Свита Мертвого бога Гончаров Владислав
В отличие от Танберна, жрица по имени Миндаль и ее нелюдь-телохранитель, который так и не представился, особого участия в событиях не принимали — вероятно, чувствуя себя неловко в чужой и недружелюбной стране. Нисада объявила их своими личными гостями и поселила на третьем этаже в башне, выставив Бинду и Хольрана в комнаты для слуг на первом этаже дома. Пару раз Эмалинда обнаруживала двоих меналийцев в саду, а однажды из окна увидела, как они прогуливаются вдоль берега Лорше.
Глядя на них, княгиня снова и снова мысленно возвращалась к главному, что беспокоило ее в этой истории.
Так называемое исцеление Нисады очень сильно смахивало на фарс, какие устраивают на площадях больших городов разнообразные бродячие лжепророки. Слишком уж много было во всем этом нарочитой эффектности, рассчитанной даже не на нее самое, а — Эмалинда внезапно поняла это — на слуг, способных широко разнести весть об исцелении. Случись такое с кем-то другим, княгиня ни на миг не усомнилась бы, что исцеленный — подставное лицо, работающее в одной команде с остальными мошенниками.
Но это случилось с нею самой. А то, что ее старшая дочь в четыре года потеряла способность ходить, она знала так же непреложно, как то, что небо голубое, а ее зовут Эмалиндой. Скольких лекарей она вызывала к ней, сколько слез пролила над кроваткой девочки, когда стало ясно — спасения ждать неоткуда!
И в том, что до сего дня дочь ни разу не встречалась ни с кем из этой странной троицы, она была уверена столь же непреложно. Светлые волосы — редкость для южных держаний, и сообщения о белокурых чужаках, отирающихся в окрестностях Лорша, она не пропустила бы.
Тогда в чем же дело? Что тут не так?
Она не понимала. Если и в самом деле все случилось по их горячей мольбе Единому, как уверяет Лар — радостная, однако ничуть не изумленная, — тогда почему ответ на эти мольбы был получен только сейчас, а не семнадцать лет назад?
Может быть, потому, что те, давние ее мольбы были не вполне искренними?
Ну уж нет! Она-то ни в чем не виновата! В чем вообще может быть виновна женщина, схоронившая пятерых детей? Виноват лишь Эллак, который распустил язык при свидетелях и тем самым сломал ей жизнь. Да и вообще он оказался не тем благородным рыцарем, «львом в бою и любви», которого она вообразила себе, идя под венец, а слишком земным и любящим все земное человеком, не способным понять ее возвышенную душу. Став достигнутой целью, она потеряла для него всякий интерес. Всю жизнь никому, кроме Тарме, не было дела до ее внутреннего мира — так почему же они удивляются, что она стоит за брата стеной?
Вчера госпожа Миндаль и ее свита наконец-то покинули Лорш, удалившись в сторону Рилгаты. А сегодня и Нисада отбывает в Сэ’диль — ставить королевскую печать на свой пергамент.
Пусть, пусть катится! Посмотрим, что она сможет против многоопытного мастера интриг Тарме. И вообще еще неизвестно, снизойдет ли государыня Зиваада до разговора с дочерью опального вассала!
Сидя на козлах, Хольран довольно мелодично распевал крестьянскую песенку про пастушку Адельхаду и трех таканцев, которые пришли к ней свататься, в нужных местах восполняя проигрыш собственным свистом. Настроение у него было лучше некуда. Еще бы, ведь его госпожа чудесно исцелилась и теперь едет в столицу, где отомстит своему мерзкому дяде за все! В том числе и за убийство Танрая — его, Хольрана, отца, который когда-то впервые вложил вожжи в его руки. И пусть сейчас эти руки еще не так сильны, как отцовские — но ведь и смирные лошади из личной запряжки старой княгини совсем не чета тем норовистым коням, на которых любили носиться князь Эллак и его сыновья. Править ими не составляло особого труда, и дорога была семнадцатилетнему Хольрану только в радость.
Других слуг, кроме него, Нисада с собой не взяла. Ни в телохранителях, ни в женщине, которая поможет зашнуровать платье, она не нуждалась, поскольку в Рилгате воссоединилась с тремя друзьями, нарочно покинувшими Лорш чуть раньше, дабы не вызывать лишних вопросов. В дороге Берри то и дело подсаживался в экипаж к возлюбленной, чтобы поболтать, а то и предаться ласкам.
Тай же предпочитала сопровождать карету верхом и лишь в населенной местности пряталась в нее от излишне любопытных глаз. Облачение неролики она сбросила еще по пути в Рилгату, снова надев штаны и камзол, однако мрачность ее, так контрастирующая с весельем Хольрана, от перемены наряда никуда не делась. Она по-прежнему отмалчивалась, односложно отвечая на вопросы, а если и вступала в разговор, то в основном с Джарвисом.
— Теперь я поняла, как была неправа, — проронила она как-то, хлопоча у лесного костра, где жарился на всю компанию купленный у охотников дикий подсвинок. — На Анатаормине было хорошо, как в сказке, и я вообразила, что в Вайлэзии будет так же. А на самом деле вышло, что нужен здесь только Берри, а мы с тобой не только не нужны, но и вредны.
Джарвис кивнул, соглашаясь. Те же самые мысли уже приходили в голову и ему. Они с Тай ехали сюда, чтобы защитить Нисаду от происков дядюшки, но этот хитрец в очередной раз обвел всех вокруг пальца — удрал в столицу и обеспечил племяннице полную свободу маневра. При таком раскладе, пожалуй, было бы лучше, если б Нисада в одно прекрасное утро просто встала и пошла. Тогда чудо оказалось бы не столь эффектным, зато его не приписали бы богине Хаоса, что давало возможность опротестовать случившееся. И без сомнения, дядюшка не преминет воспользоваться этой возможностью.
Казалось, сама земля Единого готова отторгнуть двоих, рожденных во власти Хаоса. Хотя нет, земля как раз была к ним щедра — неизменно хорошей погодой, тихими и теплыми лесными ночами, водой родников, ягодами на кустах и цветами на обочинах. Отторгали их только люди, населяющие землю.
Постоялые дворы по-прежнему приходилось объезжать стороной, ночуя в лесу. Сиденья кареты, рассчитанной на большую семью, можно было разложить так, что получались два спальных места. Однако разместиться «по парам» не удалось, ибо той паре, что ляжет в шатре, пришлось бы пускать к себе Хольрана. Поэтому Нисада «княжеской властью» постановила, что карета — для дам, шатер — для мужчин. Впрочем, так было даже лучше: Джарвис уже привык успокаивать хнычущего во сне Тано, а вот что станет с Нисадой, если она внезапно обнаружит в этом юном и красивом теле не своего любовника, а пятилетнего мальчишку… об этом принц предпочитал не думать.
Разумеется, Нисада знала, что Берри явился ей не в настоящем теле. Из них четверых, наконец-то сошедшихся вместе днем, лишь он продолжал скрываться под маской — и княжна Лорш ловила себя на том, что с каждым днем влюбляется в эту маску все сильнее, мало того, уже не хочет представлять возлюбленного иным. Ну не может же быть на самом деле, что ему никак не меньше тридцати пяти, а заключение сделало его и вовсе почти стариком! Даже если он получит свободу таким же чудом, каким она получила ноги — сумеет ли она без содрогания обнять то оплывшее тело, которое является истинным вместилищем его души? Это же просто нечестно! Неужели никак нельзя оставить ему облик Танберна Истье насовсем?
(«Почему Танберн? — это был ее первый вопрос, как только им удалось на миг остаться наедине. — Почему не Беррел?» — «Потому что никого не удивит, если к человеку по имени Танберн будут обращаться то Берри, то Тано», — последовал ответ. Сейчас ей уже казалось, что и новое имя его красивее, чем данное ему при рождении…)
Тай в дневном обличье отличалась от себя ночной лишь большей массивностью да цветом волос, поэтому с восприятием ее у Нисады не было никаких проблем. Зато спутник ее, нелюдь Джарвис, оказался вовсе не так прост. Прежде Нисада видела его лишь однажды — в Замке, на своей кровати — и теперь ясно понимала, что тогда все они смотрели на него глазами Тай. В дневном мире он вовсе не был столь безумно прекрасным, но оставался по-своему привлекателен — теплым, человеческим очарованием. И именно в этом заключалось его главное отличие от Элори: тот, принимая облик долгоживущего, казался Нисаде попросту страшным. Куда больше Повелитель Снов нравился ей в обличье таканского рыцаря или в одном из традиционных алмьярских образов — Юного Любовника либо Благородного Соперника…
Да, с Элори у меналийского лорда не было ни малейшего сходства — а вот с Тиндом, как ни странно, было, и немалое. Эти широко распахнутые глаза мальчишки, который так и не стал по-настоящему взрослым, все время словно чем-то удивленные — и бесконечно добрые… Нисаде то и дело казалось, что они вот-вот вспыхнут знакомым сиянием цвета лимонной кожуры. И всегда, когда эти глаза не были устремлены на собеседника или не вбирали красоты окружающего мира, они смотрели только и исключительно на Тай.
«Да очнись же ты, дуреха! — так и хотела крикнуть подруге Нисада. — Неужели не видишь, что он втрескался в тебя по самую макушку и играет в твоего телохранителя не потому, что так надо, а потому, что ему это нравится? Или ты даже слова-то такого не знаешь — „любовь“, и все на свете для тебя сводится только к дружбе, постели, служению и учебе?»
Но Тай почти не понимала по-вайлэзски, а передавать эти слова через Берри Нисаде почему-то не хотелось. В Замок же у нее не получалось уйти с того самого дня, как они пустились в путь — дорожные неудобства и сильные переживания не давали ей уснуть по-настоящему. Она лишь задремывала ненадолго, просыпалась, долго лежала, уставив глаза в ночную тьму, и снова на короткое время проваливалась в забытье…
Тай не слишком-то задумывалась, почему вот уже третью ночь не видит в Замке ни Берри, ни Нисады. Не исключено, что, пока она спит, эти двое вылезают со спальных мест и тихонько обнимаются в кустах. В конце концов, поговорить с ними она могла и днем.
Но тоска, так придавившая ее в дневном мире, не желала отпускать и здесь. Все чаще она ловила себя на мысли, что любовники, которых она по привычке цепляет на одну ночь, не слишком-то ей и нужны, по крайней мере, не веселят сердца так, как раньше… Не потому ли, что с ними она изменяет Джарвису?
Да нет, ерунда. Изменить можно тому, с кем заключил союз, а они его не заключали. Он волен уйти в любой миг, его служба кончилась, она его не держит и ничем ему не обязана. А что несколько раз спали вместе — так мало ли с кем он спал до нее? С анатаорминскими девчонками, да с той же Ломенной… И судя по всему, это не накладывает на него никаких обязательств.
Когда Тай вышла в бальный зал, играли кайну с прихлопами, которую, как и прочие танцы с «фигурами» и переменой партнеров, она тоже причисляла к разряду «строевой подготовки». Поэтому она поднялась на галерею, чтобы посмотреть на море танцующих сверху…
— Вот вы где, прекрасная Тайах! Как хорошо, что я вас отыскал!
Она обернулась — перед ней стоял Арзаль в своем обычном пестром наряде, но с выражением огромной неловкости, которого не могла скрыть даже маска.
— Ну что тебе еще надо? — бросила она недовольно. — Или ты уже нашел мне того урода, который заклял Тано?
— Урода я вам обязательно найду, но сейчас речь не о нем. Похоже, коллега, я, сам того не желая, очень сильно вас подставил.
— Что случилось? — у Тай моментально похолодела спина.
— Вчера корабль, на котором я в данный момент плыву, сделал остановку в Сейя-ранга. И там я узнал, что женщина с вашими приметами именем Черного Лорда объявлена в розыск по всей Анатаормине. Со Скалистого острова пришла голубиная почта, в которой вы, прекрасная Тайах, названы причиной гибели Супруги Смерти Урано.
— Какой гибели? — тупо спросила Тай. — Ты же ее вроде не убивал, только позвоночник повредил…
— Дорезали ее свои же, это ясно, как день. Но похоже, перед ее смертью им удалось свести воедино кое-какие факты. Подчеркиваю — Аметистовую книгу никто не ищет, только вас. К тому же в послании есть упоминание обоих ваших спутников — оба светловолосые, один морской расы — и корабля «Дева-птица». Именно как компанию вас опознали несколько хозяев прибрежных едален, то есть о том, что вы были в Сейе, уже известно. Не знаю, известно ли, что отбыли на восток. Но опять же подчеркиваю — какие-то претензии есть только к вам, остальные проходят по категории «неопасные соучастники».
— И что из этого следует?
— Боюсь, то, что путь домой через Анатаормину для вас теперь закрыт, если вы не хотите умереть раньше срока.
— По-моему, это все очень условно, — с недоверием протянула Тай. — Имен наших они не знают, на острове я назвалась Кииль. А волосы в крайнем случае можно и перекрасить. И вообще как-то странно это выглядит — искать того, не знаю кого…
— Чтобы выяснить, кого искать, им достаточно названия «Девы-птицы». Ее капитан известен многим, и в следующий заход в Сейю выбить из него ваши имена будет совсем не трудно. А что до перекрашенных волос, то боюсь, ваш телохранитель — куда более верная и опасная примета. Порознь вам не грозит почти ничего, согласен, но вот группой…
— А порознь мы не пойдем, — мрачно заключила Тай. — Ладно, это еще не самое страшное, что могло случиться. Как-нибудь выберемся кружным путем через Лаумар и Алмьяр. Крокодил меня задери, но как же все-таки жалко…
— Чего именно? — участливо склонился к ней Арзаль.
— Нет, ничего, — Тай передернула плечами. — В любом случае спасибо за предупреждение.
Верхом они уже давно добрались бы до столицы, но тяжелая карета, влекомая лишь парой вместо положенной четверки, тащилась не слишком-то быстро. Да еще Нисада всякий раз, когда дорога проходила по глухим местам, вылезала из экипажа и не меньше часа шла, точнее, ковыляла пешком. Всем остальным приходилось примеряться к ее скорости. Упрекать девушку никто не смел — ей требовалось разрабатывать ноги, — но все-таки пришлось убедить ее совершать эти переходы не чаще раза в день.
Сейчас был как раз такой переход. Нисада шла рядом с лошадью Тай, для надежности придерживаясь за стремя подруги, а Берри, ради уважения, тоже спешился и шел чуть позади.
— Объясни мне наконец как следует, из-за чего оттяпали голову твоему Далькраю, — неожиданно подала голос Тай, оборачиваясь к Берри. — Я ведь так и не знаю подробностей…
— По большому счету, лишь из-за того, что у него не было братьев и сестер, — невесело усмехнулся Берри.
— Как не было? — не поняла Тай. — А нынешний король тогда откуда взялся? Да еще и принцесса там, по слухам, какая-то имеется…
— Это отродья Зивакут, — в уголках рта Берри резко обозначились складки, сразу сделавшие юное лицо Тано старше лет на семь. — А Далькрая родила первая жена короля Ансалио. Остальные их дети не выжили, потом умерла и сама королева. И тогда король вбил себе в голову, что одного наследника маловато будет. Вдруг и с ним что-то случится, как быть тогда? У Луррага же в ту пору на южной границе назревала война, вот он и кинулся изо всех сил подтверждать союз с Вайлэзией. А такие союзы очень удобно скреплять браком. Ансалио и обернуться не успел, как оказался под венцом с дочерью кагана, да не какой-нибудь, а от вайлэзской наложницы.
— Тогда ясно, — кивнула Тай. — Она сразу поняла, что пока жив Далькрай, ее детям престол не светит. Я-то думала, Далькрай тоже ее сын, и она своего же ребенка под топор пристроила…
— Ты еще луррагские обычаи не учитываешь, — добавил Берри. — Она ведь по их меркам получалась — вторая жена, мать ненаследных, а для дочери кагана это почти позор. Не говоря уже о том, что ей и самой хотелось у кормила постоять. Родила она Ансейра, потом Гленду, а потом решила, что Ансалио ей больше не нужен, и самое время обеспечивать престол себе и детям. Для начала эта дрянь отравила короля, а затем, когда поползли слухи, подбросила улики Далькраю. Он-то сразу понял, что это ее работа, но пока собирал доказательства, она нанесла упреждающий удар. Заодно и я под раздачу попал, как его лучший друг, — Берри тяжело вздохнул. — В результате наследником стал ее Ансейр, которому было всего семь, и она одиннадцать лет невозбранно творила, что в голову придет. И похоже, собирается творить и дальше. Ансейр-то у нее такой же слизняк, как дядюшкин сынок Гислен. Тоже, кажется, «мимоза». А Зива — «тюльпан», едва ли не самый властный характер из всех существующих, так что будет вертеть им до смерти. Потому и права ему отдает с таким шумом и созывом Генеральных Штатов — пусть страна поверит, что у нее и впрямь новый король, а не старая сука…
— Постой! — перебила его Тай. — Так ты говоришь, Зива — «тюльпан»?
— Ну да, — кивнул Берри. — Я тогда этой системы еще не знал, но тут и задним числом не ошибешься. Такой «тюльпан», что хоть в рамку вставляй и на стену вешай, как образец.
— Так Нис же у нас «сейя»! А у «тюльпана» с «сейей» какие отношения?
— Демон мне в глотку, как я об этом раньше не подумал! — Берри хлопнул себя по лбу. — Неравноправные у них отношения! «Тюльпан» — Дознаватель, «сейя» — Еретик! Получается, что Нис, со всем ее даром влюблять в себя людей, тут нечего ловить!
— Да ты что, меня не знаешь? — возмутилась Нисада, которая давно уже, устав слушать непонятный язык, попросила поработать переводчиком Джарвиса. — С кем и когда я не могла договориться?!
— Со своим дядей, — отрезала Тай, когда Берри перевел эту реплику. — Кстати, ты его определять не пыталась?
— А чего тут пытаться? Если моя маменька, как вы говорите, «гиацинт», то и он тоже. Абсолютно два сапога пара.
— И что мы имеем в результате? — вопросила Тай, хотя и сама знала ответ.
— Имеем пару Любовников — «гиацинт» и «тюльпан», — отозвался Берри. — Идеальное взаимопонимание и самые лучшие отношения во всем цветнике. Такие же, как у нас с Нис, — он подмигнул возлюбленной. — И имеем «сейю», для которой королева — Дознаватель, а дядюшка — Суверен, в то время как она для него — Наемник. В общем, более гнилой расклад тяжело придумать при всем желании — двое неравноправных отношений, и в обоих Нисада подчиненная. Хрен собачий, с такими картами вообще не играют!
— И что вы мне предлагаете?! — взвилась Нисада, дослушав перевод. — Вернуться домой?! Да я им там все снесу, будь они мне хоть Суверены, хоть Дознаватели, хоть Кровные Мстители! Вы меня еще не знаете!
— Мы тебя знаем, — спокойно отозвалась Тай, поняв смысл самых последних слов и без перевода. — А скоро узнают и они, потому что у тебя есть кое-что, чего у них нет, а именно — навыки Ювелира. Поэтому для начала тебе придется забыть о том, что ты «сейя», и перестать сносить что бы то ни было. Помнишь, как Тинд давал нам упражнения на вживание?
— Еще бы, — кивнула Нисада. — Только в кого?
— Ну, например… да хотя бы в твою сестру Лар. Она «мимоза» и при всей ее слабости имеет для них куда больший вес, чем «сейя». Берри, ты не в курсе, нравились ли вашей Зивакут всякие поэмы, где чувствительная героиня льет слезы над могилой любимого?
— В общем, да, — хмыкнул Берри. — Только скорее про несчастных пленниц, которых рыцарь спасает из заточения. Она предпочитала счастливые концы.
— Вот это нам и надо! — обрадовалась Тай. — «Мимоза» для такого персонажа — самое оно. Итак, Нис, представь, что тобой управляет твоя сестренка. Дядюшка принуждал ее к браку, публично унизил, когда выяснил, что та скрыла свое кровотечение, да еще есть догадка, что собирался пользовать ее сам, вместо сынка. А если нет догадки, значит, будет. Что сделает Лар? С плачем кинется в ноги всесильной королеве, умоляя избавить ее от тирана. И при этом в должной мере проявит пресловутую девичью стыдливость, чтобы не обзывать дядю в лицо козлом безрогим и другими словами, которых он заслуживает. Как, сыграешь?
— Если другого выхода нет, придется играть, — вздохнула Нисада. — Только дядюшка все равно знает, что я не такая.
— Пусть знает. Твоя цель — не он, а королева-мать. Кстати, у тебя светлое платье с собой есть?
— Есть, — неохотно выдавила Нисада. — То, которое мне сшили для свадьбы Лар. Зачем я его взяла, и сама не знаю. Разве потому, что после траура по отцу у меня всего-то было два новых платья, и одно из них — это…
— Давай показывай, — распорядилась Тай.
Нисада приказала Хольрану остановиться, долго рылась в багажном ящике и наконец извлекла на свет бледно-розовое платье столь теплого оттенка, что он казался почти кремовым.
— Совершенно поросячий цвет! — выговорила она с отвращением. — Видеть его не могу!
— Зато это единственный оттенок розового, который идет к твоему дневному цвету волос! — отрезала Тай. — Недостатков у твоей маменьки, что блох на бродячей собаке, но отсутствие вкуса в их число явно не входит. Получишь печать на свой пергамент — можешь хоть сжечь это платье, но пока не получишь, в лиловом и красном показываться не смей! Волосы расчешешь и распустишь, все равно они у тебя под гребень не ложатся. Жаль, с лицом ничего сделать нельзя — здесь не Меналия, краска почти под запретом. У нас я бы тебе ресницы слегка усилила, я это и днем умею делать — похлопала бы ты ими перед Вороной Кобылицей, она бы тебя еще больше полюбила…
— Обойдусь как-нибудь без ее любви! — Нисада горделиво вскинула голову. — Мне с ней не спать. Я не из тех, кому нравится делать это с лошадьми!
— Вот только перед королевой не брякни чего-то подобного, — без улыбки бросила Тай. — И вообще не вздумай отколоть один из тех номеров, которыми ты прославилась в Замке. Ювелир и днем остается Ювелиром, это да, но если ночью это звание дает тебе неприкосновенность, то днем подобный статус только предстоит заработать!
Междуглавье
(продолжение)
…минуло еще дней десять, когда Тай вдруг начала ловить на себе чьи-то пристальные взгляды, пугающие своей настойчивостью. Сначала она предположила, что Тиндалл следит за ней, пытаясь угадать, она это или нет. Но сколько раз Тай ни оборачивалась (стараясь делать это как можно более внезапно), она всегда натыкалась лишь на лица, наглухо скрытые масками. Ни один из тех, кто попадался ей на глаза в эти дни, не выходил за рамки обычных Замковых типажей, и Тай решила, что Тиндалл здесь совершенно ни при чем, тем более, что означенное им время еще не миновало.
Но кто тогда, если не он?
Трудно поверить, но Тай не слишком-то задавалась этим вопросом. «Где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть», — учила ее мать Лореммин, и девушка сочла, что данная мудрость справедлива и для Замка. Если на нее положил глаз кто-то из приближенных Элори, вряд ли с этим можно что-то поделать.
…В тот день она придумала себе платье с корсажем-сеткой, сплетенной из усаженных жемчужинами серебряных нитей. Тело между ячейками этой сетки по контрасту обретало кремовую притягательную теплоту. Рукава и юбка, легкие и широкие, были бледно-синими, с серебряным узором-инеем, крупные кольца высоко уложенных волос тоже отливали пепельным серебром. Но вот раскраска, нанесенная, как водится, в полумраке коридоров, на ярком свету оказалась неприятно жесткой, в особенности губы, обведенные четким контуром и покрытые синевато-стальным тоном, да и темно-синие, остро положенные тени не добавляли облику мягкости.
На нее то и дело оборачивались, и Тай окончательно поняла всю глубину своего промаха — получившийся резко-холодный образ идеально вписался в один из излюбленных Замковых канонов. В результате от желающих пригласить ее на танец прямо-таки не было отбоя, но ни один из этих желающих не показался ей даже забавным — томные юноши, мечтающие отдаться во власть «жестокой королевы», всегда вызывали у нее лишь презрение. Да и танцы, как назло, были все больше из тех, которые не доставляли ей никакого удовольствия. В конце концов бальный зал вымотал Тай до предела — не физически, ибо в Замке не было ни боли, ни усталости, а душевно.
Краем уха она уловила чей-то шепот, приглашающий принять участие в оргии с участием русалок и морского ящера. Приглашали, разумеется, не ее, однако Тай давно было любопытно, как именно происходит близость с русалкой — у них же совсем другая анатомия! Поэтому с тоски она решила развлечься подглядыванием, благо в малом зале с бассейном, где намечалось сие действо, у нее имелось укромное местечко, откуда можно было видеть все и при этом не попасться на глаза никому.
Отказав очередному партнеру, Тай скользнула в коридор, ведущий к месту намеченной оргии. Проход был скупо освещен мертвенно-белыми факелами и совершенно пуст — до оргии, видимо, было еще далеко, а парочки, ищущие уединения, пока не спешили покидать зал. Тай неторопливо шла, подхватив широкую юбку, как вдруг навстречу из темной ниши шагнула высокая фигура — и упала перед нею на колени, почтительно прикасаясь губами к затканному серебром подолу.
— Кто вы? — вырвалось у изумленной до испуга Тай. В ответ послышался глуховатый голос:
— Прости за дерзость, госпожа… Ты запретна для меня, но более не в моих силах лишь глядеть на тебя издали — столь ты прекрасна и желанна, хотя и прячешься зачем-то под этим мертвенным обличьем… Неужели тебе нравится, когда тебя боятся?
Свет факела падал на него со спины, поэтому Тай могла различить лишь водопад длинных, бесплотно-белых волос, стекающих на плечи и прячущих лицо, да то, что на нем плащ цвета стали, а остальная одежда — светлая и украшена россыпью стразов.
— Что ж, будь такой, как тебе угодно, — голос его казался голосом человека, который, преодолевая леденящий страх, обернулся и заглянул в лицо своей смерти. — И все же молю тебя — стань сегодня моей, и тогда мне не будет страшна никакая кара!
— Но почему я запретна для тебя? — спросила Тай, машинально переходя на «ты», изрядно ошарашенная этим странным обращением.
— Потому что ты приглянулась не только мне, но и господину моему Элори, — последовал печальный ответ. — В любую ночь, даже в эту, ты можешь сделаться его собственностью — и нет прощения тому, кто посмеет перехватить его добычу…
Неожиданно голос незнакомца дрогнул:
— Или… или ты уже принадлежала ему, и это ОН заковал тебя в снег и лед? Неужели я опоздал?
— Думаю, что если бы я была с Элори, то знала бы об этом. Значит, пока еще не была, — голос Тай тоже дрогнул. Да и неудивительно — такая новость не могла оставить равнодушной ни одну гостью Замка. — Откуда тебе вообще известно, что Элори положил на меня глаз? И что было бы, покинь я сегодня бальный зал не одна?
— Я Шиповник, менестрель Повелителя Снов, — незнакомец вскинул голову, и в отблесках факела Тай разглядела, что его лицо полностью закрыто эмалевой маской, точеным черно-белым ликом с чуть раздвинутыми в усмешке губами. — А для тех, кто рядом, у моего господина совсем не те законы, что для толпы в зале — неведение освобождает от ответа.
— Вот что, — решилась Тай, — пойдем отсюда в какую-нибудь комнату для двоих, а то, не ровен час, пройдет кто по коридору да услышит лишнее. Такие разговоры лучше говорить без чужих ушей.
— Да, госпожа, уйдем отсюда, — назвавший себя Шиповником поднялся с колен. — Ты и не догадываешься, как пугает твое лицо в этом неживом свете…
Движения его были изящны, однако совершенно лишены той сверхъестественной плавности и гибкости, которая отличает истинных долгоживущих. Всего лишь образ, к тому же явно избранный в подражание хозяину, не способный скрыть смертной уязвимости, даже хрупкости менестреля… И все же, когда он вскинул руку в черной перчатке, поправляя снежно-белую прядь, Тай укололо иголочкой желания. Так уж она была устроена — все, что исходит с Драконьих островов, рождало в ней трепет почти помимо ее воли.
Они торопливо свернули в первый попавшийся боковой проход. Встречая кого-нибудь на своем пути, оба быстро отступали в тень — впрочем, это пришлось делать всего раза два или три. Наконец Тай первая заметила приоткрытую дверь одной из бесчисленных комнат свиданий, и они с Шиповником проскользнули в нее.
В свете обычных ламп выяснилось, что в манере одеваться ее неожиданный спутник тоже подражает Повелителю Снов — его серебристо-жемчужный с зеленоватым отливом камзол словно перенесся в Замок с какой-нибудь миниатюры в древней книге, написанной еще до салнирского завоевания. На левой руке поверх перчатки блестел перстень с куском молочного янтаря, а пряжки на сапогах были в виде серебряных роз тончайшей работы.
Тай осторожно присела на край огромного мягкого ложа и жестом указала Шиповнику на место рядом. Однако тот предпочел опуститься на пол у ее ног и склонить голову на колени девушке.
— Десять дней назад заметил я тебя — но при этом имел неосторожность привлечь к тебе внимание моего господина, — глухой и печальный голос в сочетании с неподвижной улыбкой производил на Тай жутковатое впечатление. — А потому все эти десять дней я прячу свою страсть под маской и не свожу с тебя глаз, госпожа… Ты меняешь обличья — но есть что-то, недоступное изменениям, какой-то внутренний свет, что отличает тебя от иных женщин…
— У тебя наметанный глаз, — заметила Тай, хмыкнув.
— Рядом с Элори поневоле учишься многому, — со вздохом ответил Шиповник. — Но сегодня я понял, что буду проклинать себя всю жизнь, если уступлю тебя Повелителю Снов! Ты еще не знаешь, госпожа, как он делает женщину своей любовницей — но я знаю… Он будет ласкать тебя, долго-долго, так что ты будешь молить его, чтобы он скорее взял тебя. Вместо этого он позовет своих рабынь, духов Замка, и они начнут менять твой облик… не знаю как, но во-первых, это станешь совершенно не ты. Если ты кротка, то сделаешься воплощением агрессии, если, наоборот, сильна — превратишься в куклу, игрушку, забаву… И во-вторых, кем бы ты ни стала, в тебе не останется красоты, радующей любой взор, но появится та притягательность, что заставит мужчину, не думая, порвать на тебе платье и взять прямо там, где стоишь, хоть в грязи. Тогда он подведет тебя к зеркалу и, не переставая ласкать, спросит: «Ты нравишься себе? Тебе доставляет удовольствие быть не собой?» — и ты, как бы ни крепилась, рано или поздно ответишь «да». И лишь после этого он овладеет тобой окончательно, это будет длиться так долго, что ты взмолишься о пощаде, а потом потеряешь сознание… Когда же очнешься, он снова подведет тебя к зеркалу, и ты отразишься в нем, вся — в том же чужом и безмерно желанном обличье, но вместо глаз у тебя будет та же пустота, что чернеет в глазницах его обычной маски. «Измени облик!» — прикажет он тебе. Ты попытаешься, но не сумеешь, и поймешь, что это — навсегда, что на самом деле ты именно такая, какой он тебя сделал, что ты всегда хотела быть такой, но почему-то не разрешала себе… И в этот миг, когда в сердце ты назовешь чужое своим, что-то умрет в тебе навеки. После этого, даже если ты прикроешь лицо простой вуалью — все равно между ним и людьми будет стоять эта маска, через которую больше не проникнет никакое чувство… Так он отбирает у людей лица — из простого развлечения, и люди делаются такими же, как он. А я могу лишь надеяться, что наша близость хоть как-то отвратит от тебя подобную участь — вдруг после меня он побрезгует тобой? Лишь эта надежда, и ничто иное, бросила меня тебе под ноги, светлая госпожа…
— И что тогда будет с тобой? — Тай едва сумела прошептать эти слова, ибо рассказ Шиповника сковал ее запредельным ужасом.
— О, в конце концов у меня всегда есть последний выход — уйти из Замка после нашей близости и более ни разу не вернуться. Хотя не знаю, что было бы страшнее для меня — кара Элори или это отлучение… — он отыскал ее руку и слегка коснулся ее губами маски, обведенными серебристым перламутром.
В ответ Тай легко соскользнула с ложа, опустившись на пол рядом с Шиповником, и крепко прижала менестреля к себе.
— А вот крокодил меня задери, если я позволю ему хоть как-то изменить меня без моего согласия! — яростно прошептала она. — Для этого ему придется мне руки сковать, а то и вообще по голове стукнуть — а это против правил, он же гордится, что покоряет одной лаской! Спасибо, что предупредил!
Она зарылась лицом в его шелковистые волосы, от которых веяло легким и терпким запахом, как от древесного мха на дубовых стволах в роще за монастырем. Только сейчас она поняла, что именно человеческая уязвимость, проступающая из-под нелюдского обличья, и делает его таким влекущим. Здесь не было мистической неотвратимости, в ее власти сделать выбор самой — и она сделала его.
— А ты… я понимаю, что страшно, но если бы ты подошел, как все, и пригласил на танец, я бы тебе не отказала. И не только в танце, но и во всем остальном. Ты ведь не просто красив, есть в тебе какая-то притягательность безумия… — торопливо, так что отлетела пара жемчужин, Тай рванула застежки на лифе, обнажая грудь. — Возьми меня, возьми прямо сейчас — ты же так этого хотел…
Не снимая маски, Шиповник наклонился к ее груди, так что она почувствовала холодок эмали… а затем ощутила теплое и влажное, ласкающее кончик груди, и тихо простонала, поняв, что он просунул язык в раздвинутый улыбкой перламутр.
— А теперь в губы, так же! — и сама прижалась щекой к его маске, сама проникла языком за эмаль и растаяла от счастья, когда их плоть соприкоснулась.
— Госпожа моя, — прошептал Шиповник, с трудом отрываясь от ее губ. — Ты так же добра, как и прекрасна… Ради тебя я пошел наперекор всему — так разве остановит меня еще одно правило?!
С этими словами он отчаянным жестом сорвал и отшвырнул черно-белую маску, открывая тонкое, выразительное, серебристо-бледное лицо и огромные глаза, словно две капли талой весенней воды…
— Она только мешает мне любить тебя…
…и на Тай, до того охваченную огнем желания с головы до ног, словно водой плеснули. Ибо хрустально-серые глаза, взиравшие на нее с таким обожанием, были искусно подрисованы для придания им раскосого разреза морской расы.
— Та-ак, Тиндалл, — протянула она голосом, не предвещающим ничего хорошего. — В постель с тобой я, безусловно, влезу, но не раньше, чем ты объяснишь мне, что из нагороженного тобой правда.
На его лице отразилось такое искреннее изумление, что на секунду Тай даже усомнилась в своих выводах.
— Что с тобой, госпожа? Я кого-то напоминаю тебе?
— Я могу поверить в то, что приближенный Элори имеет возможность узнать меня в любом виде, — начала перечислять Тай. — Я допускаю, что в здешнем гадюшнике можно найти мужчину, способного пожертвовать собой ради сильных чувств. Я даже могу предположить, что это просто его излюбленная ласка — сквозь приоткрытые губы. В общем, я верю, что ты не единственная незаурядная личность в Замке. Но если у человека под глухой маской еще и глаза подведены — значит, он заранее знает, что снимет ее при свете! До сих пор все, кто уводил меня с бала, либо вообще обходились без поцелуев, либо занимались любовью в полной темноте — если, конечно, на них была маска именно такого вида, когда губы не свободны. Что ты скажешь на это? — она торжествующе прищурилась.
Виноватая улыбка расцвела на губах лже-менестреля.
— Прости меня, госпожа — я испытывал тебя. Но ты выдержала это испытание так, как я и надеяться не мог, и я безумно рад этому.
— Но чего ради? — недоуменно взглянула на него девушка. — Зачем нужны все эти сложности?
— Еще раз прости… этого я пока не могу сказать. Скажу лишь, что был потрясен, когда ты угадала меня в Дэйре из Ониксовой Земли. Ты вызвала у меня интерес, и я решил проверить, на что ты еще способна. Как выясняется — на многое.
— Убила бы тебя на месте, — вздохнула Тай, — да рука не подымется на этакое сокровище. Надо же, каких ужасов нарассказывал — я чуть было сама не решила бросить Замок на веки вечные! Ты и в самом деле менестрель Элори?
— Нет. К его свите я не имею ни малейшего отношения.
— А к нему самому? — проницательно глянула ему в глаза Тай.
— Это я тоже объясню тебе потом — сейчас не имею права. Но надеюсь, что к нашей следующей встрече уже буду иметь.
— Значит, и то, что я ему приглянулась — твоя выдумка?
— Даже если эта выдумка вдруг окажется правдой, — Тиндалл взял ладонь Тай и приложил к своей щеке, — одно могу обещать тебе с полной уверенностью: того, что я рассказывал, он не проделает с тобой никогда. Просто не сумеет!
И снова Тиндалл остался до конца верен принятой роли — руки, что ласкали Тай в этот раз, были руками менестреля Шиповника, нервного и безумного, одного из тех, чьей жажде вовеки не знать утоления…
На вопрос о следующей встрече он ответил: все, что он сейчас может сказать — она непременно состоится. «Снова заставишь тебя в толпе угадывать?» — спросила Тай. Он лишь улыбнулся тонко и загадочно.
Теперь Тай уже была настороже, хотя и понимала, что от ее настороженности вряд ли есть какой-то прок — Тиндалл оказался значительно более разносторонней личностью, чем она могла вообразить. Однако юная монахиня не отчаивалась: какую бы маску ни надел ее странный любовник, она не скрывала его доброты и искренности. И если он не оставит ей других примет, она всегда угадает его по теплому взгляду — такое не подделаешь!
Но, видимо, для Тиндалла мысли Тай были открытой книгой — как раз того, чего от него ждали, он никогда и не делал…
Глава двадцатая,
в которой белые начинают и выигрывают, но у черных находится, что противопоставить этому
Михаил Щербаков
- У церкви стояла карета,
- Поди угадай, для чего…
- Вы думали, кво — это статус?
- То-то и оно, что кво!
Итак, у церкви стояла карета.
Правда, церковь эта была не просто церковью, а старинным собором, который триста лет считался кафедральным, пока в царствие Ротери VI, деда Ансалио и прадеда нынешнего короля Ансейра, не был возведен новый, еще больше и величественнее.
Карета, в общем, была под стать собору — сделанная лет пятнадцать тому назад и в ту пору весьма роскошная, сейчас она выглядела изрядно потрепанной и ободранной. Ее украшения давно вышли из моды, а большой размер, рассчитанный на такую же большую семью, делал ее особо нелепой и неуклюжей в сравнении с новенькими экипажами, сгрудившимися с другой стороны площади — у огромного, многооконного, увенчанного стрельчатыми башенками здания Генеральных Штатов.
Эта развалина на колесах, явно принадлежащая какому-то обедневшему провинциалу, ни у кого не вызывала особого интереса. Но если бы кто-нибудь любопытствующий все же подошел к ней и заглянул в щелку меж плотно задернутыми занавесями, то обнаружил бы внутри весьма своеобразную пару.
Женщина, откинувшаяся на спинку сиденья, была одета по неожиданной для здешних мест новоменалийской моде — в тускло-зеленое платье без каркаса, с коротким рукавом, поверх тонкой льняной рубашки. Светлые волосы, туго собранные на затылке под двойной гребень, прикрывал черный полупрозрачный шарф, который в сочетании с полным отсутствием украшений заставлял заподозрить, что женщина в трауре. Спутник же ее, невзирая на жару, не снимал низко надвинутого капюшона, полностью затеняющего ему лицо. Лишь сбоку выбивалась тонкая прядь волос, еще более светлых, чем у женщины — точнее, снежно-белых. Такой ослепительно белой не бывает даже седина…
— Эй, Джарвис, — неожиданно произнесла женщина хрипловатым полушепотом, видимо, опасаясь, не отирается ли рядом какой-нибудь умник, владеющий ее родным языком. — Есть ли у тебя такая магия, чтобы посмотреть, как там у них дела? А то никаких сил уже не осталось!
— Попробую, — так же вполголоса отозвался мужчина. — Правда, для этого неплохо бы иметь какую-то вещь, которая долго принадлежала одному из них…
— Нет ничего проще, — хмыкнула женщина. — Поройся в углу за своей спиной, там должна валяться шаль, в которую Нис заворачивалась в дороге.
— Шаль — это хорошо, — мужчина извлек на свет большой лоскут тонкой красновато-коричневой шерсти с узенькой золотой волной по краю. — Возьмись за другой конец и закрой глаза, тогда ты тоже сможешь все увидеть.
— Даже так? — женщина с готовностью вцепилась в угол шали.
— Разумеется, если я вообще дотянусь до них, — уточнил мужчина, тоже стискивая в ладони шерстяную ткань. — Меня этому учили, но, если честно, дольше трех минут я контакт не удерживал ни разу…
Джарвис уже не удивился тому мощному потоку, который накатил откуда-то изнутри, сметая все сомнения. Неужели его чувство к Тай и есть тот самый ключик, который отпирает двери магической силе? Стоит ей попросить, как он сразу же забывает слова «не могу» и может все!
Ладно, об этом можно подумать и после. А сейчас…
…сейчас его взгляд переместился в крохотную, еле различимую искорку, кружащую, как муха, возле Нисады. Такой метод отнимал несколько больше сил, зато давал лучшую свободу обзора, чем если бы они смотрели на мир глазами самой княжны.
— Стойте, госпожа! Вы не имеете…
Воспользовавшись тем, что страж потянул на себя тяжелую дубовую дверь зала заседаний, пропуская кого-то — Джарвис успел разглядеть лишь несколько свернутых в трубки пергаментов в руках у выходящего, — Нисада схватила за руку Берри-Танберна и устремилась в зал. Другой страж попытался удержать неистовую девицу, но получил от Берри пинок аккурат в коленную чашечку и на полминуты вышел из строя. Этой половины минуты Нисаде вполне хватило, чтобы прорваться внутрь.
Взгляду открылось возвышение, на котором бок о бок стояли два трона. На том, что был больше и роскошнее, со слегка потерянным видом сидел молодой человек в белом одеянии, сплошь затканном серебром, и с массивной золотой короной на голове — Ансейр Третий, благополучно введенный в права несколько дней назад. Трон поскромнее занимала величественная женщина лет сорока, выглядевшая куда более по-королевски, хотя на ее голове не было ничего, кроме тяжелого узла из пышных черных волос и легкого газового покрывала, приколотого к нему парой шпилек. Ее наглухо застегнутое платье из дорогого бархата, темно-коричневое с тусклым золотым отливом, являло собой резкий контраст с одеянием юного короля. Конечно, по вайлэзским обычаям вдове, даже утратившей мужа столь давно, не приличествуют яркие цвета и золотое шитье, но все-таки не покидало ощущение, что в этот контраст заложена определенная символика — светлая юность, идущая на смену мрачному прошлому, или что-то в этом роде. Интересно, верят ли в это сами вайлэзцы?
— Так вот ты какая, Вороная Кобылица… — прошелестели откуда-то из неощутимой дали слова Тай.
Впрочем, рвущаяся вперед Нисада удостоила королеву Зивакут лишь мимолетным взглядом, сразу же переведя глаза по левую руку от государыни. Как слева, так и справа по сторонам королевского возвышения имелись ряды кресел, занятых роскошно одетыми людьми, среди которых было всего четыре или пять женщин. За каждым из кресел стоял мальчик-паж в белой тунике, какие носили лет четыреста назад, с ярким вышитым гербом. Джарвису не составило труда понять, кого высматривает Нис — ему уже были знакомы и сочетание вьющихся смоляных волос с ослепительно-белой кожей, родовая черта Веннанов, и зеленый щит с вертикальной синей полосой, украшенной тремя лилиями. Вот только на тунике пажа лилии были не серебряными, как над парадными воротами замка Лорш, а ярко, вызывающе золотыми.
В мозгу, как по заказу, всплыл раздраженный голос Нисады: «За что я всегда любила наш герб, так это за то, что в нем нет никакой дурацкой символики, всяких там Недреманных Стражей и Вестников Мужества. Все просто: зеленая земля, синяя полоса — река Лорше, а в ней кувшинки, по которым она и называется. Но дядюшка мой — редкостный козел! Думает, золотые лилии почетнее серебряных — а к реке он последний раз когда подходил? Иначе знал бы, чем белая кувшинка отличается от желтой!»
Тем временем реальная Нисада стрелой промчалась по залу меж кресел, провожаемая ошеломленными взглядами держателей доменов. Не только Берри, но даже искра взгляда Джарвиса едва поспевала за ней. В двух шагах от возвышения ноги ее, все еще недостаточно ловкие, подломились — падая на колени, она не удержалась и ткнулась лицом в пол. Каштановые кудри разметались по вечерней синеве ковровой дорожки, бледно-розовое платье опало вокруг, как венчик цветка.
— Отдаюсь под вашу руку, милостивые владыки! — выговорила Нисада, поднимая голову, полузадохнувшаяся и неподдельно взволнованная. Форма обращения была утверждена заранее, поскольку друзья так и не решили, к кому будет выгоднее воззвать — к матери или сыну. — Нижайше прошу простить меня за столь непочтительное вторжение, но дело мое из тех, которые не терпят отлагательства.
На несколько секунд зал застыл в оцепенении. Король Ансейр открыл рот, желая сказать что-то, как подобает монарху, но явно не смог придумать ничего подходящего и нервно оглянулся на мать.
— Поднимись, дитя мое, и объясни, кто ты и в чем твоя нужда, — спокойно произнесла Зивакут. Наслушавшись в дороге о ее властности и коварстве, Джарвис ожидал от королевы большей строгости, каких-то претензий по поводу прерванного заседания — однако та оказалась на удивление сдержанной.
Из кресла по левую руку государыни донесся какой-то сдавленный звук. Переведя взгляд на дядю Нисады, Джарвис понял, что выражение лица Тарме Веннана невозможно описать даже любимым присловьем Берри «словно семь дней подряд вставал с левой ноги». Это был не просто ошеломленный человек, но само Ошеломление во плоти — он явно отказывался верить своим глазам.
— Мое имя Нисада, — со всей мыслимой кротостью произнесла девушка, когда Берри помог ей подняться. — Я прямая наследница держания Лорш. Точнее, стану ею, если на то будет соизволение ваших величеств.
— Бесстыдная ложь, — раздался звучный голос из правого угла, где сидели несколько высших церковных иерархов в лиловых и черно-белых парадных облачениях. — Все знают, что у Нисады Лорш еще в раннем детстве отнялись ноги. Ты не можешь быть ею, девица.
— Потому-то я и взываю к вашему покровительству, милостивые владыки, — с этими словами Нис извлекла из шелковой сумочки, висящей у нее на запястье, свернутую в трубку и перевязанную голубой ленточкой бумагу за подписью имперского наместника из Рилгаты. — Будьте так снисходительны, взгляните вот на этот документ. Юношу же, стоящего рядом со мной, зовут Танберн Истье, он готов свидетельствовать, что все, написанное в сем документе — истинная правда и ничего, кроме правды.
Старательно потупившись, она преодолела последние три шага, разделяющие ее и владык, и, почтительно присев, протянула документ юному королю. Тот снова затравленно оглянулся в сторону Зивакут, но, призванный к порядку одним движением тонко очерченных губ, был вынужден развязать ленточку и углубиться в чтение — или сделать вид, что углубился, выжидая положенное время, чтобы передать бумагу матери.
— Здесь не хватает лишь вашей печати, милостивые владыки, — снова подала голос Нисада. — Смиренно взываю к вашей защите и покровительству, дабы никто более не смел посягнуть на то, что принадлежит мне по праву.
По залу прокатилась волна шепотков. То, что в кресле Великого Держания юга сидит представитель незначительного рода Веннан, уже стало предметом оживленного обсуждения за дверями зала. А теперь вдобавок выяснилось, что у сей истории имеется продолжение…
Наконец бумага перешла в руки королевы, которая, в отличие от сына, цепко пробежала ее глазами менее чем за минуту. Брови ее поползли вверх в удивлении, но это было именно удивление, а не всеобъемлющее изумление. Затем ее взгляд тоже обратился к креслу, стоящему по левую руку.
— Тарме анта Веннан, — южане имели привычку опускать частицу притязания перед родовыми владениями, но сейчас королева произнесла дядюшкино имя по всем правилам, и от этого оно обрело какую-то особую значимость. — Признаешь ли ты в этой девице дочь своей сестры, вернувшую себе способность ходить в результате чудесного исцеления?
Судя по всему, тех минут, пока владыки изучали пергамент Нисады, дядюшке вполне хватило на то, чтобы взять себя в руки и даже прикинуть дальнейшую тактику. Его выразительное лицо снова сделалось невозмутимым, и единственное, что было возможно прочитать на нем — легкое презрительное отвращение.
— Конечно же, нет, ваше величество, — отозвался он хорошо поставленным, ни разу не дрогнувшим голосом. — Как абсолютно верно заметил его преосвященство Лаймарт, у моей племянницы с детства отнялись ноги, и исцелить ее, увы, невозможно ничем. Эта девушка — самозванка, даже не слишком похожая на Нисаду, и притязания ее смешны.
— Теперь вы поняли, ваше величество, почему я посмела ворваться прямо на заседание Генеральных Штатов, а не обратилась к вам, как полагается по закону честной подданной? Почему взываю к вашему заступничеству? — Нисада подняла на Зивакут огромные глаза, в которых очень удачно дрожали самые настоящие слезы, навернувшиеся, когда она ткнулась носом об пол. — Взгляните, государыня! Пусть мой отец некогда и навлек на себя ваше неудовольствие, но не помнить его вы не можете. Скажите сами, разве не похожа я на Эллака Лорша?
Берри едва заметно скривился — на его взгляд, напоминать королеве об опальном Эллаке было не лучшей идеей Нис. Однако на лице Зивы не отразилось никаких неприятных эмоций. Похоже, она изо всех сил старалась быть беспристрастной, не желая отягощать начало якобы самостоятельного правления Ансейра темными делами одиннадцатилетней давности.
— Действительно, анта Веннан, сходство этой девушки с князем Лорша налицо, — холодно произнесла она. — Ты будешь и дальше отрицать это?
— А разве я это отрицал? — невозмутимо бросил Тарме, скрещивая руки на груди. В отличие от Эмалинды, время оказалось милосердно к нему — в волнистых смоляных волосах, свободно падающих на плечи, не было ни одной седой нити, черные глаза живо блестели, а светлый оттенок кожи, особенно в сочетании с темной зеленью элегантного камзола, смотрелся аристократической бледностью. Черты его лица были слегка неправильными, но это лишь добавляло ему выразительности. Давно не молод и даже не слишком красив, но очень, оч-чень интересный мужчина… Да, к этому человеку Зива вряд ли совсем равнодушна — умных сильных женщин часто тянет к таким вот эффектным персонажам, прекрасно умеющим подать себя.
— Я всего лишь сказал, что она не слишком похожа на Нисаду, — уверенно продолжил Тарме. — Кровь Лоршей в ней чувствуется, спорить не стану. Но прошу заметить, ваше величество, что мой покойный зять всегда отличался, если можно так выразиться, отменным темпераментом. Эта особа вполне может быть его бастардом от какой-нибудь селянки, либо даже потомком его отца, который тоже не славился строгостью нрава. Однако при наличии законных детей Эллака от моей бедной сестры это не дает ей ни малейших прав на какое-либо владение. Я скажу больше — именно из-за сходства с Лоршами девочка и взяла на себя эту некрасивую роль. Нисколько не сомневаюсь: тот, кто знал лишь отца Нисады, а саму ее в лучшем случае видел ребенком, легко поверит этой самозванке. Но для меня старшая дочь Эллака все равно что родное дитя, и меня не обманешь.
— Это я-то тебе родное дитя?! — Нисада в бешенстве повернулась к Тарме. — Как только у тебя язык не отсохнет, ты…!
В этом месте Берри незаметно для окружающих слегка дернул ее за оборку, и княжна Лорш поняла, что едва не выпала из образа. Торопясь загладить невольное упущение, она сделала в сторону дяди какой-то патетический жест и отчаянно воскликнула:
— Свидетель мне бог, которому я принадлежу душой и телом! Ты отказываешься признавать меня лишь потому, что желаешь сам править Лоршем через своего сына, с которым помолвил мою сестру Лар против ее воли! Но от небес не укроешься, и случилось чудо — ноги были возвращены мне, чтобы не дать свершиться беззаконию. Да буду я проклята при жизни и забыта после смерти, если это не так!
Зал ахнул. Такими клятвами не бросаются, и даже если девушка в самом деле была самозванкой, сейчас она пошла ва-банк. И Зивакут не могла не понимать этого.
— Твое обвинение серьезно, дитя мое, — произнесла она неожиданно дрогнувшим голосом. Этой секундной заминки Джарвису хватило, чтобы понять, насколько попали в точку слова Нисады. Теперь, если Зива примет сторону дяди, то тем самым косвенно подтвердит, что и для нее собственный сын — лишь ширма. А ей это крайне невыгодно. — Но обвинение владетельного Веннана не менее серьезно. Чем ты докажешь, что в самом деле та, чьим именем назвалась?
— Вы видели подпись на пергаменте, ваше величество, — Нисада снова повернулась к королеве. — Неужели вы считаете, что назначенный вами наместник не знает в лицо дочь своего князя?
— Наместника могли подкупить, — снова раздался голос Тарме. — Или он попросту один из тех, кто стоит за этой юной особой, преследуя собственные цели.
— Какие еще цели? — недоверчиво переспросила Зивакут.
— Все очень просто, — дядя Нисады тонко улыбнулся. — Если девушка будет признана правящей княгиней Лорш, то в ее обязанность входит как можно скорее выйти замуж для рождения наследника. Мужем ее становится нужный человек… который и прибирает к рукам Великое Держание. А вам, милочка, стоило бы подумать, прежде чем бросать мне такое обвинение, — он отвесил Нисаде легкий издевательский полупоклон. — Таким образом вы лишь приоткрыли завесу над собственными планами.
Теперь Джарвис до конца осознал, почему Нисада не может говорить о своем дяде без бранных слов — и в то же время невольно восхитился самообладанием Тарме и красотой его игры.
— Ваше величество, я привела с собой свидетеля, — не сдавалась Нисада. — Почему бы не предоставить слово ему?
— А какой в этом смысл? — легко парировал Тарме. — Кто из нас знает этого молодого человека? Он такой же проходимец, как и вы.
Берри и Нисада растерянно переглянулись. На их стороне было чудо, но даже искренне и истово верующий знает, что чудеса на этом свете редки. На стороне же дядюшки — самый обыкновенный здравый смысл. Теперь их могло бы спасти лишь материальное доказательство, которое можно потрогать руками — оно перевесило бы любые слова…
И тут Нисаду обдало жаром, когда она поняла, что такое доказательство у нее есть!
— Значит, мне остается только одно! — звонко выкрикнула она и уже ухватилась руками за подол, чтобы задрать его перед всем благородным собранием… и осеклась, как наяву услышав язвительный голос Тай: «Не вздумай отколоть один из тех номеров, которыми ты прославилась в Замке».
— Простите, ваше величество, женская стыдливость не позволяет мне сделать это перед мужчинами, — тихо выговорила Нисада, роняя чуть приподнятый подол. — Но вы, государыня, тоже женщина, и если бы мы удалились в уединенное место, то я смогла бы показать вам… Будете ли вы свидетельствовать в мою пользу, если сочтете мое доказательство весомым?
— Что ж, дитя мое, в такой просьбе невозможно отказать. Я готова пройти с тобой в одну из комнат, — Зивакут поднялась с трона. Встав на ноги, она оказалась грузной, как многие луррагские женщины в ее возрасте, однако ее величия это ничуть не умаляло.
— Не верьте ей, ваше величество! — вскинулся Тарме. — Эти слова о женской стыдливости — дымовая завеса. Не стремится ли она остаться наедине с вами, дабы совершить покушение?
Джарвис тут же понял, какую ошибку совершил дядя Нисады. Что ж, он был всего лишь вайлэзцем и не знал, что по луррагским обычаям, вообразив Зивакут не способной отстоять свою жизнь перед хрупкой девушкой, тем самым обвинил ее в неспособности править.
— Кажется, ты считаешь, что умнее меня, анта Веннан? — холодно уронила королева. — Не забывай, обвинение, брошенное тебе, еще не снято. Идем, дитя мое, но твой свидетель пусть останется здесь. А с нами пойдет… — она окинула взглядом зал и остановила его на худощавой женщине лет тридцати пяти, тоже облаченной в темные вдовьи одежды. Как и у многих в этом зале, на лице ее выделялись уже поблекшие, но еще вполне различимые пятна, оставленные Поветрием. — Владетельная Аэссет, следуй за нами, дабы свидетельство было достоверным.
Будучи привязан к Нисаде искоркой взгляда, Джарвис не имел выбора, остаться в зале заседаний или последовать за королевой и княжной. Поэтому он не мог видеть, как собрание за спиной трех удалившихся женщин загудело не хуже растревоженного улья. Держатели доменов вскакивали с мест, обмениваясь взволнованными замечаниями. Вокруг Берри образовалась отчужденная пустота. Многие подходили к Тарме, желая ободрить его или высказать возмущение.
В числе прочих рядом с ним оказался церковник в сиреневой рясе под плащом цвета стали, которого дядюшка Нис назвал его преосвященством Лаймартом. Склонившись к уху Тарме, он торопливо шепнул:
— Еще ничего не потеряно. Если ваша племянница в самом деле сумеет склонить королеву на свою сторону — требуйте испытания молнией Единого, а в остальном положитесь на меня.
— Почему вы столь уверены, что эта девушка — моя племянница? — еле слышно отозвался Тарме. — Полчаса назад вы публично заявили совсем иное.
— Не будьте идиотом, Веннан, — раздраженно отозвался Лаймарт. — Я же видел, как вас перекосило еще до того, как она представилась. Это действительно Нисада, которая каким-то чудом научилась ходить, и передо мной не имеет смысла отрицать этого.
Читать бесплатно другие книги:
