5-я волна Янси Рик

65

Вчера вечером мы заснули прямо у костра, а сегодня утром я проснулась в нашей постели. То есть не в нашей, в моей. Или в постели Вэл? Проснулась в постели, но не помню, чтобы поднималась по лестнице. Значит, он принес меня сюда на руках и уложил, только сейчас его рядом нет. — Когда я понимаю, что его нет рядом, становится немного страшно. Когда он со мной, когда я вижу его глаза цвета шоколада и слышу голос, который укутывает, как теплое одеяло, мне гораздо легче отмахиваться от всяких подозрений.

«Ой, Кэсси, ты просто безнадежна».

Уже светает. Я быстро одеваюсь и спускаюсь по лестнице. Внизу его тоже нет, зато есть моя М-16, стоит у камина, начищенная и заряженная. Я зову Эвана. В ответ — тишина.

Беру винтовку. Последний раз я стреляла из нее в День солдата с распятием.

«Ты не виновата, Кэсси. И он не виноват».

Я закрываю глаза и вижу, как он раненый лежит на земле и одними губами говорит: «Кэсси, нет». А потом к нему подходит Вош и добивает.

«Это он виноват. Не ты и не солдат с распятием. Он».

Очень живо воображаю, как приставляю к его виску ствол винтовки и одним выстрелом сношу голову с плеч.

Для начала надо его найти. Потом я вежливо попрошу негодяя постоять спокойно, чтобы я могла исполнить свою кровожадную мечту.

Потом обнаруживаю, что сижу на диване рядом с мишкой. Одной рукой обнимаю мишку, другой винтовку. Я как будто снова в лесу в моей маленькой палатке, а в небе над лесом завис злобный глаз корабля-носителя. Над ним россыпь из звезд и планет. Наша — всего лишь одна из них. И за что именно нам досталось такое «счастье»? Из секстиллиона планет иные именно на нашей решили открыть свою лавочку.

Это слишком для меня. Я не смогу одолеть иных. Я таракан. Ладно, соглашусь с метафорой Эвана, поденка все-таки симпатичнее и умеет летать. Пусть я их не одолею, но смогу уничтожить нескольких гадов до того, как последний день моей жизни подойдет к концу. И начать я планирую с Воша.

Чувствую руку на своем плече.

— Кэсси, почему ты плачешь?

— Я не плачу. Это аллергия. Мишка насквозь пропылился, чтоб его.

Эван садится рядом, но со стороны мишки, а не со стороны винтовки.

— Ты где был? — спрашиваю, чтобы сменить тему.

— Смотрел, как там погода.

— И?

«Пожалуйста, ответь полным предложением. Мне холодно, мне надо услышать твой теплый голос, — когда я его слышу, я чувствую себя в безопасности».

Я подтягиваю коленки к груди и упираюсь пятками в край подушки.

— Думаю, сегодня подходящая.

Утренний свет проникает в щель между простынями, которые занавешивают окна, и красит лицо Эвана золотом. — Свет мерцает в его темных волосах, искрится в карих глазах.

— Хорошо. — Я начинаю ерзать на диване.

— Кэсси.

Он кладет ладонь мне на колено. Чувствую через джинсы, какая она теплая.

— Я тут подумал…

— Что все это просто дурной сон?

Эван трясет головой и нервно смеется.

— Я хочу, чтобы ты правильно меня поняла. Прежде чем что-то сказать, дослушай, хорошо? Я много думал и не стал бы об этом говорить, если бы…

— Ну же, Эван. Просто скажи, в чем дело.

«О господи, что он собирается сказать? — Я напрягаюсь. — Ладно, Эван, не волнуйся, можешь не говорить».

— Давай я пойду…

Я ничего не понимаю и трясу головой. Это что — шутка такая? Смотрю на его ладонь, она несильно сжимает мое колено.

— Я и думала, что ты собираешься пойти со мной.

— Я хотел сказать: разреши, пойду я, — говорит Эван и, чтобы я на него посмотрела, легонько трясет меня за колено.

Тут до меня доходит.

— Разрешить тебе пойти одному? Я останусь здесь, а ты отправишься искать моего брата?

— Ты обещала, что дослушаешь…

— Я ничего тебе не обещала.

Сбрасываю его руку со своего колена. Мысль о том, что он уйдет и оставит меня здесь, не только оскорбительна, она вселяет ужас.

— Я дала обещание Сэмми, так что можешь не продолжать.

Но он продолжает:

— Ты же не знаешь, что там происходит.

— А ты знаешь?

— Лучше, чем ты.

Эван тянется ко мне, но я упираюсь ладонью ему в грудь: «Только не это, приятель».

— Тогда расскажи.

Эван бессильно опускает руки.

— Подумай сама, у кого из нас больше шансов остаться в живых и сделать то, что ты обещала? Я сейчас не говорю, что у меня, поскольку ты девчонка, а я сильнее, круче и тому подобное. Я хочу сказать, что лучше пойти одному из нас, тогда у другого будет возможность разыскать его, если случится что-нибудь плохое.

— Последний довод принять можно. Только это не ты пойдешь первым. Сэмми мой брат. Черта с два я останусь здесь и буду ждать, когда какой-нибудь глушитель постучит в дверь и попросит в долг сахарку. Лучше я пойду одна.

Я спрыгиваю с дивана, как будто уже ухожу. Эван хватает меня за руку, я вырываюсь.

— Хватит, Эван. Ты, наверное, забыл, что это я позволила тебе пойти со мной, а не наоборот.

Эван опускает голову.

— Не забыл. Я все понимаю. — Он безрадостно смеется. — Вообще-то я предвидел твой ответ, но должен был спросить.

— Потому что считаешь, я не могу сама о себе позаботиться?

— Потому что не хочу, чтобы ты погибла.

66

Мы готовились не одну неделю, так что в этот последний день нам оставалось только ждать захода солнца. Идти решили налегке. Эван посчитал, что мы доберемся до Райт-Паттерсона за две или три ночи, если, конечно, не помешает пурга или не убьют одного из нас… Или обоих, и тогда миссия будет безнадежно провалена.

Как я ни старалась сократить свои припасы до минимума, все равно возникли трудности с мишкой. Может, отрезать ему лапы, а Сэмми я бы сказала, что их оторвало, когда «глаз» уничтожил наш лагерь?

«Глаз». Этот вариант мне нравится больше, чем пуля в башке Воша. Надо запихнуть ему в штаны инопланетную бомбу.

— Может, не стоит его брать, — говорит Эван.

— Может, ты заткнешься? — бурчу под нос, прижимая голову мишки к его пузу и застегивая молнию. — Ну, вот.

Эван улыбается.

— Знаешь, когда я в первый раз увидел тебя в лесу, решил, что мишка твой.

— В лесу?

Улыбка исчезает.

— Ты же не в лесу меня нашел, — напоминаю я Эвану, и в комнате вдруг становится на десять градусов холоднее. — Ты нашел меня в сугробе.

— Я имел в виду, что в лесу был я, а не ты, — говорит Эван. — Увидел из леса, до тебя было полмили.

Я киваю, но не потому, что ему верю, а потому что знаю: я права.

— Ты все еще в том лесу, Эван. Ты такой милый, но я до сих пор не пойму, почему у тебя такие мягкие руки с ухоженными ногтями и почему они пахли порохом в ту ночь, когда ты якобы ходил на могилу твоей подружки.

— Я тебе вчера говорил, что не работал на ферме два года, а в тот день, когда от меня пахло порохом, я чистил свой пистолет. Не знаю, что еще мне…

Я не даю договорить.

— Я тебе доверяю только потому, что ты отлично обращаешься с винтовкой и при этом пока меня не пристрелил, хотя у тебя была куча возможностей. Ничего личного, но, если я чего-то не понимаю про тебя и про все, что с нами происходит, это не значит, что я никогда этого не пойму. Я разберусь и, если окажется, что ты не на моей стороне, сделаю то, что должна сделать.

— Что именно?

Эван улыбается своей сексуальной улыбочкой, плечи расправил, руки засунул в карманы; наверное, думает, эта поза должна свести меня с ума. Что в нем такого, что я хочу дать ему оплеуху и поцеловать, убежать от него и броситься к нему, обнять его и двинуть коленом в пах одновременно? Хотелось бы верить, что это непредвиденный побочный эффект от Прибытия, но что-то мне подсказывает: эти ребята целенаправленно воздействуют на нас таким образом уже не один месяц.

— То, что должна сделать.

Я поднимаюсь по лестнице. Мысль о том, что надо сделать, напоминает мне о том, что я забыла сделать.

В ванной комнате я копаюсь в тумбочке, пока не нахожу ножницы, а потом начинаю укорачивать волосы на шесть дюймов. У меня за спиной скрипят половицы.

— Хватит шпионить! — кричу, даже не обернувшись.

Через секунду Эван приоткрывает дверь и заглядывает в ванную.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

— Символически подстригаюсь. А ты что делаешь? Ах да, следишь за мной, подслушиваешь под дверью. Может, когда-нибудь наступит день и у тебя хватит смелости шагнуть за порог.

— Со стороны кажется, что ты подстригаешься по-настоящему.

— Решила избавиться от всего, что может меня выдать. — Я многозначительно смотрю на его отражение в зеркале.

— Как тебя могут выдать волосы?

— А почему ты спрашиваешь? — Я перевожу взгляд на свое отражение, но краем глаза вижу и Эвана тоже.

У Эвана хватает ума исчезнуть. Чик-чик-чик — раковина заполняется моими кудрями. Я слышу, как Эван спускается по лестнице, потом хлопает дверь в кухню. Наверное, надо было спросить у него разрешения на стрижку. Как будто я его собственность. Как будто я щенок, которого он нашел в снегу.

Я отступаю на шаг от раковины и оцениваю свою работу. С короткой стрижкой и без косметики выгляжу лет на двенадцать. Хорошо, не на двенадцать, но не старше четырнадцати. Но если правильно себя вести и с правильным реквизитом, меня могут принять и за двенадцатилетнюю, глядишь, даже предложат отвезти в чудесном школьном автобусе в какое-нибудь безопасное место.

Днем серые облака затягивают небо, и сумерки наступают рано. Эван снова исчезает, но спустя несколько минут возвращается с двумя пятигаллоновыми канистрами бензина в каждой. Я молча смотрю на него, и он объясняет:

— Вот, подумал, что ложный маневр нам не помешает.

Что за маневр, я понимаю только через минуту.

— Ты собираешься сжечь свой дом?

Эван кивает. Кажется, его вдохновляет такая перспектива.

— Я собираюсь сжечь свой дом.

После этого он идет с канистрой наверх и заливает бензином спальные комнаты. Я, чтобы не задохнуться от дыма, выхожу на крыльцо. Крупный ворон скачет по двору, он останавливается и смотрит на меня глазками-бусинками. Я подумываю о том, чтобы вытащить пистолет и шлепнуть его.

Вряд ли промахнусь. Теперь я, спасибо Эвану, метко стреляю, а еще я ненавижу птиц.

У меня за спиной открывается дверь, и наружу выползает вонючий дым. Я спускаюсь с крыльца, а ворон пронзительно орет и улетает. Эван поливает бензином крыльцо и швыряет пустую канистру в стену.

— Конюшня, — говорю ему. — Если так хотелось устроить диверсию, лучше бы ты поджег конюшню. Дом бы уцелел, и нам было бы куда вернуться.

«Ведь я хочу верить в то, что мы вернемся, Эван. Ты, я и Сэмми — большая дружная семья».

— Ты знаешь, что мы не вернемся. — Эван чиркает спичкой.

67

Спустя двадцать четыре часа я замыкаю круг, который, как серебряная пуповина, связывает меня и Сэмми. Я возвращаюсь туда, где дала обещание.