Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера Акройд Питер
Затем он отправился в местный храм, где надеялся увидеть Доригену. Она и вправду была там. И он с дрожью приблизился к ней, робко ее приветствовал, а потом заговорил:
«Моя дорогая госпожа, вы, кого я люблю и боюсь больше всего на свете. Я никогда и ни за что не желал задеть вас или огорчить. Но скрывать свою любовь к вам не могу. Я готов умереть здесь, у ваших ног. Не могу вам описать даже малой доли своих страданий. Я знаю только, что должен или изъяснить вам свои чувства, или погибнуть на месте. Пускай вы не повинны ни в каком преступлении – вы меня убиваете! Но даже если у вас нет жалости ко мне, остерегитесь нарушить свое слово и бросить тень на свою честь! Сжальтесь. Сдержите свою клятву, ради бога, и спасите мою жизнь. Вы и сами прекрасно помните, чт вы мне обещали. Поймите: я ничего не требую, я всецело завишу от вашего милосердия. Вы помните, как однажды весенним утром в саду вы поклялись мне кое в чем. Вы поручились мне своей честью, что, если эти скалы исчезнут, вы ответите на мою любовь. Я был и остаюсь недостоин этого. Я сам это знаю. Но вы не должны отрекаться от своего обещания. Меня больше заботит ваша честь, чем моя жизнь. Клянусь вам! Я сделал то, что вы просили. Если не верите – ступайте на берег и поглядите сами. Вы можете, конечно, поступить, как пожелаете, но я снова умоляю вас: не нарушайте клятву. Живой или мертвый – я останусь вашим навеки. В вашей власти – решить мою судьбу. Я знаю только, что темные скалы исчезли».
Аврелий ушел, а Доригена осталась в полном ошеломлении. В лице у нее не было ни кровинки. Она ведь не подозревала, что такое возможно. Она угодила в ловушку. «Как такое могло произойти? – думала она. – Как он мог сотворить такое чудо? Или такую чудовищность? Ведь это противоречит законам природы». Она возвратилась домой в печали и растерянности. Она едва нашла дорогу. Двое суток она плакала и стонала. Она рыдала вслух и иногда падала в обморок. На нее смотреть было жалко. Разумеется, она никому не поверяла свою тайну. А Арвераг в ту пору как раз был в отъезде. Ей не с кем было поговорить, и вот, запершись у себя в спальне, бледная и печальная Доригена изливала свои жалобы самой себе:
«Увы, о госпожа Фортуна, я угодила под твое колесо! Ты застигла меня врасплох, и некуда бежать. У меня лишь два выхода: смерть или бесчестье. Я должна выбрать одно из двух. По правде говоря, я бы скорее отказалаcь от жизни, чем от чести. Смерть предпочтительнее потери добродетели и потери доброго имени. Уж лучше сойти тихой и безгрешной в могилу. Ведь многие благородные жены и юные девушки покончили с собой, не желая пожертвовать своим телом. Я знаю много таких примеров.
Когда тридцать проклятых тиранов в Афинах убили Фидона на пиру, они велели потом раздеть донага и привести к ним его дочерей. Их заставили танцевать и кривляться, подобно блудницам, скользя по отцовской крови, чтобы удовлетворить гнусную похоть тиранов. Да покарает Бог злодеев! Несчастные девушки корчились от стыда и ужаса; не желая так позорно утратить девственность, они вырвались из рук стражи и бросились в ближайший колодец. Они утонули, предпочтя смерть сраму.
А еще в древних книгах рассказывается о пятидесяти спартанских девах, которых захватили в плен и хотели изнасиловать мессенцы. Разумеется, все эти девы охотно лишили себя жизни, чтобы избежать позора. Они предпочли смерть бесчестью. Так отчего бы и мне не последовать за ними? Тиран Аристоклид вожделел к молодой деве Стимфалиде и приказал однажды ночью убить ее отца; девушка немедленно убежала в храм Дианы и припала к кумиру богини. Никто так и не смог оторвать ее от статуи, и ее убили на месте. Если эти молодые девушки охотно погибали во имя своей непорочности, то отчего бы и жене не последовать их примеру? Неужели я не могу защитить себя от гнусных мужских желаний? Неужели меня ничему не научит история жены Гасдрубала, которая покончила с собой в стенах Карфагена? Когда она увидела, что враги-римляне вот-вот захватят город, она схватила детей и вместе с ними бросилась в огонь. Она предпочла сгореть заживо, но не позволила римским солдатам осквернить себя. И разве не убила себя Лукреция после того, как ее обесчестил Тарквиний? Она не могла примириться с утратой доброго имени. Такой позор был для нее непереносим. Семь милетских девственниц предпочли самоубийство надругательству со стороны галлов. Я могла бы пересказать еще тысячу историй подобного рода. Вот еще. Когда был убит Абрадат, его любимая жена перерезала себе вены на запястьях и перемешала свою кровь с кровью из ран мужа, а потом воскликнула: „Теперь уж никто не надругается над моим телом!“
К чему приводить новые примеры, когда мне и без того ясно, что множество женщин предпочло умертвить себя, лишь бы не подвергнуться бесчестью и поруганию? Вывод один: я умру, как и они. Я сохраню верность моему мужу Арверагу. Я приму свою участь с мужеством дочери Демотиона. Помнишь ли ты ее, о госпожа Фортуна? А еще были две дочери Кедаса. Это уже другая печальная история. Фиванская дева убила себя, когда ей угрожал насилием Никанор. Ах да, еще одна фиванская дева поступила так же, когда ею овладел македонский солдат: чтобы искупить потерю невинности, она лишила себя жизни. Такая цена не показалась ей чересчур высокой. А что сказать о жене Никерата, которая перерезала себе запястья по той же причине? Любовница Алкивиада решила, что лучше умереть, чем оставить тело любимого без погребения. А какой женой была Алкестида! Она согласилась умереть вместо мужа, чтобы сам он остался жить. А что Гомер рассказывает о Пенелопе? Она прославилась своим целомудрием на всю Элладу. Я могла бы до бесконечности приводить такие примеры.
Когда Протесилай погиб в Трое, его жена не пожелала прожить и дня. Благородная Порция не захотела жить после смерти Брута. Когда-то она отдала ему сердце – а теперь вручила ему свою жизнь. Артемизия, знаменитая своей верностью, пользовалась почетом во всех пределах варварских земель. О Тевта, царица Иллирии, твое целомудрие в замужестве – пример всем женам. То же самое можно сказать о Биллии, Родогуне и Валерии».
Так Доригена плакала и убивалась целый день или два, твердо вознамерившись лишить себя жизни. Но потом, на третью ночь, неожиданно вернулся домой ее муж. Конечно, он спросил, отчего она плачет, но она разрыдалась еще громче.
«Увы! – ответила она. – Лучше бы мне никогда не рождаться! Я дала обещание. Я поклялась». – И она рассказала мужу всю историю от начала до конца.
Нет нужды повторять ее заново. Арвераг выслушал ее с благосклонным видом, а потом добродушно спросил:
«Это всё? Ты всё мне рассказала, Доригена?»
«Всё. А разве этого мало?»
«Что ж, жена, ты, наверное, знаешь старую поговорку: „Не буди лиха, пока лежит тихо“. Все еще может закончиться хорошо. Конечно, ты должна сдержать обещание, которое дала Аврелию. Об этом и спорить нечего. Моя любовь к тебе так велика, что я скорее умру, чем позволю тебе нарушить клятву. Честь – высочайшее благо человечества. – Но потом он, не таясь, заплакал. – Под страхом смерти, Доригена, я запрещаю тебе хоть словом кому-нибудь обмолвиться об этом. Я справлюсь с горем, насколько смогу. А ты никому на свете не показывай своих чувств. Скорбное лицо может вызвать пересуды и кривотолки. – Потом он кликнул пажа и служанку. – Стуайте вместе с госпожой, – велел им он. – Вы скоро узнаете, куда нужно идти».
Они повиновались и пошли вместе с Доригеной. Они не знали, куда идут, а сам Арвераг ни слова не сказал о своих намерениях.
Без сомнения, многие из вас посчитают Арверага простаком из-за того, что он поставил жену в такое щекотливое положение. Но не спешите с выводами – лучше дослушайте историю до конца. Быть может, Доригене повезет больше, чем вы думаете. Дождитесь конца.
Случилось так, что Аврелий, по уши влюбленный в Доригену, встретил ее на шумной улице города. Ей нужно было пройти по той улице, чтобы попасть в сад – условленное место свидания. Случилось так, что Аврелий шел в ту же сторону. Он уже некоторое время наблюдал за ней и всякий раз, как она выходила из дома, не упускал ее из виду. Вот так, благодаря случаю или умыслу, они встретились на людной улице. Он тепло ее приветствовал, как и можно было ожидать, и спросил, куда она направляется. Доригена ответила с рассеянным и почти безумным видом:
«Я иду в сад. Куда же еще? Это муж велел мне туда идти. Он приказал мне сдержать обещание».
Аврелия поразил ее ответ. Но он почувствовал жалость к ее столь явному горю. Ему стало жаль и Арверага, который так беззаветно верил в святость клятвы, что больше всего опасался, как бы его жена не стала клятвопреступницей. Он ощутил сострадание к ним обоим, а еще, пожалуй, стыд. Он поразмыслил и решил, что уж лучше ему отказаться от своего вожделения, чем совершить гнусный поступок. Порядочность превыше удовольствия. И он обратился к Доригене, старательно подбирая слова.
«Госпожа, – сказал он, – я шлю поклон вашему супругу. Передайте ему от меня, что я ценю его великодушие к вам. Я вижу и ваше горе. Я понимаю его. Ваш муж готов скорее принять любой позор, чем заставить вас нарушить клятву. В свой черед, я скорее сам перенесу любые муки, даже самые жестокие, нежели встану между вами. Госпожа, я освобождаю вас от данного вами слова. Я отрекаюсь от любых притязаний на вас. Вот мое слово! Я никогда не стану покушаться на вас. Я никогда не буду упрекать или отчитывать вас. А теперь я должен проститься с самой благородной и верной женой в мире. Но прежде чем удалиться, я скажу еще вот что. Каждой замужней женщине следует остерегаться щедрых обещаний. Помните о беде, в которую попала Доригена. И еще. Скромный паж – такой, как я, – может оказаться не менее честным человеком, чем самый настоящий рыцарь. Прощайте».
Доригена упала на колени и поблагодарила Аврелия за великодушие. Потом она отправилась к мужу и рассказала ему о том, что случилось. Можете не сомневаться, он был доволен. Он так обрадовался, что я даже не могу описать вам его ликование. Да и что тут еще сказать? Арвераг и Доригена провели остаток жизни в полном семейном счастье. Между ними никогда не проскакивало ни одного гневного слова. Он обходился с ней как с королевой. Она всегда была верна и предана ему. Больше мне нечего о них сказать.
А что же бедный Аврелий? Он ведь лишился всего разом. Он проклял день своего рождения.
«О Боже! – воскликнул он. – Я ведь должен тысячу фунтов золота магу! Что же мне делать? Я разорен. Мне придется продать все свое имущество, а потом скитаться по улицам и просить подаяния. Я не могу оставаться здесь и быть источником вечного позора для моей семьи. Мне остается лишь надеяться, что он окажется ко мне милостив. Быть может, он позволит мне выплачивать долг по частям, год за годом, в определенный день. Если он выкажет ко мне доброту, я не подведу его».
С тяжелым сердцем он пошел к своему кованому сундуку, отпер его и вынул оттуда пятьсот фунтов золота. Он отнес деньги магу и спросил его, нельзя ли остальную сумму внести позже.
«Я еще никогда в жизни не нарушал слова, сударь, – заверил он чародея. – Я выплачу вам остаток долга. Даже если мне придется клянчить милостыню в лохмотьях, вы получите свои деньги. Клянусь вам в этом. Если вы дадите мне два или три года сроку, я буду вам очень благодарен. Иначе мне придется продать мою вотчину, дом и прочее. Вот все, что я могу вам сказать».
Философ выслушал его и промолвил задумчиво:
«Разве я не заключил с вами договор?»
«Да, сударь. Конечно, заключили».
«Вы насладились любовью госпожи, о которой мечтали?»
«Нет, увы! Этого не произошло».
«Почему же? Что случилось? Расскажите мне обо всем».
Тогда Аврелий поведал ему обо всей цепочке событий без утайки. Мне нет нужды повторять вам все с самого начала, верно?
«Арвераг, – сказал Аврелий, – оказался таким достойным рыцарем, что он предпочел бы скорее умереть с горя и стыда, чем заставить жену нарушить клятву».
Затем он рассказал магу о той боли, какую причиняла Доригене одна мысль о неверности мужу. Она бы охотнее рассталась с жизнью. Она ведь принесла обещание легкомысленно, бездумно. Она понятия не имела о магии, астрологии и наваждениях.
«И я сжалился над ней, сударь. Арвераг послал ее ко мне безо всяких условий, и я так же беспрепятственно отпустил ее назад к мужу. Вот вкратце и все».
Школяр мягко отвечал ему:
«Дорогой брат! Вы оба поступили честно и великодушно. Вы – паж, а он – рыцарь. Надеюсь, что и школяр может поступить не менее благородно и мудро. Чародей ведь тоже может оказаться честным человеком. Итак, сударь, я освобождаю вас от уплаты тысячи фунтов. Давайте сделаем вид, что мы с вами никогда не встречались и не заключали договора. Я вижу вас будто впервые – как цветок, выросший из земли лишь нынче утром. Я не возьму с вас ни пенни за свою работу. Вы ведь и так кормили и поили меня. Мне этого довольно. Итак, прощайте. Всего вам доброго!»
И с этими словами он вскочил на лошадь и ускакал.
Ну, а теперь, собратья-пилигримы, разгадайте-ка загадку: кто из этих благородных людей оказался самым великодушным? Дайте мне ответ до того, как мы поедем дальше, хорошо?
Рассказ Врача
– Жил некогда, как поведал один римский историк, рыцарь по имени Виргиний. У этого достойного и честного человека было много денег и много друзей. А вот дочь у него была одна-единственная – красавица, равной которой не сыскать в целом свете. Госпожа Природа создала и вылепила ее с таким старанием, словно желала заявить: «Взгляните на мою работу! Я, Природа, сотворила совершенное создание в точности так, как сама задумала. Кто смог бы подделать такую красоту? Кто сумел бы ей подражать? Даже Пигмалион не изваял бы и не нарисовал бы лучше, сколько бы ни трудился с молотком или кистью. У Апеллеса и Зевксида вышло бы намного хуже, как бы они ни усердствовали карандашом или кистью. Ни один скульптор не в силах со мной состязаться. Это Всевышний Бог наделил меня властью создавать и уничтожать все живые твари на свете. Я – его представительница на земле. Я могу рисовать и играть как мне вздумается. Всё под луной подчиняется моему могуществу. Разумеется, я ничего не прошу за свой труд. Я не ссорюсь со своим верховным владыкой. Я делаю все в честь Него, царящего на небесах. Потому я и сотворила эту безупречную красоту». Такие слова, наверное, сказала бы эта дама.
Этой девушке, которой так гордилась Природа, было всего четырнадцать лет. Та же самая дама Природа, что красит лилию в белый цвет, а розе дарит пунцовый румянец, телу ребенка умело придает форму еще до его рождения. Солнце позолотило ей волосы, уподобив их своим утренним лучам. И все же добродетель этой девушки превосходила ее красоту. У нее не было ни одного недостатка – все заслуживало только похвалы. Она была чиста и телом, и душой. Она была невинна и плотью, и душой, скромна и терпелива и ни разу не сбилась с пути добродетели. Она всегда разумно и почтительно вела беседу и, хотя умом могла сравниться с Афиной Палладой, оставалась умеренной в речах. Она не манерничала и не задавалась. Она никогда не пыталась умничать. Иными словами, она была безупречной девушкой, неизменно выказывая скромность и изящество. Она всегда занималась какими-нибудь подобающими женщине делами, потому что не переносила лени и праздности. Вакха же она чуралась. Она знала, что вино, да еще в сочетании с юностью, может вызвать возбуждение. Зачем подливать в огонь масло или бросать в него сало? Временами она даже сказывалась больной, лишь бы избежать легкомысленных гуляний; ей бывало неуютно на пирушках или вечеринках с танцами, где вечно затевались интрижки и амуры. Ведь там юным душам, едва расставшимся с детством, грозит опасность слишком быстро повзрослеть. А опыт говорит нам, что ничего хорошего от этого ждать не приходится. Пусть дева повзрослеет, когда станет женщиной и женой. Но не раньше.
Быть может, среди вас найдутся пожилые дамы, наставницы юных девушек. Не упустите ничего! Я говорю вам только правду. Вас взяли наставницами для дочерей знатных родителей по двум соображениям, как вам известно. Или вы сохранили целомудрие и можете служить хорошим примером, или вы поддались греху и, следовательно, знаете все признаки слабости. Вам известен этот старый танец, и вы от него навсегда отказались. Итак, ради бога, учите ваших подопечных держаться подальше от беды. Как-никак, лучший лесник – бывший браконьер. Вор лучше других знает, как уберечь дом от взлома. Поэтому берегите девушек. Кому, как не вам, должно быть известно, как это сделать. Не заигрывайте со злом, чтобы вас не проклинали как злодеек. Иначе вы предадите всю семью, которая вас пригрела. Из всех грехов на свете худший – предательство невинности. Он недостоин прощения.
Послушайте и вы, матери и отцы, я и к вам тоже обращаюсь. Вы обязаны стеречь и оберегать всех детей, вверенных вашим заботам. Берегитесь: не подавайте им дурных примеров. Наказывайте их за проступки. Иначе их ждет гибель. И вы дорого заплатите за их грехи, это я вам точно говорю. Беззаботный пастух теряет овец одну за другой: из леса выходит волк и режет ягнят. Я мог бы привести и другие примеры, но мне нужно продолжать рассказ.
Эта юная девушка, Виргиния, не нуждалась в наставнице, которая учила бы ее добродетели. Ее собственная жизнь походила на учебник добродетели, на книгу о добронравии, каждая страница которой могла служить примером для скромных девственниц. Она была так честна и благоразумна, что слава о ней разошлась по всей стране, и все были наслышаны о ее красоте и доброте. Все, кто любил добродетель, любили и ее. Конечно, как всегда, находились и завистники, которые ей пеняли за ее счастье и желали ей несчастья или беды. Таких злодеев хорошо описывал Блаженный Августин.
И вот однажды Виргиния отправилась в город вместе с матерью, чтобы посетить один из храмов. Таков был обычай. И случилось, что городской судья, который был к тому же правителем той области, заметил девушку, когда она проходила мимо. Он просто не мог не обратить на нее внимания. У него даже сердце заколотилось. Он мгновенно влюбился в ее красоту и сказал себе: «Я хочу ее! И я заполучу ее!»
Так в судью вселился злой дух и стал нашептывать ему, что нужно обманом и хитростью завладеть этой девушкой. Ни силой, ни деньгами ее нельзя было получить. От них никакого проку не будет. Ведь у нее было много друзей. К тому же девушку эту защищает ее собственная добродетель, так что она никогда не предастся ему. И вот, после долгих раздумий, судья послал за одним худородным горожанином. Этот человек был коварным негодяем, готовым на любую низость. Под строжайшим секретом он рассказал этому человеку о своей похоти и доверил ему свой замысел.
«Если ты откроешь это кому-нибудь, – пригрозил судья, – то поплатишься головой».
Когда негодяй согласился помочь ему, судья обрадовался и осыпал его подарками.
И вот коварные заговорщики придумали такую хитрость, которая помогла бы судье похитить у Виргинии девство. Это был искусно состряпанный замысел, суть которого я сейчас вам объясню. Судью, кстати, звали Аппием – его имя хорошо известно в исторических трудах. Я не выдумываю это все из головы. А его приспешника звали Клавдием. И вот Клавдий отправился восвояси, в свое бедняцкое жилище, а Аппий принялся предвкушать будущие удовольствия. Ему очень не терпелось.
День или два спустя этот лживый судья сидел в зале суда и выносил приговоры по разным делам. Тут вошел Клавдий и остановился посреди зала.
«Я ищу правосудия, – заявил он. – У меня прошение. Я возбуждаю дело против Виргиния. – Напомню, что так звали отца девушки. – Если он отвергнет обвинение, то я приведу свидетелей, они подтвердят мою правоту. Рассудите дело, сударь. Правда на моей стороне».
Судья сделал вид, будто раздумывает об услышанном.
«В отсутствие ответчика я не могу вынести решения. Призовите его в суд. Тогда я разберу вашу тяжбу», – сказал он.
И вот Виргиния привели в суд и зачитали ему следующее обвинение:
«Ранее и отныне я надлежащим образом покажу вам, господин судья, что ответчик злонамеренно и предумышленно нанес ущерб вашему истцу, Клавдию. А именно, вопреки всякой справедливости, всякому закону и всякому чувству, ответчик украл у меня под покровом ночи и темноты одну из моих рабынь, связанную со мной долгом и обязательством. В ту пору она была совсем еще юной. Я также утверждаю, что ответчик злонамеренно и предумышленно объявил эту молодую девушку своей законной дочерью. Господин судья, я приведу свидетелей, которые подтвердят мою правоту. Что бы ни говорил ответчик, эта девушка – не его дочь. Верните мне ее, сударь, и поддержите закон».
Виргиний с ужасом смотрел на этого негодяя. Разумеется, он был готов поклясться, что Виргиния – его родная дочь. Он мог бы доказать это в судебном поединке, как и полагается рыцарю. Он тоже привел бы свидетелей, которые доказали бы, что этот подлец лжет. Но ему никто не дал этого сделать. Судья наотрез отказался еще что-либо слушать. Ведь этот старик очень торопился. Он оборвал Виргиния на полуслове и сразу же огласил приговор:
«Я постановляю, что истец в прошлом понес ущерб, и теперь рабыня должна вернуться к нему. По каковой причине вы, господин ответчик, не имеете более права удерживать ее у себя в доме. Приведите ее и поместите под мою опеку. Правосудие должно восторжествовать любой ценой».
Так это произошло. Неправедный судия состряпал дело, оклеветал благородного рыцаря – и вот Виргиний должен передать родную дочь в руки распутника! Судья вот-вот растлит невинную деву. После оглашения приговора Виргиний вернулся домой и, понурив голову, сел у себя в зале. Потом он позвал дочь. У него было пепельное лицо и померкший взгляд. Он чувствовал к ней такую жалость, что просто не мог выразить ее словами. Но он уже твердо решил, чт делать.
«Дочь моя, – обратился он к ней. – Дорогая моя Виргиния. Тебя ждет ужасная участь. Ты должна выбрать между смертью и вечным позором. О, если бы я никогда не рождался на свет! Ты не заслужила такой судьбы. Неужели ты родилась для того, чтобы пасть от ножа или клинка? О милая дочь, погубительница моя, я старался растить тебя в мире и в нежности. Ты всегда царила в моих помыслах. Ты была моей первой радостью, но теперь станешь моим последним горем. Ты – жемчужина целомудрия. А теперь, моя дорогая, ты должна терпеливо принять смерть. Таков мой приговор тебе. Я выношу его из любви к тебе, Виргиния, а не из гнева или ненависти. Но ты должна умереть. Я отрублю тебе голову, чтобы спасти от более ужасной участи. Я проклинаю тот день, когда этот лживый судья, Аппий, впервые увидел тебя!» – И отец рассказал ей о том, что произошло в зале суда. Мне нет нужды повторять вам все это.
«О дорогой отец, пощади! – Таковы были первые слова Виргинии, обвившей ему руками шею. А потом она разразилась слезами. – Дорогой отец, неужели я умру? Неужели нет другого выхода? Нет никакого средства?»
«Никакого, любимая моя дочь. Выхода у нас нет».
«Тогда дай мне хоть небольшую отсрочку, чтобы я оплакала свою участь. Ведь Иеффай дал своей дочери время поплакать, прежде чем убил ее. Видит Господь, она не совершала никакого греха. Ее единственная вина состояла в том, что она первая вышла навстречу отцу, когда тот с победой возвращался домой с войны. Он поклялся, что если одержит победу, то принесет в жертву того, кто первым выйдет из дверей его дома. И первой оказалась его родная дочь. – Тут Виргиня лишилась чувств и рухнула на пол. Потом, придя в сознание, она взглянула на отца. – Благодарю Бога, – сказала она, – за то, что я хотя бы умру девственницей. Убей меня, пока меня не осквернили. Во имя Бога, скорее!»
Так она сама молила отца взять меч и милосердно убить ее. Потом она упала в обморок. Со скорбным сердцем Виргиний схватил меч и одним ударом снес ей голову. А потом, если верить историку, взял ее голову за волосы и принес в судилище. Там он положил ее на стол перед судьей. Когда Аппий увидел отрубленную голову, он приказал немедленно повесить Виргиния. Но тут собралась тысячная толпа, все скорбели и жалели рыцаря. Все эти люди знали, или подозревали, что судья сам нарушил и опозорил закон. Они давно заметили подлое поведение смерда Клавдия, который выступал истцом. А Аппий давно славился своим распутством. Никто ему не верил. И народ выступил против него, обвинил его в обмане и бросил в тюрьму; там, в камере, он покончил с собой. Клавдия приговорили к казни и хотели вздернуть на ближайшем дереве, но Виргиний так убедительно вступился за него, что негодяя не стали казнить, а отправили в изгнание. Жаль, конечно. А иначе этого злодея непременно повесили бы. Все остальные виновники, замешанные в этом деле, были схвачены и немедленно казнены.
Вот как воздается за грехи. Мы все должны вести себя осмотрительно. Никто не знает воли Господней. Никто не знает, как и куда Он нанесет Свой удар. Червь совести может долго питаться неправедной жизнью, а затем внезапно ужалить. Однако, сколь бы ни скрывали зло, порок всегда будет наказан. Вот что объединяет и простеца, и ученого: им не ведомы ни время, ни природа собственной кончины. Так что остерегайтесь. Отвернитесь от греха, пока грех не выдал вас с головой.
Пролог и рассказ Продавца индульгенций
Пролог Продавца индульгенций
Тут наш Трактирщик принялся божиться как полоумный.
– Господи! – орал он. – Клянусь кровью и телом Христовым, что за злодей этот судья! А какой негодяй его пособник! Они заслужили смерть, как заслуживают ее все лживые судьи и лживые истцы. Отцу пришлось убить родную дочь! Как дорого ей обошлась ее красота! Я давно это знаю, но скажу еще раз: так называемые дары Фортуны и дары Природы порой оказываются роковыми. Сама красота виновата в ее гибели. Какая печальная история! Да, все мы, баловни Фортуны и Природы, находимся в опасности. От этих благодетельниц больше вреда, чем добра.
– Да, добрый мой господин, грустную историю вы нам рассказали. Ну что ж! Что поделать, сэр Врач. Молю Бога, чтобы вы были живы и здоровы. Молюсь о том, чтобы ваши склянки и ночные горшки сверкали чистотой, чтобы ваши слабительные и мази приносили пользу, чтобы ваши лекарские бутылочки были надежно заткнуты пробками, а ваши старые книги стояли на полке. Благослови все это Господь! Тогда вы будете процветать. Должен сказать, вы – симпатичный человек, вы больше похожи на епископа, чем на ученого. Вы заметили, как дотошно я перечислил все предметы, что лежат в вашем дорожном сундуке? Я во врачебных хитростях не разбираюсь, но про здоровье и болезни знаю многое. У меня от вашего рассказа чуть сердечный приступ не приключился. Мне нужно прямо сейчас принять какое-нибудь лекарство или хотя бы отхлебнуть глоток крепкого эля. Ну, а потом – послушать чей-нибудь веселый рассказ, чтобы отогнать печальный призрак Виргинии.
Тут Трактирщик обратился к Продавцу индульгенций.
– Мой добрый друг, – сказал он, – расскажите нам смешную историю. Мне необходимо развеселиться.
– Непременно расскажу, – отозвался Продавец индульгенций. – Но сначала мне и самому нужно чуть-чуть выпить. Нет ли тут пивной поблизости? Я бы и пирожок перехватил.
Но тут остальные паломники принялись негодующе кричать Трактирщику:
– Не надо нам больше сальных анекдотов! Пускай расскажет нам назидательную историю. Пускай задаст нам урок-другой.
– Да, именно это вам и нужно, – согласился Продавец индульгенций. – Но сначала мне хочется выпить. И немного собраться с мыслями, чтобы вспомнить какую-нибудь достойную историю.
Выйдя из трактира, он оседлал лошадь и обратился к паломникам.
– Господа и дамы, – сказал он, – как вы все знаете, я привык проповедовать в церквах. – Я стараюсь говорить зычно, как только могу, чтобы мой голос звенел словно колокол. Разумеется, я знаю свой предмет наизусть. Тема ведь всегда одна и те же. Знаете, какая? Жадность – вот корень всякого зла. Вначале я говорю всем, откуда я приехал. Из Рима или из Иерусалима. Для них разницы нет. А потом показываю мои папские индульгенции. Ах да, перед этим я предъявляю епископские печати на моих бумагах, чтобы оградить себя от назойливых клириков: вдруг кто-нибудь встрянет и помешает мне выполнять святое Христово дело. Ведь иные священники так ревнивы! А потом я приступаю. Я рассказываю пастве об индульгенциях, которые предлагают кардиналы, патриархи и архиепископы. Я бормочу несколько слов на латыни, приправляя ими свою проповедь, и прошу всех на коленях помолиться о спасении их душ. Затем достаю из мешка стеклянные ларцы, где заключены мощи святых: где ключица, а где запястье.
«Вот, добрые прихожане и прихожанки, – говорю я им, – здесь плечевая кость одной из тех овец, что Иаков пас на холмах Беершевы. Прислушайтесь к моим словам. Опустите эту кость в любой колодец или источник – и его вода будет излечивать ваш скот от ящура или сыпи. Она будет исцелять змеиные укусы и убивать кишечных глистов. Пригоните скот к этому источнику. Когда скотина попьет из него, то избавится от струпьев и язв и выздоровеет. Слушайте меня внимательно. Если кто-то из вас будет раз в неделю, перед рассветом, пить воду из такого родника, то ваш скот будет плодиться и размножаться. У вас будет столько ягнят, что даже не сосчитаете. Так говорится в Книге Бытия из Священного Писания. Вы сами можете найти и прочитать эти строки. Глава 39. Стихи 37–39. Я открою вам кое-что еще. Эта вода лечит от подозрительности и недоверчивости. Если вдруг кто-то впадет в ревнивую ярость, подмешайте ему в похлебку такую воду. Он сразу переменится. И никогда больше ни в чем не станет обвинять свою жену – даже если застанет ее в обществе священника, а то и двух. А видите вот эту перчатку, связанную из шерсти? Если кто-нибудь наденет такую перчатку, то у него всегда будет богатый урожай. У него родится много пшеницы или овса. Много всего, что только он ни посеет. Главное – пожертвовать мне немножко серебра. И тогда урожай будет обильным. Попомните мои слова. Но я должен вас предупредить, добрые дамы и господа. Если среди вас есть человек, который совершил смертный грех, слишком ужасный, чтобы в нем исповедаться, если среди вас есть женщина, которая изменила мужу, то таким людям нельзя подходить сюда, к моим святым мощам, с пожертвованиями. Они лишены благодати. Они лишены силы. Но остальные – все, кто желает сделать пожертвование, смело подходите. Я отпущу вам грехи. У меня есть епископское разрешение исповедовать и отпускать грехи».
Вот таким обманом я заработал не меньше сотни фунтов, продавая индульгенции. Я стою на кафедре как священник. Я проповедую болванам. Я заклинаю их. Я пускаю в ход все известные уловки. Плету небылицы десятками – и никто не выведет меня на чистую воду. Я наклоняюсь вперед и вытягиваю шею, будто горлица, усевшаяся на балку амбара. Мои руки и язык так трудятся, что на меня любо-дорого смотреть. Я призываю прихожан отречься от греха алчности. Я убеждаю их проявить щедрость. Особенно – ко мне. Конечно, меня привлекают только их деньги, а до душ их мне дела нет. Какая мне разница, куда они попадут после смерти! По мне, так пускай хоть ежевику в аду собирают.
Скажу вам еще кое-что. Многие проповеди и благочестивые наставления питаются дурными намерениями. Одни проповедники стремятся лишь польстить прихожанам или позабавить их. Другими движет лицемерие, или тщеславие, или ненависть. Если я не могу сразить врага напрямую, так постараюсь ужалить его в проповеди. Я раню его таким незаметным способом, что он не сможет нанести ответный удар. «Нет, – говорю я, – к чему называть по именам наших врагов – врагов продавцов индульгенций? Это было бы слишком низко». Но, разумеется, прихожане прекрасно знают, в кого я мечу. Они догадываются об этом по моим взглядам и жестам. Вот как я мщу тем, кто оговаривает меня. Я изрыгаю на них желчь, прикрываясь святостью. Я кажусь добродетельным, но ведь казаться – не значит быть.
Я открою вам правду в нескольких словах: я проповедую только ради денег. От людей мне нужны лишь серебряные монетки. Вот почему я всегда талдычу одно и то же: «Жадность – вот корень всех зол». Очень подходящая мысль, вы не находите? Я порицаю как раз те самые пороки, которыми наделен сам! Это сберегает время. И пускай я сам повинен в этом грехе, зато я побуждаю других покаяться в нем – со стонами и жалобами. На деле же намерения у меня совсем другие. Повторю: я проповедую только ради наживы. Уж теперь-то вы меня, наверное, поняли.
И вот я рассказываю им басни о древних временах, вычитанные из книжек. Распутники любят сочные истории. Только так им удается хоть что-нибудь запомнить. Неужели вы вправду думаете, будто я веду жизнь монаха, раз деньги мне достаются так легко? Вот еще! Нет-нет. Я ведь могу проповедовать и просить милостыню в самых разных местах. Я не собираюсь трудиться. Не стану я плести корзины, молотить пшеницу, чтобы заработать себе на хлеб насущный. Но я ведь никогда не хожу с пустой мошной. Всегда что-нибудь да соберу. Иными словами, я не следую примеру апостолов. Мне нужна вкусная еда и хорошая одежда, сыр, хлеб и, разумеется, деньги. Я готов забрать их даже у самой жалкой служанки, у самой бедной деревенской вдовы, даже если ей придется оставить детей без еды. Еще мне нравится пить и веселиться, и в каждом городишке у меня есть знакомые девки. Послушайте, дамы и господа, что я вам скажу в завершение. Вы хотите, чтобы я рассказал вам историю. Я только что подкрепился лучшим элем в этом трактире и теперь готов поделиться с вами рассказом, который наверняка вас позабавит. Пускай я нехороший человек, зато могу вам рассказать очень назидательную историю. Как-никак, а это одна из тех побасенок, которые я вставляю в свои проповеди. Итак, молчите. Я начинаю.
Рассказ Продавца индульгенций
– Жили во Фландрии трое юнцов, которые любили забавы и развлечения. Они плясали и дрались, шлялись по кабакам и борделям. Всюду, где они появлялись, раздавались звуки арф, лютней и гитар. Они играли в кости дни и ночи напролет. Они пили и ели до одурения. Так в храмах дьявола они посвящали себя Сатане. Они вываливались в мерзостях, как в свином навозе. Их ругань и божбу страшно было слышать. Они клялись распятым телом Господа Нашего, говоря, что евреи слишком мало Его истязали. Они подстрекали друг друга ко всем мыслимым излишествам и грехам. Они платили танцовщицам, и стройным, и полным, и молодым уличным торговкам, певицам, сводникам, кондитерам, – словом, людям всех ремесел, существующих для ублажения прихотей распутников и обжор. Они служили в воинстве Лукавого. Таков первый урок. Библия учит нас, что за вином и опьянением по пятам следует разврат.
Помните, как Лот в подпитии переспал с двумя собственными дочерьми? Он был так пьян, что сам не соображал, чт творит. А Ирода помните? Он выпил на пиру столько вина, что разрешил жене отсечь голову Иоанну Крестителю. Будь он трезв, разве обрек бы он невинного человека на смерть? У Сенеки тоже кое-что сказано о пьянстве. Он не видел никакой разницы между сумасшедшим и пьяницей. Единственное различие – лишь в том, что безумие длится дольше опьянения.
Обжорство – отвратительный порок. Чревоугодие – вот причина наших мытарств на земле. Из-за него нас постигло проклятие, которое смыла лишь кровь Христова, пролитая на кресте. Но какой дорогой ценой! Обжорство сгубило весь мир. Адама и Еву изгнали из Эдемского сада за их алчность и осудили на жизнь, полную тяжкого труда и горестей. Пока Адам постился, он счастливо жил в раю. В этом можно не сомневаться. Но, отведав от запретного плода, он сразу же оказался ввергнут в низший мир, полный стыда и страдания. Нам всем следует ополчиться на чревоугодие. Если бы вы знали, сколько болезней и недугов нападает на алчного обжору, то были бы более воздержанны в еде. Вы бы не ели больше необходимого и оставались бы в добром здравии. Горе вам, разверстый рот и неуемный аппетит! Люди вынуждены трудиться – на севере и юге, на западе и востоке, на суше, и на море, и даже в воздухе, – дабы набить утробу ненасытных обжор, которые алчут все больше мяса, больше вина, больше всего. Святой Павел хорошо высказался об этом: «Мясо – для брюха, а брюхо – для мяса. Но придет время, и Господь уничтожит и то, и другое». Никакими словами, никаким языком не описать всех ужасов чревоугодия. Человек превращает свой рот в публичное отхожее место, в выгребную яму, куда сливаются поганые хмельные напитки, а затем изблевывает все это.
Апостол так сетовал на эту напасть: «Много ходит по земле врагов распятого Христа. В скорби говорю я вам об этом. Участь их – вечная погибель. Если их бог – брюхо, то их ждет проклятие». Брюхо! Желудок! Вот слова, означающие смердящий мешок плоти, наполненный дерьмом и гниющими отбросами. Он извергает гадкие запахи с двух концов. Чтобы раздобыть для тебя прокорм, требуются большие расходы и тяжкий труд. Поварам приходится молоть, толочь и рубить, чтобы превратить одно блюдо в подобие другого, лишь бы удовлетворить твои запросы. Им приходится извлекать мозг из костей, чтобы ты мог наслаждаться нежным лакомством. Им приходится стряпать пряности из трав и листьев, чтобы приготовить тебе подливу для усиления аппетита. Но ты, обжора, живущий ради таких услад, все равно что мертвец. Твои пороки уже убили тебя.
Пьянство – столь же нечистый грех. Хмель вызывает насилие и приводит к страданиям. От пьяницы вечно воняет кислятиной. Лицо его искажено гримасой. Кому захочется обнять пьяницу? Он громко храпит и сыплет несвязными словами. О пьяница, ты валишься на землю, будто заколотая свинья. Ты утратил и дар речи, и человеческое достоинство. Пьянство – это кладбище, на котором похоронены ум и приличия. Никогда не доверяйте человеку, погрязшему в пьянстве. Не верьте ему ни в чем. А еще, добрые люди, держитесь подальше от красных и белых вин, что продаются на Фиш-стрит и в Чипсайде. Испанское вино – самое дешевое и худшее из всех. Оно как будто смешивается с другими винами, а потом как будто пересиливает их. Его пары ударяют прямо в голову. Конечно, я не виню за это виноделов, боже упаси. У меня самого отец был виноделом. Наверное, это как-то само собой происходит. Два-три стакана – этого достаточно. После этого пьянице кажется, будто он у себя дома, в Лондоне, а на самом деле он перенесся в виноградник в Испании и лежит там среди виноградных лоз, бормоча всякую чушь.
Итак, господа и дамы, послушайте меня. Все великие деяния и победы, увековеченные в Ветхом Завете, были совершены приверженцами трезвости. Они не прикасались к вину. Зато они молились Всевышнему. Читайте Святое Писание!
А теперь, напротив, вспомните Аттилу. Этот знаменитый король и завоеватель – о позор и поношение! – умер во сне оттого, что слишком много выпил; у него носом кровь пошла – вот так-то. Уж кто-кто, а воин должен вести трезвую жизнь! Помните, что сказано о Лемуиле? Или о Самуиле? Нет-нет, о Лемуиле. Это написано в Книге Притч. «О Лемуил, не давай вина царям. Ибо ни для кого не секрет, где царит пьянство». Больше мне нечего и прибавить, хватит об этом.
Теперь поговорим об азартных играх. После пьянства игра в кости – худший порок, мать всяческих обманов. Она ведет к мошенничеству, брани, клятвопреступлению, богохульству и даже смертоубийству. Игра – пустая трата денег и времени. Кроме того, это большой позор – слыть заядлым игроком. Чем выше положение человека в обществе, тем большее бесчестье ему грозит, если он станет игроком. Правитель-игрок – это ведь и смех и грех! Никто не будет уважать его как гсударственного мужа. Некогда, в древности, философа Стильбона отправили из Спарты послом в Коринф, чтобы заключить союз с этим городом. Он прибыл туда с большой помпой, но обнаружил всех самых почтенных граждан Коринфа у игорного стола. Стильбон постарался как можно скорее вернуться в родной край.
«Я не собираюсь унижаться сам, – объявил он правителям Спарты, – или позорить своих сограждан заключением союза с этими игроками. Посылайте к ним других послов, если хотите, но, клянусь собственной честью, я скорее умру, чем вступлю в переговоры с этими мотами и бездельниками. Мы, спартанцы, – славный народ. Нам нельзя, нам стыдно водиться с ними. Лично я с ними договоров подписывать не стану».
Так говорил мудрый философ.
Возьмите, к примеру, царя Деметрия. Царь Персии послал ему парочку золотых костей в знак презрения: Деметрий слыл страстным игроком и не пекся ни о чести, ни о ратной славе. Поэтому его не уважали в чужих краях. Сильным мира сего стоит подумать о более достойном времяпрепровождении, нежели игра в кости.
А теперь, дорогие паломники, я перейду к пустой божбе, брани и лживым клятвам. Древние книги и их осуждают. Брань – сама по себе большой грех, но клятвопреступление еще хуже. Господь Всемогущий запретил нам клясться по всякому поводу. Мы знаем это от евангелиста Матфея. Предупреждал об этом и Иеремия. «Клянитесь только правдиво, – учил он, – справедливо и праведно». Богохульство – это очень скверно.
Помните ли вы три заповеди, касающиеся наших обязательств перед Всевышним? Третья заповедь вот какая: «Не поминай имени Божьего всуе». Эта заповедь даже важнее запрета на убийство и прочие преступления. Она третья по значимости. Это известно любому школьнику. Говорю вам прямо, что насилие и месть не замедлят явиться в дом богохульника, который все время кричит: «Клянусь страстями Христовыми!» или «Клянусь гвоздями из Христова креста!» Когда он играет в кости, то говорит противнику: «У тебя – пять и три. Мне нужно семь. Клянусь кровью Христовой, дай мне семь!» А потом восклицает: «А-а, кости Христовы! Я тебя зарежу, если будешь мухлевать!» Такие вот плоды приносит проклятая игра в кости: брань, гнев, богохульство и убийство. Поэтому, ради любви к Христу, который принял смерть за нас, откажитесь от клятв и божбы. А я продолжу свой рассказ.
Те трое молодых негодников, о которых я говорил в самом начале, сидели как-то ночью, задолго до рассвета, в одной захудалой харчевне и пили вино. Вдруг они услыхали звон колокольчика, какой обычно возвещает появление похоронных дрог, едущих на кладбище. Один из юнцов сказал слуге кабатчика:
«Ступай и посмотри, кого это везут хоронить. И имя запомни!»
«Сударь, – отвечал мальчишка, – мне даже спрашивать не надо. Я об этом слыхал часа два назад. Хоронить везут одного вашего старого товарища. Он был убит прошлой ночью, внезапно, когда сидел мертвецки пьяный на скамье возле харчевни. К нему подкрался вор по имени Смерть. Сейчас Смерть рыщет по всей округе и всех убивает. Она схватила копье, пронзила сердце пьянице и молча ушла. Она убила еще тысячу человек во время недавней вспышки чумы. Думаю, господин, что лучше к ней близко не подходить. Лучше остерегаться такого противника. Так мне сказала мать. Смерть – наш постоянный враг».
«Матерь Божья! – воскликнул хозяин таверны. – Мальчишка-то прав. Смерть в этом году скосила тысячи людей. Да что там, она истребила всю деревню в миле отсюда – всех до одного мужчин, женщин и детей закопали в землю. Наверное, там она теперь и поселилась. Остерегайтесь ее, судари. Как это говорят? Предупрежден – значит вооружен».
«Кровь Христова! – вскричал один из гуляк. – Неужели мы все так ее боимся? Я буду разыскивать эту даму по имени Смерть по всем улицам и переулкам. Клянусь – я еще проучу ее! А вы двое – что скажете? Пойдете со мной? Давайте возьмемся за руки и поклянемся, что отправимся, как братья, на поиски Смерти. В эту же ночь мы убьем эту убийцу – да поможет нам Бог!»
И вот трое бражников поклялись хранить друг другу верность и жить или умереть как братья. Затем эти новоиспеченные братья вскочили с кабацкой скамьи, пьяные в стельку, и отправились в соседнюю деревню, где якобы жила Смерть. По дороге они изрыгали множество клятв, божась Христовыми костями и кровью, что разорвут Смерть в клочья, как только встретят ее. Они прошли около полумили и уже собирались перелезть через ограду, как вдруг заметили старика-нищего. Он смиренно их приветствовал.
«Да хранит вас Бог, ваши милости», – сказал он.
Самый кичливый из гуляк расхохотался нищему в лицо.
«Ты откуда тут взялся, старик? – спросил он. – Что это ты весь с головы до ног в тряпье замотан? Разве ты мало пожил на свете? Может, помирать уже пора?»
Старик посмотрел ему в глаза и терпеливо ответил:
«Я обошел весь мир, но до сих пор не нашел того, кого ищу. Еще ни в одном городе, ни в одной деревне я не встретил человека, который согласился бы променять свою молодость на мою старость. Поэтому я старею все больше и отсчитываю годы, которые отмерил мне Господь. Сама Смерть отказывается прибирать мою жизнь. И вот я хожу по миру, неутомимый бродяга. Я стучу посохом в землю и умоляю ее: „Дорогая мать, впусти меня к себе. Отвори ворота. Посмотри, как я ослаб. От меня остались только кожа да кости. Дорогая мать, пусть эти кости упокоятся в тебе. Я бы охотно променял свой сундук с сокровищами на мягкий уютный саван, в который меня запеленают“. Но мать-земля не спешит мне помочь, судари. Так что сами видите – я стою перед вами с бледным и морщинистым лицом.
Но, господа, не надо оскорблять меня. Я ведь вас ничем не обидел – ни словом, ни делом. Разве вы не читали Святое Писание? Долг молодых – почитать стариков. Седина заслуживает уважения. Не унижайте стариков, а не то вам самим достанется, когда вы состаритесь. Вот все, что я вам могу сказать. Да пребудет с вами Господь, куда бы вы ни пошли. А я пойду своим путем».
«Никуда ты не пойдешь, старый дурень, – возразил ему один из бражников. – Клянусь страстями Христовыми, так легко ты от нас не отделаешься! Ты только что упомянул эту подлую предательницу, Смерть, которая истребила всех наших друзей в округе. Это точно! А если ты для нее шпионишь, то дорого за это поплатишься! Ну-ка, отвечай, где она прячется? А иначе готовься к худшему. Клянусь телом и кровью Христовой! Ты ведь заодно со Смертью, а? Ты с ней в сговоре – вы собрались перебить всех нас, молодых!»
«Молодые люди, – ответил старик, – если вам так не терпится разыскать Смерть, то сверните вот на эту извилистую тропу. Там, в дубраве, вы найдете ее под деревом. Я видел ее там минуту назад. Несмотря на ваши угрозы, могу вас заверить: от вас Смерть не станет убегать. Видите вон тот высокий дуб? Она ждет вас там. Да спасет вас Христос, который спас мир!» – Сказав это, старик ушел прочь.
И вот трое мотов с громкими криками побежали к дубу. И что же они там нашли? А нашли они груду золотых флоринов, только что отчеканенных, сваленных на землю. Юнцы прикинули, что там должно быть больше восьми бушелей золота. Они и думать позабыли про Смерть. Не до нее им стало. Они думали только об этом кладе, о блестящих монетках – таких новеньких и ярких, что глаза слепили. И все трое в полном ошеломлении уселись на землю.
Первым заговорил самый подлый из них.
«Братья, – сказал он, – послушайте меня внимательно. Я хоть и люблю позабавиться и подурачиться, но голова на плечах у меня есть. Я знаю, о чем говорю. Фортуна подарила нам этот клад. Он теперь наш, мы можем истратить эти деньги как пожелаем, можем веселиться и кутить всю жизнь. Как нажито, так и прожито. Господи, кто бы мог подумать, что нам сегодня так повезет! Теперь мы должны придумать, как перенести все это золото ко мне домой – или к вам, да, конечно, мы ведь поделим все это поровну. Только тогда мы можем быть спокойны. Но днем клад переносить нельзя. Нас обвинят в краже и немедленно повесят на ближайшем дереве. Нет! Это надо делать ночью. Нам нужно тихо и незаметно перенести золото, так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Вот что я предлагаю. Мы сейчас будем тянуть жребий. Кто вытянет самую длинную жердочку, тот сейчас побежит обратно в город и купит нам вина и хлеба. А остальные двое останутся тут стеречь клад. Когда он, не мешкая, возвратится с провизией – и никому в городе лишнего слова не скажет, – то мы успеем до утра отнести золото к себе и придумаем, где лучше всего его спрятать. Согласны?»
Потом он взял три палочки и, крепко зажав их в кулаке, велел товарищам тянуть по очереди. Самая длинная палочка досталась самому молодому из гуляк, и тот, как было условлено, бегом побежал в город. Но, стоило ему скрыться из виду, как тот бражник, который все это придумал, тихонько сказал приятелю:
«Ты помнишь, что ты – мой названый брат? Ну, так вот, сейчас я скажу тебе кое-что к твоей выгоде. Мы теперь одни. Третий из нас ушел в город. Ты сам видел. Тут полно золота, его хватит на всех. Можно не сомневаться. Но что, если поделить его между мной и тобой? Что, приятель, если нам так все устроить?»
Второй гуляка опешил:
«А как ты это сделаешь? Он ведь знает, что мы тут сторожим золото до его возвращения. Как же быть? Что ты ему скажешь?»
«Если ты поклянешься хранить тайну, – прошептал первый, – то я тебе расскажу, что нужно делать».
«Клянусь. Я никогда тебя не выдам».
«Ну, тогда слушай. Двое ведь сильнее одного – верно я говорю? Когда он вернется, ты встань, как будто хочешь позабавиться. Сделай вид, будто в шутку борешься с ним, а я тем временем нанесу удар ему в спину. Ты тоже всадишь в него нож. Тогда мы поделим все золото на двоих: тебе половина, дружище, и мне половина. Каждому больше перепадет! Можно ни в чем себе не отказывать, играть в кости дни напролет!»
Вот так двое мерзавцев сговорились между собой убить своего друга и новонареченного брата.
Тем временем самый младший юнец, который отправился в город, тоже смекнул, как быть. У него перед глазами были только кучки блестящих монет – ни о чем другом и думать он не мог. «О Господи! – сказал он самому себе. – Если бы мне одному завладеть этими богатствами! Тогда бы я стал самым счастливым человеком на свете». И тут Сатана, этот враг рода человеческого, нашептал ему на ушко, что нужно раздобыть яд и отравить обоих товарищей. Когда человек так глубоко погряз в грехе, как этот гуляка, то дьяволу куда легче искушать его. И вот он решился тотчас купить яд и без промедлений и сожалений совершить убийство. Он отправился к аптекарю и сказал ему, что хочет купить яду от крыс; а еще он сказал, что ему нужно избавиться от ласки, которая передушила у него во дворе цыплят, и от прочих домашних паразитов, шуршащих по ночам.
«Что ж, сударь, – отвечал ему аптекарь, – у меня найдется подходящий яд. Клянусь Богом, этот мышьяк убивает все живое. Стоит только проглотить крошечный кусочек, величиной с пшеничное зернышко, как наступает смерть. Яд начинает действовать через несколько минут. После агонии – конец. Я уже сказал, это средство – смертельное».
«Отлично. Беру».
И аптекарь отмерил ему порцию мышьяка. А юнец вышел на улицу и пошел в харчевню. Там он заказал три бутылки вина. В две из них он подмешал яд, а третью приберег для себя. Он ведь думал, что всю ночь будет таскать золото из леса к себе в дом. Закупорив бутылки с отравленным вином, он вернулся к друзьям, ждавшим его под дубом.
Нужно ли рассказывать то, что и так очевидно? Те двое, как и замыслили, зарезали третьего. Покончив с ним, они расхохотались.
«Давай-ка сядем и выпьем вина, – предложил один. – Мы заслужили отдых. А потом, когда выпьем, закопаем его. – Он откупорил одну бутылку и поднес ко рту. – Ну, твое здоровье! Открывай вторую».
Так они подкрепили свои силы – вернее, думали их подкрепить. На самом-то деле они выпили яд – и, разумеется, вскоре отдали концы.
Наверное, ни один опытный врач не сумел бы описать во всех подробностях их предсмертные мучения. Они были невыносимы, они были ужасны. Так Смерть настигла всех троих – двух головорезов и одного отравителя.
О, проклятые грешники, исполненные злобы и коварства! Вы лоснитесь от чревоугодия, вы захлебываетесь в роскоши. Вы в последний раз мечете кости. Богохульники, ваша мерзостная божба обратилась против вас же самих! Ваши лживые клятвы, ваша гордыня и глупость погубили вас. Отчего род человеческий предает своего Создателя, который искупил его грехи ценой собственной крови?
А теперь, добрые паломники и паломницы, послушайте меня все! «Берегитесь греха алчности. Прости нам наши прегрешения: вот как нужно молиться. А я пришел сюда, чтобы дать вам отпущение. Давайте мне ваши монетки, ваши украшения и ваши серебряные ложки. Вот папская булла об отпущении грехов. Жены, что вы мне дадите за это? Тюки с тканями? Глядите. Я могу вписать сюда ваши имена – и тогда вы без труда попадете в рай и сподобитесь блаженства. Силой высшей власти, которой я облечен, и за определенную плату я отпущу вам все грехи. Вы снова станете невинны, как в день своего появления на свет. Вы не пожалеете о потраченных деньгах. Раскошеливайтесь. И да поможет вам Христос милостивый снискать Его прощение! Да спасет Он ваши души!» И так далее. И тому подобное.
Вот так, собратья паломники, я проповедую. Да, я забыл еще кое-что сказать. У меня в мешке множество чудотворных мощей, а также индульгенций, выданных мне лично Папой. Если кто-нибудь из вас желает воспользоваться этими святыми письменами, пожертвуйте мне немного денег и становитесь передо мной на колени. За ваше благочестие я отпущу вам грехи. Я могу продать вам отпущение прямо сейчас или позже, в любое время, пока мы вместе путешествуем. Мои индульгенции всегда свежие и новехонькие – пока вы можете платить за них, разумеется. Ну, не благодать ли это, что среди вас есть я? Я в любое время могу очистить вас от грехов – и днем, и ночью. Я к вашим услугам. Возможно даже, что кто-нибудь из вас свалится с лошади и сломает шею. А я – ваша страховка: я ведь могу отпустить вам грехи до того, как ваша душа покинет тело.
Давайте же начнем с Трактирщика. Готов поклясться, что он среди нас – самый отъявленный грешник. Я прав? Выходите же, Гарри Бейли, и отсыпьте мне деньжат. Тогда я разрешу вам перецеловать все мощи, какие у меня есть. Развязывайте кошелек, сэр.
– Как бы не так! – отозвался наш Хозяин. – Да проклянет меня Христос, если я тебе хоть грош пожертвую! А ты мне, значит, велишь поцеловать свои грязные подштанники, да еще поклянешься, что их обгадил святой! Клянусь святыми щепками животворящего креста, да я бы лучше сжал в кулаке твои жирные причиндалы, чем эти фальшивые папские буллы. Я отрезал бы их и поместил в достойную раку – свиной помет! Там им самое место.
У Продавца индульгенций от злости даже слова в горле застряли. Он только молчал да сердито пучил глаза.
– Ну, с тобой и ругаться-то не смешно, – сказал наш Трактирщик. – С таким надутым гусаком каши не сваришь!
Тогда Рыцарь, увидев, что все смеются над Продавцом индульгенций, выехал вперед и встал во главе процессии.
– Довольно ссориться, – сказал он. – Хватит вам. Вы, сэр Продавец индульгенций, перестаньте кипятиться. Улыбнитесь. А вы, сэр Трактирщик, извинитесь перед нашим другом. Расцелуйте его в щеки – в знак дружбы. И вы, сэр Продавец, возвратите ему поцелуй в знак примирения. Пускай этот день будет днем любви. И продолжим путь, как прежде, с весельем и добрым смехом.
Так помирились Трактирщик с Продавцом индульгенций. И пилигримы поехали дальше, продолжая веселиться.
Рассказ Шкипера
– Жил когда-то купец в Сен-Дени – городе к северу от Парижа; он был достаточно богат, чтобы слыть в свете умным человеком. У него была жена-красавица, которой нравилось хорошее общество. Она была весела и беззаботна. Обычно такие женщины дорого обходятся мужьям. Ему приходилось тратить на нее больше, чем она зарабатывала комплиментами и восхищенными взглядами. Она посещала все праздники, все танцы, наслаждаясь всеми теми удовольствиями, которые испаряются так же быстро, как мелькают тени на стене. Мне искренне жаль мужчину, который должен за все это расплачиваться. Бедняга-муж обязан одевать жену, кутать ее в меха, украшать драгоценностями – и все это ради собственного доброго имени! А жена тем временем танцует под собственную музыку. Если муж вдруг решит, что счета ему не по карману, что все это – пустая трата денег, тогда жена может и другого найти, кто пожелает для нее раскошелиться. Или у кого-нибудь займет. Это тоже опасно.
У этого доброго купца (звали его Пьер) был отличный дом, куда приходило столько гостей и посетителей, что и не пересчитать. Он был щедр, а жена его красива. Нужно ли к этому что-либо добавлять? Лучше буду продолжать рассказ. Среди их гостей – людей самых разных званий и сословий – был один монах. Лет ему было, скажем, около тридцати. Он был хорош собой, румян лицом и крепок телом. Он буквально дневал и ночевал под крышей у купца. Он был приглашен в дом уже в первые дни знакомства с хозяином, а теперь считался там своим человеком. Я объясню вам, почему. Этот молодой монах и купец были земляками, родились в одной деревне, а потому видели друг в друге почти родню и клялись в вечной неразлучной дружбе. Они говорили, что близки даже не как кузены, а как родные братья. Им было весело вместе, как жаворонкам на лету.
Этот монах, Жан, был щедр сверх меры и не упускал случая одарить всю прислугу в доме. Он был любезен со всеми, начиная с самого захудалого мальчишки на побегушках, и не жалел денег. Он раздавал подарки направо и налево. Поэтому конечно же его всегда там привечали; домочадцы радовались его приходу, как птицы радуются восходу солнца. Теперь вы, наверное, поняли, что это был за человек.
И вот однажды купец решил поехать по делам в Брюгге. Наверное, он собирался закупить там дорогие кружева. И он послал записку Жану в Париж, приглашая его погостить день-другой перед его отъездом.
«Приезжай в Сен-Дени, – писал Пьер, – повеселимся».
И монах попросил у своего настоятеля разрешения отлучиться. Аббат легко его отпустил, потому что Жан и так уже занимал должность бейлифа при монастыре. Он часто разъезжал и вел надзор за окрестными фермами и хозяйствами, приписанными к обители.
Спустя день-другой он приехал в Сен-Дени, где его ждал очень теплый прием. Кого еще так приветливо встречали, как не «нашего дорогого брата Жана»? С собой он привез кувшин мальвазии из монастырских погребов и несколько бутылок белого вина. И пару фазанов в придачу. Итак, я оставлю пока купца с монахом, пускай пару деньков едят, пьют и веселятся.
А на третий день купцу, перед отъездом в Брюгге, пора было заняться своими денежными делами. Поэтому Пьер удалился в контору, чтобы подсчитать свои доходы и расходы за последний год. Ему хотелось узнать, какой у него барыш. Он достал все свои ящики с деньгами и бухгалтерские книги и старательно разложил их на конторке. У него было такое множество монет и бумаг, что он позаботился запереть внутреннюю дверь, прежде чем засесть за расчеты. Он не хотел, чтобы его беспокоили. Так он просидел все утро за денежными делами.
Монах тоже с самого рассвета не спал. Он ходил взад-вперед по саду и бормотал утренние молитвы. Вскоре в сад пришла жена купца и скромно, как всегда, с ним поздоровалась. С ней была девочка – ее питомица и подопечная.
«Добрый Жан, – сказала жена купца, – что с вами случилось, отчего вы так рано на ногах?»
«Дорогая кузина, – отвечал монах, – пяти часов сна вполне достаточно для отдыха. Конечно, этого, может быть, маловато для стариков или для больных, а еще для тех несчастных женатых мужчин, которые день-деньской лежат в постели, точно загнанные зайцы, еле удравшие от охотников. А вы, дорогая кузина, отчего вы так бледны? Быть может, вам муж всю ночь не давал уснуть и занимал то тем, то этим? Вам нужен отдых. Это заметно». – А потом он громко рассмеялся. Но при этом был достаточно учтив – и зарделся от своих мыслей.
Жена купца покачала головой:
«Дело вовсе не в этом. Бог, которому все известно, знает, что я говорю правду. Клянусь Богом, давшим мне жизнь, что нет во всей Франции женщины, которая получала бы меньше радости от этой тягостной игры. Знаете старую песенку: „Увы мне, горе и беда! / Мне б не родиться никогда!“? Но я не смею рассказывать о том, как обстоит дело. Бывает даже такое, что мне хочется вовсе отсюда уехать. Или с собой покончить. До того бывает горько и страшно».
Монах с тревогой смотрел на нее.
«Боже упаси, дорогая племянница, чтобы ты с горя еще что-нибудь с собой сотворила! Расскажи-ка мне все. Может быть, я помогу тебе или что-нибудь посоветую. Доверься мне. Обещаю, что никогда тебя не выдам. Клянусь на моем требнике, что никогда никому не повторю того, что ты мне скажешь. Буду молчать, как камень».
«И я клянусь в том же самом, – отвечала жена купца. Она тоже положила руку на требник. – А иначе пусть меня растерзают дикари. Или пусть меня ждут муки ада. Я никогда не предам вашего доверия. Не потому, что вы мой кузен, а потому, что вы – мой настоящий и верный друг».
Так они поклялись друг другу и обменялись поцелуем мира. А потом принялись беседовать.
«Дорогой кузен, – начала она, – если бы у меня было время и подходящий случай, я бы вам рассказала историю моей замужней жизни. Я всегда была мученицей при этом человеке, которого вы зовете своим кузеном».
«Нет-нет, вы ошибаетесь, – перебил ее монах. – Он мне такой же кузен, как лист вон на том дереве. Я называю его так, только чтобы иметь повод приходить к вам в дом. И видеть вас – да, да. Признаюсь вам теперь, что полюбил вас с первого же взгляда. Клянусь вам своим монашеским званием. А теперь объясните, чем он вас так обидел. Скорее, пока он сюда не пришел».
«Ах, милый Жан, – вздохнула жена купца, – любовь моя. О, если бы я могла все это сохранить в тайне! Но, увы… – Она смахнула слезу со щеки. – Я видеть его не могу. Он – худший в мире муж. Да, раз я его жена, то не должна выдавать секреты нашей брачной жизни. Или супружеской постели. Боже избави меня от этого! Я ведь должна чтить и слушаться его. – Она немного помолчала. – Но вот что я вам скажу. Он – полное ничтожество! Но больше всего меня ранит его скаредность. Сами ведь знаете, наверное, каждая женщина требует от мужа шести качеств. И я – не исключение. Каждой женщине хочется, чтобы ее муж был здоров и умен, богат и щедр, послушен ей – жене – и страстен в постели. Всего шесть качеств! Разве это так много? А мне, клянусь Христом, который пролил свою драгоценную кровь ради нашего спасения, – мне к ближайшей субботе необходимо раздобыть сотню франков! Зачем? Чтобы расплатиться за новые платья.
А я ведь покупала их для того, чтобы ему было за меня не стыдно! Я лучше умру, чем на людях буду сносить попреки за неоплатные долги! А муж, если узнает, меня на месте прибьет. Жан, миленький, может быть, вы мне одолжите денег? А иначе я погибла. Если я займу у вас сотню франков, то буду вечно вам благодарна. Разумеется, я верну вам деньги в установленный день, но я могу и что-нибудь другое для вас сделать, что пожелаете. Все, что ни попросите. А если я нарушу слово, то отомстите мне как угодно. Привяжите к лошадям и разорвите на части. Сожгите живьем».
Монах отвечал ей очень учтиво:
«Мне так жаль вас, милая дама, что я даю вам торжественное слово. Клянусь вам: когда ваш муж уедет в Брюгге, я вызволю вас из беды. Я принесу вам сто франков».
Говоря это, он поглаживал ее по бедрам и ягодицам, обнимал и непрерывно целовал.
«Ступайте тихо и мирно в дом, – сказал монах. – Давайте не мешкать с обедом. Я вижу по солнечным часам, что сейчас уже девять утра. Идите же! Будьте верны мне так же, как я предан вам».
«Непременно. Боже избави, чтобы я вела себя как-нибудь иначе».
Она пошла в дом, веселая, как сорока, и велела поварам приготовить славный завтрак для хозяина и гостя. А потом отправилась к мужу и смело постучалась в дверь его конторы.
«Кто там?»
«Это я. Неужели ты не проголодался, Пьер? Ты же все утро сидишь там взаперти со своими бумажками да вычислениями! Да чтоб черт побрал все твои конторские книги! Зачем тебе все это пересчитывать – разве у тебя нет Господнего благословения? Выходи скорее. Оставь в покое свои мешки с деньгами. Разве тебе не стыдно, что наш Жан весь день ничего не ел? Давай сходим в церковь, а потом пообедаем».
«Жена моя, – отвечал ей купец, – ты ничего не смыслишь в мужских делах. Да где уж тебе в них разобраться! Но кое-что я тебе сейчас попробую объяснить. Возьмем дюжину купцов – из них только двое будут процветать и богатеть. Только двое скопят много деньжат, занимаясь торговлей. Мы все, конечно, храбримся и крутимся, кто как может. Но нам надо держать свои дела в тайне, пока мы живы. А иначе – лучше отправиться в паломничество. Или вообще пропасть. Потому-то я и корплю над счетами. Как могу, силюсь перехитрить хитрецов. Мне вечно грозят невезение, разорение и все прочие опасности, какие подстерегают купцов.
Ты знаешь, что завтра я еду в Брюгге, но постараюсь вернуться как можно скорее. А пока я буду в отъезде, ты веди себя со всеми скромно и вежливо. Хорошенько приглядывай за нашим добром. Содержи дом в чистоте и порядке. Запасов еды у нас достаточно, так что лишнего не трать. Всего у нас вдосталь – и мяса, и вина. Одежда у тебя тоже есть. Ну, да я сегодня щедрый: н вот, возьми немного серебра».
С этими словами он запер дверь конторы и вместе с женой отправился обедать. Работу он закончил. Они быстро сходили к мессе, а потом уселись за стол. Столы были накрыты, блюда мгновенно подавались и исчезали. Больше всех ел монах.
Потом, когда с обедом было покончено, Жан отозвал купца в сторонку и заговорил с ним очень важным тоном:
«Дорогой кузен Пьер, я знаю, что ты собираешься сесть на лошадь и отправиться в город Брюгге. Да пребудет с тобой Бог и да хранит тебя во время путешествия. Скачи осторожно. И будь осторожен в еде. В такую жару здоровью грозят опасности. Будь во всем воздержан. Да что я говорю? К чему все эти экивоки да любезности между кузенами? В добрый путь! Храни тебя Бог! Вот и все, что я хотел сказать. Если тебе нужна моя помощь – хоть днем, хоть ночью, – дай знать. Я всегда готов тебе помочь. – Монах до того растрогался, что даже приложил рукав сутаны к глазу, будто утирая слезу. – Ах да. Вот еще что. Я хочу попросить тебя об одном одолжении, пока ты не уехал. Можешь ли ссудить меня сотней франков на недельку-другую? Мне нужно закупить скот для монастыря. У нас мало скотины. Я скоро отдам долг. Слово монаха! Но нельзя ли, чтоб это осталось между нами? Понимаешь, я хочу купить скотину уже сегодня и боюсь, как бы меня кто не опередил. Ну, а теперь прощай, милый кузен Пьер. Спасибо тебе за доброту. И за сотню франков».
«Да это пустяки! – ответил купец. – Считай, что скотина твоя! Мое золото – в твоем распоряжении, дорогой кузен Жан. Всё мое считай своим. Выбирай что хочешь. Боже упаси, чтобы я тебе в чем-нибудь отказал! Одно только тебе скажу. Для нас, купцов, золото – это стержень жизни. Пока у нас добрая репутация, нам дают в кредит. А оказаться без денег – это катастрофа. Вернешь мне долг в любое время. Спешить ни к чему. Я рад тебе помочь».
И вот купец достал сто франков из сундука и тайком вручил их монаху. Никто об этом не знал. А потом они снова принялись развлекаться и потешаться, пока не пришла пора Жану возвращаться в монастырь.
На следующее утро Пьер оседлал коня и в компании своего помощника поехал в Брюгге. Он благополучно добрался туда и сразу же взялся за дело. Он распоряжался и наличными деньгами, и долговыми обязательствами; он продавал и покупал. Он не играл в кости, не пил вина и не танцевал. Он думал только о прибылях и убытках. Он вел себя как заправский купец. Ну, пока я и оставлю его там, на торговой площади.
После отъезда купца, в следующее воскресенье, милый кузен Жан явился в Сен-Дени. Он был свежевыбрит и благоухал мылом; даже тонзуру он выбрил. Все в доме обрадовались ему, как обычно. Даже слуги-мальчишки привечали его. А кто же больше всех обрадовался его приезду? Верно, угадали. Перехожу сразу к делу. Жена купца уже намекнула монаху, что за сотню франков охотно переспит с ним. Она обещала отдать ему должок монетой особой чеканки; вот они и чеканили ее вдвоем всю ночь напролет. Монах выбился из сил, но остался очень доволен. Он ушел от нее на рассвете, пожелав всем домочадцам хорошо провести день. Жан уехал в монастырь, и никто ни в чем его не заподозрил: он ведь слыл непорочным и сплетни не липли к нему. А мы пока ненадолго потеряем его из виду.
Купец, удачно завершив свои дела на ярмарке в Брюгге, вернулся домой, в Сен-Дени. Жена встретила его очень тепло, и они вместе отпраздновали его возвращение. Он сообщил ей, что товар оказался настолько дорогим, что ему пришлось занять две тысячи золотых соверенов, так что теперь ему предстоит поехать в Париж, чтобы собрать там нужную сумму. Кое-какая наличность у него, конечно, есть, но остальное придется занять у друзей.
Когда он приехал в Париж, то первым делом подумал о своем дорогом кузене. И вот, в ожидании доброго вина и доброй беседы, он навестил Жана в его монастыре. У купца и в мыслях не было потребовать с него долг. Ему просто хотелось посплетничать и убедиться, что его друг по-прежнему здоров как бык. Жан тепло его встретил и спросил, как идут дела. Пьер ответил, что, благодарение Богу, дела идут хорошо, он даже получил барыши.
«Одна только беда, – добавил он. – Мне нужно к следующей неделе собрать две тысячи соверенов. Когда я выплачу эту сумму, то заживу припеваючи».
«Я рад, что ты вернулся к нам в добром здравии, – отвечал монах. – Будь я богачом, я бы охотно дал тебе две тысячи соверенов. Я не забыл о твоей доброте, когда ты недавно ссудил меня сотней франков. Но я уже отдал тебе этот долг. Я положил деньги на твой стол. Жена все знает. Я выплатил ей все сполна. – Жан прокашлялся. – Ну, а теперь извини, мне пора. Наш аббат сейчас выезжает, мне надо ехать с ним. Передавай жене мое сладчайшее почтение, хорошо? Какая она у тебя прелесть! Прощай, кузен, до новой встречи».
Этот купец был столь же дальновиден, сколь и осторожен. Он собрал нужную сумму и передал две тысячи соверенов банкирам-ломбардцам, а те выдали ему расписку о полной выплате долга. Затем он поехал домой, весело насвистывая, как зяблик. Он знал, что получил от сделки барышей на тысячу франков. Неудивительно, что он напевал и насвистывал всю дорогу.
Жена, по обыкновению, встретила его у ворот, а потом они всю ночь праздновали удачную сделку любовными прыжками в постели. Купец разделался с долгами. Купец обогатился. На рассвете он обнял жену и принялся снова ее целовать, не забывая при этом молотить снизу.
«Ну, довольно, – взмолилась жена. – Разве тебе еще не надоело?» – Сама же не отпускала его дольше обычного.
Утомившись от любовной игры, купец перевалился на бок и прошептал ей на ухо:
«Ну, женушка, я ведь на тебя чуть-чуть рассержен. Не хочу сердиться, а сержусь. И знаешь, почему? Ты меня чуть не рассорила с моим дорогим кузеном Жаном. Ты между нами посеяла зернышко раздора».
«Это еще как? Ну-ка, расскажи».
«Ты ведь мне не сказала, что он возвратил тебе деньги, которые я давал ему в долг. Он сказал, что вручил их тебе лично. И, похоже, его немного расстроило, что я об этом не знал. Как только я заговорил про займы и выплаты, сразу почувствовал – что-то не так. А я, видит Бог, и не думал намекать на его долг! Сделай мне одолжение, женушка. В будущем всегда говори мне, если кто-то возмещает долг в мое отсутствие. А иначе что же – я буду требовать с заемщиков деньги, которые они уже вернули! Больше так не делай».
Но жена вовсе не растерялась, выслушав эту отповедь, и смело отвечала купцу:
«Пресвятая Матерь Божья! Да чтоб он провалился, этот твой лживый монах, твой так называемый кузен Жан! Я даже внимания не обратила на эту уплату, или возмещение, как ты там это называешь! Да, помню, он принес мне какие-то деньги, но я решила, что это подарок – в знак признательности. Я подумала, что он просто дарит их мне, чтобы я приоделась или еще как-то позабавилась, как твоя жена. Мы ведь его постоянно у себя принимаем и привечаем. Вот я и подумала, что он хочет отплатить нам тем же. Чтоб черт подрал этого твоего кузена! Но, я вижу, ты мною недоволен? Так вот что я тебе скажу: сам знаешь, я свои долги всегда испрано плачу. Я тебе отдаю должное в постели – ночь за ночью. У меня платежи не задерживаются. А если за мной что-то будет числиться – что ж, записывай мелом на доске! Я тебе потом сполна все выплачу. Клянусь тебе – те деньги я потратила на наряды и на гостеприимство. Ни одного су даром не пропало. По-твоему, я у тебя в кредит взяла? Ну, не сердись. Давай потешимся и позабавимся. Можешь еще потешиться с моим телом. Постель – вот лучшее место для выплаты долгов. Прости меня, дорогой муженек, и забирайся ко мне под простыню. Не пожалеешь».
Купец понял, что ничего не поделаешь. Что толку ее распекать? Что сделано, то сделано.
«Ладно, я тебя прощаю, женушка, – сказал он. – Но на будущее скажу тебе: не трать лишнего. Пускай деньги лучше в кошельке подольше полежат».
Вот так закончилась моя история. Да пребудет с вами Господь. И пускай вам всегда дают в долг!
– Молодец, Шкипер, отличный рассказ! – сказал Трактирщик. – Клянусь телом Христовым, он мне очень понравился. Пусть в ваши паруса всегда и везде дует попутный ветер, бравый мореход! А этого лживого монаха, кузена Жана, пусть всю жизнь преследуют беды и невзгоды! Пусть этот рассказ послужит предупреждением для всех нас. Монах – это обезьяна в капюшоне, вот он кто! Монах-мошенник вытряс монеты из мошны купца да еще и рога ему приделал! Никогда не пускайте в дом таких плутов и негодяев! – Ну что ж, давайте продолжим. Кто следующим будет рассказывать? – Трактирщик подъехал к Настоятельнице и, держась скромно, как девушка, обратился к ней: – Госпожа Приоресса, с вашего позволения, надеюсь, вы не против… Не окажете ли вы нам такую любезность, не пожелаете ли развлечь нас еще одним рассказом? Если вам угодно, конечно…
– С удовольствием, сэр, – отозвалась Аббатиса.
Пролог и рассказ Аббатисы
Пролог к рассказу Аббатисы
– Господи, Господи, как велико имя твое! Как явлены чудеса твои по всему миру! Тебя хвалят все мудрецы на земле. Тебе молятся малые дети. Грудные младенцы – и те возвещают о тебе и твоей славе. Мои смиренные уста тоже вознесут тебе хвалу. Я – слабая женщина, но надеюсь обрести тебя в своем сердце.
Читать бесплатно другие книги:
