Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра Шуньо Прем
Она должна быть Шивани. У нее нет меча, но у нее есть ногти, длинные ногти, с их помощью она может делать многое. К тому же, если она сверху, то ее энергия будет двигаться быстрее, а энергия мужчины будет двигаться медленнее, а это значит, что они смогут достичь оргазма одновременно. Но мужчину это не волнует, он просто использует женщину.
Мудрые люди древнего Востока обладали совершенно иным отношением к женщине. Во времена, о которых говорится в Упанишадах, женщину почитали наравне с мужчиной. Тогда не было проблемы неравенства. Женщины могли читать любые духовные тексты и даже участвовать в великих диспутах.
То был самый худший день в жизни человечества, когда мужчина решил, что отныне женщины будут считаться существами второго сорта. С тех пор женщинам запрещается не только читать духовные тексты, но и принимать активное участие в жизни общества. И, естественно, их ни о чем не спрашивают. А ведь их мнение – это мнение половины человечества. Из-за этого люди дошли до повсеместной шизофрении, их сознание раскололось на части. Настало время по-настоящему объединить мужчин и женщин. Их опыт, их понимание, их медитация – все должно восприниматься как единое целое, и это будет началом нового человечества» («Свет на пути»).
Ошо говорил, что человек во время медитации переживает смерть, только не тела, а ума, и затем вновь рождается. На санскрите такой человек называется «Двиджа» (дважды рожденный). Одно дело – сидеть рядом с Ошо на дискурсе и следовать соблазнительному ритму его речи, его мягкому голосу, увлекающему в медитацию, проваливаясь в тишину и безвременье в паузах между словами, и совершенно другое – быть осознающим в течение всего дня. Например, идти и в это время ни о чем, кроме ходьбы, не думать, или есть и обращать внимание только на процесс еды, а не на диалог, происходящий в это же самое время в голове. Мне это казалось чрезвычайно веселым занятием, почти игрой, я училась все больше и больше медитировать, даже когда я что-то делаю. Но сидеть в тишине одной в комнате – это вообще нечто третье. Сидеть и ничего не делать – по-настоящему похоже на смерть. Я чувствую, что прощаюсь со всем, что знаю, а разве смерть не есть прощание со всем подряд? Ошо говорил, что именно поэтому люди умирают неосознанно. Самая великая хирургическая операция, на которую способна природа, – это отсекание души от тела и ума, с которыми она отождествлялась в течение всей жизни, и поэтому неосознанная смерть – самый добрый способ уйти из этого мира. Вот люди и не помнят свою предыдущую смерть и жизнь.
Когда я только начала сидеть молча, первым мне пришло в голову: «ДЕЛАЙ что-нибудь. У тебя столько ДЕЛ!» И даже наблюдая за собственными движениями в течение дня, я что-то ДЕЛАЛА, по крайней мере, за чем-то наблюдала. Мой ум боялся тех моментов, когда я садилась и сидела молча. Он говорил мне: «Ну просидишь ты так целый час, и что? Что это тебе даст? Ты станешь еще более уязвимой и не способной справляться с жизнью». ЭТО был удар ниже пояса. Моя жизнь прекрасна, я наслаждаюсь тем, что у меня есть, а что если однажды я все это потеряю? Ага! Я вспомнила историю про алмазные копи. Ошо обещал нам, что, медитируя, мы достигнем гораздо большего.
Я читала в научных журналах и газетах рассказы людей, прошедших через опыт клинической смерти. Например, во время операции сердце человека остановилось, или человек лежал долгое время в коме после несчастного случая, а потом эти люди вновь возвращались к жизни. Когда я об этом читала, меня потрясало то, что их переживания в точности похожи на те, которые я испытываю во время медитации.
В прошлом году в «Геральд Трибьюн» была статья о таких людях. Оказывается, когда они покидали тело, то впадали в глубочайший шок. Каждый из них говорил о свете в конце тоннеля, через который они проходили, и об ощущении бесконечной любви и блаженства. Некоторые были христианами и считали, что этим светом был Иисус. После выздоровления эти люди становились еще более религиозными. Я же все это испытывала во время медитации, хотя всегда возвращалась до того, как свет поглощал меня полностью.
Как-то во время дискурса о «Скрытом великолепии» один саньясин задал Ошо вопрос о таких переживаниях. Он видел «…большое черное пятно, внутри которого было пятно белое». Белое пятно вращалось по кругу и становилось все больше и больше. Но как раз перед тем, как от черного пятна уже совсем ничего не осталось бы, он открыл глаза.
Вот что Ошо ему ответил:
«То, что с тобой произошло, – чрезвычайно важно, редко и уникально. Еще один вклад Востока в развитие человечества состоит в открытии третьего, внутреннего глаза, который находится между двумя физическими глазами и который в обычном состоянии закрыт. Человеку приходится напрягать все свои силы, чтобы направить сексуальную энергию вверх, несмотря на законы гравитации. И когда энергия доходит до третьего глаза, он открывается».
Ошо посоветовал этому саньясину попытаться не выходить из этого состояния и идти в него еще глубже.
«…Как только ты познаешь то, что за пределами черного пятна, когда ты увидишь, что происходит после того, как оно растворится… черное пятно – это ты, а белое – это твое сознание. Черное пятно – это твое эго, а белое – это твоя сущность. Позволь своей сущности стать больше и распрощайся с эго.
Тебе нужно всего немного смелости. Это может быть похоже на смерть, потому что до сих пор ты отождествлялся с черным пятном, которое исчезнет. А с белым пятном ты прежде никогда себя не соотносил. С тобой будет происходить что-то необычное, что-то еще неизведанное».
Как я понимаю, в медитации это не может принести никакого вреда, поскольку всегда остается тот, кто наблюдает, свидетель. Когда я сказала Ошо, что иногда во время медитации чувствую, что вот-вот упаду в обморок, он посоветовал мне: «Иди дальше. Не бойся упасть в обморок, погрузись в это состояние, пусть оно тебя захватит. На мгновение ты потеряешься, но только на мгновение. А потом неожиданно увидишь лучи восходящего солнца, и ночь для тебя закончится» («Мятежник»).
Ошо много говорил о смерти, о ее величайшей тайне, о самом последнем табу. В своей книге «Упанишады Ошо» он сказал:
«Вы прощаетесь с жизнью с самого первого вздоха, потому что рождение – не что иное, как начало смерти, и каждый миг вы умираете все больше и больше.
Вы не умираете в один прекрасный день, когда вам за семьдесят. Нет, смерть – это не событие, это процесс, который начинается с рождения. На его завершение требуется целых семьдесят лет, это может быть слишком много, но это процесс, а не событие. И я подчеркиваю этот факт, чтобы вам стало ясно, что жизнь и смерть – не два отдельных явления. Они становятся раздельными понятиями, если смерть считать событием, после которого жизнь заканчивается. Тогда да, это два противоположных, враждебных друг другу явления.
Утверждая, что смерть – это процесс, начинающийся с рождения, я говорю о том, что жизнь – это тоже процесс, начинающийся с того же самого рождения, и что это не два отдельных процесса, а один целостный процесс. Начинается он с рождения, а заканчивается смертью. Жизнь и смерть – как крылья птицы или как две руки, или две ноги.
Жизнь – это диалектика, и если вы это понимаете, то к вам естественным образом приходит глубинное принятие смерти. Она не враг, она часть вас, без нее вы не могли бы жить.
И я заявляю: смерть – это фикция. Ее нет, потому что нечему умирать, это всего лишь переход в другое качество. И если вы осознанны, то вы можете перейти в лучшее качество. Так свершается эволюция».
Смерть Нирвано была неожиданной, скоропостижной и нелепой. Я чувствовала, как вместе с ней умерла какая-то часть меня. С того момента я ощутила острое желание жить еще более полноценно. Ее смерть стала для меня даром, вселив в меня непреодолимую жажду жизни. Если бы Ошо мог сделать кого-нибудь просветленным, если бы он мог передать кому-то свой дар, то он отдал бы его ей. Но мы должны идти по своему пути в одиночку, Мастер может лишь указать дорогу. Так много из того, что говорил нам Ошо, я считала поэзией и не осознавала, что он передавал нам Истину.
Примерно лет десять назад мы с Нирвано сидели у ног Ошо. Мы вместе медитировали в его комнате. Он сидел на стуле, а мы на полу. Так продолжалось около часа. В какие-то минуты я ощутила взрыв и на какое-то время потерялась в красках и свете. Через несколько мгновений Ошо сказал: «Прекрасно, теперь возвращайтесь». Он улыбался и сказал, что нам удалось пройти гораздо глубже, чем он ожидал, и что теперь мы (я и Нирвано) близнецы – энергетические близнецы.
Целых двенадцать лет мы провели вместе, иногда мы любили друг друга, а временами были «врагами номер один», как однажды заметил Ошо, и «не могли вместе находиться в одной и той же комнате». В наших отношениях была сила. Больше всего мы сблизились в Бомбее, в конце мирового тура. Прачечная Ошо располагалась в ее спальне, и, хотя нам было очень трудно из-за нехватки места, да еще и из-за невыносимой жары (сто двадцать градусов на солнце), между нами была любовь, которую я сохраню в сердце навсегда. Будучи англичанкой, она всегда держалась с людьми немного сдержанно, но, когда мы оказались с ней в одной комнате, от ее холодности не осталось и следа. Мне нравилось ее причесывать. Я собирала ей волосы на макушке и закалывала шпильками. Но прическа держалась недолго – уж слишком шелковистыми и тяжелыми были ее волосы.
Когда я видела ее живой в последний раз, она выходила из Будда-холла, а я сидела около двери. Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись, словно на прощание.
Когда она умерла, у меня не было чувства, что я не успела ей что-то сказать или сделать. И все ее друзья тоже ощущали полноту и завершенность. Она проживала каждое мгновение. К тому времени я поняла, что должна вести себя осознанно с каждым, кого я знаю, что между нами не должно быть никаких недомолвок. Я не хотела быть неосознанной с друзьями, потому что мы на самом деле можем больше никогда не увидеться, а любые недосказанности оставляют после себя дыру, рану, которую невозможно исцелить.
Нирвано была для меня великой загадкой: какой она была и как она жила. Порой она выглядела совершеннейшим, невинным ребенком, а иногда на нас смотрела хладнокровная мать Кали, размахивающая свои волшебным мечом. Ее смерть тоже стала для меня загадкой. Я не знаю, от чего она умерла. Знаю только, что она была отчаянно несчастна, и о том, что она хочет умереть, я слышала от нее с тех самых пор, как мы впервые с ней встретилась. Но я всегда надеялась, что внутри нее что-то щелкнет, и она изменится. Я верила, что однажды Нирвано просветлеет. Мне казалось, что она очень близка к просветлению. Она была мудрой женщиной и находилась на одной волне с Ошо, как никто другой. Много раз, когда он заболевал, она интуитивно знала, в чем его проблема. Да и сам Ошо много раз говорил о том, с какой глубокой любовью она о нем заботилась. Она обладала ясным умом и проницательностью, она очень тонко чувствовала и понимала людей и особенно хорошо видела их слабости. В депрессию же она погружалась так глубоко, что ощущала себя абсолютно беспомощной, но при этом не позволяла никому ей помогать. Она закрывала двери и страдала в одиночестве.
В детстве родители возили ее в Швейцарию к разным врачам-специалистам, потому что она отказывалась есть. В последние несколько лет у нее были проблемы с гормональной системой. Она постоянно пила какие-то лекарства. Но ей ничего не помогало. Раньше, еще в 1989 году, она решила полечиться в психиатрической больнице в Англии, но выдержала там всего два дня. Она сбежала оттуда, заявив, что врачи в этой богадельне оказались еще безумнее, чем она, благодаря чему она поняла, что сама сможет справиться со своей болезнью.
В последние несколько месяцев я ее почти не видела. Когда я приходила к ней в гости, она просила зайти попозже, а потом и вовсе не открывала дверь. Я решила, что она не хочет меня видеть.
Мне и в самом деле лучше было держаться от нее подальше, потому что я очень легко перенимала все ее страдания. В последние несколько раз, когда нам все же удалось поговорить, она рассказала мне о том, что ощущает внутри сильную тревогу, и что у нее постоянно болит «хара», место внизу живота. В течение многих лет она каждое утро просыпалась с ощущением тошноты. После разговора с ней я вернулась домой, а на следующее утро проснулась от боли в животе. Я открыла глаза, и первое, о чем я подумала, было: «О, нет! Только не это!» Я воспринимала все ее раны как свои.
В последний мой визит мы просто сплетничали. Я злилась на своего возлюбленного, потому что «он опять где-то пропадает, скорее всего, с какой-нибудь женщиной!» Я наговорила про него гадостей, выставив его глупым перед девчонками. После я подумала, что была к нему несправедлива. На самом деле, я не знала точно, где он. Именно это меня и расстраивало. Утром я подошла к Нирвано и попросила ее забыть все, что наговорила вчера. Я сказала, что не имела права его осуждать, поскольку не знала всей ситуации. «Ради бога, – взмолилась она, – да ведь мы всего лишь посплетничали, между нами, девочками. В этом нет ничего плохого. А то ходила бы тут, как полупросветленная. А здесь, знаешь ли, нельзя быть полупросветленной. Ты либо просветленная, либо нет».
По-моему, она была чертовски права. Я считала ее очень мудрой.
Когда я закрываю глаза и думаю о ней, то вспоминаю исключительно ее смех. В своем счастье она была самым экстатичным, самым живым человеком на свете.
В Будда-холле, когда я в последний раз сидела рядом с ней и Ошо, мы медитировали. В тот период Ошо хранил молчание. Я услышала звук, идущий у нее изнутри. Я знаю, что сама издаю такой звук, когда ощущаю себя удовлетворенной и центрированной, когда чувствую внутреннее тепло. И тогда я поняла, в каком пространстве она пребывает. Именно поэтому, когда через неделю она умерла, я была потрясена до глубины души, ведь я, находясь в таком состоянии, никогда бы не смогла погрузиться на самое дно депрессии. И, несмотря на то, что она испытывала это глубинное медитативное чувство, ее депрессия была такой сильной, что уже ничто не могло ей помочь.
Я знала, что Ошо делал все, чтобы она была рядом, но она была вольна в своих передвижениях и могла уехать в любую точку земного шара. Много раз она уезжала в Англию, проводила там один-два дня, а потом возвращалась. Как-то она решила отправиться в Австралию и начать там новую жизнь, но уже через пару дней снова была с нами. Она улетала во многие страны: в Испанию, Швейцарию, Таиланд, но каждый раз через несколько дней непременно возвращалась. Мне кажется, если бы она дождалась момента, когда Ошо покинул тело, то «щелчок» все же произошел бы. Это событие могло стать для нее поворотным. Ошо говорил, что ее смерть была преждевременной.
В тот вечер тело Нирвано отнесли к реке на место для погребальных костров. По просьбе Ошо на похоронах присутствовали лишь самые близкие ее друзья. Обычно здесь собирались толпы саньясинов, но теперь я видела всего лишь человек сорок. Мои стояли в торжественном молчании и ждали машину скорой помощи, которая должна была привезти ее тело.
Когда Нирвано положили на погребальный костер, я сложила руки в намасте и поприветствовала ее, а мой друг Амийо сказал: «Это не Нирвано. Она ушла».
Тело поместили в центре места для сжигания и сверху положили поленья. Когда костер заполыхал, я стала ходить вокруг и в какой-то момент обнаружила, что стою с правой стороны.
«Странно, – подумала я, – я впервые вижу, как сжигают человеческое тело, и это тело Нирвано. Она – моя самая близкая встреча со смертью».
Поленья были сложены особенным образом, или же они слегка сдвинулись, но около ее головы образовалось «окно», через которое было видно ее лицо, похожее на чистую белую маску, плавающую на ветру и постепенно исчезающую в бледной дымке костра. Ее темно-вишневые губы распухли и, танцуя в языках пламени, будто шептали «Нирвано». Я подняла голову и прямо перед собой увидела почти полную луну.
Я повернулась к костру спиной и медленно пошла прочь. Но не успела я сделать и нескольких шагов, как потеряла сознание. Открыв глаза, я не поняла, где нахожусь, и подумала, что, скорее всего, я умерла.
Нирвано, наверняка, гордилась бы мной – свалиться в обморок на ее похоронах. Это так драматично! Она любила такого рода выходки, а обо мне всегда говорила, что я какая-то малахольная.
Я не знала точно, но все же догадывалась, как сильно Ошо ее любил. Между ними было что-то мистическое. Перепады ее настроения и бурный темперамент никогда его не задевали. Всякий раз, когда она уезжала, чтобы начать новую жизнь, а потом возвращалась, Ошо тепло ее приветствовал. Вернувшись из Австралии после двух дней поездки «навсегда», она сказала мне: «Посмотрим, что мой сумасшедший ум выкинет в следующий раз».
И хотя я не помню свои прошлые жизни, у меня всегда было впечатление, что отношения Ошо и Нирвано очень древние. Как-то в 1978 году на дискурсе он сказал, что в прошлой жизни она была его девушкой (всего сорок лет назад), и что она умерла в семнадцатилетнем возрасте от тифа. Но она обещала к нему вернуться и заботиться о нем.
Ошо никогда не судил о ком-то по его делам или действиям, его не волновало, чем человек занимается. Нирвано же, с одной стороны, была прекрасной «душой» или энергией, а с другой – очень трудным человеком. Ошо говорил, что она вообще не медитирует и постоянно мешает его работе. К тому же, по его словам, она всегда усложняла работу его секретарш, кто бы ни был на этой должности. Может быть, она не до конца понимала, в чем состоит работа Ошо? У него были тысячи учеников, и он работал с каждым из них. Этот факт могут подтвердить многие, кто был открыт к переменам в жизни, к трансформации, которая началась вместе с медитационными техниками Ошо.
Нам трудно понять, что такое безусловная любовь, любовь, которая не просит ничего взамен. Она так редко встречается в нашем мире. Та любовь, которую мы знаем, всегда связана с обладанием и доминированием. Любовь Ошо, его сострадание были неизменными, он всегда был готов разделить их с Нирвано. Он сам был любовью, и его любовь ждала, что кто-то захочет ее принять. Иногда Нирвано была не способна ее принимать, но таковы все мы.
Многое так и останется непостижимой тайной, загадкой без ответа. По-видимому, саму природу вещей невозможно понять в принципе. Чем больше я пытаюсь охватить умом все, что происходило с нами в последние несколько лет, тем чаще оказываюсь в настоящем времени. Я ощущаю прикосновение легкого ветерка; вижу дерево за окном – такое мощное; вижу, как солнце и ветер играют его ветвями, и те двигаются, словно длинные пальцы; слышу пение птиц и журчание водопада, смотрю в глаза тишины. Что там, на самом деле? Возможно, мы никогда этого не поймем.
«Жизнь – это тайна, которая дана нам, чтобы ее постигать, а не проблема, которую нужно решить», – говорил нам Ошо.
Глава 21
Ошо! Ошо! Ошо!
Когда я начала писать главу о смерти Ошо, я поняла, что написать ее невозможно, потому что он не умер. Если бы он умер, я бы ощущала потерю, но с тех пор, как он покинул тело, я ни разу не испытала чувство утраты. Конечно, я не вижу, как его дух витает в воздухе, словно привидение, не слышу его голоса, звучащего с облаков. Нет, просто сейчас я ощущаю его присутствие так же явно, как в те времена, когда я сидела у его ног. Энергия, которой он был окружен, когда был «жив», скорее всего, была просто чистой энергией, или бессмертной душой. И теперь, когда у него нет тела, я все равно ощущаю эту энергию. Чем больше я смотрю на него на видео или читаю его книги, тем глубже убеждаюсь в том, что его как человека вообще никогда не было, даже при всем том, что у него было тело.
«Сейчас меня нет точно так же, как меня не будет, когда я умру, с одной только разницей… сейчас мое отсутствие обладает телом, а потом у моего отсутствия тела не станет», – сказал Ошо в Уругвае.
Он так часто говорил нам, что он – никто, что он – самое настоящее отсутствие чего бы то ни было, но я никак не могла этого понять. Однажды все в том же Уругвае, когда он говорил с нами, я вдруг увидела пустое кресло, а сквозь стену, у которой оно стояло, я видела небо и море. Я видела, как огромный поток энергии проходит сквозь Ошо, такой мощный и стремительный, что я испугалась, потому что сам Ошо выглядел абсолютно уязвимым. «Я не позволю существованию со мной так поступить», – услышала я голос в собственной голове. Я написала об этом Ошо и сказала, что испугалась. Он ответил:
«Тебе нужно глубже взглянуть на такое явление, как просветленный человек. Он есть, и в то же время его нет. Он есть, потому что у него есть тело, но его нет, потому что у него нет эго.
Нет того, кто мог бы сказать: „Вот он я“. И одновременно с этим ты видишь всю его структуру. Но внутри она наполнена лишь чистым пространством. И это чистое пространство и есть божественность, внутри у просветленного то же, что и снаружи, – чистое небо. Тебе только кажется, что небо существует… на самом деле его нет. Если ты отправишься на поиски неба, ты его нигде не найдешь, это всего лишь видимость.
У просветленного, как и у неба, тоже есть видимость, но если ты настроишься на его волну, то увидишь, что его нет. Это может тебя испугать. Так оно и случилось.
Ты настроилась на меня. На мгновение, Четана, ты перестала думать о себе. Время от времени ты забываешь про себя и сонастраиваешься со мной. И только если ты забываешь о своем эго, мы можем с тобой встретиться. И во время этой встречи ты видишь, что мое кресло пусто. Это может быть лишь мгновение, но то, что ты видела, гораздо реальнее, чем все, что ты видела до сих пор. Тебе удалось заглянуть внутрь полого бамбука и узреть чудесную музыку, которая из него льется».
После этого дискурса Ошо дал мне новое имя. Теперь меня зовут не Четана, а Прем Шуньо, что означает «любовь пустоты».
«Мое присутствие становится все больше и больше похожим на отсутствие.
Я есть, и меня нет.
И чем больше я исчезаю, тем лучше я способен вам помогать» («Упанишады Ошо», Бомбей, 1986 год).
Когда я смотрела на Ошо, в его глазах я видела пустоту, но мне было трудно принять тот факт, что у него полностью отсутствовали личность и эго, потому что я вообще не понимала, что это значит. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю. Я вижу, как он нас учил, мягко приглашая в путь к открытию наших самых глубоких тайн, в путь, на котором мы сможем вознестись над собственными страданиями, в путь, который приведет нас к самой сути того, что значит быть человеком, путь, отвергающий организованные религии, и, тем не менее, это путь, на котором человек обретает свою истинную религиозность. Я вижу, что хотя он целых тридцать пять лет помогал людям, он делал это абсолютно бескорыстно. Он делился своей мудростью, а мы сами решали, принимать ее или нет, слушать его или нет, понимать его или нет. Он никогда не злился, если мы чего-то не осознавали, никогда не выходил из себя, если видел, что мы продолжаем совершать одни и те же ошибки.
Он говорил, что однажды мы просветлеем, потому что так должно быть, и неважно, когда это случится.
«Я делюсь с вами тем, что испытываю сам, я готовлю вас к тому, что потом вы будете точно так же работать с другими. Но зависит только от вас, останутся мои слова или умрут. Мне абсолютно все равно.
Пока я здесь, я отдаю себя вам. И я благодарен, что вы мне это позволяете. Кто беспокоится о будущем? Во мне нет никого, кто бы волновался о том, что будет. Если существование нашло меня и сделало своим помощником, то оно может найти и еще тысячи людей, таких же помощников, как я» («От фальши к истине», 1985 год).
Он знал, что на сотни лет опережает свое время, и всегда говорил, что гении никогда не встречают поддержку среди современников. В день, когда умер Кришнамурти, Ошо сказал: «Теперь я остался один». Когда же его спросили, как он хочет, чтобы о нем вспоминали, он ответил: «Я бы хотел, чтобы меня простили и забыли. Не нужно помнить меня, нужно помнить себя. Люди помнят Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция и Кришну. Но какая в том польза? Вот я и хотел бы, чтобы обо мне забыли и простили, потому что, не простив, меня трудно будет забыть. Прошу вас, простите, что доставляю вам массу неудобств. Помните себя» («Передача лампы»).
Он покинул землю, не имея даже имени. Ошо – это вовсе не имя. Он попросил, чтобы все его книги (все семьсот) были переименованы с Бхагвана на Ошо. Следующее поколение уже не будет знать, кто такой Бхагван Шри Раджниш. Только Ошо и останется, а Ошо…?
«Ты – безымянная реальность.
И это хорошо потому, что любое имя
Ограничивает тебя и уменьшает» («Великий духовный путь отсюда сюда»).
И все же после себя он оставил наследство, не сравнимое ни с какими алмазами на свете. Он оставил свои труды и своих людей. Тысячам людей он помог совершить гигантский скачок вперед на пути эволюции человечества. Может быть, мы еще не все до конца осознаем, но то, что смерти нет, мы усвоили хорошо. Для современных людей смерть является самым великим табу, самой глубокой тайной, самым великим ужасом. Наш Мастер провел нас через это на другую сторону. Умирает лишь тело, и я познала это на собственном опыте. Тайна смерти, рая, жизни после смерти и реинкарнации – все эти тайны теперь раскрыты.
В последний раз, когда я смотрела Ошо в глаза, я не испытывала страха. Раньше я боялась, потому что видела, как он угасает. Мы по-настоящему встретились в тот вечер, когда умерла Нирвано.
Она умерла незадолго до того, как мы все отправились в Будда-холл в семь вечера. Я ждала, когда Ошо приедет на машине, и тогда я открою ему дверь. Нас было шестеро, и мы делали это по очереди. Так вот, в тот вечер была моя очередь. Когда он вышел из машины, он посмотрел на меня проникающим взглядом. Он понял, что я уже знаю. Думаю, что он хотел узнать, как я это переживаю. Помню, что тоже посмотрела на него и заодно внутрь себя и сказала: «Да, Ошо». Мне кажется, что я почти не понимала, как ему, должно быть, было больно, да я никогда и не пойму. Но я знаю, как сильно он ее любил. Я хотела сказать ему, что я буду сильной.
Ошо перестал танцевать при входе в Будда-холл еще два месяца назад. Он очень медленно ходил по подиуму и приветствовал всех присутствующих в зале. Сначала он выставлял в сторону правую ногу, затем подтягивал левую, сложив руки перед собой в намасте. Иногда он встречался взглядом с кем-нибудь из первых рядов, но потом поднимал глаза к горизонту, словно смотрел на далекую звезду.
С того места, где я сидела, я видела, как он все меньше и меньше фокусируется на каком-то конкретном человеке, присутствующем в Будда-холле. Его люди были для него якорем в этом мире, но его взгляд, похоже, уже был обращен в пространство. Он все еще продолжал невинно шутить и играть, например с Авирбавой. И тогда он вновь «возвращался» в тело и был как игривый ребенок. Для меня было самым большим счастьем видеть, как он возвращается в этот мир и играет с Авирбавой. Он смеялся, и тело его сотрясалось от смеха, а глаза сияли. Кивком головы он приглашал Авирбаву подняться к нему на подиум, а та театрально вскрикивала и падала на пол.
Ошо сидел с нами, когда музыканты играли индийскую музыку. Время от времени инструменты стихали. Но потом он вновь куда-то «уходил». Порой мне хотелось крикнуть ему: «Вернись, вернись».
В середине декабря Ошо прислал нам сообщение, что во время тишины он слышал, как кто-то распевал мантру, и это ему мешало. Никто не слышал ни звука, но я знала, что Ошо чрезвычайно восприимчив, и поэтому его послание нисколько меня не удивило.
Но, несмотря на просьбу перестать петь, звук продолжался и начал причинять Ошо боль в животе. Он сказал, что кто-то делает это намеренно, поскольку, когда он сидит с нами в Будда-холле, он абсолютно открыт и уязвим, ведь только так мы можем ощутить всю глубину его тишины. Нападки на Ошо были спровоцированы теми же людьми, которые уничтожили его коммуну в США. Позже он сказал, что это было ЦРУ и что они применяли черную магию.
Мы пытались найти человека или людей с помощью экстрасенса, а также методом простого исключения. Мы просили некоторых людей удалиться из Будда-холла. Звук шел в основном с правой стороны от Ошо. Он обычно открывал глаза и пальцем указывал на то место, откуда доносилось пение.
Однажды я сидела справа от Ошо чуть позади него. Я наблюдала за людьми, сидевшими рядом со мной, и постепенно один за одним их просили выйти, чтобы посмотреть, не исчезнет ли пение. Много раз Ошо поворачивал голову и долго и пристально смотрел в направлении, в котором сидел мой «подозреваемый». Но когда его удалили, звук не прекратился. Мы не могли найти злоумышленника, и это мешало всеобщей медитации. Мы сами создавали шум, когда подползали к кому-нибудь и тихонько просили выйти. У нас не было иного способа изловить негодяя. Мы сами ничего не слышали, и от этого блуждали в потемках. Однако Ошо осознавал все очень четко. Он точно знал, что происходит и откуда идет звук. Но мы не могли понять, что он хотел нам сказать.
Мы проверили все электроприборы в поисках какого-нибудь современного устройства, которое могло бы посылать смертельные лучи или издавать звук, не доступный для человеческого слуха.
В конце концов, уходя из зала 16 января, Ошо сказал мне: «Этот человек сидит в четвертом ряду». Мы засняли на камеру всех, кто сидел в четвертом ряду в тот вечер, и потом не раз просматривали запись, пытаясь понять, кто же из них пел мантру. Но Ошо сказал, то это был не один человек. Видя нашу беспомощность и подавленность, он попросил нас оставить поиски.
Он прислал сообщение, что мог бы вернуть эту энергию тому человеку да еще и усилить ее в два раза, но его уважение к жизни настолько тотально, что он не может использовать силу в разрушительных целях.
С каждым днем ему становилось все хуже и хуже: боль в животе усилилась. Мы сделали несколько рентгеновских снимков, но на них ничего не было видно. Боль двигалась по направлению к харе. Ошо сказал, что, когда она дойдет до этого центра, его жизни придет конец. Он как будто все меньше и меньше принадлежал этому миру.
Он приходил к нам иногда. А я от бессилия и злости хотела встать в Будда-холле и закричать: «Не уходи!» Но он уходил. Каждый раз, когда я смотрела на него, я буквально слышала, как он мне говорит: «Ты одна, ты одна».
В то время у меня было желание отодвинуться от него и танцевать где-нибудь подальше от центра зала, потому что там я чувствовала его сильнее, и меня не расстраивал вид пустоты в его глазах. Однажды я танцевала так неистово, что чуть не упала на москитную сетку, натянутую вокруг Будда-холла. Я несла бред, выкрикивала абракадабру, делая «Джиббериш», как в старые времена на даршанах. Рядом с Ошо я была настолько подавлена фактом его постепенного исчезновения, что не могла праздновать бытие. И все же передвинуться в конец зала мне удалось только в тот единственный вечер.
В последний раз он вошел в Будда-холл и медленно направился к своему креслу. Я поняла, что не чувствую никакого праздника. Я сидела напротив его кресла. Он подошел ко мне, остановился рядом, затем неожиданно повернулся и медленно пошел к дальнему концу подиума, чтобы поприветствовать людей с той стороны. Я же казалась воплощением самого несчастья.
Когда он стоял на другом конце подиума, я ощутила всем своим существом, что вижу его в последний раз и лучше отбросить страдания или хотя бы оставить их на потом. Я начала плавно двигать руками и танцевать. Ошо вернулся к нам и вновь оказался напротив меня, всего в двух шагах. Мы не встретились глазами, но он стоял рядом со мной, а я размахивала руками в танце и говорила себе: «Ну и пускай. Ты много лет оставался в теле ради нас. Если тебе пора уходить, значит, так надо. Пусть будет так». Я махала ему рукой на прощание: «Если тебе пора уходить, что ж? Я счастлива. Прощай, Возлюбленный Мастер».
Он снова перешел к другой части подиума и, прежде чем совсем уйти, повернулся и взглянул справа от себя, на небо за пределы Будда-холла, туда, где не было людей. Я увидела его глаза и увидела в них улыбку, почти смех. Можно сказать, то был взгляд путешественника, который провел в пути много-много лет и теперь видит свой дом уже совсем близко. Это был взгляд того, кто это знает. Ту улыбку я вижу до сих пор, когда закрываю глаза. Но описать ее невозможно. Она была в его глазах и лишь чуть касалась губ. Он улыбался самому существованию. Я тоже улыбнулась, самой теплой и самой искренней улыбкой. Мое лицо сияло, и в то же время я ясно ощущала свое одиночество. Когда он ушел, на прощанье я подняла руки над головой в намасте. Я прощалась с ним, а он уходил.
В тот вечер мы ужинали с подругой. Ей тоже показалось, что она видела Ошо в последний раз. Но как она могла подумать такое! Ее слова звучали для меня так, словно их произнес иностранец. Я чувствовала это, я знала это и все же отрицала этот факт. К нам подошел Рафия и спросил: «Как Ошо? Я за него боюсь». – «Я тоже», – ответила я.
На следующий день я очень волновалась, но не могла себе признаться, что мое волнение вызвано предчувствием скорой смерти Ошо. В конце концов, я всегда считала, что если Ошо умрет, то я умру вместе с ним. Жизни без него я себе не представляла.
В тот вечер мы получили сообщение, что Ошо пожелал остаться в комнате, и мы должны были медитировать без него. Я вспоминаю его слова. Он говорил, что когда его люди достигнут такой глубокой тишины, что смогут медитировать без него, он уйдет из тела. Но в ту ночь я об этом не думала.
В последние два дня я не выдерживала и уходила задолго до конца встреч в Будда-холле. Когда начинался просмотр дискурса, я выбегала из аудитории и бежала к себе в прачечную – в мое лоно.
Мы медитировали в Будда-холле без Ошо. Индийская музыка перемежалась с тишиной. Ошо предпочитал индийскую музыку, говорил, что она более медитативная.
На следующий день в рикше по дороге куда-то я погрузилась в мягкое блаженство. Я сказала себе, что могу выбирать. Именно так я могу жить, если захочу. Весь остаток дня я наблюдала за тем, как я теряю самообладание безо всяких причин, и, наконец, увидела реальность, поняла, как работает мой ум. Я ощущала желание упасть в темноту, желание уйти в депрессию и в то же время могла выбирать, я могла решить, что не хочу в темноту. Я знала: все зависит от меня. В таком состоянии я провела целый день.
Я сидела в своей комнате, которая располагалась прямо над комнатой Ошо. Я буквально жила у него на потолке, на очень холодном потолке! Всю вторую половину дня я дописывала последнюю главу сказки, которая должна была стать эпилогом к этой книге. Около шести вечера я находилась в комнате Анандо и распечатывала последнюю главу. Неожиданно в комнату вбежала Маниша со слезами на глазах. «По-моему, Ошо умирает», – едва выговорила она. В коридоре мы увидели врача-индуса, выходившего из дома. Ошо приглашал посторонних врачей, только если чувствовал себя действительно плохо. Поэтому мы и решили, что случилось что-то серьезное.
Я отправилась в свою комнату, чтобы подготовиться к вечерней медитации в семь часов. В это же время ко мне зашел мой дзенский друг и любовник Марко. Обычно мы танцевали и смеялись по дороге в Будда-холл, но сегодня нам было не до смеха. Мы были словно тени, витающие в мареве грядущей беды. На нем были белая роба и сверху накидка. Он посмотрел на меня и сказал: «Шок в твоих глаза меня пугает. Что случилось?» Я ответила, что пока ничего не случилось, но я чувствовала, что с Ошо что-то происходит.
И тут пришла Маниша и сказала, что Ошо покинул тело. «Господи, как я зла! – Ее слова утонули в слезах. – Они победили». Они – это власти США. «Нет, – сказала я, – теперь все увидят: его нельзя убить!»
Она ушла, а я бросилась на кровать и, обращаясь к Ошо, закричала: «Ошо, все только начинается. Я знаю, это всего лишь начало». Но после мгновенного прозрения меня охватил шок. Я двигалась очень медленно, а застывший взгляд был обращен в никуда. Я не понимала, что делаю. В ашраме уже все знали, и я повсюду слышала рыдания.
Я встретила Мукту. Она принесла розы и положила их на носилки, на которых мы должны были нести Ошо на погребальный костер. Я отправилась на поиски чего-нибудь красивого, в чем можно было бы нести цветы. Мне нужно было что-то делать. Так я чувствовала себя лучше. Я нашла серебряный поднос, метра полтора диаметром. Его использовали для свадебных церемоний в религии парси. Этот поднос Ошо подарила его ученица Зарин. Ошо он очень нравился.
В дверях я столкнулась с Авешем, он был водителем Ошо уже много лет. Авеш пришел узнать, нужно ли везти Ошо в Будда-холл. Он посмотрел на меня испуганно и заявил, что не понимает, что происходит. Никто ему ничего не сказал! Я притянула его к себе и обняла, но я не могла говорить. Через несколько минут я сказала, что не могу выговорить эти слова. Тогда он посмотрел на меня и спросил: «Он ушел?» Авеш разрыдался, но мне нужно было идти. Казалось, что в тот вечер все мы ощущали глубочайшее одиночество. У каждого саньясина были свои уникальные отношения с Ошо, в которые никто другой не вмешивался.
В коридоре я встретила Анандо. Она сияла. Она отвела меня в комнату Ошо, где он лежал на своей постели. Когда я вошла, она закрыла за мной дверь. Я поклонилась до самого пола, ощутив головой холодный мрамор, и прошептала: «Мой Мастер». Я испытывала лишь благодарность.
Я помогла перенести Ошо в Будда-холл. Там мы положили его на носилки, которые поставили на подиум, и укрыли розами. Он был в своей любимой робе и шапочке с жемчужинами, которую ему подарила одна японская ясновидящая.
Наступил праздник десяти тысяч будд.
Мы понесли Ошо к месту сожжения. Наш путь лежал через всю Пуну. Стемнело, но на улицах было полно народу. Я не сводила глаз с его лица. Вокруг звучала музыка, люди пели.
Обычно погребальные костры разводили около реки в лагуне. Там было место для нескольких тысяч людей. Миларепа и остальные музыканты играли всю ночь, а люди вокруг были одеты в белое. В прежней Пуне Ошо всегда носил белое. Он говорил, что это признак чистоты. Я думала, что мы перейдем на белую одежду только после просветления, но в тот момент, в день его смерти, все саньясины были в белом.
Повсюду слышались крики воронов, словно рассвет уже был близко. Я закрыла глаза и прислушалась к крикам. «Боже мой, – удивилась я сама себе, – неужели я простояла с закрытыми глазами так долго?» – но, открыв их, я увидела, что все еще середина ночи. Мне было физически плохо, все тело болело. Я не ощущала никакого величия момента. Раньше я представляла себе, как грандиозно буду себя чувствовать, когда Мастер покинет тело. Но смерть Ошо заставила меня пристально вглядеться в свою собственную реальность.
На следующее утро я проснулась и, хотя я не думала об этом, но подспудно ожидала, что после его смерти ашрам опустеет. Но ничуть не бывало. Выйдя на улицу, я повсюду увидела людей. В Будда-холле проходила медитация, кто-то подметал улицы, для всех был готов завтрак. Несмотря на то, что мы не спали почти целую ночь, кто-то все же встал и приготовил завтрак, да еще с такой любовью. Это растопило мое сердце и вселило уверенность, что мечта Ошо будет исполнена.
Амрито и Джайеш были с ним до самого конца. Вот что рассказал мне Амрито:
«В ту ночь (18 января) ему становилось все хуже и хуже. Каждое движение явно причиняло ужасную боль. Вчера вечером я заметил, что его пульс стал нитевидным и нерегулярным. „Кажется, ты умираешь“, – сказал я ему, он кивнул головой. Я предложил позвать кардиолога и сделать стимуляцию сердца. Но он сказал: „Нет, просто позвольте мне уйти. Существование решило, что уже пора“.
Я отвел его в туалет. Когда мы вернулись в комнату, Ошо сказал: „Вот здесь повесьте ковер, точно такой же, как тот, что лежит в ванной“. Потом он настоял, чтобы его отвели к креслу. Он сел и стал говорить, что нам предстоит сделать с некоторыми вещами, находившимися в комнате.
– Кому это отдать? – размышлял он вслух, указывая на небольшой стереомагнитофон. – Это же аудио? Как вы думаете, Нирупе он понравится? – Нирупа убирала его комнату уже много лет.
Затем он прошелся взглядом по всей комнате и оставил распоряжения относительно каждого предмета. Указывая на осушители воздуха, он попросил, чтобы мы их вынесли из комнаты.
– И позаботьтесь о том, чтобы один кондиционер всегда был включен, – продолжал он.
Потрясающе. Он смотрел на все просто, очень реально и практично. Он был так расслаблен, будто собирался за город на выходные.
Теперь он сидел на кровати. Я спросил его, где нам лучше сделать его Самадхи.
– Просто поставьте мой прах в зале Чжуан-цзы на кровать. Люди будут приходить туда и медитировать.
– А что делать с этой комнатой? – спросил я.
– А она подойдет для Самадхи? – удивился Ошо.
– Нет, – сказал я, – Чжуан-цзы будет гораздо лучше.
Я также сказал, что мы хотели бы оставить его спальню такой, какая она сейчас.
– Ну, тогда сделайте так, чтобы здесь было красиво, – заметил Ошо, а потом добавил: – И отделайте ее мрамором.
– А что ты скажешь насчет церемонии прощания? – поинтересовался я.
– Отнесите меня в Будда-холл на десять минут, а затем – на место для сожжения. Да, и прежде наденьте на мое тело носки и шапочку.
Я спросил, что мне сказать всем присутствующим.
– Скажи, что с тех пор, как я побывал в американской военной тюрьме в Шарлотте, в Северной Каролине, – сказал он, – мое тело медленно умирало. В Оклахомской тюрьме меня отравили таллием и облучили. Это стало известно только после того, как мы обратились к высокопрофессиональным специалистам-медикам. Американские спецслужбы отравили меня так, чтобы не осталось следов. Мое изувеченное тело – это работа христианских фундаменталистов, состоявших в сговоре с американскими властями. Я никому не говорил о своей боли, но жить в этом теле стало просто невыносимо.
Он снова лег. Я пошел к Джайешу и рассказал, что происходит: похоже, Ошо очень скоро уйдет из тела. Когда Ошо вновь позвал меня, я сказал ему, что за дверью ждет Джайеш, и Ошо пригласил его войти. Мы сели на кровать, и Ошо обратился к нам с последними словами:
– Никогда не говорите обо мне в прошедшем времени. Мое присутствие будет во много раз глубже и ощутимее без этой тяжкой ноши, в которую превратилось мое тело. Напомните моим людям, что они смогут чувствовать меня гораздо глубже. Как только я избавлюсь от тела, все сразу это ощутят.
Я держал его за руку и в какой-то момент начал плакать. Ошо сурово взглянул на меня.
– Нет, нет, – воскликнул он, – так не пойдет.
Я вытер слезы и улыбнулся.
Затем Ошо обратился к Джайешу и рассказал, в чем он видит продолжение своей работы. Он сказал, что теперь, после того, как он покинет тело, в ашрам будет приезжать гораздо больше людей, гораздо больше людей начнет интересоваться им и его работой, и его дело продвинется гораздо дальше и выйдет за пределы его собственных идей. Ему было совершенно очевидно, что обуза в виде тела лишь усложняла работу, мешала ему цвести. Затем он сказал:
– Я ОСТАВЛЯЮ ВАМ СВОЮ МЕЧТУ.
Потом он прошептал так тихо, что Джайешу пришлось нагнуться к нему. Ошо сказал:
– И запомните, Анандо – моя посланница.
Он остановился на мгновение и добавил:
– Нет, Анандо будет моим медиумом.
В этот момент Джайеш пересел на другую сторону кровати, и Ошо обратился ко мне:
– Медиум – подходящее слово?
Поскольку я не слышал предыдущей фразы, то не понял и переспросил:
– Медик?
– Нет, для Анандо, медиум – она будет моим медиумом.
Потом он лег и замолчал. Мы сидели рядом, я держал его за руку и следил за его пульсом. Он медленно угасал. Когда я уже почти его не чувствовал, я сказал:
– Ошо, похоже, это все.
Он мягко кивнул и закрыл глаза навсегда».
Раджниш означает «Господин полной луны». Ошо жил в темной комнате почти целый год. Он выходил лишь для того, чтобы встретиться с нами в Будда-холле. В его комнате царила кромешная тьма: изнутри окна завешивались двойными шторами, а снаружи закрывались ставнями. Мне кажется очень поэтичным, что он ушел из тела на темной стороне луны.
И к тому же так совпало, что через двадцать один день после того, как он покинул тело, ночное небо озарила полная луна, и в ту же ночь произошло полное лунное затмение. Я смотрела на луну всю ночь. Из серебряной она постепенно превратилась в золотую, а на ее «лице» танцевали то голубые, то розовые, то сиреневые блики. Было так много падающих звезд. Казалось, все небо празднует возвращение Господина полной луны. Он вернулся домой.
Я так много раз слышала, как Ошо называл себя совершенно простым человеком. Он говорил, что «если такой обычный человек, как я, смог просветлеть, то у вас это тоже получится».
В Уругвае во время цикла бесед, который он называл «Передачей лампы», он как-то сказал: «В Индии не хоронят только святых. Их тела держат в самадхи, в своего рода усыпальнице, потому что еще сотни лет после ухода их останки излучают энергию.
НО ТЕЛА ОБЫЧНЫХ ЛЮДЕЙ НЕМЕДЛЕННО СЖИГАЮТ».
Ошо попросил, чтобы его тело сожгли сразу после ухода. Он не хотел, чтобы из него сделали святого, он хотел быть похороненным, как все обычные люди.
Прошло уже два года. За это время я стала гораздо более осознанной, словно прошло уже много лет. Мне нужен был мастер, и, хотя Ошо все еще остается моим Мастером, теперь он мне не нужен так отчаянно, как раньше. Он показал мне, что однажды наступит такой момент, когда я не буду нуждаться в чьей-либо поддержке вообще. Жизнь настолько богата и разнообразна, что даже идея просветления не нужна, потому что просветление так и останется лишь идеей до тех пор, пока оно с вами не случится.
Сквозь безбрежный океан вечности я слышу слова древнего Мистика: «Я дал тебе алмазы. Теперь иди ВНУТРЬ».
Для получения более подробной информации посетите сайт
www.OSHO.com
Это комплексный многоязычный сайт, где вы сможете найти книги Ошо, беседы с Ошо в аудио– и видеоформате, библиотеку архивных текстов Ошо на английском языке и на хинди, а также обширную информацию об Ошо-Центре медитации и отдыха.
Веб-сайты:
http://OSHO.com/resort
http://OSHO.com/allaboutOSHO
http://OSHO.com/shop
http://www.youtube.com/OSHO
http://www.oshobytes.blogspot.com
http://www.Twitter.com/OSHOtimes
http://www.facebook.com/pages/
OSHO.International
http://www.flickr.com/photos/oshointernational
Связаться с «OSHO International Foundation» можно по следующим адресам:
www.osho.com/oshointernational, [email protected]
Об авторе
Книги Ошо не поддаются классификации. Его многочисленные беседы охватывают все темы – от поиска человеком смысла жизни до самых насущных социальных и политических проблем современного общества. Ошо не писал книг – его книги представляют собой аудио– и видеозаписи импровизированных устных обращений к слушателям со всего мира. Он говорил: «Помните: все, что я говорю, не только для вас… Я также беседую и с будущими поколениями».
Лондонская газета «Sunday Times» назвала Ошо одним из «тысячи создателей двадцатого века», а американский писатель Том Роббинс охарактеризовал его как «самого опасного человека со времен Иисуса Христа». Газета «Sunday Mid-Day» (Индия) включила Ошо – наряду с Ганди, Неру и Буддой – в десятку людей, изменивших судьбу Индии.
Сам Ошо о своей работе сказал, что он помогает создавать условия для рождения человека нового типа. Он часто называл этого нового человека «Зорба-Будда», который способен наслаждаться как земными радостями, подобно греку Зорбе, так и тихой безмятежностью, как Гаутама Будда.
Все беседы и медитации Ошо проникнуты мировоззрением, включающим в себя как вечную мудрость всех времен и народов прошлого, так и высший потенциал науки и технологии настоящего и будущего.
Ошо также известен своим революционным вкладом в науку внутренней трансформации. Его подход к медитации учитывает ускоренный темп современной жизни. Уникальные «Активные медитации» Ошо призваны, прежде всего, освободить тело и разум от стресса, чтобы затем было легче перенести в повседневную жизнь состояние покоя и свободного от мысли расслабления.
Существуют два автобиографических произведения автора:
«Автобиография духовно неправильного мистика» и
«Проблески золотого детства».
ОШО-центр медитации и отдыха OSHO® MEDITATION RESORT
Расположение. Расположенный в ста километрах к юго-востоку от Мумбаи в процветающем городе Пуна, Индия, Ошо-Центр медитации и отдыха является прекрасным местом для того, чтобы провести здесь отпуск. Центр протянулся более чем на сорок акров по живописной местности, являющейся жилым районом. Прекрасные сады и леса раскинулись на территории Центра.
Уникальность. Ежегодно Центр принимает тысячи посетителей из более чем ста стран. Единственный в своем роде, Центр предоставляет возможность получить уникальный личный опыт нового образа жизни – жизни в большей осознанности, радости и творчестве. Центр предлагает большой выбор часовых и годовых программ. Ничегонеделанье и отдых являются одной из них!
Все программы базируются на идее Ошо о «Зорбе-Будде» – качественно новом человеке, который способен как творчески участвовать в повседневной жизни, так и расслабляться в тишине и медитации.
Медитации. Полное ежедневное расписание для каждого посетителя Центра включает в себя разные методы медитации – как активные, так и пассивные, как традиционные, так и революционные, в том числе «Активные Медитации» Ошо. Медитации проводятся в Аудиториуме Ошо – самом крупном зале для медитаций в мире.
Мульти-институт. Индивидуальные занятия, курсы и семинары охватывают все: от творчества и искусства до холистических методов лечения, трансформации личности, проблем взаимоотношений, проживания важных жизненных этапов, духовного консультирования, эзотерических наук и дзен-подхода к спорту и отдыху.
«Basho Spa». Роскошный спа-салон «Basho», окруженный тропическими деревьями, предлагает отдых в бассейне под открытым небом. Просторные джакузи, сауны, тренажерный зал, теннисные корты – все это усиливает впечатление от потрясающе красивой обстановки салона, оформленного в уникальном стиле.
Кухня. Разнообразные кафе и рестораны на территории Центра предлагают вкусные вегетарианские блюда западной, азиатской и индийской кухни – большинство овощей выращены органическим способом на собственной ферме коммуны. Хлеб и торты пекут в собственной пекарне Центра.
Ночная жизнь. На территории Центра проводится много различных мероприятий – вам будет из чего выбрать. Танцы всегда находятся у посетителей в приоритете! Среди других популярных мероприятий – медитации под звездами в полнолуние, различные шоу, музыкальные представления и медитативные вечера. Либо вы можете приятно провести время, общаясь с отдыхающими в кафе «Plaza», или прогуливаться по садам, наслаждаясь сказочными видами.
Удобства. Вы можете приобрести все необходимые вещи и средства гигиены в «Галерее». Здесь вы также сможете купить разные товары, относящиеся к учению Ошо – их ассортимент очень велик. Кроме того, на территории «Галереи» находятся банки, туристические агентства, интернет-кафе. Для тех, кто любит шопинг, Пуна предлагает большой выбор товаров, начиная с традиционных этнических индийских вещей и заканчивая продукцией знаменитых брендов.
Проживание. Вы можете выбрать проживание в элегантных номерах Пансиона Ошо или остановиться на более долгий срок в Гостиной Ошо (эту возможность предоставляет программа пакета услуг на территории Центра). Либо вам будут предложены такие варианты, как комнаты в отелях или посуточная аренда квартир.
www.osho.com/meditationresort
Читать бесплатно другие книги:
