5-я волна Янси Рик

81

Зеленый шар смотрел на меня, а я смотрел на него. Не помню, что сорвало меня с тонкой грани между миганием этого «глаза» и тем, что было после.

Первое, что вспоминается? Я бегу.

Холл. Лестница. Подвальный уровень. Первая лестничная площадка. Вторая лестничная площадка.

Когда я прыгаю на третью, взрывная волна, как стенобитная баба, бьет меня в спину и заносит в дверь, которая ведет в бомбоубежище.

Госпиталь надо мной кричит, словно его разрывают на части. Да, именно таким был этот звук, так вопит живое существо, когда его рвут на куски. Жуткий треск штукатурки и разлетающегося на осколки кирпича, визг гвоздей и звон двухсот разбитых окон. Пол горбится и рвется пополам. Я ныряю в проход со стенами из железобетона, и в этот момент здание надо мной разрушается до основания.

Лампы вспыхивают всего один раз, и коридор погружается в темноту. Я никогда не был в этой части комплекса, но мне не нужны люминесцентные стрелки на стенах, чтобы найти дорогу в безопасную комнату. Надо просто идти на крики детей.

Но сначала не помешает встать.

Из-за падения у меня разошлись швы, теперь кровь течет из двух дырок, из входного и выходного отверстия пулевой раны. Изо всех сил пытаюсь встать на ноги, но они не держат. Я встаю только наполовину и опять падаю. Кружится голова, не хватает воздуха.

Второй взрыв прибивает меня к полу. Успеваю проползти всего несколько дюймов, и тут налетает третья взрывная волна. Черт! Вош, чем ты там занят?

«Если будет поздно, нам придется прибегнуть к последнему средству».

Что ж, кажется, эта загадка разгадана. Вош взрывает свою собственную базу. Сжигает деревню ради ее же спасения. Но от кого ее нужно спасать?

А может быть, Вош тут и ни при чем вовсе? Может быть, мы с Рингер ошибаемся? Может быть, я напрасно рискую своей жизнью и жизнью Наггетса? Лагерь «Приют» — это именно то, о чем говорил Вош, а значит, Рингер пошла к инвазированным, как к своим? И теперь она мертва? Рингер и Дамбо, и Кекс, и маленькая Чашка? Господи, я снова это сделал? Сбежал, когда должен был остаться? Повернулся спиной, когда должен был принять бой?

Следующий взрыв хуже предыдущих. Он прямо у меня над головой. Я закрываю ее руками, а сверху сыплются куски бетона размером с мой кулак. Контузия, лекарства, кровопотеря, темнота вокруг… все это не дает мне сдвинуться с места. Я слышу чей-то далекий крик, а потом понимаю, что это кричу я.

Ты должен встать. Ты должен встать. Ты должен выполнить обещание. Ты дал слово Сисси…

Нет. Не Сисси. Сисси умерла. Ты оставил ее, жалкий мешок с вонючей блевотиной.

Черт, это больно. Боль ран, которые кровоточат сейчас, и боль старой раны, которая никогда не заживет.

Сисси здесь, со мной.

Я вижу в темноте, как ее рука тянется ко мне.

Я здесь, Сисси. Возьми меня за руку.

Я тянусь к ней в темноте.

82

Сисси исчезает, я снова один.

В ту минуту, когда уже нельзя убегать от прошлого. Когда необходимо обернуться и встретиться лицом к лицу с тем, с чем ты боялся встретиться раньше…

В ту минуту, когда перед тобой два пути: сдаться или встать. А такая минута всегда наступает, и если ты не можешь встать, но и сдаться тоже не можешь, я подскажу тебе, что делать.

Ползи.

На животе доползаю до пересечения с главным коридором, который идет вдоль всего комплекса. Надо отдохнуть. Две минуты, не больше. Вспыхивают лампочки воздушной тревоги. Теперь понятно, где я. Слева вентиляционная шахта, которая ведет прямо в командный центр и детское бомбоубежище.

Тик-так. Мой двухминутный перерыв закончился. Держась за стену, встаю и чуть не теряю сознание от боли. Даже если удастся найти Наггетса до того, как меня схватят, как я в таком состоянии смогу вывести его отсюда?

К тому же я сильно сомневаюсь в том, что наверху найдется автобус. Если честно, я сомневаюсь, что найду там лагерь. Когда разыщу Наггетса — если разыщу, — куда мы с ним пойдем?

Опираясь о стену, плетусь по коридору. Слышу, как впереди, в убежище, кто-то орет на детей. Он приказывает успокоиться и сидеть на месте, уверяет, что все будет хорошо, им совершенно нечего бояться.

Тик-так. Возле последнего поворота мельком смотрю налево — там у стены лежит человек.

Мертвый человек.

Еще теплый. В форме лейтенанта. Полголовы снесено пулей крупного калибра. Стреляли с близкого расстояния.

Это не новобранец. Один из инопланетян. Кто-то здесь их раскусил? Возможно.

А может, этого парня убил какой-нибудь перевозбужденный рекрут. Принял его за гада и пальнул.

«Хватит принимать желаемое за действительное».

Я перекладываю из кобуры мертвого лейтенанта в карман своего халата пистолет. Потом надеваю на лицо хирургическую маску.

«Доктор Зомби, срочно пройдите в детское убежище!»

Вот оно, это убежище, прямо передо мной. Еще несколько метров, и я там.

«Я сделал это, Наггетс! Я здесь. Только и ты будь здесь».

Наггетс словно услышал мои мысли. Он идет навстречу, а в руках у него, хотите верьте, хотите нет, плюшевый медведь.

Только Наггетс не один. С ним кто-то еще. Новобранец, примерно того же возраста, что и Дамбо, в мешковатой форме и надвинутом на глаза кепи. Новобранец держит в руках М-16, на стволе штатный глушитель.

Нет времени все это обдумывать. На попытку обмануть новобранца уйдет слишком много времени, да и не намерен я больше полагаться на удачу. Пришло время быть жестким.

Потому что это последняя война и в ней выживут только жесткие ребята.

Потому что я пропустил один этап в моем плане. Этот этап — Кистнер.

Я опускаю руку в карман халата. Я заполняю пропуск. Нет, еще нет. Меня покачивает из-за ранения. Я должен уложить его первым выстрелом.

Да, он ребенок.

Да, он ни в чем не виноват.

И да, ему конец.

83

Я готова вдыхать сладкий запах моего Сэмми вечность, но не могу. Здесь повсюду солдаты, и некоторые из них — глушители. Ну, или не подростки, так что можно с уверенностью считать их глушителями. Я подвожу Сэмми к стене, так, чтобы между нами и ближайшим охранником оказалась группа детей.

— Ты как, порядке? — шепотом спрашиваю я и пригибаюсь пониже.

Сэмми кивает:

— Я знал, что ты придешь, Кэсси.

— Я же обещала, верно?

У Сэмми на шее медальон в форме сердечка. Что за черт? — Я трогаю медальон, а Сэмми немного от меня отстраняется.

— Почему ты так одета? — спрашивает он.

— Потом объясню.

— Ты теперь солдат, да? Ты в которой группе?

Группе?

— Ни в которой, — отвечаю ему. — Я сама себе группа.

Сэмми хмурится:

— Ты не можешь быть сама себе группа.

Сейчас действительно не время устраивать разборку насчет каких-то групп. Я оглядываюсь по сторонам и говорю:

— Сэмми, мы уходим отсюда.

— Я знаю. Майор Боб говорит, что мы полетим на большом самолете. — Сэмми кивает в сторону майора и хочет ему помахать, но я успеваю остановить малыша.

— На большом самолете? Когда?

Сэмми пожимает плечами.

— Скоро. — Он берет мишку и осматривает со всех сторон. — У него ухо порвано, — с укором говорит Сэмми, как будто я не справилась с домашним заданием.

— Сегодня? — спрашиваю я. — Сэм, это важно. Вы улетаете сегодня вечером?

— Так сказал майор Боб. Он сказал, что они вакулируют всех неважных.

— Вакулируют? А, понятно. Они эвакуируют детей.

Столько информации, что у меня голова идет кругом. Это путь на свободу? Просто сядем на борт самолета с другими детьми и сбежим после приземления… Только где мы приземлимся? Черт, и зачем я избавилась от комбинезона? Но даже если бы я его не выкинула и смогла пробраться на самолет, этого все равно не было в плане.

«Где-то на базе есть капсулы, скорее всего они рядом с командным центром или с жилищем Воша. В основном капсулы одноместные, они запрограммированы, чтобы переправить пассажира в безопасное место, подальше от базы. Не спрашивай куда. Капсулы — это ваш реальный шанс. Это неземные технологии, но я объясню, как управлять таким устройством. И сделаю это исключительно на случай, если тебе удастся найти капсулу, если вы вдвоем сумеете в нее залезть и если вас до того не схватят».

Слишком много «если». Может, лучше я вырублю кого-нибудь из детей и заберу у него комбинезон?

— А ты давно здесь? — спрашивает меня Сэмми.

Наверное, подозревает, что я не очень хотела с ним встречаться, потому что не уследила за ухом мишки.

— Дольше, чем рассчитывала, — бормочу под нос, и эта фраза решает все.

Мы не останемся здесь ни на минуту дольше, чем потребуется, и не сядем в самолет, летящий в «Приют-2». Я не поменяю один лагерь смерти на другой.

Сэмми играет с порванным ухом любимца. Вообще-то это не первое ранение. Мама зашила столько дырок, поставила столько заплаток, что я и счет потеряла. У мишки больше швов, чем у чудовища Франкенштейна. Я наклоняюсь ближе к Сэмми, чтобы привлечь его внимание, и в этот момент он поднимает голову и спрашивает:

— А где папа?

Шевелю губами, но слова не получаются. Я даже не думала, что надо сказать ему об этом… не думала о том, как ему об этом сказать.

— Папа? Он…

«Кэсси, только не усложняй».

Я не хочу, чтобы Сэмми расклеился в момент подготовки к побегу, поэтому даю папе еще немного пожить.

— Он ждет нас в лагере беженцев.

Нижняя губа Сэмми подрагивает.

— Папа не здесь?

— Папа занят. — Я хочу, чтобы Сэмми замолчал, и из-за этого чувствую себя последним дерьмом. — Поэтому он послал меня сюда. Чтобы я тебя забрала. Вот это я сейчас и делаю: забираю тебя отсюда.

Я тяну Сэмми за плечи, чтобы встал, а он упрямится:

— А как же самолет?

— Ты демобилизован, пошли.

Сэмми озадаченно смотрит на меня: «Демобилизован?»

Я хватаю его за руку и тащу к тоннелю. Иду прямо, с высоко поднятой головой, потому что идти крадучись, как Шегги и Скуби-Ду, — лучший способ привлечь внимание. Я даже покрикиваю на некоторых ребятишек, чтобы дали пройти. Если кто-нибудь попытается нас остановить, я не стану стрелять. Объясню, что малыш заболел и я веду его к врачу, иначе он сам облюется и облюет других. Вот если мне не поверят, тогда и устрою пальбу.

А потом мы оказываемся в тоннеле, и в это трудно поверить — навстречу идет врач. Половина его лица закрыта хирургической маской. Когда он нас замечает, у него округляются глаза. Вот здесь и выясним, насколько хороша моя легенда. Иными словами, если он нас остановит, я его пристрелю. Мы сближаемся, и я вижу, как доктор будто случайно опускает руку в карман халата. У меня в голове включается тревога — такая же сработала в круглосуточном магазине, когда я стояла за пивными холодильниками, а потом всадила всю обойму в солдата с распятием.

На принятие решения у меня половина от половины секунды.

Первое правило последней войны — не доверяй никому.

Я опускаю ствол с глушителем на уровень его груди, он достает руку из кармана.

В руке пистолет.

Но у меня штурмовая винтовка М-16.

Как долго длится половина от половины секунды?

Оказывается, достаточно для того, чтобы маленький мальчик, который не знаком с первым правилом последней войны, успел прыгнуть между пистолетом и винтовкой.

— Сэмми! — кричу я и убираю палец со спускового крючка.

Мой братик встает на цыпочки, его пальцы дотягиваются до лица доктора и срывают хирургическую маску.

Какое счастье, что я не могу увидеть в этот момент выражение на своей собственной физиономии.

Лицо у него не такое, как запомнившееся мне. Худое, бледное. Глаза провалились, и взгляд у парня застывший, как будто он болен или ранен, но я узнаю эти глаза. Я знаю, чье лицо было спрятано под маской, просто не могу это переварить.

Здесь, в этом месте. Спустя тысячу лет и в миллионе миль от школы имени Джорджа Бернарда. Здесь, в брюхе зверя, на дне мира, прямо передо мной стоит…

Бенджамин Томас Пэриш.

Кассиопея Мэри Салливан испытывает крутейший ОВТ[13]: она видит себя, ту, которая смотрит на него. Последний раз она видела Бена в школьном спортзале, после отключения электричества, — вернее, видела только его затылок. Когда же потом рисовала его в своем воображении, рациональная часть ее сознания твердила, что Бен Пэриш погиб, как и все остальные.

— Зомби! — кричит Сэмми. — Я знал, что это ты.

«Зомби?»

— Куда ты его ведешь? — спрашивает меня Бен.

Я не помню, чтобы у него был такой низкий голос. Или меня память подводит, или он специально говорит басом, чтобы казаться старше?

— Зомби, это Кэсси, — с упреком говорит ему Сэмми. — Понимаешь, это Кэсси.

— Кэсси? — переспрашивает Бен, как будто никогда не слышал моего имени.

— Зомби? — переспрашиваю я, потому что никогда раньше не слышала этого прозвища.

Я срываю с головы кепи, надеясь, что так ему будет легче меня узнать, но почти сразу жалею об этом. Забыла, в каком состоянии мои волосы.

— Мы учились в одной школе. — Я торопливо расчесываю пятерней свои укороченные кудри. — Я сидела за тобой на химии.

Бен трясет головой, как будто хочет сбросить с лица паутину.

— Я же тебе говорил, что она придет, — продолжает Сэмми.

— Помолчи, Сэм, — строго требую я.

— Сэм? — переспрашивает Бен.

— Кэсси, меня теперь зовут Наггетс, — информирует Сэм.

— Охотно верю, — говорю я и поворачиваюсь к Бену: — Ты знаком с моим братом?

Бен с опаской кивает. Я все еще не могу понять, почему он так себя ведет. Конечно, не жду, что он бросится меня обнимать или хотя бы вспомнит, где я сидела на химии, но у него какой-то напряженный голос и он все еще держит пистолет.

— А почему ты оделся как доктор? — спрашивает его Сэмми.

Бен как доктор, я как солдат. Мы как два ребенка, решившие поиграть в переодевание. Ненастоящий доктор и ненастоящий солдат прикидывают, не вышибить ли друг другу мозги.

Первые секунды нашей с Беном Пэришом встречи были, как бы это сказать, очень странными.

— Я пришел забрать тебя отсюда, — говорит Бен Сэмми, но продолжает смотреть на меня.

Сэмми поворачивается ко мне. Разве я не с той же целью, что и Бен, сюда явилась? Теперь малыш по-настоящему запутался.

— Никуда ты моего брата не заберешь, — говорю я.

— Это все обман, Вош один из них, — торопится сказать Бен. — Они используют нас, чтобы уничтожать тех, кому удалось выжить. Они хотят, чтобы мы убивали друг друга…

— Знаю, — перебиваю я его. — А как ты об этом узнал? — И почему решил забрать Сэма?

Бен явно не ожидал, что я так отреагирую на его сногсшибательную новость. А потом до меня доходит. Он думает, что мне промыли мозги, как всем остальным ребятам в этом лагере. Это так глупо, что я даже смеюсь. И пока смеюсь как идиотка, до меня доходит кое-что еще: у Бена тоже мозги не промыты.

А значит, ему можно доверять.

Я, конечно, не могу читать его мысли, но, когда начала смеяться, они, наверное, потекли вот в таком направлении: «Почему эта стриженная под горшок девчонка ржет? Потому, что моя информация кажется ей очевидной, или потому, что она считает это бредом?»

Сэмми выступает в роли посредника на переговорах.

— Я знаю, что делать, — говорит он. — Мы пойдем вместе!

— Ты представляешь, как отсюда выбраться? — спрашиваю я Бена.

Сэмми гораздо доверчивей, чем я, но его идея, в общем, неплохая. Поиск летающих капсул — если они существуют в природе — всегда был слабым местом в моем плане.

Бен кивает:

— А ты?

— Я знаю маршрут… только не знаю, как на него выйти.

— Не знаешь, как выйти на маршрут? Ладно.

Бен улыбается. Выглядит он хреново, но улыбка осталась прежней. Она освещает тоннель, как лампочка в тысячу ватт.

— Я знаю дорогу, по которой можно выйти на маршрут.