Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка Белфорт Джордан

Глава 7

Рождение продавца

– Значит, вы просто собрались и уехали, – уточнила Ведьма, покачивая головой.

– Да, – небрежно ответил я, – так я и поступил. Вся моя собственность была со мной, и она сводилась к набитому грязной одеждой чемодану и той рубашке, которая была на мне. Ну и, конечно, у меня было три тысячи долларов, которые я выручил на аукционе.

Сегодня, когда я все это вспоминаю, то поражаюсь, как легко мне было собраться и уехать из Балтимора. Я платил за квартиру помесячно, у меня не было никакой мебели, а мои финансовые обязательства были равны нулю. Неприятно было только то, что теперь я должен был снова жить дома с родителями, а это, уверяю вас, не так уж приятно. Они все еще жили в той самой трехкомнатной квартире, где я вырос, и это была та самая квартира, из которой я дал себе слово уйти, как только разбогатею.

Я остановился и задумчиво почесал подбородок.

– Вообще-то, они и сегодня живут в той же квартире, несмотря на все деньги, которые мой отец заработал в «Стрэттон», – я удивленно покачал головой, – вы можете себе это представить? Когда дела пошли хорошо, я предложил купить им дом, но они не захотели переезжать. Я думаю, их можно назвать людьми, полностью привязанными к своим привычкам.

– И как же вы сообщили им обо всем произошедшем? – с нетерпением спросил Ублюдок.

– Ну, я решил, что им будет проще переварить все по частям, поэтому перед отъездом из Балтимора я сказал им, что ушел из стоматологической школы, но умолчал о том, что нашел себе работу продавца мяса и морепродуктов.

Эту бомбу я взорвал уже у них в гостиной, где проходили все важные разговоры. Отец сидел на своем любимом стуле, мать – на кушетке. Она читала книгу, и я почему-то до сих пор помню, что это была книга «О смерти и умирании».

Не знаю почему, но мать всегда любила такие мрачные книги. А отец тем временем смотрел очередную серию сериала про копов и уничтожал свои легкие бесконечным курением.

Я сел напротив отца и сказал: «Ребята, мне надо с вами пару минут поговорить».

Отец посмотрел на мать и сказал слегка недовольным тоном: «Ли, выключи, пожалуйста, на минутку „Ти Джей Купера“». Мать бросила книгу и почти бегом бросилась к стене, чтобы выключить телевизор. Вот такие были отношения у моих родителей, Безумного Макса и Святой Леи. Она проводила большую часть дня, пытаясь не допустить, чтобы он съехал с эмоциональных катушек.

Я сказал им: «Я понял, что стоматология не для меня. Я проучился целый семестр и теперь точно знаю, что никогда не буду счастлив, если стану работать дантистом». Это, конечно, была ложь, но я решил, что если признаюсь, что ушел в первый же день, то они просто взбеленятся. Но моя мать в любом случае не хотела с этим смириться.

«А я и не думала, что ты всю жизнь будешь простым дантистом, – сказала она, – я мечтала, что ты когда-нибудь откроешь сеть стоматологических клиник или придумаешь новый способ лечения зубов. Еще не поздно».

«Нет, мама, уже поздно. Я не вернусь туда», – и тут в поисках поддержки я посмотрел на отца. Он в подобных ситуациях обычно вел себя лучше. Он любил кризисные ситуации, они, кажется, его каким-то образом успокаивают, даже сейчас. А вот мелочи выводили его из себя. Я сказал ему: «Папа, послушай, я не хочу быть дантистом. Я хочу быть продавцом. Я создан для того, чтобы продавать». И тут мать вскочила с кушетки и завопила: «О господи, Макс! Только не торговец! Что угодно, только не это!» Потом она повернулась ко мне, сказала: «Посмотри, что ты уже со мной сделал», наклонила голову и показала маленькую прядь седых волос. «Она появилась, когда ты прогуливал уроки в десятом классе и целыми днями курил марихуану с этим ужасным Ричардом Кушнером». Потом она показала на морщинку у себя на лбу и добавила: «А это появилось, когда ты начал выращивать марихуану в чулане и сказал, что это школьный проект по ботанике! А теперь ты уходишь из стоматологической школы, чтобы стать торговцем!»

Я постепенно начинал терять терпение и сказал немного резким тоном: «Мама, я не вернусь в стоматологическую школу, это решено!»

«Нет, не решено!»

«Нет, решено!»

И так мы с ней препирались, пока не вмешался Безумный Макс. «А ну заткнитесь оба, – завопил он, – о господи!» И он удивленно покачал головой. Потом он посмотрел на мать и сказал: «Леа, он не вернется в стоматологическую школу. Зачем?» Потом он посмотрел на меня, тепло мне улыбнулся и сказал с некоторым намеком на британский акцент: «И продавцом чего ты хотел бы стать, сынок? Что бы тебе хотелось продавать?»

– Ваш отец британец? – спросил Одержимый. – Я не знал.

Его тон выдавал крайнее изумление, как будто кто-то сообщил ему совершенно непроверенную информацию.

– Вообще-то нет, – ответил я, – просто он всегда говорит с британским акцентом, когда старается быть рассудительным. Это вторая личность моего отца: сэр Макс. Это его приятное альтер эго. Понимаете, когда Безумный Макс становится сэром Максом, он поджимает губы и начинает говорить как британский аристократ. Это очень занятно, особенно с учетом того, что он никогда не бывал в Англии.

Я опустил уголки губ и пожал плечами, как бы говоря: «Есть вещи, которые не поддаются логике, и не стоит даже задумываться над этим». Потом я сказал:

– Но сэр Макс лучше. Он никогда не выходит из себя. Он во всех ситуациях ведет себя рассудительно.

– И что же вы сказали сэру Максу? – поинтересовался Ублюдок.

– Ну, сначала я мямлил что-то о возможности продавать медицинские или стоматологические товары и о том, как это может сочетаться с моим дипломом. А потом, как будто неожиданно подумав об этом, я заговорил об Элиоте Левенстерне, мясе и морепродуктах. Мать, конечно же, сразу начала меня мучить, используя ее собственный вариант еврейского чувства вины, в котором обычный вариант еврейского чувства вины смешивается с пассивной агрессивностью и сарказмом.

«Мой сын будет торговать мясом! – кричала она, брызгая слюной. – Просто чудесно! Он уходит из стоматологической школы, чтобы торговать вразнос мясом. Его мать должна быть просто счастлива». Она добавила еще несколько хорошо продуманных слов, но тут зазвонил телефон, сэр Макс превратился обратно в Безумного Макса и начал ругаться: «Этот чертов дерьмовый телефон, блин! Кто, черт возьми, имеет наглость звонить домой во вторник вечером? Бестактный ублюдок! Чертов наглец!» Мать вскочила с кушетки и бросилась к телефону со скоростью Джесси Оуэнса, одновременно умоляя отца: «Макс, успокойся! Успокойся! Я сейчас сниму трубку!» Но Безумный Макс все еще бормотал себе под нос проклятия: «Этот чертов ублюдок! Кто позволяет себе звонить людям домой чертовым вечером вторника?»

Я пояснил с наигранной серьезностью:

– Мой отец просто ненавидел звонящий телефон! Точно вам говорю, ничто так сильно не выводило его из себя.

– Почему? – спросил Одержимый.

Я пожал плечами.

– В основном потому, что он не любит перемены. Он ненавидит любые проявления перемен. За последние тридцать шесть лет он ни разу не сменил адрес, номер телефона, химчистку, автомеханика, он даже белье относит стирать в одну и ту же китайскую прачечную! Он знает всех владельцев этих заведений по именам, это просто поразительно.

Я покачал головой, чтобы подчеркнуть свою мысль.

– Звонок телефона вносит в его окружающую среду нежеланный раздражающий элемент, создавая возможность перемен. Неважно, принесет этот звонок хорошие или плохие новости, он все равно выведет Безумного Макса из себя.

Я снова пожал плечами, как будто это просто было еще одной характерной чертой Белфортов. Потом я продолжил:

– При нормальных обстоятельствах самое плохое, что моя мать могла сказать после того, как она сняла трубку, было: «Макс, это тебя!» Но как только Макс брал трубку, он снова становился сэром Максом и начинал говорить с британским акцентом. «Алло! О, здравствуйте! Привет, мой друг!» И он оставался сэром Максом до конца разговора, после чего тут же снова превращался в Безумного Макса, начинал сыпать проклятиями, возвращаясь к креслу, где он до этого сидел, и изрыгал их, пока усаживался обратно.

– Но в тот день, когда моя мать подошла к телефону, оказалось, что звонят не отцу. Это Пингвин звонил мне. Так что отец тут же начал шипеть: «Этот чертов телефон. Всегда одно и то же. Этот чертов Пингвин. Из какой дыры он вылез? Этот придурок Пингвин, этот косолапый идиот…»

К этому моменту мы все истерически хохотали. Первым пришел в себя Ублюдок.

– Ну так что же, Безумный Макс разозлился? Из-за мясного бизнеса?

– Вовсе нет, – ответил я, – повесив трубку, я тут же еще раз сказал им, что получил работу продавца мяса и морепродуктов, и Святая Леа тут же вышла из себя, и опять появился сэр Макс.

Я чуть-чуть помолчал, а потом сказал:

– Проблемы у меня начались только на следующее утро, когда Пингвин подъехал к нашему дому на своей «машине компании», и это оказался грузовичок «тойота». «А это что такое? – накинулся я на него. – Только не говори мне, что это и есть твоя служебная тачка!»

«Ну да, она и есть! Правда, она лапочка?» – ответил он, вылезая из грузовичка в джинсах и шлепках, потом подковылял ко мне и положил мне руку на плечо. Потом он посмотрел на грузовичок и сказал: «А ты как думаешь?»

«Да это же настоящее дерьмо! – заревел я, а потом увидел большой белый холодильник в глубине кузова: – А это, блин, что такое, Пингвин? Это похоже на гроб!» Тут я увидел серый дымок от сухого льда, поднимавшийся от одного из углов холодильника. «А это, блин, что такое?» – спросил я, показывая на него.

Элиот одарил меня улыбкой знатока, поднял указательный палец и сказал: «Иди сюда, я все тебе объясню», обошел вперевалочку машину и открыл крышку холодильника. «Можешь проверить продукты», – гордо прощебетал он и начал одну за другой вытаскивать оттуда коробки и показывать их мне. Каждая коробка была размером с чемоданчик-дипломат, и в них лежали разные сорта мяса или рыбы. Там было все – филе-миньон, креветки, шейки омаров, отбивные из баранины, отбивные из свинины, отбивные из телятины, филе скумбрии, стейк из лосося, крабовые ножки. У него были даже полуфабрикаты – типа котлет по-киевски и куриных шницелей кордон-блю. Я в жизни ничего подобного не видел.

К тому моменту, когда он все это вытащил, мы были в буквальном смысле завалены более чем двумя дюжинами коробок, и я вообще ничего не понимал. Меня что-то беспокоило, но я не мог понять, что. «А как мы заставим рестораны покупать это у нас? – спросил я. – У нас что, все это дешевле? Или лучше качеством?» А Пингвин такой смотрит на меня, как на дурачка, и говорит: «Разве я сказал хоть слово о ресторанах?»

Я взглянул на Ублюдка и тоже покачал головой. Затем усмехнулся и продолжил:

– Вот в этот момент я, наверное, все понял, и остальное уже было несущественно. Раз я не убежал обратно домой и не подал в тот же момент снова документы в стоматологическую школу, значит, я определил тогда свою судьбу.

Я пожал плечами.

– Это мгновение определило все следующее десятилетие моей жизни, включая все безумства «Стрэттон-Окмонт».

Ублюдок наклонился вперед, он был явно заинтригован.

– Почему вы так считаете? – спросил он.

Я на минуту задумался.

– Ну, наверное, потому, что именно в это мгновение я понял, во что ввязываюсь. Я понял, что это все было, – я не сказал слово «жульничество» не только потому, что торговля мясом и морепродуктами не была уж таким откровенным жульничеством, но и потому, что я не хотел, чтобы мои тюремщики считали, что я всю дорогу был жуликом. Пусть они лучше воспринимают «Стрэттон» как исключение на общем фоне лишь частично незаконной жизни, – все это было не совсем законно, – аккуратно произнес я, – а может быть, и совсем незаконно. Но я решил, что раз продукты были так хороши, то я никому не мог принести никакого вреда.

Я пожал плечами, как бы удивляясь собственному рассуждению.

– В общем, за те двадцать минут, что мы ехали до склада, Элиот все мне объяснил. Мы ходили по квартирам и конторам, но никогда ничего не предлагали ресторанам. У наших продуктов были другие цены. «Мы торгуем в розницу, а не оптом», – сообщил мне Пингвин. И хотя он не сказал это прямо, но, конечно, подразумевал, что продаем мы не задешево. «Все дело в удобстве, – прощебетал он, – мы доставляем ресторанную еду прямо домой. Мы можем набить ваши холодильники!» Он все время повторял последнюю фразу и даже назвал себя профессиональным набивальщиком холодильников, как будто это извиняло тот факт, что он завышал цены.

Как бы то ни было, но к тому моменту, когда мы подъехали к складу, я уже очень хорошо понимал, как работала «Грейт Амеркэн Мит энд Сифуд»: не было никаких определенных участков работы, никаких буклетов, никакого обслуживания постоянных клиентов и никакой зарплаты, только работа за проценты. «Мы просто автоматы для „обзвона вслепую“, работаем наугад, – тараторил Элиот, когда мы входили на склад, – вот почему мы зарабатываем так много денег».

Мое интервью при поступлении на работу происходило в облупленном офисе у входа на склад. Оно продлилось восемь с половиной секунд, после чего меня приняли. Я решил, что меня взяли так быстро, поскольку я друг Элиота. Я еще не знал, что они были готовы взять на работу каждого, у кого есть хоть какие-то признаки пульса.

Я небрежно пожал плечами.

– Потом я прошел стажировку, которая заключалась в том, что я два дня разъезжал с Элиотом на грузовичке. Я сидел рядом с ним и наблюдал, как тот ездил туда-сюда и стучался в двери, пытаясь продать продукты. Он вешал им лапшу на уши, называя себя водителем грузовика, который принял неправильный заказ и теперь не мог вернуть его обратно на склад, так что ему надо было срочно сплавить весь товар по дешевке, пока продукты не оттаяли и не испортились.

В подтверждение своих слов он показывал на невероятно завышенные цены, проставленные на каждой коробке, и говорил: «Я возьму на пятнадцать долларов меньше за эту коробку, и я скину пятнадцать долларов за ту коробку», потом улыбался и добавлял: «Лучше уж я продам все по дешевке, чем испорчу всю партию, правда?»

– Так он же откровенно лгал своим клиентам! – возмутилась Ведьма.

Я улыбнулся в душе.

– Да, Мишель, он откровенно лгал своим клиентам. И должен признаться, что сначала я был сильно шокирован этим. То, что он делал, показалось мне полным жульничеством. Полным мошенничеством. Но, конечно же, Пингвин мог все объяснить. Он, вообще-то, всегда все мог объяснить.

Мы ехали с ним по Южному берегу Лонг-Айленда, и я заговорил с ним на эту тему. Элиот сидел за рулем в поисках «девственных земель», как он называл те места, где никто еще не слышал его байку. Дело было в середине дня, и я уже видел, как он рассказал ее с полдюжины раз, но пока что не продал ни одной коробки. Тут я сказал ему:

– Это же все полное мошенничество, Элиот. А ты уверен, что то, что мы делаем, хотя бы законно?

Элиот посмотрел на меня так, словно я с дуба рухнул, и сказал: «Ой-ой-ой, и кто же это говорит, чертов ты лицемер! Не тот ли парень, который сжимал снизу стаканчики для мороженого, чтобы из одной коробки можно было сделать больше порций? – с негодованием запыхтел он. – И здесь то же самое, дружище. И потом, не забудь, что эти продукты нельзя купить в супермаркете».

Я покачал головой и ответил: «Да-да, я понимаю, прекрасное качество и все такое, я просто в восторге, но это не отменяет того факта, что ты просто лживый мешок с дерьмом!» Я секунду помолчал, а потом добавил: «А дно стаканчиков для мороженого я, кстати, вовсе не сжимал: они сами сжимались, потому что они были неправильно сделаны. И как только я брал один из них, он сам сжимался».

«Ну конеечно, – иронически протянул Пингвин, – все это происходило совершенно случайно. А ты что, не мог их сам выпрямить, стаканчики-то? – и он уставился на меня. – А то, что я делаю с ценами, делают все. Это точно. Зайди в любой ювелирный магазин или в магазин электроники и проверь. Всюду та же фигня».

Тут я замолчал, чтобы слова Элиота до всех дошли. Потом я продолжил:

– Нельзя не признать, что Элиот был прав. В ювелирных магазинах всегда так: они пишут на ярлыках завышенные цены, а потом на ваших глазах зачеркивают и пишут другие, так что вам кажется, что вы сделали очень удачную покупку.

Я еще помолчал, а затем сказал:

– И все эти россказни о неправильном заказе не слишком отличаются от того, что делают те магазины, которые объявляют о «полной распродаже в связи с ликвидацией». Многие из них уже десять лет сообщают о полной распродаже в связи с ликвидацией и следующие десять лет тоже будут обещать ликвидацию!

Я сделал глубокий вздох и продолжал:

– Ну, в общем, первый день мы провели, объезжая районы, где живет средний класс, стучась во все двери и звоня во все звонки. Но нас все посылали. Повсюду у нас перед носом захлопывали двери, и люди посылали нас куда подальше. К двум часам Элиот приуныл: «Сегодня никто не хочет ничего покупать».

Я покачал головой и усмехнулся.

– Это была печальная картинка. Несчастный придурок чуть не плакал! На пляже нам все были рады, мы были чем-то вроде местных знаменитостей. А здесь с нами обращались как с какими-то париями.

Но в тот день Пингвин все-таки сумел впарить двенадцать коробок, а на следующий день еще шестнадцать.

Я медленно покачал головой, чтобы показать, что все еще нахожусь под впечатлением от его настойчивости.

– Насчет Пингвина я могу вам точно сказать, что он упорный придурок. Он ковылял от двери к двери, стучался и стучался, пока не содрал кожу на косточках пальцев, а он, сдерживая слезы, все продолжал стучать. Но за день он зарабатывал до трехсот долларов, так что можно было и поплакать. В то время это были большие деньги, особенно для парня, который только что бросил стоматологическую школу. Ну и хрен с ним, подумал я. Хоть я и знал, что это было не совсем честно, но решил, что попробую сделать рывок.

Я остановился и посмотрел на Одержимого:

– Как вы думаете, что произошло потом?

Одержимый улыбнулся и покачал головой:

– Даже представить себе не могу.

– Конечно, не можете, – ответил я, – и никто в «Грейт Америкэн» тоже не мог. Видите ли, так как никому не нравилась наша цена, то я подумал – а почему бы не попробовать продавать продукты богатым людям? А еще лучше – знакомым богатым людям. Проблема заключалась в том, что я знал только одного богатого человека – отца моей подружки из колледжа, Дэвида Рассела. Но тут была одна сложность – они с женой только что расстались, и я не знал, где он теперь жил. Его жена по-прежнему жила в их особняке в Вестчестере, но я не мог просто так прийти и постучаться к ней в дверь. Не знаю почему, но я ей никогда не нравился.

Я посмотрел на Ведьму и спросил:

– Ну что во мне может быть неприятного? Правда, Мишель?

Ведьма ничего не сказала и не улыбнулась, она только высоко подняла свою тонкую левую бровь, как будто хотела сказать: «Ты что, блин, издеваешься?»

Я пожал плечами и продолжил:

– Ну, наверное, у нее были на то свои причины. Так что я отверг этот вариант и разработал другой, тоже неплохой. Я пошел к ее соседям.

Я кивнул, как бы подчеркивая правильность своего решения.

– Да, – с гордостью сказал я, – я припарковал свой пикап прямо перед огромными воротами ее соседей, выскочил из машины и постучался. Я все помню так, как будто это было вчера. Это был огромный белый особняк в колониальном стиле с зелеными ставнями и входными воротами – больше размером, чем ворота Изумрудного города. Они были покрашены в ярко-красный цвет и покрыты тысячей слоев лака. Я стучал и стучал, пока, в конце концов, через минуту не вышла симпатичная женщина лет под шестьдесят с седыми волосами, в старушечьих очках и спросила: «В чем дело, молодой человек?»

Я грустно улыбнулся ей и сказал: «Видите ли, в чем дело, мэм. Меня зовут Джордан, я поставляю мясо и морепродукты некоторым вашим соседям. Сегодня у меня оказался неправильный заказ, и я не могу отвезти его обратно на склад. Вот я и подумал: не продать ли вам его со скидкой?»

Я посмотрел на нее щенячьим взглядом своих широко раскрытых голубых глаз и добавил: «Может быть, вы как-нибудь можете мне помочь, мэм?»

Несколько секунд она смотрела на меня, а затем сказала весьма скептическим тоном: «Каким соседям вы поставляете продукты?» Не помедлив ни секунды, я ответил: «Расселам, они тут рядом живут». Тут мне пришло в голову, что она ведь может им позвонить, поэтому я быстро ответил: «Вообще-то, мистеру Расселу, Дэвиду, как он предпочитал, чтобы его называли», а потом я поджал губы и печально кивнул: «Но знаете, из-за этой истории с разводом они в последнее время не очень-то много мяса покупают».

Женщина тут же мне посочувствовала, и ее тон немедленно смягчился. «Могу себе представить, – печально сказала она, – развод – это ужасная вещь». А потом неожиданно оживилась и спросила: «А что же у нас сегодня в нашем милом грузовичке?» Я поднял указательный палец и сказал: «Минуточку, сейчас принесу», побежал к пикапу, взял по коробке каждого товара и вернулся, нагруженный дюжиной коробок. Стопка из двенадцати коробок угрожающе покачивалась выше моей головы.

Когда я вернулся к воротам, женщина сказала: «Здесь так холодно, может быть, зайдете в холл?»

«О, спасибо, – ответил я, испустив парочку вполне понятных вздохов и стонов, – эти коробки такие тяжелые». Я вошел в отделанный серым мрамором холл, где вполне мог бы приземлиться самолет, и добавил: «Вы правы, на улице очень холодно, просто ужас!» Тут я рухнул на колени и с грохотом опустил коробки на мраморный пол.

Тут я сделал паузу и посмотрел на своих мучителей.

Они, казалось, испытывали скорее шок, чем отвращение, слушая перечисление всех прекрасных баек, которые я рассказал той доброй старой женщине. Они и не подозревали, что главные байки были еще впереди. Конечно, я понимал, что не стоит вдаваться во все неприглядные подробности того, как я убедил добрую старую женщину купить все сорок коробок с мясом, которые были у меня в грузовике, но я просто не мог заставить себя остановиться. Я испытывал иррациональное чувство гордости, вспоминая те дни, когда я был еще начинающим продавцом. Кроме того, пока я рассказывал о своем прошлом, у меня не было времени сосредоточиться на настоящем, то есть на той печальной реальности, которая теперь была моей жизнью. Так что я с удовольствием продолжил.

– Вот что я вам скажу, – продолжал разглагольствовать я; мое бахвальство просто перехлестывало через край, – в жизни каждого молодого человека бывают такие моменты, которые все определяют, те моменты, когда происходит нечто невероятное, и он понимает, что теперь в его жизни все изменится.

Я остановился для вящего эффекта.

– И это был один из таких моментов. Да, я незаконно продавал людям на пляже мороженое, но это было не торговлей, а настоящей тяжелой работой плюс желание добиться успеха. И даже мой аукциончик в стоматологической школе еще не был настоящей торговлей, хотя я уже и сделал еще шаг в этом направлении.

Но когда я посмотрел на доброе улыбающееся лицо этой женщины, – продолжал я так, как будто говорил о каких-то сверхъестественных событиях, – то меня охватило какое-то странное, почти волшебное чувство. Казалось, я точно знаю, что эта женщина хочет услышать, – нет, точнее, что я должен сказать, чтобы убедить ее купить все.

Я открыл первую коробку и простер руку над двенадцатью прекрасными филе-миньон, каждое из которых было упаковано в прозрачную пленку. «Говяжье филе сорта абердин-ангус, – с гордостью провозгласил я, – толщиной в полтора дюйма. Быстрая заморозка, мэм, вакуумная упаковка. Практически совершенство. Пролежат в вашей морозилке еще двенадцать месяцев, мэм». Я кивнул с гордым видом, как бы сам поражаясь качеству своего товара (и тому, с какой легкостью весь этот бред слетал у меня с языка). «В ресторанах такие обжаривают по семь минут с каждой стороны, а потом подают под соусом беарнез». Тут я посмотрел ей прямо в глаза и сказал как можно более убедительно: «Они такие нежные, что вы сможете разрезать их пластмассовым ножом». Потом я небрежным жестом толкнул коробку в сторону, придвинул другую и громко объявил: «Шейки южноафриканских омаров! Разрежьте их, смажьте чесночным маслом и через двадцать минут начинайте готовить жаркое из креветок, омаров и говядины».

И так я продолжал изрыгать всякую чушь относительно каждого товара, а потом еще добавлял, что в грузовичке у меня есть еще три или четыре коробки такого же товара. В конце концов, когда я открыл все коробки и мраморный холл был буквально завален мясом и рыбой, я обратил внимание хозяйки на цены и сказал: «Я сброшу по пятнадцать долларов с каждой коробки и продам все по себестоимости. Уверяю вас, все это даже не продается в супермаркетах. Вот какие это прекрасные продукты».

Через несколько мгновений она ответила: «Ну что же, я бы с радостью вам помогла. Вы, кажется, такой милый молодой человек. Но мы здесь вдвоем с мужем. Нам не так уж много еды надо». Потом она немного подумала и сказала: «И к тому же у меня не так много места в морозилке». Она печально пожала плечами: «Мне очень жаль».

Я посмотрел на нее и с грустью покачал головой. «Я все прекрасно понимаю, но позвольте мне сказать вам: я, вообще-то, профессиональный упаковщик холодильников и с радостью слегка переложу все у вас в морозилке, а может быть, даже одновременно почищу ее. И я готов не только уложить все для вас в морозилку, но еще и выгулять вашу собаку, помыть пол, постричь ваш газон и покрасить дом, – тут я протянул к ней руки, – я не хочу сказать, что у вас газон не стрижен или что-нибудь в этом роде, просто я готов на все, чтобы продать сегодня эти продукты». Для большей убедительности я даже поджал губы. «Видите ли, если эта еда протухнет, то я потеряю работу, а я не могу себе этого позволить, я пытаюсь оплатить свою учебу в колледже». Неожиданно у меня зародилась прекрасная идея. Я прикусил нижнюю губу и сказал: «А нет ли у вас внуков?»

Ну, тут она просто просияла. Я думаю, что доставил ей большое удовольствие. «О да, – ответила она с улыбкой, – у меня пятеро чудесных внуков». Тут я улыбнулся и сказал: «Уверен, что они прекрасные. Так почему бы не устроить для них великолепное барбекю? Какой отличный повод для семейного сбора! И вы сможете всем рассказать, какой милый молодой человек продал вам все эти замечательные продукты! Вы даже сможете упаковать остатки, чтобы они унесли их домой».

Я поднял брови и несколько раз с энтузиазмом кивнул головой: «Если хотите, я доставлю продукты прямо к ним! Просто позвоните им, и я тут же отвезу их на грузовике».

Она несколько секунд подумала, а потом сказала: «Хорошо, у меня в гараже есть еще одна морозилка. Можете положить все туда».

«О господи, – воскликнул я, – огромное спасибо, мэм! Вы меня просто спасли! Что вы хотите взять? У меня еще есть множество полуфабрикатов. Котлеты по-киевски, шницели кордон-блю и самое вкусное – крабы термидор.»

(А это, между прочим, самый мой дорогой товар, – добавил я про себя.)

И тут она мне улыбнулась и сказала: «Я, наверное, возьму все. Не хочу, чтобы вы лишились работы».

Я остановился, откинулся на спинку стула и взглянул на Ублюдка.

– Вот так все оказалось просто. Она тут же купила все, что у меня было в грузовике.

Я пожал плечами.

– Конечно, я чувствовал себя немного виноватым из-за того, что задурил голову этой женщине, но ведь продукты действительно были высочайшего качества, не говоря уж о том, что я к тому же запросто внушил ей мысль, что пора бы собраться всем семейством. А это же всегда неплохо, правда?

– Да уж, прекрасно сработано, – прорычал Ублюдок.

Я проигнорировал его сарказм.

– Ну да, все было прекрасно. Вообще-то, все было настолько прекрасно, что за первую неделю работы я продал двести сорок коробок, превысив прежний рекорд компании в два раза. Так все и началось. Отсюда странная цепь событий привела меня на фондовый рынок, а потом в «Стрэттон». Но позвольте мне рассказать обо всем по порядку.

Ублюдок кивнул.

– Мы вас слушаем.

Я тоже кивнул в ответ.

– Все началось в офисе «Грейт Америкэн». Казалось, что все продавцы вдруг словно воспламенились. Производительность у всех выросла в два раза, а у некоторых даже в три. Казалось, я поднял планку или открыл новые возможности делать деньги при условии, что ты много работаешь и правильно продаешь. Через неделю менеджер спросил меня, не хочу ли я заняться подготовкой новых продавцов. Его звали… Пи Джей Каммарата. Он все время говорил: «Джордан, ты словно накачал их всех. Мы невероятно растем!» – ну и всякое такое.

Я остановился, потрясенный тем, как ясно я все это помню.

– Теперь я понимаю, что это была единственная умная вещь, которую он сказал в своей жизни. Понимаете, накачка – это самое главное. Если этого нет, то рабочая сила куда-то расползается и моментально исчезает.

– И вы согласились готовить новых продавцов? – спросил Ублюдок.

– Да, но по вполне эгоистичной причине. Я уже подумывал о том, чтобы создать собственную компанию, вопрос был только во времени. Я решил, что куплю грузовик, займусь торговлей мясом и буду заниматься оптовыми поставками тоже. Я ведь все время занимался подобным бизнесом на пляже, и у меня все прекрасно получалось.

Я пожал плечами.

– Ну, в общем, я занялся подготовкой персонала и быстро понял, что у меня это здорово получается. Вообще-то у меня это получалось так здорово, что я буквально мог взять любого парня с улицы и превратить его в продавца мяса.

Через несколько недель Пи Джей спросил меня, не хочу ли я провести специальное торговое совещание, чтобы перевести накачку на новый уровень.

Я остановился и чуть-чуть подумал.

– По иронии судьбы как раз такой тип, как Пи Джей – болван в грязных джинсах и рыжем пиджаке марки «мемберс онли», – организовал одно из важнейших событий в моей жизни. Видите ли, в основе моего успеха лежит мое умение говорить с аудиторией – например, проводить совещания по организации сбыта для стрэттонцев. Вот что придавало нам энергию все эти годы, несмотря на все проблемы, которые у нас возникали с регулирующими органами.

– Совещания по организации сбыта? – неуверенно переспросил Ублюдок.

– Да, это как бы встречи такие. Именно это отличает – отличало – «Стрэттон» от всех остальных брокерских фирм в Америке. Дважды в день я выходил в брокерский зал и читал проповедь брокерам. Никто на Уолл-стрит не делал этого до меня. Иногда брокерские фирмы приглашали выступить кого-нибудь вроде Энтони Роббинса [11], но это была просто единичная лекция, а не часть системной программы. А выступать один раз – это просто потеря времени. Если вы хотите добиться результатов, то надо делать это каждый день, один раз утром и один раз во второй половине дня. И тогда начинаются чудеса.

Но в эпоху «Грейт Америкэн» я еще об этом не подозревал, хотя должен признаться, что первая же встреча открыла мне глаза. Она происходила на складе компании в Форест-Хиллс, в Квинсе. Там собрались двадцать продавцов, большинству из которых было чуть за тридцать. Все они были одеты в джинсы и кроссовки, так как старались быть похожими на водителей грузовиков. Они сидели вокруг меня, а я стоял в центре. Я начал говорить медленно, рассказал о качестве продуктов, о том, насколько удивительным оно было, о том, что нет других продуктов такого же качества, и о том, как повезло нашим клиентам, которые их получат. Теперь я понимаю, что таким образом закладывал основание для будущей секты, хотя тогда я об этом не подозревал. Но факт остается фактом…

Одержимый поднял руку.

– Что вы имеете в виду, когда говорите об «основании для будущей секты»?

Я посмотрел на Одержимого:

– Я бы сформулировал это так: суть любого культа – будь то культ «Стрэттон-Окмонт», или «Грейт Америкэн», или этих психов из «Ветви Давидовой» [12] из Уэйко, Техас, – сводится прежде всего к одной мысли: что бы о них ни думал весь мир, все остальные – психи, а сами они нормальные. И всегда все начинается с веры в правильность своего дела. У исламских экстремистов это извращенная интерпретация Корана, а у «Ветви Давидовой» это извращенная интерпретация Библии, а в «Стрэттон» это был брокерский зал, величайший уравнитель в нашем несправедливом мире. Другими словами, неважно, в какой семье ты родился, или насколько плохим было твое образование, или как низок твой IQ, но как только ты вступил в брокерский зал в «Стрэттон» – все это остается позади. Ты теперь равен всем остальным и можешь заработать столько же денег, сколько самый влиятельный исполнительный директор в Америке.

Я пожал плечами, чтобы показать, как все это просто.

– Все культы черпают свою силу в подобных концепциях, все утверждают, что они единственные в мире. В случае с «Грейт Америкэн» у них были продукты, которых нет в супермаркетах, а в «Стрэттон» было обещание богатства, несмотря на то, что тебя выгнали из школы и другой работы, кроме кассира в супермаркете, ты не мог найти.

Я иронически хмыкнул.

– Так что, как я уже говорил: «Приведите ко мне молодых и глупых, молодых и наивных». Из них получаются очень хорошие приверженцы культа.

Но возвращаюсь к своему первому совещанию – после того, как я несколько минут объяснял продавцам, как прекрасны наши продукты, слова хлынули потоком. Из меня просто изливались прекрасные мысли. Я даже не сразу понял, что в самом деле читал настоящую проповедь, рассуждая в мельчайших подробностях о вещах, которые до этого даже не приходили мне в голову. Но я все равно говорил так, как будто был лучшим специалистом в мире по этим материям: например, о том, что отличает победителей от неудачников, о силе позитивного мышления, о том, что значит быть хозяином собственной судьбы.

Потом я углубился в технические детали, перешел к искусству торговли и объяснил, как надо начинать и как заканчивать процесс продажи, как менять скорость речи и тональность голоса, чтобы поддерживать интерес в людях, о том, как важно быть настойчивым, не принимать отказ и стучаться в двери, пока кровь не пойдет из костяшек пальцев. «Это ваш долг перед самими собой, – сказал я им, – ваш долг перед самими собой, перед вашими семьями и, что еще важнее, перед теми людьми, в чьи двери вы стучитесь, потому что наши продукты настолько потрясающие, что каждый покупатель будет вечно вам благодарен!»

Не могу вам передать, как я сам был поражен своей способностью говорить таким образом. Для этого не требовалось никаких усилий, а результат был мгновенным. Я видел это по глазам всех присутствовавших там продавцов. Им это очень понравилось, и им очень понравился я. И чем дольше я говорил, тем больше я им нравился.

Со временем я обнаружил, что проведение таких встреч заполняло во мне какую-то пустоту. Это было самое невероятное чувство, вы даже представить себе его не можете.

Я грустно улыбнулся, вспоминая об этом.

– Но, конечно, как это всегда бывает, я привык к нему. Позже, даже в период наивысшего расцвета «Стрэттон», когда я выступал перед целым футбольным полем, забитым брокерами, я уже не чувствовал прежнего возбуждения. Просто пустота все росла.