Увидеть Хозяина Мошков Кирилл
Мир вокруг нас мгновенно рушится.
Это было похоже на атомный взрыв, причем где-то поблизости, на катастрофическое землетрясение, причем прямо под нами, на разрушение огромного здания, причем находились мы внутри этого здания… Несколько секунд мне казалось, что голова моя разорвется от оглушительного шума и вибрации. Несколько секунд я думал, что здание действительно рушится, но стены стояли неколебимо, сотрясался, свистел, ошеломляюще завихрялся вокруг нас только воздух, в котором все меньше и меньше становилось тошнотворного запаха серы. Клубы мрака, блистающие внутри них лиловые молнии – все эти принадлежности дешевой дискотеки постепенно исчезали. Шум становился сначала переносимым, потом терпимым, потом просто очень сильным…
…и вдруг пропал.
Все кончилось.
Мы стояли в обширном пустом помещении, слабо освещенном неясными отблесками откуда-то сверху.
Перед нами, пустой и мрачный, высился на постаменте из четырех гранитных ступеней черный трон. Высокое, вырубленное из черного камня кресло простых, суровых очертаний – прямые подлокотники, прямая высокая спинка. Навеки опустевший трон.
Четырех тел в мешках перед троном больше не было. Все было, как и предсказывал Сатклифф: как только похититель был уничтожен, похищенные вернулись туда, откуда он выкрал их. Удерживавшие их в чужом времени энергетические потоки исчезли, и все четверо тут же, словно до того стянутые туго натянутой резиной, были отброшены на свои места в истории: один продолжил настраивать свой инструмент, другой окунул кисточку в тушь, третий бережно перевернул пергаментную страницу, четвертый похлопал по крупу своего коня, проверяя сбрую. Они ничего не заметили. Для них тягостные дни пленения, наркотического дурмана и утомительных перевозок с места на место обернулись долей секунды, которая еще некоторое время отзывалась в сознании непонятной угнетенностью и дурным самочувствием. Но, не зная об источнике этой дурноты, они не придали ей никакого значения. Во всяком случае, в истории не осталось сведений о том, чтобы их это как-то обеспокоило.
Мы огляделись.
В стенах помещения, прежде гладких и ничем не украшенных, теперь было множество дверей. Все они были разные. Это было очень странное зрелище: деревянные, стальные, каменные, пластиковые двери разной ширины и высоты – и больше ничего, голый камень.
Мы двинулись в обход зала. Я дергал за ручки там, где их можно было дернуть, пытался поворачивать там, где их можно было повернуть, нажимал там, где на них предполагалось нажимать. Двери не открывались.
Но тут вдруг Святослав Ингварьевич быстро, обгоняя нас, зашагал вперед, пропустив несколько дверей, и остановился у низенькой деревянной дверцы, искусно обитой коваными железными полосками с круглыми клепками. Притолока и косяки дверцы были сделаны из массивных деревянных брусьев, так странно смотревшихся на черном камне стены (казалось, брусья буквально вросли в камень). На левом косяке, примерно от уровня моего бедра и до роста взрослого человека, шел неровный ряд зарубок.
Святослав левой рукой наклонил ножны, правой отвел сверкающий, будто и не был он только что покрыт отвратительной черной кровью, меч, ловя окованное бронзой устье ножен, со стуком вогнал внутрь длинное лезвие и бережно провел по зарубкам ладонью.
– Это батя мой зарубки-то делал, – объяснил он мне. – Вот это мне три года. А последняя – шестнадцать стукнуло… Батю-то убили потом, – объяснил он Сатклиффу, и Стивен сочувственно похлопал князя по плечу.
Святослав взялся за кованое дверное кольцо, толкнул дверцу, и она открылась.
Все замерли.
Князь наклонился, просунул голову в дверцу. Я заглянул через его плечо. За дверцей было небольшое помещение, освещенное дневным светом из узких окошек. Вдоль обшитой досками стены тянулась деревянная лавка; в углу на лавке грудой были свалены какие-то темные одежды, то ли суконные, то ли войлочные. Из-за двери пахло дымом, сеном и хлебом. У меня даже голова закружилась – давненько не ощущал я таких запахов…
Святослав прислушивался. Там, за дверцей, слышались откуда-то с улицы возбужденные мужские голоса; длинно и зло заржал конь.
– Куда-то наши собираются, – объяснил мне юный князь. – Слышишь, коней выводят… Надо мне с ними.
Он повернулся, долгим взглядом обводя наши лица.
– Прощайте, братие, – проговорил он наконец. – Сделали мы с вами дело великое… Храни вас Господь. Не поминайте лихом раба Божия Святослава…
– Ступай с Богом, князь, – сказал ему Реостат. – Всего тебе…
Святослав, снова поворачиваясь к дверце, глянул на меня и подмигнул.
– А то идемо сы мною, Киме? – прошептал он, впервые за все эти дни – не на линке. Я улыбнулся ему. Князь наклонился, проходя сквозь дверь, и прощально махнул нам с той стороны. Дверь стукнула, закрываясь.
Я машинально толкнул ее снова. Дверь была наглухо, неколебимо закрыта. Никаких звуков из-за нее уже не доносилось.
– Поневоле поверишь в сверхъестественное, – пробормотал Дик. – И что Хозяин был Сатаной…
– Психоэнергопластика, – замотал головой Сатклифф. – Ну, психократические эффекты действия больших энергий. Мы разве знаем, сколько энергии концентрировал он здесь? Мы разве представляем, что такое эти Жилы Силы? Это потоки энергии невероятных значений! Да, для нас это выглядит как знакомые двери, но кто знает, что происходит в действительности? Это просто наше сознание так оформляет портал, который перед нами открывается. Естественно, что первыми портал видят те, кто был сюда перенесен через такие же порталы, и те, кто слышал звонок или зов. Разве эти звонки – не такое же сверхъестественное, на первый взгляд, явление? А как кто из вас попал сюда? – повернулся Сатклифф ко мне и Като.
– Услышав зов, я вышел во двор, – ответил Като. – Мой старший брат отдыхал от похода в своем доме в Ономура, и я был с ним. Я вышел во двор, прошел двери левого флигеля, но вышел не во флигель, а в тот лес… и побежал.
Я кивнул.
– То же самое. Спускался на лифте, но вышел в лес…
Мы двинулись дальше, и сын самурая Куниэда Като, чьи мечи уже покоились в ножнах, обгоняя нас, прошел несколько запертых дверей, остановился, раздвинул обтянутую рисовой бумагой деревянную рамчатую дверь и обернулся к нам с сияющими глазами:
– Это вот и есть дом моего брата в Ономура!
Я взглянул за дверь. В маленьком дворике под скучным весенним дождем качались черные ветки двух старых искривленных деревьев. За ними виднелась полутемная галерея под темной от времени и сырости крышей и такие же бумажные двери в противоположное крыло дома. Капли звонко шлепали по воде, скопившейся в выбитых дождем круглых ямках в сером крупном песке под скатами крыш. Воздух из-за двери шел влажный и теплый.
– Амэ-га фуру готони ататакаку нару, – прошептал Като.
– Мотирон са, – ответил я ему.
Куниэда улыбнулся мне и мельком оглядел себя.
– Нужно будет где-то быстро спрятать эту одежду, пока меня никто не увидел, – сказал он всем нам, обнажая в улыбке два крупных передних зуба, и склонился в глубоком прощальном поклоне. Затем повернулся, шагнул на мокрые доски за дверью и снова улыбнулся каждому из нас, задвигая дверь за собой.
Мы немного постояли возле бумажной двери. Бумага по-прежнему была ровно освещена с той стороны, но теперь за ней не ощущалось никакого движения и не было слышно ни звука. Я коснулся ее рукой: бумага, только что заметно изгибавшаяся и колебавшаяся под руками Като, была теперь каменно-твердой, непроницаемой.
А к следующей двери шагнул уже Сатклифф. Она была из толстого, совершенно непрозрачного темно-зеленого волнистого стекла в белой металлической раме.
– Это дверь моей спальни – там, дома, в Брэйн-Сити, – просто сказал он. – Раз уж все так кончается, и мы можем вернуться домой… я пойду, ребята. Спасибо вам всем – и до встречи. Я еще надеюсь повидаться кое с кем из вас. Рыжий, позвони. Ты помнишь, у нас с тобой еще много дел. И заезжай, как сможешь.
Мы по очереди пожали ему руку, и он, сунув свой музейный ятаган под мышку, исчез за дверью, за которой было темно: на Компе в это время была ночь.
Потом было около десятка разнообразных дверей, которые не открывались, и, пропустив последние три из них, Робин Локсли по прозвищу Ланселот, засовывая в ножны под курткой свой страшный тесак, прямиком направился к закопченному и как будто даже оплавленному овальному люку, на поверхности которого выделялась блестящая, как будто никелированная, панель размером с человеческую ладонь.
– Вот и мой дом за этой дверью, – неторопливо сказал нам разведчик, поправляя и укрепляя свое снаряжение, подтягивая ремешки и натягивая на голову капюшон. – Это выход из нашего общежития на базе – ну, где мы ночуем, когда дежурим… Пора и мне, братцы. Раз уж мы дело сделали…
Он посмотрел на опустевший трон, и смуглое лицо его омрачилось.
– Жалко, Фродо не увижу… Надо бы с ним попрощаться. Ну да ничего. Мы с ним в одном потоке времени… спишемся, созвонимся, а может – и увидимся когда.
Ланселот обнялся на прощание с Реостатом, а потом с Диком.
– И с тобой, Рыжий, спишемся… и с тобой, дружище. Пошлют в командировку к нам на Элевайн – не отказывайся, мы с тобой славно повеселимся.
Подойдя ко мне, Робин покачал головой.
– А вот с тобой, Майк… то есть Ким…
Реостат удивленно хмыкнул, приподняв рыжую бровь.
– Да, его настоящее имя Ким… с тобой, Ким, мы увидимся вряд ли… Так что уж бывай здоров, брат… Славно мы дрались плечом к плечу. Не забыть такого.
Мы обнялись, затем Ланселот сделал шаг к двери и положил ладонь на никелированную панель люка. Что-то лязгнуло, загудело, и люк, утопившись в проеме, сдвинулся в сторону. Из-за люка брызнул яркий, странный свет, в котором от Робина падало две тени – одна синеватая, а другая коричневая.
– Ух… я и забыл, что оба солнца в нижней точке в этом месяце, – пробормотал разведчик, знакомым мне жестом сдвинув левую полу куртки, чтобы на всякий случай освободить доступ к кобуре. И шагнул в люк. Еще несколько секунд мы видели две его тени, быстро растягивающиеся по полу, и слышали хруст его шагов на каменистом грунте и какой-то странный звук, будто там, на Элевайне, пели десятки цикад. Может, так оно и было, не знаю. Люк захлопнулся, и все стихло.
– Надо же, – пробормотал Реостат, подходя к следующей двери. Я ее тоже узнал. Это был шлюзовой люк Реостатовой ракеты. – Дик, старина, а хочешь со мной? Я тебя до Компа подброшу. Мы со Стиви как договорились: там у нас кое-какие расходы были, да и ракетку эту мы засветили по всей системе Толимана, хуже некуда – в общем, я на Компе ее на консервацию продать собираюсь… а? А с Компа можем вместе в Космопорт махнуть. Давно я там не был… Да и вообще в отпуске сколько лет не был…
– А знаешь, давай, – прогудел Дик. – Двинем с тобой вместе…
Он засунул свой топор за пояс сзади, так, чтобы он не мешал ему при ходьбе, подошел ко мне и облапил, прижав мое лицо к своей бороде. Мы с ним давно не виделись, я уже успел забыть, какой он здоровенный. Некоторое время он похлопывал меня по спине, бормоча:
– Ну вот, Майк… Ким то есть… старина… хорошо поработали, дружище… 'Twas really good to meet you, my man… You're the man, bro, you're the man… Будь здоров, братишка, дай Бог тебе всего…
Наконец, он отошел, и я готов поклясться, что в глазах бородача стояли слезы.
Мы крепко обнялись с Реостатом; его мечи с Хелауатауа, сослужившие нам всем добрую боевую службу, лязгнули друг о друга за моей спиной – он держал их теперь левой рукой, намотав ремешки ножен на кулак.
– Жалко, что приходится прощаться, – хрипло сказал рыжий шкипер. – Ну, смотри… Не забывай меня. Реостат Рыжий, человек бесстыжий, всегда к твоим услугам… Может, и свидимся когда… Ты там это – на звонки-то отвечай, вдруг опять позвонят…
– Счастливо тебе, Роби, – сказал я ему. – Я знаю, все будет хорошо. У тебя дорога впереди длинная… Счастливого пути, ребята.
Реостат пошел к люку, что-то смахнув с глаз, вытащил из-под комбинезона кей, сунул его в замок люка и, как только люк открылся, махнул мне рукой и скрылся внутри ракеты. Помахав мне, за ним последовал и Дик. Я не стал заглядывать в люк: я и так прекрасно знал, как выглядит шлюзовой холл Реостатовой ракеты. Люк со свистом задраился.
Я двинулся в обход зала, стараясь не смотреть на черное каменное кресло за спиной и чувствуя внезапное острое одиночество, потерянность и опустошение. Я все еще ощущал себя на Телеме, хотя и понимал, что скорее всего этот зал очень далек от Лисса. А самое главное – двери больше не открывались. Я дошел до самого конца, обойдя все четыре стены. Ни одна не поддавалась, а тех, за которыми исчезли Святослав, Като, Стиви, Ланселот, Дик и Реостат, я уже не находил – они сменились другими. Из всех дверей я узнал только одну.
Это была та самая гладкая стальная дверь лифта, через которую мы вошли.
Понурив голову, я подошел к ней и поискал кнопку вызова.
Кнопки вызова не было.
Сердце у меня упало.
И тут я услышал, как за дверью останавливается лифт, и дверь открылась сама.
Внутри стояли двое. Симпатичная, изящно одетая девушка с забавно крашенными коротенькими волосами и длинноволосый молодой человек в очках. Просторные яркие одежды висели на молодом человеке мешком. Молодой человек сутулился, опираясь на руку девушки.
Это были Мари Риго и Фродо. Фродо Таук. Самый быстрый корабль нашей эскадры.
– Опоздал? – спросил меня Фродо глуховато и очень тихо. Странно, ведь в ночь после ранения он еще разговаривал пусть и негромким, но вполне прежним, звучным голосом. Подкосило его ранение. Сильно подкосило.
Он короткими, неторопливыми шажками двинулся ко мне из глубины лифта, и они с Мари, улыбающейся мне с искренней радостью, встали в обрезе двери так, чтобы не давать ей закрываться.
– Да, все уже кончено. – Я подошел к ним и осторожно, чтобы невзначай не причинить боли, пожал Фродо руку. Мари, наклонившись вперед, по своему обыкновению чмокнула меня в щеку, которую я безропотно подставил. – И ребята уже отправились по домам.
– Кончено… как? Все воплощения? Сколько их было?
– Семь. Последнее – я сам. Бросил в него шар, и оно исчезло. Сгорело.
– Как он выглядел?
– Плюгавый, мерзкий человечишка в грязной одежде.
Фродо выдохнул с заметным облегчением.
– Да. Все правильно. Выходит, его больше нет.
– Выходит, так.
– А как ребята ушли?
– Здесь двери. Много дверей. Ну, как это… психоэнергопластика… порталы… знаешь такое? Перед ними открывались двери в их мир, и они уходили.
– Все? Реостат, Дик, Робин, Святослав, Като, Стиви?
– Да.
– И МегаСан?
– Нет. Он погиб.
– Здесь?
– Нет, в гараже телецентра. Прислужники… эти, Любители… застрелили его, чтобы захватить меня.
– Тебя захватили?
– Ненадолго, наши отбили меня буквально через десять минут.
– Бедняга МегаСан. – Фродо покачал головой. – Ему так хотелось найти выход на Хозяина… чтобы Империя могла расправиться с ним…
– Все равно бы ничего не вышло. Их ведь не позвали. Им никто не позвонил. Позвали нас, хотя я до сих пор не понимаю, почему именно нас…
Мы с минуту постояли молча, и я подумал, что для меня МегаСан даже живее и ближе, чем для Фродо, потому что Три Кляксы видел его только четверть часа в Космопорте, а я провел с ним несколько часов в последний день храброго майора.
– А ты? – спросила меня Мари. – Ты еще не вернулся к себе – почему?
– А передо мной ничего не открылось. Вот, думаю, похожу еще, вдруг откроется…
Фродо покачал головой, глядя на меня через очки.
– Это вряд ли, – сказал он. – Раз не открылось сразу… Но ничего. Ты же знаешь приметы своего мира? Год, летосчисление, ключевые географические названия, исторические реалии?
– Да, конечно.
– Найдем. Свяжемся с физиками-временниками… Найдем твой мир, они откроют тебе портал искусственно, отправим тебя домой… А сейчас пойдем. – Он сделал шаг обратно, в глубину лифта, поворачиваясь; Мари следовала за ним.
– Куда?
Фродо удивленно глянул на меня через плечо.
– Ты собираешься торчать здесь? В Тронном Зале? Зачем? Сейчас мы спустимся на лифте, выйдем из Цитадели, поймаем попутку и поедем в Лиану, ко мне домой. Ты отдохнешь, переночуешь у нас… через мой терминал купим тебе билет…
– Куда?
Я вошел в лифт вслед за Фродо и Мари, не оглядываясь.
Да-да, это был теперь тот самый лифт в Цитадели – огромный, как комната, с зеркальными стенами и удобными сиденьями. Лифт закрылся и двинулся вниз.
– А куда ты хотел бы отправиться? Обратно на Телем? В Космопорт? На Землю?
Фродо смотрел на меня искоса.
– Реостат писал, у тебя на Телеме… кто-то был?
Я помолчал. Лифт остановился, и мы вышли в темный вестибюль, где призывно сиял ярким солнечным светом высокий и узкий прямоугольник парадного входа Цитадели. Фродо и Мари шел медленно, и я соизмерял свои шаги с их шагами. Мари поддерживала Таука под локоть, и я видел, что ему действительно тяжеловато идти.
– Кто-то был, Фродо. Она собиралась расстаться со мной. Я позвоню ей. Надо рассказать все…
Мы вышли из замка, не оглядываясь. Перед нами простиралась красивая, мощеная камнем и окруженная могучими древними дубами площадь, в конце которой было видно, как изредка мелькают машины на трассе, ведущей в Локомо. Я долго молчал. Мари сочувственно поглядывала на меня искоса, но ничего не говорила; молчал и Фродо.
– Пожалуй, поеду я на Землю, – сказал я наконец. – На Земле я еще не был.
И сам же засмеялся, поняв, что сморозил глупость.
– Хорошо, Майк, – ответил Фродо, и я с удивлением понял, что он тоже смеется.
Я взглянул на него. Фродо, наш вежливый, исполненный точности и самообладания Фродо Таук действительно… ну, не смеялся, конечно. Он улыбался, улыбался широко и немного смущенно.
– Конечно, дружище, – сказал он мне, улыбаясь. – На Землю – так на Землю.
Первая редакция («Низвержение Хозяина»), сентябрь 1987 – сентябрь 1990, Москва
Вторая редакция, май 2003 – декабрь 2004, Феодосия, Одесса, Москва