Воин сновидений Волынская Илона
– Смеетесь надо мной, Ганна Семеновна, как над каким-то дурнем… Чего тогда бегаете с младенцем этим?
– Да ничего, – вставая и отряхивая испачканную травой юбку, ответила Ганька. – Младенца… – Она поудобнее перехватила сверток, и Сереге показалось, что в голосе ее мелькнуло очень странное выражение. Мелькнуло и пропало. Ганька спокойно продолжала: – Окрестить надобно. В соседнем селе батюшка, говорят, святой человек. Церковь его ваши разрушили, он в простой избе службы правит, покойников отпевает, младенцев крестит… А вы ж, товарищ учитель, разве креститься дадите – вот и бегала!
Из свертка донеслось верещание, точно как от залетевшего в хату кожана – младенчик на руках у Ганьки снова разорался.
«Хоть бы покачала его, что ли, а то держит, как чушку неживую», – зажимая руками уши, подумал Серега.
– Конечно, не дам! – перекрикивая пронзительные вопли, сказал учитель. Голос его звучал радостно – дело-то оказалось простым и понятным. – Выдумали, поповщину и мракобесие насаждать! Давайте-ка сюда мне этого младенца! Молодец, сам не хочет к попу идти – ишь, как орет, – и он шагнул к Ганьке, снова нацеливая на нее «маузер».
– Еще бы ему не орать, – глядя на учителя исподлобья мрачно разгорающимися зелеными глазищами, гулким голосом выдохнула Ганька. – Не видал ты еще ни мрака, ни бесов…
Она встряхнула головой, и толстая коса расплелась сама собой, точно была свита из переплетенных змей и теперь они расползлись по плечам. Взметнувшийся прямо из земли длинный гибкий побег обернулся вокруг руки учителя, рванул, выдергивая «маузер» из пальцев. Луна погасла, как электрическая лампочка в сельсовете, только молочно-белым светом сияло в темноте Ганькино лицо.
Учитель яростно рванулся к ней, но сквозь древесный ствол у него за спиной проступила сердито нахмуренная морщинистая рожа, и низко нависающая ветка с силой ударила его по голове. Учитель упал на колени – из утробно чмокающей земли рванули длинные стебли травы, покрыли его до колен, до пояса, опутали руки, поднялись к плечам. Учитель попытался подняться, разрывая траву в клочья, но та росла, накрывая его с головой. Сквозь переплетение стеблей видны были только его в ужасе вытаращенные глаза. Но он все еще продолжал сопротивляться, с треском раздирая путы. Ганька с младенцем на руках стояла неподвижно, как каменная, глаза ее были пристально вперены в учителя, и только алеющие кровавой раной губы шевелились, что-то шепча…
Серега понял, что пришло его время – сейчас, когда в этой битве ведьмы и комсомольца про него все забыли! Тихо-тихо, стараясь и травинкой не шелохнуть, он двинулся вперед – а потом одним прыжком метнулся к Ганьке и вырвал сверток у нее из рук. Ринулся напролом через лес, слыша за спиной ревущий, звериный вопль ведьмы.
Прижимая к себе странно тяжелого и горячего, как печка, младенчика, Серега бежал через лес. Ему бы только добраться до станции, а там люди, милиция, они помогут… Но хоженая днем и ночью знакомая тропа обманывала, исчезала прямо из-под ног, а сзади все громче и громче нарастал жуткий свист, и Серега знал – это ищет его ведьма. Волосы вздыблены, пальцы скрючены, глазищи пылают, летит среди стволов, носом поводит…
Вскрикнув от ужаса, Серега вжался в ствол дерева. Суматошно выкатившаяся из-за туч луна окатила его и дерево ярким столбом света. Серега в отчаянии погрозил ей кулаком – у-у, ведьмина сообщница! – и тут только впервые поглядел на спасенного ребенка. И чуть не выронил тяжелый сверток.
Личико у младенчика было… странное. Да и чего греха таить – страшненькое. Совсем не детское. Наоборот, сморщенное, точно высохшее яблоко, со сведенными в кучку косыми глазами, точно как у деревенского дурачка Фильки.
«Вот уж точно ведьмовской младенец! – разглядывая спасенного с невольным омерзением, подумал Серега. – Может, зря его у ведьмы отнял?»
Точно услышав его мысли, молчавший во время бегства младенец раззявил слюнявый, перекошенный рот и… надсадно заорал.
– Ты чего, ты чего… – успокаивающе тряся тяжеленный сверток, забормотал Серега. – Замолчи, а то ведьма придет, тебя заберет…
Но младенец продолжал самозабвенно драть глотку. Боль как обручем стиснула Сереге голову.
«Да ведь он голодный!» – сообразил мальчишка. Молока бы ему, да откуда ж взять… Ничего, мамка рассказывала, когда у нее молока не было, она сестрицу старшую хлебной жамкой прикармливала! И Серега сунул руку в карман, где с утра, когда все еще было хорошо и он бежал за Демьянкой, чтоб позвать того на речку, лежал в тряпице шмат хлеба. Действуя одной свободной рукой, сунул мякиш в рот, наскоро прожевал, сплюнул в тряпку, свернул из нее кулечек и…
– На! – сунул в мгновенно распахнувшийся, как у галчонка, рот младенца.
– Нее-ет! – отчаянный, грянувший прямо над ухом вопль заставил Серегу выпустить и мальца, и жамку. Мелькнула белая рубаха Ганьки, взметнулись волосы, девушка рухнула на колени, потянулась к тряпице с хлебом…
Младенец извернулся, гибко, как червяк. В слюнявом рту мелькнули жуткие треугольные зубы в два ряда… Рыча, как оголодавший волк, он впился зубами в тряпку, на краткий миг опередив Ганну.
Тишина, уже слышанная Серегой мертвая и зловещая тишь упала на лесок – а потом неподалеку, в деревне, разом в ужасе взвыли собаки.
Младенец ворочался на земле, как пес трепля тряпицу с хлебом. Пеленки, в которые он был завернут, треснули, точно кокон на гусенице, и распались. Поджатая чуть не вчетверо, одна-единственная, длинная и не по-человечески гибкая нога судорожно распрямилась, отчего младенец мгновенно стал ростом выше Сереги. А из непомерно широких плеч выросли… еще две головы, с такими же страшными, слюнявыми физиономиями. Из всех трех глоток разом вырвался ухающий, счастливый вопль…
Воздух хлопнул, точно встряхнули невидимую простыню, и кошмарная трехголовая тварь исчезла!
– Ч… Что это было? – послышался знакомый голос.
Из кустов выглядывал весь покрытый травой, но живой и здоровый учитель. Но мальчишка даже не обрадовался – у него не было сил. Так же, как у Ганьки – девушка стояла, прислонившись к березе, и ее руки безвольно висели вдоль тела, а голос звучал равнодушно, точно мертвый:
– Когда люди страшно мучают друг друга и проклятья слабых сыплются на головы сильных, тогда тают границы и в наш мир приходят… существа. И жрут все, что люди им дают по дурости своей – и уносят. Из нашего мира в свой. Все, что есть. А изгнать его может только очень сильная да умная ведьма… Не такая, как я, недоучка! – с отчаянием выкрикнула Ганька и зачастила, точно оправдываясь: – Бабку в Гражданскую убили, вот она мне всего передать и не успела! Или еще можно окрестить эту тварь – тогда уберется, но не каждому священнику дано, а только настоящему, святой жизни. Вот я и надеялась… Вдруг… Да что теперь-то… – и она снова безнадежно поникла.
– И что ж будет, а, Ганька? – дрожа от ночной сырости, робко спросил Серега.
Но Ганька не ответила.
– Товарищ учите-ель, вы где? – сквозь ветки замелькал огонь фонаря, и из-за стволов вынырнул парень в буденовке. – Чего это вы тут? – он изумленно оглядел выпачканного травой учителя, встрепанную Ганьку, сидящего на земле Серегу. – А, после расскажете! Тут дело срочное – комиссия по хлебозаготовкам из города приехала, весь актив собирают! Говорят, план мы вовсе не выполняем, мало хлеба государству сдаем, утаиваем, говорят. Раз нету у нас политической сознательности, будут меры принимать!
– Погоди, – растерянно пробормотал учитель. – Но в селе ведь и правда осталось – только зимой на прокорм! Я сам проверял! Нет зерна больше – не уродилось!
– А они говорят – это не большевистский разговор, – снисходительно поглядывая на учителя, объявил тот, в буденовке. – Ежели партия дает задание – уродить, значит, как хочет, так пусть и выродит!
– Вот он – мрак, вот они – бесы, – одними губами шепнула Ганька.
Вдалеке, на околице послышались выстрелы. Серега даже не вздрогнул – привык. Только устало подумал – кто на сей раз. В конце осени их село, как не сдавшее норму хлебозаготовок, занесли на «черную доску». Теперь вокруг стоял отряд ГПУ, выстрелами встречая любого, кто пытался выбраться.
Хлеба не было. Совсем. Вычистили все, не оставив ни мешка на зиму. При первом обыске мать еще пыталась спрятать несколько мешочков с горохом и фасолью, но их нашли, отца долго били, затолкали в милицейский «воронок» и увезли. Коз и кур забрали, сказали, штраф за недоданное зерно. До конца осени еще удавалось продержаться на траве и кореньях. А потом пришла зима.
Учитель ходил к Ганниной хате каждый день, но та никогда не открывала и не говорила с ним. Тогда он оставлял завернутый в тряпицу свой комсомольский паек. Сперва это был хлеб на отрубях, почти целый килограмм, потом становилось все меньше и меньше. Он лежал на крыльце, а потом Ганна забирала бесценный хлеб в хату, резала на крохотные, с половинку спичечного коробка кусочки и разносила по селу. Сама не ела. Никогда.
Когда она приходила к ним, Серега прятался, но ведьма все равно находила его, всовывала хлеб в руку и уходила. Молча. Смотреть в ее напряженную спину и есть этот хлеб было страшно. Но все-таки не страшнее, чем голод.
А вчера учитель умер. Все так же молча, как статуя, Ганна стояла над общей могилой, куда пригнанные из города зэки скидывали голые трупы с распухшими животами и торчащими ребрами. А потом ушла к себе в хату и закрыла за собой дверь. И Серега понял, что она уже не выйдет оттуда. Никогда.
Серега вздрогнул – ему показалось, что сквозь окно он увидел Ганну. Но это была совсем другая женщина – вся в черном, с трупно-бледным и покрытым страшными язвами лицом. Она брела вдоль улицы и зачем-то показывала скрюченным пальцем то на один дом, то на другой. Потом исчезла, может, и вовсе померещилась.
Серега поправил трескучую лучину – свечи поели уже давно – и, с трудом ухватив железное перышко тонкими и ломкими, как сухая солома, пальцами, обмакнул в чернильницу-непроливайку и принялся выводить:
«Дорогой Иосиф Виссарионович Сталин, здравствуйте! Пишет Вам ученик 7-го класса Левченко Сергей. Извините за беспокойство, я знаю, что Вы очень заняты. Но в нашем селе такой ужасный голод, что Вы себе и представить не можете. У нас в классе было 45 учеников, а в живых осталось только 25. Я Вас как отца, как опору нашей жизни, очень прошу, спасите нас!»[18]
Голова у Сереги кружилась. Он откинулся на стуле, с надеждой глядя на висящий на стене портрет Сталина. Но портрет сурово смотрел мимо него – голова закружилась еще сильнее. Прежде чем упасть со стула, Серега удивился: над лицом отца народов тусклым блеском сияла тяжелая стальная корона.
Мальчишка лежал на полу и плакал, только сейчас поняв: даже если он допишет письмо, на распухших от голода ногах ему до почты не добраться.
Второй сон Богдана Игоревича
На дворе было еще совсем темно, когда Ямант тихо выскользнул с подворья и вроде бы неспешным, но на самом деле спорым шагом двинулся к лесу. В лесу светлело позже, но и здесь серая мгла сменила темноту, и толстые стволы деревьев медленно проступали сквозь нее, словно вырастая там, где только что был мрак. Новенький колчан на боку слегка поскрипывал еще необтершейся кожей, зато лук лежал на плече как влитой. В траве и кустах шуршало и шевелилось – ночные твари отправлялись на покой, дневные пробуждались. Идти по траве было все равно что по ручью – обильная роса враз захолодила босые ноги, штанины намокли. Давно, до того как дружина Галицкого князя явилась в их землю, Ямант, тогда еще не пленник и не холоп галицкого сотника, а ученик Верховного жреца, каждое утро собирал росу[19]. На ней учитель уваривал целебные снадобья. Ямант на миг прикрыл глаза, вспоминая священный дом своего народа – растущие кругом громадные дубы повелителя грозы Перкунаса, столбы с черепами медведей, пылающий посреди круга огонь… Сейчас он мог бы уже быть жрецом. Но Лайме[20] приготовила ему другую участь – и нельзя сказать, чтоб плохую, нет в ней ничего стыдного. Многие из его народа находят судьбу в иных землях.
Лес расступился, и Ямант выбрался на неширокий обрыв над рекой. Отсюда был виден подернутый розовым кусочек неба над лесом. Вспыхнула ало-золотая точка, и самый край новорожденного солнца появился из чрева матери-земли. Ямант опустился на колени и прижался губами к земле – как и полагалось приветствовать новый день…
– Вот с землей тебе только и целоваться, а не с Малушей! – разбивая всю торжественность минуты, прозвучал звонкий голос.
Выхватывая из-за пояса нож, Ямант крутанулся на месте… и медленно расслабил напряженную руку. Возможно, бой и будет, но нож ему не понадобится. Из-за деревьев выходили двое молодых, не старше самого Яманта, парней – сперва выбрался нахмуренный Святовид, следом за ним – Владигор. Этот, похоже, смущен. Ямант слегка покачал головой, больше досадуя на себя, чем на них – как же он не услышал, что за ним идут? Эти двое – отличные охотники, но если бы он не размечтался, его б не выследили! На душе вдруг стало нехорошо, совсем нехорошо! Да еще издалека, едва-едва слышно донесся звук колокола. Что за странность?
Но прислушаться ему не дали. Святовид остановился, сверху вниз глядя на Яманта.
– Знаешь, литвин, зачем тебя искали? – глядя надменно, будто не сын деревенского старосты, а княжич какой, бросил он.
– Догадываюсь, – буркнул в ответ Ямант, нарочито неспешным движением возвращая нож обратно в ножны.
– Не про тебя наши девушки, понял! Не смей больше плясать с Малушей и в лес за ней не ходи, не то мы тебя… – набычился Святовид.
– Э, нет, Святовид, так не пойдет! – мотнул головой Владигор. – Хочешь с ним драться – давай один на один, по-честному, а я рассужу.
– Да кто он нам такой, чтоб с ним по-честному! Полоняник, чужой!
Ямант выпрямился. И это ему? Но ответил Владигор.
– Слыхал я, сотник Ратислав хочет Яманта своим наследником сделать, – вскользь обронил он.
Святовид растерялся. Хоть папаша у него и староста, а против княжеского сотника, пусть и бывшего, сунуться не посмеет. Да и подворье у того богатое, добро прикоплено, а Малушин родитель считать умеет! Дело оборачивалось вовсе неладно.
– Да ведь он холоп! Его ж сотник в свою долю добычи взял, когда князь Роман на литвинских пленниках поля пахал – чтоб знали впредь, как с великим княжеством Галицким воевать! – взвился Святовид.
– Ну и что? – хмыкнул Владигор. – Детей у сотника все едино нет. Впервой разве, что бывший холоп хозяину наследует?
– Что ты его защищаешь! Ты кому друг – мне или чужаку этому?
– Какой он чужак, если с малых лет в нашей деревне живет? И сестренку мою вылечил… – тихо добавил Владигор.
– Потому что колдун! – заводясь, гаркнул Святовид.
– Не ори в лесу, зверье распугаешь! – одернул Владигор.
– Замолчите оба! – вдруг шепотом сказал Ямант. – Слушайте!
И они замолчали – таким напряжением вдруг повеяло от литвина.
– Ничего не слышу, – наконец пробормотал Святовид… и тут же тихо ругнулся – понял. Рассвет, лес – а ничего не слышно. Не бывает!
– Точно, – настороженно озираясь, кивнул Владигор. – Неладно.
Распря мгновенно была забыта. Не сговариваясь, трое парней сдвинулись спина к спине и быстро отступили под прикрытие деревьев.
Ямант не мог сказать, будто он хоть что-то услышал. Просто там, за деревьями, едва заметно шевельнулся воздух.
– Ложись! – рявкнул он, дергая за рубаху Святовида и сам валясь лицом в росистую траву. Воздух наполнился звонким шелестом – Ямант слышал такой же семь лет назад, когда дружина князя Романа брала священный город, – и из-за толстых стволов ударили стрелы.
Спину обдало ветром – рой стрел пронесся над залегшими парнями. Владигор упасть не успел. Стрела вошла ему в бок. Парня развернуло и швырнуло оземь. Ямант увидел широко распахнутые, полные недоумения глаза – а потом Владигор закричал. В ответ из-за деревьев послышался тихий глумливый смех – смеялся один, всего один человек. И снова ударили луки.
– Хватай его и в реку! – прохрипел Ямант, вцепляясь в рубаху Владигора. Святовид ухватился с другой стороны…
– Пошел! – пригибаясь под градом стрел, парни вскочили и…
– А-а-а! – короткий разбег, прыжок, свист ветра в ушах – подняв тучу брызг, все трое свалились в ледяную воду. Стремительное течение подхватило их и понесло прочь. Вода ревела в ушах, и Яманту на миг почудилось, что вслед раздался разочарованный вой… и снова бьет колокол. Отфыркиваясь, он вынырнул. Мгновение они барахтались, потом их со Святовидом гребки сладились и они поплыли, волоча Владигора между собой. Кровавый след поплыл по воде и тут же исчез, размываясь. Холод должен остановить кровь, но рану нужно осмотреть и перевязать.
– Выбираться надо! – сквозь шум течения прокричал Ямант. – Ему долго в воде нельзя.
– По берегу догонят! – крикнул в ответ Святовид.
– Лесом уйдем! – ответил Ямант, понимая: кто бы ни был невидимый противник, с раненым на руках им не скрыться. Придется спрятать Владигора в ветвях деревьев.
Река сделала поворот, и парни погребли к берегу. Ямант ухватился за выступающие из толщи берега корни и как по лестнице выбрался из воды. Принял из рук Святовида тяжелого, бессильно обвисшего Владигора, втащил наверх, ухватив за плечи, поволок под прикрытие деревьев – на траве осталась длинная красная полоса. Ямант торопливо наклонился, с тревогой вглядываясь в бледное, с закрытыми глазами лицо, задрал на Владигоре рубаху… Рядом рухнул на колени насквозь мокрый Святовид.
– Ну что, Ямант, как он? – теперь уже не звал литвином и не вспоминал о Малуше…
Ямант медленно и аккуратно, словно именно это было сейчас самым важным, одернул на Владигоре рубаху, расправил складки.
– А… стрела? – растерянно спросил Святовид. – Вытащить…
– Он умер, Святовид, – тихо сказал Ямант и поднялся, шагнул прочь, оставляя того наедине с мертвым другом. Даже отважный горюет над смертью товарища, нет в том стыда, но и глазеть на то не следует. Он отошел подальше и тихонько зашуршал в траве, вслушиваясь в звуки за спиной. Сзади послышался сдавленный всхлип. Потом сопение сменилось тишиной, и уже почти нормальным голосом Святовид сказал:
– Надо вернуться – тревогу поднять.
Ямант покачал головой:
– Нельзя – на деревню наведем. – Он помолчал и наконец спросил: – Стрелу видел? Не галицкая, не литвинская, и у половцев не такие. Кто-то чужой… – Он на мгновение осекся и добавил: – Совсем чужой пришел. Спрячем его, замоем траву, – он кивнул на Владигора. – Обойдем лесом. Подкрадемся, узнаем – кто такие. Тогда решим.
Святовид прикусил губу – не в натуре сына старосты было вот так принимать распоряжения какого-то полоняника. Тоже помолчал… И решительно кивнул.
– Пошли!
И они двинулись. Ямант первым – Святовид пропустил его вперед, молчаливо признавая, что по лесу литвин ходит лучше. Сейчас он не был ни литвином, ни чужаком, ни соперником. Настороженно прислушиваясь, Святовид почти неслышно крался следом. Они заложили широкую петлю, заходя лучникам в тыл, припали к траве и двинулись вперед на четвереньках. Медленно-медленно, чтоб не качнуть ветку, Ямант приподнялся…
– Никого. Небось за нами пошли, – вслушиваясь в лес, наконец решил он и, все так же пригибаясь, двинулся к деревьям у обрыва – тем, из-за которых летели стрелы. Почти распластавшись по земле, принялся изучать оставшиеся следы. Следы были. Много, отчетливых, даже нарочитых, будто враг оставил их, дразнясь.
– Это же… – растерянно выдохнул Святовид. – Волки! Стая, не меньше десятка! Но ведь… в эту пору волки не сбиваются в стаи!
Ямант тяжело опустился в траву:
– А в какую пору волки из луков стреляют?
Оба снова уставились в землю. Волки не стреляют из луков. А люди, даже самые опытные охотники, не могут ходить, вовсе не оставляя следов. Но следов нет, а значит… Один верховный бог Диевас знает, что это значит!
– Колокол, – вдруг вскидывая голову, сказал Святовид.
– Я думал – чудится мне, – поднимаясь, пробормотал Ямант. – Сполох?
– Нет, – мотнул головой Святовид. – И не заутреня. Как будто звонарь… пьяный.
Парни переглянулись. Они не понимали, что это значит, но им было невыносимо страшно.
– Не у нас звонят, – наконец пробормотал Святовид. – В соседней деревне.
– И следы волчьи туда ведут, – сказал в ответ Ямант.
Они не смотрели друг на друга. Нечто непонятное, но наверняка ужасное случилось не с ними. Это несло облегчение, но одновременно и жгучее чувство стыда.
– Пойдем? – кивая в ту сторону, куда вели волчьи следы и откуда слышался едва различимый колокольный звон, спросил Святовид. Голос его звучал неуверенно, похоже, больше всего ему хотелось, чтоб Ямант сказал – нет. Яманту и самому хотелось. Он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду:
– Пойдем. Надо.
Святовид обреченно кивнул – и они побежали. Отпечатки волчьих лап тянулись перед ними, и только сейчас Ямант разглядел, что новые, свежие следы покрывают старые. Волки бежали к соседней деревне, а до этого – может, ночью, а может, и на рассвете – бежали оттуда. Стая кружила, будто искала что-то. Или кого-то, – подумал Ямант, и на душе снова стало омерзительно.
– Это неправильные волки, – шагая по следам, бормотал Святовид. – Они будто не знают, что делать в лесу!
– Волки не знают? – недоверчиво переспросил Ямант.
– А зачем они в деревню идут? Со старостой наливку пить?
Ямант невольно кивнул. Даже в голодные зимы к деревням волки не совались, а уж сейчас, когда тепло и дичи полно… Впереди – уже довольно близко – снова забил колокол. Звон был неровным, рваным, прерывистым, непохожим даже на придурь пьяного звонаря. Яманту вдруг представился поджарый серый волк, ухватившийся зубами за веревку и дергающий, дергающий колокольный язык… Позабыв обо всем, даже об обычной осторожности, Ямант побежал – он должен, просто должен увидеть, что там. Следом сорвался Святовид. Они неслись рядом, перескакивая через старые гниющие стволы, подныривая под низко свисающие ветки, продираясь сквозь колючие кусты. Лес стал реже, вдалеке завиднелась опушка, за которой – они точно помнили – начинается вырубка, а там и частокол вокруг деревеньки, над которым торчит крытая деревом «луковка» церкви и высокая, похожая на тонкую лучину, колокольня. Задыхающиеся парни наддали шибче…
– Держись! – Ямант успел ухватить Святовида за локоть, остановив над самым краешком обрыва.
Колоколенка действительно возвышалась. Она торчала над бурлящей водой, и покосившийся колокол плыл по пенящимся барашками волнам. Закрученные бурунчики болтали туда-сюда язык, бессмысленно брякавший в стенки колокола. И больше на месте соседской деревни ничего не было – ни частокола, ни крыш, ни церкви, а только огромная ямища, до краев заполненная пенной, взбаламученной водой!
А по краям ямы тонкими, будто плетеными, цепочками тянулись волчьи следы.
– Что… Что же это? – пятясь назад, пробормотал Святовид и с отчаянным непониманием поглядел на Яманта.
– Может, они спаслись? Выплыли? – дрогнувшим голосом пробормотал литвин.
Сзади послышался уже знакомый смех и… вой гонящих добычу волков. Между лесных стволов замелькали тени, и волки, непривычно низкорослые и поджарые, с рыжеватой короткой шерстью, вышли из леса, аккуратным кольцом охватывая парней.
– Бежим! – крикнул Святовид, разворачиваясь и как заяц сигая в кусты. Ямант ринулся за ним. Земля исчезла у них из-под ног, будто кто-то ее враз выдернул.
– А-а-а! – парни рухнули на дно невесть откуда взявшейся ямы. Отпихнув навалившегося на него Святовида, Ямант тяжело поднялся на ноги. Задрал голову, разглядывая светлый круг над головой, и почувствовал, что тихо сходит с ума. На дне ловчей ямы сидели он со Святовидом, люди, а вокруг стояли волки. И внимательно рассматривали попавшуюся добычу.
Совершенно бесшумно над краем ямы вырос еще один волк – самый крупный. На спине у него сидел человек – маленький, просто карлик, с коротенькими ручками и ножками и непомерно большой головой. Был он лысый и весь какой-то облезлый, точно шелудивый пес, а лица вовсе не разглядеть, все закрывали вислые брови. Не усы, не борода, а именно брови – широкие, густые, а главное, длинные, они свисали вдоль щек, как крылья, а из-под них, как звери из норы, выглядывали темные, раскосые и… очень страшные глазки. Казалось, они смотрят насквозь, сдирая хоть с людей, хоть с деревьев, хоть с камней все покровы, выворачивая наизнанку, обдирая до самых потрохов и оставляя беспомощной, корчащейся от боли горой изуродованной плоти.
– В глаза ему не гляди, – тыкая Святовида локтем, прошептал Ямант.
– Вылезайте, – неожиданно густым и сильным для такого мелкого человечка басом прогудел карлик. – Только без глупостей, – и верховой волк пропал из виду. Исчезли и остальные, зато через край ямы, шелестя, свалилась веревка.
– Не полезу я, – отшатываясь, словно от гадюки, выдохнул Святовид.
Край ямы у него над головой вдруг осыпался, и здоровенный ком земли ударил парня по плечам.
– Вперед, – процедил Ямант, хватаясь за веревку и карабкаясь наверх. Его ухватили с двух сторон и моментально заломили руки за спину. Волков не было, ни единого. Вместо них вокруг стояли непривычно низкорослые да изрядно кривоногие воины с узкими раскосыми глазами и выступающими скулами неподвижно-невозмутимых бронзовых лиц. Одеждой и повадкой конников-степняков они слегка смахивали на половцев, но Ямант точно знал, что это не половцы. Ни на одно из описанных сотником половецких племен они не походили. А еще от них пахло – кониной, застарелым жиром, давно, а может, и никогда не мытым телом и… зверем. Хищником. Судорожно раскашлялся вылезший из ямы Святовид.
Глядящий в землю Ямант увидел, как рядом остановились маленькие, будто детские, мягкие сапожки для верховой езды – карлик стоял перед ним.
– Это ты деревню погубил? – старательно не поднимая глаз, спросил Ямант.
– Им не следовало хвататься за оружие, – насмешливо бросил карлик – по-русински он говорил чисто, совсем как местные. – Первый урок – что бывает с теми, кто противиться воинам великого Чингиз-хана. Лучше вам усвоить его сразу, чтоб не пришлось повторять.
Взявшие их в плотное кольцо низкорослые воины ответили одобрительным и совершенно волчьим ворчанием.
– Кто такой Чингиз-хан? – невозмутимо поинтересовался Ямант.
– Ты совсем дикарь, – презрительно бросил карлик, и на Яманта снова пахнуло вонью немытого тела. – Все дикари, кто не живет в Великой Степи. На большом курултае степных вождей Тэмучжин из рода Бурджигеней, потомков Борте Чино, степного волка, избран вождем над вождями. Сейчас ты стоишь перед его родичами.
Ямант бросил быстрый взгляд на воинов. Потомки волка, выходит…
– Ты тоже волк? – спросил Ямант.
– Я – бог, – равнодушно обронил карлик.
– Неправда, – так же равнодушно ответил Ямант. – Ты даже не злой дух. Просто сильный колдун. Но тебя тоже можно убить.
– О да, – кивнул карлик и вдруг, совершенно неожиданно, расхохотался так, что едва не упал. – Меня можно, ох как можно убить!
Держащие Яманта воины надавили ему на плечи, заставляя согнуться чуть не пополам. Прямо перед ним оказалось непривычно плоское лицо карлика, и страшные глаза уставились в глаза Яманту. Парень судорожно зажмурился.
– Ты, я вижу, тоже понимаешь в колдовстве! – маленькая, как у ребенка, ручка с неожиданной силой вцепилась парню в волосы. Он почувствовал, как карлик придвигается ближе, и ощутил на своем лице гнилое дыхание. – Да ты не здешний! И откуда ты?
Только сейчас Ямант понял, что этот вопрос был задан по-литвински.
– Ты… говоришь на моем языке?
– Я хан Буняк, нойон великого Чингиза, я говорю на всех языках, которыми владеют люди. И разверзаю взглядом землю. А еще я могу тебя убить, – сообщил карлик.
Ямант усмехнулся:
– Ну и что? У меня сильные руки, я смогу взобраться на ту высокую гору, где ждет меня Диевас. И там начну жить снова. Только сперва убью вас всех, – равнодушно добавил он.
– Мертвый? – удивился Буняк.
– Ну я же не проживу в этом мире сколько мне положено – не женюсь, не заведу детей, – рассудительно пояснил Ямант. – Вместо потерянной судьбы Лайме дарует месть, от которой нет спасения.
– Может быть… – задумчиво согласился карлик. – Не тебе одному после смерти обещана великая сила. Эй, ты! – снова по-русински бросил он Святовиду. – Почему этот чужак живет с вами?
Святовид попытался гордо промолчать, но держащий его за шкирку охранник сделал неуловимое движение рукой, и парня согнуло от боли.
– Он раб сотника Ратислава. Тот его в походе взял, – прохрипел Святовид.
– И этот сотник тебя не убил и даже позволяет бродить одному, без цепей. Сотник – это интересно, – похоже, Буняка перестала занимать посмертная сила Яманта. – Твой хозяин – большой человек в войске вашего вождя? Знает численность, дороги, крепости? – глаза его блеснули, и он произнес: – Отведешь нас в свою деревню.
– А может, сам, своими коротенькими ножонками дотопаешь? – Святовид дерзко засмеялся и тут же застонал, получив новый удар.
– И впрямь, неужто люди-волки не могут вынюхать путь, колдун? – без тени усмешки спросил Ямант.
– Они степные волки. И степные люди, – недовольно буркнул Буняк. – Они не умеют искать путь в проклятых лесах. А носы волков почему-то ничего не чувствуют. Ненавижу лес! – вдруг выкрикнул он. – Лесов не должно быть! Только степь! – и он бросил вокруг яростный взгляд. Раздался жуткий, невыносимый скрип. Деревья вокруг закачались и начали падать друг на друга, ударяясь стволами, сцепляясь кронами, с тяжким «ух!» валясь наземь, будто подрубленные десятком невидимых дровосеков. – Так и будет! – проорал колдун. – Когда тут пройдут конники великого Чингиз-хана!
Его люди ответили глухим полурыком-полувоплем.
– Э… А почему я должен тебе помогать? – все так же невозмутимо поинтересовался Ямант.
– Ты раб – а будешь свободным. И богатым, – искушающе потряхивая туго набитым мешочком на поясе, сказал карлик. – Сможешь вернуться в свою землю. Никому не нравится быть чужаком.
– Здешние люди добры ко мне, – отводя глаза от Святовида, буркнул Ямант. – Некоторые из них.
– А мы никого не тронем. Нам нужен только сотник. Когда мы узнаем все, что нужно – мы уйдем и оставим здешних людей.
«Мертвыми, – мысленно закончил Ямант. – Чтоб никто не узнал, что вы приходили. Но самое ужасное, что даже если молчать – колдун и его волки в конце концов все равно найдут деревню. И убьют всех».
– Я возьму твое золото – и заберу из деревни одну девушку. И мы уйдем, сразу же, – набычившись, процедил Ямант.
– Не смей! Ты… предатель! – вырываясь из рук стражей, крикнул Святовид.
– Я не предатель, – мягко сказал Ямант. – Я полоняник, чужак – ты сам так говорил.
– Отлично! – хрипло каркнул Буняк. – Убейте второго…
– Нет! – выкрикнул Ямант прежде, чем над Святовидом занесли нож. – Его я тоже хочу! Он часто называл меня рабом – теперь пусть станет рабом в моей земле! Это справедливо.
– Ты много хочешь, но пусть будет по-твоему, – недовольно буркнул колдун и шагнул к Яманту. Парень попытался отвернуться, но уродливая ручка поймала его за подбородок и с силой повернула к себе. На Яманта уставились жуткие черные глазки, и он почувствовал, что не может зажмуриться. Остается только покорно глядеть в страшные, будто высасывающие душу провалы. – Но если ты заманишь нас в ловушку… нет, я тебя не убью! – и карлик растянул толстые губы, открывая крупные желтые зубы. – Я раскрою землю – и жизнь покажется тебе страшнее смерти!
– Мы слишком долго идем, – недовольно буркнул восседающий на волке карлик, вышагивая рядом с Ямантом. Если бы кто из охотников поглядел на их следы – удивился бы еще больше, поскольку отпечатки волчьих лап мешались со следами человеческими. Двое охранников, так и оставшихся в людском обличье, шагали рядом со Святовидом – руки у парня были стянуты за спиной, на шею накинут волосяной аркан. Идти ему было сложно, но он шел, упрямо закусив губу и время от времени зыркая на Яманта исподлобья. Самого Яманта связывать не стали, но он не обманывался мнимой свободой – еще пара степняков топала по пятам. Неверное движение, да что там – подозрение, и он получит кинжал между лопатками. Умирать не страшно, но и торопиться с этим недостойно. Одно хорошо – чем больше людей-охранников, тем меньше волков. Если не считать того, на котором ехал карлик, их осталось всего пятеро, они рыскали окрест, то появляясь, то пропадая между деревьями.
– Здесь приграничные земли – деревень мало, и они далеко друг от друга, – спокойно ответил Ямант.
– Почему вы оказались так далеко от своей деревни? – все еще подозрительно спросил Буняк.
– Охотились, – коротко бросил Ямант.
– Как здесь можно охотиться, в этих лесах? – брюзгливо оттопырил губу карлик. – Наши воины по-прежнему ничего не чуют, будто им нюх отшибло!
Ямант промолчал.
– Ваш вождь… как его… князь Роман… много сражений выиграл? – молчать карлику было скучно.
– Венгров бил, нас, литвинов, да родичей наших, ятвягов и пруссов, новгородцев бивал… – с охотой начал перечислять Ямант: умалять доблесть своего победителя – значит умалять собственную доблесть. – Нынешнего польского князя Лешека Белого на престол посадил, а великого князя киевского с престола скинул да своего человека на Киеве поставил… Сейчас в земли половецкие ушел…
– Сильный вождь, – сожалеюще цокнул языком Буняк. – А кто правит, пока его нет?
– Бояре, – неохотно ответил Ямант – бояр его хозяин-сотник не одобрял, и Ямант был с ним согласен.
Лес постепенно начал редеть – издалека слышался шум бегущей воды, да вскоре открылась и сама река – они вышли из чащи и оказались на широком заливном лугу, между поросших травою невысоких холмов. На ярко-зеленой, усыпанной цветами траве, под радостным утренним небом люди-волки казались вышедшими из горы мертвых тенями, а большеголовый карлик – просто пятном липкой грязи. Ямант торопливо продолжал, стараясь, чтоб голос не выдал ни волнения, ни нетерпения. – Бояре и раньше Галичем правили, пока князь Роман его к своим землям не присоединил. Тогда он многих казнил, чтоб не своевольничали.
– Но многие остались живы и затаили месть и теперь с охотой предадут своего владыку, – ухмыльнулся Буняк.
Ямант покивал. Говорить он не мог – дыхание перехватило. Все получалось даже лучше… Сегодня Лайме улыбается!
– Ваши вожди не умеют правильно убивать своих врагов – так чтоб не было ни обиженных, ни мстителей. Когда великий Чингиз возьмет эти земли, я объясню это твоему князю – прежде, чем его убьют вместе с сыновьями, дочерьми, их мужьями и всеми сродственниками.
– Зачем же так долго тянуть? – стараясь во что бы то ни стало, любой ценой сохранить невозмутимость, спросил Ямант. – Вон он едет, скажи ему сейчас…
Раздался пронзительный вой, и из-за холмов стремительным скоком вылетел ушедший в дозор волк. Он несся отчаянно, вкладывая в дикий бег все силы, но в воздухе тонко пропела стрела, вторая, третья… Волк запетлял, бросаясь из стороны в сторону, но стрела вошла ему в бок, он полетел кубарем и замер, распростершись на земле. Следом галопом метнулось передовое охранение княжеской дружины…
Сильная рука охранника вцепилась Яманту в плечо, над ним взметнулся нож… Позади раздался легкий шелест, и то, что казалось поросшими травой кочками на лугу, отлетело в сторону. Точно из глубины земли ударили луки. Любой в их деревне знал, где ставят свои тайные схроны воины приграничной княжеской стражи, и знал, что те не пустуют, особенно когда дружина ушла на половцев. Сторож Яманта упал, утыканный стрелами, как еж. Парень крутанулся волчком, подсекая под ноги охранника Святовида. Второй получил стрелу в горло и кулем осел на землю. Ямант обхватил связанного товарища за плечи и кубарем откатился в сторону – подальше от бьющих из-за спины стрел. Ударил второй залп. Волки метались с воем…
– Я сразу понял… – всхлипнул Святовид, восторженно глядя на выпрыгивающих из подземных схронов лучников, – …куда ты их завести хочешь. Еще когда их урод сказал, что волки ничего не чуют. Это ведь тоже ты, да, ты?
Ямант лишь погладил висящий на поясе мешочек. Он был горд собой. Невеликое дело – посыпать свои следы, по которым непременно пойдут преследователи, отбивающей нюх смесью толченой коры и трав. Если, конечно, знаешь, какой…
– К лесу! – шпоря своего волка, вопил Буняк, но к ним уже мчались верховые, а из-за холма, неспешно, вовсе не торопясь, зная, что дело и без него сделают, выезжал всадник в золоченой кольчуге.
Карлик вцепился в шерсть волка и вздернул того на дыбы. Волк развернулся на задних лапах, длинные брови карлика разлетелись в стороны, как крылья…
– Берегись! – завопил Ямант.
Земля тяжело застонала, и глубокий овраг враз распахнулся перед скачущими во весь опор конниками. Лошади отчаянно ржали, пытаясь остановиться, края оврага осыпались под копыта – одна лошадь вместе со всадником полетела в овраг, вторая, еще одной удалось остановиться, но в нее уже врезались скачущие позади, сбрасывая вниз. Овраг глухо вздохнул, вытянулся и… словно понесся вперед! Извиваясь, как живая змея, длинная трещина ринулась к всаднику в золоченых доспехах.
– Спасайте князя! – из-за холмов, на ходу перестраиваясь в боевой порядок, выносились княжеские конники – и тут же сбивались с галопа, не в силах понять, что происходит. Воин в золоченых доспехах рвал узду, заставляя вышколенного коня то отпрыгивать в сторону, то вставать на дыбы, а вокруг него разверзалась земля, словно жадные рты норовили заглотить всадника вместе с конем.
– Карлик! – закричал Ямант. Запели луки – и верховой волк упал, нашпигованный стрелами. Карлик кубарем скатился с его спины, пополз в высокой траве…
Ямант замер. Маленькие злые глаза, похожие на выглядывающих из травы хищных зверьков, пялились на него, и парень чувствовал, что уже не может зажмуриться. Ему остается только покорно смотреть в страшные черные глазницы, тянущие из него душу. Толстые губы раздвинулись в ухмылке:
– Я тебе что… обещал…
Храпящий конь, показавшийся Яманту гигантским, взвился над ними. Всадник в золоченых доспехах вскинул блистающий на солнце меч…
Яманту показалось, что время остановилось. Он видел меч – и видел глаза карлика. Он слышал глумливый смех – и слова: «Меня можно убить… Не тебе одному после смерти обещана сила…» Сила!
– Не убивай! – успел крикнуть Ямант… но меч уже опустился.
Туго свистнул воздух, мерзко чвякнуло… и большая голова карлика слетела со слишком слабых и узких плеч. С безоблачных небес ухнул громовой раскат, будто встряхнули гигантское полотно. Полыхнула яростная вспышка, точно прямо в траве вдруг вспыхнуло солнце. Уродливое тельце дернулось и затихло, срубленная голова откатилась в сторону, покачиваясь, завертелась волчком… остановилась… и Ямант увидел, что карлик по-прежнему смотрит – полные мрачной издевки глаза пристально уставились на парня. А потом голова подмигнула ему. Взмахнув длинными бровями, она подпрыгнула в воздух, зависла… Широкие желтые зубы скалились – голова хохотала!
– Я раскрою землю – и жизнь покажется тебе страшнее смерти! – прокричала она, рухнула вниз, подскочила, как мяч из пакли, и запрыгала к лесу. Деревья на опушке зашатались – и со скрежетом развалились на две стороны, как волосы под гребнем. Подскакивая, голова понеслась в лес.
– Нет! Нет! – забыв обо всем, Ямант кинулся следом.
Он бежал, захлебываясь и задыхаясь, мчался через поваленные стволы. Сзади послышался бешеный топот, рядом вырос высокий конский круп, и всадник в золоченых доспехах втащил парня на коня.
– Куда она? Что сделает? – отрывисто спросил князь Роман, бросая коня в прыжок через завалившееся поперек тропы дерево.
– Не знаю! – едва не плача, выдохнул Ямант, гоня от себя страшную мысль, что знает, знает – но не хочет верить, истово надеясь успеть!
То и дело взмывая в прыжке над упавшими стволами, княжеский конь мчался по оставленной головой просеке.
Голова подпрыгнула в какой-то паре локтей впереди них, глумливо захохотала, крутанулась в воздухе, развевая длинными бровями – и канула в чащу. Только листья зашелестели. Ямант спрыгнул с коня и ринулся следом – напролом, через оставшиеся еще с зимних ветров завалы.
Длинная мучительная дрожь прошла по земле. Деревья впереди закачались, скрипя, будто вскрикивая от нестерпимого ужаса. Ямант закричал и кубарем выкатился из зарослей…
Над его деревней не звонил колокол. У них не было колокольни – только невысокая звонница, что вся, целиком скрылась под бурлящей водой. Ямант стоял на деревенской околице – на краю громадной, полной воды ямы, и кусок плетня, такого знакомого, бился об оползающий под босыми ногами берег.
– Малуша… – одними губами прошептал парень. – Сотник…