Кукурузный мёд (сборник) Лорченков Владимир
– Ясно, – сказала она разочарованно.
Подпрыгнула еще разок и затихла.
– Еще выпить желаете? – сказала она.
– Давай, кредит у меня открыт еще, – сказал Лоринков.
Шлюха встала к двери, крикнула:
– Еще выпить!
Лоринков и шлюха вернулись в постель. Глядя на шевелящуюся внизу простыню, Лоринков задремал.
* * *
Очнулся Лоринков от холода. Простыни на нем не было, шлюхи в комнате тоже не было, зато сидел в углу строгий седой человек в костюме, с пистолетом и волевым лицом.
– Вы, простите, кто? – сказал Лоринков.
– Уполномоченный эмиссар Кишинева, Ион Друце, – сказал мужчина.
– Евровичок, – сказал беззлобно Лоринков и рванулся было к оружию.
– Без шуток, – сказал мужчина и показал пистолет.
– Я прибыл предложить вам покинуть Лондон и вернуться в Молдавию, – сказал он.
– Ага, чтобы вы там меня в расход пустили как заложника, или на Вадуллуйводки сослали, – сказал Лоринков.
– Не дурите, – сказал Друце.
– Молодое молдавское правительство жаждет привлечь на свою сторону интеллектуальную элиту страны, – сказал он.
– Мы предлагаем вам пост главы союза писателей Молдавии, персональное авто, и возможности для свободного творчества, – сказал он.
– Пенсия, детский сад, дом, персональная обслуга, – сказал он.
– Все, что от вас нужно, это ваше возвращение на родину, – сказал он.
– Хватит шароебиться по кабакам за границей, – сказал он.
– Эмиграция все проиграла, народ их не примет, поймите, – сказал он.
– Многие уже вернулись, – сказал он.
– Хореограф Поклитару, драматург Есинеску, поэт Виеру, – сказал он.
– Вы говорили что-то об интеллектуальной элите страны, – напомнил Лоринков.
– А, да, – сказал мужчина.
– Вот вернетесь, и можно будет говорить об этом во весь голос, – сказал он.
– Будьте с нами, и мы простим вам ваши заблуждения, – сказал он.
– Вы великий писатель и мы ценим вам вклад в мировую культуру, – сказал он.
– И мы хотим, чтобы великий писатель Лоринков, великий сын своей великой страны, был с ней, – сказал он.
– Зря стараетесь, – сказал Лоринков.
– Я не падок на лесть, – сказал падкий на лесть Лоринков.
– Будьте с нами, хватит нищебродствовать! – сказал Друце.
– Да, но… поймут ли меня тут? – сказал Лоринков.
– А вам важно мнение этих аферистов, блядей, бывших министров и прочей сволоты, доведшей Молдавию до ручки? – сказал посланник Кишинева.
– Ну, знаете… – сказал Лоринков.
– Плевал я на них, но есть у меня честь, – соврал он привычно.
– Позвоните нам, – сказал Друце мягко.
Потянулся к выключателю, и в комнате наступила тьма. Лоринков, путаясь в простыне, вскочил, бросился к пистолету, и включил свет. Никого… Лоринков спешно оделся и выскочил в коридор. Тоже пусто. Умеют работать, черти, вежливо подумал Лоринков.
На выходе писателю сообщили, что его кредит в заведении исчерпан.
* * *
…дома Лоринков открыл неработающий холодильник, повесил туда рубашку на вешалке. Потрепал по голове сына, прикоснулся щекой к щеке жены, не глядя на них, пошел в комнату. Там, среди разбросанных бумаг, играла дочь. Лоринков привычно поднял ее на руки. Девчонка прислонилась к груди, подбежал сын, тоже обнял. Сказал:
– Папа, папа, а можно нам конфету?
– Ну, когда у нас конфета будет, можно нам ее будет скушать? – поправился он торопливо.
– Ну если твои шлюхи разрешат, – сказал он совсем быстро.
Лоринков в упор глянул на жену. Не выдержал взгляда, отвернулся.
– А что? – сказал мальчик, расстроившись из-за того, что расстроил отца.
– Конфеты нет… банан вот я принес, – сказал Лоринков.
– Банан ешьте, – сказал он нарочито бодро.
– Банан и сладкий, и полезный… а от конфет ваших один вред, – сказал он.
– Да, да, конечно! – сказал сын.
– Но только одну, ладно? – сказал он.
– Ну когда будет, – сказал он.
– Сынок, ты что, прочитал рассказ Сарояна про коньки? – сказал Лоринков, горько усмехнувшись.
– С детьми-то хоть не умничай, – сказала жена.
– Это же всего лишь ребенок, – сказала она.
Лоринков молча глянул на жену, поставил дочь на пол, и, морщась от нытья огорченного ребенка, пошел к телефону.
– Отключили, – сказала жена.
Лоринков вздохнул, выругался и пошел к двери.
Плакали дети.
* * *
Проснулся Лоринков от страшной жажды.
Долго и жадно тянул воду из крана, чувствуя железистый привкус, потому что в Лондоне вода плохая. Как в Стамбуле, вспомнил Лоринков первый пункт эмиграции. Постарался вспомнить вечер. Бордель, клуб, выпил что-то, барабанщик бутылку водки достал, разбили что-то, крики какие-то, шоколад… почему шоколад?… Оглянулся. В свете фонаря красивыми и бледными спали дети. Мальчишка что-то бормотал во сне и сжимал в пальцах обертку конфеты.
– Это я принес? – сказал Лоринков, растолкав жену.
– Ну, конфету, – сказал он.
– Да, – сказала она сухо и отвернулась.
– Ты уж прости, – сказал он.
– Не надо никуда уходить, – сказал он.…
утром у посольства молодой Молдавской Еврореспублики остановилась семья. Помятый мужчина с перегаром и уставшая женщина держали на руках детей в потертых пальтишках и без обуви. Лоринков позвонил в дверь, и, едва она открылась, сказал:
– Я принимаю предложение молодой Молдавской республики.
– Я согласен вернуться в молодую Молдавскую республику, – устало сказал он.
– Пошел на ха гастарбайтер гребанный, – сказали и посольства.
– Я… позвольте… я-с… Лоринков-с, – сказал Лоринков.
– А!!! – сказали по громкой связи.
– Кули же ты сразу не сказал, братан, – сказал голос.
– Извини, ошибочка вышла, – сказал голос.
– Добро пожаловать домой в солнечную Молдавию! – сказал голос.
– Великий блудный сын Молдавии возвращается на Родину! – сказал голос.
Двери распахнулись…
Семью ослепили вспышки камер сотен журналистов.
* * *
…в Молдавии Лоринков отъелся и как-то очень быстро забыл голод, холод и унижения, перенесенные семьей в Лондоне. Он стал вальяжным, очень уверенным в себе и написал два порно-романа. Государственное издательство «Кишинев артистикэ» издало их тиражом два миллиона. Лоринков принципиально не ходил пешком, получил миллионные гонорары за пустяковые эссе, и заказал браконьерам последнего живого бобра Молдавии на воротник для шубы. Власти страны смотрели на это сквозь пальцы. Синему Графу позволялись любые причуды, лишь бы он жил в Молдавии, доказывая, что новый строй страны признали самые ее великие люди.
Лоринков безобразничал, и не было той глубины морального падения, которой бы он не постиг. Он участвовал в процессах над врагами новой Молдавии и давал свидетельские показания против невиновных. Он завлекал в страну «бывших» и спокойно подписывался под петициями с призывами расстреливать как можно больше «бывших». От него ушла жена. Он приветствовал декрестьянизацию Молдавии и воспел действия властей, изгонявших пахарей из сел в гастарбайтеры. Он отказался пожертвовать часть Государственной премии на сирот, покинутых родителями-гастарбайтерами, потому что нагло утверждал, что таких детей в стране нет. Дети Лоринкова одевались в шелка и ели на серебре. Он написал омерзительный сценарий омерзительного мультфильма про семью цыган, которая путешествует по Молдавии на говорящей Кибитке с индюком-трансвеститом Жожо, и сам себе выписал за это Государственную премию в области детской литературы. Он клеймил позором инакомыслящих, и многие из них попали в воспитательный концлагерь.
В 2018 году Лоринков получил Нобелевскую премию по литературе.
Это полностью легитимизировало новую Молдавскую республику в глазах интеллектуальной части мирового сообщества. Страну признали даже те, кто не желали делать этого до сих пор – Монако и острова Франца-Иосифа.
Лоринков после поездки в Стокгольм пил три недели, и, вылакав двенадцать литров сухого белого, уснул в парке прямо на земле. Проснувшись, он почувствовал сильную боль в груди. Лучшие врачи страны лечили его несколько месяцев, но все было напрасно… К тому же, врач, подосланный к Лоринкову комитетом безопасности Молдавии, подсыпал писателю в лекарства яда. Так что Лоринков умер, а его врача после расстреляли на громком судебном процессе. Государство объявило годичный траур в память своего великого сына, по всей стране висели портреты Лоринкова с траурной рамкой… Рыдала вся страна. Может быть потому, что многие испытали облечение, близкое к истерии, как утверждали недоброжелатели Лоринкова. А может потому, что был он, в общем, славным хоть и непутевым парнем, и оплакивая его, на самом деле многие плакали по себе, как говорила, плача, его бывшая жена.
Так или иначе, а похороны стали событием национального масштаба. Шли колонны Всемолдавского Союза Европейской Молодежи, громоздились венки от предприятий и организаций, стояли с траурными повязками министры и депутаты, лежал ворох телеграмм с соболезнованиями от глав государств всего мира… Вся планета плакала в тот день, писал музыкальный обозреватель «Гвардиан».
Единственным, кто не плакал на похоронах Лоринкова, был его сын.
Рослый широкоплечий красавец, офицер элитных войск, он получил знаки отличия и чин майора во время молниеносной и победной для Кишинева Молдо-австрийской войны. Еще сын Лоринкова принципиально не интересовался литературой и не ел сладкого. Вчерашний лондонский мальчишка, он, – к умилению страны, замершей у телевизоров во время прямой трансляции похорон, – долго стоял у гроба в почетном карауле. А потом вдруг вышел из строя, и подошел к гробу. Подержал отца за руку, положил что-то рядом с покойным, вернулся в караул и вновь застыл. Сколько не наводили резкость операторы, различить, что положил майор Лоринков рядом с телом отца, оказалось невозможным.
Говорили, впрочем, будто это была конфета.
И кит им не рыба
– Хвойные деревья, произраставшие на нашей планете 900 миллионов лет назад, представляли собой густые папоротники, усеянные семенами, благодаря которым эти папоротники и размножились, став самым распространен…
– Ту-ту-ту-тук…
– Но на самом же деле папоротники были вовсе не деревьями, а растениями совсем другого класса, просто из-за благоприятных климатических условий они смогли по своим размерам приблизиться к нынешним дере…
– Ту-ту-ту-тук…
– Также ученые считают, что теория о периодических катастрофах, после которых исчезало до 90 процентов видов на Земле, нуждается в дополнениях и уточнениях, поскольку наша пла…
– Ту-ту-ту-тук.
– Самое сильное потрясение, которое испытала на себе живая природа нашей планеты, произошло 12 миллионов лет назад, и это время, которое известно ученым как мез…
– Ту-ту-ту-тук….
– Знаешь, почему в Австралии аборигены разрисовывают тела белой глиной? Дело в том, что они таким образом показывают свое отношение к бож…
– Ту-ту-ту-тук…
– Почему вулканы, извергаясь, «плюются лавой»? Это происходит из-за того, что под земной корой находится более горячая субстанция, которую ученые называют магмой, и она под давлением и показывается нам. Когда вулкан извер…
– Ту-ту-ту-тук…
Петрика, проснувшийся из-за настойчивого бормотания соседа, не в ритм наложившееся на стук колес, сглотнул, и поморщился. Как всегда, если выпьешь днем стаканчик вина и уснешь, а потом резко проснешься, болела голова. Шея затекла… К тому же, этот очкарик…
Петрика выразительно глянул на соседа по верхней полке, но тот, счастливчик, еще спал. Соседом по купе у Петрики был Толик, крестный жены. Отличный парень, весельчак и душа общества. Петрика вспомнил, как здорово и смешно Толик довел до слез стюардессу молдавских авиалиний в прошлом году, когда им повезло заработать в Москве на стройке по 600 долларов, так что обратно и полететь можно было. Всю дорогу Толик шутил, смеялся, веселился, приставал к соседям, звонил жене на мобильный во время взлета и посадки, звал стюардессу «Танюшей», хоть у ней на груди и была табличка с надписью «Наташа»… Эта Таня, ну, которая Наташа, рыдала потом на плече какого-то мудака в кителе и тот все порывался набить Толику морду, но молдаване не такой народ, чтобы дать в обиду своего. Так что пришлось этому летуну долбанному поорать, да успокоиться.
Петрика улыбнулся. Весело было. Только молдаване умеют так веселиться, подумал он, и с огорчением подумал еще, что если бы к ним в купе не подселили этого очкарика с ребенком, то поездка была бы прекрасна. Но очкарик с ребенком были здесь… И поездка грозила быть испорченной. Начать с того, что очкарик, ввалившись в купе под Тирасполем, стал морщиться, и демонстративно открывать окно. А ведь они с Толиком ничего такого не делали, просто покурили на дорожку, закрывшись. Затем очкарик, почему-то, заказал у этого проводника долбанного два комплекта постельного белья, чем поставил Толика и Петрику в неудобное положение. Ведь тем самым очкарик подчеркнул их нежелание брать постельное белье, а почему они должны его брать, если в этом поезде «Санкт-Петербург-Молдова» комплект постельного белья стоит 34 рублей, в то время, как в поезде «Молдова-Санкт-Петербург» такое же белье стоит 27 рублей. А все потому, что поезд русский. Долбанные русские!
– Да, но в молдавском поезде вам за семь рублей дешевле подсунут простыню, у которой в ногах большущая дыра, – попробовал развести ребят на деньги русский проводник.
– Глупый ты человек, – ответил мрачно Толик, – что с того, если я переверну эту простыню, и дыры под моими ногами не будет.
– Но тогда она окажется под твоей головой…
– Но тогда она не будет мне видна, – резонно возразил Толик.
На это проводнику нечего было сказать. Пробурчав что-то про жадность, дикарей и прочую оскорбительную чепуху, он убрался в соседнее купе. Судя по довольному виду, с которым он из купе вылетел, там были не такие умные как Толик с Петрикой люди. Так и оказалось. Проводник занес в купе четыре комплекта постельного белья, чайник, два стакана, и еще печенья. Все это стоило денег, и сразу стало понятно, что в поезде, кроме Петрики и Толика, больше гастарбайтеров нет.
Правда, до границы с Приднестровьем ситуация изменилась: на деревенских полустанках поезд постепенно заполнялся, и Петрика, с облегчением вдыхая воздух, пропахший кислой овчиной, жареной рыбой, чесноком и потом, понял, что нашего полку прибыло. Парень даже начал строить несмелые планы на то, что им в купе подсадят двух нормальных мужиков, и они скоротают время до Москвы за каким-нибудь достойным занятием. Ну например, партией в белот. Но не тут-то было! В купе зашел этот мудила с щенком лет пяти, – проветрил все, хоть его об этом и не просили, – и, что самое отвратительно, начал читать. Петрика глянул на часы, чувствуя слабость и головную боль. Семь вечера. Значит, он читает уже третий час… Петрика приподнялся на локте и с ненавистью поглядел вниз. Очкарик, с довольной физиономией, сидел на нижней полке, держа в руках зеленую книжку. Петрика, шевеля губами, прочитал три буквы сзади на обложке.
– А-С-Т… – тихо прошептал он.
– Ну до чего же тупые эти русские, – подумал он задумчиво, – ведь всему миру известно, что алфавит это АВС…
– Видимо, русские что-то напутали, – подумал Петрика.
– И тут не обошлось без их легендарного пьянства, – решил он.
Щенок смотрел на папашу с восхищением. Сразу видно, ничего хорошего пацан в своей жизни не видел. Тощенький, бледный. Сидит, руки по швам. Нормальный молдавский ребенок, – знал Петрика, взявший в прошлую свою поездку дочь, Настику, – давно бы уже половину поезда разнес. Щенок слушал внимательно, папаша бубнил, а Толик, к сожалению, спал, так что подшутить над ботаником было не с кем. Так что Петрика стал слушать. Постепенно он стал злиться. Ведь то, что было написано в этой долбанной книжке, было чушью чистейшей воды! Ну, например…
– Планета, созданная 4 миллиарда и 600 миллионов лет назад… – читал папаша.
– Да как же вы это млядь посчитали?! – бурчал Петрика.
– Крокодил, утянув добычу под воду, ждет, пока она разложится, и лишь потом приступает к трапезе, а не захлебнуться ему помогает специальная заслонка в горле, которая поз…
– Да всем же известно, что крокодил рыба! – возмущенно думал Петрика. – Как он задохнется в воде-то, а?!
– Почему пчела никогда не теряет дороги в улей? – спрашивал папаша.
– Все дело в том, – читал он, едва Петрика собирался открыть рот и объяснить этому дураку городскому, почему, – что у нее есть природная система навигации, которая и дает пчеле возмож…
– Трутни – нужны они или нет? – говорил папаша.
– Да ка… – начинал бурчать Петрика.
– Оказывается, да! – говорил папаша несносную чушь. – Ведь именно благодаря трутням и происходит размножение пчелиного роя, что позволяет этим удивительным насекомым…
– Интересно, – мрачно думал Петрика, – кто-то из этих говорунов сраных, которые книжку писали, видел когда-нибудь пчел?
– А вот еще, сынок, – говорил обрадованно папаша, – интересное про китов. Хочешь?
– Да! – взвизгивал щенок, и Петрика от огорчения едва не сплевывал.
– Оказывается, – с важным видом, обхохочешься, поднимал палец ботаник, – кит это не рыба, а млекопитающее, которое происходит от таких же млекопитающих как и мы, просто вернувшихся в воду, и там утративших конечности, трансформировавшиеся в ласты…
– И кит им не рыба, – качал головой возмущенный Петрика, от волнения вытащивший из пачки в штанах папироску.
Папаша глядел на штаны неодобрительно. Сами-то они с щенком переоделись, словно дурачки какие. Ну, какой смысл переодеваться в поезде, если в нем равно грязно, потому что здесь никто не переодевается?! Ну, чисто слово, дебилы!..
Петрика сунул в рот папироску, но поймав взгляд ботаника, передумал. Еще проводникам настучит. Русские проводники не то, что молдаване. С нашими можно иметь дело, подумал Петрика, вспомнив, как рассовывали наши проводники под полки коробки с абрикосами. Кстати, как они там, вспомнил Петрика, и полез на третью полку. К счастью, абрикосы были целые, сок не тек… Облегченно вздохнув, Петрика спустился на вторую полку.
– Кстати, об абрикосах, – сказал восторженно папаша-дебил своему щенку, – хочешь, почитаю тебе про них?
– Давай! – вякнул несносный мальчишка, от вида которого у Петрики уже голова болела.
– В косточке такого плода, как абрикос, содержится множество ядовитых веществ, – сказал папаша.
– Ну что за чушь?! – возмущенно подумал Петрика.
От нервов он решил перекусить, и осторожно обсасывал рыбную косточку, стараясь срыгивать в сторону, а не перед собой. Ну, чтоб самому не пахло. Родика нажарила чудесного толстолоба, только костлявого. Так что Петрика ел рыбу. Глянув вниз, он поймал презрительный и полный отвращения взгляд ботаника. Нет, со вздохом подумал Петрика, город есть город, село есть село. И вместе им не сойтись. Не поймет столичный горожанин, кишиневец вроде Петрики, вот такого вот очкастого сельчанина из Тирасполя. Доел рыбу, собрал косточки в ладонь, приоткрыл окно, ссыпал все туда, закрыл, вытер руки о матрас, потянулся к баклажке. Хлебнул.
– Хочешь? – спросил он ботаника из вежливости.
– Нет, спасибо, – конечно, отказался тот.
Петрика еще раз с сожалением глянул на Толика, но тот все спал да спал. Выпить было не с кем. Что же, оставалось поискать компанию.
– Так вот, абрикосы, – продолжил папаша срывающимся от негодования голосом.
– Куекосы, – шепотом срифмовал Петрика, который решил развлечься.
– В косточке плода содержатся ядовитые вещества, напоминающие по своему составу цианистый калий…
– Куялий…
– И достаточно десяти ядрышек орешков абрикосовой косточки…
– Куесточки….
– Чтобы умер ребенок. И двадцати, чтобы умер взрослый…
– Куеслый…
– Вот так, – сказал папаша сыну.
– Двадцать абрикосовых косточек, сынок, и взрослый погиб!
– Вот это да, – сказал щенок.
Петрика от негодования едва не подавился ногтем, которым чистил зубы. Ну что за хрень пишут в этих идиотских книгах, а?!
– Значит, – сказал он, негодуя, и сев, – двадцать абрикосов убивают человека, по-твоему?
– Не по-моему, – сказал ботаник, – а по-ихнему.
– По чьихнему? – спросил в ярости Петрика.
– По академие-наук-хнему, одобрившему в печать издание «Мир живой природы для детей», издательство АСТ, – прочитал, издеваясь, очкарик.
– АБС, – в ярости сказал Петрика.
– Что? – не понял очкарик.
– А, – махнул рукой Петрика, и, негодуя вышел.
– Куй на, – шепотом сказал очкарик.
Мальчишка захихикал.
* * *
Постепенно в вагоне стало хорошо. В нескольких купе пили вино. Во всех кушали жареную рыбу. Проводники носились между купе, но их всюду слали к чертовой матери, и это было еще не самое отдаленное место, куда их просили пойти. До русской таможни оставалось еще половина суток
Проснулся Толик, и Петрика раздавил с ним баклажку, рассказав про несусветную чушь, которую нес этот кретин по купе.
Толик только диву давался.
– Значит, двадцать абрикосов и ты покойник?! – не верил своим ушам он.
– Точно тебе говорю! – злился Петрика.
– Ну ученые лещи копченые! – смеялся Толик.
– Говны копченые!!! – возмущался Петрика.
Дверь купе открылась и мимо них с независимым видом прошел ботаник с сыном. Оба держали в руках… зубные щетки. Толик чуть с откидного стула не упал. Когда ботаник с сыном скрылись в туалете, Толик повернул свое лукавое лицо истинного бессарабца к Петрике и сказал:
– Культура…
После чего беззвучно рассмеялся.
Петрике стало легче. С Толиком все становилось ясным и понятным. Толик быстро соображал и был веселым. Он всегда разбирался, что к чему, и помогал разобраться в этом своим односельчанам. Толика на мякине не проведешь. Петрика был спокоен: если ботаника собрался высмеять Толик, то ботанику не несдобровать. Никому не устоять против лукавой молдавской насмешки. Тем более, какому-то говну очкастому из-под Тирасполя. Парни дернули еще вина, не стесняясь. Впереди было месяца три изнурительной работы на стройке. На сырой санкт-петербургской даче, у какого-то немца, у которого в прошлом году ребята из их села поставили забор. Фамилия у него была странная. Левантон… Левентан? Ну, да неважно.
Важно было лишь то, что климат в Санкт-Петербурге сырой, хозяин пьяных не любил, все время что-то черкал да читал, глаза портил, так что следовало заранее разогреться и напиться вдоволь. Так что ребята купили на украинском полустанке бутылку водки, – ну, чисто погреться. И, конечно, кастрюлю вареников. Продолжать решили в купе. В тамбуре, куда вышли предварительно покурить, стоял крепкий мужик. С серьгой в ухе, фигурой боксера и сумасшедшими глазами, которые не позволили Толику пошутить насчет серьги. Мужчина почему-то пел. Получалось ужасно.
– Молдаване, молдаване, мое сердце под прицелом! – выл он протяжно.
– Офицеры, молдаване, пусть свобода воссияет, – ревел он затем.
– Заставляя мля огнем сиять сердца! – кричал он, после чего пил из горлышка коньяк.
– Здоров, братишки, – обратился он, наконец к Петрике с Толиком.
– Здоров, – сказали они.
– Закурить есть? – спросил он.
– Есть, – сказали Петрика с Толиком и достали свои папиросы.
– А я бросил! – радостно сказал мужчина.
– Тогда нет, – сказали Петрика и Толик.
– Я лейтенант запаса молдавской армии, – сказал мужчина.
– Так точно, – сказали Толик и Петрика.
Молдаване Толик и Петрика, как всегда, когда с молдаванами разговаривают строго, отвечали негромко, внимательно, и глядели себе под ноги. Мужчина хлебнул еще коньяку, покрутил головой, разминаясь, и сказал:
– Сегодня я отмечаю день Национальной армии, в которой никогда не служил, и это блядь очень характерный для постмодерниста поступок.
Стало понятно, что мужчина нарывается на драку. Вот уже и ругается «дернистом» каким-то..
– Споем?! – спросил он их.
– Ой! – сказал Толик и показал пальцем за спину крепышу.
Тот обернулся, а Петрика и Толик шмыгнули в вагон, а там стремительно бросились в купе. Прислушались. В вагоне кто-то потопал. Потом раздался голос:
– Друзья, где же вы?!
Толик и Петрика переглянулись и заперли дверь.
Опасность миновала, так что друзья снова развеселились. Тем более, что в купе происходили ужасно смешные вещи.
Очкарик учил сына писать.
* * *
Выпив еще вина, Толик с ласковой улыбкой простачка начал атаку. Свесившись сверху, он спросил:
– Пишете?
– Ага, – буркнул папаша.