Конверт из Шанхая Кузьмин Владимир
– Ой! Так что, теперь все знают про привидение?
– Далеко не все! Лишь те, кому можно доверять, – успокоила мою подругу актриса и повернулась ко мне: – Даша, спешу вас обрадовать тем, что список костюмов получился коротким. Понадобится мое красное платье, то, в котором я Гертруду играла во втором акте. Оно в моем чемодане, он этакий весь из себя черный, но верх у него серый…
– Я помню, не беспокойтесь.
– Если там парик сверху окажется, так вы и его прихватите. Если нет, то и искать не стоит. Второе платье уже из общего гардероба, то, что было на леди Тизл. И третье оттуда же. В нем Елена играла в «На всякого мудреца», синее с белым. Вот и все. Сейчас госпожа Туманова освободится, так вы с ней сходите.
– Да зачем же я ее стану отвлекать от репетиций из-за трех платьев? С чемоданами на полках мне сопровождающий поможет, а уж сюда донести я и одна сумею.
– Ну это уж как вы сами сочтете нужным. Держите листок, раз уж я все это записала.
– Ой, раз у вас дело образовалось, так я пойду? – воспользовалась моментом Маша.
– А давайте вместе пойдем, я вас до салона провожу, а дальше уже одна.
Ирина Родионовна в салоне своего вагона беседовала с есаулом Котовым, и Маша, еще не успев подойти к ним, начала рассказывать про купца. Я лишь кивнула обоим и последовала по своим делам.
Второй раз за день я постучала в то купе, где ехали железнодорожники, принимавшие и выдававшие багаж. То есть теперь там оставался один из них, а что произошло с Павлом Истоминым, которого я и видела-то мельком, было для меня загадкой номер два. Ну, под номером один шел мистер Ю. То, куда он исчез, кто он таков и многое другое. А вторым номером среди неразгаданных тайн было исчезновение Истомина. Была и третья загадка – где искать тот пакет, что стал причиной столь страшных событий, и существует ли он вообще.
Вот все это мелькнуло у меня в голове, пока я дожидалась ответа на свой стук, а ответа все не было. Я постучала вторично, потом взялась за ручку и потянула дверь. Та открылась. В купе было пусто. Шкафчик на стене тоже был приоткрыт, и знаменитого ключа в нем видно не было.
«Кому-то, кроме меня, понадобилось порыться в багаже», – подумала я самое очевидное и пошла в тамбур, чтобы проверить свои догадки. Дверь в багажный вагон действительно была не заперта, и я сочла возможным войти в него без стука. Все равно здесь было слишком шумно, чтобы мой стук услышали, а барабанить со всей мочи не хотелось, да и нужды в таких церемониях не было никакой.
Электричество не было включено, и в вагоне было сумеречно. Здесь не имелось больших окон, и свет пробивался лишь через два небольших окошка. Одно из них располагалось справа и в ближнем от меня конце вагона, другое – слева, в дальнем. К тому же оба были не полностью, но все же заслонены багажом на полках.
Багажа, к слову, несколько прибавилось. Полки и раньше были заняты полностью, а сейчас и в проходе стояли два ящика размером с диван, никак не меньше, и несколько коробок.
А вот людей в вагоне не наблюдалось. Пока я это поняла окончательно, я уже успела протиснуться мимо этих ящиков и коробок, так как отчего-то была убеждена, что это из-за них мне не виден закуток между полками, где стоял небольшой стол, за которым железнодорожники заполняли свои квитанции на багаж и всякие другие бумаги. Но и за столом никого не было. Сначала я испытала досаду от того, что мы, несколько раз разговаривая с проводником из этого вагона, даже имени его не спросили, и сейчас мне придется прокричать нечто глупое, вроде: «Господин железнодорожник! Ау!»
Но ничего кричать я не стала. Напротив, я прижала свой узел к груди и стала молча пятиться назад, стараясь при этом как можно тщательнее все рассмотреть, благо глаза уже привыкли к полумраку. А глаза, как назло, выхватывали то, что мне сейчас было не нужно. Тот черный с серым верхом чемодан, где должно было лежать нужное мне красное платье королевы Гертруды. Наши с дедушкой чемоданы и сверток с кинжалом, к одному из них привязанный. Шляпная коробка великанского размера.
Уперевшись спиной в первый из двух огромных ящиков, я вынуждена была обернуться, чтобы не зацепиться за него платьем, посмотрела вниз и увидела под полкой ногу в ботинке и черных брюках. В таких брюках ходили все железнодорожники в нашем поезде. Но кто там лежал? Павел Истомин или его напарник? Или кто иной? Последнее вряд ли. Смотреть под полку было глупо. Не нужно вообще ничем показывать, что я что-то необычное увидела. Еще бы понять, где же прячется неугомонный мистер Ю? Позади меня или в дальней части вагона? Скорее всего, впереди, там, где виден чемодан, неровно сдвинутый на край полки. Скорее всего, это чемодан господина Соболева, иначе становится совершенно непонятно, ради чего рискует наш кореец, забравшись в этот вагон. А так… Ухватился за свой последний шанс найти нужный ему пакет и порыться в чемодане им же убитого человека, вот и забрался в этот вагон. Какое еще объяснение можно придумать? Но как он сюда попал? Через крохотное окошко? Невозможно, они, похоже, и не открываются даже. Его привел напарник Истомина? Но мы предупредили всех железнодорожников, что собой представляет мистер Ю и насколько он опасен. Так отчего бы напарник Истомина повел его сюда? Хотя его могли заставить сделать это под дулом пистолета. А может, для мистера Ю и этот замок не был препятствием, как и все остальные в поезде? Он проник сюда тайно, а уж потом пришел железнодорожник, и его пришлось оглушить. Если не хуже. Так, где же он может прятаться, этот мистер Ю? Раз он не напал до сих пор, остается шанс, что он даст мне уйти и тут же попытается скрыться. Пусть скрывается, мне до него и дела нет. Но нужно скорее позвать на помощь, потому что человеку, чью ногу я увидела под полкой, она крайне нужна. А если кореец – или все ж таки китаец? – позади меня и отрезал мне путь назад, а сейчас ждет удобного момента для внезапного нападения? Начнешь внимательно осматриваться, и это нападение тут же и произойдет! Что ж, если нельзя смотреть, то принюхаться можно незаметно. Я потянула носом воздух и почти сразу уловила приторный запах папирос, больше подходящий для дамских духов, чем для папиросного табака. Увы, но запах исходил оттуда, куда вел путь моего спасения. Рискнуть, положиться на то, что он меня выпустит? Нет, идти навстречу такому опасному человеку с пустыми руками слишком неумно. Я решилась сделать то, что с самого начала могло быть правильным, а сейчас могло быть и неверным, но ничего иного мне не оставалось.
– Эй! – закричала я. – Есть здесь кто? Мне нужно взять вещи из чемодана!
Подождала секунду, крикнула еще раз и добавила громко:
– Раз никого нет, то я и без вас справлюсь.
И направилась к своему чемодану. Кинжал из булатной стали был бы плохой защитой против пистолета, но ведь мистер Ю исключительно ловко действовал своей тростью, а носить с собой еще и револьвер значило бы привлекать к себе ненужное внимание. А против его трости большой кинжал станет уже огромной подмогой. Этим рассуждением я скорее подбадривала себя, потому что не было у меня никакой уверенности, что револьвера в руках мистера Ю не окажется. Так или иначе, но я добралась до нужной полки, положила рядом с нашим чемоданом узел с платьем для привидения и не спеша стала отвязывать сверток. Руки чуть-чуть дрожали, но узлы были не затянуты, а завязаны. Правильно и ловко завязаны, чтобы не развязались в дороге сами по себе, но и так, чтобы с ними не мучиться, развязывая нарочно. Выходило, что некоторые полицейские чины из Томска умели неплохо вязать морские узлы. От мысли про таких хороших людей мне даже легче стало.
Я отвязала сверток, отогнула немного край полотна, так чтобы содержимое не было видно, но у меня была возможность проверить, насколько легко клинок выходит из ножен. Умеренно легко выходил клинок. Ножны его удерживали ровно настолько, чтобы, будучи перевернутым вниз рукоятью, кинжал не выпал из них, но не создавали трудностей для владельца при извлечении. Хорошо бы проверить баланс, что очень важно при фехтовании, но для этого нужно было полностью извлечь клинок. Что ж, будем верить, что клинок старинной работы, а значит, сделан по всем правилам. Вон как удобно ложится в ладонь рукоять, хоть она заметно велика для моей руки.
Уф! Пойдем пробиваться к людям!
Легко сказать, непросто сделать. Первый шаг дался с таким трудом, что я даже пошатнулась. Но следующие шаги были вполне уверенными, вот только было их сделано всего три.
Мистер Ю выкатился – нет, не выкатился, вытек, материализовался, возник из ниоткуда, хоть я и видела, откуда – из-под полки напротив того места, где лежало тело его жертвы. Тут же сделал шаг вперед из узкого пространства между полкой и ящиком. Если бы он лежал чуть дальше, я бы сама успела встать на это самое место и у меня было бы огромное преимущество, потому что в этой щели и повернуться было не просто.
– Ай, ай, ай! – сказал человек из-под полки. – Глупая девочка ничему не учится. Ходит одна там, куда ей ходить нельзя.
– Где хочу, там и хожу, не у вас же мне спрашивать! – решила я продолжить ту же роль, что вела в купе у мистера Фрейзера. То есть казаться глупой и безрассудной. Англичанин сказал, что это у меня хорошо получалось. А знать о том, что произошло в купе после его ухода, этот вот человек просто не мог. Неоткуда ему было узнать. Так пусть до последней секунды думает, что я глупа и ничего, кроме как надувать губки, не умею. А там уж посмотрим, поможет мне это или нет.
– Не хотите под полку? Будете недолго лежать, после вас станут находить, – сделали мне заманчивое предложение.
– Еще чего! Там пыльно!
– Зато больно не будет.
– Все равно не хочу.
– Зря. Хороший вещь предлагать мистер Ю. Правиле… ный. Так не хотеть?
Отчего это он вдруг стал делать больше ошибок в разговоре? Перестал следить за своей речью, оттого что слишком сосредоточен на мне? Тогда плохо.
Мистер Ю шагнул ко мне, держа свою трость перед собой в левой руке, чуть выше ее середины. И походка его утиная куда-то исчезла, совсем иначе шагает, мягко, текуче. И мне это совершенно не нравится. Может, согласиться и сдаться? Скорее всего, он сдержит слово и просто свяжет меня. Но что потом? Хорошо, если спрыгнет с поезда и исчезнет наконец. А если нет? Если сделает очередную попытку, самую распоследнюю, добыть такой нужный ему пакет? Тут уж без жертв не обойдется. Кстати, а куда ему еще идти и где он не был? Да в нашем с дедом купе, он же крутился возле него тогда, когда банкир оказался сначала не на своем месте, а после и вовсе большую часть времени просидел у нас. И мистер Ю все это видел! Нужно самой обыскать наше купе получше, хотя я и так все просмотрела. Нет, не так! В нашем купе он уже побывал. А значит, там осматривать нечего, а вот… О господи, как не вовремя лезут эти мысли в голову. Надо сосредоточиться на противнике, наблюдать за ним, слушать его дыхание, ловить движения глаз. И уж всяко нужно выбросить из головы все лишнее.
Мистер Ю исчерпал запас своего терпения и сделал ко мне еще один шаг. Я на этот раз сделала два шага назад.
– А! Боится! Правилно! – засмеялся он. – Сейчас будет болино!
И сделал еще шаг, протягивая вперед правую руку. Пришлось шагнуть назад. Я сделала вид, что ткань с моего оружия соскользнула сама по себе, но раз так уж случилось, то я вдруг набралась наглости вытащить кинжал. Неловко вытащила, насколько смогла неловко. Чтобы до последнего момента иметь хоть какое-то преимущество.
– Совсем сдуреть, да? Я терпел, но уж все!
Тут он схватился за свою трость и потянул ее в разные стороны. В левой руке у него оказались ножны, в правой – почти прямой тонкий клинок, на ладонь длиннее моего.
– Брось нож! Больше никаких слов не жди.
– А мне с вами разговаривать не о чем.
Слов и в самом деле больше не было. Был удар, и довольно коварный. Первый выпад был сделан ножнами, но не прямым ударом, а с поворотом. Прими я этот удар клинком, и клинок противника тут же вонзился бы в меня. Скорее всего, в ногу, но от этого было бы не намного легче. Пришлось мне сразу выкладывать карты на стол – удар ножнами я встретила своими ножнами, из-за чего повернулась к нему левым боком, и его движение мечом миновало меня. А потом пришлось на пределе сил сбросить вниз левую руку соперника, сделать шаг назад и наотмашь рубануть своим кинжалом. К величайшему удивлению противника (да и моему немалому), удар достиг цели – на правом плече мистера Ю стало расползаться пятно крови. Кажется, рана получилась глубокой, и теперь моя задача была прыгать зайцем по вагону и ждать, когда соперник начнет слабеть. Но он это понял не хуже меня и атаковал с сумасшедшей яростью, выкрикивая какие-то гортанные звуки. Он поочередно со всей силы наносил удары то клинком, то ножнами, не слишком заботясь пробить мою защиту. Через два-три удара я поняла его тактику – от столь сильных ударов обе кисти начали неметь, и поделать с этим я ничего не могла, просто не успевала ничего иного, кроме как отбивать град сумасшедших ударов. Будь пространство между полок чуть шире, развязка наступила бы давно, а пока я еще держалась. Мистер Ю все же попытался нанести смертельный удар в голову – как мне удалось проскользнуть под его рукой и выскочить за спину, я и сама не ведаю. Воспользовавшись столь невероятной удачей, я добежала до ящиков, но в щель лезть не стала, опасалась, что меня даже не станут догонять, а метнут оружие в спину. Или в лицо, если стану пятиться, это как раз без разницы, результат был бы одинаков, я в этой щели и отбиться бы не смогла толком. Пришлось вновь встречать противника лицом к лицу. Он вернулся к прежнему замыслу и постарался лишить мои руки подвижности, нанося сильные удары. Один из них я приняла настолько неудачно, что следующий мог выбить оружие из рук. И тогда… Тогда наступило мгновенно, удар был нанесен, клинок мой отлетел в сторону, и тут же последовал следующий удар в незащищенное уже место, но его неожиданно встретил еще один клинок. Да как встретил, тут уж мистер Ю сам едва удержал оружие в руках.
– Подвиньтесь, Даша, не все ему с девочками сражаться. Пусть немного с казаком порубится.
Кореец даже бровью не повел, видимо, в отличие от меня, все же видел приближение нового врага, к которому я стояла спиной, а он – лицом. Мне пришлось немного отвлечься от схватки, чтобы дотянуться до моего кинжала. Тот воткнулся в один из чемоданов, едва не по самую рукоять.
«Как неловко получилось! Испортили чужую вещь», – отчего-то подумала я, но вытянула кинжал и повернулась лицом к поединщикам. Пока возилась с кинжалом, не было слышно ни единого удара, значит, соперники выжидали. Кореец из-за полученной им раны был вынужден спешить более своего нового визави[39] и первым начал атаковать. Мне поначалу показалось, что господин есаул проявляет слишком большую небрежность, отбивая удары с видимой ленцой, я даже сделала попытку предупредить его, что мистер Ю очень непрост. Но какова бы ни была видимость, казачья шашка всякий раз оказывалась на пути оружия преступника, и более легкий клинок корейца отскакивал от нее, как мячик от стенки. А в следующие две секунды бой был закончен. Есаул проделал то, что было немыслимо в этакой тесноте, – раскрутил свое оружие так, что клинок превратился в размытый круг, его соперник вынужден был шагнуть назад, разрывая дистанцию, получил не очень благородный удар шашкой плашмя в раненое плечо, опустил руку, и следующий удар казачьего оружия пришелся ему в лоб. Но не клинком, а рукояткой. Впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы он рухнул на пол.
– Ну, даже размяться не дал, – с досадой произнес Семен Андреевич. – А таким прытким казался.
Он подхватил меч и ножны поверженного врага и повернулся ко мне:
– Как вы, Даша?
– Хорошо. Притомилась слегка.
Есаул рассмеялся.
– Выходит, не тому человеку я отдых устроил?
– Тому, тому! Пусть полежит. А я сама тут присяду. Господи! Тут же под полкой человек лежит. Вы уж помогите ему выбраться, а за отдыхающим я присмотрю, можете не беспокоиться.
Есаул еще раз коротко хохотнул и полез под полку, откуда и извлек связанного по рукам и ногам хозяина этого вагона, превращенного нами в дуэльный клуб. Едва ему развязали рот, как он взмолился:
– Ради бога! Там под полкой Пашка лежит. И уж давно не шевелится! Вытащите его, пока не помер.
Есаул вновь полез под полку, в этот раз ему пришлось потратить много больше времени, чтобы извлечь тело, лежащее глубоко, у самой стены. Я не стала возиться с развязыванием веревок у первого пленника, а просто перерезала их кинжалом. Тот смотрел на меня одновременно со страхом, благодарностью и обожанием. Попробовал кинуться на помощь есаулу, но ноги у него затекли столь сильно, что попросту подломились. Пришлось помогать ему подняться, кося глазом на лежащего в беспамятстве корейца.
– Что с ним? – спросил он про своего товарища, которого есаул уже вытягивал из узкого прохода на немного более свободное место.
– Жив он, без чувств, правда. Ох, как туго его связали-то! Даша, режьте веревки, а то как бы поздно не было. Да не коситесь вы на этого самурая, он еще час-другой пролежит тихо.
Истомин был бледен добела, но грудь вздымалась. Его товарищ наконец смог встать на ноги и не упасть сразу.
– Вы позовите сюда людей, Истомину надо помощь оказать, да не здесь – перенести его нужно. Правильнее всего – в горячую ванну усадить. Да шум там не поднимайте! – распорядилась я. – Да, скажите, наконец, как вас звать-то, а то неловко как-то?
Железнодорожник надолго задумался.
– Тьфу, пропасть какая! Едва память не отшибло. Сергеем меня звать!
И похромал к выходу.
– Семен Андреевич, вы нашего корейца обыщите, вдруг у него какие сюрпризы припрятаны! Ой, а отчего вы его самураем назвали?
– Да оттого, что он и есть японский самурай, а совсем даже не кореец. И меч у него самурайский, хоть почти и полностью прямой, чтобы в трость поместился. Хороший меч, ничего дурного про него не скажу. Но куда ему против моей шашки!
– Это точно, будь у меня ваша шашка, я б ему показала! – пошутила я, но есаул отнесся к моим словам серьезно.
– А не слишком она для вас тяжела будет?
– У меня рука крепкая!
– Ну тогда ваша правда, кинжал этот и впрямь слишком легок. Но и им вы отбивались прекрасно.
– Э, да что я? Вот вы с ним разделались – любо-дорого смотреть.
– Так я же сызмальства. Как из люльки вылез, так сначала прутиком махать начал, потом чем потяжелее. А вот где вы учились?
– Так тоже сызмальства. И тоже с палочки начинала.
Есаул закончил осматривать самурая, все у него найденное сложил аккуратной кучкой.
– Эх, поспешили мы веревки резать. Теперь вот ищи, чем его вязать.
– А там справа от вас кусок холстины лежит, под ним должна быть бечевка. Вроде крепкая была.
– Крепкая, – похвалил есаул, когда его попытка порвать бечевку не удалась. – На руки хватит, а ноги пока оставим. Не тащить же нам его на руках, больно честь велика.
Появились проводники, заахали и заохали, но с расспросами покуда лезть не решились. Подняли Павла Истомина, понесли в «человечий вагон», как сказал кто-то из них.
– Вы там ему руки и ноги водкой разотрите, да вовнутрь не меньше стакана! – посоветовал есаул. – А с этим-то как быть? Здесь на привязи оставить?
– Ох, не надо, – охнул Сергей, оставшийся с нами, так как ему ходить все еще было не просто, не говоря о том, чтобы кого перетаскивать. – Скоро станция, мне работать нужно будет. Мешать станет. Да и боюсь я его.
– Как же вы к нему в лапы угодили?
– Да кабы самому знать! Пошел сюда по делу, и на тебе! Лежу под полкой, связанный, да еще с тряпкой во рту. Меня от страха в дрожь кинуло… А как уж я испугался, когда понял, что рядом еще кто-то лежит. Кое-как извернулся на бок лечь, чтобы глянуть. А там Пашка. Весело, думаю, дела обернулись! То ли радоваться, что товарищ жив, то ли за компанию с ним смерти ждать! А тут злодей этот – а каков приветлив-то был! – пошарил по чемоданам и вроде уходить собрался. Думаю, слава тебе господи, скоро станция, там меня спохватятся. Только вот ключ единственный при мне, а этот как-то сюды пролез, значит, и, обратно уходя, запереть нас может. А тут еще Павел притих. И уж вовсе судьба стала неясной. Вдруг идет кто-то! И опять непонятно, радоваться или за человека пужаться. Ну как барышню углядел, понятное дело, за нее перепугался. А уж как вы, сударыня, биться на мечах начали – душа вовсе в пятки провалилась. Жуть. Глаза зажмурил, хоть и без того видно мало что было. Лежу не дышу. Бац, что-то поверху свистнуло и ударило. Открыл глаза, глянь вверх, сабля в чемодан воткнулась! Чуть правее глянул – сапоги мужские. И опять как оружие застучит! Страху натерпелся на сто лет вперед, даже как меня вытаскивать стали, не сразу понял зачем и сызнова испугался. Фу! Ты смотри, выговорился, и полегчало.
Мне тоже полегчало, пока слушала.
– А этого перевязать надо! – вспомнила я.
– Да я перевязал, – сказал есаул. – Хоть не слишком и хотелось. Ну да не по-христиански бы вышло, опять же пленник он важный. Так что не пора ли нам отсюда?
– Не пора. Я же по делу сюда пришла.
– Да вы вроде дело сделали? Преступника таки изловили?
– Но мне еще нужно платья взять для сегодняшнего концерта. Сергей, поможете мне?
Есаул захохотал, через некоторое время к нему присоединился Сергей, а следом и я. Хотя ничего особо смешного сказано и не было.
34
Пришедший в багажное отделение Иван Порфирьевич застал меня за самым безобидным занятием – поиском платьев. Это зрелище на него подействовало слишком непредсказуемым образом: он притулился плечом к полке и застонал. Потом тряхнул головой, вроде как наваждение отогнал.
– Ну-с, что у вас произошло? – ласково произнес он, обращаясь вроде ко всем сразу, но глядя на меня.
Мне эта ласковость не слишком понравилась, но на вопрос я ответила:
– Да мы вот пришли за платьями, а тут, оказывается, мистер Ю прячется. Пришлось его связать.
– Э-э-э… А он что же, не возражал?
– Как не возражал? Возражал, конечно. То есть покочевряжился слегка, это уж само собой. Но Семен Андреевич не просто так пришел, а с аргументами! – ткнула я пальцем в шашку, лежащую возле сидящего на коробке есаула.
Иван Порфирьевич с подозрением глянул сначала на казака – тот взгляд отвел, потом на железнодорожника Сергея, но тот лишь руками развел, потому как не мог понять, что здесь можно сказать. Да и не пришел в себя окончательно после всего пережитого.
– Так! – опять очень ласково произнес товарищ прокурора, и я поняла, что допроса с пристрастием мне сегодня не избежать. – Не желаете сами говорить? Придется допросить! Всех!
– Как прикажете, – смиренно откликнулась я. – Но несколько позже, с вашего позволения. Мне нужно к концерту готовиться. Сергей в скором времени багаж на станции станет принимать. Вы пока можете с пленным пообщаться.
– Спасибо, что хоть против этого не возражаете! Утешили! – съехидничал товарищ прокурора.
– Да слабое это будет утешение, – поднял глаза от пола есаул, которому удалось согнать с губ улыбку. – Я, если что в этом деле и понимаю, так это то, что молчать он будет. Хоть режьте. Да! Вы постарайтесь, чтобы он до ножа какого не добрался, а то сам зарежется. У них это в крови, вроде за доблесть считается.
Иван Порфирьевич принялся уточнять, о чем идет речь, и они разговорились с Семеном Андреевичем. Я тем временем нашла в чемоданах все, что мне было нужно, и попыталась уйти потихоньку. Можно считать, что мне это удалось, только господин Еренев одарил таким взглядом, что меня до дрожи проняло. Но останавливать меня он не стал, и я этим воспользовалась.
Конечно, это ужасное приключение не прошло для меня даром. Но и не слишком задело. Во всяком случае, узнав о том, что нас с дедушкой пытались отравить, я испугалась намного сильнее и в себя потом приходила долго. А сейчас, то ли слишком много всего произошло за последние часы и я уж перестала остро воспринимать новые напасти, то ли эта острота восприятия должна была проявиться позже – так тоже бывает, – но чувствовала я себя совсем неплохо. А главное, чувствовала себя в безопасности! Мистер Ю и его сообщник связаны и сидят под арестом. Вряд ли у них был еще один соучастник. А если и был, то он-то сейчас сидит и дрожит куда больше, чем я. А то и вовсе давно удрал с поезда. Так что мне можно было спокойно заняться куда более приятными делами и на время забыть о преступниках и преступлениях. Уж, во всяком случае, до той поры, когда до меня доберется с вопросами Иван Порфирьевич. Пока же он занят тем, что пытается допросить самурая, а тот молчит, тут я Семену Андреевичу верила. Затем нового пленника надо будет тоже определить под арест, а в поезде это сделать непросто. Еще нужно будет дать телеграмму, чтобы полиция или жандармы забрали от нас этих преступников. Так что час «расправы» надо мной был неблизок.
Я забежала к нам в купе, воспользовалась отсутствием дедушки и спрятала свой кинжал под матрац. Должна же я буду рассмотреть мой подарок! А на виду его оставлять пока не стоило. На бегу, почти мимоходом, сделала еще одну вещь и пошла выдавать актрисам костюмы. После чего пришлось организовывать глажку, но оказалось, что в нашем поезде и это не проблема!
После мы попили с дедушкой чай с припасами из корзины, потому что в ресторане уже начали все готовить к концерту и идти туда было уже поздно. Дедушка заинтересовался отсутствием Ивана Порфирьевича, я ответила, что тот, судя по всему, организует передачу преступников в руки правосудия. Дедушка сначала кивнул, потом ухватился за мою оговорку, что полиции передают не одного преступника, о котором он знает, а преступников. Пришлось коротко рассказать, что храбрый есаул Котов схватил мистера Ю. Тут нас позвали на концерт, и больше вопросов он задать не успел.
Концерт в этот раз был не таким веселым, как наше первое представление, зато получился душевным. Дедушка прекрасно и с чувством спел любимый наш романс «Средь шумного бала», а затем продекламировал лирические стихотворения того же поэта Алексея Толстого. Успех был потрясающим! И мне снова показалось, что дедушка в последние месяцы, ну с тех пор как разрешились многие наши проблемы, да он к тому же вернулся на сцену, просто помолодел. Похоже, многие дамы, так бурно ему аплодировавшие, также считали его совсем не старым. Потому что одаряли его не только аплодисментами, но и пылкими взглядами.
Я один раз отвлеклась от происходящего на «сцене». Почти никто из пассажиров не обратил внимания, что поезд стоит на станции, все смотрели на артистов. Да я и сама лишь случайно глянула в окно и заметила с дюжину полицейских чинов с винтовками. К ним вышел Иван Порфирьевич, что-то там объяснил, отряд разделился на две части. Первая прошла к вагону, где обитала обслуга поезда и где в купе у Арсения Игнатьевича должен был сидеть под арестом бывший китаец и бывший корейский предприниматель. Вторая прошла назад по ходу поезда, за его сообщником. Как их выводили, мне видно не было, но меня это не слишком интересовало. Вскоре к нам присоединились господа офицеры, сбросившие с себя груз ответственности за содержание этих преступников. Так что большую часть представления им увидеть удалось. Владимир особенно был рад, что застал номер Елены Никольской, исполнившей соло арию Розалинды из «Летучей мыши» и дуэтом с Дашей куплеты из оперетки композитора Легара.
В конце программы Иван Иванович Тихомиров, как всегда выступавший в качестве конферансье, вновь предложил публике поучаствовать. И что бы вы думали? Первым вызвался тот самый купец, из-за которого было столько хлопот. На сей раз он повел себя едва ли не благочинно, поблагодарил за возможность показать свой скромный талант и неплохо спел песню «Коробейники», сам же себе аккомпанируя на принесенной с собой балалайке. Будучи удостоенным своей доли оваций, он не удержался и все же крикнул свое любимое «Всем шампанского!». На удивление, многие согласились с таким предложением, по залу, в который был на время превращен вагон, засновали официанты.
35
После концерта, пока его сосед по купе Иван Иванович не вернулся из буфета, господин Еренев зазвал меня к себе и провел допрос. Но без обещанного пристрастия. Просто расспросил, как все происходило, спокойно выслушал, больше по ходу дела вздыхая, чем задавая вопросы. Пришлось мне в конце сказать:
– Иван Порфирьевич! Ну я же не сама напросилась с ним драться! Кто ж мог знать, что все так выйдет?
– Я! Я должен был знать, что так может выйти! Хорошо хоть есаул оказался прозорливее меня. Вы как мимо него прошествовали, он почти сразу поинтересовался – куда? Мария Петровна ему объяснила, так он схватил шашку и за вами! Я же в это время никому не нужный допрос делал. Мало у меня допросов было за этот год, еще одного захотелось!
– Не корите вы себя! Мне на вас смотреть больно!
– Ну тут вы, пожалуй, правы, что толку укорять себя задним числом. После драки, сударыня, махать кулаками глупо!
– Удалось хоть узнать что-то новое?
– Куда там! Один и в самом деле мало что знает, второй – молчит и только глазами зыркает. Аки волк на охотников.
– Но теперь-то мы можем спать спокойно. А это главное.
– Надеюсь. Хотя, по правде говоря, находясь рядом с вами… нужно быть всегда настороже! Ну да это шутка. С долей истины, само собой, но все ж таки шутка. А вот есть одна штука, из-за которой приходится говорить про долю истины. Пакет этот! Найти бы его, тогда можно было бы и впрямь спать совершенно спокойно. Но покуда он не найден, остается крохотная вероятность того, что за ним снова попытаются прийти.
– Да разве это штука? Пойдемте и возьмем пакет.
– Очень смешно!
– Я серьезно!
– И куда нам идти? В багажный вагон?
– Зачем? Намного ближе, в вагон первого класса. Мы же его даже не обыскивали.
– Так зато преступник его обыскивал. И ничего не нашел, что неумолимо подтверждается всем его последующим поведением.
– Вот вы каковы? Вы преступнику доверяете больше, чем мне. Все! Я обиделась и никуда не пойду.
Иван Порфирьевич даже растерялся, немного, но растерялся.
– Отчего вы решили, что я вам не верю? Я просто задал вопрос. Но если вы уверены…
– Честно сказать, уверенности полной у меня нет. Но проверить догадку считаю обязательным. Так идем? Печать все равно трогали, и не наша в том вина, так позволим себе вторично ее потревожить.
– Ну что же, идем. Надо бы Арсения Григорьевича на всякий случай позвать.
– Надо, так позовем. Тем более что, кроме печати, там и замок имеется, а ключа у нас нет.
– Вот ключ-то у нас есть. Тот, которым мистер Ю – или кто он там? – пользовался. Заодно проверим, прав ли я, что это и есть ключ ко всем замкам. Но Арсения Григорьевича все равно позовем.
Пока мы шли, к нам присоединились дедушка и есаул Котов. Они как раз шли к нам, но вызвались поучаствовать в следственном эксперименте, как это назвал товарищ прокурора. И Арсений Григорьевич удачно встретился нам уже в самом вагоне-салоне, так что посылать за ним не пришлось. Старший проводник жутко удивился и чрезвычайно расстроился, узнав про ключ. Сразу начал причитать, где это и когда преступнику удалось им обзавестись. Иван Порфирьевич успокоил его, сказав, что он с ним уже должен был сесть в поезд. Потому что в поезде ключи не пропадали. Снять слепок он бы смог, но как бы он изготовил по такому слепку ключ на ходу поезда? А главное, ключ этот отличался от ключа проводников и, видимо, был способен отворить даже замок багажного вагона. Вот такой хитрый этот ключ.
Мы сняли печать, Иван Порфирьевич первым заглянул в купе и тщательно его осмотрел, а после уж разрешил войти мне. Все остальные остались у порога. Я решила обойтись без всяких театральных эффектов и сразу взяла в руки то, в чем, как я подозревала, должен был прятаться пакет. То есть настольную электрическую лампу с зеленым абажуром. Собственно говоря, едва я ее увидела с порога, как моя убежденность в своей правоте возросла до самой полной. Или почти до самой полной.
– Иван Порфирьевич, помогите мне, пожалуйста. Тут туго проворачивается.
Основание лампы представляло собой мраморный круг толщиной в три пальца. Основание это должно было быть полым внутри, так как туда уходил электрический провод от розетки, а еще там должны были быть другие электрические штуки. А снизу все эти электрические премудрости закрывались металлической круглой крышкой, которая крепилась тремя винтами. Вот эти винты и не хотели сейчас откручиваться. Но Иван Порфирьевич в отличие от меня справился с ними легко. Крышка была снята, и внутри оказался пакет размером с обычное письмо, но более пухлый. Пакет был коричневый, а не серый, как я непонятно отчего себе представляла. А вот надпись на нем была написана иероглифами, тут я догадалась правильно.
Еренев внимательно пакет осмотрел, на секунду задумался и вскрыл его. Извлек пачку листов, сплошь исписанных иероглифами, и небольшой листочек, где было написано по-русски. Он уложил все это обратно и сказал:
– Может, оно и к лучшему, что здесь сплошная китайская грамота. Может, нам и знать, о чем там речь, не положено и вообще лучше этого не знать.
То, что был там листочек с русскими словами, видела только я, потому что стояла рядом. Но я промолчала, потому что сочла, что господин Еренев имеет причины сказать так, как он сказал.
– Давно догадались? – спросил он меня.
– Нет. Вы не поверите, но как раз когда мы с мистером Ю… когда мы с господином Котовым арестовывали мистера Ю. Он ведь рылся в багаже господина Соболева. Я, во-первых, посчитала, что не мог такой умный человек оставить что-то важное в багаже. К тому же, как вы знаете, я видела, что Михаил Наумович что-то забирал у себя в купе и прятал в карман брюк. Что, как не эту самую вещь? Ну и в-третьих, утром, когда мы забирали вещи из того купе, где… ну из последнего купе, дедушка поправил лампу на столе, и у меня в голове мелькнула мысль, только я ее не поняла сразу. Мне показалось, что та лампа стоит как-то не так, как другие. Но у нас в купе лампа стояла точно так же, и я забыла об этом. И в самый неподходящий момент вспомнила, где видела лампу, стоящую неправильно. Здесь! Вот и все!
– А в чем же была неправильность?
– Ой, забыла показать, а теперь уже поздно, не совать же пакет обратно. Ладно, объясню на словах. Пакет едва поместился, и из-за этого крышка снизу лампы прогнулась наружу. И она чуть-чуть, самую малость покачивалась. Наверно, и винт туго выкручивался по той же причине. А все другие лампы стояли ровно.
– Я вот ничего такого не заметил…
– Может, вы смотрели в этот момент в другую сторону? Лампа качнулась, когда поезд несколько раз дрогнул на стыках сильнее обычного.
– Наверное, по стрелке проезжали, – вставил правильное замечание проводник.
– Скорее всего.
– Ну что? Пойдем прятать находку в шкатулку с замочком, а после отнесем в несгораемый шкаф? – предложил Иван Порфирьевич.
– Вы только печать на место повесьте, окажите мне такую помощь, – попросил Арсений Игнатьевич.
Мы повесили печать, проводник закрыл дверь своим ключом и ушел по своим делам.
– Позвольте мне сопроводить вас? – спросил есаул.
– Да мы сами хотели вас об этом попросить.
– У меня к тому же есть один вопрос к Дарье Владимировне…
– К Даше, – предложила я.
– Хорошо. Так вот есть один вопрос, не задав который я не усну.
– Вы, как никто, заслужили право задать вопросы и получить ответы, – сказал ему Иван Порфирьевич. – Полагаю, что и Даша с этим согласна.
– Так! Я, похоже, снова многое пропустил? – спросил дедушка, глядя на нас троих.
– Вот и Афанасий Николаевич тоже хочет задать вопросы. И тоже имеет право на ответы. Похоже, стоит заказать чаю? Там в вашей корзине осталось что-нибудь вкусное?
– Осталось! – хором ответили мы с дедом.
– Так что же мы стоим? Я сегодня без ужина!
– И мы тоже!
– Не поверите, но и я не ужинал, – присоединился к этим признаниям есаул.
36
Как мне не хотелось пугать дедушку, но не рассказать ему все было бы очень нечестно и несправедливо. Я все же постаралась рассказать без самых неприятных подробностей, к примеру, не стала говорить, что Семен Андреевич попросту спас меня, хотя это была уже несправедливость по отношению к нему. Но тот все понял правильно и никаких уточнений делать не стал. Зато спросил, когда я закончила:
– Скажите, Иван Порфирьевич, а этот самурай сказал вам хоть слово?
– Даже дюжину слов. Я задал несколько вопросов и, не получив ответа, собрался прекратить бесполезное занятие. Но тут он сам меня остановил. Сказал, что ответит на последний вопрос о том, удалось ли ему найти пакет и где он может быть. Но в обмен на честный ответ на его вопрос. Подумав, я согласился. Он сказал, что пакет ему найти не удалось и, где его искать, ему неизвестно, но он по-прежнему уверен, что тот должен быть в поезде. Такой ответ меня огорчил, зато вопрос, за ним последовавший, от души развеселил.
– Так что он такого спросил? – первым не выдержал дедушка затянувшейся паузы.
– Да он поинтересовался, для чего была затеяна история с привидением – он назвал его фантомом, – которая помешала ему забраться в купе второго класса еще на ночь раньше.
Господин есаул, ничего о привидениях не слышавший, потребовал и ему рассказать, о чем идет речь. Удалось ему это сказать не скоро, потому что смеялись мы очень долго. Пришлось рассказывать, взяв с него слово ничего не говорить ни Софье Яковлевне, ни Ирине Родионовне.
– Чудеса, да и только, – развеселился и есаул. – Мало нам преступников, так еще и привидения по вагонам разгуливали!
– Семен Андреевич, а сами вы о чем спросить хотели?
– Да о том, кто вас так сражаться научил, Дарья Владимировна. То есть Даша.
– Отец ее учил, – ответил дедушка. – Светлая ему память. Я-то боюсь до дрожи в сердце этих ее умений, все кажется, из-за них она попадает в неприятности. Потом подумаю и понимаю, что в неприятности она и без того попасть сумела бы, зато выбраться из них… Живой выбраться, одним словом.
Есаул покивал задумчиво, было похоже, что ответ его полностью удовлетворил. Но вот меня этот, казалось бы, естественный вопрос насторожил.
– Семен Андреевич, вы же спросили об этом не из чистого любопытства. Понятно, что вам показалось странным, что я умею довольно ловко фехтовать, но ведь не из-за одного этого?
– Нет. Не из одного праздного любопытства. Я пока крался по проходу, словно мышь, – это чтобы вас не вспугнуть в первую очередь, японец-то меня увидел давно, – успел кое-что разглядеть. Несколько необычных приемов. Как сказал мне один человек, что лучше всего не те приемы, которые доступны большим мастерам, а те, которым можно легко обучить всякого человека, даже ребенка.
У меня сердце дрогнуло при этих словах. Да и у дедушки, кажется, тоже. Более того, и Иван Порфирьевич стал догадываться. Но есаул умолк.
– Это связано с тем, за что вы получили свой крест и о чем вам говорить запрещено? – спросила я.
– Именно так, – подтвердил он. – Именно так, Даша, уж простите меня. Ни о том деле, ни о том человеке мне говорить нельзя.
– Хотя бы имя вы назвать можете? – спросил дедушка, не желая мириться с таким положением дел.
– Да не знаю я его имени. Знакомы мы были трое суток или чуть долее, человек этот за столь короткое время многому меня научил и тем спас мою жизнь, а после и сам спас ее. Но имени его я не знаю.
– Он был высок, волосы светло-русые, – заговорила я после долгой минуты молчания. – Глаза темно-серые, но, когда смеется, становятся почти голубыми, как тот камень, что у него в обручальном колечке. Впрочем, кольцо он мог и снимать, какая ни на есть лишняя примета. Вот здесь, у носа, маленький шрам. Пальцы у него длинные и выглядят холеными, но если сожмет руку…
– То уже не вырваться, – закончил есаул. – Так это был ваш отец?
– Да откуда же мне знать, – вздохнула я, – он это был или кто-то похожий? Хотя из ваших слов о том, что лучшие приемы те, которым даже ребенка можно научить, получается так. Разве что кто-то из учеников их подхватил.
– Вряд ли. Потому как и описание ваше подходит. Но почему… – есаул сам оборвал себя и не стал договаривать.
– Вы спрашивайте, нам же никто не запрещал говорить о папеньке.
– Мне показалось, что вы… что вам неизвестно, как он погиб? Дело в том, что было у него колечко, точно как вы описали. Не на пальце, а на шее рядом с крестом. Я тогда еще сказал, что его необходимо передать родным. Раз он его рядом с крестом держал, стало быть, дорого ему было. Мне обещали.
– Нам ничего не передали и более того, о гибели моего зятя сообщили с огромным запозданием, а уж как это произошло, не сказали вовсе.
– Да как же так можно? – воскликнул есаул и сжал кулаки. – Погиб он с честью, и вы вправе знать все!
И опять умолк.
– Семен Андреевич, может, вас смущает мое присутствие… – спросил Иван Порфирьевич. – Я готов уйти. Но клянусь вам, что ни словом не обмолвлюсь…
– Нет, я просто собираюсь с духом. А о том, остаться вам или нет, надо спрашивать не у меня.
– Иван Порфирьевич оказал нам очень значимую услугу… – начал дедушка.
– Полно вам, Афанасий Николаевич, о пустяках говорить, – остановил его Еренев.
– Вы вправе считать это пустяком, но иные, более близкие нам люди не сделали ничего такого. Так что если и вы желаете услышать то, что намерен нам рассказать Семен Андреевич, то мы не против.
– Тогда я должен предупредить всех, что я в недавнем прошлом служил в охранке[40], – похоже, слова дедушки сильно смутили Ивана Порфирьевича, вот он и сказал чушь.
– Это вы подозреваете, что я, как многие, отношусь к охранному отделению как к чему-то недостойному? – улыбнулся Семен Андреевич. – Отнюдь! Для меня вполне достаточно, что вы человек благородный. В чем я убедился сам. Так что, кем вы там служили, дело десятое.
37
– Вы уж простите, но я многие подробности все же опущу, – чуть растерянно начал свой рассказ есаул Котов. – Я тогда лишь начинал свою службу на Востоке, но успел поучаствовать в нескольких заварушках. Видимо, проявил себя неплохо, раз меня включили в число тех, кому особо доверяли.
Началось все с того, что из всех частей собрали полсотни лучших бойцов, таких, что в рукопашной схватке один против многих устоять способны. По большей части это оказались казаки, но были и пехотные офицеры и даже пара человек флотских. Собрали нас вместе и уже на следующий день приказали строиться с оружием. С полной оружейной экипировкой, разве что патроны не выдали.
Стоим, ждем. Выходит генерал, что уже удивительно, – слишком велика честь генералам этаким сборищем командовать, – а с ним человек в маске. В офицерском мундире, но без погон. Генерал не стар был, а человек тот его намного моложе, и кто таков по чину, не ясно. Но все равно все время казалось, что главным среди них был этот человек в маске. Может, из-за того уважения, что ему генерал выказывал, может, еще по какой причине. Генерал поблагодарил нас за службу и доблесть, но тут же и сказал, что сейчас нашу воинскую выучку проверять станут. Обернулся к человеку в маске и тихо ему говорит, командуй, мол, полковник, а я пока в сторонке присяду. Слова эти, кроме стоявших на левом фланге, никому и слышны не были.
– Но вы как раз там и стояли?
– Точно так и было. Мы с товарищем моим на самом конце левого фланга и стояли. А полковник в маске велел первому десятку с правого фланга на него напасть, да чтобы не дурили, а по-серьезному бились. И пообещал тому, кто его на землю уложит, отпуск и сто рублей золотом. Генерал все это подтвердил. Но, как вы догадываетесь, приз так никому и не достался. Первый десяток, как ни поверни, поначалу осторожничал, не в полную силу нападал. Но как все через минуту на земле оказались, стало ясно, что дело нешуточное. Так что все остальные уже всерьез и со всех сил старались. Но результат все равно случился тот же. Я так посчитал, что нам могли и патроны выдать, ничего бы это не изменило, разве что друг друга поранили бы. В общем, мы с другом моим на все это смотрели да на ус мотали. Ну а как вести себя в противоборстве, как до нас дойдет, нам даже сговариваться не было нужды, еще у себя в станице подобных забав насмотрелись. Там, конечно, никто против пятидесяти не устоял бы, но были такие богатыри, что пять-шесть человек одолеть могли запросто. Вот и был у нас один прием, чтобы с таковыми справляться. Так что продержались мы дольше других, но не более того.
Читать бесплатно другие книги:
