Воин сновидений Волынская Илона

Первый сон Богдана Игоревича

– А завтра первый урок – история. И что тебе Ипусер скажет, если ты опять не учил?

– «Вот что бывает, когда в храмовую школу вместо детей жрецов принимают Сет[7] ведает кого!» – подражая голосу жреца-наставника, склочно проскрипел Амени. – Я учил.

– Тогда расскажи… – Шошонк на минуту задумался, потом оживился: – Вот это Ипусер точно завтра спрашивать будет… Давай «Сказание об истреблении согрешивших людей»! Все равно пока ничего не слышно…

Шкрябанье ручных жерновов прекратилось, и растиравшая зерно женщина тихо прошелестела:

– Господин жрец услышит. Это приходит каждую ночь, – она испуганно огляделась.

Амени неуверенно кивнул и вздохнул. Может, и правда лучше отвлечься, к тому же завтра первый урок – Ипусеров. Амени смирился и забубнил:

– «Пламенная владычица огня, повергающая врагов дыханием своих уст, с пылающим сердцем, опаляющая горы огнем своим…» – Наверное, и прав в чем-то жрец-наставник – только тот, кто с детства вырос в жреческом доме, может тратить бесценное время на зазубривание бесконечных гимнов. А для сына лучшего за последнюю династию строителя пирамид, милостью Великого Дома[8], да будет он жив, невредим, здоров, записанного в храмовую школу, найдется работа поинтереснее. – Короче… – мотнул головой Амени. – Верховный владыка Ра разгневался на род человеческий, что тот его недостаточно уважает, и наслал на него дочь свою, которая по настроению – то благая Тефнут, подательница влаги, то львиноголовая Сехмет, пылающее Око Ра в небесах, повелительница засухи. Та обратилась в львицу и остановила разлив Нила, начала морить народ сперва засухой, потом, понятно, голодом – раз Нил не разлился, не уродилось ничего. Потом напустила мор и всяких врагов, потому как она еще повелительница болезней и войны. Ну, народ, который уцелел, у Ра в ногах валялся, обещал быть тихим-тихим, но Сехмет уже так разошлась, что ее и Ра утихомирить не мог. Тогда он смешал пиво с гранатовым соком, Сехмет приняла сок за кровь, нахлюпалась и от пива захрапела! Вот! – и он торжествующе оглядел слушателей.

Морщинистое, как кора высохшего дерева, лицо лекаря Мериба расплылось в ехидной усмешке.

– Двадцать ударов палкой, – задумчиво оценил ответ приятеля Шошонк.

– За что-о-о? – возмутился Амени.

– Пять – за краткость, все остальное – за непочтительность к богам, – отрезал Шошонк. – Хорошо, если тебя вообще за такой ответ из школы не выкинут…

– Не выкинут, – самоуверенно фыркнул Амени. Палок дать могут, а исключить – ни за что. Такие механики, как Амени, нечасто рождаются в долине Нила, а без хороших механиков храмам никак! Кто сделает поворотную башню жрецам-звездочетам, кто заставит статую Анубиса открывать и закрывать рот, а священного золотого быка Аписа реветь и качать головой? Да за один только водомет, что Амени поставил в храме благой Тефнут, подательницы влаги, при котором располагалась их школа, ему прощалось полное равнодушие к изучению обрядов и гимнов.

– Слушайте! – вдруг напряженно сказал старый лекарь, вскидывая сухую, как старый папирус, ладонь.

Ночь была тихой – даже слишком. Не трещали цикады. Вдалеке хрипло затявкала голодная гиена – и тут же ее лай сорвался на мучительный предсмертный визг.

– Лев, – неуверенно пробормотал Шошонк.

Все трое снова переглянулись. Сейчас, когда разлив Нила не пришел, а с чистых, без единой тучки небес пялилось на выжженную землю безжалостное Око Ра, жажда гнала хищников все ближе к людским хижинам.

– У соседей вчера младенца шакал унес, – с мертвой безучастностью сказала женщина.

– Слышите, опять! – сказал Мериб.

– А-рр-рау-рау-а-рр! – звук, казалось, шел со всех сторон, он словно был далеко, в пустыне, и одновременно близко, за стеной хижины.

– Точно лев, – уверенно сказал Шошонк. – Злой, голодный…

– И летающий! – насмешливо добавил Амени.

– Арр-гх, арр-гх! – теперь рычание исходило откуда-то сверху, словно издававший его зверь парил прямо над крышей тростниковой хижины.

В скупых лунных отблесках, пробивающихся в щели между переплетением тростника, видны были напряженные, запрокинутые лица Шошонка и старого лекаря.

– Никто не знает – что это! – провозгласил Амени. – Местные, как это дело слышат, сразу в хижины забиваются и дрожат…

Просветы в плетеных стенах окрасились багровым… и на хижину обрушился поток пламени.

– Бежим! – заорал Шошонк, бросаясь к выходу, вокруг которого вились языки огня – точно лоскуты ткани на ветру.

Амени схватил женщину за руку и кинулся следом. Горячий воздух обжег кожу, густой черный дым залепил легкие. Мучительно кашляя, они вывалились из хижины – и хрупкий тростник тут же осыпался у них за спиной, превращаясь в сплошной костер. Женщина горестно заголосила.

– Цыц, неразумная! – прикрикнул на нее старый лекарь. – Живая, и ладно!

Порыв горячего ветра развеял завесу дыма… Высохшие под взглядом безжалостного Ока Ра хижины занялись сразу, полыхая над рекой огромными факелами. В отсветах носились темные тени – крестьяне выскакивали из своих домов, громко плакали дети. Дергая длинными тонкими ногами, пестрая корова билась в сухой пыли – ее бок был сожжен начисто. Круглые навыкате глаза до краев налились бессильной мукой. Выдергивая из-за пояса тонкое длинное шило, Мериб склонился над животиной – полное отчаянной боли мычание мгновенно стихло.

И тут же:

– А-у-уа-а! – Длинный полувой-полусвист располосовал воздух, и клуб багрового огня обрушился с темных небес прямо на сухой папирус у обмелевшей реки. Коричневые стебли с треском вспыхнули.

– А-у-уа-а! – второй огненный столб рухнул сверху. Амени толкнул Шошонка в плечо, оба покатились кубарем по горячей потрескавшейся земле.

– Только не за деревом! – Амени с силой рванул за плечо Шошонка, пытавшегося схорониться за одиноким высохшим тамариском.

Наверху снова зарычали, словно там пролетал крылатый хищный зверь. Мальчишки едва успели отбежать на несколько шагов, как огонь охватил дерево – голые ветви судорожно подергивались в огне.

– Туча! Благая Тефнут пришла к нам на помощь! – пронзительный вопль располосовал ночь, и Амени увидел, как разбегающиеся люди останавливаются и падают на колени, воздевая руки к небесам и вопя: – Туча! Туча! Пошли дождь, благая Тефнут, спаси нас!

Амени торопливо задрал голову – низко-низко, почти над самыми головами, висела тяжелая грозовая туча. Гром, похожий на львиный рык, загрохотал в недрах, дохнуло оглушающей, напрочь позабытой свежестью… С губ Амени невольно сорвался блаженный стон, он запрокинул голову, ожидая падающих на лицо первых капель такого желанного, такого долгожданного ливня…

Туча моргнула. Словно огромное веко поднялось в ее глубине, и на коленопреклоненных людей уставился неподвижный, как у насекомого, багрово-стеклянистый глаз. И к земле ринулись потоки огня!

Багровые глаза один за другим распахивались в клубящемся теле тучи, и новые потоки пламени обрушивались вниз, на разбегающихся в ужасе людей. Амени ухватил Шошонка за жреческий фартук и поволок прочь от занявшихся пламенем зарослей тростника. Берег пылал, озаряя багровыми бликами обмелевший Нил и бьющихся в остатках влажной грязи крокодилов.

Туча зарокотала – теперь в ее рыке слышалось удовлетворение. Багровые глазищи – Амени насчитал двенадцать – выстроились птичьим клином и унеслись прочь вдоль реки, оставив позади себя черный клубящийся дым и бушующее пламя.

– Это не зверь, – плюхаясь рядом с мальчишками, бросил вынырнувший из дыма старый Мериб.

Амени с закопченным лицом, похожий на чернокожего жителя страны Куш, насмешливо фыркнул:

– Давай, Шошонк, ты у нас лучше всех в делах богов понимаешь – кто это такой был?

– Люди не смеют противиться богам… – раскачиваясь, глухим голосом выдавил Шошонк.

– А ты и не противься – просто скажи, что за туча с глазами? – сдерживая нетерпение, поторопил его Амени.

– Один из «убийц Сехмет». Ее свиты, – наконец перестав раскачиваться, глухо пробормотал Шошонк. – Думаете, она в древние времена одна столько народу загубила? Ибо сказано, что в конце каждого года, «когда становятся ужасными глаза Сехмет», два павиана сверяют божественные «Книги конца года», где написано, кому суждено жить – а за кем Сехмет отправит своих слуг, – он содрогнулся, поглядев вслед улетевшей туче с глазами. – Видно, нынче все мы в тех книгах, вся Та-Кемет[9], ежели уж эти «ужасные глаза» здесь…

– Почему две обезьяны решают, жить мне или умереть? – зло прервал приятеля Амени.

Шошонк отпрянул, будто его ударили, и поглядел на Амени в ужасе.

– Не обезьяны, а боги, боги решают! – слабым голосом пробормотал он.

– Могли бы найти кого поприличнее обезьян! – неумолимо отрезал Амени и скомандовал: – Пошли!

– Куда? – растерянно переспросил старый Мериб.

Амени торжествующе усмехнулся:

– Я, прежде чем вас двоих звать, сам все разведал, людей расспросил! С тех пор как началась засуха, эту тварь слышат каждую ночь! Она появляется примерно вот здесь, – он топнул ногой, подняв тучу сухой пыли, – улетает вверх по течению Нила и возвращается обратно по другому берегу. А там пропадает снова на целый день. Что это значит? – И, не дожидаясь ответа, сказал сам: – Что у нее логово поблизости! Вот его я и хочу найти! – и он торжествующе вскинул гладко выбритую голову.

– Выследить посланника Сехмет? – растерянно пробормотал старый лекарь.

Лицо Амени дернулось раздражением – что за люди, вечно поют один и тот же гимн! Но без этих двоих ему не справиться. Он сдержался.

– Я хочу найти существо, из-за которого люди умирают без воды и еды, и все твое искусство не может помочь им, лекарь Мериб! Так что нам туда! – и он кивнул на низкую дамбу, по которой можно было перебраться на другой берег.

Мериб и Шошонк со страхом посмотрели сперва на Амени, потом на проход.

– Не успеем! Идти далеко, а он… существо… скоро вернется, – торопливо пробормотал Шошонк.

– Ты откуда знаешь? – фыркнул Амени, покосился на мгновенно засмущавшегося приятеля и покровительственно улыбнулся: – Понял – ты просто боишься идти мимо крокодилов.

– Боюсь, – задушенно признался Шошонк.

– Я вообще родился в двадцать третий день сезона «ахет» – значит, мне предначертана смерть от крокодила. И то не боюсь! А ну пошли! – и Амени решительно зашагал к дамбе. Старый лекарь и молодой жрец переглянулись, долго смотрели друг на друга – и наконец пошли следом.

Из-под ног поднималась сухая, похожая на пепел, пыль и жесткой коркой налипала на голые плечи. Если бы все сталось, как должно, сейчас здесь бы не пройти – дамба исчезла бы под сплошным зеркалом широко разлившейся воды. А по всей Та-Кемет пил, плясал и веселился народ, ожидая, пока Нил вновь спадет, оставляя после себя пропитанную влагой землю и слой плодородного ила на ожидающих посева полях[10].

Но высокая вода не пришла. Похожие на бурые бревна крокодилы выползали на низкую дамбу из ставшей горькой, как желчь, нильской воды и неподвижно лежали там. Босые пятки Амени прошлепали у самой пасти громадного крокодила, но тот даже не шевельнулся. Желтые глаза затянула болезненная пленка – зверь умирал. Дышать было тяжело, воздух наполнял смрад разложения.

– Если божественный Себек[11] не может уберечь своих священных зверей, на что надеяться людям? – пробираясь между неподвижными телами еще недавно грозных чудовищ, безнадежно сказал Шошонк.

– На себя! – огрызнулся Амени, ускоряя шаг и настороженно поглядывая на небо – не возвращается ли двенадцатиглазая тварь.

– Не святотатствуй! – вдруг рявкнул Шошонк, и вырвавшись вперед, решительно зашагал к берегу, не оглядываясь больше.

Амени недоумевающее оглянулся на Мериба.

– Та-Кемет всегда жила, надеясь на милость богов, – мягко сказал старый лекарь. – Если наша маленькая долина все еще держится среди мертвой пустыни – чем еще, кроме божественной милости, можно объяснить это? Чем мы можем отблагодарить, кроме покорности?

– Тогда зачем со мной идете? – напряженно спросил Амени.

– Ну надо же за тобой присмотреть, – проворчал старик, и Амени облегченно улыбнулся. Он слишком хорошо понимал, что один не справится – и страшно одному!

Они спустились с дамбы и пошли через тамарисковую рощу. Осыпавшаяся от нестерпимого зноя листва покрывала землю скрипучими хрусткими сверточками, похожими на трупики насекомых. Амени все чаще обеспокоенно поглядывал на небо – по рассказам перепуганных крестьян ему так и не удалось понять, где именно у жуткой твари логово и где можно спрятаться, чтоб выследить ее.

Знакомое рычание и вой растревоженного воздуха нахлынули внезапно. Высохшие поля разом залило огнем. Ночь расцветилась желто-багровыми сполохами, и Амени пропустил момент, когда от трескучей стены пламени отделились двенадцать пылающих дисков – и стремительно понеслись к облетевшей рощице.

– Благая Тефнут, нас сейчас накроет! – в ужасе охнул мальчишка.

– Прячься! – прошипел Шошонк, толкая Амени за ствол тамариска.

Глупый зубрила гимнов! Будто это поможет, когда их накроет пламенем! Амени метнулся в сторону, надеясь выскочить из рощи. Свист усилился, и Амени замер, вжавшись в высохший ствол. Багровый свет залил рощу, резко вычерчивая темные контуры деревьев. Двенадцать страшных глаз висели прямо над ним, пылая среди голых ветвей.

Раздался треск, посыпались обломанные сучья, и здоровенная туша плюхнулась посреди рощи. Поглощая черные от жара стволы, повис серый влажный туман. Амени казалось, что в шаге от него вспучивается серыми волнами, клубится огромная грозовая туча. Она вздулась еще больше и вдруг раскрылась, как безобразный цветок, распавшись на множество гибких, покрытых чешуей щупалец. А по щупальцам, мельтеша и перескакивая с одного на другое, катались багровые шары выпученных глаз. Одним рывком, точно подброшенная, тварь вскочила и, перебирая щупальцами, как паук ножками, ринулась вон из рощи. Багровые буркалы глядели точно вперед, подсвечивая землю расходящимися конусами света.

Все еще тяжело дыша от пережитого ужаса, Амени осторожно махнул рукой – за ним! Перебегая от дерева к дереву, все трое следовали за тварью. Упустить чудовище невозможно – мерцая багровыми огнями глаз и совершенно не скрываясь, оно семенило, легко просачиваясь между стволами. Тело его то сжималось, то снова расползалось. Деревья закончились, тварь, не оглядываясь, побежала по выжженному полю. Амени дважды чуть не заорал от боли – здоровенные булыжники подворачивались под ноги, он упал, ссадил коленку, отбил пальцы. А этой хоть бы что – несется вприскочку!

Амени чувствовал, что начинает выдыхаться. Он был уверен, что бежать придется далеко, может, до самой границы с пустыней – где еще могли скрываться насылающие жар и огонь «страшные глаза Сехмет»? Но подпрыгивающие впереди конусы света вдруг враз исчезли – дорога мгновенно ахнула во тьму. Амени замер, тихим свистом останавливая товарищей, и осторожно-осторожно, стараясь не потревожить ночь ни единым звуком, двинулся вперед.

Мрачной громадой проступая сквозь темноту, перед ним медленно вырастали поросшие плющом развалины старого храма. Шипя от боли, он вжался в горячий от жара камень и аккуратно-аккуратно выглянул из-за полуразрушенной стены. Багровый свет мерцал неподалеку – постепенно угасая, точно утягиваясь под землю. Уже не заботясь об осторожности, Амени прыгнул вперед и едва не свалился в дыру в земле.

Прикрытый жухлой травой, под стеной красовался узкий проход, озаренный отблесками багрового огня. Свет становился все слабее и слабее. Похоже, двенадцатиглазое чудовище удалялось. Наконец исчезло совсем.

– Что скажешь, Мериб, об этой твари? Я-то в существах не разбираюсь, больше в механизмах, а ты лекарь… – шепотом спросил Амени и обернулся.

Позади него стоял тяжело дышащий Шошонк. Старого лекаря не было.

– Мериб! – тихо позвал Амени.

Нет ответа.

– Мериб! – уже громче, но только сухая пыль шелестела под горячим ветром из пустыни.

Амени с надеждой уставился на обвалившуюся стену, надеясь, что сейчас отставший лекарь вынырнет из-за угла. Никто не появлялся.

– Может, споткнулся, упал? – пробормотал Шошонк.

Парни переглянулись и не сговариваясь двинулись обратно. Отблески горящих тростников подсвечивали голое поле между развалинами и рощей. Амени долго всматривался в обманчивый полумрак. Пару раз ему казалось, он видит распростертое неподвижное тело, но тут же понимал, что ошибся. Старый лекарь просто исчез, точно растворился в воздухе.

– Благая Тефнут, куда же он делся? Не мог он нас просто бросить – не такой человек, – потерянно пробормотал Амени и тут же решительно потряс головой. – Жаль, без Мериба труднее будет. Я надеялся, лекарь сообразит, как убить эту тварь!

– Убить? – Шошонк отпрянул, точно собрались убить его, смерил Амени недобрым взглядом. – А что произошло со стариком, ты узнать не хочешь?

– Я хочу знать, что происходит с Та-Кемет! И как это остановить, – отрезал Амени, решительно поворачивая обратно к подземному лазу. Достал пучок пропитанного маслом папируса, покрутился туда-сюда, наконец отыскал среди развалин более-менее прямую ветку и принялся обматывать папирусом, сооружая факел.

– Ты хочешь туда лезть? – с ужасом вглядываясь в темноту дыры, жалобно пролепетал Шошонк. – Во имя Осириса[12], зачем? Ты хотел найти логово этого… этой… Ну и нашел! Давай завалим вход камнями – и все!

– А если там у него второй выход? – тоже заглядывая в темноту пещеры, зло спросил Амени. – И завтра оно снова вылезет?

– Но не можем же мы туда пойти? А если оно там… затаилось? И сожжет нас, как только сунемся! – запротестовал Шошонк.

– Сожжет, – кивнул Амени. – Если, конечно, ты не укроешь нас под «Книгой последнего дня года», что защищает от Сехмет и ее посланников. Ты ведь знаешь это заклятье, верно, Шошонк? – внимательно глядя на приятеля, спросил Амени.

– А еще говорят, что ты на уроках священной истории ничего не слушаешь, – недовольно буркнул Шошонк. – Да ты хоть понимаешь – если я черточку в иероглифе неправильно выпишу, заклятье убьет меня самого!

– Мои механические сооружения тоже могут завалиться мне на голову, – ничуть не впечатленный, фыркнул Амени. – Каждому свое, Шошонк, – и он принялся разматывать набедренную повязку.

Шошонк со страдающим видом принял ее:

– Писать нечем…

Но Амени уже с издевательской ухмылкой протягивал ему горелый уголек из тех, что валялись вокруг во множестве – проход в логово демона Сехмет весь был покрыт сажей. Шошонк покорно вздохнул и, шепча что-то невразумительное в адрес Амени, принялся чертить иероглифы на белой льняной ткани. Все еще вздыхая и качая головой, протянул исписанную повязку Амени:

– На! Ее теперь надо на горло намотать.

– А ты? – послушно завязывая ткань вокруг шеи, отчего немедленно стал похож на пациентов Мериба, спросил Амени.

– А я не собираюсь «ужасным глазам Сехмет» на глаза лезть, – огрызнулся Шошонк. – К тому же у меня амулет.

Амени чиркнул кресалом, разжигая факел. Остановился над дырой, вглядываясь вглубь – свет факела расцвечивал желто-багровыми отблесками каменную кладку подземного хода. Точно тварь возвращалась…

– Пошли, – наконец выдохнул он, облизывая пересохшим языком потрескавшиеся от жары губы. И, согнувшись, скользнул в проход.

Сперва двигаться приходилось на четвереньках. Факел чадно трещал, оставляя за собой струйку черного дыма. В пляшущем свете видны были камни низкого свода, закопченные до густой черноты – видно, тварь тут часто шастала. Ход был совершенно сухим, между камням не просачивалось ни единой капли влаги, даже воздух казался мертвым, как листва погибших деревьев, и драл легкие, точно песок пустыни. Амени слышал, как хрипло, точно испуганный конь, дышит ползущий позади Шошонк. Проход распался на два. Амени сунул факел в одно, в другое ответвление, довольно хмыкнул и без колебаний выбрал правый – проползая здесь, тварь оставила после себя четкий след. Потолок начал постепенно подниматься над головой. Амени с хрустом распрямил затекшую спину и выпрямился. Шаги мальчишек шелестели по присыпавшему пол песку.

– Может, не пойдем дальше? – взмолился Шошонк, когда проход распался снова – на этот раз на три рукава.

– Не бойся, не заблудимся, – ухмыльнулся Амени, проводя по одной из стен и показывая ладонь, густо измазанную сажей.

– Ну найдешь ты «убийцу Сехмет», а дальше что? – уныло пробубнил Шошонк.

– Пока не знаю, – спокойно ответил Амени. – Как найдем, так и разберемся. Может, и впрямь ход замуруем. Только не камнями засыплем, а надежные плиты поставим, видал, какое у него тело – всюду просачивается! А может, методом предков воспользуемся. Пивом с гранатовым соком, – оглядываясь на Шошонка, бросил он. – Оказывается, и от твоей любимой древней истории может быть польза.

– То пиво сам Ра варил, – мрачно буркнул Шошонк.

– Так это ж когда было! – хихикнул Амени. – Люди Та-Кемет с тех пор изрядно продвинулись – одних запасов нашего храма Тефнут хватит, чтоб всю Эннеаду[13] напоить!

– Да разве ж в запасах дело… – со странной, словно бы сожалеющей, интонацией, сказал Шошонк.

Амени хотел спросить, чего это он, но вместо этого предостерегающе вскинул руку:

– Тихо! Слышишь!

– Ар-р-аргх! – слабое далекое эхо знакомого рыка донеслось из прохода.

– Тварь впереди! – напряженно прошептал Амени, вслушиваясь.

– Арг-ау-аргх! – рык слышался сильнее… но теперь он совершенно четко звучал позади! Будто тварь каким-то чудом переместилась им за спину.

– Эхо, – отчаянно озираясь, пробормотал Шошонк.

– Да, – торопливо кивнул Амени, хотя совершенно точно знал, что так эхо распространяться не может – недаром же он делал трубки для «гласа бога» в храме Гора[14]. Пол под ногами дрогнул. Амени прижал руку к стене – камень мелко трясся, точно от ужаса. И еще – он был теплым! Почти горячим.

– Ар-р-р! – зловещий рык звучал из-за стены, а проход сзади засветился багровым – точно по следам мальчишек стремительно катился шар пламени!

– Вперед! – гаркнул Амени, бросаясь дальше по проходу. Больше не стараясь скрыться, они просто мчались по проходу. Сзади, все ближе и ближе, накатывали волны жара. Проход снова начал петлять и раздваиваться – уже не заботясь о направлении, Амени свернул раз, другой…

– Аргх-аргх! – накатывающее сзади рычание стало похоже на издевательский смех. Воздух вокруг них становился все горячее и горячее.

– Не могу больше! – Шошонк упал. Амени рывком вздернул его на ноги, поволок за собой.

Полосы света выкатились у них из-за спин, озарив извилистый проход, а плечи начало жечь приближающимся жаром. Амени в ужасе оглянулся. Весь проход заполняло сверкание багрового огня! Оно ползло вроде бы медленно, но приближалось неумолимо. Амени тоже не мог бежать – ноги подламывались, Шошонк повис на руке… Мальчишка пошатнулся и упал на колени.

– Ургх-ух! – огонь заухал, и прямо в колеблющихся языках пламени один за другим начали раскрываться вспученные багровые глаза.

Шошонк извернулся, рванул что-то с шеи, размахнулся и бросил – яркая искорка ударила прямо в надвигающееся пламя.

Раздался глухой вопль – и огонь зашипел, точно на него плеснули водой. Багровые глаза враз захлопнулись, пламя отпрянуло назад – и втянулось обратно в проход. Мгновение – и оно исчезло.

– Похоже, благая Тефнут все-таки защищает тех, кто хочет вернуть ее влагу в долину Нила! – с трудом поднимаясь на ноги, пробормотал Амени.

– Угу, – с явной иронией буркнул Шошонк, и Амени показалось, что они вдруг поменялись местами – сам Амени стал искренним почитателем богов, а Шошонк… Додумать, что сталось с Шошонком, мальчишка не успел – длинный, как у ловящей муху жабы, язык пламени вылетел из бокового прохода и ударил в каменную кладку у них над головами.

– Бежим! – прохрипел Амени и, ухватив Шошонка, снова поволок его за собой.

Ленты пламени выскакивали то из одного прохода, то из другого – точно загоняя куда-то. Амени упорно старался сворачивать в другую сторону, но тварь, похоже, была терпелива – рык-смех звучал снова, и сотканный из огня хлыст подстегивал спотыкающийся бег.

А на очередном повороте сухие пальцы Шошонка вдруг вырвались у Амени из руки, послышался короткий шум… Амени обернулся… Единственное, что он успел увидеть – это брыкающиеся ноги друга, исчезающие за углом.

– Уходи отсюда, Амени, уходи! – хрипло, точно его душили, успел крикнуть Шошонк, и все смолкло.

Амени метнулся назад, повернул за угол – перед ним был совершенно прямой, без единого ответвления, ход. Пустой. Шошонк исчез.

Дверь, потайная дверь! – Амени заметался по проходу. Язык пламени ударил прямо сквозь кладку потолка. Огонь хлынул сверху, неумолимо гоня мальчишку прочь. Амени отступил, попятился, потом не выдержал – побежал. Он снова мчался, чувствуя нарастающее гудение пламени.

Очередной поворот… и каменный коридор уперся в глухую стену. Тупик. Бегущий мальчишка распластался по камню, чувствуя, как в горле скребутся сухие, безнадежные рыдания. Ведь он хотел как лучше! Он только хотел всем помочь!

Сзади послышался сухой, издевательский смешок. Амени даже не надо было оглядываться, чтоб узнать, кто там дышит ему в спину раскаленным дыханием. Но он так просто не сдастся! Руки мальчишки заметались, нажимая то на один камень, то на другой. Никто не строит ходов в тупик! Он сам обязательно сделал бы здесь потайную дверь. Амени все жал и жал на камни, задыхаясь от накатывающей безнадежности…

Двенадцать круглых багровых пятен света замерцали на каменной кладке, озаряя копошащегося у стены мальчишку. А потом за спиной взвился гул разъяренного огня – и жар ринулся прямо на него… В этот миг камень под рукой наконец поддался, уходя в глубь стены, и потайная дверь повернулась, швыряя Амени в дышащий прохладой полумрак. Позади глухо щелкнуло – дверь закрылась, оставляя ревущую от бешенства тварь в лабиринте древних переходов.

Тяжело дышащий Амени распростерся на холодном каменном полу. Вокруг стояла тишина. Опираясь на дрожащие руки, мальчишка медленно поднялся, шипя от боли в обожженной спине и плечах. И застыл. Светильники вдоль стен выхватывали из мрака огромный каменный зал. В нише, улыбаясь едва заметной, в самых уголках губ, милостивой улыбкой, стояла раскрашенная статуя… благой Тефнут!

Амени вскочил и завертелся на месте, как кот, гоняющийся за своим хвостом.

– Да это же наш храм, – наконец понял он. – Храм Тефнут!

– Тефнут… нут… нет… мет… – откликнулось эхо, отскакивая от одной стены к другой.

И тут же из-за статуи богини раздался сухой, рычащий смешок.

Двенадцать круглых багровых огней сияющим венцом вспыхнули над головой богини, закружились в сплошном хороводе, моргнули… Из-за статуи, мелко перебирая щупальцами, выползло багровоглазое чудище! Двенадцать конусов багрового света скрестились на застывшем в ужасе мальчишке.

– Но… Этого не может быть! – прошептал Амени. – «Убийца Сехмет» не может прятаться в храме Тефнут!

Из клубящегося тела чудища вырвался знакомый полурык-полусмех – и сноп огня ударил в лицо мальчишке!

Слепящее пламя охватило Амени со всех сторон, его подбросило, пронесло и с силой ударило о стену… Хлопая глазами и хватая воздух широко раскрытым ртом, мальчишка сполз на пол. От него валил пар – но он был жив, жив! Еще не веря, он провел рукой по плечам – пальцы наткнулись на окутывающую шею ткань…

– Заклятье последнего дня года! – прошептал он. – Спасибо тебе, Шошонк! – и он вскочил, вызывающе глянув в выпученные буркалы раскачивающейся на щупальцах твари. – Вот теперь-то мы с тобой потягаемся! – он завертел головой в поисках рычага своего водомета – поглядим, сможет ли тварь высушить всю воду подземных бассейнов храма…

Страшный удар обрушился на Амени сзади. Жуткая боль расколола голову пополам, огни – на сей раз не багровые, а цветные, заплясали перед глазами… На подгибающихся ногах Амени повернулся… Дергаясь, точно его фигура была всего лишь отражением во взбаламученном пруду, перед ним стоял Шошонк.

– Глупый, глупый Амени, – отбрасывая палку, пробормотал Шошонк, ловя падающего Амени под мышки. – Если б хоть немного задумывался над теми священными сказаниями, что тебя заставляли заучивать! Ты бы понял, что раз Тефнут, подательница влаги, в то же время – Сехмет, повелительница засухи, то каждый храм Тефнут – это и храм Сехмет! Где же еще прятаться слугам львиноголовой?

Стены храма плясали перед глазами Амени, ему казалось, что он бредит – старый лекарь Мериб, возникший невесть откуда, чтобы стянуть ему запястье веревкой, точно был дурным сном!

Храм вдруг запылал тысячами огней, и со всех сторон, накатывая медленно, словно волнами, зазвучал гимн:

– Когда ты гневаешься, исчезает рыба/Тогда ждут люди большую воду/Тогда богатый подобен бедняку/Нет никого, ночью слышавшего воду/И нет в речах желанной прохлады…

Перед глазами у мальчишки прояснилось, и он увидел жрецов, распростертых перед статуей Тефнут. А потом статуя дрогнула и медленно отплыла в сторону. В открывшейся позади нее дыре клубилась чернота. Оттуда пахло жаром, и огнем, и смрадом разлагающихся тел. Оттуда неслись крики, и стоны, и гудение пламени, и лязг оружия. И все перекрыл громовой рык – грандиозный, выворачивающий душу, жуткий клич охотящейся львицы.

Тьма дрогнула, и из нее медленно и величественно ступила женщина в черном покрывале, с лицом, мертвенно-бледным и усыпанным сочащимися черным гноем язвами. А следом за женщиной посыпали другие твари – лучше всего Амени запомнился трехголовый уродец с искаженными лютым голодом лицами. Последним из пульсирующей тьмы выступил гигантский скелет верхом на конском костяке. Неслышно ступая под гимн жрецов, «убийцы Сехмет» двинулись к потайной двери, исчезая один за другим в притихшем от надвигающегося ужаса пространстве.

– Зачем? Зачем вы хотите погубить Та-Кемет? – извиваясь в путах, простонал Амени.

– Мы? Меньше всего мы хотим гибели нашей земли! – горячо откликнулся Шошонк. – Поэтому я и пошел, чтоб остановить тебя! Это ты, забывший свое место безумец, едва не погубил Черную Землю! Однажды великий Ра уже обрек людей смерти за непокорство – с тех пор мы, потомки вымоливших прощение, существуем лишь по воле богов! Боги делают фараона – фараоном, жреца – жрецом, а земледельца – земледельцем. Мы живем, когда угодно богам, и умираем, когда угодно им. Если им угодно напустить на нас демонов – мы принимаем бедствие и смиренно молимся в храмах о милости! И вот тогда Черная Земля будет жить, ибо такова воля богов!

– Мериб… Ты же лекарь, ты же спасаешь людей, как ты мог… – глядя вслед женщине под покрывалом, простонал Амени.

– Разве ты забыл, что все лекари, как и воины, – жрецы Сехмет? – развел руками Мериб. – Ведь это она – повелительница мора и войны!

И тогда Амени захохотал. Он дергался в путах, извиваясь на каменном полу, и не мог остановится.

– Будет вам и мор, и война! – наконец выкрикнул он, глядя в изумленные лица Мериба и Шошонка, лекаря и жреца. – Будет вам все, что вы сами пустили на Черную Землю!

Он еще не знал, что засуха и неизбежный голод вызовут восстание и от края до края Черная Земля окажется залита кровью. Сам фараон и советники его попадут в руки восставших, а жрецов разъяренная толпа разорвет на части. Храм, в котором они сейчас находятся, будет разрушен до основания. И тогда караулящие у границ великого царства племена варваров-гиксосов ворвутся в долину Нила, не оставляя за собой ничего живого[15].

Он еще не знал, но уже чувствовал – великое зло пришло в мир. И оно будет еще не раз возвращаться.

Первый сон Татьяны Николаевны

Разбрызгивая покрывающую мостовую осклизлую грязь, густо замешанную на выплеснутом из окон содержимом ночных горшков, тряская карета с грохотом пронеслась мимо. Прикрываясь тяжелой корзиной, Лисбет шарахнулась в сторону, но вылетевшие из-под вихляющихся колес лепешки вонючей жижи все равно густо усеяли подол платья. Идущая впереди Мэри Джейн обернулась и с упреком уставилась на сестру поверх закрывающей рот пропитанной травами повязки.

– Что? Я не виновата! – сквозь плотную ткань такой же повязки приглушенно запротестовала Лисбет.

– Ты никогда не виновата, – продолжая буравить младшую сестру гневным взглядом, отрезала Мэри Джейн.

– Зато ты всегда права! – буркнула Лисбет, перехватывая корзину поудобнее.

– Придержите язычок, мисс, когда с вами разговаривает старшая сестра! – отчеканила Мэри Джейн и зашагала дальше, обиженно выпрямив спину.

Лисбет под повязкой показала сестре язык и пошлепала следом. Карета давным-давно скрылась из виду, и теперь узкая улочка была пустой и кладбищенски тихой – лишь трещали дрова в сложенных возле домов кострах, да сквозь клубящийся черный дым можно было разглядеть на заколоченных дверях алые, будто кровью вычерченные, кресты и надпись «Боже, смилуйся над нами!». Занавеси на покрытых грязью окнах порой двигались, словно кто-то глядел изнутри на опустевшие улицы, и это было страшно, как шевеление земли на свежей могиле.

Трудно поверить, что еще недавно улицы были плотно забиты каретами и повозками – лондонцы, те, что побогаче, бежали из умирающего города. Первым уехал добрый король наш, Карл, со своим веселым двором, а теперь вот и…

– Видела, чья карета? – в спину сестре спросила Лисбет.

– Докторская, – не оглядываясь, буркнула Мэри Джейн. – Хорошие доктора уж все померли, плохие – сбежали.

– А мы… – после недолгой паузы тихо пробормотала Лисбет. – Мы не можем… тоже уехать? Ну хоть пешком уйти?

– Сер-ти-фи-ка-та… – Мэри Джейн перевела дух после длинного слова – и оглянулась на сестру даже с некоторой гордостью – во как смогла! – Ну, бумажки, что мы с тобой здоровы… нам нынче в мэрии никто не даст, а без сертифата, сер-ти… – Мэри Джейн благоразумно решила не вступать в новый бой с мудреным словом и закруглилась, – без проклятой бумажки нас из Лондона не выпустят и ни через один английский город не пропустят! Да у нас здесь еще и дела есть, – с преувеличенной бодростью сказала она. – Не оставлять же город вот этим… – и Мэри Джейн гневно содрала со стены целый свиток пришпиленных листков.

Даже и не глядя, Лисбет знала, что там – подобными объявлениями пестрели нынче все стены. «Несравненная микстура против чумы, никогда не применялась ранее», «Единственно действенная лечебная вода против чумы», «Знаменитый врач, недавно приехавший из Голландии, где во время прошлогоднего чумного мора вылечил массу людей», «Матрона, только что прибывшая из Неаполя, совершала чудеса во время последней чумы в Италии, когда умирало по 20 тысяч человек за день»[16].

– Неясно только, какие чудеса она совершала – может, сама их и уморила! – потрясая листком, процедила Мэри Джейн. – На страхе наживается, крыса поганая!

– Крыса! – Лисбет истошно взвизгнула и отчаянно метнулась за юбку сестры.

Здоровенная крыса восседала на мостовой у самого подола Мэри Джейн. Черную шкуру покрывали круглые шары нарывов, из лопнувших сочился гной и тяжелыми каплями падал на булыжную мостовую. Длинный голый хвост в гнилых струпьях. Крыса подняла острую, всю в язвах, морду и уставилась на сестер пристальным взглядом крохотных глазок.

– П-пошла, – запинаясь, пробормотала Мэри Джейн и топнула ногой.

Крыса растянула узкую пасть в совсем человеческой злобной ухмылке. Острые грязно-желтые зубы были покрыты кровью.

Мэри Джейн попятилась и толкнула Лисбет задом, так что девочке тоже пришлось отступить.

Крыса неспешно поднялась на лапы и шагнула следом. Так они и двигались вдоль улицы – Мэри Джейн, прикрывающая Лисбет, и крыса, наступающая на них неумолимо, как чума наступала на несчастный Лондон весь этот страшный год. И только слепые окна начисто вымерших домов глядели на них, и от качающихся полотняных занавесок исходил жуткий, удушливый шепот.

В спину Лисбет ударил жар, и от подола длинной юбки потянуло горелым.

– Мы сейчас свалимся в костер, сестрица, – ломким от ужаса голосом пролепетала девочка, не сводя глаз с приближающейся крысы.

– Вот и хорошо, – сквозь зубы процедила Мэри Джейн, и Лисбет с удивлением поняла, что голос сестры дрожит вовсе не от страха, а от ярости.

Мэри Джейн оттолкнула Лисбет, протянула руку к костру – так и оставшийся в ее ладони бумажный ворох закурился черным дымом, на кончике появился мелкий тлеющий огонек.

– А ну-ка прикури, тварь! – и Мэри Джейн ткнула факелом в крысу.

Огонь оставил на булыжниках чадное черное пятно.

Крыса невозмутимо сидела неподалеку, склонив голову к плечу, и разглядывала Мэри Джейн – словно заново оценивала девушку.

– Получи, гадина! – размахивая бумажным факелом, Мэри Джейн прыгнула за ней.

«Как она это делает?» – прижимая руки к судорожно колотящемуся сердцу, подумала Лисбет. Целая и невредимая, крыса снова сидела на мостовой в шаге от Мэри Джейн. Наконец с наглой ленцой поднялась и неторопливо направилась к громоздящейся у перекрестка горе отбросов. Напоследок оглянулась, окинув девушку долгим запоминающим взглядом, и юркнула за кучу, волоча за собой голый длинный хвост.

– Ай! – почти полностью прогоревший бумажный факел обжег Мэри Джейн пальцы. Она бросила его на землю, затрясла рукой.

– Мне страшно, Мэри Джейн, – не сводя глаз с кучи, за которой исчезла крыса, пробормотала Лисбет.

– Мне тоже, – сдавленно откликнулась та. – Пойдем-ка отсюда, – подобрала юбки и быстрым шагом двинулась вверх по улице.

Спотыкаясь и чуть не падая, Лисбет поспешила за ней. Повсюду на наваленных вдоль улицы мусорных кучах сидели крысы. Будто точеные столбики у ворот, усатые фигурки совершенно неподвижно, как неживые, восседали на гниющих у обочины отбросах, и только головы их медленно поворачивались, провожая сестер. Мэри Джейн ускорила шаг. Венчающие кучи фигурки крыс проплывали мимо, все так же следя за ними долгими внимательными взглядами. Хрипло дыша от ужаса, Лисбет оглянулась на оставшуюся за спиной кучу. Крысы медленно соскользнули с нее и неспешно двинулись следом за девушками, возглавляя тянущуюся за ними целую колонну черных, шевелящихся спинок, острозубых морд и длинных голых хвостов.

– Они идут за нами! – в ужасе завопила Лисбет.