Спасти СССР! «Попаданец» в пенсне Белоусов Валерий
Так что Панки были пригородом вовсе дальним…
Именно поэтому в 1939 году при Лаврентии Павловиче, кстати, и начали на Хлебозаводской улице рабочего поселка Панки копать…
Впрочем, копали не только там… Про подземный аэродром, где на специальной поворотной катапульте были установлены стартующие из-под земли истребители, слыхали? А это тут же, в Люберецком гарнизоне… Рядышком с построенной иждивением Лаврентия Павловича станцией РУС-1. «Радиоулавливателя самолётов»… локатора, короче! Одного из первых в мире.
Да… а так — ничего особенного с виду… Затравяневшие бугорки пообочь взлётного поля.
Так что, ежели пойти по улице Электрификации от станции Панки вдоль полотна железной дороги, от платформы в сторону депо, да свернуть на 1-й Панковский проезд, то справа по ходу мы скоро увидим серое безликое здание заводика ВНИИ Бытовой техники, а вот за ним…
Тоже ничего интересного.
Бетонный забор с «егозой» поверх него, за которым возвышаются крыши полутора десятка безликих длинных зданий… Железнодорожная ветка, уходящая к зелёным (о!) железным воротам, но без обязательной красной звезды.
Склады и склады. Никакой романтики.
«Мало ли в Бразилии П-педров!»(с), — подумает так досужий наблюдатель и обернётся, дабы полюбоваться на возвышающуюся впереди желтую каменную башню — возвышающуюся над зданием классического дворцового типа, как бы и не водонапорную…
Нет, не водонапорную… Это, товарищи, вообще не башня.
Это типичный шахтный ствол, а жёлтый, с ампирными колоннами, дворец — сие Всесоюзный институт горного дела имени Скочинского, в просторечии ВНИИуголь…
«Хренасе!» — подумает пораженный наблюдатель.
Богато живут коммунисты — что для учёных экзерсисов аж экспериментальную шахту заложили… Ну, уж не совсем для учёных, скажем так. Складские помещения, о которых мы говорили, — это всё бутафория… Пустые коробки.
Самое интересное — там, внизу…
Закачавшись на тросах, вверх-вниз, как привязанная к вынутой из трусов резинке катушка из-под ниток, клеть остановилась…
Загорелись красным висящие на стене клети застеклённые трафареты «Курение в шахте — преступление», «При нахождении в стволе согласовывайте свои действия», а также «Не открывай двери до посадки на кулаки!».
Ушла в сторону решётчатая, с мелкой сеткой поверху, дверь, и, спотыкаясь о рельсы узкоколеи (900 мм), Лаврентий Павлович вышел на ярко освещенный ртутными лампами шахтный двор…
Идти ему было крайне неудобно — потому как новенькая брезентовая роба совершенно не гнулась и трещала при ходьбе, голову тяготила шахтёрская каска с лампочкой во лбу, а по бедру больно колотился привешенный на слишком длинном ремне металлический «котелок» — футляр самоспасателя… Инструкция!
Хоть кто бы ты ни был — а в шахту тебя без этого не пустят.
От ярко освещенной площади во тьму уходили три тоннеля — северный, южный и восточный… А прямо перед Берией висел угрожающего вида плакат «Немедленно проверь лампу!» (и тут же любезно пояснял: «Норма зарядки — 8 часов»).
Посреди шахтного двора на поворотном кругу стоял забавный маленький электровозик, к которому был прицеплен открытый сверху вагончик со скамейками — «карета» по-шахтёрски…
— У нас их снизу — семь, да ещё три — на горА, — пояснил гостю главный инженер, похлопывая стального зверя по толстой синей шкуре. — Садитесь, эх, прокачу!
— А может, всё же пешочком… — опасливо покосился на карету Берия.
— Как хотите… только долго идти придётся, однако… — пожал плечами хозяин здешних подземелий.
— Гм. И какая протяженность тоннелей?
— Все три крыла, в целом — двадцать шесть километров…
— Ебт… когда только успели? — Лаврентий Павлович был просто поражён.
— Ну, дак… начали при Самом, при Хруще продолжали, при Брежневе тоже… так садимся?
— Садимся, садимся…
А ехали они всё же недолго… минут десять. Бежали в свете лобового прожектора побелённые стены со змеящимся кабелем, мгновенно исчезающим во тьме, мелькали арочные бетонные крепи…
А потом перед Лаврентием Павловичем встала слева по ходу серая стена. Мешки. В четырнадцать рядов, Друг на друге…
— Это чего такое?
— Сахар.
Лаврентий Павлович зажёг свой фонарь на каске и посмотрел вдаль… Свет фонаря терялся в непроглядной тьме, бессильно рассеиваясь. Только рельсы, уходящие в непроглядный мрак, поблескивали.
А пока света хватало — вдаль уходили всё мешки… мешки… мешки…
— Да. Вот это я понимаю — закрома Родины! Будем отгружать, — вожделеюще потёр руки Берия.
— Разворуют!
— Ну не сразу же… на пару дней хватит? А там и меры психологического воздействия подействуют… Так что будем грузить! Одно только я не понимаю: куда вы землю при проходке тоннелей девали?!
— Тарили в мешки и вывозили в обычных товарных вагонах…[52]
20 августа 1991 года. Двадцать один час десять минут. Московская область. Щелковский район, посёлок Медвежьи Озёра
— Да ничаво…
— Не понял вас, товарищ генерал-майор…
Заместитель командующего ВДВ по боевой подготовке генерал-майор Лебедь сильно, с досадой затянулся смятой «беломориной» (фабрики имени Урицкого):
— Байка есть такая… про русский характер. Вот, представьте себе… 1905 год. Взбунтовавшиеся мужики с косами, вилами, цепами подвалили к барской усадьбе. Загомонили… На крыльцо вышел барин в халате, в феске и шлепанцах. Под мышками — по ружью. Сделал многозначительную паузу и, когда наступила мертвая тишина, спросил мужиков: «Ну, чаво?»
Толпа понурила головы и начала растекаться. Через несколько минут перед усадьбой никого не было.
Вечером в кабаке сидел мужик, перед ним стояла пустая бутылка, в стакане остатки водки, краюха хлеба, луковица…
Мужик поднял стакан, посмотрел на него осоловелым взглядом и вдруг взъярился: «Чаво, чаво? Да ничаво!!!» И немедленно выпил.
— Не понял, тщ…
— Слушай, ты какой-то сегодня не такой… думай сам. Вызывал меня сегодня Ачалов… спрашивал, пошто я ещё живой. Ответил ему, что помирать не вижу пока оснований…
— ?!
— Вот и я тоже — слегка удивился. Выяснилось, что средства массовой информации усиленно распространяли слух о том, что 19-го я переметнулся — к кому, не указали, а 20-го начали распространять такой же ничем не подтвержденный слух, будто я застрелился, из чего — не уточнили. А потом ещё распустили слух, что я был захвачен заложником защитниками Белого Дома, уже после того, как я, естественно, застрелился…
— Блядь.
— Согласен. А потом вдруг спрашивает меня Ачалов — взял бы я Белый Дом, коли б на то был приказ? Докладываю ему — взял бы. Он меня подначивает: это как же? У них защитники, у них баррикады…
Отвечаю: с двух направлений в здание вгоняется два-три десятка ПТУРов без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть начнет гореть, а хуже того, дымить, а в дыму сольются воедино лаки, краски, полироль, шерсть, синтетика, просто подтяни автоматчиков и жди, когда обитатели здания начнут выпрыгивать из окошек. Кому повезет — будет прыгать со второго, а кому не повезет — с 14-го этажа…
Подумавши, мы с ним согласились. Это было ясно.
Неясно было другое: на кой черт это надо было бы и, главное, кому?
— Это риторический вопрос?
— Так точно. Во-первых. За всем этим беспорядком чувствовалась чья-то крепкая организационная воля…
Во-вторых, и это было главное, я это ощутил, даже сидя в кабинете командующего. На аэродромах в Чкаловске и Кубинке творилась дикая чехарда. Болградская дивизия три года пролетала по «горячим точкам» и уж с таким опытом, даже при весьма удовлетворительном подходе к делу, могла высадиться когда угодно и куда угодно. А тут самолеты сбивались с графика, шли вразнобой, заявлялись и садились не на те аэродромы. Подразделения полков смешались, управление было частично нарушено. Комдива вместо Чкаловска посадили в Кубинке…
Ну, думаю, и хрен с ними…
Есть армейское правило — в тактике неудовлетворительную оценку ставят в трех случаях: за нанесение ядерного удара по собственным войскам, за форсирование реки вдоль и за наступление в диаметрально противоположном направлении. А когда ВСЁ делается не так?
Это даже не балет, как учения придворной Таманской дивизии в приснопамятных Ворошиловских лагерях. Это комедия…
Приказы в порядочной армии не обсуждаются, их надлежит выполнять! По приказу я ввел дивизию в Москву, по приказу её из Москвы вывел. Ни одного убитого, раненого, ни одного обиженного москвича, ни одного израсходованного патрона, ни одного дорожно-транспортного происшествия. Претензии?..
— А они будут?
— Обязательно! Найдут стрелочника… Да и хрен с ним. Уеду к брату на Алтай… Кстати, как там Гдлян, которого к нам кагэбэшники привезли?
— Парится в бане.
— Не мешать! Покормить, налить ему водки и уложить спать… Чего тебе, боец?
В кунг ворвался радостно возбуждённый сержант, протянул бланк шифрограммы…
— Всё. Кончай ночевать! Вариант «Южный»! Перебазируемся — аэродром Моздок. Готовность — семь часов. Время пошло.
20 августа 1991 года. Двадцать один час двадцать минут. Молдавская ССР, Слободзейский район, село Кременчуг
В сих благодатных краях, где некогда киевский князь Святослав Игоревич мечтал заложить столицу Руси — люди селились издавна…
Во всяком случае, местные жители часто находили на берегах Днестра кости людей и животных, кремниевые наконечники стрел, осколки домашней утвари, турецкие и российские монеты. А в 1881 году один крестьянин обнаружил в своем дворе мраморную плиту с декретом города Тиры, изданным при императоре Коммоде в 181 году от Рождества Христова.
И, нимало сумяшеся, крошил себе на древнем мраморе табак да резал суровой ниткой варёную мамалыгу. Молдаван!
Именно так называли братьев своих меньших, неразумных — умелые и рачительные хозяева: великороссы и малороссы, болгары да потомки древних половцев гагаузы… Даже развесёлые цыгане, что по Молдавии гуляли, — и то, считали типичного молдавана несколько… ну, вы понимаете? Остроумным и смышлёным, как жующий вечную жвачку вол… А ви таки скажете, що молдаван не смышлёный? Вот лично вы — сможете ли вы прожить в Одессе шумной, зная всего лишь два человеческих слова — «билять» и «щикатурка»? Вот то-то же. А молдаваны всегда так и жили.
А вообще место для села Кременчуг было выбрано с большим умом… Предположительно ещё в I тысячелетии до нашей эры древняя удобная переправа через Днестр (Тирас) близ села и благоприятный природный ландшафт (богатые пастбища, сенокосы, плодородные целинные чернозёмы, пойменные леса, обилие зверя, птицы и рыбы) стали причиной возникновения здесь кочевнических стойбищ и долговременных поселений, курганных и грунтовых могильников. Существует мнение, что в VI столетии до нашей эры армия персидского царя Дария I во время похода на Скифию именно здесь переправлялась через Днестр.
Переправа имела важнейшее военно-стратегическое и торговое значение, поскольку служила связующим звеном для контактов кочевой и землепашеской цивилизаций, для которых река являлась естественным рубежом.
Приднестровская полоса расселения Очаковской земли уже в начале XVIII века была заселена полуоседлыми татарами, ногайцами, украинцами из Подолии и Малороссии, русскими с южных губерний России.
Жили здесь мирно, в добром соседстве сербы и венгры, поляки и казаки из Бугского казачьего войска, евреи и некрасовцы-старообрядцы…
Молдаване-то как раз и составляли явное меньшинство!
Приднестровье более интенсивно стало заселяться выходцами из Молдавского княжества, которые бежали от турецкого и боярского гнета, после Ясского мира 1791 года, когда Очаковская земля навечно отошла к России. Здесь, на левобережье Днестра, формировалась так называемая «Новая Молдавия».
Приветили беженцев русские, не выдали… Согрели на своей груди змею.
Впервые это проявилось во время Великой Смуты — когда румыны, которых и доныне не бил только ленивый, осмелели настолько, что захватили пылающую Бессарабию, по которой заполошно метался комбриг Григорий Котовский и прочие батьки («Свадьбу в Малиновке» смотрели? Вот фильм как раз про те смутные времена! — и снималась картина там же, над Днестром… автор, когда её смотрит, сразу вспоминает… эх… село Кременчуг, Тираспольский батальон ТСО, бронегруппа, противотанковая батарея из двух ТМ-16, одной — лихо угнанной Начвором[53] цыганом Сёмой Валентиром у оплошных, оторопевших от такой наглости румын, и второй — как-то очень недорого выменянной у доверчивых, как дети, черноморских казаков оборотистым КВУ Додиком Филькинштейном, за трофейный же, прихватизированный молдавский коньяк. Яркое солнце, музыка, красное как кровь вино — и кровь, льющаяся вином из разбитой бочки. Веселая, справедливая война.)
Да, тогда молдаванешты впервые показали, что под маской врождённой тупости (а может, и не под маской — потому как, если поколение за поколением с детства употреблять вино вместо воды, результат налицо… Жертвы пьяного зачатия, все — поголовно!) скрывается чёрная зависть к своим трудолюбивым, хозяйственным соседям, звериная злоба и нечеловеческая жестокость…
Второй раз — повторилось это во время Великой Отечественной… Когда из 6600 человек из села Слободзеи освобождения дождались только 2100… И не было среди них ни одного еврея.
Надо бы тогда и решить эту головную боль с молдаванами… Да, добр русский человек и отходчив! Даже совхоз в селе Кременчуг назвали — «Молдавия»!
В середине 60-х годов совхоз становится миллионером. Спустя десять лет его валовая продукция составила более 5 миллионов полновесных советских рублей, товарная — свыше 4 миллионов рублей, а к началу 80-х годов она превысила соответственно 15 и 13,5 миллиона рублей.
Более 3/4 стоимости реализованной продукции приходилось на фрукты и овощи. Совхоз вошел в десятку богатейших хозяйств Молдавской ССР. Его правление грамотно и эффективно распоряжалось полученной прибылью, вкладывая ее в аграрное производство и социально-бытовую инфраструктуру села.
В 60-80-е годы укрепляется материально-техническая база совхоза. Строятся мастерские, склады, гаражи, теплицы, мелиоративные системы (в середине 70-х совхоз орошает более 3 тысяч гектаров угодий, а в середине 80-х — уже почти 5 тысяч гектаров), коровники, свинарники, конюшни, полевые станы, грунтовые дороги, понтонный мост через Днестр, цеха по переработке овощей и фруктов, асфальтовый и хлебный заводы, тарная база. Велись работы по добыче песка, щебня, гравия к северу от села.
Люди жили счастливо и богато… Новая школа, музей… Отличный клуб, с широкоэкранным кинозалом… в каждом дворе — по «Москвичу» или «Жигулям»…
Улицы асфальтированы, в селе — телефон, в каждой хате газ… Не в каждом, далеко не в каждом русском селе такое было!
Это что! Вот в том же Слободзейском районе в селе Чорба был парк культуры и отдыха — один из лучших не то что Молдавии, а во всём СССР! Золотую медаль ВДНХ тот парк получил…
Колония, ага… страдающая под национальным гнётом.
…— Короче, митингуют молдаваны… начиная с вчерашнего дня. Всю площадь Ленина обосрали…
— И кто у них закоперщик?
— Уж и не помню фамилию той очкастой дуры из университета, которая — помнишь? — мечтала забеременеть от памятника Штефана Великого…
— Да. Паноптикум…
— Ну, значит, Народный Фронт и выступает за немедленную независимость… и присоединение к Румынии…
— Постой-постой, не поняла… это как — им нужна независимость или присоединение?
— Все сразу, одновременно…
— Ну, тупы-ы-ые…
— Молдаваны. А также им нужна ликвидация Молдавской Компартии, национализация имущества…
— Которого?
— А вашего, соседки…
Две женщины средних лет обернулись на ласковый, молодой голос…
У калитки, опираясь на штакетник, стоял недавний инструктор Слободзейского райкома ВЛКСМ Андрей Болфа, молдаван.
А теперь — сотрудник самочинного министерства национальной безопасности, созданного бывшими партработниками-молдаванами в Кишинёве, при попустительстве тамошнего УВД…
За его спиной стоял «уазик»-буханка, набитый наспех увязанными узлами с барахлом…
— Привет, Андрюша… переезжаешь куда?
— А как же, тётка Мария… к тебе и переезжаю, в твой новый дом…
Мария весело засмеялась:
— Всё шутишь, комсорг?
— Да уж какие шутки… — всё так же весело и ласково улыбаясь, Болфа вошёл в палисадник, не изменившись в лице, перерезал походя горло смертельно удивлённой соседке, а второй — поморщившись на её некультурный истошный визг, воткнул нож под левую лопатку…
У него сегодня было еще так много дел… Вот машину бы новую присмотреть, пока эти вонючие русские не убежали за Днестр…[54]
20 августа 1991 года. Двадцать один час сорок минут. Московская область, город Люберцы, Октябрьский проспект
Длинная эта улица, длинная, как сама жизнь…
Начинается от платформы Ухтомская, где гвардейцы Ранненкампфа в 1905 году расстреляли бунтаря-машиниста, и заканчивается, идя параллельно «Рязанке» — железной дороге — аж у поворота на Егорьевское шоссе… Дома там носят номера трёхсотые и четырёхсотые…
Идёт улица по всему городу Люберцы из конца в конец, мимо завода Сельмаш, где строят для братской Кубы тростниковоуборочные комбайны, а для братской Украины — комбайны свеклоуборочные… Минует станцию с уютным названием Мальчики, оставляет по-обочь комплекс ВИНИТИ…
Кого только не встретишь на этой дороге жизни!
— А при чем тут итальянцы? — человек в старомодном пенсне удивленно посмотрел на подполковника милиции Александра Ивановича Гурова, которого черная бронированная «Волга» («В Москву? Садитесь к нам…») подобрала на автобусной остановке «Хлебозавод».
Сидел себе Гуров на мокрой после дождя лавочке, грустил… А теперь сидит в комфортабельной машине и непонятно почему нервничает.
— Да, при чём? Об итальянцах я ведь не говорил ни слова!
— Да ведь вы сами сказали — мафия? Ведь это же в Италии, на тамошнем юге… Так? Да и то, эту самую мафию фашистский диктатор Муссолини, вроде как, и вовсе истребил?
— Нет, не истребил… на развод осталось чуток. А итальянцев нам не надо, у нас мафия своя, доморощенная!
— Мг-м. Понимаю. Бандиты?
— Если бы. Это целая система… Вы мою статью «Лев насторожился?» в «Литературке» читали?
— Извините, не успел. Я, знаете ли, в последнее время был всё больше мёртв… гм-гм, то есть был далеко отсюда. Про что там?
— Этот материал, написанный на основе исследований, которые проводились ВНИИ МВД СССР на протяжении шести лет, не решалось напечатать ни одно издание.
Я тогда, когда эту статью писал, работал старшим научным сотрудником ВНИИ МВД СССР. Пришел к выводу, что социальная опасность преступности сильно возросла. Например, пятнадцать лет назад у преступности не было такого большого капитала, не было такой политической «крыши». Сегодня произошло огосударствление мафии. Её щупальца проникли в хозяйственную, административную сферы. Есть они и в культуре, и в спорте.
От рэкета и выбивания зубов проституткам мафия рано или поздно, если политическая обстановка не изменится к лучшему, перейдёт к захвату стратегически важных предприятий. Ее сегодня интересует добыча алмазов, производство автомобилей — все то, где крутятся большие деньги. В Тольятти, например, весь процесс изготовления автомобилей контролировался преступными группировками. Начали с малого — кражи запчастей, а теперь никто не может получить машины с заводской стоянки, пока не заплатит им дань…
Сегодня, по оценкам специалистов, сорок процентов коммерческих магазинов под контролем мафии.
Называется и другая цифра — восемьдесят процентов.
— Да, расплодили вы тут баобабов… это не я, это Сент-Экзюпери сказал… И что же, управы на них нет?
— Воли нам нет. И законодательная база отстаёт… Кроме того, власти подержащие и сами подкармливаются бандитами! Организованная преступность — не просто сфера криминала, это явление на стыке экономики, политики и криминала.
— И что, про это — все знают?
— Абсолютно все. Главы преступных сообществ нам известны поимённо… Да закона на них нет! В борьбе с оргпреступностью именно верхушку труднее всего и сбить…
— Ну и какая реакция была на вашу статью?
— Адекватная. Три дня молчали, а потом меня же и уволили… Говорят, сам Горбачёв выразил неудовольствие… Работаю сейчас старшим опером в Люберецком УВД.
— Что-то я никак не пойму… Вы меня что, дурачите?
— Вы про что? Про Горбачёва?
— Да нет, этому я как раз верю, я про то самое… как так? Руководители преступного сообщества известны, и никто ими не займётся — как это так, верхушку сбить труднее всего? Есть человек, есть проблема, нет человека — нет и проблемы… или вы мне сейчас чисто теорэтически изъяснялись?
Гуров стал тихо закипать:
— Извольте. Мы сейчас с вами в Люберцах. Главой преступного мира здесь является Владислав Владимирович Кирпичев, 1937 года рождения, русский. Образование среднее. Вице-председатель кооператива «Инэкс-лимитед». Но больше известен как «вор в законе» под кличками «Кирпич» и «Дядя Слава».
В общей сложности, за решёткой провел тридцать семь лет. Первый срок в четыре года получил в 1954 году за кражу. С 1972 по 1990 год в основном находился в различных тюремных психических больницах. Освободившись, стал видным коммерсантом…
Контролирует производство водки, которую бадяжат из поставляемого через Беслан спирта, проституцию, собирает дань с коммерческих ларьков… Прошу любить и жаловать!
— Колоритная личность… хотелось бы мне на него взглянуть!
— Да хоть сейчас! Как раз сегодня, по оперативным данным, у него «стрелка», могу вам устроить рандеву…
20 августа 1991 года. Двадцать два часа. Московская область, Люберецкий район, Большой Люберецкий Карьер
Место это издавна было известно как Гремячий Ключ. Рассказывают, что однажды ударила в землю молния, и забил на месте том чудотворный источник, исцеляющий от хворей телесных да душевных…
Только нет уж того ключа. На месте холмов с соснами — огромная Яма, откуда завод ЗиЛ десятилетиями отбирал великолепный формовочный песок Лыткаринского месторождения…
Бесхозяйственность, конечно… Песок тот в Лыткарине использовали для производства точнейшей оптики!
Да, во времена Кукурузника привыкли микроскопами гвозди забивать…
Теперь карьер что-то забросили… Заросли бурьяном рельсы узкоколейки, по которым к эстакаде пристани двигались через специальный тоннель вагонетки, бессильно ржавели, уткнув в землю хоботы, как спящие мамонты, карьерные экскаваторы… Безлюдье.
Мерзость запустения. Темнеет уже…
Но для некоторых — самое место и самое время…
Удобно расположившись на капоте пусть старенькой, но иномарки, Кирпич с интересом наблюдал, как, увязая по щиколотку в песке, к нему с самым угрожающим видом шагает бригада Слона…
Был Слон выходцем из знаменитых люберецких качалок.
Не пил, не курил, по вечерам толкал железо… А иной раз садился в электричку и с друганами ехал в Москву, на Казанский вокзал — сходить в туалет!
Ага… Еще хорошо при этом отлупить кого-нибудь.
И обобрать…
Ну, летом — понятно, на карьер. Били стекла в оставленных отдыхающими машинах, брали оттуда всё, что плохо лежит, охотились также на вещи, оставленные на берегу. Добычу делили в лесу над карьером.
Документы и громоздкие приметные вещи скидывали сразу, чтобы не попасть. Лес над карьером, если походить, просто кишел вещдоками: паспорта, удостоверения, брошенные вещи…
С началом Свободы «слоновские» принялись «бомбить» ларьки и Котельнический рынок, вблизи Новорязанского шоссе.
Где и пересекли естественные интересы Кирпича…
Кирпич, тощий, глухо, по-туберкулёзному покашляющий, с серо-зеленоватым нездоровым цветом сухого, будто обожжённого, лица — по сравнению с румяным, налитым, толстощёким Слоном вовсе не смотрелся достойным противником.
— Эй ты, козлина, чего зенки выкатил?
Кирпич даже чуть было не взглянул изумлённо по сторонам, потому как откуда здесь вдруг взялся представитель актива из «красноходной» ИТУ?
Но потом до Кирпича всё-таки дошло, что так этот потенциальный самоубийца обращается именно к нему!
Сокрушённо покачав головою, Кирпич вынул из нагрудного кармана рубашки с длинными рукавами спичку и неторопливо засунул её меж тонких, обветренных губ.
Стоящие за его спиной, слева и справа от машины «торпеды» совсем неслышно чуть лязгнули железом.
— И вам не хворать, уважаемый… Я человек известный, а вот вас так впервые вижу. Обзовитесь?
Небрежно помахивая бейсбольной битой, Слон и пятёрка его бойцов вразвалочку приблизилась ещё на пару шагов:
— Ты мне мозги не ебай, ты ишак, а я бабай!
Кирпич, который волок один из сроков на киче в Ташкенте, тонко улыбнулся:
— Хоп майли. Ассалям алейкум, кандай таксир исмини билмок?
Слон выкатил глаза, как будто был не млекопитающим, а миногой…
— Ништяк. Каково было твое погоняло, жмурик?
— Чё-ё-ё? Да я тебе, кишка тухлая…
Неизвестно, успел бы договорить свою угрозу Слон — или так бы и угас, ничего не поняв, но на плечи Кирпичу вдруг что-то плеснуло горячим… А у ближайшего «быка» из оппонирующей группы нарисовалась аккуратная дырочка.
Не изменившись в лице, Кирпич аккуратно промокнул платочком оцарапанную осколком кости, вылетевшей из черепа его «торпеды», свою впалую щёку и, не поворачивая головы, с профессиональным интересом посмотрел, как рушатся на песок «слоновские».
Пока не остался на ногах только сам позеленевший от ужаса бригадир.
После этого Кирпич позволил себе обернуться.
У его машины стоял бледный как смерть «правильный»[55] полкаш Гуров из люберецкой ментовки, а рядом с ним — с дымящимися стволами в руках двое волков, грамотно прикрывающих невысокого, лысоватого туза, от мирной, спокойной фигуры которого исходила свирепая, незримая сила.
Кирпич пожал плечами и протянул вперёд пустые, не державшие никогда оружие или рабочий инструмент руки:
— Твой верх, начальник… Куда меня?
Гуров с трудом сглотнул слюну:
— В багажник…
Кирпич гордо выпрямился:
— Мочи прямо здесь. Не параш…[56]
Туз в пенсне поднял руку:
— Хорошо. Садись впереди… ладони на затылок. А этого — в багажник… Товарищ Гуров, приберитесь тут, а то нам недосуг…
Когда «Волга» московских гостей, осыпав его песком из-под брызговика, скрылась из виду, Александр Иванович только охал и хлопал себя ладонями по бокам:
— Ё! Ё! Ё! Семь, семь ведь трупов… это сколько же мне теперь писанины!!! Прокатился, называется, на попутке!!!
20 августа 1991 года. Двадцать два часа десять минут. Московская область, Люберецкий район, микрорайон «Ковровый комбинат», Дзержинское шоссе
«Попавший в непонятное» (автор будет закавычивать специфические речевые обороты, наподобие «обзовись», дабы Взыскательный Читатель, привыкший к бланманже и розам, не требовал автора подать ему на серебряном блюде волюм словаря Ожегова… увы, «ведь хлеб, который жрете вы, ведь мы ж его — того, навозом…». Взыскательный Читатель, сидящий, один к трём, на табурете, изготовленном в ГУИНе — продаётся он в ИКЕА, ага — учи слова. Потому, как часом заедешь «Фан Фанычем» в «хату», «напорешь косяков»… на Руси Святой это быстро, и сума, и тюрьма!)…
Да, так вот, «попавший в непонятное», Кирпич не «менжевался»… Не «духовитому» пацану так долго было бы просто не выжить. Поэтому он со вкусом потянулся, расправил пошире, с хрустом, плечи, подвигал руками, обхватившими затылок… окрика «псарни» с заднего сиденья не последовало…
Ну, «ништяк». Щас я тебе устрою.
Хриплым, навек простуженным по дальним «командировкам» голосом Кирпич, «с выражением», начал:
Я с вас тащился! Может, от прихода
Ещё я оклемался не вконец;
Но я не прокачу под мурковода;
Читать бесплатно другие книги:
