираться пришлось. А там уж, на самом берегу, мы все трое надели маски и сели в небольшую лодку.
Про путешествие по волнам в лодке мне и вспоминать не хочется. Мы с товарищем поначалу аж позеленели от качки, а полковник и лодочники над нами посмеивались. Но, как ни странно, вскоре мы пообвыклись и стало легче.
Плыли мы весь день и часть ночи, к берегу подошли в темноте. Лодка тут же отплыла, чтобы вернуться за нами в указанное время, а пока не привлекать внимания. Еще в лодке полковник нам рассказал, как выйти к той тюрьме и какая там по всему должна быть охрана, поэтому шли мы без лишних разговоров. Ну а про то, чья это будет тюрьма и чья охрана, мы с Григорием и сами уже догадались.
Я кивнула, потому что тоже догадалась, где все это происходило. Не про точное место, а в целом. Остальные слушатели тоже закивали. Семен Андреевич тоже кивнул нам и продолжил:
– Часовых сняли тихо и без особого труда. Пробрались в тюрьму, коридоры там и впрямь оказались не намного шире вагонного. Самое же сложное было в том, что караульное помещение располагалось в самом конце коридора. И хоть часового и здесь мы сняли без шума, но кто-то случайно вышел, и началось такое, что описывать не всякому писателю по силам. В караулке народу было человек десять, может, и больше, но лишь один из них сообразил не сунуться в тесноту, а остаться с винтовкой внутри комнаты и поджидать нас. Так что полковник прошел весь путь так же просто, как разбрасывал на плацу десятки наших вояк. Нам же пришлось вступить в дело, когда и с той стороны, откуда мы вошли, враги объявились. Те палить из винтовок начали сразу, вернее, сразу попытались, да только им никто такого безобразия не позволил.
– А как же тот последний солдат, что в караульном помещении с винтовкой остался? – спросил дедушка.
– Полковник наш в него нож метнул, – ответил ему есаул и стал что-то высматривать в сумраке за окном.
– А что же дальше? – не удержалась я.
– Дальше? – переспросил Котов. – Дальше мы открыли нужную камеру, не сразу, потому что не знали, в которой нашего человека держат, но и искали недолго. Полковник велел нам оставаться на месте, сам же вошел, а вышли они оттуда оба в масках. Мы наскоро проверили, не затаился ли кто, чтобы не получить пулю в спину, и пошли к берегу. К этому времени рассвет забрезжил, стало немного видно – вот как сейчас примерно, хотя сейчас и вечер, – и мы недалеко от берега увидели две лодки. Пока мы удивлялись, полковник фонариком подал знак нашей не подходить пока к берегу, и она, похоже, оставшись не замеченной японцами, тут же скрылась за скалой.
Есаул увлекся рассказом и не заметил, как проговорился про японцев. Впрочем, это все было настолько понятно, что можно было и не говорить.
– Вторая лодка подошла к берегу, и мы увидели в ней не меньше дюжины солдат. Четверо остались на борту, остальные сошли на берег. Лодка тут же отошла в сторону на десяток саженей. Останься она у берега, мы бы незамеченными пропустили высадившийся отряд и, думаю, легко бы справились с оставшимися в лодке. Но тут пришлось вступить в бой. Солдаты эти оказались куда более лихими рубаками, чем охрана, а уж про офицера, что с ними был, и сказать нечего – на совесть дрался. Но, главное, командовал умело и правильно – заставил нас выйти из укрытия, под стволы тех, кто сидел в лодке. И приказал стрелять в нас, не боясь задеть своих, и не щадить его самого. Я это отчего так уверенно говорю, что все это было совершенно понятно, хоть языка я и не знаю. И ведь никто в лодке не осмелился ослушаться – тут же грянул залп! Который и добил тех японцев, что были еще на ногах и что собой заслонили нас. Да мы и сами постарались за ними скрыться от пуль. Второму залпу мы состояться не дали, укрылись за камнем и уж оттуда расстреляли всех в лодке. И все же… Мы уж, как положено, проверили, чтобы никто из врагов на берегу не смог для нас быть опасен. Но в лодке проверить не могли… Там оставался офицер, который схитрил и, поняв, к кому поворачивается удача, спрятался на дне лодки. Солдатам, видимо, приказал стоять и стрелять до последнего, а сам отлеживался. Впрочем, поступил он здраво, хоть со стороны это не выглядело благородным поступком. Потому что не жизнь свою берег, а до конца старался выполнить свой приказ, как мы исполняли свой. Дождался, пока подойдет наша лодка, пока мы начнем грузиться, встал с винтовкой в полный рост и успел расстрелять все пять патронов в магазине. Снова упасть на дно и перезарядить или схватить другую винтовку не успел, Григорий ему не дал. Но урон нам нанес больший, чем все остальные до него. Полковнику пуля вошла в сердце, мне он прострелил руку и тяжело ранил одного из матросов.
– Хороший был стрелок! – зло сказал Иван Порфирьевич.
– Если бы не сильная качка, положил бы все пять пуль в яблочко, – по-прежнему ровно ответил ему казак.
– Простите, что отвлек…
– Это ничего. Вы уж, наверное, поняли, что рассказ мой этим, по сути, и заканчивается, потому что дальше мы добрались до нашего берега, где нас свои поджидали. Григорий надеялся, что полковнику еще можно помочь, и расстегнул на нем рубаху, вот тогда я и увидел тот крестик, про который мы говорили. Вот и все.
– А тот человек, которого вы спасали? Он что?
– Спасенный наш так и не проронил ни слова за все время, что был с нами. И маски не снял. Лишь крепко обнял нас на прощание. Так что, кто он таков был, я и ума не приложу.
– Но догадываетесь?
– Может, и догадываюсь в самых общих чертах. Но от моих догадок толку мало.
– А товарищ ваш, Шолохов?
– Жив и здоров, вот и по службе недавно меня нагнал, тоже есаул теперь.
За окнами вагона давно уже стемнело, но никто не порывался включить электричество. Так и расстались в темноте. Мы с дедушкой еще посидели, держась за руки.
38
Проснулась я с мыслью о том, что надо бы Пете сообщить, что преступник схвачен. Он ведь, наверное, догадался, что все мои телеграммы не просто так посланы, не развлечения ради, а стало быть, переживает. А я вчера об этом забыла и не написала ему, что волноваться больше не нужно.
Я пошла умываться и в коридоре встретила Ивана Порфирьевича.
– Вот стою, дожидаюсь станции, – сказал он. – Совершенно из головы вылетело сообщить о поимке преступника. А то ведь наши дома переживают.
Пришлось ему объяснять, отчего эти слова меня так насмешили.
Мы вместе сходили и отправили свои телеграммы, и тут я вспомнила про тот листок, что был найден в пакете и в котором написано было по-русски. Оказалось, что и про это мы забыли одинаково. Мы собрались в нашем купе, товарищ прокурора достал листок и прочитал написанное вслух:
«Любезный друг мой, Михаил Наумович. Вы, верно, помните наш разговор, в котором вы высказали догадку, что я в славном городе Шанхае занят не только банковскими делами. Я в тот раз отшутился, но вы и так поняли, что угадали верно. Вот только не знаю, как вы к тому отнеслись. Очень хочу верить, что с правильным пониманием.
А сейчас прошу меня простить за то, что помимо вашей воли вынужден и вас вовлечь в эти скрытые от людских глаз дела. И тем подвергаю вас смертельной опасности. Играть своей жизнью давно уж стало для меня привычным, но столь небрежно отнестись к жизни другого человека приходится впервые.
Догадываюсь, какой гнев вы испытаете, увидев мой необычный подарок. Тем не менее прошу вас как можно скорее передать его в то учреждение, которое я намеком называл вам. Передать по возможности лично, со всеми мерами предосторожности, ибо речь идет о вопросах государственной безопасности.
Удастся мне выбраться целым и в этот раз, принесу свои извинения лично.
А пока прощайте.
Искренне ваш, г-н Поляков».
– Как вы полагаете, Иван Порфирьевич, война скоро будет? – спросил дедушка.
– Это что понимать под словом «скоро». Но то, что будет у нас война с Японией, это уже однозначно. Да она уже идет. Вон сколько смертей.
– Я ведь верно понял, что и смерть Володи к этой войне отнести надо?
– Верно. Очень бы хотелось, чтобы все это было не напрасным. А знаете что? Мне вот показалось, что этот господин Поляков, – он слегка потряс запиской, – вполне мог быть тем человеком, которого ваш отец, Даша, спасал. Узнать, так ли это было на самом деле, у нас никогда не получится. Но ведь могло, могло и так быть. Я не так много разбираюсь в подобных делах, но уверен, что человек этот был резидентом нашей разведки и успел немало сделать. Нам же важно теперь, чтобы пакет этот попал по назначению.
– Вы, похоже, и адрес знаете, по которому его надо доставить.
– Знаю, Афанасий Николаевич. Знаю. И обещаю, что доставлю.
– Ну хватит о грустном, – сказал дедушка. – Не позавтракать ли нам?
– Кто-то, может, и стал бы возражать, но не я, – засмеялся Иван Порфирьевич. – А вы, Даша?
– Ну должны же мы насладиться уютом и комфортом, – сказала я. – А то только разговаривали на эти темы. Пелагея, конечно, готовила вкуснее, но и здесь повара хорошие.
39
Окончание всей этой истории, развернувшейся в его родном городе и за тысячи верст от него, Петя узнал на следующий день из рассказа Михаила Аполинарьевича.
Господин Сидоров в свою последнюю поездку в Шанхай свел краткое знакомство с неким человеком, имя которого Пете ничего не говорило. Познакомились, посидели, как это водится, поговорили о разном и расстались, как полагал Сидоров, навсегда. Но неожиданно получил от своего знакомого письмо, где тот писал, что, мол, желает по своим делам свести близкое знакомство с Соболевым, но не имеет возможности приехать в Томск. Зато в скором времени должен ехать в столицу, и если господин Соболев также станет выезжать в Москву или Петербург, просил Сидорова сообщить о том, но лучше скрытно, чтобы знакомство в поезде не выглядело нарочитым. Обещал в случае удачного решения дел щедро отблагодарить. Письмоводитель счел возможным такую просьбу исполнить. Но вскоре узнал о смерти банкира и призадумался. Идти в полицию побаивался, но тут еще и телеграмма пришла от того же знакомца с поручением встретить некоего господина и оказать тому содействие в чем бы то ни было. Тут уж господин Сидоров окончательно понял, что его всеми неправдами втягивают в преступные дела, и стал думать, как этого избежать. Вот и надумал самолично сдать приезжего полиции, что и проделал известным Пете способом. Приезжий смог сообщить полиции лишь то, что ему поручено проникнуть в дом покойного Соболева – в чем, то есть в проникновении в чужие дома, он был большим специалистом – и со всем тщанием провести в нем обыск на предмет нахождения коричневого пакета, надписанного по китайской азбуке. В случае неудачи ему следовало предпринять попытку отыскать этот пакет в рабочем кабинете покойного.
Вскоре Михаил позвонил еще раз и сказал, что господин Еренев прислал телеграмму, в которой сказано, что Даша благополучно схватила преступника, убившего Соболева. Петя такому повороту дел ничуть не удивился, потому что и сам получил телеграмму. Правда, из телеграммы, присланной Дашей ему, получалось, что преступник схвачен. Без уточнения того, кем и как. Но как бы ему ни было любопытно, он не побежал на почту, посчитав, что нужды в срочной телеграмме нет, а сел писать длинное письмо с отчетом о своих действиях и о всех происшествиях и с кучей вопросов о событиях в поезде.
40
Наше путешествие распалось ровно на две части. И последние трое суток пути разительно отличались от первых трех. Мы читали, переводили нашу пьесу то вдвоем, а то и втроем с английским журналистом. На станциях прогуливались по перрону, покупали газеты и сладости. В пути мы с Машей нередко играли в компании молодых поручиков. Чаще в фанты, а не в карты, потому что играть со мной, даже просто на интерес, они откровенно боялись. Нередко мы просто рассаживались в салоне на диванах и смотрели в окна на проплывающие мимо сотни и тысячи верст. Иногда кто-нибудь высказывался в том духе, что вот она какая огромная Волга. И тогда все начинали говорить:
– Но с нашей Обью все равно не сравнится!
– И с Енисеем!
– И с Амуром-батюшкой.
И говорилось это людьми, что в Сибири прожили не так и долго.
Концертов, настоящих концертов с большой программой мы не устраивали больше, но по вечерам многие наши артисты да и прочие пассажиры нередко музицировали. То есть играли какие-нибудь мелодии, порой пели куплеты или романсы. Дамы потягивали вино, мужчины пускали клубы ароматного дыма. Все переговаривались вполголоса. Было славно и уютно.
Мужчины, за исключением, конечно, военных и большинства наших артистов, к концу пути изрядно заросли щетиной. Отчего-то все считали, что бриться в дороге необязательно. Но как только мы подъехали к Москве достаточно близко, все они кинулись бриться, и даже очереди стали образовываться.
Мы сели в поезд в понедельник утром, а в субботу в пять минут восьмого вечера с ревом вкатились на Ярославский вокзал. Вся дорога заняла ровно четыре дня, двадцать три часа и пятьдесят пять минут, точно по расписанию, если учесть разницу во времени.
41
– Ну вот, осталось пришвартоваться, – пошутил капитан-лейтенант Алексей Павлович, когда впереди по ходу поезда замелькали московские окраины. – Пойду к себе готовиться к высадке на берег.
– Всего доброго, – отозвались мы с Машей.
– Рад был свести знакомство, господин капитан-лейтенант, – пожал ему руку на прощание Семен Андреевич.
– Семен Андреевич, а вас в Москве встречать будут? – заинтересовалась Маша.
– В Москве? Меня дома встречать будут, – заулыбался своим мыслям есаул, – а в Москве вроде и некому. Да и некогда мне встречаться, мне на свой поезд через пять часов пересаживаться.
– Пойду и я к себе, – сказала я, – дедушка, наверное, уже беспокоится.
– Ой, как жалко расставаться! – всхлипнула Маша.
– А вы, Мария Петровна, не расстраивайтесь, – стал подбадривать ее есаул. – Мир тесен, еще встретитесь.
– Может, и встретимся, – чуть повеселела Маша, – но все равно неохота прощаться.
Я поспешила выскользнуть из салона, потому что у самой слезы стали к глазам подкатывать.
Мы проехали немало разных станций, были среди них очень оживленные. Но все равно не такие, как этот вокзал. Мы с дедушкой шагнули на асфальт перрона и стали ждать, когда выгрузят наш багаж.
Я увидела, как в нашу сторону вышагивают три бравых казачьих офицера. Вдоль первого вагона второго класса они шли, вглядываясь в лица, мимо первого класса пошли быстрее и встали очень резко, увидав выходящего из него нашего есаула.
– Семен! Котов! – заорал один из встречающих. – Какого черта ты первым классом стал разъезжать? В богатеи выбился!
– Ну так по нашим сибирским понятиям еще и не выбился, но первым классом могу себе позволить, – весело отвечал Семен Котов, обнимаясь с друзьями. – Вы тут откуда?
– По службе пришлось обе столицы посетить. Сегодня вот домой собрались ехать, а мне письмо сюда пришло от Любаши, что и ты сегодня прибываешь! Вот мы и приперлись тебя, чертяку, встречать.
– А Любаша там как?
– Как, как! Ждет, последние месяцы только про тебя разговоры, мне уж они осточертели. Жду не дождусь, когда сестренку заберешь.
– Прямо-таки не дождешься?
– Эх! Кабы с кем другим, так и не отпустил бы никуда. Особенно в такую даль. Ладно, ты-то как добрался?
– Лучше не спрашивай, все равно не поверишь, – тут Котов увидел нас с дедушкой. – Дарья Владимировна! Позвольте я вас землякам представлю, а то ведь и вправду не поверят, когда я им рассказывать стану.
– А вы много не рассказывайте, раз они такие неверующие! – засмеялась я.
Семен Андреевич стал нас представлять, а тут раздался крик:
– Ограбили! Держи вора!
Кричала само собой Софья Яковлевна, а от нее со всех ног с дамской сумкой в руках бежал, не разбирая дороги, ее обидчик. Следом мчалась вырвавшая поводок Мими. Этакая пигалица противная, но вот же, первой кинулась на защиту хозяйкиного добра. Я прикинула, что хоть вор особо дороги и не разбирает, но все равно предпочтет пробежать мимо меня, а не рядом с казаками. Сама я даже оборачиваться не стала. Сделала шажок назад, и все. Воришка покатился с размаху по перрону, а тут и Мими подоспела и вцепилась в него зубками. Следом подоспели жандармы и городовой, скрутили вору руки, с огромным трудом оторвали от него собачонку и потащили в отделение. Вора, конечно, а не Мими. А Софья Яковлевна заполучила назад свою собаку и свою сумку. А я подумала, узнай воришка, что в этой сумке лежит, от досады руки бы на себя наложил.
– Ох, Дарья Владимировна! Как же я вам благодарна! – всплеснула руками Софья Яковлевна.
– Да за что? – удивилась я, кажется, вполне натурально.
– За то, что грабителя остановили, – настаивала на своем едва не ограбленная попутчица. – У меня же в сумке…
– Софья Яковлевна! – строго сказала я.
– Молчу, молчу, – согласилась она. – Всего вам доброго.
И отошла. А есаул Котов с гордым видом посмотрел на своих товарищей:
– Видели?
– Что? Как ворюга споткнулся?
– Кто его заставил споткнуться!
– А кто?
– Эх! Ротозеи! Вот, Дарья Владимировна, хоть вы и продемонстрировали нам подтверждение моих будущих рассказов, но без особой пользы. Кое-кто у них под носом происходящего не видит! – есаул огорчился так, словно это его собственный подвиг остался незамеченным.
– Мисс Даша! – окликнул меня проходящий мимо нас мистер Фрейзер. – Как ни жалко, но пора сказать в последний раз до свидания. Я все эти дни мучился: включать мне события, с вами связанные, в мою будущую книгу или нет?
– И к какому решению пришли?
– Боюсь, никто мне не поверит. И это сильно навредит моей книге. Даже та правда про Сибирь, что я собираюсь написать, многим моим соотечественникам покажется сказкой. А если в книге будет еще и такая история, то верить перестанут и всему остальному.
– Так вы попробуйте написать отдельный рассказ, вроде тех, что о сыщике Шерлоке Холмсе, – посоветовал ему есаул и вдруг смутился, стал оглядываться на своих товарищей, но те пребывали в некотором недоумении и даже не подумали заподозрить Семена Котова в чтении таких несерьезных вещиц.
– В этом есть здравое начало! – сказал англичанин Котову. – Прощайте, леди и джентльмены. А вас, мисс Дарья, и вас, мистер Афанасий, стану ждать в Лондоне!
– Вы про нас тоже не забывайте. Если задержитесь в Москве, непременно заглядывайте, – ответил ему дедушка.
Похоже, этот разговор произвел на земляков есаула Котова куда большее впечатление, чем поимка воришки. Но высказаться они не успели, как раз подошли оба поручика:
– Здравствуйте, господа офицеры, – приветствовали они казаков. – А вы, Афанасий Николаевич, и вы, Дарья Владимировна, прощайте. Мы эту поездку на всю жизнь запомним и станем детям и внукам рассказывать. Одна беда – мало кто поверит.
Лица казаков стали совершенно вытянутыми.
А тут еще подошли Игнатий Иванович, Арсений Игнатьевич, Сергей со своим заветным ключом от багажного вагона и Павел Истомин.
– Вовремя управились! – сказал Сергей. – Дарья Владимировна, уж не обессудьте, примите от нас подарок.
– Не можем же мы свою спасительницу без подарка отпустить, – поддакнул Истомин и протянул мне коробку. – Вы откройте, вам должно понравиться.
В коробке оказался маленький вагончик, но точно такой, в каком мы ехали. Даже деревянные детали были из ясеня и красного дерева. По вагону была надпись «Прямое Сибирское сообщение. 2-го кл. 18 мест».
– Там еще крышу можно поднять и внутрь заглянуть, – вставил Арсений Игнатьевич. – Это мой племянник похожую модель делал для выставки в Париже. Вот и для вас изготовил.
– Да когда же вы успели? – удивился дедушка.
– Ну не вам одним телеграф доступен, – хитро улыбнулся проводник.
– Господа! – раздался громкий голос. – Извольте получать багаж.
Мы стали прощаться.
– Невесте своей, Семен Андреевич, поклон передавайте, – сказал дедушка есаулу Котову.
– И от меня тоже, – добавила я.
– А можно я скажу ей, что моя знакомая графиня Бестужева поклон передала? – смутился Котов.
– Можно, – рассмеялась я. – Доброго вам пути.
42
Мы уже почти покончили с получением багажа, да и большая часть труппы разошлась, когда на перроне показалась ну очень серьезная с виду дама в ватерпруфе[41] и шляпе. Огляделась и уверенно подошла к нам.
– Здравствуйте, Афанасий Николаевич. Здравствуйте, Дарья Владимировна.
– Здравствуйте, Антонина Васильевна, – ответила я.
Дама чуть изогнула бровь, но ничем иным удивления не выказала. Я, конечно, слышала от дедушки, что у нас в Москве теперь есть экономка и даже имя с отчеством помнила, но отчего-то не ждала, что она станет нас встречать. А сама она, уж верно, не ждала, что ее узнают.
– Ну раз нет нужды объясняться, – улыбнулась Антонина Васильевна, – то мне остается ждать распоряжений. Прикажете багаж грузить?
Дедушка кивнул, а наша экономка махнула рукой носильщикам.
– Я, Афанасий Николаевич, согласно вашим распоряжениям, пока по поводу транспорта никаких шагов не предпринимала, так что сегодня мы на извозчике. Следуйте, пожалуйста, за мной.
Через минуту мы уже сидели в щегольском фаэтоне с откидным верхом, запряженным гнедой парой. А еще через четверть часа подъехали к нашему дому. Извозчик на пару с дворником занесли наши чемоданы в квартиру, где у порога нас поджидали две женщины. Одна совсем молодая, вторая заметно старше. И как две капли воды похожая на Пелагею или ее старшую сестру. Я сразу уверилась в том, что это наша кухарка и что готовить она должна не намного хуже Пелагеи. Вторая женщина оказалась горничной.
Мы с дедушкой, познакомившись с прислугой, чуть растерялись. Отвыкли от нашей квартиры, где не были более десяти месяцев. А уж от собственной прислуги мы отвыкали много дольше. Театральному суфлеру и его внучке прислуга не по карману.
Я никак не могла вспомнить, как же нужно себя вести в таких условиях. Но к хорошему привыкаешь быстро.
43
Уже на следующий день мы снова начали собираться в дорогу. Маменька должна была приехать в Лондон спустя две недели с небольшим, и нам очень хотелось ее опередить и встретить там. Дедушка был занят оформлением паспортов и улаживанием прочих формальностей. Я по большей части ходила по магазинам, читала книги и писала письма.
Собралась было описать события этого богатого на события года, но поняла, что это займет у меня не один месяц, и отложила на потом.
Каждое утро я ходила на наш стадион – так папенька называл наш гимнастический зал – и иногда проводила там по несколько часов. Даренный мне кинжал я повесила там же на стене и даже подумывала, не купить ли еще один, а то в одиночестве он смотрелся не слишком выразительно.
Но тут пришло письмо от Пети. Сколько времени он его писал, мне было неизвестно, но читала я его очень долго. А в самом конце оказался приятный сюрприз. Петя с отцом собрались в Лондон! В самые ближайшие дни. Александр Сергеевич еще при нас говорил, что летом они, скорее всего, поедут за границу. Но речь в тех разговорах шла о Баден-Бадене, а не о Лондоне. Но Пете как-то удалось изменить планы родителя. И я была этому ужасно рада.
В общем, за всей этой суетой я почти и не вспоминала о событиях в Транссибирском экспрессе. Даже когда смотрела на папин портрет, с которого сразу по приезде сняла траурную ленточку – ни к чему она на папином портрете.
Но тут однажды вечером объявился Иван Порфирьевич.
– Мне удалось кое-что узнать о продолжении происшествий, случившихся с нами по дороге сюда, – начал он с порога. – Но расскажу я вам, если вы меня накормите! А пока, Даша, держите вот это.
Я взяла из его рук длинный предмет, обернутый куском полотна, и развернула. Трость! Та самая, в которой оказался самурайский меч мистера Ю.
– Этот трофей разрешено вручить вам в качестве награды за проявленную доблесть, – довольно заулыбался господин Еренев.
– Я его вместе с моим кинжалом повешу, – тут же решила я.
Ужинали мы, разговаривая о пустяках да о ближайших планах. Делились новостями из Томска. Кофе пить мы перешли в дедушкин кабинет, и только там Иван Порфирьевич заговорил про дело, о котором обещал рассказать, едва у нас на пороге появившись.
– Вот ведь какое дело, – начал он. – Преступник – уж не знаю, как его и называть? Не мистером же Ю? – молчит. И молчать будет до самого своего конца. От рассказов его сообщников тоже толку мало. Но пакет! Пакет такого рассказал, что в самых верхах забегали.
– Вы уж нас не интригуйте, Иван Порфирьевич! – попросила я. – Мы и так в нетерпении.
– Да я не интригую, я с мыслями собираюсь. Про содержание того пакета мне лишь намекнули, да и то не про все. Далеко не про все! Но хуже всего, что стребовали с меня слово даже намеков о тех намеках не делать. Отдай мне приказ, так я его перед вами бы нарушил. Но нарушить данное слово…
– Ну что ж, – сказал дедушка. – Слово держать нужно. Может, и к лучшему, что мы много не узнаем.
– Слово я, Афанасий Николаевич, давал не передавать вам того, что слышал в разных кабинетах от разных важных чинов. Но рассуждать-то нам никто не запрещал и обещаний об этом не просил?
Дедушка пожал плечами, я промолчала, соглашаясь, что рассуждать мы имеем полное право.
– Встретил я пару-тройку дней назад нашего английского журналиста. Застал его на чемоданах, но застал. И вот что он мне передал.
Иван Порфирьевич вытащил из внутреннего кармана газету и протянул мне. Это была английская газета с ничего мне не говорящим названием. К тому же плохо напечатанная на желтоватой бумаге[42]. Но раз мне ее дали, следовательно, в ней написано что-то важное. Скорее всего, вот эта заметка, обведенная карандашом.
«Японские заказы, размещенные на наших военных верфях «Тэймз Айрон Уокс», «Армстронг и К°» и «Джон Браун» в Клайдбэнке и иных английских верфях, все вокруг склонны приветствовать, – писал неизвестный журналист. – Со стапелей уже сошли несколько броненосцев, еще пять строятся. Не стану оспаривать выгоду этих заказов. Они, несомненно, нам выгодны. И владельцам верфей, и простым судостроителям.
Не стану также касаться политических аспектов, то есть того, о чем порой говорят, – не стоит ли нам остеречься вооружать такого серьезного противника, как Япония? Тем более что, откажись мы от их заказов, они их тут же передадут на верфи Германии, Франции, Италии, Голландии и бог знает куда еще. К тому же японцы строят свой военный флот и у себя. И вот об одной странности японского судостроения мне и хотелось бы рассказать.
Мало кому известно, что изначальный заказ на броненосцы включал не три, а четыре корабля одного класса и примерно одного водоизмещения. Но от третьего правительство Японии отказалось в тот момент, когда проектирование судна было завершено, но закладка еще не состоялась. По условиям контракта никакого возмещения убытков в такой ситуации не производилось. И это при том, что проектирование, по стоимости затрат на него, вполне сопоставимо с затратами на строительство судна.
Этот факт предпочли не афишировать, о нем, по сути, нигде не было публично упомянуто.
Но и это еще не то, о чем мне хотелось бы сообщить нашим читателям, но мы как раз к этому и подобрались.
Недавно на одной из японских верфей был спущен на воду броненосец «Цукуба».
И что в этом факте удивительного, спросите вы? Да то, что по своим характеристикам он полностью повторяет тот самый крейсер, от постройки которого на наших верфях японцы отказались. Вплоть до технических мелочей вроде устройства кают-компании!
Всегда с уважением относился к своим читателям и уверен, что они и в этот раз сделают из сказанного очевидные и правильные выводы».
– Будь такое напечатано в «Таймс»[43], это обрело бы характер международного скандала, – сказал Иван Порфирьевич, когда я закончила чтение вслух. – Но никто бы такой публикации в «Таймс», равно в любой другой солидной газете, не допустил бы. Ну что, какие выводы вы сделали?
– Мне доводилось видеть чертежи парохода, – сказал дедушка и приподнял руку над столом на локоть, – вот такой толщины была папка и все шириной с этот стол.
– То есть ты хочешь сказать, что так просто ее украсть не получится? – спросила я.
– Не получится, – ответил за него Иван Порфирьевич. – Нужен, обязательно нужен сообщник из числа тех, кто имеет доступ к чертежам. Умелый помощник, способный сделать копии сложнейших чертежей, потому что сам оригинальный проект, скорее всего, похищен не был. Уж слишком все это непросто.
– Получается, что Япония в скором времени откажется от постройки еще одного корабля? – спросила я у Ивана Порфирьевича.
– Уже! Уже отказалась. Мне об этом мистер Фрейзер также сказал, но получил он эти сведения не из газеты, а из письма. Умен наш англичанин! Как все верно понял!
– А в том пакете были документы, свидетельствующие о намерении похитить еще один проект?
– Это вы сами придумали, Даша. Я вам ничего этого не говорил, – открестился Иван Порфирьевич, тем самым ответив мне утвердительно. – Мне кажется, нет, я уверен, что эти документы, о которых вы спросили, самые маловажные из того пакета. Очень надеюсь, что у нас в империи достанет светлых голов их правильно использовать. Так что наши с вами деяния достойны наград. Мне на это тоже намекнули и даже просили этот намек вам передать. Может, сам император чем одарит?
Иван Порфирьевич ушел, а мы с дедушкой еще долго говорили на эту тему. Нет, не о том, что нам, возможно, полагается награда. А о том, стоили ли эти документы такого числа жертв. Еще говорили, что жертв этих может быть много больше, чем нам известно. И очень нам хотелось надеяться, что документы крайне важны для безопасности нашей империи, что и впрямь найдутся у нас светлые умы, чтобы полученными сведениями воспользоваться так, чтобы можно было с уверенностью сказать – люди погибли не напрасно…
Эпилог
Подарков от Его Императорского Величества мы так и не дождались. Но все равно у этой истории был еще один финал, состоявшийся много позже.
Мы получили письмо из Томска. Вернее, писем было несколько: от Полины, от Марии Степановны и от Ивана Порфирьевича. Его письмо было самым тоненьким: в конверт были вложены газетная вырезка и четвертушка бумажного листа. Да и тот был исписан лишь отчасти.
В газетной заметке было сказано о том, что в Японии произошла катастрофа, прямо со стапеля верфи новый броненосный корабль ушел на дно. О причинах сказано не было.
А Иван Порфирьевич написал вот что:
«Помните, я уж говорил однажды, что война уже идет? Вот и суда начали тонуть. Полагаю, что мы с вами имеем полное право сказать, что один из японских крейсеров потоплен при нашем скромном, но непосредственном участии. Теперь дело за нашими генералами и адмиралами».
– Дедушка, я, кажется, ничего не поняла! – обратилась я к деду.
– Не может быть! В первый раз такое признание слышу. Все, не буду больше дразнить. Как я понял, люди, к которым попал тот злополучный пакет, сочли возможным сообщить англичанам о той части его содержания, что их касалась. А именно о намерениях Японии украсть у них чертежи нового крейсера. Те не стали чинить препятствия похищению. Но сумели организовать все таким образом, что Япония заполучила фальшивку. Вернее, не фальшивку, а проект, в котором намеренно сделали серьезную, но малозаметную ошибку. Вот из-за этой ошибки корабль и затонул, еще не начав первое плавание. Понятно?
– Теперь понятно, дедушка. Англичане сумели отомстить за нечестную игру, которую с ними вели японцы. При нашем скромном участии. Ну и для России польза, что у Японии одним кораблем меньше имеется. Так? А про наших генералов и адмиралов что имелось в виду?
– Да то, что и они должны воспользоваться полученными из того пакета, да и не только из него, сведениями не менее разумно. То есть весьма тщательно и верно подготовиться к войне.
– Маме расскажем?
– Думаю, что об этом можно и нужно рассказать. Надеюсь, о подробностях других своих подвигов ты не проговорилась?
Я не совсем поняла, какие «подвиги» он имел в виду – те, что случились в Сибири, те, которые происходили в вагонах Транссибирского экспресса, или самые последние – в Лондоне и Франции? Но переспрашивать не стала.
Послесловие от автора
Предпосылками для создания сюжета этой повести послужили вполне реальные факты.
1. Разведка Японии начала проявлять значительную активность в России начиная с конца 80-х годов XIX столетия. В силу внешних отличий от европейцев, японские разведчики весьма часто выдавали себя за китайцев или корейцев, но бывало, что и за представителей российских народов: чукчей, эвенков. Использованием криминальных элементов в своих целях занимались все разведки без исключения, так что и этот момент можно считать вполне реальным. Российские контрразведка и военная разведка вынуждены были вступить в противоборство с разведкой Японии и противостояли ей достаточно успешно. Об этом написано немало документальных книг. К сожалению, военное руководство России оказалось не столь умелым и сведущим, как разведка, и далеко не всегда обращало на пользу дела информацию, добытую с огромным трудом.
2. На рубеже XIX–XX столетий Япония приступила к созданию мощного военного флота. Броненосные крейсеры строились по заказам в Италии, Германии, Англии. Но и собственные верфи Страны восходящего солнца не стояли без дела, осваивали сложнейшие технологии строительства современнейших на тот момент военных кораблей. В преддверии Русско-японской войны со стапеля на дно в Японии пошло одно из судов, точно повторяющее ранее заказанный в Англии корабль, от постройки которого позже под благовидным предлогом отказались. Скорее всего, английские спецслужбы, зная, что такое «английское» судно строится не впервые (сколько раз японцы этот трюк повторяли с заказанными в Англии, Италии и Германии судами, неизвестно, есть предположения, что это была система), сумели подсунуть проект с ошибкой.
Основываясь на этих сведениях, автор счел возможным сделать допущения, положенные в основу сюжета романа.
Читать бесплатно другие книги:
