Ожерелье императрицы Кузьмин Владимир

27

Смит дождался, пока адвокат вновь скроется за газетными листами, и вполголоса сказал:

– Его зовут Огюст Лемье.

– Француз?

– Бельгиец. У него, наверное, есть и другие паспорта, но тот бельгийский паспорт, что видел один мой знакомый, – настоящий. Вот в нем и обозначено это имя.

– Вас что-то связывало?

– Единственное, что нас объединяло, так это то, что мы ни разу не попадались в лапы полиции. Хотя, как мне кажется, в полиции ему бывать приходилось, но в качестве свидетеля.

– Не очень понятно.

– Знаете, какая у него кличка? Умник! Главное, чем он занимался, – ездил в поездах первым классом и высматривал пассажиров побогаче. А там уж находил, как правильно облегчить им кошелек. Одного было достаточно заманить в карточную игру. Другого попросту обворовывали. Сам Умник обычно отвлекал пассажира, если удавалось и было нужно, подпаивал его. А всю работу за него проделывали другие. Шулера, карманники, взломщики. И если кто попадался, то они.

– А сам Умник либо оставался в стороне, либо оказывался в числе свидетелей, – уверенно закончила я.

– Так оно и было. У настоящих преступников, – я отметила, что он сказал не «у нас», а «у преступников», как бы отстраняясь от этого неблаговидного общества, – не принято выдавать друг друга. Но это так говорится. На деле, как запахнет судом, так все готовы выболтать даже то, о чем их не спрашивают. Но его никогда не выдавали.

– Он работал, если так можно сказать, лишь с теми, кто потом стал бы бояться выдать его?

– Все так и было. За это его никто не любил, но все боялись.

– Так отчего связывались с ним?

– Жадность, мисс, простая человеческая жадность. Он, если уж брался за дело, то всегда, если оно выгорит, куш доставался отменный, пускай самая большая доля и отходила самому Умнику. Ну и, по правде сказать, попадались на его делах чрезвычайно редко, умел он все устроить. И если уж кто попадался, а он становился свидетелем, то умело путал полицию, если ему самому ничто не угрожало, конечно.

– Вы сказали, что он искал жертв в поездах…

– Так оно и было обычно. Но порой в поезде или на пароходе не удавалось все обделать. Тогда он начинал следить за жертвой, и если выяснял, что ценности остаются в квартире или в гостинице, а не сданы на хранение в банк или еще чего такое, то нанимал уже не карманников, а специалистов по квартирным кражам, грабителей, медвежатников, вскрывающих сейфы.

– Простите, что перебью. Он сам следил за жертвами?

– Тут обычно одному и не управиться, да и не любил он сам хоть что-то делать, кроме самого главного – организовать все. Всегда можно нанять мелких воришек или какой-то сброд для слежки. Тут главное – правильно все объяснить. Я и сам этим пользовался изредка, нанимал кое-кого для слежки за жертвой, хотя почти всегда предпочитал работать один.

– Он подкупал прислугу? Может, подсылал кого под видом почтальона или другого служащего?

– Не знаю, честно говорю, не знаю. Я и то, что рассказал вам, узнал достаточно случайно, просто разговоры слышал. Сам я его и его предложений избегал, не скажу в точности отчего.

– Так зачем же согласились на этот раз?

– Он нашел ко мне подход, – горько усмехнулся Смит. – И я влез в ловушку! Вы можете мне не верить, я порой и сам себе этому не верил, но я хотел завязать и начать жить по законам, как нормальный человек. Но прочно сел на мель. Я ведь не транжира, пыль в глаза никому пускать не люблю, к спиртному почти не прикасаюсь. У меня вообще довольно скромные и очень уж странные для преступника интересы.

– Какие же, если не желаете их сохранить в секрете?

– Какие тут секреты! Я хоть и держался стороной, но мы же не в пустыне живем, все все друг о друге знают. Так меня за мои привычки прозвали Психом.

– Так что же это за привычки?

– Правильнее сказать, склонности. К книгам и театру. Вы, мисс, не удивляйтесь. Просто мой отец был актером. Довольно известным. В Друри-Лейн или Альберт-холле не выступал, конечно, но иногда о нем даже в газетах писали.

Тут Смит смутился, верно, подумал, что я могу начать расспрашивать его о детстве, и выйдет тогда типичная жалостливая воровская история о том, как сиротке ничего иного, как стать вором, и не оставалось. Хотя в его случае это было бы большей правдой, чем обычно, но гордость ему мешала говорить на эту тему.

– Мы отвлеклись, – сказала я. – Расскажите, что за подход нашел к вам Умник.

– Обычно он обещает очень небольшую долю тем, кто для него таскает каштаны из огня, а тут пришел и сказал, что я могу за одну ночь заработать три тысячи фунтов! И деньги у меня окажутся сразу после дела. Но я бы и на это не клюнул при других обстоятельствах, хоть едва сводил концы с концами. Но он, верно, знал, что я хочу жениться и что ищу работу и не могу ее найти. Ну я и подумал: один последний раз, и у нас с Лиз будут деньги, чтобы открыть где-нибудь табачную лавку или что-то в этом роде и всю жизнь жить обеспеченно. В конце концов, три тысячи фунтов – уже сами по себе огромные деньги.

– Как я понимаю, это сто пятьдесят фунтов годового дохода, если их положить в банк. Приличный доход, дающий возможность жить и содержать семью!

– Э, я не стал бы бездельничать, но и так можно было поступить. Он объяснил суть дела. По дороге из Франции в Англию он выпас одного русского графа, у которого всегда при себе очень дорогое ожерелье. Но украсть его не удалось. И вот ему стало известно, что граф намерен в ближайшие дни его продать. Стоит оно не меньше 10 тысяч, но нам более пяти не выручить. Так вот он и предлагает мне три пятых, притом сразу по окончании дела готов был выменять ожерелье на живые деньги. Я засомневался от такой щедрости, но он сказал что мало того, что сейчас никого другого, способного это проделать нет под рукой, так и дело имеет ряд сложностей, что лишь мне оно под силу. Ожерелье хранится в переносном сейфе, вскрыть его на месте невозможно, так что придется вытаскивать этот тяжеленный ящик целиком, да тихо, при спящем хозяине.

Мы немного поторговались, не в смысле конечной суммы, а в смысле того, как все будет выглядеть при расчете. Ну, вдруг ящик пустой? Тогда только три сотни фунтов, и можешь всем говорить, что я лопух, ответил Умник. А вдруг ожерелье стоит дороже? Ну сходим к «нашему» ювелиру, если не хочешь верить на слово. И так далее.

– Короче, вы согласились?

– Согласился! И все прошло как по маслу. Более того, я счел, что мне несказанно повезло! Я залез в указанное окно, присутствие спящего хозяина меня ни капли не пугало, дело привычное. Стал искать сейф, но он оказался закрепленным на полу. Но я не успел даже расстроиться, потому что увидел в свете ночника на столе какой-то футляр, открыл его – вот оно! Сунул в карман поглубже и был таков.

Смит, долго говоривший шепотом, закашлялся.

– Вы рассматривали ожерелье? – спросила я.

Смит отрицательно покачал головой.

– Да где там? – сказал он, окончательно прокашлявшись. – Что увидишь в свете ночника? А так… ну как Умник описал, так оно и выглядело, как мне показалось. А потом мне было не до того. Я пришел в одну гостиницу в Ист-Энде[28], где мы и должны были встретиться. Умник меня уже поджидал, с ходу спросил: а где же ящик? Я ему говорю: на черта он тебе сдался? Вот оно, ожерелье! Он на него смотрел-смотрел, чуть на зуб не попробовал. И отчего-то, теперь-то я уж знаю отчего, сильно расстроился. А тогда я был жутко рад, что все получилось легко. Спросил про расчет, Умник сказал, что до утра денег у него не будет, так как он такие суммы с собой таскать по трущобам побоялся. Я сказал: приходи утром с деньгами – получишь ожерелье. Ну и отправился спать прямо в той же гостинице. Проспал едва не до обеда, и тут мне шепнули про убийство. Никогда так не паниковал, чуть ум не потерял от страха.

Последнюю фразу Смит произнес слишком громко и испуганно покосился в сторону адвоката.

– В жизни не помышлял, что могу оказаться связан с мокрым делом! – продолжил он уже шепотом. – Бежать – одна мысль! Но как дашь деру без гроша в кармане? Я выковырял один некрупный камешек и побежал к знакомому скупщику, я ему пару-тройку раз кой-какие побрякушки сдавал. Он, похоже, даже пытался мне сигнал подать, что у него неладно, да я в запале ничего не понял. Едва выложил камень на стол, меня и повязали.

– А Огюст Лемье сейчас скрывается где-нибудь далеко-далеко, – задумчиво произнесла я.

– Эх, раз уж начал, скажу еще кое-что. Уж этого никто не знает. То есть здесь, в Лондоне, не знает. Я год назад был во Франции, в Ницце. Долго рассказывать, что да чего да как получилось, но есть у меня приятель-француз. Не уголовник, но и его профессия полицию очень интересует. Получил он огромные деньги и позвал меня к теплому морю кутить! Там я увидел Умника, а приятель сказал, что у того там пара схронов организована, что он в Ницце отсиживается, если запахло жареным. Держит это в тайне, с местными общается редко, дел там никаких старается не иметь. Но только шило в мешке не утаить, и кое-кто про это знает.

– А ваш приятель, чем он все же занимается?

– Да он вам ничем не поможет, в тюрьме он.

– И все же?

– Финансовыми операциями. Ценности же не всегда в виде денег или драгоценностей бываю. Есть еще и бумаги разные, их так и называют ценными.

– Понятно.

– Я после еще кое-что узнал, что подтверждает это, ну что Умник обычно в Ницце прячется. Вот и все, что могу сказать.

Я уточнила некоторые детали, спросила о привычках Умника.

– Привычки? А ведь есть у него привычки! Шоколад любит, чуть не постоянно его грызть готов. И только бельгийский, и никакой другой.

– Хорошо. Последний вопрос. Вам разрешается в тюрьме иметь деньги?

– Да.

– Тогда возьмите эти десять фунтов. Берите, берите. Я ведь в самом деле жульничала, а в честной схватке, как бы ни старалась, проиграла бы вам, значит, выигрыш ваш. А еще я вам обещаю, что если сумею отыскать вашего бельгийского компаньона, то не стану играть с ним честно, буду жульничать везде, где смогу, чтобы заставить его чем-нибудь себя выдать.

– И все равно будьте осторожны. Зря я вам все это рассказал, но уж больно мне расхотелось быть повешенным.

– И правильно расхотелось. Вот еще что. Ваш адвокат, хоть и молод и может порой выглядеть несолидно, но весьма неплох в своем деле. И честен. Во всяком случае, пока его не испортили. Вы уж с ним сотрудничайте. Ведь даже когда удастся доказать, что к смерти графа Никитина вы не имеете никакого отношения, вас же все равно станут судить за кражу.

– За грабеж, – вздохнул Смит.

– Тем более. И стоит заранее подумать, как получить срок поменьше.

– Эх, зря я все же позволил Лиз нанимать адвоката. Хватило бы и того защитника, которого назначают, если нет денег.

– Можно подумать, она бы вас послушала!

– Вот это верно. Она такая! Самостоятельная.

– Она приходила к вам на свидание?

– Ни в коем случае. Мы сумели обменяться записками. Но кто нам с этим помог, я вам не скажу. Уж этот человек действительно ни при чем.

– И не надо говорить, – успокоила я своего собеседника и продолжила в полный голос: – Все, мне пора идти, да и ваш крючкотвор, как вы его зовете, уже показывает на часы. До свидания.

– Спасибо вам, мисс.

– Пока рано говорить спасибо.

Тут я решила не затягивать свидание дальше, решительно встала и направилась к выходу.

– Мисс! Вы шляпку забыли.

Пришлось вернуться.

– Она вам очень идет.

Эх, вот когда этот человек улыбается, он и на преступника совсем не похож. Он вообще мало похож на преступника, хотя наказание заслужил. Но наказание только за свершенное им преступление, но никак не за чужое.

28

Мистер Арчибальд Уиллис вызвал охрану, арестованного увели, да и мы отправились на волю.

– Не ожидал, что вам его удастся разговорить. А уж какими приемами вы для этого воспользуетесь, и вообразить не мог.

– Мерси, мистер Уиллис.

– Можно вас попросить называть меня Арчи?

– Просить можно, – уклончиво ответила я.

– А то я стану обращаться к вам «ваша светлость».

– Это шантаж?

– Да!

– А до этого вы выглядели настоящим джентльменом, Арчи!

Арчи Уиллис улыбнулся довольно-довольно.

– Полагаю, что мой подзащитный взял с вас слово не передавать сказанное им ни полиции, ни крючкотвору-адвокату?

Я приняла самый серьезный вид и очень вежливо ответила изящным кивком.

– Но можно ли вас спросить: вы узнали то, что желали узнать?

Я вновь кивнула.

– Ваш кивок означает, можно спросить, или вы добились своего?

Я кивнула дважды.

– И что, вы со мной не поделитесь ничем-ничем? Даже намеком?

– Ох, Арчи, вы же очень умны и дело свое знаете…

– Польщен, но как вы пришли к такому далеко неочевидному выводу?

– Вы же младший компаньон, а не просто адвокат из конторы. Следовательно, были какие-то заслуги, за которые вы этого удостоились при вашей молодости. Правда, есть вариант, что вы имеете высокого покровителя или тут сыграли свою роль большие деньги, но я этот вариант отметаю.

– Что верно, то верно, – вздохнул адвокат. – В отношении меня любые варианты с большими деньгами и высокими покровителями даже умозрительно не стоит предполагать. Простите, мисс Дарья, я вас перебил. Так как насчет намека? Крохотного, малюсенького!

– И не просите. Тем более что вам намеки не помогут. Ничем.

– Разочарован.

– Представьте, к примеру, что мне стало известно имя соучастника. Будет ли для вас хоть какой-нибудь толк от этого имени?

– Без доказательств?

– Без доказательств!

– Никакого. Слово против слова, и ничего более. К тому же это может создать впечатление, что обвиняемый пытается спасти себя, прибегая к ложным обвинениям.

– Ну вот.

– Но ведь можно собрать доказательства!

– Для этого придется нанимать детективов. Тем более что сообщник наверняка скрылся, и кто знает, куда и как далеко. Расходы возрастут, а ни вы сами, ни ваш анонимный наниматель их не потянете.

– Так-с! – Арчи подозрительно заглянул мне в лицо. – Ладно, про расходы понятно. Сам проговорился, что это дело не сулит денег. А вот про анонимность нанимателя вам откуда известно? Стойте, не отвечайте! Подопечный мой и сам поначалу пребывал в недоумении… вот только не в слишком большом. А значит, либо он вам сказал, либо вы догадались из хода разговора, что практически одно и то же.

Я не стала объяснять, что догадалась об анонимности нанимателя несколько иным путем, так как это не имело ни малейшего значения.

К этому времени мы уже вышли на улицу и остановились, ожидая мистера Фрейзера, который сказал, что будет прогуливаться поблизости, пока мы находимся в здании полицейского дома.

Ворота, ведущие во внутренний двор, открылись, и из них выехала «Черная Мария». Догадаться, что это именно она, не составляло никакого труда: большой черный фургон с единственным оконцем в единственной двери мог быть предназначен только для перевозки преступников. И ни для чего иного.

– Вероятно, нашего Смита повезли в тюрьму, – сказал адвокат. – Кормить ланчем.

Понятно, что если в то крохотное зарешеченное окошечко кто и мог выглянуть, так полицейский, а никак не перевозимый преступник, но мне отчего-то захотелось помахать рукой на прощание в его сторону. Не скажу, что мистер Смит произвел на меня такое сильное и приятное впечатление, чтобы я прониклась к нему большим расположением, хотя некоторую симпатию он вызывал. А еще у меня зародилась надежда, что он способен бросить свое преступное ремесло, а это вызывало толику уважения.

Из-за угла появился мистер Фрейзер в сопровождении Пети. Петя никак не мог знать, что свидание с обвиняемым будет проходить именно здесь, и его присутствие в этом месте меня удивило. Но вопрос прояснился мигом.

– Здравствуйте, – сказал Петя. – Я тут едва ли не в соседнем здании по делу был. Выхожу и вижу мистера Фрейзера. Ну он мне и рассказал, что вы здесь, и не стал возражать против моей компании.

– А что вы тут делали? – спросила я.

– Да уточнял, откуда появилась вторая горничная. Она тоже из бюро по найму прислуги, но из другого, вот за тем углом расположенного. И ее действительно пригласили работать в доме графа. Кто сделал заявку, осталось неясным. Но как я понял, приглашали не просто горничную, а именно эту!

– Если это не секрет, то, может, вы нам разъясните, о чем идет разговор? – попросил Арчи.

– Обязательно разъясним, – сказала я за нас с Петей. – Тем более что вам это может пригодиться в защите, если вы сумеете с этим разобраться.

– Мисс Даша, джентльмены! Постойте! – взмолился мистер Фрейзер. – Расскажите сначала, как прошло ваше свидание с арестованным, а то я умру от любопытства.

– Так тебе и надо! – безжалостно ответил ему адвокат. – Слушайте, у нас возникло столько тем для беседы, что не стоит этими разговорами заниматься на улице да еще у подъезда полицейского участка. Тут недалеко есть прелестная кондитерская, где подают лучший в Лондоне шоколад и прочие вкусные деликатесы. Я лично ужасный сладкоежка, да и Джон в этом вопросе небезгрешен. А вы?

– Я тоже грешна! Обожаю сладкое.

– А я человек компанейский, – напуская на себя солидный вид, сказал Петя. – Но и сладкое, если честно, тоже люблю.

За шоколадом мистер Уиллис, спросив моего разрешения, очень живо изобразил все, что он видел. Особенно его восхитило мое предложение подраться со всеми сразу, то есть с ним, с его подзащитным и двумя караульными констеблями. В его изложении все прозвучало как весьма удачная и уместная шутка. Но мистер Фрейзер, просмеявшись – Арчи умел рассказывать и показывать очень смешно, – сказал:

– Арчи, это не было шуткой. Вы четверо не устояли бы против этой юной леди и минуты. Даю вам слово! Но не рекомендую проверять на деле. Слишком часто это заканчивается переломами пальцев! Я видел лично и знаю, что говорю.

– Мистер Фрейзер, – обратилась я к журналисту укоризненно, – я же не специально с этими пальцами! Не хотела я никого травмировать!

Арчи поперхнулся кусочком пирожного, а Петя глянул на него с такой гордостью, словно это я была его ученицей, а не он моим учеником.

– Ладно, проверки просить не стану, – сказал адвокат. – Мои пальцы мне дороги в целом виде. Но… возможно, вы, мисс Дарья, не знаете, что я неплохо боксирую. Джон может это подтвердить.

– Арчи, я подтверждаю, но уверяю тебя, что это ничегошеньки не значит. Ты только подумаешь, нанести тебе хук правой или провести апперкот, как уже окажешься либо грохнувшимся на пол, либо в другом самом беспомощном и неприличном для джентльмена положении. И возможно, со сломанным пальцем!

– Все! Умолкаю. Тогда расскажите мне, что там такого произошло со служанкой.

– Там не только со служанкой, там еще и с экономкой много непонятного и странного! – сказал Петя. – Хорошо хоть с кухаркой все правильно.

Петя коротко и внятно, как он это умеет, если не смущается по какому-нибудь пустяковому поводу или вовсе без повода, рассказал о своем расследовании, связанном с наемной прислугой в доме графа Никитина.

– Ну и что ты думаешь, Арчи? – спросил его журналист.

– Очень, ну просто очень и очень похоже, что кто-то из этих двух женщин, а то и обе сразу, имеют отношение к краже ожерелья. А возможно, и к убийству. – Мистер Уиллис ненадолго умолк, видимо, размышляя, и уверенно продолжил: – Нет, подозревать этих женщин в самом убийстве слишком преждевременно, хотя и этого нельзя исключить. Мало ли что там могло быть? Месть, ревность… Нужно попытаться разобраться. Полагаю, что мне это по силам. Особенно если мистер Питер позволит записать всю собранную им информацию.

29

По дороге домой я рассказала Пете все, что узнала, ведь он не был ни полицейским, ни адвокатом, так что на него мое обещание Смиту не распространялось.

– Мало нам было испанца, теперь еще и бельгиец! – подвел неутешительный итог Петя. – Ну, со вторым хоть что-то можно предполагать, а при чем здесь первый? Неясно. А еще прислуга, ящик этот непонятный, ожерелье фальшивое. У меня такое ощущение, что все не только не проясняется, но еще больше запутывается. Даша, вы о чем задумались?

– О том, как попасть в Ниццу.

Петя немного удивился, но тут же понял, о чем я:

– Да, конечно. И с сейфом происшествия в Ницце случились, и бельгиец этот… Только как туда попадешь!

Тут он очень сильно загрустил.

– Петя, до Ниццы ехать всего ничего. Это не к нам в Сибирь! Можно сесть на поезд, пароходом пересечь Ла-Манш, там снова поездом…

– Я же не об этом!

– Знаю. Вы с папенькой собирались в Баден-Баден? Так? Маменька моя больше всего желает поскорее вернуться в Россию. Но тем не менее мы предполагали на пару недель задержаться в Париже.

– Ну вот, видите.

– Осталось лишь придумать, как нам заменить желание посетить Париж и Баден-Баден на совместное желание побывать в Ницце. Думайте, Петя. Вы же очень умный!

Петя улыбнулся самой счастливой улыбкой.

– Когда вы так говорите, – сказал он, – я и сам начинаю чувствовать себя умным.

– Так предложите что-нибудь.

– Ну с папенькой просто. Вы можете сказать, что не желаете слишком скоро со мной, ну и с ним тоже расставаться. По мне это и так видно, надеюсь, что и вы того же хотите?

– Хочу, и по мне это тоже заметно.

– Тогда стоит лишь попросить вашу маменьку попросить моего папеньку составить вам компанию, и мы с ним поедем за вами куда угодно. Он хоть и не влюблен в Ирину Афанасьевну, но настолько ею восхищается, что исполнит любой каприз.

– Наверное, так и есть.

– Значит, Баден-Баден уже отменяется. Осталось придумать, как поменять Париж на Ниццу.

Но ничего умного в голову не приходило, а попроси мы впрямую, возникли бы всякие подозрения и множество расспросов, а мы не смогли бы на эти расспросы ответить вразумительно.

Повод нашелся сам собой, и совершенно пустячный, но вполне подходящий. Я натолкнулась в газете на статью, расхваливающую медицинскую пользу морских купаний. Чуть подумала и тут же пошла к маменьке.

– Мама, прослушай, что тут пишут.

И прочла ей выдержки из статьи.

– Я и сама люблю купаться, – согласилась маменька. – Но к чему ты затеяла этот разговор?

– Я прочитала газету и вспомнила, что доктор Петровский рекомендовал мне морские купания, – сказала я чистую правду.

– Так! Ты была больна? Чем?

– Да успокойся, Ира! – сказал дедушка. – Это не Даша, это я болел. Простудой. Это ко мне приходил доктор Петровский.

– А отчего он давал врачебные советы Дашеньке? – продолжила свой допрос с пристрастием маменька.

– Моя любимая внучка в тот раз всю ночь напролет читала! – со вздохом принялся объяснять ситуацию с врачебными советами дедушка. – А я был болен и не пресек это безобразие. Так что вполне понятно, что с утра она была бледна после почти бессонной ночи. Ты же помнишь доктора Петровского? Он увидел эту бледность, счел ее признаком хронического утомления и начал давать рекомендации. И про купания говорил, это точно.