Спасти СССР! «Попаданец» в пенсне Белоусов Валерий
— Законно ли ГКЧП?
— А КОУ?
— Руководители ГКЧП — члены партии, причём не из последних, дайте им свою оценку. И их предшествующей профессиональной деятельности.
— Вы их сами-то поддерживаете?
— А если нет, отчего партия не ушла в подполье?
— А вам лично нравится стихотворение Евтушенко — «На танк поднимается Ельцин»?[62]
Форменное хулиганство.
Ивашко мекал, бекал, что-то невнятно блеял:
— Что касается здоровья Горбачёва, я даже сейчас думаю, что мои коллеги тоже не могут вам сказать, особенно с такой уверенностью, с медицинской точки зрения, что всё отлично, но вместе с тем то, чем мы располагаем, даёт нам право сказать, что, видимо, здоровье, может быть, и не является главной причиной… (Свист и хохот в зале! Примечание автора. Сказка у нас строго документальная, ага…)
…Мало-помалу разгорячившийся зал вдруг стал замечать, что вместо красного как варёный в пиве рак Ивашко, просто сбежавшего со сцены, на трибуне уже стоит невысокий лысоватый человек, внимательно рассматривающий коллективное руководство, ареопаг, партийный генералитет… И смотрит он на них как на не в меру расшалившихся детей.
Зал начал стихать, пока не замер в ожидании.
— А ви знаете… товарищи, хм-хм… что Комитет Конституционного надзора СССР на своём сегодняшнем заседании не усмотрел в действиях ГКЧП никакой антиконституционности? Председатель комитета Алексеев прямо заявил, что действия ГКЧП являются в рамках действующего законодательства вполне правомерными, что же касается их юридической оценки, то её может дать только Верховный суд, самый гуманный суд в мире…[63] Ви чего так волнуетесь, а? Направляющая и организующая воля, ум честь и совесть нашей эпохи? А. Понимаю. Пострадавшие… От Советского народа, да? Так ведь Советский народ, извините, не фраер, ему арапа не вотрёшь! Советский народ…
— А ты кто такой?!
Зал внезапно окатила ледяная волна. Пригнула горячие головы, будто незримая рука вдруг крепко взяла каждого за шиворот, как обосравшегося котёнка, потрясла и нежно опустила…
— Я — рядовой большевик. И от имени рядовых большевиков скажу просто — уходите. Слишком долго вы стояли у штурвала, пока чуть не посадили на скалы корабль Советской Страны…
— Куда же мы пойдем… — донеслось из зала, растерянное.
— Туда, откуда пришли… В народ! Мы пойдём в цеха, на колхозные поля, в забои шахты, на палубу корабля… И не белоручками, которые вдохновляют людей на ратные и трудовые подвиги!
Нет, Партия сменит финский костюмчик на спецовку, робу, бушлат.
Коммунист теперь будет там, где труднее всего, там, где тяжело, где опасно, и единственной привилегией коммуниста будет первым подниматься в атаку!
Что, приуныли?
Да ведь это единственный шанс сохранить — даже не Партию, завещанную нам великими Лениным и Сталиным (шум в зале), а всю нашу страну! Хватит. Довольно барства и комчванства.
Те, кто не желает… уходите. Держать не будем. Нам не нужны слабодушные подлецы, равнодушные трусы, хитрые лентяи…
Трудом, личным примером мы вернём доверие и уважение Советских людей.
И даже если нам придётся погибнуть — умрем же, как люди, с гордо поднятой головой… За Родину! За Партию! За Коммунизм!
Какие простые и немудрящие слова… Ведь ничего особенного не сказал этот человек..
Но те, кто потом вспоминал тот исторический Пленум, чуть было не ставший последним Пленумом ЦК КПСС — не могли забыть, как чужая, но светлая и могучая добрая сила вдруг подхватила их души, измученные мелочной беготнёй, карьерой, погоней за сервизами, дачами и машинами, — и понесла ввысь, к тому яркому — что было когда-то… Пионерский галстук, комсомольский значок, вдохновенный труд, Великая Война и Великая Победа!
Всё-таки у каждого есть, есть что-то заветное в душе, и эта последняя, крошечная частичка вдруг вспыхнула на короткий миг — слившись в единое бушующее пламя.
— Кто за то, чтобы поддержать Комитет по Оперативному Управлению СССР? Единогласно. Ну что же… спасибо, ТОВАРИЩИ!
21 августа 1991 года. Одиннадцать часов утра. Москва, здание Управления делами ЦК КПСС
— Да… ерунда всё это! минутный порыв. Кофе это морковный, а не коммунисты… из них хоть бы десяток стоящих людей нашлось! И то хлеб. Да ведь это всё серость, серость… ни украсть, ни покараулить….
Товарищ Павлов перекинул через полированный стол товарищу Бакланову толстую папку-скоросшиватель:
— Вот полюбуйтесь, мне это Кручина предоставил.
В пансионате «Жуковка» министр угольной промышленности товарищ Щадов взял для личного использования имущества на 7772 рубля, заместитель Председателя Совета Министров СССР товарищ Бирюкова на сумму 1520 рублей…
А в оздоровительном комплексе «Сосны» товарищ Шкабардня, управляющий делами Совета Министров СССР, отоварился на 4012 рублей…
Всего 24 лица совершили хищений на 89 тысяч рублей…
Голубые воришки. Альхены…
Но ведь масштаб поражает… ведь мелочь! Мелочь же! Какие-то торшеры, кресла.
Бакланов криво усмехнулся:
— И ещё квартиры, и ещё дачи… Впрочем, говорят, на кремлёвских приёмах они серебряные ложечки тырили… Слушайте, а деньги вы нашли?
— Что, очень надо?
— А то! У меня дефицит с наличностью… Вон, на Магнитогорском металлургическом комбинате для выдачи зарплаты требуется пять миллионов рублей, а в банке имеется только половина, два с половиной миллиона…
— Может, пока долговыми расписками выдать? Которые будут приниматься в качестве оплаты при покупке в ОРСовских магазинах и в столовых комбината?
— Слушайте, а это идея… и еще выдать каждому рабочему чековую книжку, на сумму его зарплаты — пусть расплачивается чеками, по безналу! И обязать всех эти чеки принимать… Но деньги-то вы нашли?
— Слушайте! А у вас в роду абреков случайно не было? Вот ведь пристали… нате.
«Настоящая расписка дана Первым заместителем заведующего Отделом международной политики ЦК Компартии Чехословакии тов. М. Штефанюком, что им получен 21 августа сего года от ЦК КПСС взнос в Фонд помощи левым рабочим организациям в сумме 750 ООО долларов США. Взнос выдала помощник секретаря ЦК КПСС тов. Пономарёва, фамилия, инициалы…»[64]
— Выдала?
— Не успела. Кручина её прямо за руку поймал…
— Но ей-то какая забота о чехословацких товарищах, тем более сегодня?
— Так ведь Господь делиться велел — и чешские товарищи эту заповедь свято блюдут… Ничего, сейчас я, верно, ещё чего-нибудь нарою…
21 августа 1991 года. Одиннадцать часов двадцать пять минут. Москва, город Зеленоград (именно так!), Панфиловский проспект, дом 4, северная промзона, проходная завода «Элион»
— Слышь, земляк, купи компутер…
— Чего-о-о?
— Компутер купи! Трубы горят… — Гражданин в выгоревшем синем длиннополом халате, с красными, как у кролика глазами, доверчиво протягивал случайному собеседнику молочно-белый пластмассовый чемоданчик…
— Какой же это компьютер? Компьютер, это… это, брат, о-го-го! Монитор, системный блок, клавиатуры… и ещё эта… джойстик, да?
— Да тута всё есть… — и продавец, щелкнув замочком, распахнул настежь чемоданчик, открыв — действительно! клавиатуру с чёрно-белыми клавишами и плоский экранчик, вмонтированный в крышку… слева, снизу действительно виднелся джойстик…
— Во, дела… это что, электрическая пишмашинка?
— Сам ты — машинка! Сказано, компутер… во: «Электроника»! Процессор: русский аналог Intel 8086 на частоте 4.47 Мгц.
Оперативка: 1 Мб.
Видеокарта: CGA, это такой стандарт, который выводит чёрно-белое изображение.[65]
Экран: Монохромный 640X200.
Жесткий диск: 10 Мб.
Гибкие диски: трёхдюймовые, два накопителя.
Операционная система MS-ДОС.
Вес: не более 4,5 кг…
— Хрена себе… да эта штука будет помощнее «Искры-1030»!
— А то! Дерьма не держим-с…
— Слушай, скажи честно, что — неужели на «Элионе» «шило» кончилось?
— Не поверишь, дорогой, но… кончилось! Вчера привезли денатурированный гидролизный, уж мы с ним мучились-мучились… и молоком его осаживали, и через противогазный фильтр пропускали… Ничего не выходит! Двоих добровольцев еле откачали… Купи, друг!!
— А за сколько?
— Сколь не жалко… так-то он шесть тысяч[66] стоит… Но кто же его купит-то за эти бешеные деньги?! Дай на пару бутылок…
— Да на что он мне… Ты бы лучше мне дрель вынес!
— Ага, дрель… За дрелями знаешь какой присмотр, это тебе не компутер! А давай я тебе спутниковую антенну вынесу, а? — с надеждой спросил потенциального покупателя алчущий пролетарий.
— Зачем мне спутниковая антенна?! — удивился тот.
— Слушай! У тебя дети есть? Вот и ладушки! Зимой твои пацаны на ней с горки кататься будут![67]
— Ну ладно, тащи свою антенну…
Только в Советской России русские Левши могли буквально на коленке собрать наисовершеннейший по тем временам ноутбук, и только в Советской России могли эти же золотые руки его тут же обменять на пару бутылок водки…
Рига, Латвийская Республика, Международная телефонная централь (так!) на Dzirnavu, 16
Это была не баррикада.
То есть… В том смысле, в котором её трактует Советская Военная Энциклопедия: «Баррикада — от barricade — завал — искусственный форт. Заграждение, выполненное из подручных материалов и расположенное поперёк дороги или горного ущелья.
Подручными материалами для строительства Б. могут быть строительный мусор, бочки, ящики, бетонные блоки, части бронетехники и т. д.
Б. применяются во время восстаний для целей уличного боя, а также для задержки продвижения моторизированного противника.
Таким образом Б. в боевых условиях создаёт препятствие для наступающего противника, образует прикрытие и огневые точки для обороняющихся».
Нет! Это было подлинное произведение авангардного искусства: «С думой о Латвии. Протест европейской (в глубине души) общественности против московитского варварства…»
Вообще, первые баррикады начали строить в Риге 13 января 1991 года, после проведения массовой манифестации на Набережной в поддержку независимости…
О! Это было не строительство, а Строительство!
Именно так, с большой буквы… и курировало его Министерство строительства ЛССР, во главе лично с министром Прусисом… кроме того, в сем проекте участвовали Министерство земледелия (министр Дайнис Гегерс) и Министерство сообщений (министр Янис Яновскис) — именно так, без отчеств… безродные!
От руководства республики Строительством руководили заместитель председателя Верховного Совета Дайнис Иване, депутаты: Я. Шкапарс, Я. Диневичс, Т. Юндзис, О. Костанда, начальник Штаба обороны ВС А. Крастиньш (заместитель председателя Верховного Совета).
Был создан целый Оперативный штаб — руководитель О. Костанда, члены В. Яронис, А. Плявиньш.
12 января 1991 года в Ауле Латвийского университета состоялось заседание Думы Народного фронта, на котором распределялись задания для руководителей отделений НФЛ по созданию баррикад… в централизованном, значит, европейском порядке…
Разумеется, русскую поговорку «У семи нянек дитя без глаза» никто и не вспомнил.
Результат превзошёл все ожидания.
Настроенные баррикады у:
— ВС ЛР (Сейм)
— КМ ЛР (Кабинет Министров)
— LTV (Закюсала)
— LR (Radionams)
— STC (Международная телефонная централь на Dzirnavu, 16)
— Улброкская радиостанция — у Мостов: Вецмилгравис, Браса, Воздушный («Вэфовский»), Ошкалнский, Деглавский, Югла, Островной, Стахановский, Железнодорожный, Вантовый, Каменный задержали движение Рижского ОМОНа настолько, как если бы трудолюбивые рижане сплели эти баррикады из паутины…
Впрочем, дело было не в рижанах…
Точно такой же результат был в Кулдиге, Лиепае, местечке Улброка Стопиньской волости Рижского района… предсказуемый результат.
Потому как крепость сильна не стенами… А духом её защитников…
В крепости Масада триста евреев год отбивались от непобедимых, железных легионов Рима!
Однако латыши ведь не были евреями, правда?
И поэтому при первых звуках бессмертного русского «Ешь твою медь!» — немедленно сами дисциплинированно разгораживали дорогу и так же дисциплинированно становились в позу пьющего оленя… Не знаю, снимали ли они при этом и штаны. Не видел, а врать не хочу.
Однако, видимо, «Битому неймётся!»… ещё одна русская пословица! Или это поговорка?
И поэтому вновь у телефонной станции была воздвигнута героическая бар-р-р-рикада…
— Янис, пойдём уже домой? Я хочу с тобой баиньки…
— Нет, Гунтарс, они не заставят меня ЭТО сделать снова.
— Янис, смотри, машина подъехала…
— Нет, Гунтарс, я не уйду.
— Янис, Янис, солдаты из кузова выпрыгивают…
— Эй, русские, вы не пройдёте!
— Янис, дорогой мой, не зли этих проти-и-ивных солдат…
— Гунтарс, ты ничего не понимаешь… уйди! Я тебя больше не люблю.
— Ах, Янис, ты такой жестокий… нет, не трогайте моего мужа! Не обижайте его! Лучше меня бейте, меня!
— Ишь ты, чего захотел! Хитрый какой. Я первый! Мучь меня, мучь, варрвар, ок-купаннт… О! Дас ист фантастишь!
(«А я в августе баррикады вообще не помню, — пишет мне Доброжелательный Читатель, — в январе — точно были. Сам присутствовал в центре при штурме ОМОНом МВД (вышли с приятелем из кино, а тут приспичило — попёрлись в туалет к Академии художеств.)
Наблюдали и пальбу, и „уазик“ горящий, как из партера.
Кстати, очень много съёмочных групп разных телекомпаний было в тот момент в том месте. И норвежцы, и немцы, и чёрт-те знает еще кто.
Самый первый пробежал маленький японец с камерой на плече больше него самого, из гостиницы „Латвия“, при первых выстрелах понесся в сторону Ридзене. Наверно, самый лучший репортаж у него был, но нам его, к сожалению, не показали.
Так вот, про август — после объявления ГКЧП над центром пролетел вертолёт, разбрасывая листовки, следом прибежал к нам с коллегами на работу один информированный товарищ и сообщил, что в Питере, по распоряжению мэра, введен сухой закон и все кабаки закрыты.
Поэтому необходимо срочно переместиться в более подходящее и защищённое от неприятностей место. Что и было немедленно проделано — вся компания передислоцировалась в „Зем Озола“ на Блауманя, благо этот пивняк не был закрыт.
Так никаких баррикад в августе я так и не увидел.
А может, их и не было?»
— О, как! — восклицает здесь автор. — Музей баррикад в Риге, значит, есть? Знак «Защитнику баррикад-91», который гордо носят сотни тысяч борцов за демократию, есть? И все Прибалтийский конкурс на лучшее эссе о баррикадах — тоже есть? А самих баррикад не было?
Тогда вопрос: что демонстрируется в том музее, кому вручался знак, и о чём писались те эссе…
«Не-е-ет, — вносит ясность Очевидец. — Были баррикады в августе. Просто пока ГКЧП было — их не было.
А как только его скинули и стало понятно, что опасаться нечего, то Рига сразу „грозно“ покрылась баррикадами…
Точно помню. У меня тогда жену клещ укусил, и я по городским аптекам бегал, иммуноглобулин разыскивая.
Вчера они ещё по щелям сидели, а сёдня такие смелые и весёлые, баррикады строят! По заранее утверждённому проекту».)
21 августа 1991 года. Одиннадцать часов сорок минут. Киев, Украинская ССР. Улица Б. Кольцевая, дом 4
Улица как улица — широкий проезд между двумя бесконечными бетонными заборами, поверх которых блестит натянутая на изоляторы проволока, и за ними возвышаются корпуса с широкими окнами из зеркального стекла…
Ранним утром к проходным стекает весёлая говорливая река мужчин и женщин, а вечером они так же дружно штурмуют переполненные автобусы…
Киевский филиал Всесоюзного предприятия — московского ЦНИИ «Комета». Впрочем, с 1979 года это предприятие уже и не предприятие, а целое научно-производственное объединение.
Директор НПО, который как раз сейчас звонил из Москвы в Киев, был Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской, трех Сталинских, двух Государственных премий СССР — и начинал свой жизненный путь конструктором на знаменитом заводе имени Сталина, в Горьком…
Тогда молодой, двадцати одного года от роду, инженер, работая мастером в цехе противооткатных устройств, предложил ряд новшеств в конструкции танковой пушки «Ф-34» знаменитого В.Г. Грабина — главного конструктора завода имени Сталина, номер 92.
Грабин вначале весьма холодно отнёсся к предложениям вчерашнего студента, прилюдно обозвав его «студентиком».
Однако замена существующей конструкции противооткатных устройств в пушке «Ф-34» на предлагаемую юнцом конструкцию позволяла существенно сократить трудозатраты на производство, повысить качество при уменьшении веса, габаритов и сэкономить расход дорогостоящих материалов.
Как оказалось впоследствии, общий эффект от внедрения этой конструкции в денежном исчислении составил более пяти миллионов довоенных рублей в год.
Орден Ленина и Сталинская премия, для первого раза — Третьей степени… потому что молод ещё!
Они были чертовски молоды! И чертовски, нечеловечески талантливы, инженеры сталинской поры…
Тогда инженер — звучало гордо. Почти как в царское время, когда мост проектировал Инженер Рукавишников, а ажурную, стальной вязи башню строил Инженер Шухов…
И зарабатывали они — весьма прилично. Средняя зарплата рабочего была в шесть раз меньше зарплаты Главного Инженера… Впоследствии это Хрущёвым ставилось Сталину в вину!
Да, любил Хрущёв стирать различия — между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, между потолком и полом. «Что такое Гаванна? Это совмещенный туалет, в одной комнате говно и ванна» — обычная шутка тех подлых времен.
Кстати, бытует легенда, что так понравившиеся Хрущёву «хрущобы» — со смежными комнатушками, без лифтов — тот увидал в Минске, в районе аэродрома.
И невдомёк было Кукурузнику, что это были построенные немцами бараки для русских рабов!
И истаяло, истёрлось к восьмидесятым годам гордое имя Русского Инженера! Потому что инженерами начали называть перекладывающих бумажки клерков…
За 120 рублей в месяц — твори не хочу… Они и не хотели.
Но были, были — оставались еще последние зубры!
Реликты тех великих времён, когда не работали — горели на работе! Когда одетые в белые халаты младшие научные сотрудники рвались к звёздам, а не в курилки, чтобы обсудить очередную фигу в кармане, которую изобразили Стругацкие.
Человек, снявший в киевском кабинете трубку издавшего мелодичную трель вэфовского кнопочного телефона (с памятью на 16 номеров), относился как раз к их числу.
Как и его московский собеседник, он стал кандидатом технических наук в двадцать четыре года, а доктором наук — в двадцать восемь лет! Тогда же был удостоен ордена Ленина, высшей награды Страны Советов, и Сталинской премии — что любопытно, тоже Третьей степени… (Молодой потому что! Нечего баловать.)
И был он такой же дерзкий и такой же талантливый, как его собеседник.
Единственное, что их отличало, — киевский инженер потом хорошо отсидел в Лефортове, в Бутырской тюрьме и во Владимирском Централе.
И был лишён без всякого суда всех званий и наград — даже медали «За оборону Кавказа», которую заработал на кровавом снегу высокогорного ледника.
Но ничего… «Так хладный млат, дробя стекло — куёт булат!»
В ссылке он снова защитил диплом, уже не МВТУ, а заочного Уральского политеха, снова начал работать — сначала инженером, потом ведущим конструктором, начальником сектора, начальником отдела.
Перевелся в Киев (мама сильно болела), трудился там уже в качестве заведующего отделом системного проектирования — главного конструктора комплекса. С 1990 года — научный руководитель, Главный конструктор Киевского филиала НИИ «Комета». Доктор наук, член Отделения новых физических проблем Академии наук Украинской ССР.
И вот сейчас он возьмёт трубку и с лёгким, неуловимым акцентом скажет:
— Приветик, Иваныч! Чего тебе надобно, дорогой, Давай говори скорей…
— Здравствуй и ты, Сережа… Что, у тебя на столе борщ с пампушками стынет? Или водка греется?
— Э-э… какая теперь водка. Припёрлись тут ко мне представители трудового коллектива. Маму я их вертел!
— Чего хотят?
— Как обычно. Сами не поймут — то ли им надо демократии, то ли осетрины с хреном. И первым делом требуют ликвидировать в столовой зал для дирекции, чтобы все обедали в общем зале.
— И что тут плохого?
— Да мне похер. Я свою шлюмку могу и под нарами выхлебать. Единственное, что во время обеда я лишний раз своих главных специалистов могу увидеть, расспросить, что и как, дать им нагоняй… Короче, по ходу провести дополнительную оперативку. А в общем зале это не получится. Там шум, гам… Да и некоторые вещи — не для каждого уха!
— Ну и гони тогда нах свою демократическую общественность!
— Не могу. У нас скоро выборы — возьмут и изберут вместо меня какого-нибудь демагога…
— Ну и изберут. Демагог все дела завалит, я его сниму и опять тебя назначу!
— Да это-то понятно… Времени, времени на эти гнилые разборки сколько уйдёт! Кстати, о времени. Не тяни кота за яйца. Чего тебе надобно, старче?
— Да уж не старей тебя, многожёнец,[68] кобелина ты наш призовой. Тут вот какое дело. М-мм… Сережа, ты не мог бы вылететь в Москву?
— Захер?! Изделие «К-702» у меня на испытательном стенде стоит, ты что, забыл? Да я в цеху вчера ночевать оставался!
— Понимаешь, приказать я тебе не могу…
— Ага, и партбилет на стол я не положу — нет его у меня, партбилета-то! С 1953 года нет!
— Но я тебя прошу… как друга. Серго Лаврентьевич, прилетай. Это ОЧЕНЬ важно…
Киевский руководитель задумчиво потёр ладонью высокий лысеющий лоб… Поправил на переносице очки в простой проволочной оправе, так похожие на пенсне:
— Ну, если ты просишь… ладно, а чего тебе надо-то? Что мне с собой брать? Может, тебе деньги нужны, а, брат? Ты не стесняйся, я тут свой «Москвич» недавно продал — всё равно мне на рыбалку ездить некогда…
— Сережа, мне ничего не надо — я говорить не могу, да и не поверишь ты мне, лучше скорей приезжай, сам увидишь…
21 августа 1991 года. Двенадцать часов одна минута. Москва, улица Проспект К. Маркса, дом 1, Госплан СССР, третий подъезд
Небольшая комната, уставленная потёртыми стульями, стол, покрытый старенькой клеёнкой со следами от ножа, на столе — электросамовар.
В углу — кожаный диван эпохи Вознесенского, знававший куда лучшие времена.
Собравшаяся публика — Личные Прикреплённые. Шофёры, охранники… те, кто знает о своих Первых куда больше, чем знают о них вторые, третьи и далее по списку…
— Слушай, а что, у Него с девочками? Совсем ничего такого не было?
— Как же это не было, — криво усмехнулся Заспанов, — помню, рассказывали мне, как Он вместе с Хозяином в 1946 году в Сочи отдыхал. Ну и, как-то раз, возвращаясь от сталинской дачи, встретил Он двоих девчушек, которые на режимной территории грибы собирали… Оказывается, они пролезли через забор!
Вот такой забор был на правительственной даче, где жил Сам…
— И что?
— Ну что… зажарил и съел! Грибы, я имею в виду… А девочкам насыпал полный подол конфет и отправил на своей машине домой.
— Любил, значит, детей?
— Не то слово! Было как-то в Сочи, приехал Он на открытой машине… Только на Платановой аллее остановились — набежала целая стайка ребятишек, машину смотреть… Так он дверцу открыл и полную машину детей насажал.
Приехали в «Ривьеру» — такое кафе, на набережной, — усадил Он их за столик и всех лимонадом угостил. А потом ещё принёс им из буфета целую вазу с пирожными…[69]
Вообще, с Ним было работать, говорят, очень нелегко… А с Хозяином — хуже втрое!
— Почему?
— Вот, ехал как-то Хозяин на машине, из Москвы до Харькова… По дороге останавливается, всё время выходит и пешком осматривает деревни, разрушенные кварталы. Ходит по улицам, за ним — толпа немедленно. Женщины ему на шею вешаются, дети за брюки и рукава кителя хватают. Цветами всего засыпали…
А однажды в кармане своего френча товарищ Сталин нашёл чужие золотые часы! Оказалось, какой-то карманный воришка из местных таким необычным образом захотел выказать ему свою почтительность и сыновью любовь. Пришлось местным товарищам на доступном ему языке пояснять, что часы у товарища Сталина есть свои, а красть — грешно.
— А охранники?
— Один прикреплённый всегда шел спереди, один сзади и ещё один шел сбоку и со слезами на глазах просил людей не докучать товарищу Сталину… Да разве всех уговоришь?!
— А как реагировал на это товарищ Сталин?
— Конечно, собирающаяся толпа ему мешала, он пытался её уговорить разойтись… А потом стал осматривать интересующие его места ночью — но и это не спасало. Народ как-то про это узнавал, и всё равно тянулся за ним хвостом. Причём, товарищ Сталин не делал из этого ни малейшей рекламы, никогда рядом с ним не было не только кинооператоров или фотографов, но и просто журналистов.
— Да почему он так поступал-то?
— Думаю, потому… Потому что и для Него, и для Хозяина сама мысль о том, что охрана отделит их от народа, была оскорбительной и унизительной. Да они скорее согласились бы быть убитыми, чем подать кому-либо намёк на то, что они боятся Советского Народа, ради которого, собственно, они и живут.
Читать бесплатно другие книги:
