Спасти СССР! «Попаданец» в пенсне Белоусов Валерий
Да и как ваша жена может понять — каково это?
Провести документ за один день через три департамента? Жена видит вас дома — усталого, измученного, выжатого как лимон, без штанов… «Для жены, врача и портного нет великих людей!»
Поэтому пара «секретарь — начальник» (впрочем, как и «медсестра — врач») часто становятся близки…
И не только потому, что ей восемнадцать, а ему тридцать три, а… потому что ОНА гордится ИМ и уважает ЕГО.
И дело не в физической близости… Они становятся ДРУЗЬЯМИ.
Была ли у вас, Читатель, секретарь — которая своей цыплячьей грудью закрывала вход («Без доклада не пущу!») одетым в маски вооруженным незнакомцам, давая возможность своему Шефу уничтожить БУМАГИ…
Нет? Тогда вы несчастный человек, упустивший в этой жизни что-то главное…
Так вот, у Зеньковича — такой секретарь, такой друг, была…
Не говоря поэтому лишних слов, Николай взмахнул чемоданчиком и с размаху врезал в лопнувший красным соком, мясистый, угреватый нос демократической дамы…
Та удивленно замычала, схватившись за него толстыми пальцами с чёрной траурной каёмкой под ногтями, что-то вроде «крофафокрючкофскаягебня», но терзаемую девушку выпустила…
От удара «дипломат» распахнулся, и на пол, покрытый гранитными плитками, полетело нажитое непосильным трудом барахло. Зеньковичу особенно жаль было вдребезги разбившейся недопитой бутылки «Ахтамара», которую подарил ему его одногруппник по ВПШ из Еревана.
— А! Номенклатурная сволочь! Народное добро пиздит! — радостно завопили уцелевшие демократки…
Как к народному добру могла относиться зеньковская вполне домашнего вида электробритва «Агидель» — было неясно.
Однако демократы от Зеньковича стали все же держаться подальше и близко подходить к партократу, грозно размахивающему открытым «дипломатом», не решались…
— Валерия Ильинична, Валерия Ильинична, — что с вами?
— Прокляфый софок! Тфарь! Исуфотофал мефя…
Тут, впрочем, Валерия Ильинична лукавила — изуродовал её, как Бог черепаху, — ещё районный акушер, вытягивавший её наружу щипцами за больную голову…
Зенькович, между тем, швырнул «дипломат» в кучу демократических москвичей — от чего те, как овцы, шарахнулись в разные стороны, — потом мигом скинул с плеч пиджак, набросил его на плечи рыдающей девушки и гордо, с высоко поднятой головой повёл её к выходу.
Испуганные неожиданным отпором, демократы расступались перед ними, как воды Черного моря перед уходящими из Египта аидами…
Видно, бродить им теперь по пустыне ближайшие сорок лет!
…Выступая на каком-то митинге, величайший физик нашего времени, отдавшая науке самое дорогое, госпожа Елена Боннэр прилюдно заявила: «Этот августовский день — был не просто днём, но целой эпохой, за которую пройден неимоверно большой путь к подлинной демократии. Но давайте не будем обманывать себя словесной игрой! Если мы говорим, что КПСС должен (так в тексте) ответить за все свои преступления, то мы говорим, что к суду надо привлечь не только верхушку КПСС, а всех, кто повинен в нынешнем состоянии страны, — всех! все эти миллионы коммуняк, всех этих рабочих, колхозников, учителей, которые трудом и потом строили эту страшную тюрьму, эту постоянную угрозу цивилизованному миру!»
Удивительно… но дорогие москвичи ей хлопали.
Вместе с ней выступали новый посол США в СССР Роберт Страус («американский народ и американское правительство с восхищением следили за защитой Российского Белого Дома»), вице-мэр Москвы Лужков («но теперь уже всё в наших руках! Главное — надо брать в свою собственность завод или предприятие, надо захватывать магазины, надо брать на себя землю… хозяевами жизни надо становиться!»).
Судя по заблестевшим глазам толпы, призыв нашёл горячий отклик. Быстрее, а то другие успеют хапнуть!
…В этот час толпы людей (?) сгустились у зданий партийных органов… Охлос, ещё вчера трепетавший при виде партработника («Партбилет на стол положишь, сволочь!»), — теперь готовился взять реванш.
Но… настоящих партработников ОНИ всё так же трепетали! Нормальный коммунист, от станка или от сохи, вовсе не был кисейной барышней, мог мещанина и в рыло благословить…
А уж слушатели ВПШ из зарубежных компартий, те вообще… некоторые были совершенными отморозками! Например, Ильич Санчес, который широко известен как Шакал… бывший студент Университета Дружбы Народов. Достойный наследник ИККИ!.. Кто не помнит такую контору — поясню, что это Третий Коммунистический Интернационал…
Поэтому гнев демократической толпы обрушивался — совершенно для толпы безопасно — на девчонок из машбюро, на тёток из сектора учащейся молодёжи, на престарелого дедка из отдела военно-патриотического воспитания…
Они шли сквозь крики и улюлюканье толпы, ежесекундно ожидая расправы.
Озверевшая толпа окружала их — и уроды плевали в лицо, швыряли в них грязью…
Каждый из присутствующих считал своим долгом их унизить, оскорбить… Особенно усердствовали демократки! Из их гнилых уст сыпалась такая похабщина, что было впору уши зажимать.
С особенным наслаждением интеллигентские фурии копались в сумочках несчастных машинисток, секретарш, стенографисток — показывая содержимое гогочущей толпе.
Вот жирная, с одутловатой пропитой мордой потомственной алкоголички пьяная с утра (с утра ли? А не с вечера?) бабища подскочила к высокой, статной молодой женщине…
Вырвала из рук сумку, мигом распотрошила… полетели наземь какие-то бумажные свёртки. Бабища поддела их ногой — брызнули соком свекольные котлетки…
— Подстилка коммунячья! Они объедаются, а у нас на водку не хватает!! Убить тебя мало!
Секретарша без страха смотрела на беснующуюся толпу, сказала тихо:
— Ну, убейте. Если от этого легче станет! Подумаешь, останутся без матери-одиночки две девочки-близняшки…
Сзади подскочил какой-то скрюченный, тощий, кривоногий… Типичный гопник (ГОП — городское общежитие пролетариата)… Трусливо ударил железной водопроводной трубой сзади, подло…
Девушка покачнулась, но устояла на ногах, от смерти её спас шиньон… Но тут гопник взмахнул трубой с окровавленным тройником на конце снова…
В этом миг грохнул выстрел…
Гопник недоуменно посмотрел на расплывающееся на его грязной, вонючей, поддетой под пиджак майке горячее пятно…
— Шухер! Менты!!!
Толпа рванула в разные стороны — завопили сбитые с ног демократки, которых гопники немилосердно топтали…
Но это была не милиция.
Подчиняясь демократическому своему руководству, доблестная Краснознамённая Московская милиция, в которой и москвичей-то было — абсолютное меньшинство! — в очередной раз умыла руки.
Просто «партейный» старичок, который вроде бы только и делал, что ходил, побрякивая медалями на потёртом кительке, по школам и что-то там детишкам про войну всё рассказывал — спокойно, без излишней суеты, неторопливо восстановил сталинскую социалистическую законность…
Как уже делал это один раз на этой же самой улице, но несколько ранее, девятнадцатого октября одна тысяча девятьсот сорок первого года. (Откуда ствол? Трофейный… Заботливо сбережённый.)
А в городе Жуковский Московской области, на площади Кирова, Вождь Мирового Пролетариата в этот час снова отправлялся из фойе Жуковского Авиационного техникума в ссылку, в темный подвал…
…У станции метро «Площадь Ногина», напротив Политехнического музея, уютно сидели на бульваре два джентльмена, которых незабвенные Ильф и Петров назвали бы «пикейными жилетами»…
С безопасного отдаления, удобно сидя на садовой скамеечке, они бесстрашно наблюдали ход текущих событий и мирно беседовали.
— И всё же, Иван Петрович, при Сталине было…
— Что было?
— Всё было… и было в основном не так уж и плохо.
— Обоснуйте, Исаак Моисеевич?
— С удовольствием, Иван Петрович… В «тоталитарном сталинском СССР» не требовалось разрешения для приобретения оружия. Оружие и боеприпасы при Сталине каждый достигший 18 лет мог свободно купить в магазине.
— Ну и что? Сейчас приносите в магазин охотничий билет и покупайте!
— О! А ежели я не охотник?
— Ну, заплатите мзду председателю Охотсоюза, он вам тут же билет выправит…
— Я про то и говорю… а тогда он мзды просто бы не взял, побоялся! Далее. В «тоталитарном СССР» не требовалось носить с собой паспорт, а массовые проверки документов отсутствовали как класс.
— Это вы, любезнейший, просто не жили в закрытых городах — например, в Севастополе или Владивостоке, где военный патруль мог вас, «пиджака», остановить… Да и в Москве бывало. Подойдёт к вам на Казанском вокзале весьма вежливый молодой человек и спросит, как проехать, например, в Кривоколенный или в Садовнический переулок., и если вы не знаете — значит, не москвич, и тут же следом подойдёт очень вежливый милиционер и проверит вас на предмет — не со сто первого ли вы километра прибыли?[43]
— Зато в «тоталитарном СССР» не требовалось предъявлять паспорт при покупке билета на поезд дальнего следования. Также билет можно было передать другому лицу.
— Согласен.
— В «тоталитарном СССР» никогда не обыскивали пассажиров в аэропортах.
— Так ведь тогда и самолёты не угоняли! Потому как потом репрессировалась не то что вся семья угонщика — а весь его род до седьмого колена… и это было, на мой взгляд, справедливо. Да.
— В «тоталитарном СССР» документы на землю или застройку дома оформляли за один день.
— Не спорю. Когда же это занимало дня два, советские люди кричали о засилье «страшной бюрократии» писали гневные письма в газеты. И что особенно смешно — это здорово помогало!
— В «тоталитарном СССР» нельзя было выселить людей на улицу, не предоставив им другого жилья.
Выселять людей в зимнее время запрещалось. Также в СССР обычно не продавали дома вместе с жильцами, как мне из Таллина пишут.
— Согласен.
— В «тоталитарном СССР» для временной регистрации по временному месту жительства из документов требовался только паспорт.
— Но уж тогда, даже если на лето переселяешься на дачу, в Малаховку — будь любезен, первый визит сделай не на пляж, а к участковому… иначе штраф! Впрочем, при царе было то же самое — я же прекрасно это помню…
— В «тоталитарном СССР» русского человека не резали только за то, что он русский…
— Это да… и еврея — только за то, что он еврей. Это при Брежневе стали ваших маленько прессовать…
— Согласен. По сравнению с нынешней Россией сталинский СССР — это царство свободы.
— Зато у нас теперь несколько партий, да и в журналах столько много интересного печатают.
— Согласен, читать нынче интересней, чем жить… Барышня, барышня, постойте! — встревоженно вскрикнул старичок.
Пошатываясь, роняя на ухоженный красноватый песок тяжёлые черные капли, стекающие по шее и предплечью, мимо лавочки брела давешняя секретарша…
— Звери, звери… Иван Петрович, помогите мне… давайте её усадим, вот так!
— Исаак Моисеевич, вы меня просто поражаете — откуда у вас в карманах и бинт, и перекись водорода? Вы что, их всегда с собой носите?
— Так ведь революция, Иван Петрович! А на Руси революция — это когда нет милиционера, а потому надо обязательно бить жидов… глупые люди. Сначала они бьют жидов, а потом велосипедистов…
— А велосипедистов-то за что?!!
20 августа 1991 года. Десять часов одна минута, улица Будённого. Генеральный штаб Советской Армии
Иначе же — «Арбатский военный округ».
Офицеры которого ходят на службу не в сапогах, а в ботиночках…
До революции здесь размещалось Александровское юнкерское училище, в здании, что выходит на Гоголевский бульвар.
В октябре 1917 года александровские юнкера были одни из тех немногих, кто сказал свое «нет» революционной матросне… почитай, что все они, расстрелянные, заколотые штыками, забитые прикладами, были закопаны у церкви Всех Святых, что на Петроградском шоссе…
Некоторые, тяжело раненные, были закопаны заживо.
Теперь обитатели этого здания — численность которых молоденькая черножопая Кондолиза Райc, посчитав окна, определила в восемь тысяч голов, в события предпочитали не вмешиваться… ожидали команды.
И команда поступила.
— Генерал-лейтенант Подколзин!
Молодой сорокапятилетний, сухощавый, похожий на туго сжатую пружину, готовую взрывом в любой момент распрямиться, — генерал, до сего момента — первый заместитель командующего ВДВ:
— Есть!
— Вступить в командование ВДВ!
— Есть! Товарищ Маршал! Разрешите вопрос?
— Слушаю вас.
— А где прежний командующий? У кого мне принимать войска?
Ахромеев сделал решительный, рубящий жест:
— Грачёва — нах!
— И — йесть!
Произнесено это было с огромным чувством… всё-таки здоровое честолюбие, это так по-военному.
— Генерал-полковник Дейнекин!
Могучий, крепкий, как сибирский кедр, молодой, сорока четырёх лет, мужик с простым крестьянским ЛИЦОМ:
— Есть!
— Вступить в должность Главкома ВВС!
— Есть вступить в должность. Шапошникова — туда же?
— Так точно. Засиделся на должности, горбачёвский выблядок…
Армия стремительно самоочищалась…
20 августа 1991 года. Десять часов двадцать одна минута. Штаб Комитета по оперативному управлению СССР, отметка «Минус тридцать один метр»
— И-эх, товарищи… ну кто же так запои купирует? Взяли и отняли водку у организма. А потом удивляетесь, что он, этот организм, сидит и Горбачёвых ловит, маленьких-маленьких, зелёненьких таких…
Доктор, спешно доставленный из Чеховского ЛТП, укоризненно покачал головой…
Товарищ Павлов, советник президента Российской Федерации, с виновато-досадливым видом, смущённо протирал пенсне:
— Да кто же его знал… у нас ведь даже Наркомуголь товарищ Засядько так не напивался, на что уж он был потомственный шахтёр! Но ведь… он… был вполне адекватным? По телевизору выступал?
— Это он на андреналине, с испугу.
— Ну ладно… доктор, какие будут прогнозы?
— Прогноз один, как говаривает моя тёща, по осени разглядывая кабанчика, — надо резать!
— Прямо здесь?
— Да вы что. Он тут всё заблюёт… не волнуйтесь. У нас методика отработана.
— Товарищи, отнесите Бориса Николаевича — куда доктор скажет. Олег Дмитриевич, что первым делом надо делать?
Бакланов, по привычке откашлявшись, начал — вначале чуть смущаясь от непривычки, но потом входя в знакомое состояние совещания в верхах — свой доклад:
— По моему мнению, обстановка вполне управляемая.
Энергосистема страны работает устойчиво, даже косинус фи[44] не сильно изменился…
Берия с пониманием кивнул головой…
— Транспортные предприятия — железные дороги, «Аэрофлот» — выполняют рейсы по расписанию.
Блокирования магистралей населением удалось избежать…
Берия, чуть склонив голову, обратился к порученцу:
— Пожалуйста, отметьте — охрана стратегических мостов и тоннелей…
Порученец (Бог его знает, откуда они, порученцы, берутся! Мне кажется, они так и рождаются на свет со своими карандашиками для стенографии, а также с безукоризненно отглаженными брюками и начищенными ботинками) чиркнул что-то в блокноте, оторвал лист, не глядя, передал куда-то себе за спину… Государственная машина бесшумно, бездумно, безжалостно заработала.
Бакланов продолжал:
— В настоящее время население громит партийные учреждения. И это хорошо — пусть выпустят пар, сорвут злость!
Берия, чуть слышно:
— Проследить, чтобы зданиям не был причинён материальный ущерб. Поджигателей — на месте…
Новый блокнотный лист отправляется «на исполнение»…
— Однако я считаю, что возникшую эйфорию следует положительно подкрепить. Надо немедля сделать массовый вброс продуктов питания и товаров первой необходимости — это мигом уберёт народ с улиц. Пусть лучше штурмуют прилавки… Вопрос — где всё это взять?
Бакланов почесал затылок.
— Да взять-то немудрено… Есть кой-какой запасец.
…Истоки Государственного Резерва начинаются с Петра I, когда был создан первый Провиантский приказ. Тогда государство впервые серьезно задумалось о запасах продовольствия. Лишь затем появились запасы металла, потом — оружия.
Как сказал Петр Великий: «К запасам бережение держать великое». Это он окольничему Шеину давал такие указания, когда создавались первые государственные запасы.
Начиная с пятидесятых годов нашего века, в чаянии ядерной войны, наши базы хранения, или, на профессиональном языке — комбинаты, задумывались как неуязвимые системы и рассчитывались таким образом, чтобы выдержать ядерные удары, землетрясения и наводнения…
Хранили там продовольственные товары первой необходимости: крупы, мясные и молочные консервы, масло и многое другое, в 150 комбинатах и более чем десяти тысячах пунктах ответственного хранения.
Одного зерна хранили полтора миллиона тонн.
Горючего — более шести миллионов тонн…
Имелись медикаменты, сырьё, техника и так далее.
Те же нефтепродукты сберегали не только в привычных цистернах на поверхности, но и под землей в специальных шахтных выработках.
Были и совсем экзотические виды хранилищ — например, между Москвой и Ярославлем лежал закопанный медный рельс, в секретном месте! Длиной триста километров…
Нередко запасы госрезерва играют ключевую роль. Так случилось в свое время в Чернобыле. Потребовалось в течение нескольких суток срочно отгрузить в зону аварии три тысячи тонн свинца. Госрезерв это немедленно легко сделал.
Бакланов снова покачал головой:
— Достать-то немудрено… но ажиотажный спрос сметёт всё!
— Тогда так — первые два дня — от пуза. Потом — карточки, по месту жительства, три тысячи калорий на работающего…
— Воровать будут…
— Будут обязательно, потому что привыкли… а мы их будем перевоспитывать, злобинско-ипатьевским методом. На Красной площади — что, Лобное место ещё стоит? Это хорошо…
20 августа 1991 года. Десять часов двадцать три минуты. Москва, Новинский бульвар
Со стороны стадиона «Красная Пресня», который примыкал к ограде российского Белого Дома, как с лёгкой руки Страуса, начали называть здание Верховного Совета РСФСР, подходы к площади Свободной России (как стала называться с прошедшего дня Краснопресненская набережная — непонятно только, свободная — от чего?) перекрывались уставленными вплотную друг к другу, бампер к бамперу, машинами с красными дипломатическими и жёлтыми консульскими номерами…
И тронуть их не смел никто!
О, американцы, которые, желая помочь glasnost, по приказу посла, абсолютно не вмешивающегося во внутренние дела страны пребывания, установили свои кары таким образом, ничуть за них не боялись…
Туземцы не позволят себе даже и краски на их бортах поцарапать! Это же собственность Американского Гражданина! За которым стоит вся мощь Америки!
А то, что теперь с этой стороны к русскому Белому Дому не подойти и не подъехать — а соответственно, и оттуда — никак — это, факинг шит, внутреннее дело русских.
Около получаса назад возле припаркованных так неудачно машин появились две русские тётки в оранжевых жилетках.
Потыкали в землю какими-то трубками, покачали головами и ушли…
И вот теперь, рыча двигателем и выбрасывая в воздух клубы черного дизельного выхлопа, в переулке перед непреодолимым сверкающим хромом и полировкой барьером стоял тёмно-зелёный восьмиколёсный мазовский тягач, из тех, которые на парадах ракеты волокут по Красной площади — а на его седельном прицепе громоздилось что-то… закрытое до поры брезентом.
Развалившийся на сиденье «Гранд-Чероки» афроамериканец, с наглостью истинного, потомственного страдальца — жертвы белых угнетателей, сплюнул на ботинок что-то говорящего ему невысокого русского в незнакомой синей форме с жёлто-красной масонской восьмилучевой звездой на коротком рукаве:
— Глюпий рюсски, я не понимайт тфой фонючи язик.
Сергей Кужагединович, начальник Московского мобильного отряда ГКЧС, с сожалением покачал курчавой головой:
— Очень и очень жалко, мистер. Однако же, ревизия магистрального газопровода — дело серьёзное!
И спасатель взмахнул рукой…
Для того чтобы скатать брезент, много времени не понадобилось!
Взревев дизелем, лязгая гусеничными звеньями, с прицепа неторопливо сполз ГПМ-54… по сути дела, обыкновенный танк Т-55, только без башни!
Зато с бульдозерным ножом…
Ну, нравятся автору бронированные бульдозеры, простим ему эту слабость…
Увы!
Бедный афроамериканец никак не мог это сделать… Дёргая, как ему показалось, заклинившую дверь, он не сумел выбраться из смявшегося, как банка из-под колы, джипа…
Наблюдавший за этим зрелищем морской пехотинец из посольства, булькая от смеха, доложил по рации первому сержанту:
— Сарж, а у нас тут посольский ниггер под трактор попал, с-а-а-ар…
Морской пехотинец, видите ли, сам был родом из Алабамы, а его мастер-сержант — из Джорджии…
Эх, побывали бы вы, скажем, в Джорджии, где-нибудь вечерком в пригородах Атланты, да свели бы знакомство с кем-то из коренных жителей, WASP…[45]
После того, как вас примут за своего, после второй бутылки Johny Walker (black label preferable), вы и не такое услышите…
Начиная с классического Rebel Yell, продолжая бесконечными историями при chimps… То есть про человекообразных… Местный колорит, са-а-ар…
— Нет! Мы не станем посылать ноту русскому министру!
Потому, что прежде всего — мы не знаем, кто у них, у русских, сейчас за главного…
А потом — Eltsin уничтожил KPSU… и за это мы готовы простить ему и сотню раздавленных нигге… то есть, конечно, афроамериканцев… будем считать, что наш коллега пал в битве за Демократию и Общечеловеческие Ценности!
Документ эпохи.
На типографском бланке — машинописный текст…
УПРАВЛЕНИЕ ДЕЛАМИ ЦК КПСС ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ
Дачное Хозяйство Кратово
РАСПОРЯЖЕНИЕ
Номер 55ЛС, «20» августа 1991 года
По личному составу
19 августа с.г. сторож-уборщик Золотов В.В. находился в нетрезвом состоянии на рабочем месте.
При требовании покинуть рабочее место оказал работникам администрации сопротивление — сквернословил, обзывался «коммуняками», угрожал «всех вывести на чистую воду».
Привести к общественному порядку Золотова удалось только после вызова участкового милиционера.
Учитывая, что данный проступок произошёл впервые, а также раскаивание (так в тексте) Золотова, предлагается:
1. Перевести Золотова В.В. до 10.09. с.г. разнорабочим с окладом 230 рублей в месяц.
2. День 19.08. считать ему нерабочим, очередной отпуск уменьшить ему на 1 день.
3. По итогам работы за месяц август депремировать его на 100 процентов.
Основание: Служебная записка зав. хозяйством, акт о нетрезвом состоянии, подписанный тремя лицами
Директор Хозяйства Недобор Г. И. Профорг Масянчик Н. Т.
На оборотной стороне пожелтевшего машинописного листа — нетвёрдой рукой выцветшими чернилами начертано: «Не согластнен» (так в тексте).
И затейливая неразборчивая роспись…
20 августа 1991 года. Десять часов сорок три минуты. Москва, площадь Свободной России
По большому счету, СЭС имеет права гораздо большие, чем милиция и КГБ, вместе взятые.
Представители СЭС имеют право доступа в любые помещения, к любым документам без каких-либо санкций, могут обосновать прекращение любого производства. При этом санитарные службы подчиняются только вышестоящим санитарным службам и больше никому.
Ну, разумеется, и Закону СССР «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения»…
Читать бесплатно другие книги:
