Вперёд в прошлое Арканов Аркадий

СВАДЬБА НА ВСЮ ЕВРОПУ===Действие первое===Картина первая

Холл в студии телевидения. Несколько столиков и кресел. Видна дверь с надписью «Студия «А». На одном из столиков – телефон. Возле него расположились в креслах Ешурина и Седых. Чуть поодаль полулежит в кресле Персик. Он полузакрыл глаза, курит, пускает дым кольцами, и все его внимание направлено в основном на это занятие.

Ешурина(продолжает начатый рассказ, каждую фразу произносит с многозначительным видом). ...И вот мы все сидим на летучке у главного... Главный – злой как черт!.. В обкоме за репортаж с танцверанды ему сделали такое вливание!

Персик(безразлично). Из-за чего?

Ешурина. Как? Ты не видел передачу?! Представляешь – идет репортаж с танцверанды, объявляют молодежный танец... И вдруг несколько пар на переднем плане начинают ломать твист!

Седых. Ну что здесь страшного? Во всем мире танцуют твист. У нас давно танцуют твист, а мы делаем вид, что такого танца не существует... Маразм!

Ешурина. Как это «что здесь страшного»? Да ты вслушайся в само сочетание: «молодежный танец – твист»!.. Чувствуешь подоплеку?! Так вот Тимохиной за эту подоплеку – строгача!.. Вообще-то говоря, ей стоит. Она у меня вот где уже сидит!.. (Показывает, где она у нее сидит.) Но не в этом дело... Значит, главный, как черт злой, встал, резанул взглядом и говорит: «Когда, наконец, у нас будет настоящая передача про молодого современника?» Тут все начали предлагать. Сельхозотдел лезет со своим киноочерком «Молодежь – на поля орошения!». Отдел науки предлагает цикл лекций «Зачем я порвал с религией?»...

Персик. Это что, покаяния попа-развратника?

Ешурина. Ну да, что-то в этом роде... В общем, я всех переждала, потом встаю и так, между прочим, бросаю: «А наш отдел готовит передачу о молодежной свадьбе! Репортаж будет идти прямо из квартиры...»

Седых(нетерпеливо). И что главный?

Ешурина. Главный, хотя все еще злой, но говорит: «В этом что-то есть! Какие кандидатуры?» Отвечаю: «Никаких специальных кандидатур. Берем самую обыкновенную пару по рекомендации загса!» Главный говорит: «В этом что-то есть». – «Конечно, – говорю, – это не что иное, как показ нового быта, новых традиций на фоне подъема морального и материального благосостояния!» Главный говорит: «И в этом что-то есть... Валяйте!»

Седых(вскакивает с кресла). Ну! Что я говорил? Это ведь моя идея!.. Я уже все это вижу! Жених, невеста, белая фата. Эффектно! Смотрибельно!

Персик. Смотрибельно, но пока еще не писабельно.

Ешурина. Кстати, Персик, ты уже какие-нибудь наметки сделал?

Персик. Какие наметки? Во-первых, я не знал, утвердят это или не утвердят... А во-вторых, я вообще еще не в курсе. Кто женится? Что женится? Кто кому теща?

Ешурина. Ну, хотя бы общий план.

Персик. А что вы, не знаете общего плана свадьбы? Приходят люди, пьют водку, кричат «горько», целуются... Ну, а дальше по Пушкину: «а потом честные гости на кровать слоновой кости положили молодых и оставили одних».

Ешурина. Слушай, Персик, бухгалтерия платит сто пятьдесят рублей не Пушкину, а тебе!

Персик. Ты только не волнуйся! Я затраченные на меня средств оправдаю.

Седых(подходит к Персику и говорит ему прямо в лицо).Персик! Я никогда не вмешиваюсь в творчество драматурга. Но как режиссер должен тебе напомнить, что речь идет о величайшем психобиологическом акте в жизни людей! Два разнополых существа объединяются для большой и чистой любви... Это все надо выразить! Я еще не знаю как, какими средствами. Но это должно впечатлять (фантазируя). Панорамируем по гостям... Наплыв на родителей... Сверху жених, снизу невеста.

Персик. Это пошло.

Ешурина(хихикнув).Ну, уж ты скажешь, Юра...

Седых. Слушайте! Вы оба – циники! Я хочу сделать бытовой факт произведением искусства!

Персик. Что ты кричишь? Что кричишь? Или я никогда не делал бытовые факты произведением искусства? Вспомни, какой я тебе сделал сценарий о креветках! Какой там был монолог трепанга! Люди плакали у телевизоров.

Ешурина. Ну, ладно, Персик, молодожены – это же не креветки.

Персик. Да, не креветки. Но я должен хоть краем глаза посмотреть на них. Вот у меня есть идея – первый вальс молодоженов... (Напевает). Та-ра-рам, тар-рам там тар-ра... Смотрибельно?

Ешурина(оживленно). А это ничего!

Седых. Допустим, я это вижу!

Персик. Видишь, да? Так вот представь себе, что невеста на костылях!..

Ешурина(испуганно). Бог с тобой, Марк, что ты говоришь?!

Персик. А то, что я должен хотя бы сначала увидеть материал.

Раздается телефонный звонок.

Ешурина(в трубку).Алло! Да, Ешурина! Что? Проходная?.. Как их фамилии?.. Да, да, это ко мне... Пропустите! Скажите, что я их жду в холле. (Кладет трубку, Персику.) Ну вот, идет твой материал.

Седых. Кстати, а кто они такие?

Ешурина(глядя в бумажку). Э... Журенкова Марина Васильевна, 1943 года рождения, и Агеев Павел Петрович, 1941 года рождения... Она – лаборантка на фабрике пластмассовых изделий. Он – фельдшер на станции «Скорая помощь».

Седых. Скорая помощь? Это смотрибельно! Представляете, заставка: вой сирены, белая машина, крупно красный крест!.. На площади автокатастрофа! Он выходит в белом халате... Она бежит наперерез... Он смотрит на нее, протягивает руки...

Персик(скептически).Интересно, куда он дел носилки? Бросил на землю?!

Ешурина(Седых, подчеркнуто официально). Юрий Платонович, перестаньте фантазировать! Вы же их запугаете...

В холле появляются Павел и Марина.

Ешурина(с улыбкой). Пожалуйста! Пожалуйста! (Идет им навстречу.)

Павел. Здравствуйте! Нас просила прийти товарищ Ешурина.

Ешурина. Здравствуйте, здравствуйте... Это я – Ешурина Вера Тихоновна, редактор молодежного отдела. А вот познакомьтесь – наш режиссер, Седых Юрий Платонович!.. (Седых откланивается.) Наш сотрудник и сценарист товарищ Персик Марк Борисович... (Персик наклоняет голову.) А это и есть наши дорогие молодожены... товарищи... э-э... (смотрит в бумажку)... товарищи Журенкова Марина Васильевна, 43-го года рождения, и товарищ Агеев Павел Петрович, 41-го года рождения... А ведь вы, друзья, наверное, и не догадываетесь, зачем я вас вызвала?

Марина. Вообще-то говоря, нет... Мы получили письмо и пришли...

Ешурина(с очаровательной улыбкой). И очень правильно сделали... Очень правильно... Ведь если я не ошибаюсь, вы несколько дней назад подали заявление в загс?

Марина (смущенно). Да... Так получилось...

Ешурина. А как вы думаете, друзья, какая вы по счету пара в нашем городе?

Павел. Извините, я вас не понял.

Ешурина. Я хотела сказать, известно ли вам, какая вы по счету пара бракосочетающихся в этом году в нашем городе?

Павел. Откуда же нам знать?

Марина. Мы не считали...

Ешурина. А мы посчитали... Получилось: со-та-я!..

Павел. Смотри, как совпало...

Седых. Поздравляю вас, дорогие друзья! (Целует Марине руку.)

Ешурина. Так вот сообщаю вам радостное известие: по решению нашего руководства именно вашу свадьбу мы будем транслировать по телевидению!

Павел(испуганно). Как это?

Седых. Очень просто! Тысячи телезрителей увидят на своих экранах вас, ваших друзей и родственников.

Павел. А кому ж это интересно?

Седых. Людям, дорогой мой, людям... Народ хочет знать, как женится теперь молодежь, как живет, как веселится...

Марина. Всю свадьбу по телевизору?

Персик. Ну, не всю, конечно... До Пушкина...

Павел. Это что значит «до Пушкина»?

Ешурина(сердито взглянув на Персика). Ну, это так... У нас своя терминология...

Павел. А удобно ли все это?.. Ведь на свадьбе целоваться надо.

Седых. И прекрасно! Прекрасно! Целуйтесь себе на здоровье!.. Что может быть чище и возвышенней первого поцелуя новобрачных?!

Персик(в тон Седых). И потом, это так смотрибельно!..

Ешурина(Персику). Помолчи, Марк!

Седых(продолжая). Ведь это величайший психобиологический акт!..

Павел. Да это все понятно. Только почему мы?.. Мы же не артисты, не знаменитости, не космонавты...

Седых. Разве дело в званиях? Наше искусство, в частности телевизионное искусство, сейчас вплотную подходит к показу жизни простого человека.

Павел. Ну, я не знаю... Ты как, Марина?

Марина. А может, действительно в этом ничего особенного нет?

Ешурина. Конечно, Марина, конечно!.. В конце концов, вы же женитесь в первый раз.

Павел. Это разумеется...

Седых. А вот вы вдумайтесь, Павел, какая в жизни происходит странная вещь... Вот вы станете разводиться...

Ешурина. Юра!!!

Седых. Я говорю, предположим, они станут разводиться... Об этом же будут информированы все: объявление в газете, суд, свидетели... Всеобщая огласка! Чего?! Семейной трагедии! А свадьба! Это же радость! Новая семья! Об этом надо кричать, создавать передачи! Ведь наше искусство – это искусство радости!!!

Ешурина. И к тому же мы вам заплатим.

Павел. Да что вы...

Персик. Ничего, ничего... Деньги семью не портят.

Ешурина. И тут не надо смущаться. Все-таки репетиции, тракт, передача... У вас ставок нет?

Павел. Каких ставок?

Ешурина. Ох, простите, я забылась. Ну, ничего – проведем вас через бухгалтерию как разовых исполнителей.

Персик. А гостей и родственников – как статистов...

Павел(нерешительно). Не знаю... В общем, нам надо подумать.

Ешурина. То есть как подумать? Хм... Странно! Нет, вы, конечно, можете думать, но, надеюсь, вы понимаете, что ваш отказ может сорвать очень важную в идеологическом отношении передачу... Вы же, очевидно, комсомольцы?

Марина. Да мы все это понимаем. Мы вообще-то не отказываемся. Верно, Паша?.. Вот только квартира у нас маленькая.

Персик(ласковым тоном). Сколько комнат?

Марина. Две и кухня.

Персик(записывая). Сколько народу ожидаете?

Марина. Мы тут с Павликом прикинули – вроде человек сорок.

Павел. Если не больше...

Персик. Много! Это будет базар. Я не люблю, когда много народу.

Седых. Да, да! Это немаловажный фактор. Учтите, что показ будет идти с двух камер. Это значит – два оператора, ассистент режиссера, звукооператор, рабочие... Мы все не разместимся.

Персик. Гостей надо человек двадцать от силы. Остальные пусть придут в другой раз!

Павел. Но ведь люди обидятся.

Ешурина. Что вы? Кто обидится? Да у вас не то что двадцать, у вас будут сотни тысяч гостей... Все телезрители.

Марина. Но тогда, Павлик, тебе из больницы придется пригласить только главврача и Колю...

Павел(возмущенно).А Сережку? Я же с ним все время дежурю! А как приглашать Сережку и не позвать Ирку Филатову?! Тогда уж лучше написать тете Леле, чтобы не приезжала.

Марина. Нельзя! Тетя Леля уже купила подарок.

Персик. Тетя Леля может выслать подарок бандеролью!

Ешурина. Друзья мои, зачем же решать наспех? Дома спокойно подумаете с карандашом в руках. А потом дадите нам список. Не спешите, можно завтра... Тем более что завтра мы придем к вам.

Седых. Да, да! Мне необходимо познакомиться с рабочей площадкой. У вас какая сторона? Южная или северная?

Павел. У нас вообще-то юго-запад.

Седых(прикидывая). Н-да, без софитов не обойтись... Этаж какой?

Марина. Третий.

Седых(про себя). ...кран к окну подгоним... Оператора можно будет на антресоли...

Марина и Павел недоуменно переглядываются.

Ешурина. Юра! Ну что сейчас об этом говорить? Завтра все решим на месте. (Молодоженам.) Ну! Я рада, что мы договорились!

Марина. Да... Мы тоже.

Ешурина(приветливо). Значит, до завтра!

Павел. До свидания! (Легонько подталкивает Марину к выходу.)

Марина (на ходу). Всего хорошего! До свидания!

Павел и Марина уходят.

Ешурина(после некоторой паузы). Ну что?

Персик. Девочка ничего. Парень – какой-то недотепа.

Ешурина. Так дайте ему поменьше реплик – все же от вас зависит.

Седых(размышляя). М-да... Девочка ничего. Бледновата немножко. Платье белое, она – белая... Будет смотреться как одно белое пятно.

Персик. Конечно, негритянка была бы лучше!

Седых. И в то же время, может быть, в этом что-то есть? Все решить в пятнах!.. Она – белое пятно, жених – темное пятно... Гости – серые пятна. Сделать так чуть-чуть в духе Феллини...

Персик. Только не в духе Феллини! Вы мне один раз уже сняли про телят в духе Феллини! Зарубили всю передачу!..

Седых(возмущенно). Что вы понимаете в Феллини? Вы шумите из-за того, что вам заплатили только 50%! А очерк был снят на едином творческом дыхании!

Персик. На дыхании? Да? А почему у вас телята пели песню о счастье?!

Седых. Потому что это был символ... Аллегория!

Персик. Какая аллегория? Ведь они же шли стадом!..

Ешурина. Товарищи! Товарищи! При чем здесь аллегория?! Какие телята? Мы же занимаемся свадьбой!..

* * *

История нашей второй пьесы, которая была поставлена в московском Театре сатиры в 1969 году, никак не была похожа на сказку со счастливым концом...

Пьеса называлась «Банкет». Не вижу необходимости подробно пересказывать ее содержание. Идея заключалась в том, что на типичном советском предприятии появился новый директор – молодой, нестандартно мыслящий человек, который захотел поломать сложившуюся типично партийную систему управления и взаимоотношений между сотрудниками. Сегодня эту систему можно назвать коррупционной, лизоблюдческой и т.п. Через пару месяцев по поводу нового назначения на одном из кораблей-ресторанов партком организовал банкет, на котором собрались сотрудники предприятия. По ходу пьесы выяснялось, что все попытки нового руководителя изменить сложившуюся систему натыкались на сопротивление сотрудников. И новому руководителю ничего не оставалось, как забыть о своих революционных устремлениях и смириться с прежними условиями игры. Но совесть и убеждения молодого человека были против, и в конце спектакля, желая остаться честным и непорочным, он предпочитает самоубийство и бросается с палубы того самого корабля-ресторана в воду.

Пьеса была принята к постановке московским Театром им. Гоголя (бывший Театр транспорта). Но в это же время мы дали прочитать ее нашему приятелю Марку Захарову, который был тогда вторым режиссером в Театре сатиры и прославился грандиозной постановкой пьесы Александра Островского «Доходное место». Марку «Банкет» очень понравился, он загорелся желанием поставить его в Театре сатиры и уговорил нас забрать пьесу из Театра им. Гоголя и передать ее в Театр сатиры. Мы с Гришей посомневались, но решились на этот не совсем этичный шаг – уж больно нам хотелось увидеть наш спектакль на сцене одного из лучших в стране театров, да еще и в постановке талантливого Марка Захарова...

Премьера прошла с бешеным успехом. Слова центральной песни были написаны самим Булатом Окуджавой. В спектакле играли лучшие артисты театра, а две главные роли исполнили Анатолий Папанов и Михаил Державин. Счастье наше было беспредельным...

Двенадцатый по счету спектакль посетил тогдашний министр финансов товарищ Гарбузов. В антракте он пришел за кулисы и поздравил с успехом артистов театра. Но, по свидетельству все той же Риты Фирюбиной, в этот же день поздно вечером он позвонил Фурцевой и (не исключаю, что это была «партийная» шутка) сказал ей: «Что у вас, Екатерина Алексеевна, играют в Театре сатиры? Сплошное пьянство на сцене. Если так будет продолжаться, я перестану финансировать вашу культуру»...

На следующее утро Екатерина Алексеевна проводила совещание в Министерстве культуры. Во время ее доклада на общие темы один из заместителей позволил себе перебить министра какой-то репликой, на что она отреагировала весьма раздраженно: «Помолчали бы! Вам вообще уже давно пора на пенсию! Лучше бы разобрались, что происходит в Театре сатиры! Мне звонят возмущенные члены ЦК!»

Заместителю ничего не оставалось, как выполнить приказ начальства. Он пришел на тринадцатый спектакль, посмотрел его, затребовал экземпляр пьесы и заявил, что, пока он детально не разберется и не сделает свои замечания, «Банкет» надлежит исключить из репертуара и снять с предстоящих летних гастролей.

Подчеркиваю, что пьеса была совсем не о пьянстве. Но банкет есть банкет со всей банкетной драматургией и атрибутикой – тосты, выпивания, постепенное опьянение участников... И банкет в спектакле, поставленном Марком Захаровым, шел, как говорят, на переднем плане. А когда столы разъезжались в разные стороны, на сцене развивались вполне трезвые реальные эпизоды, предшествовавшие банкету.

Через две недели экземпляр пьесы был доставлен из Министерства культуры и передан Валентину Николаевичу Плучеку с требованием обсудить на собрании театральной труппы сделанные замечания. А замечания были весьма интересными. На каждой странице в каждой реплике и в ремарках были сделаны красным карандашом пометки: «Пьянство!», «Опять о пьянстве!», «Снова пьянство!»... А в конце, как в ресторанном счете, подводился итог: «Итого – 92 раза о пьянстве!»...

Вдогонку через два дня появилась явно заказная разгромная рецензия в партийной газете «Московская правда». Статья Н. Велеховой называлась «Банкет румяных призраков», и в ней спектакль «Банкет» был признан идеологически порочным, а в финале недвусмысленно говорилось, что если авторы «запутались в трех соснах», то советский народ может указать им «правильный выход»...

Понятно, что «Банкет» был запрещен.

Возможно, что этот факт придал ускорение приближавшемуся к нам творческому расставанию. Гришу тянуло в самостоятельную драматургию, в кино... На тот момент им была написана и вскоре поставлена в Центральном театре Советской Армии прекрасная пьеса «...Забыть Герострата!». Меня же тянуло в прозу. Мои рассказы и новеллы вполне серьезного содержания уже печатались в «Юности» и в родившемся в то время знаменитом «Клубе 12 стульев» «Литературной газеты»... Наше сотрудничество становилось все более формальным, хотя эстрадная драматургия приносила неплохие авторские вознаграждения...

«» « ...».

– . , . ...

В 1973 году под давлением друзей – Александра Ширвиндта и Андрея Миронова, мы написали наш последний совместный опус – «Маленькие комедии большого дома». Спектакль был изумительно поставлен Сашей и Андреем все в том же Театре сатиры. Это стало их первой совместной режиссерской работой. В «Маленьких комедиях...» были заняты настоящие гиганты отечественной сцены: Татьяна Пельтцер, Андрей Миронов, Спартак Мишулин, Анатолий Папанов, Александр Ширвиндт, Михаил Державин...

По форме спектакль относился к театральному обозрению, состоявшему из пяти одноактных пьес. Третий фрагмент спектакля назывался «Вариации для голоса и фортепьяно» и был блестяще, смешно и трогательно сыгран Александром Ширвиндтом. Это было почти сорок лет назад. Изменились конкретные детали нашей жизни, изменились цены на товары, но суть осталась прежней...

ВАРИАЦИИ ДЛЯ ГОЛОСА И ФОРТЕПЬЯНО===(Монотрагикомедия)

Студия звукозаписи. Рояль. Сверху опущен микрофон. Задняя стенка – сплошное стекло.

В студию входит мужчина средних лет. Садится за рояль, смотрит через стекло. Вспыхивает надпись: «Микрофон включен!» Мужчина начинает тихо наигрывать современную джазовую пьесу, спокойную и задумчивую. Обрывает ее в самом начале.

Мужчина. Дорогой Сережа! Посылаю тебе это звуковое письмо с тайной надеждой, что ты примешь его за джазовую пластинку, поставишь на проигрыватель и, таким образом, выслушаешь все, что твой отец, твой «фазер» тщетно пытался тебе высказать на протяжении последнего времени... Знаю, как ты не любишь нравоучения и душеспасительные беседы, постараюсь, чтобы это мероприятие не отняло у тебя много времени и было максимально приятно. (Тихо играет.) Это вариации на темы твоего любимого Оскара Питерсона... Узнал, конечно?.. Не думай, что я сошел с ума или мне нечего делать в выходной. Просто эта пластинка – единственная возможность пообщаться с тобой и наладить контакт... Я ухожу на работу, когда ты еще спишь. Ты приходишь домой, когда я уже сплю... или еще сплю... Кстати, когда возвращаешься ночью, пожалуйста, смело включай свет, а не пытайся пройти нашу с мамой комнату на ощупь... Уж лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! И не чисть подолгу зубы в ванной – все равно я не догадываюсь, что ты куришь... (Играет.)

Сережа, ты уже в десятом классе, и вполне понятно, что мы с мамой обеспокоены твоим будущим... Кем ты хочешь стать? Последний раз по этому вопросу ты высказался, когда тебе было четыре года: «Хочу быть мороженщиком!» Сейчас тебе шестнадцать. Ты по-прежнему хочешь быть мороженщиком или выбрал что-нибудь более интересное?.. Поделись! Может, я тебе что-то подскажу. В тебе есть качества многих великих людей... Например, ты уже играешь в карты, как Достоевский, любишь кофе, как Эйнштейн, носишь прическу, как Софья Ковалевская... Пора кому-то отдать предпочтение... Ты – равносторонний треугольник: у тебя по литературе тройка, по физике тройка, по математике тройка... Пойми, Сережа, у тебя всего одна пятерка, да и ту сегодня утром ты взял из моего пиджака... (Играет.) Я тебя ни в чем не обвиняю. Я знаю – ты отдашь, когда вырастешь... (Играет.) Дейв Брубек. «Тэйк файв»...

Недавно стоял в магазине за абрикосами. Ты ведь любишь пирожки с абрикосами... Но дело не в этом. Там я встретил Люсю. Спросил, почему она к нам больше не заходит. Сказала – «некогда»... По тому, как сказала, понял – «незачем»... Перед Люсей та же история случилась с Тамарой... Теперь к нам приходит Наташа, я против нее ничего не имею, она хорошая девочка... И вообще, шестнадцать лет – это романтика, поиск. Я все понимаю... «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку...» (Неожиданно взрывается.) Но тогда перестань пугать маму, что ты решил жениться, как только вы напишете контрольную по алгебре! Я знаю, что ты мне скажешь в ответ: статистика, двадцатый век, ранние браки... Мол, в Африке женятся в пятнадцать лет... Так они там живут до сорока – им некогда... Я сам женился в девятнадцать... Хорошо, что потом выяснилось, что я по-настоящему люблю твою мать... А то б ты меня видел... Телониус Монк. «Соната»... (Играет.)

Батарейки для транзистора будут в понедельник... Те австрийские лыжные ботинки мы с мамой решили тебе купить. Но пятьдесят рублей на джинсы не дам, даже если б они у меня были!.. Я с тобой не спорю, это модно, практично, это настоящие ковбойские штаны, но поверь, что любой уважающий себя ковбой не станет покупать джинсы за пятьдесят рублей! Он пристрелит спекулянта!.. Я же ношу дешевые джинсы... И то только потому, что ты из них уже вырос... Сережа, ты считаешь себя взрослым, так соизмеряй же свои потребности с нашими возможностями... Я не стану тебе пересказывать прописные истины, что ваше поколение живет лучше, чем наше поколение, хотя это именно так и есть... Что мы в ваши годы... то-се... пятое-десятое... ютились в бараках, а вы сейчас... то-се... пятое-десятое... живете в отдельных квартирах... В конце концов, все закономерно – для того мы и ютились в бараках, чтобы вы жили в отдельных квартирах с ванными, с лоджиями, с кухнями, с кафелем... Чтобы ты с рожденья привык к этим удобствам, считал их нормальными, чтобы ты мог, входя в туалет, забыть поднять крышку сиденья, потому что все равно мать вытрет... Эррол Гарнер. «Французская куколка»... (Играет.)

Конечно, я не Эмиль Гилельс... Я преподаю в районной музыкальной школе, хотя в детстве мне угрожали, что я стану великим музыкантом... Может, таланта не хватило, может, судьба так сложилась, а может, виноват этот палец, который я сломал, когда ремонтировал твою коляску... При этом я не считаю себя неудачником. У меня любимая работа, прекрасная жена, здоровый сын. И потом, у меня богатая перспектива – твое будущее! Понимаешь, как известно, жизнь дается человеку один раз, а не удается сплошь да рядом... Если она тебе не удастся, Сережа, мне будет очень плохо, даже если меня уже не будет... Вот, собственно, и все, что ты должен был выслушать, если, конечно, давно не снял пластинку... Иначе кому я все это говорил?.. Рахманинов... «Ноктюрн»... И, пожалуйста, Сережа, не роняй пепел на пол... (Играет ноктюрн, встает, уходит.)

* * *

Спектакль не сходил со сцены в течение десяти последующих лет. А мы с Гришей полетели в разные стороны, оттолкнувшись от нашей творческой дружбы, как от стартовой площадки. Спустя много лет благодаря великому Юрию Никулину мы снова оказались за одним творческим столом. Но это уже было совсем иное творчество, освещенное телевизионным экраном. Я имею в виду «Клуб «Белый попугай». Но до «Белого попугая» еще предстояло долететь...

Подводя итог нашему тринадцатилетнему сотрудничеству, я думаю – а что мы оставили людям? Безусловно, все, что было написано для эстрады, ушло, растворилось во времени. Это закономерно. Любое произведение, цепляющееся за конкретные приметы того или иного периода, умирает по мере возникновения новых реалий. Убийственно смешные монологи, пародии, репризы, куплеты, исполнявшиеся тридцать-сорок лет назад по закону «утром в газете, вечером в куплете», у сегодняшнего поколения вызовут недоумение. Надолго или навсегда остаются только такие произведения в основе которых лежит понятие «человек». Ведь подлость, предательство, жестокость, идиотизм свойственны любому историческому периоду. Но это в основном относится к литературе, драматургии, живописи, музыке. А эстрада по своей сути сиюминутна, хотя любима во все времена... Да, пьесы наши еще помнят. Убежден, что, если какой-нибудь современный режиссер захочет их реанимировать, адаптировав к сегодняшним дням, они будут пользоваться успехом... А из эстрады что от нас, как говорится, ушло в народ? Пожалуй, расхожая фраза – «рояль в кустах»... Но и это приятно... Еще, правда, продолжает звучать и сегодня одна песенка... Счастливые обстоятельства привели к ее написанию.

В 1964 году мы с Гришей приехали в Тбилиси, чтобы придумать программу для Государственного эстрадного оркестра Грузии «Рэро». Руководил оркестром прекрасный композитор и человек Константин Певзнер. Музыканты и солисты в оркестре были совершенно потрясающие. Константин Певзнер представил нам очаровательную девочку Ирму Сохадзе. В восемь лет Ирма абсолютно по-взрослому исполняла известные джазовые произведения. В ее репертуаре были блюзы, которые пела великая Элла Фицджеральд. И трудно было поверить, что эта девчушка может петь на чистейшем английском языке сложные джазовые стандарты, импровизируя так, что позавидовала бы любая взрослая джазовая певица. Пела Ирма и грузинские песни. Осенью того же года предстояли гастроли оркестра в Москве – в саду «Эрмитаж», и Котик (так все друзья называли Константина Певзнера) попросил нас сочинить детскую песенку, чтобы Ирма исполнила ее на русском языке. Я не помню, как возник в наших головах этот «оранжевый» образ, но в течение трех дней слова песни были готовы, и Котик написал изумительную музыку.

– « ». 1964 .

.

Так зазвучала и звучит по сей день в исполнении взрослых и детей «Оранжевая песня». Ее знают и у нас, и за рубежом, но, как часто случается, немногие могут назвать авторов текста и музыки. Напоминаю – музыка композитора К. Певзнера (не В. Шаинского, как думают некоторые), слова А. Арканова и Г. Горина...

ОРАНЖЕВАЯ ПЕСНЯ

* * *

Самостоятельная творческая судьба Гриши Горина сложилась блестяще. Превосходные рассказы, выдающиеся пьесы и киносценарии. Если говорить о театральной драматургии и о сценариях кинофильмов, то я называю Григория Горина гениальным «переводчиком» с прошлого на настоящее.

Надо обладать невероятным дарованием, чтобы произведения и исторические факты многовековой давности сделать СЕГОДНЯШНИМИ!

« ...»

«...Забыть Герострата!», «Тиль», «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви»... Современный зритель воспринимает сюжеты и героев далекого прошлого так, словно все происходило не когда-то, а происходит сейчас. Такова ассоциативная сила эпизодов, сцен, диалогов и монологов, донесенных Гришей до нашего сознания. Не вся сегодняшняя молодежь читает классическую литературу, считая ее устаревшей, не модной, не «попсовой». Но кое-кто, посмотрев «Тот самый Мюнхгаузен», разыщет «первоисточник», прочтет и поймет, что не устарел «барон Мюнхгаузен», и возьмет на вооружение слова, произнесенные Олегом Янковским и написанные Григорием Гориным, – «УЛЫБАЙТЕСЬ, ГОСПОДА!»

Отдавая должное совместному сочинительству, мы с Гришей договорились, что любая настоящая идея, возникшая в моей или в его голове, не будет положена на алтарь эстрады. Каждый сохранял «свое» на будущее – на самостоятельные рассказы, пьесы, сценарии. Мы рассказывали друг другу свои замыслы, что-то друг другу подсказывали, но сохраняли все это для себя. Моя первая самостоятельная маленькая новелла была опубликована в журнале «Юность». Главный редактор журнала Борис Николаевич Полевой, сменивший на этом посту основателя журнала Валентина Петровича Катаева, воспринял эту новеллочку как пародию на Эрнеста Хемингуэя. Дебют оказался удачным. Меня все поздравляли, и это окрыляло меня. Позднее я узнал, что многие молодые люди исполняли мой «опус № 1» на вступительных экзаменах в театральных вузах. Рассказ, занимавший чуть меньше печатной страницы, назывался «Желтый песок».

ЖЕЛТЫЙ ПЕСОК

– Давай посидим здесь, – сказала она.

– Нет. Пойдем на скамейку, – сказал он. – Там песок. Я люблю желтый песок.

Они сидели на маленькой скамеечке рядом, почти касаясь друг друга. Он что-то задумчиво вычерчивал тоненьким прутиком на желтом песке.

– Что ты рисуешь?

– Это ты.

– Непохоже.

– Ну и пусть.

Рисовать было трудно. Сухой песок все время осыпался.

– Вон майский жук пролетел, – сказала она.

– Это самка.

– Откуда ты знаешь?

– Самцы так низко не летают.

Дунул ветер и стер ее изображение на желтом песке.

– Давай завтра придем сюда опять, – сказала она. – Ты ведь придешь сюда опять? Правда?

– Правда.

Но он не пришел завтра. Не пришел послезавтра. Не пришел через два дня. Через месяц. Он больше не пришел. Она после этого часто сидела на маленькой скамеечке. Одна. Думала и все никак не могла понять, почему же он не пришел. Она не знала, что родители перевели его в другой детский сад.

* * *

До этого мною были написаны пять или шесть небольших рассказов с неожиданным концом. Все они были в подлинно рукописном варианте. Я иногда читал их своим друзьям... В связи с этим хочу рассказать об одном эпизоде, который не забуду до конца жизни. Однажды мы с Алексеем Леонидовичем Полевым зашли в ресторан ВТО. За маленьким столиком одиноко сидел весьма уже не молодой человек – кумир советской поэзии, об остроумии которого рассказывали легенды. Это был Михаил Аркадьевич Светлов.

– Ты не знаком со Светловым? – спросил меня Алексей Леонидович.

– Конечно, нет, – сказал я.

– Хочешь познакомиться? – спросил Алексей Леонидович.