5-я волна Янси Рик
Я не знаю, кто он или что он. Он утверждает, что человек. Он выглядит как человек, говорит как человек и, признаю, целуется как человек. Но «роза бы иначе пахла, когда б ее иначе называли?»[12]. И бла-бла-бла. И высказывает он вроде бы разумные вещи, например, что убивал людей по той же причине, по которой я убила солдата с распятием.
Только дело в том, что я в это не верю. И теперь не могу решить, что лучше: мертвый Эван или живой Эван. Мертвый Эван не поможет мне выполнить данное обещание. Живой Эван поможет.
Почему он стрелял в меня, а потом спас? Что он имел в виду, когда сказал, что это я спасла его?
Это так странно. Когда он меня обнимает, я чувствую себя в безопасности. Когда он меня целует, я растворяюсь в нем. Как будто есть два Эвана: первый, которого я знаю, и второй, которого не знаю. Один — парень с фермы, у него мягкие нежные руки, и, когда он гладит меня по голове, я мурлычу, как котенок. Другой — притворщик и хладнокровный убийца, который стрелял в меня на шоссе.
Я могу допустить, что он человек, по крайней мере биологически. Может быть, клон, его вырастили на борту корабля-носителя из похищенных молекул ДНК? Или что-нибудь менее фантастичное и более низменное — человек, предавший себе подобных. Может, глушители — это всего лишь наемники?
Иные как-то его подкупили. Или похитили того, кого он любит (Лорэн? Я, кстати, так и не видела ее могилу), и теперь шантажируют: «Прикончи двадцать человек, и мы вернем твоих близких».
И последний вариант: он Эван. Одинокий напуганный парень, который убивает любого, кто может убить его. Он твердо следовал правилу номер один, но в конце концов нарушил его — отпустил подранка, а потом приютил и выходил.
Этот вариант не хуже двух первых объясняет случившееся. Все сходится. Остается только одна малюсенькая проблема.
Солдаты.
Вот почему я не оставлю его в лесу. Хочу своими глазами увидеть то, что он сделал ради меня.
Лагерь беженцев уподобился соляной равнине, так что найти убитых Эваном просто. Один на краю оврага. Еще двое лежат рядышком в паре сотен футов от первого. Все трое убиты выстрелом в голову. В темноте. Это при том, что они стреляли в Эвана. Последнего я нашла там, где раньше были бараки, может, даже на том самом месте, где Вош убил моего отца.
И все они младше четырнадцати лет. И у каждого загадочный серебристый монокуляр. Прибор ночного видения? Если так, то мастерство Эвана еще больше впечатляет, только мне от этого становится тошно.
Когда я возвращаюсь, Эван не спит. Он сидит, привалившись спиной к поваленному дереву. Бледный, дрожит от холода, глаза провалились.
— Это были дети, — говорю я ему. — Всего лишь дети.
Я прохожу в подлесок за спину Эвана, и там меня выворачивает.
После этого мне становится легче.
Возвращаюсь к Эвану. Я решила его не убивать. Пока. Живой он мне нужен больше, чем мертвый. Если Эван — глушитель, то он может знать, что случилось с моим братом. Поэтому я беру аптечку и сажусь между его ног.
— Ладно, пора делать операцию.
Я достаю из аптечки стерильные салфетки, а он молча наблюдает за тем, как я счищаю с ножа кровь его жертвы.
Я тяжело сглатываю, чтобы избавиться от мерзкого привкуса рвоты, и говорю:
— Ничего подобного раньше не делала.
Обычная фраза, но у меня ощущение, что я обращаюсь к незнакомцу.
Эван кивает и переворачивается на живот, а я откидываю рубашку и оголяю его нижнюю половину.
Никогда не видела голого парня, и вот, пожалуйста, сижу на коленях у него между ног. Правда, я вижу его не целиком, а только, скажем так, заднюю часть. Странно, но я никогда не думала, что мой первый опыт общения с голым парнем будет вот таким. Хотя, по большому счету, что тут странного.
— Еще таблетку? — спрашиваю я. — Холодно, у меня руки трясутся.
— Обойдусь без таблеток, — бурчит он, уткнувшись лицом в согнутый локоть.
Сначала все делаю медленно и осторожно, но потом быстро понимаю, что это не лучший способ выковыривать ножом металл из человека. Или не человека. Это ковыряние только продлевает мучения.
На зад уходит больше всего времени, но не потому, что я осторожничаю, просто ему досталось больше осколков. Эван лежит спокойно, только иногда вздрагивает. Иногда издает протяжный стон, а иногда делает глубокий вдох.
Я убираю куртку с его спины. Тут ран не так много. У меня окоченели пальцы, затекли запястья, я заставляю себя действовать быстро… быстро, но аккуратно.
— Держись, — бормочу я, — уже почти все.
— И я — почти все.
— У нас мало бинтов.
— Просто обработай те раны, что хуже.
— А если заражение?
— В аптечке есть таблетки пенициллина.
Пока я достаю таблетки, он переворачивается на спину. Эван запивает таблетки водой из бутылки, а я сижу рядом вся потная, хотя температура куда ниже ноля.
— Почему дети? — спрашиваю я.
— Я не знал, что это дети.
— Возможно. Они были хорошо вооружены и определенно знали, что делают. Но нарвались на того, кто свое дело знает еще лучше. Ты, кажется, забыл рассказать о том, что прошел боевую подготовку.
— Кэсси, если мы не можем доверять друг другу…
— Мы не можем доверять друг другу. В этом вся проблема.
Хочется треснуть его по голове и разреветься одновременно. Я устала от собственной усталости. Солнце выходит из-за облаков, и над нами появляется кусочек ярко-синего неба.
— Инопланетные дети-клоны? — гадаю я. — В Америке закончились ребята призывного возраста? Я серьезно, почему по лесу бегают несовершеннолетние с автоматическим оружием и гранатами?
Эван качает головой и отпивает из бутылки. Морщится.
— Пожалуй, я все-таки приму еще одну таблетку.
— Вош говорил, что они заберут только детей. Зачем? Чтобы делать из них солдат?
— Может, Вош вовсе не инопланетянин. Может, это военные собирают детей.
— Тогда почему он приказал убить всех остальных? Почему он пустил пулю в голову моему отцу? А если он не инопланетянин, тогда где взял «глаз»? Что-то тут не так, Эван. И ты знаешь, что происходит. Мы оба знаем, что ты это знаешь. Не пора ли выложить все как на духу? Ты не боишься доверить мне оружие, ты позволил мне вытащить осколки из твоей задницы, а правду рассказать не можешь?
Эван долго смотрит на меня, а потом заявляет:
— Мне жаль, что ты подстригла волосы.
Может, я бы и клюнула на это, но я замерзла, меня подташнивает и нервы на пределе.
— Клянусь Богом, Эван Уокер, — абсолютно спокойно говорю я, — если бы ты не был мне нужен, я бы пристрелила тебя прямо сейчас.
— Ну, тогда я рад, что еще тебе нужен.
— И если пойму, что ты врал мне о самом главном, я убью тебя.
— А что самое главное?
— Человек ты или не человек.
— Кэсси, я такой же человек, как и ты.
Он берет меня за руку. У нас обоих руки в крови. Моя рука в его крови, а его — в крови мальчика, который был чуть старше моего брата. Сколько людей он убил тими руками?
— Неужели мы в них превратились? — спрашиваю я.
Кажется, меня сейчас вырвет. Я не могу ему доверять. Я должна ему доверять. Не могу верить — должна верить. Не в этом ли главная цель иных? Последняя волна. Лишить людей всего человеческого, превратить в бездушных хищников, которые сделают за них всю грязную работу. Они превращают нас в лишенных всякой способности к состраданию акул-одиночек.
Я чувствую себя загнанным в угол зверем, и Эван замечает это в моих глазах.
— Что такое?
— Не хочу быть акулой, — шепотом отвечаю я.
Эван смотрит мне в глаза и молчит, а мне становится не по себе от его молчания. Он мог бы сказать: «Акулой? Ты? С какой стати? Кто сказал, что ты акула?» Но вместо этого он кивает, как будто все отлично понял.
— Ты не акула.
«Ты», а не «мы». Я в ответ долго смотрю ему в глаза.
— Если бы Земля погибала, и нам пришлось бы покинуть ее, — медленно говорю я, — и мы нашли бы планету, но она была бы заселена теми, с кем мы по какой-то причине не можем существовать вместе…
— Вы бы сделали то, что необходимо.
— Как акулы.
Похоже, он старается смягчить удар. Для него важно, чтобы «посадка» для меня была не такой жесткой, чтобы шок не был слишком сильным. Я думаю, он хочет, чтобы я сама, без его подсказок пришла к ответу.
Я рывком высвобождаю руку. Злюсь из-за того, что вообще позволяла ему до себя дотрагиваться. Злюсь на себя за то, что оставалась с ним, хотя понимала, что он не говорит мне всей правды. Злюсь на отца за то, что он позволил Сэмми сесть в тот автобус. Злюсь на Воша. Злюсь на повисший над горизонтом зеленый «глаз». Злюсь на себя за то, что нарушила первое правило, как только встретила симпатичного парня. И ради чего? Почему? Потому что у него большие и нежные руки, а дыхание пахнет шоколадом?
Я бью кулаком ему в грудь. Бью до тех пор, пока не перестаю понимать, почему его бью. Я избавляюсь от злости, и вместо Кэсси остается только черная дыра.
Эван хватает меня за руки:
— Кэсси, перестань! Успокойся! Я тебе не враг.
— А чей же ты враг? Ты ведь чей-то враг, тогда чей? Ты не охотился по ночам, а если и охотился, то не на зверей. Хочешь, чтобы я поверила, будто ты научился приемам ниндзя, помогая отцу на ферме? Ты все говоришь о том, кем не являешься, а я хочу знать, кто ты. Кто ты, Эван Уокер?
Эван отпускает мои руки, а потом ведет себя очень странно. Он прижимает ладонь к моей щеке и проводит большим пальцем по переносице. Такое чувство, словно он дотрагивается до меня в последний раз.
— Я акула, Кэсси.
Эван произносит это медленно, как будто и говорит со мной тоже в последний раз. Он смотрит мне в глаза, как в последний раз, и в его глазах стоят слезы.
— Акула, которой казалось, что она человек.
Я падаю в черную дыру. Эта дыра появилась после Прибытия, она затягивала в себя все на своем пути. Я падаю со скоростью, превышающей скорость света. В эту дыру смотрел отец, когда умерла мама. Я думала, что эта дыра вне меня, но она во мне, и так было всегда. Она была во мне с самого начала, она пожирала каждый грамм надежды, веры и любви, которые у меня были. Эта дыра прогрызала себе путь в галактике моей души, а я тем временем цеплялась за свой выбор. И тот, кого я выбрала, сейчас смотрит на меня словно в последний раз.
И поэтому я делаю то, что сделал бы любой человек на моем месте.
Я бегу.
Лес, кусачий холод, голые ветки, синее небо, сухие листья. Выбегаю на поляну. Под ногами хрустит промерзшая земля. Над головой ярко-синий купол неба отгораживает от меня миллиарды звезд. Но они там, они смотрят вниз, на девчонку с коротко подстриженными волосами, которая бежит и рыдает на бегу. Девчонка бежит без определенной цели, просто бежит как безумная, потому что это самый разумный выход, когда понимаешь, что единственный человек, которому ты решила довериться, вовсе не человек. И не важно, что он бесчисленное количество раз спасал твою задницу, и что не убил тебя, имея сотню возможностей сделать это, тоже не важно. Как и то, что в нем есть что-то, какая-то боль и печаль, словно это он последний человек на Земле, а не девчонка, которая лежит в спальном мешке в обнимку с плюшевым мишкой и дрожит от стужи в мире, лишенном человеческих звуков.
«Замолчи, замолчи, замолчи».
70
Когда возвращаюсь, его там нет. А я, да, возвращаюсь. Куда мне идти без оружия и особенно без проклятого мишки, который теперь смысл моей жизни? Я не боялась вернуться. У Эвана было десять миллионов шансов убить меня, еще один погоды не сделает.
Винтовка там, где я ее оставила. Его рюкзак, аптечка. А вот, возле Говарда, изрезанные в лоскуты джинсы. Если он не взял в дорогу запасные штаны, значит, скачет сейчас по лесу в одних походных ботинках — просто красавчик с настенного календаря.
— Идем, мишка, — бурчу я, поднимая с земли свой рюкзак, — пора вернуть тебя хозяину.
Я подбираю винтовку, проверяю обойму, ту же операцию повторяю с «люгером». Пальцы закоченели так, что я натягиваю черные вязаные перчатки. Потом забираю из рюкзака Эвана карту с фонариком и направляюсь в сторону оврага. Идти в светлое время суток опасно, но мне надо оторваться от человека-акулы, так что я решаю рискнуть. Я не знаю, куда он пошел. Может, теперь, когда мне известно, кто он, человек-акула решил вызвать дрон. Но это уже не важно. Я бежала, пока ноги несли, а потом решила, что все это уже не имеет значения, и двинулась обратно. Мне действительно все равно, кто такой Эван Уокер. Он спас мне жизнь. Он кормил меня, мыл, оберегал. Он помог восстановить силы. Он даже научил убивать. С таким врагом и друзья не нужны.
Спускаюсь в овраг. В тени намного холоднее. Наверх и дальше, туда, где когда-то был лагерь беженцев. Бегу по твердой, как асфальт, земле. Натыкаюсь на первый труп.
«Если Эван из них, за какую команду играешь ты?» — спрашиваю себя.
Эван убивает своих, чтобы я ему доверяла, или он вынужден был их убивать, потому что они считали его человеком? От таких мыслей становится тошно. Это дерьмо никогда не разгрести. Чем дольше копаешь, тем дальше дно.
Еще один труп. Едва взглянув, прохожу мимо, но подсознание успело что-то отметить, и я оборачиваюсь. На мертвом солдате-ребенке нет штанов.
Это не важно. Я не останавливаюсь. Иду по грунтовой дороге на север.
«Шагай, Кэсси, шагай. Забудь о еде. Забудь о воде. Это все не важно. Все не важно».
Безоблачное небо — гигантский синий глаз — смотрит на землю. Я бегу по западной кромке дороги и стараюсь держаться ближе к лесу. Увижу дрон, сразу нырну под деревья. Увижу Эвана — сначала буду стрелять, а потом задавать вопросы.
Все теперь не важно, осталось только правило номер один. Ничто не имеет значения, главное — спасти Сэмми. Я на какое-то время об этом забыла.
Глушители: люди, полулюди, клоны людей или голограммы людей инопланетного производства? Это не важно. Какая главная цель иных: уничтожение или порабощение? Не важно. Какие у меня шансы: один процент, одна десятая или одна стотысячная процента? Не важно.
«Иди по этой дороге, иди по этой дороге, иди по этой грунтовой дороге…»
Через пару миль дорога поворачивает на запад и выходит к 35-му шоссе. Еще через несколько миль 35-е шоссе пересечется с 675-м. Там можно укрыться возле эстакады и подождать, когда появятся школьные автобусы. Если только они еще курсируют по 35-му шоссе. Если они вообще еще ездят по штатам.
В конце грунтовой дороги я останавливаюсь и оглядываюсь. Никого. Он за мной не пошел. Позволил мне уйти.
Я захожу в лес, чтобы восстановить дыхание. Но не успеваю — как только опускаюсь на землю, все то, от чего я бегу, накрывает меня.
«Я акула, Кэсси. Акула, которой казалось, что она человек…»
Крик эхом разлетается по лесу и доносится до меня. Он все длится и длится. Пусть приведет сюда орды иных, мне все равно. Сжимаю голову ладонями и раскачиваюсь взад-вперед. Возникает какое-то нереальное ощущение, будто я поднимаюсь над собственным телом, а потом со скоростью тысяча миль в час устремляюсь в небо. Тело уменьшается до размеров точки и сливается с землей. Больше ничто не держит меня на Земле, я тону в вакууме. Серебряная пуповина лопнула.
Я думала, что знаю, что такое одиночество. Но это было до того, как меня нашел Эван. Нельзя узнать, что такое настоящее одиночество, пока не увидишь его обратную сторону.
— Кэсси.
Две секунды, и я на ногах. Еще две с половиной, и я направляю М-16 на голос. Между деревьями слева мелькает тень. Ничего не остается — открываю огонь по деревьям, по веткам, просто палю в пустоту.
— Кэсси.
Прямо передо мной, угол на два часа. Расстреливаю всю обойму. Я понимаю, что не попала в него. Я знаю, что у меня нет шансов. Он глушитель. Но может, если я не прекращу стрельбу, он отступит?
— Кэсси.
У меня за спиной. Делаю глубокий вдох, перезаряжаю винтовку, потом резко разворачиваюсь и нашпиговываю свинцом ни в чем не повинные деревья.
«Идиотка, ты что, не поняла? Он же хочет, чтобы у тебя кончились патроны».
Я решаю ждать. Стою, широко расставив ноги, плечи расправила и смотрю по сторонам. И все время слышу в голове его голос. Он повторяет слова, которые говорил, когда учил меня стрелять возле конюшни.
«Ты должна почувствовать цель. Как будто она физически привязана к тебе. Как будто ты привязана к ней…»
Это происходит в промежутке между двумя секундами-. Его рука обхватывает мою грудную клетку, он вырывает винтовку, потом отбирает «люгер». В следующую долю секунды поднимает меня на два дюйма от земли и прижимает к себе, а я бью его пятками, мотаю головой и кусаю за руки.
И все это время его губы щекочут мне ухо:
— Кэсси. Не надо. Кэсси…
— Отпусти меня!
— В этом вся проблема, Кэсси. Я не могу тебя отпустить.
71
Эван держит меня, пока я не выбиваюсь из сил, а потом прислоняет к дереву и отходит на три шага назад.
— Ты знаешь, что будет, если побежишь, — предупреждает он.
У него раскраснелось лицо, он не сразу восстанавливает дыхание. Когда поворачивается, чтобы подобрать мое оружие, я замечаю, что он старается не делать лишних движений. Определенно, погоня за мной человеку, получившему порцию осколков, далась нелегко. Куртка у него расстегнута, под ней джинсовая рубашка, а штаны, снятые с убитого мальчишки, малы размера на два; со стороны кажется, будто он в панталонах.
— Ты выстрелишь мне в затылок, — говорю я.
Он затыкает «люгер» за пояс и вешает М-16 на плечо.
— Я давно мог бы это сделать.
Догадываюсь, что он говорит о нашей первой встрече.
— Ты глушитель, — говорю я.
Мне стоит огромных усилий не рвануть без оглядки. Бежать от него бессмысленно. Драться с ним бессмысленно. Значит, я должна его перехитрить. Я как будто бы снова лежу под той машиной на шоссе. Ни спрятаться, ни убежать.
Эван садится на землю в нескольких футах от меня и кладет свою винтовку на колени. Я замечаю, что он дрожит.
— Если твоя работа — убивать нас, почему ты не убил меня? — спрашиваю я.
Он не задумывается ни на секунду, как будто давно решил, каким будет ответ на этот мой вопрос.
— Потому что люблю тебя.
Я откидываю голову и упираюсь затылком в шершавый ствол. Голые ветки надо мной резкими линиями перечеркивают синее небо. Набираю полную грудь воздуха и смеюсь на выдохе.
— Так это трагическая история любви? Инопланетный захватчик втрескался в земную девушку. Охотник — в жертву.
— Я человек.
— Человек, но… поставь точку, Эван.
«Потому что я поставила точку. Ты был моим последним другом, а теперь тебя нет. То есть ты, кем бы ты ни был, здесь, но Эвана, моего Эвана, больше нет».
— Нет никаких «но», Кэсси. Я человек и не человек. Я ни то, ни другое, я и то и другое. Я иной, и я человек.
Я смотрю ему в глаза, в тени деревьев они кажутся очень темными.
— Меня от тебя тошнит.
— Как я мог открыть тебе правду? Ты бы сбежала от меня, а это равносильно смерти.
— Не тебе рассказывать мне о смерти, Эван. — Я машу пальцем у него перед лицом. — У меня на глазах умерла мама. У меня на глазах один из вас убил моего отца. За полгода я видела столько смертей, сколько никто не видел за всю историю человечества.
Он отмахивается от моей руки и отвечает сквозь зубы:
— Если бы тебе, чтобы защитить отца и спасти мать, надо было что-то сделать, ты бы это сделала? Если бы знала, что обман спасет Сэмми, ты бы обманула?
Еще как обманула бы. Ради спасения Сэмми я готова притвориться, будто верю врагу. Пытаюсь привести в порядок разбегающиеся мысли. «Потому что люблю тебя». Надо придумать какую-нибудь другую причину, по которой он мог предать себе подобных.
Впрочем, все это не имеет значения. В тот день, когда Сэмми сел в автобус, за ним закрылась дверь с тысячей замков, и сейчас передо мной сидит парень, у которого есть ключи к этим замкам. Вот что важно.
— Тебе известно, что происходит на базе Райт-Паттерсон? Что случилось с Сэмми?
Эван не отвечает ни словом, ни жестом. Что у него на уме? Одно дело спасти какую-то жалкую девчонку, а другое — выдать генеральный план вторжения на Землю. Возможно, для Эвана наступил момент истины. Как у меня под «бьюиком», когда нельзя ни убежать, ни спрятаться, можно только оставаться на месте.
— Он жив?
Я наклоняюсь вперед. Грубая кора дерева ободрала мне спину.
Он колеблется меньше секунды.
— Вероятно.
— Зачем его туда взяли?
— Чтобы подготовить.
— К чему подготовить?
Теперь приходится ждать, пока он сделает вдох и выдох. И только потом отвечает:
— Пятая волна.
Я закрываю глаза. Видеть его красивое лицо выше моих сил. Господи, как же я устала. До того вымоталась, что могу проспать тысячу лет. Может, когда я проснусь через тысячу лет, иные исчезнут, а в лесу вокруг меня будут резвиться счастливые детишки.
«Я иной, и я человек».
Что, черт возьми, это означает? Я слишком обессилела, чтобы гадать.
Открываю глаза и заставляю себя посмотреть ему в лицо.
— Ты можешь провести меня на базу.
Он отрицательно качает головой.
— Почему нет? — спрашиваю я. — Ты один из них. Скажешь, что взял меня в плен.
— Кэсси, Райт-Паттерсон — не тюрьма.
— Тогда что?
— Для тебя? — Он наклоняется ко мне, и я чувствую его горячее дыхание. — Смертельная ловушка. Ты и пяти секунд там не продержишься. Почему, ты думаешь, я делал все, чтобы не пустить тебя туда?
— Все? Ты в этом уверен? А как насчет того, чтобы сказать правду? Например: «Слышь, Кэсс, ты тут братца вызволять задумала, а я инопланетянин, как те ребята, что его забрали, так что у тебя нет шансов».
— И это бы подействовало?
— Я о другом.
— А я об этом. Твоего брата держат на самой главной базе из всех, что мы… я хотел сказать, другие иные здесь устроили после начала очистки…
— После начала чего? Как вы это называете? Очистка?
— Ну, или уборка. — Он не может смотреть мне в глаза. — Иногда и так.
— Вот, значит, чем вы тут заняты? Вычищаете человеческую грязь?
— Не я ввел этот термин. И вообще, очистка или уборка, называй как хочешь, — это не моя идея. Если тебе от этого будет легче, я никогда не считал, что нам следует…
— Я не хочу, чтобы мне было легче! Ненависть, которая сейчас во мне, — это все, что мне нужно, Эван. Больше мне ничего не нужно.
«Отлично, это было искренне, только не заходи слишком далеко. Перед тобой парень с ключами. Разговори его».
— Ты никогда не считал, что вам следует что?
Он делает большой глоток воды, потом протягивает мне фляжку. Я мотаю головой.
— Райт-Паттерсон не просто база, это — База, — отвечает он, взвешивая каждое слово. — И Вош не какой-то там комендант, он главнокомандующий. Вош руководит всеми операциями, он автор очистки. Это он спланировал все атаки.
— Вош убил семь миллиардов людей.
После Прибытия папа любил порассуждать о том, как сильно иные превзошли нас в развитии, на сколько ступеней эволюции они выше нас, если способны путешествовать между галактиками. И вот как эти высокоразвитые пришельцы решают «проблему» с землянами!
— Некоторые из иных не согласились с тем, что уничтожение — правильное решение вопроса, — говорит Эван. — Я был одним из них, Кэсси. Мы проиграли в этом споре.
— Нет, Эван, проиграли мы.
Это становится невыносимо. Я встаю и жду, что Эван тоже поднимется, но он остается на месте и смотрит на меня снизу вверх.
— Вош не видит вас так, как видят некоторые из нас… Как я вижу, — говорит он. — Для него вы болезнь, которая может убить, если ее не уничтожить.
— Я болезнь. Вот, значит, кто я для тебя.
Я больше не могу на него смотреть. Если не отвернусь, меня вырвет.
— Кэсси, тебе это не по силам, — тихо, спокойно, даже почти печально говорит Эван у меня за спиной. — Райт-Паттерсон — не простой лагерь очистки. Там, под землей, целый комплекс, координационный центр для всех дронов в этом полушарии. Этот комплекс — глаза Воша. Попытка вытащить оттуда Сэмми — не просто рискованное предприятие, это равносильно самоубийству. Для нас обоих.
— Для нас обоих? — переспрашиваю я и мельком смотрю на него.
Эван не двигается.
— Я не могу притвориться, будто взял тебя в плен. Моя задача — убивать людей. Если попытаюсь выдать тебя за пленную, ты погибнешь. А потом и меня казнят, за то, что не убил тебя. Да и не смогу я незаметно тебя провести. Базу с воздуха патрулируют беспилотники, вокруг забор высотой двадцать футов под напряжением, сторожевые вышки, инфракрасные камеры видеонаблюдения, детекторы движения. И еще сотня таких, как я, а ты знаешь, на что я способен.
— Тогда я проникну туда без твоей помощи.
— Это единственный возможный способ, — соглашается Эван. — Только «возможный» иногда означает «самоубийственный». Всех, кого туда привозят, — я имею в виду тех, кого не сразу умерщвляют, — проверяют с помощью программы, которая читает у них в мозгах, расшифровывает воспоминания. Там скоро узнают, кто ты и зачем проникла… А потом тебя убьют.
— Должен быть другой сценарий, с другой концовкой, — не отступаю я.
— Такой сценарий есть, — говорит Эван. — Мы находим безопасное место и ждем, когда появится Сэмми.
У меня отвисает челюсть — что? А потом я произношу это вслух:
— Что?
— Возможно, на ожидание уйдет года два. Сколько твоему брату? Пять? Тех, кто младше семи, не выпускают на задание.