Спасти СССР! «Попаданец» в пенсне Белоусов Валерий

21 августа 1991 года. Восемь часов утра. Москва, Кремлёвский Дворец съездов

Депутаты Верховных Советов СССР и РСФСР, прибывшие на чрезвычайную сессию, собираются в Большой зал… Те из них, которые выбирались от лица общественных организаций, впервые в жизни столкнулись с тем, что удостоверение члена ЦК КПСС уже не является «вездеходом»…

Кремлёвский Дворец… или, как называли его московские архитекторы, «стиляга среди боярской думы»…

Построенный академиком Посохиным в 1961 году, в разгар оттепели, он воплотил всю грязную нелепость, всю бессмысленность, всю непрочность того времени.

Так же, как, например, Калининский проспект, проложенный через Собачью Площадку и милые арбатские улочки, стал «вставной челюстью» Москвы, так и этот линованно-серый сарай отразил тупую злобу Кукурузника, его презрение ко всему русскому, всему святому, всему прочному, основательному, всему прежнему!

Дворец был построен на месте снесённого строгого имперского здания Оружейной палаты, построенного в 1807–1810 годах И.В. Еготовым в стиле ампир.

Да уж, заодно снесли и постройки Царе-Борисова двора. Да и кто был для лысого Хруща, в самом деле, царь Борис?

При сносе Оружейной палаты старинные русские пушки, цепью стоявшие вдоль здания (и грозная Царь-пушка венчала эту цепь), были перенесены к зданию Арсенала и свалены среди груды трофейных французских пушек.

Гордость русского оружия, отражавшая нашествие иноплеменной рати, была уравнена с оружием вражеским… Это как если бы русская «тридцатьчетвёрка» встала бы рядышком с каким-нибудь сраным кюбельвагеном…

Впрочем, для жопоголовой партийной твари, которая не могла осилить и два «заушных» курса Промакадемии (на которых его тащили за уши), — было всё едино.

Да, как ни украшал лауреат Ленинской премии Посохин свой сарай, используя белый уральский мрамор, золотистый анодированый алюминий, красный карбахтинский гранит, зелёный мрамор коелга, узорчатый бакинский туф, различные породы ценного дерева для наборного паркета — получился не то коровник, не то сельский ДК, раздутый до непомерных размеров.

Однако, зал заседаний вышел неплох — на шесть тысяч мест (и банкетный зал под ним, на столько же).

Так что оба Верховных Совета вполне могли уместиться, не толкаясь локтями…

В повестке дня был один вопрос: политическая ситуация, сложившаяся в СССР.

Никаких дискуссий по повестке не было. Удивительное единомыслие…

Лукьянов, сообщив депутатам, с его точки зрения, о совершенно правильных шагах российского руководства во главе с товарищем Ельциным (бурные, продолжительные аплодисменты), предложил отправить к бывшему президенту, фактически сложившему с себя полномочия, делегацию во главе с членом Совета безопасности СССР Евгением Максимовичем Примаковым.

Кандидатуру Примакова одобрили консенсусом, без голосования!

Честно говоря, Примакова-то всерьёз за политическую фигуру никто и не считал — академик, международник… в Торгово-Промышленной Палате работал… пусть его! О многолетнем сотрудничестве Евгения Максимовича с органами внешней разведки, и его роли в ближневосточных делах — мало кто подозревал.

В этот момент за кулисами Берия взял ельцинского клона номер два за ухо и, ласково посверкивая пенсне, доверительно проговорил:

— Ещё раз повторяю… Слова хорошо помните? Замечательно. А кстати, вы знаете, что такое краш-машина? Нет? Напрасно. Это такая промышленная мясорубка, на Микояновском комбинате фарш для котлет производит из цельных коровьих туш… Не дай вам Бог перепутать хоть буковку. Засуну в эту краш-машину ногами вперед. Понятно, почему? Чтобы осознать успели… ну, идите, родной мой. Жгите сердца, трибун вы наш народный.

Из передовицы «Общей Газеты»: «Стоя, овацией ликующий зал встречал народного героя, победителя тоталитаризма, избавившего наше Отечество от тирании партократии…

Присутствующие полностью поддержали указы Президента Ельцина, в том числе по отстранению ряда руководителей республик, не соблюдающих законы СССР.

Депутаты подтвердили нерушимость границ и территориальной целостности Союза, а также то положение Договора об образовании СССР, которое гласит о согласии всех республик на его изменение…

Депутаты поддержали предложение о создании Национальной гвардии СССР, подчиняющейся только Комитету по Оперативному Управлению СССР, и которая в отличие от Советской Армии, призванной оборонять Советский Союз от внешних угроз, будет создана только на добровольной основе, по производственно-территориальному признаку, и предназначена для защиты прав и свобод всех советских людей.

Съезд отстранил от руководства бывшего министра обороны Язова и бывшего председателя КГБ Крючкова по их просьбе, в связи с выходом на пенсию по состоянию здоровья, а также бывшего министра внутренних дел Пуго в связи с переходом на другую работу.

Председатель Совета Министров Павлов, находящийся в больнице, отстранён от своих обязанностей до окончания парламентского расследования его преступной деятельности.

Бывший вице-президент Янаев, по его заявлению, переведён на другую работу.

Съезд наделил товарища Ельцина правом отстранять от должности руководителей исполнительной власти всех субъектов СССР. Этим же постановлением вместо Исполкома и его Председателя вводится должность главы администрации, назначаемой Президентом СССР.

Выборы Президента СССР, на основе общенародного, альтернативного, прямого, тайного голосования, будут проведены в декабре сего года…

Заседание закончилось неожиданно — по предложению товарища Ельцина съезд отстранил Лукьянова от роли (именно так, от роли) Председателя Верховного Совета…

Вместо него выбран Председателем Совета Союза Лаптев И.Д.».

— Это ОН… Ибать-меня-молотить…

— Да, ты што!

— Вот тебе и што… разве я Его не узнаю? — гардеробщик Дворца съездов, видевший на своём веку и Дорогого Никиту Сергеевича, и Андропова, и Черненко, не оставшихся в памяти народной, стойко Верному Ленинцу, Продолжателю Дела Марксизма-Ленинизма, Четырежды Герою Советского Союза и Золотого Революционного Оружия Леониду Ильичу — сглотнул слюну и покачал седой головой. — А то я Его не узнаю? Я мальчишкой был, в сорок седьмом, и Его, вот как тебя, в пансионате Кратово видел… идёт он по аллее к нашему озеру…

— И что, САМ…

— Ну и что же, что сам — я и Кагановича видал, и Маленкова… ну, Берия как Берия… невысокий такой, в сером шёлковом летнем пальто-пыльнике… а черёмуха цветёт, аж голова кружится. А он её ветки наклоняет к лицу, нежно так их нюхает…

— А потом?

— А потом он актрису Целиковскую прямо на лодочной станции… того…

— А она?

— Визжала так, радостно!

— А ты?

— А я рогатку натянул, и по его голой… как жёваной бумагой засвечу!

— А ОН?!

— А ОН мне этак пальцем погрозил и говорит: ай, как тебе не стыдно, а еще пионер!., точно. Берия это. Лаврентий Павлович. Смилостивился Господь над Советской Страной!

И старый гардеробщик истово перекрестился…

(Автор приводит подлинные воспоминания, услышанные им сегодня, 30 декабря 2009 года, от работника санатория «Кратово» УД ХОЗУ ЦК КПСС.)

«М-да. Да как охрана могла допустить, чтобы по второму лицу в государстве мальчишка смог из рогатки выстрелить?» — пишет мне Взыскательный Читатель.

«Вы что, охренели?» — спрашивает Читателя автор.

Современники вспоминают, что Иосиф Виссарионович любил гулять по ночам по Варварке (улица Разина), при этом оба-двое его личных охранников усердно прятались, чтобы не попасть вождю на глаза.

Вожди Советского Народа не боялись своего народа!

Прежде всего, потому, что прошли Гражданскую войну… и каждый парторг имел в кармане «браунинг».

Это Кукурузник стал разоружать партийцев — сразу после того, как секретарь Рязанского обкома, которого незаслуженно обхамили, вышел в коридор и застрелился… а ведь мог бы и дорогого Никиту Сергеевича…

Автор сам читал в газете «Московский Большевик» коллективное письмо рабочих завода «Серп и Молот», которые однажды поздно вечером встретили в метро товарища Берию. И поэтому категорически требовали от ЦК запретить ему ездить без охраны в общественном транспорте, поскольку в Москве не везде изжиты ещё случаи хулиганства…

21 августа 1991 года. Восемь часов пятнадцать минут московского времени. Околоземное пространство, борт космической станции «Мир»

«Блям!!» — звук, свидетельствующий о последствиях штатного применения секретного русского прибора — биг рашен хаммер, он же кувалдометр — гулко разнёсся по агрегатному отсеку.

«Ёбс!!» — радостно отозвался агрегатный отсек.

Мало-помалу обитателям космической лаборатории это начинало надоедать… Шестой уж месяц, различными способами, включая шесть выходов в открытый космос, Крикалёв и Арцебарский пытались устранить кое-какие мелкие недостатки, допущенные как криворукими слесарями МИКА, так и безмозглыми инженерами КБ «Энергия».

Впрочем, так «наземников» космонавты называли исключительно в сердцах… на самом деле руки у слесарей, конечно, были золотые, а головы у инженеров исключительно светлые — «иначе эта рухлядь вообще бы не взлетела, а если бы взлетела, то пиззззданулась бы тут же за бугор, а если бы не пиззззданулась — так мы тут три раза уже сгорели бы, задохнулись и заодно замёрзли. Про встреченный нами на борту летающий сортир я уж и не говорю», — так образно высказал своё мнение ЦУПу командир экипажа…

И он был в чём-то прав… когда «Союз ТМ-12» причалил к станции — она была практически мертва…

Без света, с отключившимися вентиляторами, промёрзшая до хрустального звона.

Мрачная ледяная духота — вот чем пахнуло из открывшегося люка!

При этом на станции сильно воняло сгоревшей изоляцией, а в свете карманного фонарика прямо в морду лица бортинженера, красиво помахивая крылышками, летела импортная женская прокладка. Судя по всему, использованная…

— Серёга, смотри, как красиво! — обратился к бортинженеру (выполнявшему в соседнем отсеке, судя по его виртуозному мату, какую-то ювелирной точности работу) пристроившийся у иллюминатора с биноклем «Б-8» в руках командир экипажа Арцебарский…

— Не хочу. Надоело. Остобрыдло. Настоебало. Остопизззденело, в рот мне пароход, — устало ответствовал Крикалёв и тут же грязно выругался, видимо, попав кувалдочкой себе по пальцу… — Домой хочу!

— Куда-куда?!

— Домой. В посёлок городского типа Звёздный, Московская область, Советский Союз…

— Серёга, а ты уверен, что он ещё есть?

— Чего-о-о?

— Да нет, я не про Звёздный — есть он, я его в бинокль давеча наблюдал…

— Ну и как там?

— Всё нормально — стоит на прежнем месте. Квасом на площади Гагарина торгуют и арбузами. Вот, даже Тамару твою видел. На балконе загорает, и опять без лифчика. Заметила, что я за ней подсматриваю — и американский «фак» мне показала…

— Трепло ты.

— Ага… Я про то, что Советский Союз-то, он вообще ещё есть?

— А ЦУП чего говорит?

— А то ты не знаешь? Молчит. У них установка — нас не волновать…

— Тьфу. Поганая установка. Так, глядишь, Большой кирдык наступит — а мы и не узнаем…

— Ну, уж нет. Вспышки отсюда будут видны как на ладони.

— Типун тебе на язык. Ты чего добиваешься, командир… не пойму? — ханжески задал риторический вопрос бортинженер.

Анатолий отправил бинокль в свободное плавание и с глубоким чувством прижал ладонь к сердцу:

— Серёга, не томи… ведь душа болит.

— Нет.

— Серёга, я же знаю, ты, поганый жид, запасливый как два хохла…

— Нет.

— Что, правда нет?!

— Есть, конечно. Но нет.

— Кой чёрт ты его экономишь?

— А! А вдруг придётся нештатно садиться? Помнишь, как Леонов сел — в заснеженной тайге? В летнем шёлковом комбезе? Если бы не спирт, сдох бы. Так что мой ответ — нет…

— Эх, Серёга, Серёга… гнусной ты души человек. Возишься со своими железками и сам стал как железка.

Из агрегатного плавно и величаво выплыла полная под пробку пластиковая канистрочка, маленькая, литров на десять…

— Во. А говорил, что нет…

— Да что тут пить-то… Почитай, ничего и нет.

— Ладно-ладно, мы же не всю… так, чисто символически…

— Огурчики достань и сало… чего там, губы-то мочить… символически… баловство это!

Командир фарисейски закатил глаза:

— Нет, ну если мы только по стаканчику, вреда ведь не будет…

— Какой там вред. Натуральный продукт. Настойка элеутерококка, с клюквенным экстрактом, лимонной корочкой, и ещё кое-что добавлено, для вкуса… Вздрогнем.

— Ух.

— Вот.

— Мать его. Закусывай давай.

— Х-хых…

— Щас бы ещё и сигаретку… А чего мы отмечаем-то?

— Горюем… Тоска по Родине.

— А Ностальгия! Понимаю…

— Нет, ты не понимаешь… вот я — украинец. Всю жизнь прослужил в родном ПВО, зскадрильей командовал, потом летал испытателем в НИИ ВВС имени Чкалова… чего только не испытывал. Три раза чуть не… ну ладно. И вот теперь какие-то уроды, политики, мне скажут — ты не советский лётчик, а лётчик украинский, и должен с русским лётчиком сражаться!

— Бу-а-а-га-га!

— Тебе смешно. А вдруг ТАМ, внизу, такое вправду произойдёт?

— Да ты что, Толя… сдурел? Быть такого не может. Наш Союз — нерушимый.

Бортинженер был человеком основательным и во всякий бред никогда не верил.

21 августа 1991 года. Восемь часов тридцать минут московского времени. Город Ходжент Таджикской ССР, улица Гафурова, дом 32. Ленинабадский ордена Дружбы Народов шёлкокомбинат имени Розы Люксембург. Заводская поликлиника, кабинет главного врача

Затаив дыхание, операционная сестра Гюльчатай Ивановна слушала, как её любимый табиб, акушер-гинеколог, старый и мудрый пятидесятилетний Яков Константинович Балабушко, подыгрывая себе на рубабе, приятным баритоном проникновенно выводит вечные строки любви, которые полтысячи лет тому назад написал на каменистых брегах Сырдарьи местный поэт — Камоли Худжанди:

— Эй, чони ман асират! («Ты — пленница моей души!»)

Когда смолк последний стон растревоженной струны, Гюльчатай Ивановна смахнула невольно набежавшую слезу и захлопала в ладоши:

— Офарин, Рустам!

Яков Константинович опустил инструмент, по восточному изящно прижал руки к груди:

— Ташаккур. Як бори дигар идатон муборак. Манн хамаи шуморо дуст медорам.

В который раз Гюльчатай Ивановна была удивлена, как легко, свободно, изящно и красочно изъяснялся её начальник на местном наречии…

Сама-то Гюльчатай Ивановна и дома старалась говорить исключительно по-русски! потому что она по-русски, честно говоря, уже и думала. Смешно, правда, пытаться произнести по-таджикски слова «скальпель», «зажим» или «эрозия шейки матки».

Так что и в школе, и в медучилище и она, и другие девочки говорили на русском языке, а таджикский ассоциировался у неё с чем-то милым, детским, деревенским — кишлак, ишак, бабай, чурек… Детство, это хорошо и очень приятно. Но человек всё равно когда-нибудь становится взрослым…

Но, вероятно, Взыскательный Читатель уж недоумевает, почему ленинабадский комбинат размещается в Ходженте, а главврачом поликлиники трудится не терапевт, как обычно, а гинеколог?

Так ведь Ходжент до февраля сего года и именовался партийной кличкой Володи Ульянова… А все свои предыдущие 2500 лет до этого, и при Ахеменидах, и при арабах, и при Белом Царе — именовался Худжентом, или Ходжентом. И так, и так — тоже правильно.

И только при Александре Филипповиче, которого местные жители именовали Искандер Двурогий, — город носил гордое имя Александрии Эсхаты, что значит — Крайняя.

Ну, и после визита Чингисхана, в 1220-м, не именовался никак, потому что города никакого и не было.

При русских, которые заняли город 24 мая 1866 года, Ходжент просто процвёл.

Вхождение в состав Империи центра густонаселенной, имевшей богатые экономические ресурсы округи, важнейшего узла дорог между Ферганской долиной, Ташкентским оазисом и Зеравшанской долиной, крупного торгового пункта открыло новые возможности для развития, одна железная дорога, прошедшая рядом с городом, чего стоила.

А по железной дороге в Ходжент приехали господа туркестанцы, так нежно мною любимые… Которые, в отличие от аглицких сахибов, не стали выжимать кровавый пот из местных дехкан, а стали их учить и лечить.

Империя Российская не имела колоний! А подтягивала свои окраины до уровня великорусских губерний. Как ни был тяжек гнёт царизма, но просвещенный абсолютизм, а, уж тем более, конституционный монархизм куда легче, чем азиатская деспотия. Поэтому…

Бунт 1916 года, когда предводительствуемая вертящимися дервишами толпа жгла больницы и школы, был инспирирован англичанами! Потому что местные баи очень не хотели, чтобы дикий, азиатский, звериный Худжент превращался в типичный уездный город Самаркандской области…

Однако период безвластия продолжался недолго…

В ноябре 1918-го рабочие-железнодорожники утвердили здесь навечно Советскую Власть.

Правда, довольно долго чекисты еще вылавливали по ущельям басмачей!

Однако, уже в 1932 году в Ленинабаде открылся Педагогический институт, в котором ныне учится более десяти тысяч студентов.

Да что там… в Ленинабаде в 1991 году было две с половиной тысячи врачей с высшим образованием, из них подавляющее большинство — русские…

А Ленинабадский шёлкокомбинат? Который строила вся страна, являвшийся крупнейшим в мире? Поставлял шёлковые ткани в 459 городов необъятного Советского Союза! Что только из этих тканей не шили… парашюты? Разумеется! И абажуры, и платья для девушек.

Работали на шёлкокомбинате главным образом женщины… поэтому и понятно, что главврачом был гинеколог.

(Автор вспоминает печальную историю — на Раменском ткацком комбинате «Красное Знамя» проходит профосмотр. В кабинет окулиста забегает белокурая ткачиха: «Скажите, я у вас трусики не оставляла? Значит, тогда точно у этого… у стоматолога!»)

А доктор Балабушко родился и вырос в Туркестане, в Шахристанском районе, в древней Согдиане… мама была русская, учительница. Папа? Юрист.

Яков Константинович уже в детстве определился со своей будущей профессией. Очень переживая по поводу слабого здоровья своей матери, он твёрдо решил стать врачом и вылечить её от всех болезней.

В 1970 году святая мечта привела его в Таджикский государственный медицинский институт имени Авиценны (ТГМИ). Став дипломированным врачом, Яков Константинович вернулся в родные края, прошёл интернатуру в областном роддоме, затем работал в медицинской части Ленинабадского городского шёлкокомбината.

А что было потом, рассказывал он сам: «В 1980 году из Душанбе к нам приезжала профессор Махкам Тоировна Пулатова, которая предложила мне занять должность ассистента кафедры акушерства и гинекологии ТГМИ. Я не смог отказать своей дорогой наставнице. Но спустя семь лет я решил завершить свою педагогическую карьеру и полностью посвятить себя практической медицине».

Яков Константинович заведовал родильным отделением ЦРБ и одновременно был внештатным главным врачом комбинатовской поликлиники. Для него не существовало выходных и праздничных дней, в любое время суток его могли вызвать к самой тяжёлой пациентке.

Так что личная жизнь у доктора как-то не сложилась…

Только и отрада была — что стихи и песни. Причём не под традиционную КСПшную гитару — а под Рубаб.

Пел доктор и свои песни, и песни других самодеятельных поэтов — Алмахон Хайитовой, Фахриддина Умарова и Таваккала Кадырова.

Всё же…

Достаточно молодой человек, известный поэт, спортсмен, первая теннисная ракетка города — женским благосклонным вниманием он явно обделён не был!

Поэтому, когда застеклённая дверь распахнулась, жалобно зазвенев, Гюльчатай Ивановна коброй вскинулась, высокой грудью своей прикрывая своего любимого врача от поползновений наглой бабы, не иначе как очередной самозванки на должность любимой дежурной жены… Извини, подруга, но это место уже занято!

— Эй, что тебе здесь надо? Пошла вон!

— Заткнись дура… Доктор, беда!

Яков Константинович сразу принял донельзя деловой ТОН:

— Где, с кем, давно? Кровотечение, боли?

— Доктор, с вами беда… сюда идут!

— Кто идёт, зачем идёт?

— Убивать вас идут!

— За что?! — доктор был изумлён донельзя.

— Да уж найдут за что. Это же ИПВ! Вовчики!

…Победа душманов в Афганистане привела к наращиванию их помощи фундаменталистам Таджикистана (заброска оружия, подготовка боевиков, прямое участие душманов в военных действиях, обеспечение прорыва границы). Суть дела была в обеспечении наркотрафика из Афганистана в Европу.

По словам премьер-министра Таджикистана, в Афганистане насчитывалось около десяти лагерей, где готовились таджикские боевики. По некоторым данным, к 1991 году было уже подготовлено более четырех тысяч, еще больше готовилось к «весеннему наступлению».

Среди «непримиримой оппозиции» второе место после пуштунов занимают таджики (всего их проживает в Афганистане около пять миллионов).

Прилежащие к Таджикистану районы контролируются полевым командиром таджиком А.Ш. Масудом, боевиками Исламской партии Афганистана Г. Хекматиара и узбекским кланом моджахедов во главе с генералом Р. Достумом. Вынашиваемые в Афганистане планы создания «Большого Таджикистана» путем поглощения Таджикистана и населённых таджиками районов Узбекистана и Китая находили поддержку у части членов Исламской партии возрождения Таджикистана, членов которых и называли «вовчиками».

Но, всё же, доктор всей серьёзности положения не оценил — и не его в том была вина.

Жизнь в СССР была абсолютно безопасна! Ну, вы бы поверили — если бы ваш сосед позвонил в дверь и сказал, что по улице гуляет тираннозавр?

— Пить надо меньше! — ответил паникёрше доктор.

В коридоре загремело железо перевёрнутой каталки, дверь снова с жалобным дребезгом растворилась.

На пороге стоял бывший фельдшер городской «Скорой помощи» Сангак Сафаров, недавно выгнанный оттуда за злоупотребление наркотиками…

— Салам, Сангак! Ашшали во тсо? — вежливо, по-восточному, приветствовал нежданного гостя доктор.

— Э, ти, рюсски билять… Исламски женщин в харам лазал, да? Ми тибя сичас Аллах жертвам принесём…

— Иблис тебе Аллах, тупица! не оскверняй Имени Предвечного! Для приносящего исцеление лекаря — нет харама. Пошёл вон, глупый сын шелудивого ишака.

Экс-фельдшер завизжал, выпучил глаза, выхватил из-за пояса пичак.

Но в этот момент дверь в третий, и последний, раз с жалобным лязгом распахнулась, да так, что стёкла на пол посыпались…

«Хрясь» — затыльник русского приклада вошёл в соприкосновение с черепом исламиста…

«Хлюп!» — радостно ответил проломленный толстокостный низколобый череп…

— Извините, дамы… доктор, моё почтение… Капитан Семёнов,[60] двести первая дивизия… Эй, Хоменко! Убрать падаль из врачебного кабинета… А вы, уважаемый, побудьте в кабинете, пока мы весь комбинат от духов не зачистим. Мне капитан Шарапов особо вас беречь наказал — а то его дочке, Машеньке, не с кем в теннис играть будет!

(«Вот только, к сожалению, вынужден с вами не согласиться кое в чем, — пишет мне Доброжелательный Читатель.