Там, где фальшивые лица Торин Владимир

Страшная буря вынесла «Морского Змея» к архипелагу Кинжала и Кости, двум довольно крупным островам, плотно окруженным своими более мелкими, но не менее коварными и безжалостными к незваным гостям собратьями. Данный архипелаг слыл пристанищем самых отъявленных негодяев из всех, что бороздили просторы океана, и даже лихие корсары Северной Пристани[14] во многом считались тут просто образцом цивилизованности и кладезем моральных устоев. В том случае, конечно, если сравнивать их со здешней удалой, начисто лишенной каких-либо принципов, понятий и даже самых элементарных приличий, братией. Центром всего этого королевства разбоя и насилия считался вольный порт Тразгар – безраздельная вотчина морского вождя Херрега Лютого Ветра, кровожадного орка-душегуба и редкостного, даже среди закоренелых пиратов, подлеца. Поговаривали, что на его совести десятки потопленных судов, отправленных на дно морское вместе с командой. И далеко не все эти несчастные были торговцами. Остовы нескольких некогда гордых пиратских кораблей до сих пор торчат из воды, выброшенные на отмель неподалеку от Тразгара, – в назидание тем глупым кормчим, вождям или шейхам, кто вздумает ослушаться и пойти против Лютого Ветра, чья зловещая слава держит в страхе большую часть южного побережья. Вот и «Змей» Рифа угодил в переделку на острове Кинжала. И, как верно сказал нефлем Глорбар, только благодаря ловкости и хитрому разуму Логнира им удалось унести ноги. После чего они вновь попали в бурю, уже вторую за их плавание, подери Бансрот, и вновь лишились мачты. Это уже стало походить на некое глупое, назойливое проклятие, не устающее преследовать команду и корабль.

Джеральд Риф, кормчий «Морского Змея», кивнул собственным мыслям, сбросил ноги со стола и с хмурым видом склонился над разложенной на нем картой южных берегов. Карта выглядела очень старой, насквозь пропитавшейся солью, и была исчерчена множеством незнакомых надписей и пометок на старом языке Темной Империи. Края пергамента местами были ободраны, на выцветших от времени контурах островов и пунктирах торговых путей красовались засаленные пятна от чьих-то неряшливых пальцев и грубые следы, оставленные измерительными приборами. Остроносая черная стрелка розы ветров в правом верхнем углу почти стерлась, но пока еще указывала направление на север, к Сар-Итиаду. На востоке и юге распростерлось бескрайнее побережье…

– Ну? – нетерпеливо спросила излишне любознательная мерроу. – Что там? Что там?

Риф махнул рукой, мол, не отвлекай. Его взгляд застыл отнюдь не на опасных проливах близ островов, а уткнулся в самую сушу. Здесь рукой неизвестного картографа был изображен большой и величественный город, в былые времена купавшийся в несметном богатстве, могуществе и роскоши. Символическое изображение города было подписано: «Tiriahad».

Тириахад, «величайший из бриллиантов в короне сиенских правителей», как его еще называли в землях Империи. Судя по знакам на карте, от города отходили три крупных тракта, ныне, должно быть, заброшенных и заросших лесом, но когда-то здесь кипела жизнь, процветала торговля. Длинные вереницы караванов двигались сюда из самой Сиены, столицы всего Юга, разгружались, купцы сбывали все привезенное местным патрициям (согласно здешним законам торговать в пределах стен разрешалось лишь жителям города) и подсчитывали богатые барыши. После чего тут же брали новый товар и отплывали на запад, в Роуэн, снаряжали экспедиции в пустыню, на далекий и опасный восток, или же шли еще дальше на север, до самой Тирны, что ныне зовется Гортеном.

Это был перекресток торговых путей, о богатствах Тириахада ходили легенды, покуда не случилось нечто жуткое, уничтожившее саму память как о здешних несметных сокровищах, так и о самом городе. Что это было, Риф не знал, и рассказы Логнира о статуях не слишком-то пролили свет на эту загадку. А теперь, когда сотник бесследно сгинул в мертвом городе, стало уже некого спрашивать, так же как неизвестно было, где искать самого Арвеста и его людей. Единственная зацепка, что осталась у кормчего, – вот эта самая карта, старая и малопонятная. Все пространство вокруг мертвого города на ней было исчерчено разными, ни на что не похожими, символами и надписями на староимперском. «Porta-arum», – с трудом прочел капитан и, прикинув, что название места ничего ему не говорит, принялся почем зря осыпать витиеватыми ругательствами всех этих имперских горе-картографов, не удосужившихся надписать все так, чтобы честному корсару сразу было понятно.

– Экий ты говорливый и разлюбезный, Джеральд, – усмехнулся морген со стены. – Ну прям хоть на светский бал отправляйся.

Не обращая внимания на слова насмешника, Риф встал и шагнул к кровати. Из-под нее н выволок на свет громадный кованый сундук, из которого не далее как с полчаса назад и была извлечена данная карта. Порывшись на самом дне среди разных свертков, футляров и ободранных свитков, капитан извлек приличных размеров фолиант, доставшийся ему «в наследство» от одного глупого торговца, который был слишком упрям, чтобы расстаться со своим скарбом и грузом янтаря добровольно. М-да… славное было дельце и, что примечательно, весьма доходное! Джеральд мысленно попросил Тайдерра не слишком-то гонять упрямца-утопленника по дну морскому.

Старый фолиант, противно скрипнув по расстеленной на столе карте, с глухим стуком открылся. В спертый воздух каюты поднялось прямо-таки осязаемое облачко пыли. Риф невольно вдохнул ее и закашлялся. Глаза начало резать – кормчему пришлось долго тереть их руками, прежде чем зрение пришло в порядок.

– Что там? Что там? – назойливо вопрошала любопытная мерроу, вытягивая шею в попытках заглянуть за плечо Рифу. Шеи, правда, у нее осталось немного, поэтому все ее попытки завершились ничем.

Кормчий все еще тер глаза, одновременно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь на изъеденной временем и небрежным обращением бумаге. Мозолистые пальцы с трудом переворачивали страницы; зачастую отделять слипшиеся листы один от другого приходилось при помощи слюны, ногтей и огромных усилий.

Книга была довольно редкой, если не сказать – уникальной, и называлась «Ученым пособием юного патриция в изучении языка северных варваров», причем под «варварами» здесь подразумевались отнюдь не дикие полуночные берсеркеры Д’аррогата, а сами ронстрадцы, а если быть точнее – их предки, жившие когда-то под властью могучей южной державы, Темной Империи. Это был один из немногих уцелевших словарей ныне мертвого староимперского языка, на котором в теперешнее время говорят разве что заумные волшебники (называя его своим тайным магическим наречием) да свято чтящие древние традиции имперские инквизиторы. Простым смертным таких знаний, понятное дело, не полагалось – дай Хранн научиться за всю жизнь читать по-ронстрадски! – вот почему Риф хранил книгу на самом дне сундука и доселе открывал считаные разы, по особой необходимости.

Немного полистав непослушные страницы, корсар наконец нашел то, что искал:

– Ага!

– Что там? Что там? – Неугомонная мерроу, помнится, именно из-за своего излишнего и чересчур дотошного любопытства и лишилась головы. Но сейчас все трофеи Рифа навострили уши и выпучили глаза (у кого они были).

– Porta-arum, – вслух проговорил кормчий «Морского Змея», делая пером довольно-таки жирную пометку на карте. – «Дверь, Залитая Золотом». Весьма занятно…

– И всего-то? – разочарованно протянул змей.

– Золото – это хорошо… Что там у нас еще? Ну-ка, ну-ка…

Корсар то проводил пальцем по карте, то возвращался к словарю, пытаясь разгадать смысл знаков и надписей. Время от времени воздух оглашали новые открытия, и с каждым новым словом лицо Джеральда Рифа все более мрачнело – ему совсем не нравилось то, что скрывала древняя карта, а скалящиеся со стен головешки, наоборот, постепенно загорались все большим интересом.

– Могильник тысячи безротых черепов… Лес изрыгнувшейся божественной злобы… Мерзость-то какая, как же они тут жили? Капище Мес’й-ала… Это еще куда ни шло… Так, а здесь что? «Да не войдет сюда ни один из благородных, да не пробудит ни одного из Них своим дыханием, звуком своих шагов и биением сердца… Кому дорога жизнь своя, жизнь жен своих и детей своих, не ступайте на порог… Запретное место…» Это еще зачем? Ах, вот оно… Болота ужасных Беллегаров. Знать бы еще, что это за «Беллегары» такие… Судя по всему, сюда даже местные не совались… А тракт обходит кругом за тридцать миль, да еще крепость, эта «Дверь», словно врата в Бездну, Проклятый подери…

– Не по твоей трусливой душонке местечко, Джеральд? – нагло поинтересовался морген. Его кривые губы растянулись в ехидной усмешке.

– Бансротовы мели! – выругался Риф и в сердцах опустил внушительных размеров кулак на раскрытую книгу. – Сгинуть здесь – что пропить тенрий, тысяча тритонов! А вы что скажете? – обратился кормчий к висящим на стенах каюты трофеям.

Тут уж никто не возражал.

Джеральд без сил опустился в кресло, откинувшись на его мягкую, обитую бархатом спинку, и прикрыл глаза. Надо было что-то решать. Надо…

Логнир исчез, как и эта зеленая обезьяна, Гшарг. Вот уже десять дней от экспедиции не было никаких вестей, успели даже новую мачту поставить. Риф мог только догадываться, отправились ли они в сам Тириахад или решили, на свою голову, «прогуляться по окрестностям». С Логнира станется: совсем помешался на этих своих эльфах и древних статуях Мертвых Богов. Джеральд с самого начала чувствовал, что добром эта затея не кончится, но Илдиз, его лучший и единственный друг, так просил за сотника, да и самому Рифу бывший королевский вояка, что говорится, «пришелся к борту». Почему бы и не помочь хорошему человеку, а попутно не засыпать трюмы золотишком? Так он опрометчиво и решил, на их общую беду. Ведь сказано же в Святом Писании: «Мрачный Жнец был ниспослан Вечными на землю, ибо не есть удел неразумных смертных играть в игры богов, и каждый, кто посягнет на божественное, да не найдет для себя ни богатств, ни славы, ничего, кроме погибели». И пусть теологов Вечных и их священные тексты в вольном Сар-Итиаде не слишком-то жаловали, под этой фразой Риф готов был подписаться собственноручно. В окрестности мертвого города лезть точно не следовало, так же как в сам Тириахад. Но после бури все знают, как ставить парус, а сейчас сокрушаться поздно – нужно принимать решение. Стоять здесь на якоре дальше не имеет никакого смысла, команда уже ропщет и требует сойти на берег для поисков якобы зарытых здесь кладов (слухи о несметных сокровищах распускались с благословения самого Рифа, чтобы держать ребят в узде и дать Логниру время на поиски его святынь). А сотник сам не вернется, если вообще еще жив – это так же ясно, как то, что у розы ветров близ порта Марет все лепестки состоят из штормов, заклятые тамошними магами.

– Что будешь делать, капитан? – словно прочитал его мысли мудрый нефлем. Тролль Глорбар пытливо уставился на кормчего. – У тебя не слишком богат выбор: нужно либо отчаливать ни с чем, либо снаряжать поисковые отряды.

– Орки – те уже давно ищут своего предводителя, а толку? – проворчал Риф. – Правда, что взять с зеленокожих…

– Эти даже собственные шкоты без пинков вождя найти не в состоянии, – ухмыльнулся ехидный морген, – а ты лучше, что ли? Шага без нас ступить не можешь!

– Ты ведь не бросишь Арвеста и Гшарга в беде, верно, Джеральд? – вопросительно изогнул зеленую мохнатую бровь тролль.

– Но где же их искать-то? Куда им вздумалось так некстати подеваться?

Неожиданно снаружи громко постучали, и тут же, без всякого на то позволения, дверь в каюту приоткрылась, чтобы в щель смогла протиснуться небритая матросская физиономия. Заглянувший увалень оказался обладателем неряшливо торчащих во все стороны волос цвета воронова крыла и столь же черных кустистых бровей, мутного взгляда и весьма неприятной то вдруг появляющейся, то прячущейся до поры ухмылки.

– Капитан, тут это… – Казалось, черноволосому не хватало слов или храбрости, чтобы произнести то, зачем его послали.

– Чего тебе, Уэтерби?! – с явным раздражением в голосе прорычал Джеральд, мысленно скривившись и приготовившись к самому худшему. Тут он оказался прав – и то верно: плох не тот капитан, на чьем корабле недовольство, а тот, для кого настроение команды неочевидно.

– Так я про что… – еще раз запнулся пират, затем, набравшись, словно от пощечины, храбрости, поднял бегающие глаза на кормчего и нагло заявил: – На палубу вас. Зовут. Вот.

– Сейчас буду, – бросил Риф.

Физиономия матроса тут же исчезла, негодяй даже позволил себе хлопнуть на прощание дверью. Ублюдки! Давно, видать, «кошек» не пробовали! Кормчий поднялся, привычным движением руки проверяя ножи на поясе. Что ж, поговорим по-морскому, трюмные крысы…

Все головы со стен внимательно глядели ему вслед.

Капитан вышел из каюты и решительно поднялся по узкому рапу, ведущему на ют, высокую палубу в кормовой части корабля. Судно полностью окунулось в туманную пелену. На «вороньем гнезде» грот-мачты зажгли фонарь, только его и было видно с палубы. На расстоянии в десять шагов уже ничего нельзя было разглядеть, как будто мрачная грозовая туча упала с неба и накрыла собой «Морского Змея». Вода внизу легонько гладила борта, снасти скрипели, и деревянный трап под ногами – тоже. В одной рубахе было довольно прохладно, сырость назойливо липла к коже, но кормчему было не до того.

Наверху было подозрительно тихо – не слышалось ни ругани, ни голосов – странно: если команда чем-то недовольна, то гвалт должен стоять несусветный, ведь практически любой из корсаров – мастер потрепать языком, прежде чем хвататься за нож, и уж тем более по такому вопросу, как власть капитана на судне. То, что на юте было тихо, могло означать, что все это либо чья-то развеселая шутка (ох, и поплатятся сейчас шутники!), либо самое худшее – все уже решено и сейчас ему, кормчему, огласят приговор.

Как только Риф поднялся наверх, вдохнув полной грудью пропахший соленым морем и пропитанный туманом воздух, второй вариант тут же обрел пугающую реальность – большая часть команды уже была здесь. Корсары стояли и сидели на чем придется – кто на бочках, кто просто на палубе. Множество фигур терялись во мгле, стоя за спинами своих более храбрых товарищей. Некоторые из матросов, подобно лихим цирковым акробатам, свешивались с вант бизань-мачты, кое-кто даже устроился на самой рее. Никто не был занят делом – все уставились на него, Джеральда.

Кормчий еще раз выругался про себя – Бансрот подери, куда только Гор смотрел, почему ничего не сказал ему, почему не предупредил об этом сборище?

– Я гляжу, вам тут весело, парни, – задрал голову Риф, – так весело, что позвали своего капитана принять участие в этой потехе. – Кормчий хмурым взглядом обвел всех присутствующих. Многие опускали глаза или отворачивались, но были и те, кто взирал с откровенными ненавистью и злобой. – Ну что, кто из вас наберется наглости говорить со мной, крысы обглоданные? Или предоставите это право нашему Кроуку?

Услышав свое имя, попугай тут же слетел откуда-то сверху и принялся расхаживать по палубе у ног капитана.

– Поднять паррруса! – прокричала глупая птица. – Отдать шваррртовы! Мертвецов за борррт!

– А попугай дело мелет, – усмехнулся кто-то, – может, его в переговорщики?

Корсары разразились громким хохотом, в котором ясно читалось повисшее в воздухе напряжение. Все-таки этот смех был совсем не простым и обстановку разрядить никак не смог. Что-то уже случилось, что-то, о чем Риф не знал. Все это навевало некое зловещее ощущение, сродни тому, как если бы кто-то забрал у ребенка любимую игрушку, но тот пока об этом не догадывался, с непониманием глядя на сердитую матушку, ограничившуюся лишь скупыми намеками.

– Говорить буду я.

Вперед вышел старый беззубый пират по прозвищу Джо-Полпальца. Когда-то, в былые времена, он прославился тем, что любил отрубать своим жертвам те самые полпальца на левой руке, пока в один прекрасный день сам не лишился на своей пятерне всех отростков сразу, кроме одной половинки. С тех самых пор у него вошло в привычку улаживать дела несколько по-другому, и вскоре Полпальца стал первым на судне знатоком неписаного свода морских понятий и правил, за что местные зубоскалы еще называли его Джо-Вспомни-Кодекс. Впрочем, подобное знание уже не раз доказало свою полезность – мало кто из простых корсаров доживал до таких преклонных лет, как Джо, и немногие обладали столь непоколебимым авторитетом среди морской братии. Но вот смутьяном и заводилой он точно никогда не был – не той глубины рыба, скорее работал на кого-то из команды, в этом Риф даже не сомневался.

– Говори, – приказал капитан, усаживаясь на любимую бочку у бизани.

– Морской кодекс гласит… – старик сделал долгую паузу, морщины на его помятом лице многозначительно растянулись, а кое-где даже умудрились почти исчезнуть, – что ежели команда корабля недовольна своим капитаном, ежели оный капитан обманывает свою команду, обсчитывает честных парней при дележе или замышляет недоброе, то команда вправе переизбрать себе капитана.

– Это где же я вас обманул? – усмехнулся Джеральд. – В чем обсчитал?

– В морском кодексе сказано… – начал было старик, но тут его перебили.

– Где наше золото, Риф? – раздалось сбоку.

Кормчий повернулся на голос и увидел недобро взирающую на него мрачную бородатую физиономию приземистого и крепко сложенного, точно гном, корсара с черной, под цвет бороды, повязкой через правый глаз. Ах вот оно что! Рональд Верлен, по прозвищу Черный Глаз, второй помощник капитана (а после того, как беднягу Дуэна смыло за борт во время шторма, так и вовсе первый), не вытерпел и встрял в спор – вот она, причина того, что здесь происходит. Злой прищуренный взгляд единственного глаза всегда был отличительной чертой Рона, как и его гнусный, едкий и вспыльчивый до невыносимости характер. Морское дело он знал хорошо, за что и был отмечен кормчим, но вот особым авторитетом в команде не пользовался, как Рифу всегда казалось. По всему выходило, что капитан сильно ошибался в верности своего помощника, как и в его амбициях. Ну да ладно, щенок, не таким, как ты, тягаться с Джеральдом Рифом, скоро ты поймешь это на собственной шкуре…

– Золото? – скривился кормчий. – О том ли золоте ты говоришь, что блестит ярко, звенит звонко и на вкус сладко? Оно ждет тех, кто достаточно храбр, чтоб его взять. И у кого достанет ума не торопиться…

– Отвечай на вопрос! – раздраженно бросил бородач. – Мы уже достаточно ждали…

– Да! Пусть скажет, с какого перепоя мы торчим здесь безвылазно, словно портовые девки, а не ищем на берегу клад? – раздалось сзади.

– Может, он хочет забрать все себе? А эти его дружки-солдатики, что ушли раньше, давно все нашли и смеются над нами! – Команда уже не на шутку себя распалила.

– Пусть он скажет! Пусть капитан ответит!

Отовсюду доносились злые вопросы и обвинения – корсары, все как один, требовали от кормчего обещанного богатства. Что ж, если им только это нужно… Риф даже позволил себе усмехнуться, ведь ничего нет проще, чем обвести особо жадных вокруг пальца, а там можно будет и разобраться с зачинщиками бунта, как подобает.

– Согласно кодексу ты обязан ответить на вопросы команды, Риф, – вновь принял бразды ведения переговоров в свои руки беззубый Джо, который по-прежнему стоял напротив сидящего на бочке капитана, но теперь он уже облокотился о штурвал.

– И я отвечу! – зло оскалился кормчий. – Как капитан, я привел вас сюда. «Морской Змей» не просто так пересекал океан, и, клянусь всеми морскими чудовищами, с пустым трюмом мы не отчалим! Здесь, в этих землях, сокрыты великие богатства, но у таких болванов, как вы, ума хватает только на то, чтобы устраивать свары, точить ножи и протыкать ими друг другу шкуры!

– Команда не верит тебе, Джеральд, – проскрипел Полпальца, – ты уже обманул всех, ввязавшись в эти дела с подозрительным солдатом, который, поди, издох, как рыба, выброшенная на берег, а теперь хочешь обмануть нас еще раз. Не выйдет…

– Да-да, – подтвердил чернобровый проныра Уэтерби, что звал капитана на суд. – Я слышал, как он снова разговаривает сам с собой!

– Помешанному не место у штурвала, – заговорил Черный Глаз. – Команде давно известно об этой твоей привычке, Риф, вести беседы с самим собой. Но мы все прощали тебе эту слабость – покуда наши карманы не пустовали, но сейчас… К тому же твои делишки с солдатами не нравятся здесь никому…

– Ублюдки! – взревел Риф. – В умалишенные меня записали и Арвеста приплели! Забыли уже, что Логнир и его люди два месяца делили с вами хлеб, подставляя плечо в трудную минуту! Вам ли крыситься на них, мерзавцы, или, может, кому-то сегодня ром слишком сильно в голову ударил?

– Они не из наших! – раздалось из толпы. – Почто мы связались с чужаками?

– А ты, Бернард? Чего молчишь? – Пылающий гневом взгляд кормчего остановился на угрюмом корсаре, что молча стоял рядом с Роном Черным Глазом. – Ты же Логниру жизнью обязан, чешуя ты протухшая!

<>– Каждый сам за себя, Риф, – пробурчал в ответ Берни Мор, – корсар никому ничего не должен…

– Лучше было эту солдатню сразу спровадить за борт! Насчет благодарности сухопутным крысам в кодексе ничего не сказано! – многозначительно поднял вверх свой единственный указательный палец старик, хотя на его месте многие из присутствующих почем зря палец бы не поднимали.

– Все солдаты служат Лилии! – бесцеремонно сплюнув на палубу под ноги кормчему, озвучил общий настрой команды одноглазый Рон. – А ты, Риф, продался королевским псам!

– Меня?! – Капитан вскочил со своей бочки и еле сдержался, чтобы не схватиться за нож. – Меня обвинять?! Ты мне за это ответишь, Черный Глаз, клянусь грот-мачтой! Где Гор?! Я желаю говорить с ним!

– Ребята, покажите ему Гора, – противно загоготал бородач.

В тот же миг кто-то из пиратов швырнул под ноги Рифу черную человеческую голову, вымазанную в крови. Пустые провалы выколотых глазниц жутко и как-то укоризненно уставились на капитана. Сомневаться не приходилось – чернокожий великан-боцман был мертв. Риф не выдержал и отвернулся – могучий герич был верен ему до конца, за что и поплатился. Да, дела точно плохи…

– Ну как, поговорили? – продолжал сотрясать воздух мерзким хохотом Рон, ему вторили остальные пираты – кому-то действительно было смешно, другие не любили Гора, остальные просто боялись сказать слово против – за спиной у негодяя Черного Глаза стояла немалая часть команды. – Гор, дружище, пролай нам чего-нибудь веселое, а? Мы так соскучились по твоему хлысту и доброму взгляду!

Риф затравленно оглянулся – он уже понял, что помощи ждать неоткуда. Ни единого слова не прозвучало в его защиту. Как же он проглядел все это, как допустил? Наверное, он все-таки плохой капитан, только и успел обреченно подумать про себя Риф, когда заприметил вдруг невысокую кряжистую фигуру. Коротышка, ростом не более трех футов, с настолько длинными руками, что его кисти лежали на палубе, выглядывал из-за ног одного из матросов. Карлик был облачен в красную куртку и вишневого оттенка круглую шляпу с маленькими полями. Риф моргнул, но на том месте уже никого не было. Капитан огляделся по сторонам, выискивая примечательного кроху. Вскоре он обнаружил его, притаившегося за штурвалом.

– Эй, Джек Пинок, – позвал кормчий. – Ты-то что скажешь?

Коротышка шагнул вперед и церемонно поклонился Джеральду. Джек давно жил на корабле, но не являлся членом команды, принадлежа к роду духов, которых называют «клабау». Обитают они в носовых фигурах судов. Когда-то он жил в дереве, из которого мастера вырезали змея, символ корабля Рифа, и оказался настолько привязан к нему, что перебрался на борт. Моряки любили его и немного побаивались, как любую нечистую силу. Он редко показывался людям, но, когда это случалось, все знали – ничего хорошего не жди. И в то же время само его присутствие на корабле являлось добрым знаком – считалось, что, пока на носу обитает дух, что бы ни случилось с судном в пути, оно всегда доберется до берега.

– Чего молчишь, Джек Пинок? Ты же всегда был против бунтовщиков и подобных им мразей… – Риф обвел рукой экипаж. Команда недовольно загудела, но никто не вылез вперед.

– Они дело говорят, Джеральд, – протрещал карлик. Его голос походил на стук деревянного молотка, которым забивают гвозди в палубу. – Ты привел на борт гоблина. А Джек очень не любит гоблинов. Пинками их гнать прочь. Пинками! Пинками!

– Я же тебе вина наливал, когда ты только объявился на «Змее», недомерок неблагодарный, и ты туда же?

– Ну… новый капитан тоже нальет мне бокал вина, а то и два. – Карлик ткнул рукой в сторону Черного Глаза, весьма довольного собой. – Традиции есть традиции.

– Ах ты, маленький пройдоха… – Риф шагнул было к духу носовой фигуры, когда один из матросов неслышно подкрался сзади и опустил ему на голову тяжелую рукоять абордажной сабли. Перед тем как свалиться в беспамятстве, Джеральд увидел, что коротышка подмигнул ему – то ли насмехался, то ли тайно поддерживал. Кормчий так и не успел понять.

Когда вас будят пинком, тычут ножом в ребро или обливают ушатом ледяной воды – это значит, что вам еще повезло, гораздо хуже проснуться в компании червей глубоко в могиле или открыть глаза, лежа на дне морском. Ибо, если тело все еще способно чувствовать хоть что-то, хотя бы боль, не извольте сомневаться – вы опять-таки живы, или, по крайней мере, пока еще живы. А значит, можете продолжать цепляться дрожащими от страха руками за ту тонкую, хлипкую, протершуюся от времени веревку, что глупцами зовется надеждой. А мертвецам она уже ни к чему.

– Ну что, очнулся? – послышалось совсем рядом, затем последовал болезненный удар ногой в бок.

Риф захрипел от боли, скорчившись, лежа на жестком тюфяке, после чего с трудом разлепил затекшие веки – на лице засохли кровавые потеки, затылок отозвался жуткой болью – сразу же вспомнились и удар, нанесенный сзади по голове, и то, что ему предшествовало. Сколько же он провалялся в беспамятстве? Час? Два? Сутки?

– Аааа… – Кормчий едва разомкнул разбитые и спекшиеся от крови губы. Нос тут же подернула боль – похоже, сломан. Его еще и по лицу били? Хорошо, что он этого не помнит. Уши Джеральда были изодраны – с них, не церемонясь, сорвали все золотые серьги-кольца. – Аааа… Бансрот подери… Где я?

Образы перед глазами дергались и расплывались, словно наутро после веселой ночки в таверне, но постепенно бывший капитан начал узнавать стены своей каюты – со всех сторон все так же угрожающе-насмешливо взирали жуткие головы морских жителей, его любимых спутников и самых благодарных из всех собеседников. В окно по-прежнему нагло забирался туман. Правда, в остальном каюта мало чем напоминала себя саму: тот идеальный порядок, в котором содержал ее Риф, ныне был превращен в сущий хаос – дорогая резная мебель разбросана и переломана, сундуки со вскрытыми замками вывернуты наружу, карты, книги и свитки свалены на полу в кучу и залиты чернилами из опрокинутого письменного прибора. Не лучшая участь постигла и личные вещи капитана – одежду, белье, оружие… Все, что имело для негодяев-бунтовщиков хоть какую-то ценность и можно было забрать с собой, забрали. Остальное – как будто специально, насмехаясь над ним, изорвали, привели в негодность и бросили здесь же. К горлу кормчего сам собой подкатился комок, а кулаки сжались от бессильной, ставшей от того тем более горькой, злобы: среди прочего мусора на полу валялся разорванный в клочья судовой журнал – в нем капитан много лет отмечал все свои походы и странствия, в коих ему довелось принимать участие. Это был не просто набор сухих записей, что обычно ведут в своих дневниках капитаны кораблей, а в каком-то роде история его жизни, со всеми ее стремлениями, тайными мыслями, надеждами и переживаниями. Как все-таки жаль, отчего-то подумал Риф, что теперь совсем ничего не останется после его смерти и никто так и не узнает о том, что же ему довелось пережить…

– Очухался уже? – вновь донесся до кормчего грубый, язвительный голос. Все еще неподвижно лежащий на своем тюфяке Джеральд с трудом повернул голову, чтобы встретиться взглядом с сидевшим напротив него, в одном из кресел, корсаром Бернардом Мором. – Пора просыпаться, Риф. Это я тебе как мамочка твоя говорю. – Пират отвратительно, во всю глотку расхохотался.

– Негодяй, – только и сумел выдавить из себя кормчий.

– Не без того, – не раздумывая, согласился корсар. Не спуская глаз с капитана, правой рукой пират нащупал на столе уже откупоренную бутыль рома, поднес к губам и отхлебнул. – А ты, Джеральд, наверное, думал, что овечек пугливых нанял в команду, а?

– Нет, я взял на борт свору помойных грызунов. – Риф в сердцах сплюнул, попытавшись привстать на локте, но сразу скривился, упал обратно на кровать и хрипло закашлялся – ребрам тоже хорошо досталось, даже простой кашель причинял невыносимые мучения. – Как еще вас называть…

– Ой-ой-ой, – зло рассмеялся Бернард, – можно подумать, мне стало стыдно…

Его громкий хохот прервался скрипом открывшейся двери. Всю веселость с корсара как рукой сняло – в каюту своей излюбленной походкой вразвалочку вошел предводитель бунтовщиков – одноглазый бородач Рон. Черный Глаз бросил презрительный взгляд на лежащего кормчего и, по достоинству оценив состояние, в котором тот пребывал после вчерашних побоев, поинтересовался у Мора:

– Говорить может?

– Мы только что с ним очень мило беседовали, капитан, – ответил пират.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся Рональд Верлен.

– От меня ты любезностей не дождешься, мразь. Крыса ты, а не капитан, – признав вошедшего, сдавленно прохрипел Риф со своей койки. Терять ему было нечего – так и так корабль во власти этих мерзавцев, а что для него значат все эти избиения, пытки, боль или даже собственная смерть в сравнении с потерей «Морского Змея»? Его «Змея», его корабля, его красавца…

– Узнаю, узнаю старый добрый говор благовоспитанного Джеральда Рифа, – скривился одноглазый, присев на кровать рядом. – Ты уж извини, Рыжий Безумец, что тебя вчера так помяли – ребят тяжело было удерживать. – Судя по голосу, негодяй ни о чем и не думал жалеть. Теперь он не боялся называть бывшего капитана так, как того раньше кликали лишь за глаза, поминая его любовь поболтать с самим собой. – Но мы же с тобой не первый год бороздим океан, и оба знаем, где нож втыкать, а где золотишко грести…

– Спрыгни с реи, ублюдок…

– Ну-ну, полегче, Джеральд. А не то ведь и по-другому поговорить можно. – Черный Глаз многозначительно глянул на Бернарда Мора, а тот как бы невзначай коснулся ладонью рукояти ножа, торчащего за поясом. – Хоть мы и не имперская инквизиция, но тоже кое-чего умеем.

– Что тебе нужно? – упавшим голосом проговорил Риф.

Как кормчий ни храбрился, а все же острие в брюхе не слишком-то улучшило бы его пищеварение. Жизнь – она такая прилипчивая штука, знаете ли, как жена, с которой прожил лет тридцать: добровольно и не расстанешься. Бородач это тут же почувствовал и, как ему показалось, сделал бывшему капитану крайне выгодное для того предложение:

– Мое слово такое. Ты помогаешь нам всем разбогатеть, а в благодарность мы с ребятами высаживаем тебя живым и здоровым на островах Кинжала и Кости. При должном везении сможешь даже начать все сначала. Ну, разве что в Сар-Итиад в ближайшие год-два, а то и все десять, тебе лучше не возвращаться. Что скажешь? По рукам?

Несмотря на всю безысходность ситуации, в которой он оказался, Риф едва сдержал себя, чтобы не расхохотаться одноглазому в лицо. Эх, Ронни, Ронни… Глупцом ты был, глупцом и помрешь. Мало взять власть, надо еще суметь ее удержать. А ты, как полный болван, наобещал, поди, команде золотые горы, а вот взять-то их негде. Как только ребята поймут, что ты их надул по собственной дурости, недолго тебе останется вытанцовывать на палубе…

– С чего ты взял, что здесь вообще есть клад, Верлен? – Джеральд наконец-то сумел приподняться и сесть на своей койке, пусть и скривившись при этом от боли, – продолжать разговор, глядя на собеседника снизу вверх, было слишком неудобно и унизительно. – Нет здесь никаких сокровищ, и не было никогда. Только статуи эти бансротовы, которые Арвест искал.

– Не нужно меня водить вокруг колодца, как барышню на прогулке, Риф, – раздраженно рыкнул бородач, в руке у него показался нож. – Мне, как ты понимаешь, обратного пути нет. И либо ты приведешь меня к золоту, либо мы оба останемся здесь, просекаешь? А вот это тебе, чтобы впредь помнил…

Рука с кинжалом взметнулась в резком замахе, острое лезвие тут же окрасилось кровью – кормчий охнул и схватился за разрезанную щеку. Порез вроде был неглубоким, но очень болезненным.

– Аааа! – в отчаянии вскричал Джеральд. – Убери нож, ублюдок! Почем мне вообще знать, что тут есть клад?!

– А ты покрепче, чем я думал, Риф, – раздраженно бросил Рон, убирая кинжал обратно за пояс. – Но я тебе помогу. Берни, подай-ка сюда карту.

Корсар взял со стола пергамент и передал новоиспеченному капитану. Тот не замедлил развернуть его у себя на коленях. Взору Рифа предстала та самая злосчастная схема южных проливов, которую он изучал перед бунтом.

– Вот здесь. – Грязный палец ткнул в обведенный чернилами старый форт южнее Тириахада. – Попробуй скажи, что не там…

«Porta-arum» – бесстрастно сообщала древняя надпись. «Дверь, Залитая Золотом» – значился ниже перевод, сделанный рукой самого кормчего. Вот она, злобно скалящаяся ухмылка ироничной судьбы. И дернул его Бансрот сделать эту пометку! Головы на стенах единодушно залились хохотом, но Рифу было совсем не смешно. Взывать к разуму бунтовщиков глупо – что толку, никто ж не поверит. Он с обреченным видом кивнул, склонившись над картой, еще раз зачем-то вглядываясь в эти странные, наполовину стершиеся надписи на староимперском. В этот самый миг одна из капель крови сорвалась с рассеченной, покрывшейся дневной щетиной щеки и упала на потрепанную бумагу, прямиком на изображение древней крепости, утопив ее в зловещей багровой кляксе.

Палуба «Морского Змея». Западный океан, в восемнадцати морских милях от побережья Тириахада. Прошло три дня.

– Что он там делает? – в страхе спросил один из матросов другого. Даже в шепоте проскальзывала дрожь.

– Да не знаю я, – сквозь зубы ответил товарищ. – И это… лучше не гляди в ту сторону.

Оба корсара поспешно отвернулись от юта, где находилась дверь капитанской каюты, и начали еще усерднее мыть щетками палубу, обтирая колени и согнув спины, словно забитые рабы.

Туман, который с прибытием к чужому берегу окутал корабль, преследовал его и после отплытия. Все понимали, что так не должно быть, все видели это, но ничего не могли поделать. Ведь все происходящее – до боли ненормально, неправильно и противоречит всем законам: паруса рвутся от попутного ветра, а туман все никак не рассеется, не исчезнет. «На корабле демон», – так говорили одни. «Нас прокляли», – шептали другие. Были и третьи – те, кто считал, что одно отнюдь не противоречит другому. Но все, какого бы мнения ни придерживались, знали, кто именно всему виной.

Джеральд Риф, Рыжий Удалец, Рыжий Безумец, Поймавший-Удачу-В-Сеть – некогда его прозывали так. Сейчас у него самое расхожее имя было… Демон.

После его возвращения на корабль страх поселился на палубе и заполнил собой каждую треклятую щель. Липкие щупальца обреченности росли из трюмов, словно чудовищные растения, они выбирались наверх и душили всех, кто был на борту. Люди, сами того не зная, оказались в плавучей тюрьме, из которой не сбежать, поскольку за бортами отнюдь не море, а черная алчная бездна. Из-за тумана не было видно воды. Зато постоянно был слышен жуткий скрежет, будто корабль не плывет по волнам, а продирается через холмы наваленного железа, ржавого и сломанного. Ужасом пропитались снасти, а доски палуб, казалось, стали скользкими от слизи отчаяния и непонимания. Впередсмотрящие на «вороньем гнезде» не могли ничего различить вдали, и корабль куда-то летел на огромной скорости вслепую. Теперь «Змей» ничуть не походил на боевой «дракон», он скорее напоминал деревянную игрушку-кораблик на колесиках, которую волочет за собой по пыльной улице ободранный мальчишка.

Команда больше не нуждалась в приказах капитана. Все выполняли обязанности с неистовством и едва ли не фанатизмом, никто даже и не думал, чтобы вымолвить хотя бы слово против. Каждый, от Джека Пинка и до отравителя-кока господина Супинса, понимал, что им не остается ничего другого, кроме как довериться ветру и добровольно отдаться в неспокойные волны судьбы в надежде, что кораблю не придется заходить в свою Последнюю Гавань. Когда долго находишься в состоянии безысходности и ужаса, привыкаешь к нему, а от тебя самого не остается ничего, кроме тени того, кем ты был когда-то. Никто не молился – почему-то все знали: будет лишь хуже. Никто не пытался сбежать – один бедолага уже прыгнул за борт в надежде доплыть до берега. Хруст его словно перемалываемых в чудовищных жерновах костей до сих пор звучал в ушах. Полоса брызнувшей крови окрасила борт, как будто человека просто стиснули и раздавили, как переспевший фрукт.

Корабль стрелой несся в туманном облаке, и никто не смел обернуться, бросить даже взгляд на покинутый берег.

Вс началось всего восемь часов назад. Экспедиции не было уже довольно долго. Оставленный Роном за старшего Билл-Из-Петли, новый второй помощник, уже собирался снаряжать поисковый отряд, когда на рассвете третьего дня о борт «Змеи» ударился нос лодки, а спустя некоторое время еще одной. В лодках никого не было, но они так глубоко просели, что всего пары дюймов не хватало для того, чтобы вода начала переливаться через борта. Даже с палубы «дракона» было видно – они чем-то загружены. Спустившийся матрос застыл, будто о рею стукнутый, когда понял, что все место в обеих лодках занимают мешки с золотом.

«Хвала Тайдерру! Рон Черный Глаз сдержал слово! Да сам Рыжий Удалец, всем известный баловень судьбы, ему и в подметки не годится! Слава новому кормчему!» – Такими мыслями полнились умы команды. Золото перегрузили на палубу, а после отправили в трюмы. Никто не взвешивал кубки, никто не считал монеты, и уж тем более никто не оценивал кольца и драгоценности, но все знали – здесь столько, что даже попугай Кроук может купить себе корабль. Когда последний мешок исчез в сытой утробе трюмов, к кораблю выплыла еще одна лодка. На носу ее стоял человек, неподвижный, словно мраморный идол; на банках темнели согбенные фигуры матросов – никто и не думал браться за весла, но лодка тем не менее быстро приближалась к «Морскому Змею».

– Хвала Удачливому Черному Гла… – Крики оборвались на полуслове, когда стало видно, что у вернувшегося предводителя оба глаза на месте, а волосы медно-рыжие, а не черные, да и ростом он на две головы превышает кормчего Верлена.

Все тут же узнали своего капитана. Настоящего капитана…

Никто ничего не понимал. Куда делся Черный Глаз? А его новый старший помощник Бернард Мор? Как Джеральду Рифу удалось вновь, так сказать, взять штурвал в свои руки?

Поднявшегося на палубу Джеральда Поймавшего-Удачу-В-Сеть встретили молчаливые, застывшие, точно у кукол, взгляды. Никто не посмел ничего сказать, когда он шагнул к Биллу-Из-Петли. Казалось, убей сейчас Риф новоявленного второго помощника, все промолчат и примут это как должное. Но капитан не собирался проливать кровь бунтовщиков.

– Снять. Якоря, – негромко проговорил он. – Поднять. Паруса. Курс. Северо-северо-запад.

Команда, будто один человек, отшатнулась. Речь кормчего изменилась. Сейчас он говорил надрывно, словно каждое произнесенное им слово – маленький осьминог, который застрял в его горле и никак не хочет оттуда выбираться, хоть его и заставляют. Он цепляется всеми своими щупальцами с присосками, но все равно срывается…

Да и лицом изменился красавчик-кормчий. Раньше, бывало, корсары шутили, что все барышни Сар-Итиада побывали в капитанской койке, а теперь с ним легла бы лишь Старуха с косой. Весь загар, который, казалось, был его второй кожей, сошел, а лицо казалось отлитым из воска – белее, чем клыки мерроу. Медный оттенок длинных собранных в хвост волос потемнел, утратил всю рыжину и словно загустел, став рубиновым. В ничего не выражающем взгляде сквозило абсолютное равнодушие ко всему, а глаза теперь отражали все, что угодно, но только не душу. Даже за пять ярдов от капитана волнами растекались странные незримые потоки. От них попеременно то бросало в лихорадочный жар, отчего пот выступал на лбу, а рубаха липла к спине, то обдавало мертвенным холодом, и тогда казалось, что тебя стремительно затягивает на темное ледяное дно. Эти незримые токи словно ощупывали кожу, проверяя, где место помягче, откуда приступать к обеду. Всех посетило ощущение, что перед ними не тот, кого они давно знают, а некто другой… чужак… незнакомец… Это был вовсе не человек. Дикий зверь в теле человека взошел на корабль. Вместе с его появлением туман стал еще гуще, а страх облизал борта, словно гигантская тварь из морских глубин.

Отдав распоряжения, капитан развернулся и направился в свою каюту. Дверь за ним затворилась, а команда поспешила последовать приказу. «Морской Змей» отошел от берега и устремился в открытое море.

Никто не знал, что приключилось с экспедицией на берегу, куда девалась добрая ее половина, а те, что вернулись, таинственным образом все забыли. Лишь капитан знал и помнил все… Перо скрипело в его пальцах, взрезая на бумаге чернильные раны. С такой скоростью ни один нормальный человек точно не смог бы писать, строки будто жили собственной жизнью, все удлиняясь. Изорванный в клочья дневник капитана Рифа был снова цел, на его листах не осталось ни следа от нанесенных ему увечий. Перо выводило буквы на староимперском – языке, которого Джеральд Риф, старый Джеральд Риф, совсем не знал…

…Хмурое осеннее солнце поднялось в зенит, не в силах согреть озябших путников. Два десятка вооруженных до зубов людей и почти столько же не менее экипированных смертоносным железом орков вот уже с самого утра, хлюпая сапогами и спотыкаясь, брели по поросшим ольхой и ивой болотам. Моряки ежечасно поминали Бансрота, как будто древний Полудемон лично был виноват в каждой коварно ушедшей из-под ног кочке, повстречавшейся на их пути; или в стаях ненасытных комаров; или в ужасной влажности, из-за которой казалось, будто не по суше идешь, а ступаешь по шею в воде.

Лес Кровавой Сосны (которая стала мачтой «дракона») постепенно перешел в марь, поросшую вересковым кустарником и ивовыми зарослями. Высокие стройные деревья походили на уродливых, но в то же время вызывающих жалость к себе женщин-фоморок, которые не успели вернуться до конца осени в свою тайную страну, и теперь путь оказался закрыт для них навсегда. Казалось, что это длинные худые пальцы, а не ветви, вонзаются во влажную землю и погружаются в затянутую лиственной пеленой воду. Все больше кругом становилось распадков, заполненных гнилой вонючей водой, а частые здесь дожди превратили землю под ногами в нечто и вовсе невообразимое.

Туман, стелившийся, точно пуховой ковер, между деревьями и кустарником, скрывал ямы и кривые торчащие корни, еще более усложняя продвижение. Сапоги скользили на зеленом мху, цеплялись за вросшие в землю камни, и только благодаря длинным шестам и баграм, которыми запаслись моряки на «Змее», представлялось возможным хоть как-то продолжать путь. Правда, были и такие самоуверенные типы, которые посчитали, что и без помощи «жалкой стариковской клюки» смогут найти дорогу среди обманчиво гостеприимных трясин, манящих нежно-зелеными полянами.

– Тысяча тритонов! Да что же это такое! – ругался предводитель корсаров Рон Верлен, отряхивая с бороды мокрые листья, мох и болотную тину – он только что ненароком встал на ложный камень и провалился в топкий распадок. Там бы он, наверное, и остался, если бы идущие следом пираты вовремя не вытащили его на тропу. – Риф, рыжий мерзавец, я гляжу, ты нарочно выбрал этот путь, чтобы мы тут все вымокли до нитки и обвисли, словно паруса в шторм?! А то и вовсе потонули, как щепки, болотным огням на радость!!! Нельзя было, что ли, отыскать какую-никакую дорогу? В обход трясины, к примеру!

– Нет здесь никаких дорог, и не было никогда, – буркнул себе под нос Джеральд. – Сам же карту видел…

Свергнутому капитану приходилось тяжелее всех, потому что руки, стянутые за спиной веревкой, пленнику никто и не думал развязывать, и своим бесконечным падениям он уже вовсе потерял счет, это не считая того, что даже от комаров ему нечем было отмахиваться.

Черный Глаз отчего-то считал, что Джеральд Риф дорогу знает, как свои шкоты, при этом вовсе не придавая значения тому, что и Рыжий Удалец здесь впервые. Болота Беллегаров отнюдь не были тихим местом, походящим на погост, как окрестности мертвого Тириахада. Лягушки и жабы квакали совсем рядом. Птицы кричали, переругиваясь между собой и скрываясь где-то под кронами деревьев и в ветвях кустарника. Порой в стороне можно было даже заметить бредущих в воде цапель, выискивающих у себя под ногами неосторожную добычу. Однажды прямо перед идущим первым Берни с пронзительным отрывистым клекотом вспорхнул в хмурое небо большой комок тумана. Точнее, всем сперва показалось, что это был туман, на самом же деле моряков напугал обычный пепельный лунь. Не дали болотному охотнику поймать его добычу – лягушка шмыгнула из-под сапога Рифа, и тот в очередной раз поскользнлся. Бернард схватил бывшего капитана за шиворот и резко поднял на ноги…

Чем дальше отряд заходил в болота, тем тяжелее становилось идти и плотнее сгущались сумерки. И если уж днем двигаться по такой местности было просто опасно, то в стремительно наступающей темноте – вообще подобно глупому и бессмысленному самоубийству. Комаров будто кто-то специально науськивал, и их стало столько, что приходилось постоянно хлопать себя по щекам, лбу и носу. Наглые насекомые собрались как следует поужинать столь редкой и сочной добычей. И это было только начало… вскоре на охоту выйдут ночные хищники, и тогда людям и оркам придется несладко – это все понимали. А что уж говорить о неведомых болотных чудовищах…

– Умри в муках… умри в муках. И ты умри в муках. – Это Рон Верлен отбивался от осаждавших его наглых кровопийц. – Ну что, долго нам еще идти, Риф? Завел ты нас, мерзавец, в топи! Лучше бы сразу в водоворот столкнул!

– Тише, Черный Глаз, – приставил палец к губам спокойный и рассудительный Бернард Мор, его старший помощник. – Когда-нибудь да дойдем. Не привлекай к нам внимания. Не буди трясину понапрасну…

– И все же… – понизил голос новый капитан, опасливо оглядываясь. – Когда же мы дойдем? Откуда ты вообще знаешь, куда идти, Джеральд?!

Они продолжали путь. Бенард Мор – первым, следом – Риф, далее – Верлен, а за ними и все остальные.

– Все просто, Ронни, – невесело усмехнулся Джеральд. Голова начала так сильно болеть, что он уже не чувствовал синяков и ушибов; виски просто горели, но бывший капитан не мог их даже потереть. – Я подсчитал по линии меры, на сколько миль нужно отойти от берега. Берни прекрасно справляется с компасом, и вскоре, я уверен, мы найдем то, что ты ищешь…

– Скорее бы, а то уж… ты нам нужен… иди к нам… мы ждем тебя, Риф… – странным шипением закончил свою речь Черный Глаз.

– Что? Что ты сказал? – Джеральд резко обернулся. Это точно был голос не Рона Верлена или кого-то из спутников Рыжего Удальца. Множество голосов прозвучали одновременно и с разных сторон, от подножия тропы, из прогнивших коряг, из трясины. Да, так могли говорить лишь топи.

– Я сказал, скорее бы, а то эти длинноносые твари уже сожрали мое лицо. Чего встал? Давай шагай.

Риф попытался уверить себя, что ему показалось…

– Бансротовы топи, – не унимался Черный Глаз. – Но как-то же они в эту крепость ходили? Припасы там, снаряжение и прочее барахло. По болотам коней с телегами вести тяжко, не по воздуху же имперцы сюда летали?

– Да кракен их разберет, – сплюнул Риф. Делиться своими предчувствиями и страхами со спутниками он не собирался. Уж кто-кто, а он знал – если выдашь то, чего другие не видят и не слышат, – рискуешь прослыть умалишенным. Но сам он боялся до дрожи. – Вот доберемся – спросим. Если будет, кого… – Бывший кормчий как-то безумно и очень не к месту расхохотался. В его смехе звучало больше истеричной паники и тревоги, чем подлинной веселости. – И если будет, кому…

– Смотрите, вон там! – Берни вскинул руку и указал на едва уловимый просвет в стене деревьев и зарослей верескового кустарника.

Остальные пока еще ничего не видели, но через пару десятков шагов и они стали различать возвышающуюся вдали громаду из серого камня. Отряд прибавил шагу, торопясь поскорее покинуть опостылевшие болота. Один только Джеральд, казалось, никуда не спешил, за что то и дело получал болезненные тычки в спину от своих бывших подчиненных – пленнику отчетливо представлялось, что торопиться к этому форту равнозначно тому, чтобы радостно и вприпрыжку бежать в страну Смерти вслед за улетевшим туда воздушным змеем. В то время как глубоко в душе у остальных еще только зарождалось зловещее необъяснимое предчувствие, кормчему с каждым шагом все громче чудились шипящие голоса… А может, это он уже окончательно сходит с ума, и после памятного удара по затылку к говорящим головам трофеев (что исправно скрашивали его одиночество и чьи советы порой бывали даже полезны!) добавилось кое-что похуже. Чему теперь верить, Риф уже не знал и поэтому просто брел вперед, покорно шагая навстречу своей судьбе и жуткому, непрекращающемуся шепоту. Рыжим Удальцом он себя больше не чувствовал.

Наконец, через какую-то половину часа, они вышли к каменному подножию. Болота и жиденький лес обступали со всех сторон огромные стены древних укреплений. Форт представлял собой правильный восьмиугольник, в каждой из вершин которого, словно копье в землю, была воткнута квадратная башня с прямыми зубцами на вершине. Сооружение выглядело заброшенным и покинутым – ворота оказались наглухо закрытыми, но покосились от времени – ржавые петли уже не в силах были держать окованные железом массивные створки. Бастионы и башни также пребывали в не лучшем состоянии – некогда грозный камень во многих местах осыпался, а кое-где обвалились и вовсе целые участки стены.

– Эх-хе, ну и здорова! – присвистнул Берни Мор, придирчиво оглядывая крепость. – Да здесь же лет сто, поди, никого не было, чтоб мне в пучине сгинуть!

– Триста, – тихо прошептал Джеральд, застывший рядом, – триста тридцать шесть лет как его в последний раз запечатали…

– Что? Чего ты там бормочешь, Риф? – Чернобородый Рон недобро зыркнул своим единственным глазом на бывшего кормчего.

Тот не ответил. И вправду – что он мог рассказать? Конечно же, не о голосах в голове, поскольку он сам не мог разобраться, что они такое вообще. Как он их понимает? Да и понимает ли, или просто умом тронулся, что более вероятно? Джеральд не знал.

– Ничего, господин капитан, – с кривой усмешкой ответил Риф. – Вон там ворота немного отходят. Если просунуть багор и отжать их, можно будет пролезть.

– Джимми, Стивен, Уэтерби! А ну, за дело! – приказал одноглазый. Трое корсаров тут же бросились вскрывать створки. – А вы чего стоите, лентяи? Ждете, пока мы за вас все сокровища отыщем? – Рон повернулся к оркам. – Зерах, займи своих парней делом! Пусть найдут пару-тройку бревен, надо будет чем-то укрепить вход!

Атаман зеленокожих прорычал короткий приказ, и вскоре его подчиненные приволокли несколько упавших, но все еще крепких осиновых стволов. Ворота между тем поддались, мерзко заскрипев, – одна из громадных петель треснула и оторвалась, не выдержав. Общими усилиями пираты и орки сумели просунуть в образовавшуюся щель бревна – внизу получился вполне приличный проход – достаточно, чтобы можно было протиснуться внутрь.

– Чего ждем, крысы трюмные?! – радостно вскричал Черный Глаз. – Вперед, я уже слышу звон червленого металла! И не забудьте: дверь, отлитая из золота, – моя! Она будет закрывать мою новенькую капитанскую каюту! Берни, проверь, что там!

Мор пробрался в дыру первым, и вскоре его бодрый голос возвестил, что за воротами все в порядке, опасности нет. Пираты один за другим, кряхтя и неизменно поминая Бансрота, протискивались в проем и исчезали внутри.

– Джеральд, ты следующий. – Чернобородый ткнул в спину Рифа, когда они остались вдвоем и, усмехнувшись, добавил: – Уж не думаешь ли ты, что я тебя брошу тут одного любоваться столь изысканным фасадом? Хе-хе…

– Руки хоть развяжи, как я связанный здесь пролезу? Клянусь, сбегать не стану.

– Ладно, только смотри, без глупостей. – Нож Черного Глаза резанул стягивавшие запястья веревки, и вскоре Джеральд уже с наслаждением разминал задубевшие кисти. – Все, давай, лезь.

– Погоди, Рон.

Совсем не обращая внимания на нож, зажатый в руке бывшего помощника, кормчий задержался перед воротами, нагнулся к земле и, порывшись в грязи, подобрал довольно крупный осколок сургуча, должно быть, слетевший с дверей, когда ломали петлю. На нем ничего не было. Обычно на печатях значится герб, надписи, знаки, рассказывающие о том, кому принадлежит эта самая печать, но здесь – лишь гладкий, ровный оттиск. Джеральд обреченно вздохнул. Старые сорванные печати совершенно точно не сулили кладоискателям ничего хорошего, но Черный Глаз был слишком упрям, чтобы внять голосу разума. Этот болван даже название крепости правильно запомнить не может! Считает, что «Дверь, Отлитая из Золота» и «Дверь, Залитая Золотом» – одно и то же. Эх, сейчас бы вырваться, прикончить мерзавца и бежать, да вот только куда? Даже если удастся совладать с Верленом, что делать с остальными бунтовщиками, которые остались на корабле?

– Не нравится мне все это… – пробормотал рыжий. – Не иди туда, Ронни.

«Отвяжись. Отвяжись. Отвяжись»… – закрыв глаза, твердил про себя Риф.

Назойливый шепот в голове звучал все громче, и от него уже нельзя было избавиться, словно множество безликих, как ветер, фигур сгрудились за его спиной и одними губами что-то твердили без остановки в самые уши. Ничего конкретного нельзя было разобрать из этого сплошного злобного шипения, но подчас из него вырывались крики на разные голоса: то злобный – так мог бы говорить меч, вонзающийся в сердце, имей он губы; то утробный, будто раздающийся из глубины могилы; то высокий и срывающийся на режущий уши визг, словно лезвие, затачиваемое на кузнечном круге. И в этих криках угадывались обрывки слов. Джеральд дернул головой. Он тщательно потер руками виски – наваждение отпустило. Надолго ли?

– Что, зависть душу теребит? – неверно истолковал его сомнения Черный Глаз. – Ну так завидуй. Новый капитан покажет тебе, как действительно нужно добывать сокровища. – В спину Рифу недвусмысленно ткнули ножом. – Вперед, пошел…

Внутренний двор был пуст, правильнее даже сказать – пугающе пуст. Люди и орки застыли у врат, не решаясь двинуться дальше, и завороженно наблюдали, как равнодушний ветер гоняет сухие листья по выщербленным серым камням. Почти осязаемые тоска и обреченность повисли в воздухе. Ветхие стены пристроек взирали на незваных гостей пустыми провалами узких стрельчатых окон, зловеще ухмыляясь при этом щелями между створками скособоченных дверей. Что там скрывалось, во тьме внутри? Бывший капитан готов был поклясться всеми известными морскими течениями, что ничего хорошего.

– Хранн-заступник, – тихо прошептал кто-то сзади. – Как же здесь…

Никто не мог подобрать нужных слов, описывающих состояние, в которое погружаешься, оглядывая серые стены, плиты, которыми вымощен двор, и могучие башни. Появилась странная уверенность, что ни одна человеческая рука не приложилась к постройке этой крепости, ни одна нога орка или же гнома не ступала в клетку восьмиугольных укреплений. Не было здесь и демонской скверны, от которой в носу стоит мерзкий запах серы, а все тело бросает в жар, не было и потустороннего холода жителей с Терновых холмов: фоморов, спригганов и остальных духов, в присутствии которых сердце леденеет, а из легких вырываются облачка пара. Кто же возвел это сооружение, отталкивающее настолько, что руки сами собой сжимаются в неосознанном порыве разрушить все вокруг до основания? Ответа не было…

Ветер постепенно утих. Сумерки сгущались все сильнее, и туман поднялся от болот настолько, что перетекал во внутренний двор через стены, будто молоко через края чашки. Зажгли факелы, и желтые отсветы заплясали, словно безумные призраки, на стенах и лестницах.

– Разделяемся на группы по трое и начинаем искать, – не теряя времени даром, скомандовал Черный Глаз. – Переройте здесь все до последнего камня! Как найдете золото – сразу сообщать мне. Если же встретите что-то еще, что-нибудь… не совсем обычное, предупредите остальных. – Верлен невольно поежился: в тени хмурых стен старого форта и ему было не слишком-то уютно. Сразу стало понятно, что и нового кормчего начинает угнетать царящая тут обстановка мертвенного запустения. Казалось, даже на погосте более людно – там хоть покойники, а здесь – совсем никого. – Риф, ты пойдешь со мной и Берни, и чтобы без глупостей.

Корсары молчали, их одолевала необъяснимая тревога, а сомнениям не было конца: многие подумывали, уж не зря ли они вообще сюда притащились?

– Может, вернемся, капитан? – раздался вдруг голос Джо Полпальца, по-мальчишески испуганный и по-девичьи истеричный. Каждый боится по-своему. Старый пират боялся именно так. – Чую, недоброе это место. Ох, недоброе… Кодекс велит вернуться – уж поверьте, я кодекс знаю!

– А золото тебе уже ни к чему? – язвительно оскалился на него Черный Глаз. – Можешь возвращаться в болота, суеверный старик, ежели струсил. Но доли своей не получишь, так и знай. Ни единого тенрия!

– Тенрррии! Тенрррии! – услышав знакомое слово, заорал на плече у Джо глупый Кроук и распушил перья. – Звонкие тенрррии! Зачем меррртвецам тенрррии?!

– Кто-нибудь еще так считает? – обвел взглядом всех присутствующих Черный Глаз. – По мне, так лучше в могиле, да с денежками, чем без гроша, да в кабаке!

Корсары мрачно переглянулись – рисковать они, конечно, привыкли, главное, чтобы не забесплатно, да был бы шанс, что руки останутся на месте – надо же чем-то уносить награбленное. А оркам и вовсе, казалось, все ужасы мира были по щиколотку подбитых мехом сапог – зеленокожие уже успели разделиться на тройки и начали неспешно разбредаться кто куда. Заметив это, корсары враз осмелели и двинулись следом – где ж это видано, отдать все сокровища глупым оркам, а самим остаться ни с чем! Они шли, ступая по колено в ковре сухих опавших листьев, шелест сопутствовал шагам. Сар-итиадцы продвигались медленно и настороженно, все обнажили оружие и с опаской оглядывались по сторонам – тревога не думала отпускать пиратов. Бедняга Джеральд и вовсе шел белый как полотно – поселившийся в голове злобный шипящий голос мертвой хваткой вцепился в распаленное страхом за собственный рассудок сознание и уже не отпускал его, порой нашептывая такое, что кормчий уже начал задумываться: не лучше ли было получить ножом в брюхо, чем без подготовки соваться в это проклятое богами место.

– Смотри сюда, капитан. – Бернард Мор ткнул пальцем в едва видимую щель в стене на уровне глаз, которую сразу и не заметишь. – Здесь проход!

– Неужели? Еще один? – делано удивился Рон Верлен, уже успевший достать всех своим раздражением – настроение у Черного Глаза вконец испортилось после полуторачасового прочесывания пустующих развалин с весьма безрадостным результатом. Корсары искали в коридорах форта хоть какой-то намек на золото и ценные вещи, но пока все было тщетно – словно океанская волна смыла все следы. Под открытым небом лежали листья, в помещениях – пыль. Было не похоже, что здесь кто-то когда-то жил, нес службу, спал, готовил обеды. Ни мебели, ни картин, ничего, что могло бы указать на былое присутствие людей… И ведь, что примечательно, возвращающийся время от времени, словно прилив, мерзкий страх от этой пустоты никуда не делся, а, напротив, сильнее сжимал виски. Не смолкали и голоса в голове у Рифа, он уже почти сжился с ними, двигаясь следом за Роном и Берни бездумно, как старый подслеповатый пес на поводке. Свистящий шепот продолжал терзать измученный разум кормчего:

«И правили Они страхом, подчиняли горем, а суд свой вершили отчаянием. И не было в Них ничего человеческого, ибо хоть и были Они людьми во плоти, но змеями по сути своей. Никто и нигде не в силах был освободиться от Них, избавиться от гнетущей злой воли, от власти чудовищ над сынами людскими, никто не мог ни спастись, ни сбежать, ни вымолвить слова против. От младенцев и до стариков все славили Их, служили Им и пресмыкались пред Ними, и длилось это тысячи лет. Покуда не пришел Великий Волк и не даровал людям свободу…»

Сейчас они стояли под сводами главного помещения крепости – большого холла, где, как и везде здесь, не было ничего, кроме голых стен. В противоположном от входа конце на несколько ступеней возвышался помост, предназначенный, судя по всему, для трона. На стене за площадкой Берни и различил в свете факелов узкую щель, которая напоминала замочную скважину для гигантского ключа.

– Что там, тайная дверь? – Черный Глаз подошел к находке своего помощника, вытирая рукавом выступивший на лбу пот. Судя по всему, новоявленному капитану отчего-то вдруг стало слишком жарко.

«Кто знает, не слышит ли он сейчас своих собственных голосов», – подумал Риф.

– Может, и не дверь, но вот тайная точно, – пробормотал Мор, просовывая в щель острие ножа. Послышался скрежет, а затем резкий звон сломавшейся стали – в руке у корсара осталась лишь обтянутая кожей рукоять с небольшим обломком лезвия.

– Не так, – неожиданно подал голос Джеральд. Рыжий подошел к стене и принялся отковыривать пальцами старую известь. Под слоем мела почти сразу показался рисунок. Увидев это, Бернард присоединился к нему, принявшись орудовать своим обломанным кинжалом. Через пару минут им удалось открыть большую часть изображения. То, что это была именно гравюра, выполненная в камне, сомневаться не приходилось – со стены хищно скалилась волчья пасть на фоне сплетенных вокруг меча змей. Первый знак от неведомых хозяев крепости.

– Что это значит, Риф? – с подозрением уставился на своего пленника Рон Верлен. – Откуда ты знал про нее?

Джеральд резко обернулся и уперся в него горящим в безумии взглядом. Кулаки бывшего кормчего сжались от гнева, он яростно зашептал, словно повторяя за кем-то слова:

– Великий Волк вызвал на бой сильнейших из Них, но не желали Те погибать, и прикрылись Они телами людей, и выступили люди против армии Волка, и пролилась кровь рабов, что сражались за Них, и гибло созданий человеческих без счета, и не видать им было свободы, одну лишь смерть нес им Освободитель. Взревел тогда Волк от отчаяния и боли, не желал он зла людям и одних лишь Их ненавидел, презирал и карал беспощадно. Не видел он пути иного и, желая сберечь жизни людские, приказал армиям своим отступить, а сам повелел принести себя в жертву, ибо не имели Они власти над тем, что уже мертво, а он – имел. И сожгли тело Великого Волка соратники его на высоком холме Арум близ отвратительного Беллега и ушли, оставив прах, как повелел им Волк. Узрев сие сожжение, возликовали враги, решив, что пал величайший из праведников от ран, полученных в битве, но не ведали Они промысла Волчьего, как не могли осознать угрозы, исходящей от мертвого праха. Доставили Они урну с пеплом в свой град и выставили в логовище жутком на потеху себе и на поругание. Но недолго было суждено глумиться богомерзким тварям над святым Волчьим духом. В час Слепой Луны восстал Волк из горсти сожженного пепла и тенью незримой, мечом воздающим, проклятием неотвратимым для Них обернулся, и растерзал всех, до кого дотянулись клыки его, и пусть ядовита была черная кровь врага, как неугасима и злоба, что наполняла Их жилы, но не пустил он змеиную злобу в сердце свое, и настолько чисты были помыслы Волчьи, что даже после гибели своей не стал он одним из Них… – Тут Джеральд осекся и замолчал. Грудь Рыжего Удальца тяжело вздымалась, будто он не говорил, а тащил в гору неподъемный камень.

– Тысяча тритонов… Да ты же и вправду безумен! – Придя в себя от удивления, Черный Глаз отшатнулся. – Признаюсь, до сего дня я не слишком-то верил в матросские байки про все эти твои разговорчики с самим собой…

– Я… я сам ничего не понимаю, Ронни, – пробормотал Риф, – только вот здесь надо нажать, тут и вот тут. – Пальцами кормчего словно кто-то руководил, они легко и быстро коснулись нужных частей барельефа. – А затем еще здесь и…

Плита исчезла. Не заскрипела, не отошла в нишу и не открылась – громадного куска камня просто не стало. Перед корсарами открылся темный заброшенный коридор, уходящий круто вниз, куда-то в зияющий провал пещеры.

– Чтоб мне подавиться последним тенрием! – только и выкрикнул Верлен, уставившись в темноту. – Куда же она подевалась? Ну и дыра!

Берни ткнул в руку Рифа горящий факел, но тот этого даже не заметил. Корсар Мор деловито разжигал еще два, себе и новому капитану, готовясь спускаться вниз – во тьму вела лестница.