Дева в голубом Шевалье Трейси

Глава 7

ПЛАТЬЕ

Она никогда не оставалась одна, всегда кто-то был рядом — Этьен, Анна, Маленький Жан. Чаще была Анна, что Изабель вполне устраивало: она не сможет или не захочет говорить с ней и слишком стара и слаба, чтобы причинить боль. Иное дело — Этьен, который теперь всегда готов дать волю рукам, или Маленький Жан с его ножом и недоброй улыбкой в глазах — ему она больше не доверяла.

«Как же это случилось, — думала она, обхватив шею и прижимая локти к груди, — как могло случиться, что даже сыну-ребенку нельзя верить?» Она стояла во дворе, среди самшитов, и вглядывалась в бесконечные белые поля, растворяющиеся в сумрачных горах и сером небе.

Позади нее на пороге показалась Анна. Этьену всегда было известно, где она и что делает, хотя ей ни разу не удалось подслушать, как Анна разговаривает с сыном.

— Бабушка, закрой дверь! — донесся из глубины дома голос Маленького Жана.

Изабель оглянулась на тускло освещенную задымленную комнату и вздрогнула. Они покрыли окна сеткой и держали двери закрытыми, в результате дым собирался в густое облако и духота в доме стояла немыслимая. Слезились глаза, в горле першило, Анна начинала тяжело расхаживать по комнате, иногда замедляя шаг, как будто она пересекала болото. И лишь здесь, среди самшитов, ей дышалось свободно и было, несмотря на холод, хорошо.

Анна коснулась руки Изабель, указала кивком на огонь и отступила на шаг, пропуская ее в дом.

Зимой они пряли целые дни напролет, а запасы конопли в амбаре все не уменьшались. Работая, Изабель думала о мягкости голубой материи, воображала, будто это ее она переминает в руках, а не жесткие волокна, что впиваются в кожу и оставляют на пальцах паутину мелких порезов. Прясть коноплю, как некогда пряла она шерсть в Севене, Изабель так и не научилась.

Она догадывалась, что Якоб припрятал где-то материю, в лесу или в амбаре, но вопросов не задавала. Собственно, у нее и возможности такой не было, а если бы и была, если бы и выдался момент, когда они остались вдвоем, Изабель не стала бы выуживать из мальчика секрет — Этьен мог выбить его из нее.

В духоте, в полутьме, в спертой тишине комнаты, перебирая бесконечные волокна конопли, думать было трудно. Этьен часто останавливал на ней взгляд и, встретив ответный, не отводил его. Отсутствие ресниц делало этот взгляд еще более тяжелым, и, встречаясь с ним, она неизменно испытывала чувство вины и угрозы.

Изабель теперь реже заговаривала, сидела вечерами перед огнем молча, перестала рассказывать детям всякие истории, напевать, смеяться. Ей хотелось стать меньше, казалось, что если побольше молчать, то не так будет заметна и атмосфера подозрительности, окружающая ее, безымянная угроза, висящая в воздухе, рассеется.

Поначалу ей снился пастух в ракитовой роще. Он рвал желтые цветы и мял их в пальцах. «А теперь, — говорил он, — опусти их в горячую воду и выпей. И тебе будет хорошо». Шрам его куда-то исчез, и когда она спросила его об этом, он ответил, что шрам теперь в другом месте.

Потом ей снился отец: он стоял посреди пепелища на месте дома и ворошил кочергой золу. Она окликнула его — поглощенный своим делом, он даже не поднял головы.

Затем возникла какая-то женщина. Изабель так и не удалось разглядеть ее вблизи. Однажды она встала на пороге, потом неподалеку от деревьев, затем на берегу реки, похожей на Тарн. С ней было хорошо, хотя она ни разу не вымолвила ни слова и всегда держалась поодаль.

После Рождества сны прекратились.

Рождественским утром семья оделась, как положено, в черное — на сей раз это была уже их собственная одежда, они сшили ее из конопли своего урожая. Одежда была тяжелой и грубой, зато долговечной. Дети жаловались, что она натирает кожу. «Чистая правда», — подумала Изабель, но промолчала.

В толпе людей, собравшихся у церкви, они увидел Гаспара и подошли поздороваться.

— Слушай, Этьен, — заговорил Гаспар, — на постоялом дворе мне встретился один тип, который может достать тебе камень на дымоход. В Монбельяре, это день езды отсюда, есть гранитный карьер. Весной он готов приволочь тебе плиту. Ты только скажи, сколько тебе нужно, и при первой же оказии я дам ему знать.

Этьен кивнул.

— А ты сказал ему, что расплатиться я могу только, коноплей?

— Bien sr.[59]

Этьен повернулся к женщинам.

— Весной у нас будет камин, — сказал Этьен негромко, чтобы соседи-швейцарцы не услышали и не обиделись.

— Благодарение Богу, — машинально откликнулась Изабель.

Он посмотрел на нее, сжал губы и отвернулся. В тот же момент к ним подошла Паскаль. Она кивнула Анне, слегка улыбнулась Изабель. В церкви им не раз приходилось встречаться, но поговорить случая не выпадало. Подошел Авраам Ружмон, настоятель, и заговорил с Анной. Воспользовавшись возможностью, Изабель повернулась к Паскаль:

— Простите, что не зашла повидаться. Сейчас… это сложно.

— А что, узнали про… про…

— Нет-нет, не волнуйтесь.

— Изабель, у меня есть…

Она оборвала себя на полуслове — рядом с Изабель возникла Анна: губы у нее были сжаты, взгляд устремлен на Паскаль.

Та смешалась на мгновение и просто сказала:

— Да поможет вам Бог вынести эту зиму.

— И вам тоже, — слабо улыбнулась Изабель.

— Зайдете к нам в перерыве между службами?

— Bien sыr.

— Отлично. Ну, Якоб, что ты на сей раз для меня припас, chйri?

Он извлек из кармана темно-зеленый камень пирамидальной формы и протянул ей.

Изабель направилась к церкви. Оглянувшись, она увидела, как Якоб о чем-то шепчется с Паскаль.

По окончании утренней службы Этьен сказал ей:

— Ты с мамой идешь домой.

— А как же служба в Шале?..

— Тебя там не будет, la Rousse.

Изабель хотела ответить, но, уловив его взгляд и напрягшиеся бицепсы, не произнесла ни слова. «Выходит, — подумала она, — Паскаль я не увижу. И Святую Деву тоже не увижу». Она закрыла глаза и, словно ожидая удара, наклонила голову.

Этьен стиснул ей локоть и грубо выволок на улицу.

— Ступай, — велел он, подталкивая ее в сторону дома. Анна встала рядом. Изабель механически вытянула руку.

— Мари, — окликнула она.

Дочь тут же подбежала к ней и взяла за руку.

— Нет. Мари пойдет с нами в церковь. Иди сюда, Мари.

Мари посмотрела на мать, потом на отца. Выпустив руку Изабель, она отошла на несколько шагов в сторону и остановилась посредине.

— Сюда. — Этьен указал на место рядом с собой. Мари посмотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами.

— Папа, — громко сказала она, — если ты ударишь меня, как маму, у меня кровь пойдет!

От гнева Этьен словно выше сделался. Он шагнул к ней, но, уловив предостерегающий жест матери, остановился, покачал головой и огляделся: люди застыли в молчании.

Метнув на Мари яростный взгляд, он повернулся широко зашагал к дому Гаспара.

Анна направилась к тропинке, ведущей к дому. Изабель не пошевелилась.

— Пошли, Мари.

Мари оставалась на том же месте, пока не подоше Якоб.

— Пошли на реку, — сказал он, беря ее за руку. Мари послушно последовала за братом. Никто не оглянулся.

Якоб играл с Мари, пока холод не погнал их домой, где они продолжали неутомимо придумывать все новые игры с камешками. Якоб учил сестру считать и раскладывать их по цвету, размерам, породе. Потом они начали обрисовывать при помощи камней контуры. Они бросили на пол косу, обложили ее по всей длине камешками, убрали — остался контур косы. То же самое они проделали с граблями, лопатами, горшками, скамейкой, комбинезонами, бриджами, собственными руками.

— Давай я твой контур сделаю, — предложил как-то Якоб.

Мари засмеялась и захлопала в ладоши. Она легла на спину, Якоб натянул на ней платье, чтобы камешки как можно точнее передали форму тела. Столь же тщательно подобрал он и камни: на голову и шею пошел севенский гранит, на торс — белая галька, на ноги, ступни и руки — темно-зеленая. Якоб действовал неторопливо и сосредоточенно, следуя за малейшими стежками платья, отмечая даже небольшую прорезь на поясе, сходящие конусом к ладоням рукава. Когда все было закончено, он помог Мари подняться, не нарушив при этом рисунка. Все залюбовались выложенным контуром, точно воспроизводящим на грязном полу фигуру девочки, ее руки, ноги. Изабель заметила, что Якоб и Этьен внимательно вглядываются в него. Губы Этьена слегка шевелились:

«Считает, — подумала она. — К чему бы это?» Ее охватил страх.

— Довольно! — вскрикнула Изабель и разбросала камни.

Зима с ее длинными ночами и короткими днями была самым трудным временем. Холода стояли такие, что дверь на улицу они открывали только раз в день, чтобы наколоть дров и сходить за коноплей. Небо чаще всего было низкое и серое, снаружи было почти так же темно, как и в доме. Иногда Изабель выглядывала на улицу в надежде хоть на мгновение вырваться на свободу, но тяжелое небо и ровная пелена снега, сквозь которую кое-где вдали пробивались черные верхушки сосен и зазубренные валуны, не приносили радости. Стоило постоять чуть дольше, и холод впивался в кожу, как железо.

Железом отдавали и жесткий хлеб, который Анна раз в неделю выпекала в общественной печи, и разжиженная овощная тушенка, которую они ели изо дня в день. Изабель буквально заставляла себя съесть хоть две-три ложки, стараясь не замечать привкуса крови, и скрывала, что кусок застревает в горле. Нередко она давала Мари доесть за собой.

Через некоторое время у нее начался зуд в руках и ногах, особенно под мышками и коленями. Поначалу она чесалась, не снимая платья, — слишком холодно было раздеваться и давить вшей. Но однажды, обнаружив, что через материю сочится кровь, Изабель закатала рукава, и увидела, что никаких вшей нет, но кожа пошла красными пятнами, а в некоторых местах отслаивается ссохшимися полосками. Боясь Этьена, она пыталась скрыть проступающие ржавые пятна.

Ночами она лежала на кровати, вглядываясь в темноту и старясь не шевелиться, чтобы Этьен не проснулся и не заметил, что она чешется. Она вслушивалась в его ровное дыхание, а сама изо всех сил старалась не заснуть, чтобы быть готовой — к чему, Изабель бы и сама толком не сказала, и все равно бодрствовала в темноте и все ждала чего-то, стараясь дышать как можно тише.

Ей казалось, что все меры предосторожности приняты, но однажды ночью Этьен схватил ее за руку и обнаружил кровь. Он избил ее, а потом грубо овладел сзади, Одно хорошо — в лицо ему не пришлось смотреть.

Как-то вечером зашел Гаспар.

— Гранит заказан, — сказал он, извлекая из кармана труку и высекая огонь из кремня. — В цене сошлись, и размеры я ему передал. Еще до Пасхи камень будет здесь. Больше не надо? На дымоход?

Этьен покачал головой.

— Платить нечем. К тому же на дымоход пойдет и местный известняк. Печь — другое дело, там самый жар, поэтому нужен самый прочный камень.

Гаспар усмехнулся:

— Народ на постоялом дворе считает, что ты чокнулся. Зачем, говорят, ему дымоход? Дом и без того хорош.

Наступила тишина. Изабель понимала, что она означает: все вспоминают дымоход в доме Турнье.

Ластясь к Гаспару, Мари повисла у него на локте. Он высвободил руку, потрепал ее по щеке, подергал за уши.

— Ну а ты, мышонок, ты тоже ждешь не дождешься дымохода? Дыма не любишь?

— Это мама его ненавидит, — захихикала Мари.

— Ах вот как. — Гаспар повернулся к Изабель: — Что-то неважно выглядишь. Ешь, что ли, мало?

Анна насупилась.

— В этом доме еды на всех хватит, если, конечно, хотеть есть, — пробурчал Этьен, говоря и за себя, и за мать.

— Bien sыr, bien sыr. — Гаспар пошевелил руками, словно разглаживая смятую скатерть. — Конопля у тебя уродилась хорошо, овцы есть, все в порядке. Разве что дымохода для madame, — он кивнул в сторону Изабель, — не хватает. Но теперь будет и он.

Изабель заморгала и, ощущая в глазах резь от дыма, посмотрела на него. В комнате снова повисла тишина, оборвавшаяся смущенным смехом Гаспара.

— Да я же просто пошутил! Не обращайте внимания.

Вскоре он ушел, и Этьен принялся мерить шагами комнату, разглядывая огонь под всеми углами.

— Печь будет здесь, — сказал он Маленькому Жану, поглаживая стену напротив двери. — А крыша — здесь. Видишь? Поставлю четыре столба, они будут поддерживать каменную крышу с трубой, через нее и будет уходить дым.

— А печка большая будет, папа? — осведомился Маленький Жан. — Как дома, на ферме?

Этьен обежал глазами комнату и задержался взглядом на Мари.

— Да, — сказал он, — печка будет большая. Что скажешь, Мари?

Он редко называл ее по имени. Изабель знала, что оно ему очень не нравится. Просто когда девочка родилась, она пригрозила, что нашлет проклятие на все будущие урожаи, если он не позволит назвать ее Мари. За все годы, прожитые в этой семье, Изабель единственный раз осмелилась использовать тот страх, который испытывали перед ней все Турнье. Но теперь страха больше не было, на смену ему пришла злоба.

Мари насупилась и, чувствуя на себе холодный тяжелый взгляд отца, залилась слезами. Изабель обняла ее.

— Ничего, ничего, chйrie, не плачь, — прошептала она, поглаживая дочь по голове. — Не надо, только хуже будет. Не плачь.

Оторвавшись от дочери, она подняла голову и увидела в дальнем конце комнаты Анну. На какое-то мгновение ей показалось, будто выглядит она как-то иначе, что-то изменилось в ее лице, более четко обозначились морщины. Но тут же поняла, что кажется так просто потому, что старуха улыбается.

Изабель теперь уделяла Мари все больше вниманния, учила ее прясть, наматывать нити, вязать платьица для кукол. Она постоянно то поглаживала ее по головке, то брала за руку, то просто прикасалась, словно желая убедиться, что девочка здесь, рядом. Каждый день она тщательно мыла дочери лицо, и оно сверкало белизной в дымном сумраке комнаты.

— Мне надо видеть тебя, ma petite, — поясняла она, хотя Мари никогда ее об этом не спрашивала.

Изабель старалась держать девочку как можно дальше от Анны, буквально физически становилась между ними.

Удавалось это, правда, не всегда. Однажды Мари прибежала к матери, губы у нее блестели.

— Бабушка намазала мне хлеб свиным салом, — объявила она.

Изабель нахмурилась.

— Может, завтра она и тебе намажет, — продолжала девочка, — чтобы ты побольше стала. А то что-то ты худеешь, мама. И выглядишь такой усталой.

— А почему бабушка хочет, чтобы ты была толстой?

— Может, я особая.

— В глазах Бога особых нет, — строго сказала Изабель.

— Но сало все равно вкусное, мама. Хочу еще.

Как-то утром она проснулась под звуки капели и поняла, что зима наконец-то кончилась.

Этьен открыл дверь, и в дом хлынул солнечный свет вместе с теплом, которое сразу взбодрило ее. Снег таял, образуя ручейки, сбегающие вниз, к реке. Дети, словно сорвавшись с привязи, ринулись на улицу и принялись с хохотом носиться взад-вперед. На подошвы им налипала грязь, но они этого не замечали.

Изабель вышла в огород и опустилась на колени в грязную жижу. Она впервые за все эти месяцы, когда только и ждала прихода весны и потому чувствовала себя незащищенной, оказалась одна. Изабель склонила голову и принялась вслух молиться:

— О Святая Дева, еще одной зимы мне здесь не пережить. Все силы ушли, чтобы эту вынести. Прошу Тебя, избавь меня от этого. — Изабель прижала руки к животу. — Храни меня и моего ребенка. Ведь только Ты знаешь, что он будет.

Изабель не была в Мутье с самого Рождества. Если погода была хорошая, Этьен брал с собой в церковь детей, а Изабель оставалась дома со старухой. Когда с наступившей весной раздался знакомый посвист коробейника, Изабель подумала, что ее и сейчас никуда не пустят, а если даже просто попросится — побьют. Так что она осталась в саду, занялась травами.

Тут и нашла ее Мари.

— Разве ты не идешь с нами, мама?

— Нет, ma petite. Видишь, сколько у меня здесь дел.

— А меня папа послал за тобой, сказал, что, если хочешь, пошли с нами.

— Папа так сказал?

— Да. — Мари перешла почти на шепот. — Ну пожалуйста, мама, пойдем. Не надо ничего говорить. Просто пошли с нами.

Изабель посмотрела на дочь. Глаза ее светились, волосы, светлые на затылке, опускаясь к вискам, постепенно темнели, как некогда у отца. Снова стали появляться рыжие волоски, теперь, по одному в день, их вырывала Анна.

— Ты еще слишком мала, чтобы так рассуждать.

Мари закружилась на месте, сорвала цветок с зазелневшего куста лаванды и со смехом убежала.

— Мы идем в город, все идем! — радостно кричала она.

Смешавшись с толпой людей, окруживших фургон коробейника, Изабель пыталась улыбаться. Она чувствовала на себе их взгляды. Изабель понятия не имела, что городок думает о ней, поощряет Этьена или, напротив, пресекает касающиеся ее слухи и вообще говорят ли о ней или просто забыли.

Подошел месье Ружмон.

— Рад снова вас видеть, Изабель, — чинно сказал он, беря ее за руку. — Надеюсь, в воскресенье тоже увидимся?

— Да.

С ведьмой бы он не стал так разговаривать, смутно подумалось ей.

Появилась Паскаль. Вид у нее был озабоченный.

— Вы что, болели?

Изабель бросила взгляд на Анну, стоявшую с недовольным видом рядом с ней.

— Вроде того. Это все зима виновата. Но сейчас уже лучше.

— Bella! — послышалось откуда-то сзади и, обернувшись, Изабель увидела коробейника, склонявшегося к ней со своей повозки. Он поцеловал ей руку. — Счастлив видеть вас, мадам! Просто счастлив!

Держа ее за руку и роясь попутно в товарах, он повел ее вокруг повозки, подальше от Этьена, Анны и детей, которые стояли и смотрели им вслед. Словно коробейник заворожил их всех, пригвоздив к месту.

Отпустив наконец ее руку, он присел на корточки и посмотрел на нее.

— Что-то вид у вас печальный, bella, — участливо сказал он. — Что-нибудь случилось? Как можно так грустить, когда перед вами такая чудесная голубая материя?

Не находя слов, Изабель покачала головой и закрыла глаза, чтобы скрыть слезы.

— Слушайте, bella, — все так же негромко продолжал коробейник, — мне нужно спросить вас кое о чем.

Она открыла глаза.

— Вы ведь мне доверяете?

Изабель попыталась заглянуть в глубину его темных глаз.

— Да, я вам доверяю, — прошептала она.

— В таком случае вы должны мне сказать, какого цвета у вас волосы.

Изабель машинально разгладила платок на голове.

— Зачем это вам?

— Видите ли, у меня есть поручение, может, оно вам адресовано, может — нет, точно можно будет сказать, если я узнаю цвет ваших волос.

Изабель медленно покачала головой.

— Последнее, что я от вас узнала, — это о смерти моей золовки. Что еще вы мне можете сказать?

Коробейник теперь шептал ей почти на ухо:

— Видите ли, сейчас вы печальны, а то, что я скажу, может поднять вам настроение. Право, bella, у меня хорошие новости для вас. К тому же, — он помолчал, глядя ей прямо в глаза, — ведь вам этой зимой несладко пришлось, верно? Поэтому, что бы я ни сказал, хуже не будет.

Изабель опустила глаза и глубоко вздохнула.

— Рыжие.

Коробейник улыбнулся:

— Но ведь это же прекрасно! У Святой Девы, да будь Она благословенна, такие же волосы. Чего же стесняться? Да и ответ тот, какой я ожидал. Слушайте. Это просил передать пастух, с которым я этой зимой встретился в Эле. У него черные волосы и шрам на щеке. Знаете такого?

Изабель застыла. В дыму, в пепле, посреди страха, сковывающего ее мысли, что-то блеснуло.

— Поль, — прошептала Изабель.

— Si, si, верно, так его и зовут! Он велел сказать вам, — коробейник прикрыл глаза и на секунду задумался, — он велел сказать, что будет ждать вас нынче летом у истоков Тарна. Он всегда будет вас ждать.

Изабель разрыдалась. К счастью, рядом оказалась Мари, а не Этьен или Анна. Девочка взяла мать за руку.

— Что-то не так, мама? Что сказал тебе этот плохой дядя? — Она метнула на коробейника злой взгляд.

— Он не плохой, — сквозь слезы проговорила Изабель.

Коробейник рассмеялся и растрепал Мари волосы.

— Знаешь, bambina, ты напоминаешь мне лодочку, гондолу. Тебя подбрасывает вверх-вниз, но ничего, на воде держишься. И ты храбрая, хотя и маленькая.