Дева в голубом Шевалье Трейси

Глава 3

БЕГСТВО

Изабель выпрямилась и посмотрела на кровать, где спали дети. Якоб уже проснулся и сидел, обхватив руками ноги и прижав подбородок к коленям. У него был самый острый в семье слух.

— Лошадь, — тихо вымолвил он.

— Лошадь, — повторила шепотом Изабель, толкая Этьена в бок.

Тот, толком еще не проснувшись, вскочил, натянул штаны и принялся трясти спящего Бертрана. Его темные волосы взмокли от пота. Вдвоем с Бертраном они скользнули вниз по лестнице, и в этот самый момент кто-то забарабанил в дверь. С сеновала Изабель было видно, как мужчины стискивают в руках топоры и ножи. Откуда-то из глубины дома со свечой появилась Анна.

Проговорив что-то через щель в двери, Жан отложил топор и потянул в сторону задвижку.

Камердинера герцога де Эгля здесь знали хорошо. Он всегда останавливался в доме Турнье, когда приезжал собирать дань с крестьян близлежащих деревень, аккуратно делая записи в книге, переплетенной в, телячью кожу. Низкорослый, толстый, лысый, он компенсировал недостаток роста громовым голосом, который Жан тщетно пытался заглушить. С таким голосом, как у него, секретов не удержать.

— Герцог убит в Париже!

Анна судорожно вдохнула и выронила из рук свечу. Изабель машинально перекрестилась, вцепившись ногтями в шею, огляделась вокруг. Все четверо детей сидели в ряд, рядом с ними, на самом краю кровати, неловко примостилась Сюзанна, которой явно мешал огромный выпирающий живот. «Уже недолго осталось», — подумала Изабель, автоматически прикидывая сроки. Применения старым знаниям не было, но забываться они не забывались.

Маленький Жан играл с ножом, который брал с собой даже в постель. Якоб сидел молча, полуприкрыв глаза, большие и карие, как у матери. Мари и Дебора сидели, прижавшись друг к другу. Дебора дремала, у Мари, напротив, глаза так и сверкали.

— Maman, а что такое «убит»? — Голос ее прозвучал так, словно кто-то застучал ложкой о дно медной кастрюли.

— Ш-ш-ш.

Изабель передвинулась в изножье кровати, чтобы лучше слышать слова камердинера. Сюзанна села рядом, и обе они наклонились вперед, упершись руками в перила лестницы.

— …Десять дней назад, на бракосочетании Генриха Наваррского. Городские ворота были заперты, и тысячи приверженцев истины стали жертвой резни. Вместе с нашим герцогом — адмирал Колиньи. И Парижем дело не ограничилось. Честных людей убивают по всей стране.

— Но здесь-то нас, сторонников истины, католикам не достать, — возразил Жан. — Мы слишком далеко от Парижа.

— Говорят, со стороны Менда движется отряд солдат, — прогремел камердинер. — Хотят воспользоваться гибелью герцога. И конечно же, первым они схватят вас, его синдика. Герцогиня спешно направляется в Але. Через несколько часов она будет здесь. Ради спасения семьи вам бы лучше присоединиться к нам. Герцогиня приглашает только вас — семейство Турнье, на остальных это не распространяется.

— Нет.

Это была Анна. Она зажгла потухшую свечу и, слегка ссутулившись, с серебряной косой через всю спину, твердо стояла посреди комнаты.

— Нам нет никакой нужды покидать свой дом, — продолжила она. — Здесь мы в безопасности.

— И урожай надо собрать, — добавил Жан.

— Ладно, но если вдруг передумаете, имейте в виду, вся ваша семья — и каждый ее член в отдельности — может присоединиться к свите герцогини.

Изабель показалось, что она уловила взгляд, брошенный камердинером на Бертрана. Сюзанна, глядя на мужа, зябко поежилась. Изабель взяла ее за руку — она была холодна как лед. Она перевела взгляд на детей. Девочки, еще слишком маленькие, чтобы отдавать себе отчет в происходящем, снова заснули; Якоб по-прежнему сидел, упершись подбородком в колени; маленький Жан был одет и, прислонившись к перилам, выжидательно смотрел на взрослых.

Камердинер отправился по другим домам предупредить о надвигающейся беде. Жан запер дверь на щеколду и положил топор на пороге; Этьен с Бертраном направились в амбар — запереть изнутри. Анна подошла к камину, поставила свечу на доску и, встав на колени, разгребла золу. Сначала Изабель показалось, что старуха собирается разжечь огонь, но выяснилось, что это не так.

— Что это она там делает? — Изабель вцепилась в руку Сюзанне и кивнула в сторону камина.

Сюзанна смахнула слезу со щеки и посмотрела на мать.

— В камине заключена магическая сила, — прошептала она наконец. — Эта сила защитит дом. Maman молится ей.

Магическая сила. Чудо. О ней все эти годы говорили, но как-то невнятно, Этьен и Сюзанна ничего не объясняли, а Жана и Анну Изабель спросить не решалась.

— Но что она собой представляет? Что там в камине? — На сей раз Изабель решила докопаться до правды.

— Не знаю. — Сюзанна покачала головой. — Да к тому же и говорить нельзя — сила уйдет. Я и без того слишком много сказала.

— Но почему она молится? Ведь месье Марсель говорит, что в молитве нет никакого чуда.

— Это старше молитвы и старше месье Марселя с его уроками.

— Но не старше Бога. Не старше Святой Девы, — едва слышно проговорила Изабель.

На это Сюзанна не нашла что ответить.

— Если мы уйдем из дому, — заговорила она о другом, — если отправимся с герцогиней, защиты у нас не останется.

— Как же не останется? Нас защитят люди герцогини, их мечи, — возразила Изабель.

— Так ты идешь?

Изабель промолчала. Как убедить Этьена? Камердинер, когда был здесь, и в сторону его не посмотрел. Он знает, что Этьен никуда не уйдет.

Вернулись в дом Этьен с Бертраном, Этьен сел с родителями за стол. Жан посмотрел на Изабель и Сюзанну:

— Отправляйтесь спать. За домом мы приглядим.

Но они не сводили глаз с Бертрана, переминавшегося с ноги на ногу посредине комнаты. Он, в свою очередь, посмотрел на Сюзанну, словно ожидая какого-то знака. Изабель наклонилась к ней.

— Тебя защитит Бог, — прошептала она ей прямо в ухo. — Бог и люди герцогини.

Она села на лавку, поймала взгляд Анны, смело встретила его. «Все это время, — думала она, — ты колола меня моими волосами, а оказывается, сама молишься своему чуду». Они с Анной не сводили глаз друг с друга. Анна сдалась первой.

Изабель пропустила кивок Сюзанны, но не то, что за ним последовало. Бертран решительно повернулся к Жану.

— Сюзанна, Дебора и я — все мы уходим в Але вместe с герцогиней де Эгль, — заявил он.

Жан посмотрел на Бертрана.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что, если уйдешь, все теряешь? — спокойно осведомился он.

— Мы все потеряем, если останемся. Сюзанне скоро рожать, далеко ей не уйти. И бегать она не может. С появлением католиков у нее не останется ни единого шанса.

— Ты что же, не веришь в этот дом? В дом, где никогда не умирали дети? Где Турнье благоденствуют уже сто лет?

— Я верю в истину, — ответил Бертран. — И только в нее.

Казалось, эти слова, страсть, которой они дышали, прибавили ему и значительности, и роста. Только сейчас Изабель обнаружила, что на самом деле он выше ее свекра.

— Когда ваша дочь выходила замуж, вы не дали за ней приданого, потому что мы остались жить в вашем номе. Все, о чем я прошу, — одна лошадь. Мне хватит такого приданого.

Жан недоверчиво посмотрел на него:

— Ты хочешь, чтобы я дал тебе лошадь, а ты заберешь мою дочь и внуков?

— Я хочу спасти вашу дочь и внуков.

— Разве не я глава семьи?

— Я признаю только одного главу — Бога. Я должен служить истине, а не вашим чудесам.

Изабель и не предполагала, что Бертран может быть так настойчив. После того как Жан и Анна выбрали его в мужья Сюзанне, он только и знал, что работать не покладая рук. И никогда не перечил Жану. С его появлением в доме стало покойнее, он затевал шуточные схватки с Этьеном, учил маленького Жана обстругивать веточки, смешил детей, рассказывая им по вечерам у огня байки про волка и лисицу. К Сюзанне он относился с такой нежностью, что Изабель становилось завидно. Раз или два она видела, как он подавляет гнев; казалось, он скапливался у него, где-то в животе, ожидая такого момента, как нынче, чтобы излиться наружу.

И тут Жан удивил всех.

— Ладно, отправляйся, — резко бросил он. — Только получишь не лошадь, а осла.

Он повернулся, прошагал к амбару, рывком открыл дверь и скрылся внутри.

Этьен посмотрел на Изабель, затем опустил взгляд себе на руки; тут она и поняла, что никогда им не последовать за Бертраном. Для Этьена актом протеста стала женитьба, на другой у него не осталось силы воли.

Изабель нагнулась к золовке.

— Когда поедешь на осле, — прошептала она, — садись боком, так будет лучше ребенку. Раньше времени на свет не появится. Поезжай боком, — повторила Изабель, ибо Сюзанна, казалось, не слушала ее, в ужасе глядя куда-то вдаль.

Наконец она повернулась:

— Как Святая Дева въезжала в Египет?

— Да. Да, как Святая Дева.

За долгое время они впервые помянули ее. Дебора и Мари спали, завернувшись в одну простыню, когда Сюзанна с Изабель пришли незадолго до рассвета будить Дебору. Они старались никого не потревожить, но Мари тоже проснулась и захныкала.

— Почему Дебора уходит? Ну почему она уходит?

Следом открыл слипающиеся глаза Якоб. Поднялся и Маленький Жан, который спал, так и не раздеваясь.

— Куда они, мама? — прошептал он. — А солдат они увидят? Лошадей, знамена? Может, и дядю Жака встретят?

— Дяди Жака не может быть среди солдат-католиков. Он воюет на севере, в армии адмирала Колиньи.

— Но ведь камердинер сказал, что Колиньи убит.

— Это верно.

— Выходит, дядя Жак может вернуться?

Изабель промолчала. Жак Турнье ушел в армию десять лет назад, вместе со сверстниками из Мон-Лозера. За все это время дома он был лишь однажды — покрытый шрамами и доверху набитый всякими историями, в том числе и про братьев Изабель, которых пронзили одной и той же пикой. «Как оно и положено близнецам», — мстительно добавил Жак и рассмеялся, увидев, что Изабель отвернулась. Маленький Жан боготворил Жака. Изабель ненавидела его — человека, чей взгляд, ни на секунду на ней не задерживаясь, тем не менее преследовал ее повсюду. Этьена он подбивал на всякие грубые забавы, и ее это выводило из себя. Но долго он дома не пробыл — запах крови и воинственный дух оказались сильнее, нежели семейные узы.

Дети посыпались вслед за женщинами вниз по лестнице и вышли во двор, где мужчины навьючивали на осла кое-какой скарб и еду: козий сыр и батоны жесткого каштанового хлеба, поспешно испеченного Изабель еще ночью, пока не рассвело.

— Трогаемся, Сюзанна, — махнул рукой Бертран.

Сюзанна огляделась в поисках матери, но Анна так и не вышла на улицу. Она крепко обняла Изабель и трижды расцеловалась с ней.

— Боком, не забывай — боком, — прошептала Изабель. — И если начнутся схватки, немедленно вели Бертрану остановиться. Да помогут вам Мадонна и святая Маргарита благополучно добраться до Эля.

Сюзанну подсадили на осла, где она устроилась между тюками, свесив ноги на одну сторону.

— Adieu, papa, petits.[11]

Она кивнула отцу и детям. Дебора взобралась Бертрану на спину, он взялся за свободный конец веревки, закрепленной на недоуздке, почмокал, ударил осла пятками в бок и быстро двинулся вниз по горной тропе. Этьен и Маленький Жан отправились, проводить их до поворота на Эль, где они и должны были присоединиться к кортежу герцогини. Сюзанна оглянулась и не сводила взгляда с Изабель, пока не исчезла из виду. Лицо ее было бледно и печально.

— Дедушка, почему они уезжают? Почему Дебора уезжает? — спросила Мари.

Почти ровесницы — всего неделя разницы, — кузины всегда были неразлучны. Жан отвернулся. Мари пошла в дом следом за Изабель и примостилась рядом с Анной, занятой огнем в очаге.

— Почему, ну почему Дебора уехала? — повторяла она, пока Анне это не надоело, и она отшлепала внучку.

Война войной, а урожай не ждет. Мужчины, как обычно, отправились в поле, а Жан — на косовище, неподалеку от дома. Вопреки обыкновению Изабель за ним не последовала, они с Мари остались дома помогать Анне делать варенье. Маленький Жан и Якоб, хоть рост едва позволял ему удерживать грабли, трудились с отцом и дедом, сгребая рожь в снопы.

Изабель с Анной почти не разговаривали, словно отьезд Сюзанны замкнул им уста. Изабель дважды отвлекалась от дела, глядя куда-то в пространство и чертыхаясь, когда ладони ей обжигали горячие сливы. В конце концов Анна оттолкнула ее в сторону.

— Варенье слишком дорогая вещь, чтобы попусту разбрасываться добром.

Занявшись мытьем посуды, Изабель часто выходила па порог глотнуть свежего воздуха и послушать тишину, разлитую в долине. Как-то раз за ней последовала Мари. Она встала рядом с матерью на пороге, вытирая ручонки, красные от сливового сока, — она перебирала плоды, откладывая в сторону незрелые и гнилые.

— Maman, — наученная горьким опытом, девочка говорила тихо, — maman, почему они уехали?

— Потому что им страшно, — секунду помолчав и вытирая пот с висков, ответила Изабель.

— Страшно чего?

— Они боятся плохих людей, которые могут сделать им больно.

— К нам идут плохие люди?

Скрывая от Мари дрожащие руки, Изабель засунула их под фартук.

— Да нет, chrie,[12] не думаю. Просто они нервничают, ведь у Сюзанны скоро будет ребеночек.

— А скоро я увижу Дебору?

— Скоро.

От отца Мари унаследовала голубые глаза и, к радости Изабель, его же светлые волосы. Окажись они рыжими, Изабель обязательно перекрасила бы их соком черного каштана. Сейчас Мари смотрела на нее своими блестящими глазками пристально и тревожно. Изабель не умела лгать дочери.

В полдень, когда Изабель принесла мужчинам обед, на поле появился Пьер Ле Форе. Он назвал имена беглецов — их оказалось немного, в основном те, у кого было чем поживиться, или дочери, которым грозит поругание, или, наконец, давние связи с герцогом.

Самую удивительную новость он приберег под конец.

— Ушел месье Марсель, — с плохо скрываемой радостью объявил он. — На север, через Мон-Лозер.

Повисло молчание. Жан взялся за косу.

— Он вернется, — коротко бросил он, возвращаясь к работе.

Пьер Ле Форе секунду наблюдал за его размеренными движениями, затем озабоченно огляделся, словно вспомнив, что солдаты могут появиться каждую минуту, и, подозвав пронзительным свистом собаку, быстро ушел.

Нынче утром работа в поле не клеилась. Не говоря уж об отсутствии Бертрана и Сюзанны, работники, нанятые Жаном, так и не появились, опасаясь, видно, связываться с семьей, принадлежащей герцогскому клану. Мальчики не поспевали за взрослыми, так что Жану с Этьеном то и дело приходилось откладывать косы и браться за грабли.

— Давайте я займусь жнивьем, — вызвалась Изабель, радуясь возможности отделаться от Анны и вырваться из угрюмой атмосферы дома. — Твоя мать, maman, и без меня справится с вареньем. Якоб с Мари ей помогут. Ну пожалуйста. — Изабель редко называла Анну maman, только когда надо было подольститься.

К ее радости, мужчины согласились. Якоб отправился домой, а Изабель с Маленьким Жаном пристроились в кильватер к косцам, ловко сбивая рожь в стога, выравнивая их и оставляя сушиться. Работали они споро, вскоре вся одежда пропиталась потом. Время от времени Изабель отставляла грабли и прислушивалась. Небо, огромное и пустое, было покрыто желтоватой пленкой. Казалось, весь мир притих, ожидая чего-то вместе с ней.

Первым их услышал Якоб. Где-то ближе к наступлению сумерек он появился на границе поля и не переводя дыхания бросился к своим. Все остановились, глядя на него. У Изабель бешено колотилось сердце. Добежав до взрослых, мальчик согнулся пополам и принялся жадно глотать воздух.

— Ecoute, papa,[13] — вот и все, что он выдавил из себя, когда смог наконец заговорить, и указал в сторону долины.

Все прислушались. Поначалу Изабель уловила только пение птиц и собственное дыхание. Затем издали донесся глухой стук копыт.

— Десять. Десять лошадей, — объявил Якоб. Изабель выронила грабли, схватила его за руку и бросилась бежать.

Самым резвым оказался Маленький Жан. Всего девяти лет от роду, да еще после целого дня тяжелой работы, он тем не менее легко обогнал отца. Мальчик влетел в амбар и замкнул дверь на щеколду. Этьен с Жаном принялись таскать воду из ближнего источника, Изабель с Якобом тем временем закрывали ставни.

Мари стояла посреди комнаты, прижимая к груди букет лаванды. Анна, будто ничего не замечая, продолжала хлопотать у огня, а когда все собрались за столом, сказана просто:

— Нам ничто не грозит.

И это были последние слова, которые Изабель услышала от старухи.

Время шло, но никто не появлялся.

Семья безмолвно сидела за столом, каждый на своем обычном месте, но еды ни перед кем не было. В доме было темно: огонь почти погас, свечи не горели, и лишь сквозь щели в ставнях проникал тусклый свет. Изабель пристроилась на скамье, Мари рядом с ней, держа мать зa руку и переложив лаванду на колени. Жан, выпрямившись, сидел во главе стола. Этьен не поднимал глаз от стиснутых кулаков, и вид у него был такой же бесстрастный, как у отца, разве что щека время от времени подергивалась. Анна, закрыв глаза, потирала лоб и сдавливала большим и указательным пальцами переносицу. Маленький Жан извлек из кармана нож и положил перед собой на стол. Он то и дело поднимал его, вертел в пальцах, пробовал лезвие, снова возвращал на место. Якоб устроился немного в стороне, там, где обычно сидел Сюзанна, Бертран и Дебора. В руке у него был зажат кругляш, остальные лежали в кармане. Он всегда любил разноцветные камни, в изобилии раскиданные по берегам и на дне Тарна, особенно пронзительно-красные и желтые. Якоб не выбрасывал их, даже когда, высохнув, они меняли цвет и становились тускло-серыми. Ведь если хочешь увидеть их подлинный цвет, всегда можно лизнуть.

Изабель казалось, что пустые места на скамье заполнены призраками ее родных — мать, сестра, братья. Она тряхнула головой и закрыла глаза, пытаясь представить себе, где сейчас Сюзанна, каково ей там под крылом герцогини. Но картина никак не складывалась, и тогда она стала думать о Святой Деве в голубом обрамлении, о цвете, который она не видела уже много лет, но который сейчас представила так ясно, будто в голубое были выкрашены стены этого дома. Изабель глубоко вздохнула, и сердце ее стало биться медленнее. Она открыла глаза. На поверхности стола плясали пятна голубого света.

Послышались стук копыт, выкрики, свист, затем громкий стук в дверь, заставивший всех вскочить на ноги.

— Помолимся, — решительно сказал Жан и запел сильным низким голосом: «J'ai mis en toi mon esprance: Garde-moi donc, Seigneur, D'ternel dshonneur: Octroye-moi dlivrance, Par ta grand bonte haite, Qiu jamais ne fit faute».[14] Все запели следом, кроме Анны, всегда говорившей, что пение — это праздность, и произносившей слова гимна про себя. Дети пели высокими голосами, Мари от страха даже заикалась.

Закончили они пение псалма под аккомпанемент хлопающих ставен и непрекращающихся ударов в дверь. Еще мгновение спустя послышался глухой удар в основание днери, за которым последовал треск и запах дыма. Этьен и Жан вскочили и бросились к выходу. Этьен поднял ведpo с водой и кивнул отцу. Тот неслышно отвел задвижку и рванул на себя дверь. В дом хлынула волна пламени. Этьен выплеснул воду, а тем временем чьи-то руки схватили Жана за горло и рубаху и грубо выволокли наружу. Дверь за ним захлопнулась.

Этьен схватился за ручку, снова распахнул ее.

— Папа! — крикнул он и тут же исчез во дворе, охваченный клубами дыма и пламени.

В доме повисла странная, холодная тишина. Изабель медленно поднялась и взяла на руки Мари. Она чувствовала, как ее обволакивает добрый голубой цвет.

— Держись за меня, — прошептала она дочери, и Мари обвила руками шею матери, а коленями, на которых все еще держалась смятая лаванда, пояс.

Изабель взяла за руку Якоба, кивнула Маленькому Жану, чтобы он взялся за другую, словно в забытьи провела детей через комнату, откинула задвижку и вошла вамбар. Лошади, чуя запах дыма и слыша стук копыт во дворе, испуганно жались к стенам. В дальнем конце амбара была еще одна дверца, ведущая в огород. Изабель открыла ее и побрела вместе с детьми через посадки капусты, помидоров, моркови, лука и прочей зелени. Полой платья она задела куст полыни, и в воздухе разлился знакомый острый запах.

Дойдя до мшистого камня в конце огорода, они остановились. Якоб на мгновение прижал к нему ладонь, Зa камнем начиналось поле под паром, выжженное палящим летним солнцем и выщипанное овцами. Все четверо рванулись вперед: мальчики впереди, Изабель с дочерью на руках — чуть поодаль. И лишь посреди пути она обнаружила, что Анны с ними нет.

Они благополучно достигли каштановой рощи. Изабель опустила Мари на землю и повернулась к Маленькому Жану.

— Мне надо вернуться за бабушкой. Прятаться ты умеешь. Ждите меня здесь. Но не в самой роще — ее могут поджечь. И если солдаты доберутся до этого места и придется бежать, бегите к дому моего отца. Но не по тропинке — через поле. D'accord?[15]

Маленький Жан кивнул и вытащил из кармана нож. Голубые глаза его сверкали.

Изабель обернулась. Ферма была вся в огне. Визжали свиньи, выли собаки, и этот вой подхватили псы по всей долине. «В деревне понимают, что происходит, — подумала она. — Интересно, придут на помощь? Или попрячутся по своим углам?» Изабель посмотрела на детей. Мари и Якоб стояли неподвижно, с широко открытыми глазами, Маленький Жан всматривался в лес.

— Allez,[16] — кивнула Изабель, и, не говоря ни слова, Маленький Жан повел брата и сестру в подлесок.

Краем поля Изабель пошла в противоположную сторону. Вдали виднелось другое поле — то, где они сегодня работали: все стога, что они намели с Маленьким Жаном и Якобом, были в дыму. Она слышала отдаленные крики, и смех, и звуки, от которых волосы на голове становились дыбом. Подойдя ближе, Изабель уловила запах паленого мяса — знакомый и вместе с тем новый. Свиньи, подумалось ей. Свиньи… И только тут она поняла, что сотворили солдаты.

— Sainte Vierge, aide-nous,[17] — выдохнула Изабель и перекрестилась.

В огороде скопилось так много дыма, что можно было подумать, будто наступила ночь. Изабель поползла по грядкам и вскоре наткнулась на Анну. Та стояла на коленях, прижав к груди кочан капусты. Из глаз у нее текли слезы, оставляя на почерневших щеках длинные бороздки.

— Viens, mm, — прошептала Изабель, обнимая Анну зa плечи и поднимая ее. — Viens.[18]

Изабель повела ее полем к каштановой роще. Всю порогу старуха беззвучно рыдала. Позади был слышен стук копыт — солдаты ворвались в огород, — но женщин защищала стена дыма. Они двигались краем поля, вдоль низкой каменной ограды, построенной Жаном много лет назад. Анна то и дело останавливалась, оборачивалась, Изабель приходилось подталкивать ее вперед.

Солдат возник так внезапно, будто с неба свалился. Со стороны дома его еще можно было бы ожидать, но выскочил он из той самой рощи, к которой они направлялись. Он стремительно скакал наперерез им, высоко подняв меч, и на лице его, заметила Изабель, когда он приблизился, расплылась улыбка. Она застонала и подалась назад, увлекая за собой Анну. Когда всадник был уже так близко, что ощущался исходящий от него запах пота, от земли отделилась какая-то шевелящаяся серая масса. Задняя нога у существа непроизвольно дергалась. Лошадь испуганно заржала и остановилась на полном скаку. Солдат вылетел из седла и рухнул на землю. Лошадь круто повернулась и бешено помчалась назад, под укрытие каштановых деревьев.

Анна переводила взгляд с волка на Изабель. Волк настороженно наблюдал за ними. На солдата, лежавшего без движения, он даже не взглянул.

— Merci, — негромко проговорила Изабель, кивая полку. — Merci, maman.

У Анны широко раскрылись глаза.

Они дождались, пока волк повернулся и затрусил в сторону. Перескочив через низкую ограду, он вскоре исчез на соседнем поле. Только тогда Анна снова пошла вперед. Изабель последовала за ней, но тут же остановилась, обернулась, вгляделась в лежавшего на земле солдата, вздрогнула, а затем нерешительно, осторожно приблизилась к нему. Едва взглянув на него, она склонилась над мечом и внимательно осмотрела лезвие. Анна ждала ее, скрестив на груди руки и опустив голову. Изабель стремительно разогнулась.

— Крови нет, — сказала она.

Очутившись в лесу, Изабель принялась негромко окликать детей. Было слышно, как где-то вдалеке пробивается сквозь чащу лошадь без всадника. Затем звуки смолкли — наверное, добралась до опушки.

Детей нигде не было видно.

«Должно быть, спрятались где-нибудь», — пробормотала про себя Изабель. На лезвии меча не было следов крови. О Господи, как бы хотелось верить, что они спрятались. «Они спрятались», — повторила она на сей раз громче, чтобы услышала Анна.

Не дождавшись ответа, Изабель обратилась к ней:

— Вы слышите меня, mm? Как думаете, удалось и укрыться?

Анна лишь пожала плечами.

Они побрели через поле в сторону фермы отца Изабель, чутко вслушиваясь в малейшие звуки. Но ничего и никого не было ни слышно, ни видно — ни солдат, н детей, вообще никого.

Когда они добрались до ограды фермы, уже стемнело. В доме тоже не было видно ни проблеска, двери плотно заперты, но когда Изабель постучала со словами «Papa, c'est moi»[19] — им открыли. Дети сидели в темноте рядом с дедом. Мари вскочила, бросилась к матери и уткнулась ей лицом в бок.

Анри дю Мулен кивнул Анне и повернулся к дочери:

— Где они?

Изабель покачала головой:

— Не знаю. Скорее всего… — Она посмотрела на детей и не закончила фразы.

— Будем ждать, — мрачно заявил отец.

— Будем ждать.

Проходили часы, дети один за другим засыпали, и взрослые неподвижно сидели за столом в темноте. Анна закрыла глаза, но сидела, не сгибая спины и крепко вцепившись в край стола. При любом звуке она открывала глаза и резко поворачивалась к двери.

Изабель с отцом молчали. Она грустно оглядывала комнату. Даже в темноте было видно, что дом приходит в запустение. Узнав о гибели сыновей-близнецов, Анри дю Мулен забросил ферму; поля оставались незасеянными, крыша протекала, овцы бродили без присмотра, запасы зерна уничтожали мыши. В доме стало грязно, сыро и холодно, несмотря на жару, какая всегда бывает но время сбора урожая.

Изабель прислушалась к шуршанию мышей.

— Тебе бы кошку завести, — прошептала она, обращаясь к отцу.

— Да была у меня одна, — откликнулся он. — Убежала куда-то. Здесь никто не задерживается.

Незадолго до рассвета они уловили во дворе какое-то движение. Раздался приглушенный стук копыт. Якоб быстро выпрямился.