Увидеть Хозяина Мошков Кирилл
– И вы прошли подвал невредимыми? Никого не потеряли?
– Нас прикрывал… – Ланселот кивнул на меня, – Майк. Анги нас не очень-то видели с того момента, как в первый раз начали пальбу. Мы прошли довольно легко, и даже шар у них захватили.
Фродо перевел глаза на шар, который я все еще держал в руках.
– Можно посмотреть?
Я отдал ему в руки хрустальную луковку, переливавшуюся оранжевыми и розовыми отблесками. Таук долго смотрел на шар, перекатывая в длинных сильных пальцах, потом бережно вернул мне со словами:
– Это сильное оружие. У Хозяина много древних артефактов большой силы, но тебе повезло взять именно тот, который будет нам очень полезен и при этом не сможет принести нам никакого вреда.
Фродо помолчал, глядя на огонек над дверью. Мы медленно, но неотвратимо приближались к вершине Цитадели.
– Где же нам искать Хозяина? – спросил Святослав. – И что мы будем делать там, куда поднимаемся?
– Сейчас узнаем, – спокойно ответил Фродо. – Мы поднимаемся на Вещую башню. Там у Хозяина стоит Оракул. Я был здесь уже восемь раз. Те, кто пришел на экскурсию, могут подняться на Вещую башню над Тронным залом и задать вопрос Оракулу. Мы и зададим.
Видя наше недоумение, Фродо пояснил:
– Оракул – это подарок Хозяина местному населению. Один из подарков. Он не хочет, чтобы ему мешали, поэтому отдаривается. Его патрули сдерживают местную преступность, его энергетические каналы очищают атмосферу, а его Оракул отвечает на вопросы. Это своего рода терминал информационной системы Хозяина. Обычно все спрашивают: когда я умру? Как мне разбогатеть? Где дядя Джо зарыл ключ от сейфа? А я еще подростком обнаружил, что Оракул вообще-то отвечает на любой вопрос, надо только спросить правильно – и понять ответ. К сожалению, прийти на экскурсию можно только раз в год, но восьми раз мне хватило, чтобы кое-что понять об Оракуле.
– Так ты уже восемь лет занимаешься Хозяином, – сказал я.
– Десять. Просто до тринадцати лет в Замок не пускают. Один раз в год, от тринадцати до шестидесяти пяти лет, и только те, кто живет здесь не менее года – такие правила. Перед другими центральный вход либо не раскроется, если он закрыт, либо закроется, если открыт. И еще: об экскурсиях нельзя упоминать публично, нельзя писать в прессе или в книгах. Только рассказывать устно и не больше чем одному человеку за один раз. Такие правила.
– Значит, ты только что уже нарушил по крайней мере одно правило – последнее, – проговорил Ланселот.
Фродо кивнул.
– Я нарушаю много правил. Просто я знаю, как их нарушать. Например, внутри Замка об экскурсиях говорить можно, ведь предполагается, что сюда могут пройти только те, кто соблюдает правила. Ну кто мог предположить, что пятеро вооруженных людей смогут живыми пройти через мельницу и подвал? Это попросту невозможно. А значит, раз вы здесь, на вас уже распространяются обычные правила. Ну, до тех пор, пока охрана подвала не выяснит, сколько вас было и куда вы ушли.
– А они могут выяснить? – вздрогнул я. – Я старался делать так, чтобы они не видели нас.
Фродо быстро глянул мне в глаза и еле заметно улыбнулся.
– Они, конечно, выяснят. Но с такой мощностью, как у тебя… У них просто слишком много времени уйдет.
– Сколько? – спросил Дик.
– Год, два, а скорее – три, – ответил Фродо. – Это если им повезет.
Лифт начал тормозить.
– Ты говоришь, что патрули Хозяина сдерживают здешнюю преступность. Но вот мы эту самую преступность видели у Поворота, – деликатно сказал Лестер, как бы извиняясь, что должен оспаривать утверждения столь крупного специалиста. – На нас там наехала одна местная банда.
– Черный Абдулла или сам Чато? – уточнил Фродо.
– Черный Абдулла. Так вот мы поняли, что у них с патрулями, как бы это сказать, мирное сосуществование. Договор у них с ними. Как же они их сдерживают?
Фродо вежливо усмехнулся – почти не двигая губами.
– Скажи мне, Ричард, ты ведь из Космопорта? Ну, тогда ты сможешь мне объяснить, почему у нас, у Империи, уже семьсот лет мир с Конфедерацией?
– Что значит почему? Потому что Пакт о Принципах…
– Правильно. А в школе ты гражданскую оборону изучал?
– А как же.
– Кто у нас потенциальный противник?
– Ну, Конфедерация, а как это связано?
– Фродо хочет сказать, что в вашем мире декларировать можно что угодно, а выполнять это не обязательно, – пришел я на помощь Дику. – Как и в том мире, откуда пришел я.
– Почти. – Фродо прошелся вдоль стены лифта, как учитель перед классной доской. – Можно напоказ выполнять то, что декларируешь, но при этом негласно делать много того, что противоречит декларациям – просто, пока статус-кво не нарушается и всех это устраивает, все делают вид, что всё идет по плану. Так и здесь. Патрули Хозяина не любят дневное время, потому что некрофизиология ангов крайне чувствительна к солнечному свету. Поэтому у них есть негласный договор с бригадами Чато: Чато не особенно наглеет, а за это патрули позволяют его бандитам делать кое-какие свои делишки. Но – только днем. Если кто из них попадется патрулям ночью – договор не действует.
Като тихонько засмеялся. Фродо взглянул на него вопросительно.
– Все миры, оказывается, одинаковы, – объяснил юный самурай. – Когда у нас ловят разбойников, их казнят, объясняя, что они покушались на божественную власть и на священные установления страны. Но все при этом знают, что чиновники сёгуна могут поймать их только случайно, потому что там, в деревнях, власти чаще всего и нет никакой. Чиновники только приезжают собрать у крестьян налоги, а потом уезжают, и никакой защиты от разбойников не остается. Но уж если попался разбойник – держись! Нарушил божественное право…
Фродо кивнул.
– Ты прав, Като-кун.
Лифт остановился.
– Опустите оружие, – тихо сказал наш новый друг. – Здесь оно нам не понадобится. Здесь днем не бывает ангов.
И двери лифта распахнулись в яркое солнечное сияние, над которым тихо посвистывал приятный, свежий ветер. Мы были на вершине Цитадели. Перед нами простиралась колоссальная равнина, а вдалеке красноватой стеной с темной каймой лесов поверху вставал тот самый обрыв, с которого мы спустились вчера утром.
Вслед за этим я рассмотрел, что вершина башни представляет собой прямоугольную площадку, вымощенную крупными квадратными каменными плитами и огражденную невысоким, по пояс мне, каменным парапетом, поверху выложенным выпуклыми керамическими плитками, на которые так приятно было опираться – они почему-то совсем не нагревались под ярким солнцем. Мы обошли площадку по периметру, разглядывая все вокруг. В одном ее конце возвышалась башенка лифта, из которой мы вышли. Я вслух удивился тому, что башенка не выше, чем кабина лифта: где же машинное отделение? Выяснилось, что не трос тянет лифт вверх-вниз: его толкает какое-то поле.
В противоположном лифту конце площадки стояло нечто, что живо напомнило мне автомат с газировкой – вроде того, что стоял у нас на факультете (остро газированная, но пахнущая хлоркой прозрачная вода за одну копейку и оглушительно-сладкая, пронзительно желтая, с неизвестным, но и неизменным сиропом – за три).
Касаясь прохладных выпуклых керамических плиток рукой, я подошел к этому «автомату». Собственно, на источник газировки он не был похож ничем, кроме цвета и формы. Его передняя стенка была абсолютно однородной, без надписей, отверстий, щелей или дверец – только на уровне моего живота на гладкой серой поверхности выделялся черный, слегка шероховатый круг, размером примерно с мою ладонь.
Оглядывая огромную, теряющуюся в туманной дымке равнину, простирающиеся во всех направлениях вокруг нас могучие стены, каменные дворики и тускло-зеленые крыши Цитадели, мы постепенно собрались у Оракула.
Фродо встал перед ним. Я видел, что он волнуется. Позднее, во время одного из долгих перелетов, он рассказал мне, почему так волновался. Изучение Хозяина – а значит, противостояние ему, потому что Хозяину можно было либо подчиняться, либо противостоять – заняло у него десять лет, почти ровно половину его жизни на тот момент. Каждый день – кроме суточных дежурств в госпитале в последние четыре года – значительную часть своего свободного времени он посвящал вдумчивой, кропотливой, настойчивой работе, проводя долгие часы у мощного стационарного компьютера в своей крохотной комнатке на втором этаже старинного дома в городке Лиана. И всего восемь раз за эти долгие десять лет ему удавалось предстать перед Оракулом и получить ответы на те вопросы, на которые не могла ответить галактическая Сеть. Причем один из этих восьми раз – второй – Фродо потратил практически впустую, потому что полученный им ответ и так был ему уже известен. И вот настал девятый раз – и, как думал Фродо, последний. Он должен был задать едва ли не главный вопрос своей жизни.
Фродо положил ладонь – пальцами вниз, так было удобнее, потому что круг был расположен довольно низко – на черную шероховатую поверхность.
Мы молча стояли вокруг него. Помню, я думал о сущей ерунде: когда идет дождь – ведь здесь наверняка идет дождь – и кто-то приходит на экскурсию задать вопрос Оракулу, не противно ли класть вот так руку на мокрый круг? Я еще не знал, что над Цитаделью дождь не идет никогда.
Прошло несколько секунд, прежде чем Оракул тихим, но значительным и веским голосом торжественно сказал:
– Выскажите пожелание, в какой форме выдать ответ.
– В виде бумажной распечатки, – напряженным голосом сказал Фродо.
– Задайте ваш вопрос.
Фродо облизал губы и набрал воздуху в легкие.
– Где Хозяин?
Внутри Оракула что-то лязгнуло, и сбоку в подставленную левую руку Фродо выпала небольшая бумажка, размером не более кассового чека.
Фродо отступил и сказал мне шепотом:
– Теперь ты. Спроси, как найти его.
Я шагнул вперед и положил руку на шероховатый черный круг, оказавшийся леденяще холодным на ощупь.
Прошло несколько секунд, и круг словно растаял под моими пальцами. Это было довольно странное и неожиданное ощущение, но я не решился отнять руку от круга.
– Выскажите пожелание, в какой форме выдать ответ, – благожелательно сказал мне Оракул.
– В виде бумажной распечатки, – пробормотал я.
– Задайте ваш вопрос.
– Как найти Хозяина? – пробормотал я, чувствуя себя донельзя не на своем месте.
Оракул снова лязгнул, и Фродо принял у него второй «чек».
Так каждый из нас задал по вопросу. Вопросы подсказывал Фродо. Все они были сформулированы исключительно просто. Где Хозяин? Как его найти? Чем сейчас занят Хозяин? Куда он направится в ближайшие два месяца? Чего сейчас желает Хозяин? Чего больше всего опасается Хозяин?
Когда последний вопрос был задан и последний клочок бумаги лег в ладонь Фродо, Оракул замолк, и черный круг на его передней стенке перестал быть ледяным.
Мы отошли к парапету и, по приглашению Фродо, сели в кружок на каменных плитах. Для экскурсантов, оказывается, давалось полчаса свободного времени – после того, как все вопросы Оракулу будут заданы, можно было постоять на площадке, оглядывая окрестности.
Фродо прочитал нам вслух каждый из полученных от Оракула «чеков». Н-да, главное, как он и сказал в лифте, было понять полученные ответы правильно.
Где Хозяин? – «В одном из главных центров развития человечеств приводит в исполнение свой смелый план, который призван дать счастье всей Галактике».
Как его найти? – «Для срочной связи с Хозяином для его друзей уже свыше пятисот лет на многих мирах, в том числе и на Новой Голубой Земле, существует сеть Пунктов Обращения. Войдите в такой Пункт и обратитесь к Хозяину, письменно, устно или мысленно. Он обязательно услышит и примет сказанное к сведению».
Чем сейчас занят Хозяин? «Приводит в исполнение вторую стадию своего смелого плана, который призван дать счастье всей Галактике: в настоящий момент Хозяин беседует с одним из тех, кто принимает важные решения в Империи Галактика».
Куда он направится в ближайшие два месяца? «Хозяин планирует посетить две планетных системы, где началось развитие Первых Человечеств, и не оставлять своими заботами Звездный Дом и Цитадель».
Чего сейчас желает Хозяин? «Счастья всей Галактике и удаления гордыни, в которую ввергнуты не заслуживающие».
Чего больше всего опасается Хозяин? «Что силы его окажутся недостаточными для того, чтобы наконец-то дать счастье всей Галактике. Молитесь за него».
– Что все это значит? – спросил Дик.
Фродо молча смотрел на «чеки», быстро перекладывая квадратные кусочки бумаги из одной руки в другую. На секунду он останавливался, пристально вглядываясь в текст, потом снова тасовал бумажки, как будто пытаясь сложить из них наиболее верную последовательность, которая все бы объяснила. Впрочем, я быстро понял, что он – в отличие от нас – не нуждается в расшифровке этих загадочных фраз. Фродо понимал их. Он просто принимал решение. Его тонкие губы постепенно сжались в ниточку, и в целеустремленном, собранном выражении его лица появилась новая решимость.
– В лифт, – сказал он наконец и быстро встал. – Я думаю, пришла пора испытать кое-какие качества этого лифта, о которых я знаю только понаслышке.
Мы переглянулись и поднялись.
– Идем, идем, – нетерпеливо сказал Фродо, нажимая кнопку вызова лифта. – Не будем терять время. Он в Космопорте и встречается с кем-то из имперского правительства. Он собирается в Солнечную систему и систему Толиман. И он затеял что-то действительно страшное. Он хочет изменить всю жизнь Галактики, а цель у него всегда одна – прекратить галактическую экспансию людей, радикально уменьшить их количество и взять оставшихся под свою руку. Это у него и называется – дать счастье и удалить гордыню.
Мы стояли, глядя на Фродо.
– Верьте мне, – сказал он мягко, поняв наше остолбенение. – Я знаю. Я все объясню вам. Идемте. Вы со мной?
Никто из нас не сказал ни слова, когда двери лифта открылись, и мы гуськом вошли в знакомую кабину вслед за Фродо.
Он усадил нас на сиденья и пристегнул каждому из нас ремни, а потом и сам уселся, пристегнув ремень, у самой панели управления.
– Приготовьтесь, – сказал он наконец, волнуясь. – Сейчас лифт покинет Цитадель и отправится в космос. Ну, то есть, должен отправиться. Об этом достоверных сведений нет, одни легенды.
– В космос на лифте? – сказал было Дик, а я вспомнил какую-то детскую книжку про планету Не Там и засмеялся: там тоже летали меж звезд на заблудившемся лифте. Но, глянув на Ланселота, я осекся. Наш ниндзя на полном серьёзе подтягивал привязные ремни. Скосив глаза на меня, он негромко сказал:
– Подтяни ремень, подтяни. Должна быть перегрузка.
Не знаю, слышал ли что-то наш Робин Гуд о тех свойствах лифта, которыми сейчас собирался воспользоваться Таук, или просто поверил Фродо окончательно и бесповоротно – серьезности тона Ланселота мне вполне хватило, и я тут же истово затянул на себе ремень так, что едва мог дышать.
Фродо поднял руку и быстро забарабанил ей по верхней кнопке панели управления – той самой, прикосновение к которой принесло нас на вершину Цитадели.
Выглядело это довольно странно. Он просто отбивал на этой кнопке какой-то быстрый сложный ритм. Автоматически я начал считать размер – ну, я же гремел в самодеятельности еще у нас на факультете, а в вычислительном центре в Белграде сразу же вошел в тамошнюю рок-группу «20 000 миља под морем», где Владко был клавишником. Так что уж ритм-то просчитать я мог легко. Впрочем, этот ритм был довольно сложен. Та-ти-ти та-та-ти, ти-та-ти-ти-ти, ти-ти-ти-та-ти, ти-та-ти-та-ти – и опять вся длинная фраза заново, и так пять, семь, десять раз по кругу.
Эй! – вдруг сказал я сам себе. Военный! Ты же служил в радиоразведке. Ну-ка, что он передает?
Тире-точка-точка, тире-тире-точка – «начало передачи»;
Точка-тире-точка-точка-точка – «ждите»;
Точка-точка-точка-тире-точка – «понял»;
Точка-тире-точка-тире-точка – «конец передачи»!
В этот момент на управляющей панели лифта загорелся новый транспарант, которого там раньше не было – я опять не мог его прочитать, так как он был не на линке, но Фродо перестал работать по верхней кнопке азбукой Морзе и вслух сказал:
– К месту нахождения Хозяина, со всей возможной скоростью, но соблюдая безопасность находящихся в лифте!
Под горящим транспарантом вспыхнул еще один, и Фродо, удовлетворенно кивнув, простучал по верхней кнопке: ти-та, ти-та, ти-та, ти-та, ти-та, ти-та – шесть А – «начинаю!»
И лифт дрогнул под нашими ногами.
Все произошло так стремительно, что я не успел осознать происходящего. Фродо был не из тех, кто ждет, пока кто-то начнет действовать – он всегда начинал действовать сам, не дожидаясь, пока его идеи дойдут до каждого из нас. Святослав как-то с одобрением сказал о Фродо: «истинный вождь». Но Фродо был не из тех, кто навязывает свою волю или подчиняет окружающих. Он просто считал – искренне и не без оснований – что, раз он убежден в истинности своих идей, нам (мы ведь на одной с ним стороне!) нетрудно убедиться в том же и последовать за ним. Конечно, он знал, что не всем нам одинаково легко следовать за его доводами и рассуждениями. Но он знал также, что нам надлежит действовать быстро, и нашей небольшой эскадре приходилось опровергать вековой закон. Ее скорость должна была равняться скорости самого быстрого корабля.
Ну как я мог поверить, что на лифте можно лететь в космос? Я и не поверил, я просто послушался Фродо – ну да, поверил, поверил его невероятной убежденности.
Я не умел определять ускорение, или перегрузку, или что там измеряется единицами g, каждая из которых означает такую силу гравитации, как на Земле. Я только знал, что этих самых g в лифте стало многовато для меня одного. Я обвис на сиденье, насколько это позволяли ремни – по счастью, позволяли они немного, потому что я только что их очень сильно затянул.
Не знаю, что там было с остальными – я не мог повернуть голову, поэтому мог видеть только Фродо, который сидел прямо передо мной. Я попробовал заговорить с ним. Как передать это сиплый писк, который вырвался у меня изо рта?
– Фродо… Ты знаешь морзянку?
Надо сказать, голос Фродо (его очки сползли на кончик носа, он удерживал их на себе каким-то неимоверным усилием – я видел, как у него дрожали мышцы шеи: он старался не дать голове опуститься) тоже не отличался особой естественностью. Он прохрипел в ответ:
– Что-что я знаю?
– То, что ты выстукивал. Это азбука Морзе.
– Это был пароль. Мне понадобилось четыре года поисков, чтобы получить его. Я учил его, как мелодию. Он что-то значит?
– «Начало передачи, ждите, понял, конец передачи». Потом там что-то зажглось, и ты передал: «Начинаю».
– Надо же. Никогда бы не подумал. Это какой-то буквенный код?
– Самый первый. Телеграфный. Передача электрических сигналов по проволоке. Конец девятнадцатого века, кажется. Он еще существовал в мое время, использовался для радиосвязи.
– Это когда?
– Конец двадцатого.
– Его тогда все знали?
– Нет. Мне пришлось его изучить против своего желания. Потом расскажу.
Говорить было очень тяжело, и я замолчал, беспомощно глядя в пол: когда же это кончится?
Подъем на орбиту занял минут десять. Это были совсем непростые минуты, и глаза у меня – да и у всех нас, кроме Ланселота – долго еще оставались красными. Правда, они не светились; только это и отличало нас от ангов, говорил в шутку Дик, когда смотрелся в зеркало в отеле «Шелк и бархат» в Космопорте. Впрочем, это было позже. Пока что мы все еще поднимались на орбиту Новой Голубой Земли в лифте, выскочившем из своей шахты на вершине Черной Цитадели.
3. Звездный Дом и его обитатели
В нашем лифте не было никаких окон или иллюминаторов, так что в тот, самый первый раз я не видел, как снаружи выглядит Космопорт. Оно того всегда стоит – это невероятное и прекрасное зрелище. Но я не видел. Поэтому первое впечатление от Космопорта у меня оказалось довольно странным.
Да и то сказать, мы вышли совсем не в те места, куда обычно попадает прилетающий в Космопорт турист, жаждущий знакомства с чудесами несравненного Звездного дома. Туристы обычно оказываются сначала в удобных и красивых зонах прибытия одного из девяти Залов Ожидания или, того паче, единственного и неповторимого Главного Зала Ожидания, купол которого в глубинах Космопорта вздымается на высоту нескольких километров и тянется на несколько десятков километров в длину. А наш крохотный – по меркам космического корабля – лифт пристыковался в районе Общественных причалов – там, где после долгих переговоров с Фродо позволила его пристыковать всемогущая Стартово-Причальная служба: Тауку удалось уговорить их, что мы не неопознанный объект, а малый корабль гражданской самосборной конструкции. Потом он объяснил мне, что только такие корабли могут не иметь галактической регистрации и приписки – а наш лифт ни того, ни другого не имел. Правда, Фродо пришлось соврать диспетчерской, что мы тащились от Новой Голубой две недели – ну разве малый корабль гражданской самосборной конструкции мог бы, как мы, совершить переход через гиперпространство? Конечно, не мог бы – малый корабль гражданской самосборной конструкции, строго говоря, от Новой Голубой до Космопорта вообще мог бы дойти только в силу огромного везения пилота и экипажа. А мы, тем временем, долетели всего за час. И ни Святослав, ни Като, ни я не заметили никакого гиперскачка, хотя Фродо, Дик и Ланселот сказали, что гиперскачка нельзя не заметить. В общем, наш лифт был хорошей посудиной. Жаль только, что передвигаться на нем можно было только от Цитадели до местонахождения Хозяина: никакому произвольному управлению он не поддавался.
В общем, мы вышли в зону прилета Общественных причалов через безнадежно далекий от каких бы то ни было туристических маршрутов стыковочный узел номер 23-190, который Фродо запер, набрав на управляющей консоли какой-то длинный пароль, каковой тут же сказал шепотом по секрету каждому из нас – на всякий случай. На обшарпанной консоли горел только один из подсвечивающих элементов, другой тускло помигивал, не давая никакого света. На когда-то гладкой, а ныне крепко исцарапанной поверхности консоли фломастером или чем-то в этом роде было написано злосчастное слово из трех букв, при виде которого мы со Святославом снова хмыкнули.
Вообще надо сказать, что и на самом стыковочном узле номер 23-190, и вокруг него, и на мрачноватых желто-зеленых стенах невеселого, но широкого коридора, по которому мы вслед за Фродо куда-то двинулись, было написано много, много слов, и не только на линке, и из самого разного количества букв, и даже не только из букв – увидев одну из японских или китайских надписей, сдержанный обычно Като вдруг фыркнул и неприлично захихикал, прикрывая рот рукой, и ни под каким видом не согласился объяснить, что там такого было написано. Видно было, что матовые панели стен время от времени моют или каким-то иным способом очищают от надписей, но шаловливые ручонки неведомых каллиграфов вновь и вновь расписывают стены малопонятными надписями, которые мне напомнили виденные в кино граффити американской подземки.
Мы прошли мимо еще одного стыковочного узла, который мигал транспарантом «свободен»; потом коридор слегка повернул, и мы увидели длиннющую перспективу таких же узлов, там ходили люди, некоторые подозрительно и боязливо оглядывались на нас, а при взгляде на некоторых других я сразу понял, что граффити – не самое неприятное, что есть в этом малоприветливом тоннеле, который все больше и больше напоминал мне подземный переход под железнодорожными путями на каком-нибудь большом вокзале у меня на родине.
– Погранслужба и таможня будут при выходе из Общественных причалов, – вполголоса сказал Дик Лестер, обращаясь к Фродо. – Как ты собираешься пройти?
– Сесть на внешнюю местную линию, – ответил Фродо. – Внешнее метро еще ходит?
– А как же, – кивнул Дик. – Оно до двадцать седьмого года будет работать, на Юге по крайней мере. Докуда хочешь доехать – до Залов Ожидания?
– Нет, зачем же. Доедем до Транзита, сядем на метро, сойдем в районе Пристани Пилигримов за полицейскими постами и вызовем туда бус до другого Транзита. А потом можно и в Залы Ожидания.
Дик присвистнул.
– Ну ты и голова. Я бы в жизнь не догадался. Ты часто бывал в Космопорте?
– Я первый раз в Космопорте, – спокойно ответил Фродо.
– А как же ты?..
– Читаю много, – скромно проговорил Фродо. – Оп-па… ребята, давайте-ка – Дик с пушкой и вы двое с мечами – вперед… а то что-то на нас тут косо смотрят.
У одного из стыковочных узлов – кажется, уже двадцатого с тех пор, как мы заперли свой – стояла весьма мрачного вида компания, сплошь мужского пола, вид и взгляды которой живо напомнили мне тех, в «Харчевне Дохлого Гоблина», с оружием. Правда, у этих не было оружия, по крайней мере – на виду.
– Отставить мечи, – пробурчал я и уставился на загораживающих нам проход парней.
«Вам страшно», думал я. «Очень неприятно. Мы непонятные, скользкие и очень страшные, и вы не можете рассмотреть наши лица. Вам очень страшно».
Парни живо разошлись, выстраиваясь вдоль стенки и тщательно отворачиваясь от нас. Мы быстро прошли мимо них, и тут же Фродо потянул нас куда-то в сторону, и мы свернули в поперечный тоннель, чуть более широкий и чуть лучше освещенный, под указатель «Внешнее метро: билетные кассы и поезда в направлениях Юго-Запад, Северо-Восток и Юг».
Едва мы завернули за угол, Фродо обернулся ко мне, заметно улыбаясь.
– Вот это да, – сказал он, качая головой. – Никогда не думал, что это так действует!
– Мы же прошли через подвал Цитадели, – пожал плечами Ланселот.
– Ну да. – Фродо опять был непроницаем, но продолжал смотреть на меня, покачивая головой. – Я понимаю. Я просто сам такого никогда не видел. Что ты им внушил?
Мне было неловко.
– Ничего особенного. Просто страх. Они тут же про нас забудут и никогда не вспомнят.
Фродо некоторое время посматривал на меня искоса, шагая рядом.
– Спасибо, Майк, – сказал он наконец.
Я не знал, что ему ответить. Многого в психологии этих людей я еще не понимал. Впрочем, слева и справа от нас уже были эскалаторы станции этого таинственного «внешнего метро», так что задумываться над правильными вариантами ответа на странные слова Фродо мне было некогда.
Отель «Шелк и бархат» был, наверное, самым заштатным из тех, что можно было отыскать в районе Залов Ожидания. Впрочем, мне он показался дворцом. Я бывал в Белграде в «Метрополе», когда там с делегацией «Моспроекта» останавливался отец моей московской знакомой, но тот белградский четырехзвездочный дворец не годился «Шелку и бархату» даже и в подметки. Вы знаете, что такое интерьерник? А виртотеатр – вместо телевизора? А выход в галактическую Сеть – Галанет – прямо с виртотеатра? А что такое массажный душ? То-то же. А какие постели… как это описать, когда она сама под тебя подстраивается? А, простите, унитаз, который сам… э-э… н-да… ну, в общем, сказка, а не унитаз.
И все это при том, что «Шелк и бархат» на своих буклетах ставил всего-навсего две звезды, и одноместных номеров у них не было, так что мы заняли три двухместных, рядом, на одном этаже, причем на видной от постели полочке у двери нашего с Лестером номера я положил наш шар-индикатор, так что никакой враг не мог бы подобраться к нашей двери незамеченным.
Впрочем, я забежал вперед. Началось все с того, что, выйдя из метро в районе Пятого Малого Зала Ожидания, мы признались друг другу, что ужасно голодны. Еще бы! Последнее, что мы ели, были те хлебцы и мясо, что мы купили у «Дохлого гоблина». Дик стал рыться в своем кошельке, к которому он и так все время обращался за всех нас – имперские деньги были только у него, у Фродо была какая-то деньги-карта, которую для использования в Космопорте надо было авторизовать в банке, а сделать это можно было, только поселившись в гостинице – короче, как-то зарегистрировав свое пребывание; у Ланселота была какая-то мелочь в имперских банкнотах – буквально марок пять – и небольшая пачка денег с его планеты. Ланселот затолкал их в обменный автомат, который мы обнаружили в укромном уголке у станции метро, и получил за них еще девять с половиной имперских марок монетами по пятьдесят пенсов, пробормотав, что курс грабительский и что у него дома это было бы все двенадцать или даже тринадцать марок. У Като не было вообще никаких денег, равно как и у Святослава, что их обоих довольно сильно смущало – они только сейчас поняли, что в этом мире без денег никуда не сунешься. А у меня, как я уже сказал, была югославская инфляционная мелочь – несколько тысяч динаров, да и те двухтысячелетней давности. На всякий случай я тоже сунул их в обменный автомат. Автомат подумал и выдал мне за них одну монету в двадцать пенсов.
– Да не беда, – преувеличенно жизнерадостно сказал Лестер. – Сейчас я со счета сниму, и пойдем есть. Наличных-то у меня с гулькин нос осталось…
– Погоди-ка. – Я вытащил из кармана куртки монету, завалившуюся туда, как видно, много месяцев назад. Это был латунный советский пятак, пять копеек, большая, весом в пять граммов, монета с изображением на одной стороне – композиции из аграрно-оккультных символов, составлявших герб моей родины, а на противоположной стороне – большой арабской цифры 5, нескольких кириллических букв, венка из древесных листьев и маленьких цифр «1961». – Раз даже за динары он мне что-то дал, может, даст и за это? Тут одной латуни сколько пошло…
Я бросил пятак в одну из многочисленных разноразмерных приемных прорезей под красивым логотипом Имперского Банка и надписью «Обмен любых валют, платежных документов и денежных ценностей всего мира».
Как я уже успел понять, после приема монет или банкнот автомат связывался с банком, устанавливал ценность того, что в него бросили, и затем выдавал эквивалент в имперской валюте. Еще на Новой Голубой Дик объяснил мне, что валютная система Империи совершенно всеядна, любая валюта конвертируется в имперскую, а имперские деньги действуют абсолютно любые – от воцарения первого Пантократора, при том, что сейчас царствовал пятьдесят седьмой. Отсюда великое многообразие наличных денег, которые я видел в кошельке Дика и которым он, несмотря на разные их названия, номиналы, курс и стоимость, знал твердую цену.
Автомат молчал. Мы переглянулись. Фродо разочарованно сказал:
– Кажется, эту он не возьмет.
И тут началось.
Сначала в полукруглый металлический лоток, куда выпадали выдаваемые деньги, посыпались латунные, никелевые и серебряные монеты – ровным, неостановимым потоком.
С полминуты мы выгребали их руками, но вот рук не хватило, и серебряные монеты запрыгали по блестящему твердому полу.
– Мешок, скорее! – крикнул Фродо, с трудом удерживавший две пригоршни серебра.
Святослав тут же вытряхнул свои нехитрые пожитки прямо на пол и подставил под лоток кожаный походный мешок, куда мы тут же с облегчением ссыпали те монеты, что успели подхватить руками. Като аккуратно собирал с пола серебро, а из автомата продолжала течь струйка денег, теперь уже золотых. Последними ровной цепочкой высыпались толстые большие монеты с двумя мужскими профилями на реверсе, красноватые, но несомненно тоже золотые – штук сто или даже больше, наверное. Потом в более узкую и длинную прорезь над лотком выехали бумажные деньги – пачка, другая… пятая… и вдруг автомат тревожно и разочарованно загудел, и на его экране возникла надпись:
«К сожалению, ресурсов автомата недостаточно для завершения операции. Просим обратиться в отделение Имперского Банка. Ближайшее отделение – у противоположного выхода Транзита. Приносим свои извинения».
Автомат умолк, экран его погас, выключилась подсветка логотипа банка, а над приемными прорезями замигала надпись:
«АВТОМАТ НЕИСПРАВЕН»
Мы переглянулись. У всех, даже у спокойного Фродо и непроницаемого Ланселота, были вытаращены глаза.
И тут в полукруглый лоток автомата со звоном выкатилась еще одна монетка.
Я вынул ее. Это был мой пятак.
Фродо осторожно взял его с моей ладони и с величайшим вниманием осмотрел.
– Никогда таких не видел, – произнес он наконец. – А ведь у меня там, на равнине, дома, очень хорошая коллекция монет.
– Возьми себе, – кивнул я. – Пополни свою коллекцию.
Фродо глянул на меня изумленно.
– Бери-бери, – кивнул я. – Там, откуда я, она ничего не стоит. Точнее, стоит – пять коробков спичек или одну поездку на метро.
Фродо, а через его плечо – и Дик с Ланселотом снова уставились на пятак.
– Состав металла, – произнес наконец Дик, и Фродо согласно кивнул. – Металл замкнул датчики автомата. Ты не знаешь состав этого металла?
– Латунь, – пожал я плечами.
Дик и Фродо переглянулись с сомнением. Ланселот пробормотал:
– Древние артефакты… Спрячь-ка ты его, Фродо, да пойдем-ка куда-нибудь пообедаем, да подальше отсюда… Сдается мне, приедет сейчас сюда полиция…
– И верно, – поддержал разведчика Лестер, и мы гурьбой пошли обедать, только подождали, пока Дик и Фродо разложат по своим рюкзакам пожитки Святослава.
Вечером в отеле Святослав и Като, которым приходилось труднее всех в этом новом незнакомом мире, легли спать раньше остальных (учитывая, что терпеливому Фродо пришлось потратить добрых полчаса на то, чтобы научить их пользоваться самыми необходимыми устройствами в комнате). Святослав, по словам Фродо, с удовольствием помылся, одобрил стиральную машину, которая за время мытья перестирала и высушила его одежду, потом завалился на постель в подштанниках и нижней рубахе и тут же заснул; что же до Като, то юный самурай еще долго приводил постель в соответствие со своими привычками и заснул не ранее, чем устроил из трех запасных одеял подобие одного толстого футона и заменил подушку твердой подставкой для головы, которую соорудил из полочки для телефона. Ланселот, который поместился в одной комнате с Фродо, не возражал, чтобы в комнате было устроено подобие военного совета, и мы вчетвером собрались у них. Правда, довольно быстро выяснилось, что военный совет вырождается в бесконечные объяснения всем известных вещей – ну, то есть, известных всем, кроме меня. Поэтому Ланселот как-то незаметно оказался спящим на своей постели, Фродо с головой погрузился в поиски какой-то информации в Галанете, и только Дик терпеливо и добросовестно продолжал рассказывать мне, что и как обстоит в этом мире сейчас. Потом он зевнул раз… Другой… Кончилось тем, что мы с ним тоже пошли спать, и только Фродо оставался у виртотеатра, к которому он подключил свой блокнот. Уходя, я пожелал ему спокойной ночи, и Фродо, отвернувшись от экрана, учтиво ответил мне тем же, прибавив:
– Отдыхай, Майк. Завтра у нас будет несколько встреч, и я попрошу тебя сопровождать меня. А я еще посижу. В час ночи по абсолютному в нашем парлоре – это такая система общения через Сеть в реальном времени – обычное время общей встречи. Мне надо будет там поискать кое-каких людей и задать им кое-какие вопросы.
Я пожелал ему успеха, и мы с Диком ушли в нашу комнату. Дик еще несколько минут веселил меня разными остроумными замечаниями о событиях минувшего дня – он был действительно остроумный и при этом очень добродушный парень, наш Лестер – а потом как-то сразу заснул. Я включил было виртотеатр, но смог добиться от него только канала новостей, где была очень, очень симпатичная молоденькая ведущая, вот только понять что-то в этом потоке незнакомых мне имен, реалий, названий и событий я был совершенно не в состоянии – понял только, что какой-то Махатхир Шафи на каких-то Левантийских Кубках прыгнул в длину на семь семьдесят, что было очень здорово и превысило рекорд Галактики на целый сантиметр. Меня это изрядно повеселило, потому что в мое время стоял, как скала, великий рекорд Боба Бимона – восемь девяносто. Я выключил виртотеатр, потратив, наверное, минут пять на поиск кнопки выключения (меня забыли предупредить, что выключается он программно, а не механически), и лег спать.
Откуда ж мне было знать, что на Леванте сила тяжести составляет 1,8 g. Только через три недели, когда Шафи выступал на новой серии Кубков в Космопорте, я понял, какой он великий спортсмен: он прыгнул на четырнадцать ноль семь, всего два сантиметра не допрыгнув до мирового рекорда для тяготения в 1 g.
Наутро мы разделились. Фродо попросил Ланселота остаться в отеле с Като и Святославом, чтобы немного позаниматься с ними и адаптировать к тому миру, в котором нам предстояло жить. С Диком Таук долго шептался за завтраком, и Лестер уехал куда-то – Фродо кратко пояснил, что оператору нужно уладить кое-какие наши общие дела. Ну, а я поехал с Фродо встречаться с кем-то, с кем ему было нужно встретиться.
В метро я впервые более или менее внимательно осмотрелся. Ну, само метро меня не очень удивило: подумаешь, прозрачные гибкие сигарообразные вагоны, стремительно мчащиеся в прозрачных же тоннелях среди бесконечных разноцветных (по большей части зеленых и желтых) конструкций Космопорта, оплетенных сотнями вьющихся цветных кабелей и трубопроводов. В конце концов, на то оно и будущее. Меня гораздо больше удивили люди. Я-то, наивный, думал, что здесь будут выделяться в толпе Святослав, или Като, или, может быть, я. Как бы не так. Люди были одеты с такой ошеломляющей пестротой, представляли собой такое головокружительное разнообразие типов и рас, что выделиться на их фоне можно было бы, разве что раздевшись догола: полураздетых я в толпе видал, и очень много видал, а вот совсем обнаженных не было.
Как ни странно, некоторое время сильнее всех выделялся, пожалуй, Фродо – в своем одеянии он напоминал студента XIX века (сам он, правда, называл этот стиль именем какого-то их нынешнего молодежного деятеля), только очень уж ярко раскрашенного: ведь, помимо ярко-синих штанов и ярко-зеленой торбы, сейчас полупустой, на нем под черной курткой, которую Таук сейчас расстегнул (в общественных помещениях Космопорта всегда царит одна и та же, вполне комфортная, температура, кажется – 21 градус по Цельсию), была еще длинная холщовая рубаха вроде толстовки, ярко-красного цвета. В районе Залов Ожидания на Фродо еще иногда оглядывались, особенно пожилые люди. Сначала мне казалось, что с раздражением. Потом я услышал, как одна пожилая дама говорит своей не менее почтенной спутнице:
– Взгляни, какой яркий. Помнишь?
– Да, было времечко, – согласилась седовласая спутница, жиденькие косички которой были заплетены цветным бисером, и мелко захихикала.
Фродо почему-то ужасно смутился. Выяснилось, что его внешний вид страшно старомоден. На всей Новой Голубой, выяснилось, он был один такой, а в Космопорте стиль Ванно Янни (или Янно Ванни, не помню уже) кончился лет пятьдесят назад. Янни этот самый, или Ванни, оказывается, был лидером студенческих Отрядов Прямого Действия, которые за что-то там выступали в конце восемьсот пятидесятых – начале восемьсот шестидесятых, каковые, в свою очередь, считались теперь ужасно романтическим временем. Э-э, дружок, да ты настоящий романтик, сказал я про себя. Смущенный замечаниями старушек, Фродо высоко вскинул голову и пошел дальше, прямой и несгибаемый.
Правда, когда мы пересаживались на другую линию в районе Субурбии, глубоко в недрах Западного полушария Космопорта, на Фродо уже не оглядывались: здесь пожилые люди если и встречались, то в основном в составе туристических групп, дисциплинированно семенящих за деловитыми экскурсоводами с воздетыми над головой флажками туристических компаний, а основную массу прохожих составляла молодежь весьма богемного вида, среди которой даже стилем Янни-Ванни выделиться было непросто.
Новая линия, на которую мы сели, была заметно тихоходнее прежней, и поезда были меньше размером, и туннели – меньше диаметром, и кабели за их прозрачными стенками вились в основном черные и белые, а в характерной космопортовской желто-зеленой гамме стали мелькать и архаичные серо-голубые тона. Выяснилось, что мы в Сотых горизонтах, ниже самой древней поверхности первоначального Космопорта, который был основан много столетий назад первым властителем из династии Пантократоров, и эти конструкции вокруг нас – очень-очень древние, а метро, на котором мы едем – это одна из пяти Первых Линий, тех самых, создатели которых поклялись Третьему Пантократору, что линии проработают бесперебойно две тысячи лет, и что здесь живут либо очень-очень богатые люди, либо очень-очень крутая и прогрессивная молодежь, и что мы едем в Галанет-клуб «Стойкий Коннект», где Фродо вчера вечером назначил на сегодня несколько встреч, и что в этом клубе обычно собирается множество людей из самых экзотических сетевых сообществ, вроде тех, в которых состоял и сам Фродо.
Я сложил в уме два и два и сказал:
– Ты все это знаешь из книг? Ты же никогда не бывал в Космопорте.
– Отчасти из книг, – кивнул Фродо, – но в основном – из Галанета. Я очень много читаю, видишь ли. Ну, это я уже говорил.
Клуб «Стойкий Коннект» представлялся мне каким-то гибридом тех ночных клубов, в которых мы несколько раз играли с группой «20 000 миља под морем», и машинно-терминального зала компьютерного центра Института экономики, с его белыми стенами, множеством мониторов и ярким освещением. Действительность, как это обычно бывает, оказалась хитрее. Вход в клуб был расположен прямо под станцией метро и выглядел весьма стильно: было такое ощущение, будто по наклонному пандусу (он не был наклонным: иллюзию угла создавала его причудливо волнистая зеркальная, но на ощупь совсем не гладкая поверхность) входишь внутрь какого-то сложного прибора. Мы заплатили за вход по четыре марки с носа; за эти деньги в одном из бесчисленных полутемных извилистых коридоров нам полагался «отсек» – маленькая, тускло освещенная каморка с мощным компьютерным терминалом и столиком для напитков, на котором, стараниями миниатюрной, азиатского вида официантки в строгом черном комбинезоне с неожиданно игривым вырезом вокруг пупка, сразу же появилось входившее в стоимость входного билета пиво. Была в клубе и музыка – довольно громкая, но не надоедливая, что-то инструментальное с любопытными переливами тембров и острой ритмической пульсацией, но без каких-либо барабанных или вообще ударных звуков. Музыка доносилась, казалось, отовсюду, и я был немало удивлен тем, что в каждом из отсеков она была разная. Выяснилось, что вечером здесь бывают и концерты, и что есть здесь и большой зал, где они проходят, но сейчас, во-первых, еще не время, а во-вторых – мы не за этим, собственно, сюда пришли. Фродо небрежно простучал по клавиатуре нашего терминала, входя в сеть, и тут же вытащил из кармана куртки и разложил возле клавиатуры свой блокнот. Я искал взглядом кабелей, но их не было: как видно, подключать блокнот к другим машинам можно было и не только через кабель.
Присев в очень комфортное кресло рядом с Фродо, следя за его действиями и пытаясь понять логику того, что вслед за его действиями происходило на мониторе, я пробормотал:
– Как интересно. Прошло две тысячи лет, а техника почти такого же вида, и клавиатуры, и мониторы…
– Не может быть, – пробормотал Фродо, быстро набирая какие-то фразы, которые мелкой вязью уплывали за левый край крохотного белого окошка под большим серым полем, в котором быстро сменялись, уползая кверху, разноцветные текстовые абзацы. Сколько я к ним ни приглядывался, понять почти ничего не мог: это был, конечно, линк, но перенасыщенный каким-то то ли сленгом, то ли кодовыми словами. – Не может быть, эс-эн в ваше время еще не было.
– Чего не было?
Вместо ответа Фродо провел озарившейся мертвенно-зеленым светом рукой сквозь монитор, который оказался чем-то вроде голографического изображения.
– А клавиатура… – Он пожал плечами. – Ну да, наверное… В ваше время мясо ножом резали?
– Резали.
– И сейчас режут. И пять тысяч лет назад тоже резали.
Что он этим хотел сказать, я не понял: Фродо резко развернулся в кресле, отодвинулся, нажал на что-то в стене, и откуда-то из-под пола, или из самого пола, с противным шипением выросло – как будто вздулось, вспучилось и окостенело – еще одно кресло.