Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра Шуньо Прем

Глава 14

Уругвай

21 марта, день просветления Ошо.

Вместе с четырьмя телохранителями я вылетела из лондонского аэропорта в Уругвай. Хасья и Джайеш наняли специальных людей, обученных борьбе с повстанцами и террористами. Они были профессионалами в установлении радиосвязи, в подрывных работах и в применении огнестрельного оружия. Каждый обладал каким-то определенным навыком. Они должны были охранять Ошо в Уругвае, поскольку мы совершенно не представляли себе, что творится в этой стране. Похожие на грозных солдат, телохранители окружили меня с четырех сторон, и я почувствовала себя под надежной защитой.

Ошо остановился в отеле Монтевидео. Едва приехав, я тут же принялась драить его номер. Он сидел в кресле возле окна. Я заметила, что он очень устал. Деварадж сказал, что Ошо сильно ослаб в Ирландии и что теперь ему трудно ходить. Я прикоснулась к его стопам, счастливая от того, что снова могу это сделать. Я посмотрела на него и спросила, как он себя чувствует. Он кивнул и сказал, что все в порядке. Он хотел знать, оправилась ли я после аварии, и я сказала, что, конечно, было глупо отправляться на мотоцикле в такую погоду, но для меня это было чрезвычайно ценное переживание. Он ничего не сказал. Я дала ему воды и снова принялась за уборку. Ошо сидел молча и смотрел в окно.

В этом году мы не праздновали день просветления. Помню, как в Катманду Ошо сказал, что не хочет, чтобы этот день был каким-то особенным, он хочет, чтобы каждый день был для нас праздником.

Вместе с нами в отеле были Анандо, Вивек, Деварадж, Джон, Мукти и Рафия. Они рассказали мне о своих злоключениях в Ирландии, о том, как их заперли в отеле и не разрешали выходить. Им нельзя было даже спускаться со второго этажа, на котором располагались их номера. Это было похоже на добровольный домашний арест. Целыми днями они находились в четырех стенах. Местная полиция оправдывала свои действия тем, что якобы было получено несколько угроз со стороны ИРА в отношении Ошо, вот они и были вынуждены охранять нас двадцать четыре часа в сутки. Повсюду в отеле были слышны приглушенные переговоры по рации, везде было полно баррикад из матрасов. Когда через три недели Ошо собрался уезжать и персонал пришел его провожать, Ошо сказал, что ему было очень хорошо в отеле, он чувствовал себя как дома. А в Уругвае Ошо попросил нас позвонить в тот ирландский отель и спросить у них рецепт чатни{ Индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа к мясу. – Примеч. пер.}, которую они подавали на обед или ужин. Ошо заявил, что это была лучшая приправа, какую он когда-либо ел.

Приехали Хасья и Джайеш. Они нашли для Ошо дом в Пунта дель Эсте. Это место известно как южноамериканская Ривьера. Оно оказалось настолько красивым, что мы просто диву давались, почему про него никто ничего не знал.

На следующий день в Пунта дель Эсте отправились мы с Джайешем и Анандо. Дорога шла вдоль чудесных зеленых равнин, и целых три часа мы наслаждались прекрасными видами из окна. Дом, в котором должен был жить Ошо, находился в трех минутах ходьбы от песчаных дюн, за которыми виднелись пологий пляж и море! Здешний воздух считался целебным – чистый, с чуть сладковатым привкусом.

Дом был великолепен. Изначально он строился как два отдельных дома, которые впоследствии были объединены в один, поистине огромный. Рядом с домом был разбит небольшой сад, обрамленный эвкалиптами с их разноцветными стволами. Здесь же находились бассейн и теннисный корт. Хасья и Джон, которые до Раджнишпурама жили в Голливуде, сказали, что здесь даже прекраснее, чем в Беверли Хиллз.

Комната Ошо располагалась наверху, к ней вела винтовая лестница. На небольшой площадке рядом с огромным окном в целых девять метров высотой мы установили обеденный стол. Из окна Ошо мог любоваться деревьями. В одном конце небольшого коридора была просторная современная ванная, почти такая же, как в Раджнишпураме, а на другом – спальня. Спальня оказалась не самой лучшей, но это была единственная комната с кондиционером. При этом она была совершенно изолированной. В ней было темно. Треть комнаты отделяла большая дубовая перегородка, которую можно было отодвигать. В этой небольшой комнате возникало странное чувство, да и запах в ней был какой-то необычный. Мы всегда шутили, что там живет привидение. Но в целом дом был абсолютно чистым, и Ошо был доволен. Прибыв на место, он ходил по территории подбоченясь, любуясь домом и садом. Через несколько дней он начал совершать ежедневные прогулки и подолгу сиживал в своем кресле в саду. Я всегда очень радовалась, когда видела, как он спускается по лестнице, опираясь на Вивек, как он проходит мимо бассейна и садится в кресло. Однажды он вышел в одежде, которую я считаю пижамой, – в длинной белой робе, без шапки, но зато в темных очках марки «Казаль». Эти его очки мы в шутку называли мафиозными. Было что-то очень интимное и вместе с тем эксцентрическое во всем его облике.

Иногда он работал вместе с Хасьей и Джайешем, иногда с Анандо, а иногда просто сидел в тишине целых два, а то и три часа, пока не приходила Вивек и не сообщала, что пора обедать. Он ничего не читал, а просто сидел не шелохнувшись. Так и сидел без единого движения.

Когда он садился рядом с бассейном, мы старались не показываться ему на глаза, уважая его уединенность. Во время дискурсов он давал нам так много, что, когда он гулял в саду, обедал или ужинал, то предпочитал оставаться в одиночестве. А если кто-то случайно встречался ему на пути, надо было видеть, как тепло он приветсвовал этого человека, с каким абсолютным вниманием к нему относился. Его взгляд проникал в самую душу. Мои неожиданные встречи с ним всегда трогали меня очень глубоко. Но все же мы чувствовали, что ему необходимо пространство, в котором он может быть наедине с собой. И хотя мы жили с ним в одном доме, в то время, когда он не проводил дискурсы, чаще всего он оставался один.

Анандо рассказала мне, что однажды, когда она сидела с Ошо в саду и читала ему вырезки из газетных статей и письма от учеников, с моря налетел сильный ветер и начал раскачивать огромную ель, возвышающуюся над домом. С нее градом стали валиться шишки, похожие на мелкие камешки. Шишки с глухим звуком падали вокруг нее и Ошо – бум! бум! бум! Анандо предложила Ошо укрыться под крышей, но он совершенно обычным голосом сказал: «Нет, нет. Они не причинят мне вреда», и так и остался спокойно сидеть в своем кресле. А Анандо прыгала из стороны в сторону, пытаясь избежать ударов. А Ошо сидел расслабленно, в полной уверенности, что с ним ничего не случится.

Примерно через две недели полиция установила за нами круглосуточное наблюдение. Машина подъезжала к воротам и затем медленно ехала вокруг дома. Это означало конец прогулкам Ошо по саду. Теперь для безопасности он был вынужден сидеть в своей комнате с задернутыми занавесками. Мы постоянно боялись, что кто-нибудь вновь захочет причинить Ошо какой-нибудь вред, а значит, его жизнь теперь ограничивалась лишь четырьмя стенами. Но он говорил, что все равно сидит в тишине, закрыв глаза, так что ему неважно, где сидеть. Если человеку хорошо с самим собой, если он центрирован, то нет необходимости куда-то идти, потому что трудно найти место лучше, чем внутри себя. «Я всегда такой, какой есть, где бы я ни был. А поскольку я благословен, то и все вокруг меня наполняется благословением», – говорил он.

Вокруг было тихо. Туристический сезон только что закончился, и приближалась зима. Это безмятежное, уединенное место стало для меня истинными алмазными россыпями. Я исследовала себя и обнаруживала удивительные сокровища. А Ошо давал нам один ключ за другим, и мы открывали все новые и новые двери в тайну бытия.

В течение нескольких следующих недель я напрочь забыла о существовании остального мира. Я чувствовала покой и умиротворение. Нанятые телохранители уехали домой, а с полицейскими мы даже подружились. Как-то Ошо прокомментировал наши страхи и разочарование по поводу того, как мир относится к Ошо. Он сказал:

– Доверять означает полностью растворяться в том, что происходит, принимать с радостью каждый момент, не с неохотой, не с обидой, а с танцами и песнями, со смехом и любовью, иначе вы все упустите. Что бы ни случилось – все хорошо.

Существование не может поступить неправильно.

Если оно не выполняет каких-то ваших желаний, это попросту означает, что ваше желание неверно («Путь мистика»).

Хасья и Джайеш постоянно ездили в другие страны в надежде найти для Ошо подходящий дом, в случае если нам придется уехать из Уругвая. Целых сорок часов они летели до Маврикия по приглашению премьер-министра только для того, чтобы узнать, что он хочет шесть миллиардов долларов за въезд Ошо в эту страну. Франция запросила десять миллионов фактически просто за предоставление пятилетней визы. Двадцать одна страна к тому времени отказала Ошо во въезде, там были даже страны, о которых мы вообще не думали. Они ужасно боялись, что Ошо подорвет их моральные устои, просто приземлившись в аэропорту.

Ошо начал проводить дискурсы дважды в день. Он спускался по винтовой лестнице, затем, сложив руки в намасте, проходил через зал, пол которого был выложен темно-красной керамической плиткой, и входил в большую красивую гостиную, где могли разместиться примерно человек сорок. Теперь его беседы проходили совсем по-другому, поскольку обстановка была более интимной, он говорил тише и медленнее. В его словах больше не чувствовалось того огня, того жара, с которым он говорил в Раджнишпураме и в Пуне. За время одной беседы Ошо отвечал только на пять-шесть вопросов, а некоторые и вовсе отклонял. Поэтому процесс поиска вопроса был для нас отличной «чисткой подсознания». Манише было непросто собирать наши вопросы, потому что сформулировать точно, что ты хочешь узнать, всегда трудно, а уж если в прошлый раз, когда ты задал вопрос, ты получил еще и дзенской палкой вместо ответа, задача усложнялась в несколько раз.

– Запомните, когда вы задаете вопрос, будьте готовы услышать ответ, каким бы он ни был. Не ждите какого-то конкретного ответа, иначе вы ничему не научитесь и не вырастите. Если я говорю, что в чем-то вы неправы, попытайтесь посмотреть на это непредвзято. Я говорю это не для того, чтобы вас обидеть. Если я говорю, значит, так оно и есть.

И если вы будете обижаться по мелочам, тогда моя работа окажется бесполезной. Тогда мне придется говорить только то, что вам хочется услышать. Тогда я не смогу вам помочь, я попросту перестану быть Мастером.

Ошо также говорил о том прекрасном моменте, который рано или поздно наступает в жизни каждого ученика, о том состоянии, когда не остается вопросов.

– В этом и состоит настоящая работа Мастера, мистика: рано или поздно люди, следующие вместе с ним, испытывают состояние, когда не остается никаких вопросов. Не иметь вопросов и есть ответ.

– Возлюбленный Мастер, сегодня утром ты говорил об ответе, который приходит, когда нет вопросов. Я смотрела и увидела, как мои вопросы растворились и превратились в тишину, которую на мгновение я разделила с тобой. Но один вопрос все же остался: «Если мы не будем задавать вопросов, как же мы будем с тобой общаться?

Ошо:

– Да, это действительно вопрос!

Нам будет трудно. Поэтому, есть у вас вопросы или нет, все равно спрашивайте о чем угодно, можете даже задавать одни и те же вопросы. Ваш вопрос необязательно должен быть вашим личным, это может быть вопрос кого-то другого, находящегося где-то далеко отсюда. А мой ответ ему поможет, может быть, не сейчас, а когда-нибудь в будущем. Поэтому давайте продолжим играть в эту игру.

Я сам не могу ничего сказать. Если нет вопросов, я погружаюсь в тишину. Я могу говорить, только отвечая на вопросы. Поэтому неважно, ваш это вопрос или кого-то еще, важно то, что, если вопрос есть, он обязательно найдет хозяина.

Я отвечаю не только вам. С вашей помощью я отвечаю на вопросы всего человечества… и не только современного человечества, но и того, что будет жить в грядущем, когда меня не станет.

Поэтому пытайтесь рассматривать то, что вас волнует, с разных сторон, чтобы тот, кому я уже не смогу ответить на его вопрос, смог найти ответ на то, что он захочет узнать, в моих словах. Для нас это игра, но для кого-то это может оказаться вопросом жизни и смерти.

Мне становилось плохо при мысли, что Ошо понимает, что не будет признан или хотя бы понят при жизни. Он трудился на благо будущего. Мои надежды на то, что где-нибудь все же найдется такое место, где Ошо сможет жить без невзгод, и что тысячи людей будут приезжать только ради встречи с ним, рассыпались. Я мечтала, что дискурсы Ошо будут передавать по телевизору, и миллионы людей смогут услышать его послание, и сотни учеников достигнут просветления… К сожалению, это было утопией.

Отвечая на вопрос Маниши, он сказал:

– Возможно, должно пройти какое-то время. Много времени. Не нужно ждать, что революция свершится на наших глазах. Глобальные перемены могут произойти и позже. Удовлетворение приходит от осознания того, что каждый из нас вносит вклад в познание истины, что мы являемся частью той окончательной победы, которая рано или поздно все же наступит («За пределами психологии»).

У меня кружилась голова от счастья, когда Ошо говорил о техниках выхода из тела, о гипнозе прошлых жизней, о древнем Тибете, о суфиях и о тантрических техниках, но Ошо всегда возвращал нас к умению наблюдать. Он говорил, что техники выхода из тела хороши лишь для того, чтобы мы поняли, что мы – это не тело. Но ничего большего в этих техниках нет. Увидеть свои прошлые жизни, узнать, кем мы являлись раньше, – хорошо лишь для того, чтобы понять, какие модели поведения и какие ошибки мы повторяем из раза в раза, от жизни к жизни, и выйти из этого замкнутого круга, остановить колесо. Он давал нам техники, которые показывали власть ума над телом, техники телепатии, которые помогали нам увидеть, насколько мы все взаимосвязаны друг с другом.

Так рождалась Мистическая школа.

В саду была терраса с соломенной крышей, там мы играли. Именно здесь нас гипнотизировала Кавиша, иногда мы устраивали телепатические сеансы. Благодаря этим экспериментам мы превратились в сплоченную, очень гармоничную компанию людей. Ежедневная рутина, вроде уборки дома или приготовления еды, перестала казаться нам работой. Мы делали это с энтузиазмом, зная, что это нужно нам всем. Главными же для нас были дискурсы и опыты с разными техниками. Обычно мы рассказывали Ошо, что у нас получилось, а что нет, и он помогал нам продвинуться дальше, сделать еще один шаг в неизведанное.

И, несмотря на то, что Ошо брал нас в великолепные путешествия по мистическим мирам, он, тем не менее, постоянно говорил о том, что самой великой тайной является тишина и медитация.

«Духовность – это невинное состояние сознания, в котором ничего не происходит, наступает время, когда нужно остановиться, когда больше нет никаких желаний, никаких стремлений, никаких амбиций. Именно в эти моменты мы становимся всем сущим»…

«Вы отделены, отделены полностью. Вы – лишь сторонние наблюдатели, больше ничего», – говорил нам Ошо.

Он говорил, что наблюдение должно происходить в очень расслабленном состоянии, что для того, чтобы наблюдать, не нужно как-то особо напрягаться. Вы ничего не делаете, только наблюдаете, наблюдаете за своим дыханием, за тем, как вы едите, как ходите. Он советовал нам начинать с самого простого – наблюдать за своим телом, как будто мы отделены от него, наблюдать за мыслями, которые приходят нам в голову, как будто мы смотрим фильм, наблюдать за эмоциями, которые нас переполняют, и помнить, что мы – это не эмоции. Последний шаг – это погружение в абсолютную тишину, туда, где не за чем наблюдать, и тогда наблюдатель сливается с вашей сущностью.

Одной женщине он сказал, что она еще не готова к наблюдению, потому что испытывает внутренний раскол. Он посоветовал ей прежде всего выразить негативные эмоции (где-нибудь в уединенном месте, где нет других людей), потому что наблюдать нужно тогда, когда нет внутреннего подавления. Я думаю, что хорошими критериями для наблюдения оказываются чувства внутреннего умиротворения и радости. Как любой метод медитации: если вам хорошо, значит, он вам подходит.

Ошо говорил о семи уровнях сознания и об ограничениях западных психологии и психиатрии, которые очень сильно отстают от Востока. Я слушала, затаив дыхание, так внимательно и с таким усердием, что аж волосы на голове шевелились. Это было для меня абсолютно новым переживанием, потому что обычно, когда Ошо говорил, я медитировала, не слишком вслушиваясь в то, о чем он рассказывал. Как-то я спросила его об этом, и он сказал, что я научилась слушать сердцем.

«Когда сердце переполняется от счастья, радость начинает изливаться во всех направлениях, и тогда ум перестает быть чем-то отдельным. Вы слушаете внимательно, пытаясь понять, и неожиданно испытываете странное приятное покалывание в голове. Это значит, что из сердца исходит энергия, потому что покалывание не может происходить от того, что вы понимаете слова только умом… Сердце и ум сонастраиваются, их конфликт исчезает, между ними больше нет противостояния. Вскоре они станут единым целым. И тогда вы научитесь слушать сразу и тем, и другим. Слова другого затрагивают ваше сердце, словно волна, и оно трепещет, а ум начинает понимать смысл, и вы ощущаете внутреннюю целостность».

Однажды Ошо сказал:

«Следует понять лишь одно отличие между мозгом и умом. Мозг – это часть тела. Все дети рождаются с чистыми мозгами, но их ум уже загрязнен. Ум – это слой обусловленности, накопившийся на поверхности сознания. Но, рождаясь заново, вы забываете об этом слое пыли. Вот почему нет непрерывности.

В каждой жизни, когда человек умирает, умирает и его мозг, но ум, высвобождаясь, оказывается лишь наслоением на сознании. Эти явления нематериальны, это волны определенной длины. На вашем сознании накопилось уже очень много слоев» («Путь мистика»).

«Вы не видите мир таким, какой он на самом деле. Вы видите его через призму ума. И это происходит по всему миру. Люди из разных стран обусловлены по-своему. Ум – это всего лишь обусловленность» («Передача лампы»).

Как я понимаю, ум – это то, что нам дано обществом, семьей, той религией и культурой, в которой мы родились. Раса, национальность, социальный слой, мораль – все это элементы обусловленности, и именно они мешают нам быть по-настоящему уникальным человеком.

Когда мы жили в Уругвае, я постепенно училась отличать реальность от игры моего воображения. Я задала Ошо четыре или пять вопросов о реальности и воображении и начала думать, что в моей жизни не было ничего по-настоящему реального. В одиночестве я гуляла по пляжу, пытаясь разобраться. В итоге я нашла ответ. Ошо сказал нам, что никогда не заставлял нас отличать одно от другого: реальность – это то, что никогда не меняется, а воображаемое исчезает, когда ты начинаешь наблюдать. Реальность и воображение не могут существовать одновременно, поэтому нет смысла отличать одно от другого.

Оглядываясь назад, я не могу вспомнить вопросы, которые меня так увлекали. Может быть, потому, что Ошо помог найти на них ответы. Иногда я думала, что без мастера сойду с ума от экзистенциальной агонии, я бы не смогла сама найти ответы, может быть, никогда. Я гуляла по красивым аллеям, усаженным елями и эвкалиптами, проходила мимо опустевших особняков и пыталась понять, кто же я на самом деле. Но мои размышления так и не увенчались успехом.

Может быть, я была просто энергией, которая проходила через меня, когда я закрывала глаза?

Может быть, я была выражением этой энергии?

Или я была осознанием этой энергии?

Ошо говорил, что энергия, так же как и осознание, находится ближе всего к центру существования. Он сказал, что это все одна и та же энергия, но когда мы думаем или выражаем энергию, тогда она движется к периферии. «Идите в обратном направлении, шаг за шагом, – говорил он. – Это путешествие к источнику, и именно источник – это все, что вам нужно познать… потому что это не только ваш источник, это источник всех звезд, луны и солнца. Это источник всего сущего».

Стирая или убирая в комнатах Ошо, я думала над этими вопросами и в то же время пыталась переварить то, что случилось на последнем дискурсе всего несколько часов назад.

«Каково определение моего внутреннего мира и мира внешнего? Если я смотрю на внешние события своими глазами, пропускаю происходящее через свое собственное восприятие, значит, эти внешние события становятся моим внутренним миром, и тогда это уже мир не внешний, а внутренний. А с другой стороны, если наблюдение – это моя внутренняя реальность, и вместе с тем это реальность вселенной, значит я снова попадаю внутрь?» – спрашивала я сама себя.

Как-то Ошо, посмотрев на меня, сказал:

– Четана, ты сходишь с ума!

Да, так и было. Я гуляла по песчаным дюнам и пляжу и продолжала вести диалог с внутренним мастером.

– Может быть, я существую, потому что думаю, что существую! Может быть, без мыслей я просто исчезну!

Ошо сказал, что ум никогда не доберется до истины, потому что истина – это нечто, что находится далеко за пределами ума, но мне все же стоит пытаться до тех пор, пока я не упаду без сил и не пойму окончательно, что ум в мире мистики – абсолютно некудышный помощник. Я слышала, как Ошо говорил, что ум не может постичь внутренний мир, но тогда я это еще не понимала до конца, это еще не было моим опытом, моим собственным переживанием. Поэтому день за днем я изводила себя, пытаясь во всем разобраться.

Как-то Ошо рассказал нам очень красивую историю:

«Один король-мистик построил великолепный город. В центре города он приказал поставить храм. Снаружи храм был выложен красными камнями, а внутри весь отделан небольшими зеркалами… миллионы маленьких зеркал. Когда человек попадал внутрь, он видел огромное множество своих отражений. Он один, а отражений много.

Говорят, что однажды в храм забежала собака и провела там целую ночь. В храме никого не было, и сторож, уходивший последним, закрыл ворота. И вот пес остался внутри. Увидев целое полчище своих сородичей, он лаял всю ночь. Он прыгал то на одну сторону, то на другую, и каждый раз ударялся о стену. А собаки все лаяли и лаяли… Легко догадаться, что случилось с беднягой. Всю ночь он лаял, пытаясь совладать с остальными собаками. Он бросался на стены до тех пор, пока не расшибся насмерть.

Утром люди обнаружили мертвого пса, лежащего в луже крове. Кровь была повсюду. Жители соседней округи никак не могли понять, в чем дело, почему всю ночь стоял дикий лай.

Тот пес, наверное, был очень умным. Скорее всего, он подумал: „Боже мой! Сколько здесь этих тварей! А я один – ужас! И бежать-то некуда… ну все, я пропал!“ И убил себя, хотя на самом деле в храме не было никого, кроме него.

Для понимания мистики и ее законов прежде всего необходимо осознать, что все те люди, которых мы видим вокруг, являются лишь нашими отражениями.

Мы зря тратим силы на борьбу с другими, зря их боимся. Наш страх настолько глубок, что мы изобрели атомное оружие. На самом деле есть только один пес, а остальное – его отражения.

Поэтому, Четана, не стоит так напрягать ум. Не думай об этом, иначе ты еще больше запутаешься. Лучше начни наблюдать и осознавать, и ты увидишь, как вопросы исчезнут.

Я здесь не для того, чтобы решать твои проблемы, я здесь для того, чтобы освободить тебя от проблем, а это два совершенно разных подхода» («Путь Мистика»).

Если бы мы не задавали ему вопросов, он бы все время молчал. Когда же он говорил, то рассказывал нам о великих тайнах и секретах древних мудрецов. Однажды я слышала, как он сказал: «Несмотря на то, что многие мои слова проходят мимо вас, все же я буду говорить». Мне казалось, что он должен сказать все, что мог, потому что его дни были сочтены.

Я говорила с Рафием о здоровье Ошо, и он вспомнил историю, которую Ошо нам много раз рассказывал:

«Гаутама Будда и его ученик Ананда гуляли как-то в осеннем лесу и беседовали. Ананда спросил Будду, рассказал ли тот обо всем, или что-то осталось тайной? К тому времени Будда говорил с учениками уже сорок лет. Будда наклонился и поднял целую охапку опавших листьев. Указывая на охапку, он сказал: „Видишь эти листья у меня в руке? Это то, что я вам рассказал“. Другой рукой он указал на листья, оставшиеся на земле: „А это то, что осталось тайной“».

Рафию казалось, что в Уругвае Ошо поднял целую охапку листьев, подбросил их вверх, и теперь они дождем осыпаются на учеников, находящихся рядом.

«Истина – это чистое сознание», – говорил Ошо.

Теперь он почти не шутил, но это не значит, что во время дискурсов мы не смеялись. Однажды мы смеялись так, что не могли остановиться. Помню, как я смотрела на людей, сидевших в комнате, и увидела Хасью. Стоило нам взглянуть друг на друга, и мы рассмеялись, от этого рассмеялись и все присутствующие. Мы держались за животы еще долго после того, как Ошо отпустил какую-то шутку и уже говорил о чем-то довольно «серьезном». Японка Гита смеялась заливистым, чрезвычайно заразительным смехом. Каждый раз, слыша ее смех, Ошо не мог удержаться. Он переставал говорить, и мы просто вместе смеялись, практически без причины. Остальные подхватывали, и в итоге мы превращались в один сплошной смех. Ошо говорил, что смех – это величайшее явление духовности:

«Смех Мастера и смех ученика обладают одним и тем же свойством, одной и той же ценностью. Между ними нет никакой разницы. Во всем остальном Мастер и ученик отличаются друг от друга. Ученик учится, блуждая во тьме, в то время как Мастер полон света, ему не нужно идти на ощупь. Но будь ты во тьме или полон света, вас объединяет смех.

Для меня смех – это высшее духовное качество, именно с помощью смеха происходит встреча невежды с просветленным» («Передача лампы»).

Когда Гита смеялась, у нее устанавливались свои, особые отношения с Мастером. У Миларепы тоже был уникальный способ быть близким с Ошо. Он постоянно задавал вопросы, слыша которые, Ошо не мог удержаться от смеха и постоянно подшучивал на Миларепой. То была великолепная игра.

Однако реальность внешнего мира давала о себе знать. У Ошо заканчивалась виза. И хотя было решено выдать Ошо вид на жительство, и мы даже подготовили заявление в прессе, на следующий день после принятия это решение было аннулировано. Сангинетти, президент Уругвая, получил уведомление из Вашингтона, в котором говорилось, что если Ошо поселится в Уругвае, то обещанных Америкой займов Уругваю не видать. Все просто!

Хасья и Джайеш постоянно куда-нибудь ездили. В воздухе витала идея пожить на океанском лайнере, и сначала Хасья и Джайеш уехали в Англию в надежде купить списанный самолет, а теперь они отправились в Гонконг присмотреть какое-нибудь судно. Но у Ошо голова кружилась, даже если при нем кто-то качался на качелях, так что идея с лайнером оказалась не самой лучшей. Однако, несмотря на это, Ошо увлеченно строил планы о том, как он будет жить на корабле. Я ни разу не видела, чтобы Ошо от чего-нибудь отказывался. Когда Хасья сказала, что жизнь на лайнере вредна для его здоровья, Ошо заявил: «Ну, если уж я приспособился к жизни на этой планете, то мое тело вполне привыкнет и к морской качке. По крайней мере, тогда вы будете свободны». Когда Хасья и Джайеш не путешествовали, они жили в Монтевидео у Маркоса, уругвайского бизнесмена. У него были связи в правительственных кругах, и он мог нам помочь. Кроме того, у него было большое сердце. Он делал все возможное, чтобы Ошо остался в его стране.

Однажды Ошо позвал Вивек и Девараджа к себе в комнату и сказал, что больше не чувствует себя безопасно в Уругвае и хочет вернуться в Индию.

Для меня Уругвай тоже потерял свою прелесть, мне казалось, что мы вновь окружены врагами. И буквально через два дня полицейские, которые постоянно следили за нашим домом вот уже больше двух месяцев, неожиданно сняли наблюдение. Это было очень странно: может быть, кто-то замышлял какое-нибудь злодейство против Ошо, и полиция не хотела вмешиваться? Мы связались с местным отделом безопасности. И на этот раз мы сами попросили их охранять наш дом. Мы даже им заплатили.

Атмосфера накалялась. Хасья и Джайеш улетели в поисках нового пристанища, и теперь с властями контактировали Джон и чилийская саньясинка Изабель. Она недавно приехала и сразу занялась переговорами, только уже на другом уровне. Джону и Изабель не нравилось работать с Маркосом, и поэтому они больше общались со своим другом Альваресом, который тоже занимал какой-то высокий пост. Он был прекрасным человеком, саньясином, но я почему-то ему не доверяла. Он был каким-то уж слишком милым, каким-то слишком обаятельным.

Когда мы только прибыли в Уругвай, правительство этой страны получило из НАТО телефонограмму с надписью: «Секретная дипломатическая информация». Конечно, за всем стояли Соединенные Штаты. В сообщении говорилось, что мы (ученики Ошо) распространяем наркотики, торгуем алкоголем и занимаемся проституцией!

Однажды, уже в последние несколько недель нашего пребывания в Уругвае, перед воротами вновь появилась полиция. Они хотели обыскать дом. Мы слышали, что это было небезопасно – очень часто полицейские «подкидывают» наркотики неугодным людям, а потом обвиняют их в преступлении. У полицейских не было ордера на обыск, и мы их не пустили. Я помчалась наверх к Ошо, где он как раз говорил с Хасьей и Джайешем. Я вбежала и сказала, что внизу стоят полицейские. Ошо не моргнув глазом продолжал беседовать с нашими друзьями так же спокойно, как будто не произошло ничего особенного. Я вышла, и через пять минут появилась Хасья. Она сказала, что в итоге ей пришлось встать и сказать Ошо, что она просит прощения, но просто не может сосредоточиться, потому что только и думает о полицейских, и что ей необходимо пойти посмотреть, что творится внизу.

В конце концов полицейские ушли. И, тем не менее, наше положение в этой стране оставалось довольно шатким. К тому же Ошо сказал, что хочет уехать.

До конца поверить в предстоящие перемены было трудно. Во вторую неделю июня Альварес сообщил Джону и Изабель, что власти готовы продлить визу Ошо еще на полтора месяца, а после этого он почти наверняка получит вид на жительство. Для нас это была хорошая новость. Именно это мы и хотели услышать.

16 июня я отправилась в Монтевидео подлечить зубы и, как обычно, заскочила на минутку домой к Маркосу. Маркос открыл дверь, вид у него был испуганный. Он сказал, что слышал в высших кругах, что если Ошо не покинет Уругвай к 18 июня, то его арестуют. Президент Санигетти встречался в Вашингтоне с Рейганом и просил у Америки заем. Он впервые за много лет решился на такой шаг.

Я тут же помчалась обратно и выпалила эту новость Вивек. Она передала мои слова Ошо. Мы решили снять частный самолет и улететь.

Теперь все наши надежды были обращены на Ямайку. К вечеру я собрала вещи и рано утром вместе с Рафием уехала в аэропорт. Ошо с Вивек, Девараджем, Анандо и Мукти должны были лететь следом.

В тот день, когда Ошо улетал из Уругвая, в Министерстве внутренних дел телефон звонил каждый час. Звонили из Вашингтона и спрашивали, покинул ли Ошо страну. 18 июня в пять часов вечера на виллу позвонил Альварес и сказал, что получил телеграмму из Иммиграционного департамента. Ошо должен поставить штамп о выезде до пяти тридцати вечера, иначе его арестуют.

Потом мне рассказывали, что в шесть тридцать Ошо вышел из дома, который успел стать нашей мистической школой, как раз в тот момент, когда к воротам подъехали три полицейские машины. Они проводили Ошо до аэропорта, где местные саньясины во главе с Маркосом устроили Ошо пышные проводы. Люди пели и танцевали вместе с Ошо, а полицейские наблюдали за всем этим с вытянутыми от изумления лицами. Висевшее в воздухе напряжение растворилось в атмосфере праздника.

К аэропорту примчалось еще несколько полицейских машин, пронзая всеобщее веселье диким воем сирен. Но им достались лишь два огонька на хвосте набирающего высоту самолета, постепенно растворяющегося в ночном небе.

19 июня Америка официально заявила, что Уругвай получит сто пятьдесят миллионов долларов.

Глава 15

Вы не можете меня спрятать

По пути на Ямайку мы с Рафием заехали в Майами и поэтому прибыли в Монтего Бэй уже после Ошо. От жары у меня кружилась голова. Кроме того, буквально накануне я ходила к зубному. Мне вскрыли корневой канал, и теперь боль пульсировала так сильно, что я была готова кричать.

Нас должны были встретить в аэропорту и отвезти в дом, который нашла для Ошо Аруп, стойкая и преданная саньясинка. Ей пришлось работать сразу с обеими тираншами, приближенными к Ошо, – Лакшми и Шилой, и, несмотря на это, ей все же удалось остаться неисправимой оптимисткой. Теперь она поддерживала связь с Хасьей и Джайешем, находившимися в это время в Португалии. Узнав, что в Уругвае стало небезопасно, она немедленно вылетела на Ямайку и нашла для Ошо целый дом, принадлежавший какому-то знаменитому теннисисту. Это было продолговатое бунгало, с бассейном и прекрасным видом на остров.

Большая часть наших друзей осталась в Уругвае. Они доделывали дела, связанные с домом, и просто ждали дальнейшего развития событий. Люди в Уругвае, с которыми мы встречались, подали на правительство иск, даже не столько из-за того, что Ошо не продлили визу, сколько потому, что власти уничтожили веру в свободу их родной страны. Было больно осознавать, что Уругвай – всего лишь марионетка в руках «людей с севера», так они называли американцев.

Сразу после перелета нас ждали хорошие вести: Ошо дали туристическую визу в Кингстоне на Ямайке. Все прошло гладко, без приключений. Однако ровно через пять минут нам вновь пришлось хвататься за голову: спустя десять минут после того, как самолет Ошо приземлился, в этом же аэропорту показалось военное американское судно. Это было уж очень подозрительно. Анандо видела, как он приземлился, и, пока из него выходили двое в штатском, быстро довела Ошо и всех остальных до выхода и посадила в такси. Мы знали, что наши телефоны прослушиваются. Как-то Анандо спросила у Ошо: «Почему эти люди подслушивают наши разговоры? Они что, хотят получить духовное наставление?»

И вот мы прибыли в дом теннисиста. Немного посплетничав, я удалилась к себе в комнату, которую делила вместе с Анандо. Комнатка была маленькой, но благодаря кондиционеру в ней было освежающе прохладно. Я взглянула на сервант, размышляя, стоит распаковывать вещи или нет. Затем приняла таблетки от зубной боли и уснула на целых четырнадцать часов.

Утром, когда я завтракала, кто-то громко постучался к нам в дом. Я выглянула в окно и увидела шестерых высоченных мужчин, в брюках цвета хаки, с дубинками в руках. Это были местные полицейские. Анандо решила с ними поговорить. Настроены они были явно агрессивно. Грубым тоном они приказали всем, кто вчера прибыл на Ямайку, выйти с паспортами! Анандо их заверила, что все наши визы абсолютно легальны, и спросила, в чем собственно дело. «Вы должны покинуть остров! Немедленно!» – прозвучал резкий ответ.

Когда они ушли, Анандо позвонила Аруп, остановившейся в отеле по соседству. Та тут же связалась с теннисистом, владельцем виллы. Поскольку у него были связи в правительстве, Анандо надеялась, что он поможет. Даже нам казалось, что произошла какая-то ошибка. В течение двух следующих часов мы совершили огромное количество звонков. Мы звонили знакомым нашего знаменитого теннисиста в надежде, что кто-нибудь из них сможет помочь. «Странно, – удивленно развел руками наш друг, – но, как только я представляюсь, мне тут же сообщают, что такого-то и такого-то сегодня нет. Такое впечатление, что сегодня просто никто не работает, хотя и дома их тоже нет. Не могу дозвониться ни до кого, кто мог бы помочь».

Еще через два часа вновь прибыла полиция. На этот раз я все поняла, и мое сердце ушло в пятки. Они забрали наши паспорта и аннулировали визы. К счастью, нам удалось сделать так, чтобы Ошо не было видно. Ему не пришлось стоять на крыльце под палящими лучами солнца. Полицейские были очень агрессивны, но в их лицах угадывался так хорошо знакомый нам страх. Может быть, они так же, как американцы, индусы и полицейские с Крита, думали, что перед ними опасные террористы?

Когда Анандо спросила, почему мы должны покинуть страну, ей просто ответили: «Таков приказ». И все же Анандо настаивала на более полной информации. Тогда полицейские сказали, что приказ поступил в соответствии с Актом национальной безопасности. Ошо должен улететь с острова до наступления темноты.

У нас не было самолета, и мы не знали, в какую страну нам лететь! Естественно, мы не могли оставаться и на Ямайке, потому что боялись за Ошо.

Клифф, тот самый пилот, который встретил Ошо в Дубаи с раскрытым зонтом, тут же начал обзванивать всю Америку в надежде найти чартерную компанию, которая согласилась бы отвезти Ошо в какую-нибудь страну. Большинство компаний, узнав, кто будет их пассажиром, попросту отказывались. А скрыть имя пассажира было не так-то просто. К тому же очень трудно нанять самолет, когда не знаешь, куда летишь. Любой перелет нужно планировать заранее, ведь нужно найти пилотов, согласовать маршрут и договориться с принимающей стороной.

Хасья и Джайеш пытались получить для Ошо визу в Португалию, но документы еще не были оформлены. Об остальных европейских странах не могло быть и речи. У Девараджа даже возникла идея поехать на Кубу. Но Ошо еще несколько недель назад сказал Хасье: «Нет, Кастро – марксист».

Из-за нашего поспешного отъезда из Уругвая и теперь еще из-за проблем с Ямайкой у Вивек кончились силы. Она сказала, что больше не хочет иметь с нами дела! Она разозлилась и заявила, что хочет уехать. И я начала нервничать. Я всегда нервничала, когда у Вивек случались приступы депрессивного настроения.

Рано утром, вместе с восходом сверкающего ямайского солнца Ошо встал и осмотрел дом. Потом он погулял в саду и обошел вокруг бассейна. Там его увидел садовник Лерой. Потрясенный видом Ошо, он воскликнул: «Это необыкновенный человек. Я никогда таких раньше не видел!»

Ошо хотел, чтобы в гостиной установили кондиционер и можно было бы возобновить дискурсы. Но теперь он сидел молча в своей комнате, а я сообщала ему о планах, которые то и дело менялись.

Мне было страшно от того, что полиция («А эти парни были настоящими полицейскими? – спрашивала я себя. – Ведь я даже не знаю, как выглядят ямайские полицейские») в любой момент может вернуться, и убьют всех нас, а в какой-нибудь «Ньюс Уик» или «Тайм» поместят наши фотографии, но кого это в сущности волнует.

Во второй половине дня Клиффу удалось зарезервировать самолет, который вылетел за нами из Колорадо. Нам оставалось лишь ждать! Самолет должен был прибыть на Ямайку в семь вечера. Соответственно, около шести Клифф, Деварадж и Рафия вместе с багажом отправились в аэропорт. С Ошо остались только Анандо, Вивек, Маниша и я. В доме больше никого не было. А дом находился в сельской местности. После семи часов каждая минута казалась нам вечностью. В доме отключили электричество, и мы сидели в кромешной темноте. «Это конец!» – подумала я.

Я отыскала свечу, поставила ее в стакан и, спотыкаясь, с трудом дошла до комнаты Ошо. Он сидел на стуле рядом с кондиционером, который, естественно, уже не работал. Обычно у нас был генератор, и кондиционер никогда не выключался, но Ошо об этом не знал. Я оставила ему свечу и вернулась в гостиную. Там ребята искали еще свечи. Все мы ждали звонка.

Пробило восемь, но нам так никто и не позвонил. Я зашла в комнату Ошо узнать, как он, но его там не оказалось. В комнате было совсем темно. Я позвала Ошо, но ответа не последовало. Несколько минут я стояла в растерянности и уже была готова закричать, как вдруг дверь в ванную открылась, и навстречу мне вышел Ошо, осторожно неся свечу, чтобы не обжечь пальцы. Я ужасно обрадовалась и вздохнула с облегчением. Ошо же выглядел абсолютно счастливым. Он был в полнейшем восторге, иначе не назовешь. Он улыбался, как ребенок, получивший новую игрушку. Я протянула ему свечку получше, но он сказал: «Нет, мне нравится эта». Я сказала, что он может обжечь пальцы, но он не хотел ее отдавать. Ошо дошел до кресла и сел. Я пристроила вторую свечу рядом и, оставив его с двумя свечками, присоединилась к остальным ребятам.

Стук в дверь вышиб меня из колеи окончательно. Однако это оказался наш теннисист. Он пришел проверить, как мы тут без электричества. С ним пришли его жена и ребенок. Я успокаивала себя, что все хорошо, что ничего ужасного не произойдет, если к нам приходят целые семьи знакомиться с Ошо.

Наконец-то раздался телефонный звонок! Самолет ждал нас в аэропорту. Мы бросились собирать оставшиеся вещи. Идя к машине, Ошо улыбался и, сложив руки в намасте, прощался с каждым, кто пришел его проводить.

Я ехала в машине вместе с Ошо и Аруп. Было решено лететь в Португалию. У матери Аруп, Гиты, тоже саньясинки, в Португалии был дом, и хотя он был слишком мал для Ошо, мы, по крайней мере, точно знали его владелицу.

Португалия была последней нашей надеждой, туманно представляясь нам окончанием нашего путешествия. Вместе с тем мы боялись, что Ошо все же придется вернуться в Индию, а в связи с нашим последним печальным опытом пребывания в этой стране такой исход дела казался нам наихудшим из всех возможных. Ведь тогда его западные ученики не смогут к нему приезжать.

Мы вылетели в Португалию и приземлились в Испании!

Произошла какая-то ошибка в согласовании рейсов. Но ничего плохого в этом не было, просто небольшое недоразумение. Мы спокойно просидели час в аэропорту Мадрида, пока шла заправка нашего самолета. В Лиссабоне нас встречали Хасья и Джайеш. Благодаря задержке в Испании в Португалии уже все было готово к нашему приезду. Ошо без проблем получил визу и прошел паспортный контроль. Если бы кто-то знал о наших планах, то, возможно, все было бы не так просто. На целых шесть недель Ошо «скрылся из поля зрения» мировой общественности. Прибыв в Лиссабон, мы прямиком отправились в отель Ритц. Мы умудрились пройти через задний вход, не зарегистрировав Ошо у портье, поскольку не хотели огласки. Мы с Вивек поселились в соседнем номере от комнаты Ошо. Две наши комнаты соединялись одной общей гостиной.

Для меня полет оказался непростым из-за сильного напряжения, да еще и Вивек постоянно сомневалась, оставаться ей с нами или нет. Ошо как всегда спал в самолете и просыпался, только чтобы сходить в туалет или поесть. Был момент, когда он попросил у меня диетическую колу. Вивек услышала его просьбу и сказала мне: «Не давай ему колы, она вредная. Скажи, что кончилась!» Вообще-то я никогда не запрещала Ошо делать то, что он хочет, но Вивек пристально сверлила меня глазами. Я собралась с духом и сказала: «Ты все выпил».

– Что?!» – Глаза Ошо округлились.

Мне показалось, что я только что вошла в клетку со львом – ямайские полицейские были просто милым развлечением по сравнению с этим.

– Больше нет колы?!

– Да, – смущенно пробормотала я, страстно желая, чтобы он перестал смотреть на меня так пронзительно, когда я пытаюсь ему соврать.

К счастью, кола и вправду кончилась. Но Ошо настаивал, чтобы мы достали ее сразу как приземлимся. Самое интересное, в последующие три года он не пил ничего, кроме диетической колы. Уж не знаю, было ли это простым совпадением, или нет.

Наступило наше первое утро в Лиссабоне. Я проснулась оттого, что услышала, как Ошо меня зовет: «Четана, Четана»…Никогда не забуду этого. С трудом выбираясь из сна, я слышала его голос. Он пришел к нам через комнату, соединяющую наши номера. Оказалось, что он хочет есть. Он с энтузиазмом направился к пустым тарелкам, которые я вчера не убрала, потому что очень устала. «Нет, Ошо, это вчерашняя еда», – сказала я и понеслась искать Мукти. У нее всегда что-нибудь было в одном из тех огромных куполообразных мешков, которые она вечно таскала с собой. Путешествуя на частных самолетах, Ошо любил экспериментировать с едой. Например, однажды он открыл для себя кексы, которые поедал с превеликим удовольствием. А потом «превеликое удовольствие» выпало и нам – искать точно такие же кексы. Когда он был в Мекленбергской тюрьме, ему давали йогурты «Йопле», и он их так полюбил, что много лет после этого нам приходилось договариваться с американской компанией, чтобы нам их присылали.

В полетах он много времени проводил в душе, экспериментируя с различными сортами мыла и кремов. Однажды он обнаружил спрей «Эвиан» (это ключевая вода, которая холодит, когда вы брызгаете ее на лицо) и потом много лет использовал только ее. У него было потрясающее умение влюбляться в вещи, которые только что исчезли с рынка, или производящая компания которых обанкротилась.

Когда ему что-нибудь нравилось, он ценил это по-настоящему. В Орегоне в одном из небольших магазинчиков мы купили кондиционер для волос «Кул Минт». Ошо он очень понравился, поскольку приятно освежал голову. После этого Ошо использовал только его. Первого флакона ему хватило на несколько дней. Когда же мы захотели купить еще, то выяснилось, что этот кондиционер делается в Канаде, а в Америке продается исключительно в Бенде, в Орегоне. Мы договорились с канадской компанией, что они будут присылать ящики «Кул Минта» в Германию, а уже оттуда наши саньясины станут переправлять их в ту часть света, где в это время будет Ошо.

Он очень любил зеленый ментоловый крем «Мила Мурсси», но его тоже хватало лишь на несколько дней. Этот крем был куплен в Лос-Анджелесе, в маленьком магазинчике, который вскоре после этого закрылся. Ошо был самым ценным клиентом владелицы этого магазина, и нам удалось договориться с ней продать нам все остатки крема и написать рецепт, чтобы мы могли его делать сами.

Саньясинам, снабжающим Ошо всем необходимым, часто приходилось нелегко. Мы искали товары по всему миру. Но мы, конечно, ничего не говорили Ошо, мы знали, что он скажет, что не хочет никого затруднять. Своими речами он будоражил весь мир, но это было совершенно другое дело.

Нам доставляло огромную радость дарить ему шампуни или мыла, которые ему так нравились. Мы видели, как загораются его глаза, и с удовольствием слушали, как он с энтузиазмом восклицает: «Мне это очень нравится!». На самом деле, он был простым человеком и ничего от нас не требовал.

Через несколько дней нашего пребывания в «Ритце» мы поняли, что если кто-то и будет искать Ошо в Лиссабоне, то первым делом отправится в этот отель. Поэтому Анандо нашла красивую безлюдную гостиницу (мы вновь попали в межсезонье) неподалеку, в небольшом городке под названием Эсторил. Мы планировали выехать из отеля ночью, потихоньку спуститься через черный вход в гараж. Мы с Анандо, Хасьей и Мукти должны были ждать Ошо в коридоре, затем быстро пройти с ним в заранее вызванный лифт, чтобы ни гости, ни работники отеля его не увидели. Когда же он появился в коридоре немного раньше намеченного времени, в своей белой «пижаме» и с длинной развевающейся бородой, Анандо в шутку попыталась убедить его надеть шинель с поднятым воротником и шапку с опущенными полями.

– У вас не получится меня спрятать, – сказал он.

Тогда Вивек попыталась на него повлиять, но он заявил:

– Нет, нет, они не узнают меня без моей шапки!

Я уехала в первой машине, Ошо должен был ехать следом в «мерседесе». Мы боялись американских агентов или журналистов, которые вполне могли разыскивать Ошо, поэтому мчались по узким извилистым улочкам, совершая немыслимые пируэты по темным аллеям, пытаясь таким образом сбить с толку наших возможных преследователей.

Позже Анандо рассказывала, что в отличие от нас, трясущихся от страха и измученных беспокойством, Ошо был полностью расслаблен. У него не было ума, который мог думать о будущих проблемах и неприятностях. Войдя в гараж, он улыбнулся служащим и поприветствовал их намасте. Они же уставились на него, открыв рот.

Хасья и Анандо старались побыстрее довести Ошо до машины, но он вдруг остановился. Повернувшись к Хасье, он начала рассказывать ей, какой прекрасный коврик был у него в его ванной, в отеле. Он был такой удобный, что Ошо мог стоять на нем босыми ногами.

– Ошо, пожалуйста, садись в машину! – умоляюще произнесла Хасья.

Он сделал еще несколько шагов. «Да, тот коврик был действительно хорош. Было бы здорово, если бы на новом месте у меня был бы такой же».

Через два часа мы прибыли в новый отель и как можно тише поднялись по широкой лестнице туда, где были наши комнаты. Я тут же стала распаковывать вещи, и напрасно. Оказалось, что в комнате Ошо пахнет какими-то испортившимися духами, чего раньше мы не замечали. У Ошо начался приступ астмы.

Деварадж, конечно, дал ему лекарство, но единственным приемлемым выходом было вернуться назад в «Ритц». В два часа ночи Вивек позвонила Хасье и Джайешу и попросила забрать Ошо. Мы на цыпочках спустились вниз и тихонько прошли мимо владельцев, заснувших у телевизора. У дверей отеля нас уже ждала машина. Но я не поехала. Я осталась, чтобы утром найти подходящее объяснение нашему странному поведению и уладить возможные недоразумения.

Еще через несколько дней мы нашли для Ошо дом в горах. Каких-либо других построек там не было, только высокий замок с золотой куполообразной крышей, а внизу лес. Сосновый бор! Дом стоял прямо посреди этого соснового рая. Наконец-то у Ошо появилась возможность гулять в лесу – то, что мы ему обещали целых четыре года в Раджнишпураме.

Сосновый лес был не только в конце дороги в Раджнишпураме, но и в конце нашего кругосветного путешествия.

Мы купили для Ошо новую мебель, а старую сложили в другой части дома. Мы вычистили его комнаты и обустроили их в стиле дзен. В ванную мы положили коврик, привезенный из отеля «Ритц». Из его спальни можно было выйти на балкон, который, по сути, был уже частью леса. Ошо любил на нем обедать и ужинать. Очень часто он работал с Анандо на балконе. Когда мы приехали, Ошо ходил по дому и решал, что и как можно было бы улучшить. Плавно поведя рукой в сторону бассейна, он предложил развести в нем лебедей. Немногим позже с Ямайки приехали остальные наши друзья. Казалось, что мы были готовы начать все заново. Но этого не произошло.

Я уже больше ни на что не надеялась. Несмотря на то, что мы постоянно смотрели усадьбы и дворцы, выставленные на продажу, да и с визой каждый раз уже почти все было в порядке, я чувствовала себя измотанной.

Мы обустроили комнату, где Ошо мог проводить дискурсы, но он все время сидел на балконе, любуясь многовековыми соснами.

Примерно через десять дней погода изменилась. С гор спустился туман и поглотил лес. Ошо позвал Анандо к себе и сказал:

– Смотри, в мою комнату влетело облако.

Туманы были вредны для здоровья Ошо, у него вновь начались приступы астмы. Поэтому он больше не мог сидеть на балконе и был вынужден запереться в комнате. Так он и не выходил больше оттуда до самого конца нашего пребывания в Португалии.

Я слышала, как позже он сказал Нилам, что был чрезвычайно разочарован странными португальскими вибрациями – они совершенно не годились для медитации.

Мы жили в лесу уже больше месяца, специально скрываясь от любопытных глаз газетчиков и журналистов, чтобы спокойно оформить все необходимые иммиграционные документы до того, как они к нам нагрянут и разнесут весть о местонахождении «секс-гуру», и все опять сойдут с ума.

Но на самом деле, прятать Ошо от всего мира было неправильно. Бриллианту необходимо переливаться всеми цветами радуги для каждого, кто захочет им любоваться. Именно поэтому Ошо уехал из Индии. Мы повезли Ошо в кругосветное путешествие в надежде найти место, где он мог бы встречаться с людьми и проводить беседы. Ему нужно было совсем немного – иметь возможность делиться с людьми своей мудростью.

Все эти недели я провела в постели, поскольку у меня странным образом опухла нога. Причины, которые так и не были выяснены, могли быть самыми разными – от укуса какого-нибудь ядовитого насекомого до остеомиелита. Я лежала и наслаждалась видом цветущего каштана, растущего прямо у моего окна и переливающегося, словно золото. То и дело раздавались резкие щелчки: «щелк, щелк, щелк». Это сосновые шишки лопались от жары и разбрасывали повсюду свои орешки.

Внутри меня поселилась печаль. Но это не значит, что я все время грустила. Все вместе мы были очень счастливы, совершенно не отказывая себе в удовольствиях, например, в еде! Мы устраивали совместные пиршества, сидя за длинным деревянным столом на балконе. Наш дом стоял на горе, и с балкона с одной стороны открывался чудесный вид на долину, а с другой – был виден замок. Или же мы рассаживались в великолепной столовой вокруг огромного дубового стола. Я постепенно исследовала местность и плавала в бассейне, когда рядом не было никого, кто мог бы отправить меня обратно в постель. Так мы прожили целый месяц.

Но потом к нам нагрянула полиция. Восемь полицейских на двух машинах по извилистой дороге подъехали к нашему дому. Сначала они сказали, что заблудились. Естественно, это было откровенной ложью. Уже через пять минут они захотели осмотреть дом, заявив, что мы какие-то подозрительные туристы: никуда не ходим, ничего не видим. А у Португалии и так много проблем с наркодилерами и террористами.

Я пошла к себе и переоделась в подходящую для тюрьмы одежду. И хотя я все четко осознавала, мои ноги превратились в трясущееся желе. Это было неожиданно и неприятно. Со мной никогда такого не бывало. Прежде я не ощущала нервозности в теле и думала, что уже привыкла к подобным поворотам судьбы. Я поняла, что еще чуть-чуть, и я сорвусь. Напряжение последних десяти месяцев довело меня до предела.

Я пошла к выходу. Анандо разговаривала с полицейскими. Они ушли, но на следующий день вновь вернулись. С этого момента они установили за нами круглосуточное наблюдение. Рядом с нашими воротами постоянно стояла их машина.

Ошо сказал, что хочет вернуться в Индию. Мы позвонили Нилам в Италию и попросили ее приехать, организовать переезд и сопровождать Ошо в Индию. «Мои дни сочтены. Я скоро не смогу пользоваться своим телом, уж очень это больно. Но я не могу оставить все как есть, моя работа еще не выполнена».

И вот настал день его отъезда. Когда Ошо спускался по лестнице, мы стояли в маленьком коридоре перед выходом, Миларепа играл на гитаре. В песне мы изливали всю любовь к Ошо, к этому хрупкому и вместе с тем могущественному человеку. Если нам суждено расстаться с ним навсегда, то пусть этот момент будет прекрасным. Я не хотела, чтобы Ошо видел мои страдания, мне хотелось, чтобы он понял, что один из многих даров, которыми он нас осыпал и которые мы с благодарностью приняли, это был дар умения праздновать бытие, что бы ни происходило. И неожиданно для меня самой во мне что-то поменялось, произошла алхимическая реакция, моя грусть превратилась в глубочайшее принятие. Я танцевала так, как никогда прежде. Расставание похоже на смерть. Как же часто я с этим сталкивалась раньше? Через сколько смертей мне пришлось пройти? И каждый раз я остро переживала разлуку, оставаясь один на один с неизвестностью.

«Взгляни на деревья, – сказал Ошо Нилам, – налетает сильный ветер, и кажется, что деревья вот-вот упадут. Но этого не происходит. Для деревьев, для растений ветер – это своего рода испытание, проверка на прочность. Смогут ли они расти дальше? После урагана их корни становятся сильнее и еще глубже проникают в землю.

Ты можешь думать: „Это растение слишком мало; сильный ветер вырвет его с корнем“. Но нет, если растение принимает ветер, оно сливается с ним, становится с ним единым целым. Так оно выживает. И не только выживает, но становится гораздо увереннее в своем желании жить. Оно начинает расти быстрее благодаря силе, которой с ней поделился ураган.

Но если дерево или растение не станет гнуться туда, куда его клонит ветер, то оно не выдержит напора и сломается. Если не сейчас, то в следующий ураган, потому что внутри у него нет глубинной потребности жить, оно не знает законов существования: если ты принимаешь происходящее, если ты идешь вместе с существованием, то оно тебя обязательно защитит. Ломает нас борьба».

Ошо долго танцевал с каждым из нас, двигаясь через весь дом на веранду, а затем к машине. И даже Рафия, у которого в руках был фотоаппарат, не смог удержаться, чтобы не потанцевать с Мастером. Только Вивек отказалась танцевать. Она со слезами бросилась к Ошо – то был ее уникальный танец.