Так было. Размышления о минувшем Микоян Анастас

Глава 38. Поездка по фронтам и районам, освобожденным от фашистской оккупации. Помощь народам Европы

Шел третий год Отечественной войны. В великих битвах под Москвой, Сталинградом и под Курском наша армия разгромила отборные силы гитлеровской Германии и развернула невиданное контрнаступление по фронту протяженностью свыше 2000 км.

К концу 1943 г. советские войска завершили освобождение западных областей Российской Федерации и очистили от фашистов Левобережную Украину, Донбасс и Кубань. И хотя вооруженные силы, брошенные против нас Гитлером, были еще достаточно велики и война продолжалась все еще на нашей территории, было уже ясно, что в ходе войны произошел коренной перелом.

В этих условиях все наши усилия были направлены на окончательное освобождение нашей Родины, на разгром и уничтожение фашистского зверя в его берлоге.

К середине 1943 г. в нашей действующей армии насчитывалось около 6,5 млн человек, почти 100 тыс. орудий, минометов и установок полевой реактивной артиллерии, 9,5 тыс. танков, около 8,3 тыс. самолетов, более 300 боевых кораблей и т. п. Все это огромное и притом активно действующее «хозяйство» требовало своевременного и бесперебойного обеспечения современной боевой техникой, вооружением и боеприпасами, продовольствием, вещевым имуществом, горючим, смазочными материалами и т.п.

В результате героических усилий тыла наша военная промышленность, преодолев трудности первого года войны, успешно набирала нужные темпы и уже в 1943 г. обеспечивала основные потребности фронта. Я сознательно не касаюсь здесь вопросов, связанных с производством боевой техники, вооружения и боеприпасов, поскольку дело это совершенно особое. А кроме того, контроль за ним был поручен другим членам Политбюро и ГКО (Вознесенскому, Маленкову, Берия и Молотову).

Остановлюсь здесь еще раз лишь на обеспечении действующей армии продовольствием, точнее — хлебом.

С начала войны снабжение армии хлебом и другими продуктами питания осуществлялось из центра, за счет наших общегосударственных резервов. Однако резервы эти приходилось всячески экономить, поскольку они были ограничены.

Почти два года мы не получали хлеба от Украины, Белоруссии, Прибалтийских республик, Смоленщины, Орловщины, из Курской области, потом были лишены кубанского, ставропольского и донского хлеба. К этому надо добавить, что план хлебозаготовок по ряду тыловых районов выполнялся в 1943 г. весьма неудовлетворительно.

К тому же, по мере того как фронт удалялся все дальше на запад, все больше и больше стало требоваться транспортных средств для перевозок непосредственно войск, боевой техники, вооружения и боеприпасов. С транспортировкой продовольственных грузов стали возникать большие затруднения, особенно на Урале и в Сибири.

В таких условиях нормально снабжать армию из центра по фронту огромной протяженности становилось очень трудно. Что же касается внутриармейских запасов, то они, и всегда-то не особенно большие, в условиях неаккуратного пополнения быстро таяли, доходя кое-где до двух-трех дневных норм потребления.

Поэтому, когда войска стали приближаться к нашей государственной границе, освобождая тысячи населенных пунктов, возник вопрос об изменении существующего порядка централизованного снабжения армии.

Обсудив создавшееся положение и взвесив наши реальные возможности вместе с руководителями Управления Тыла Советской Армии и соответствующих наркоматов, я пришел к выводу, что наряду с экстренными мерами по скорейшему завершению хлебозаготовок в тыловых областях и республиках необходимо немедленно поручить заготовку хлеба для фронта в освобожденных районах самим войсковым частям.

Из чего я при этом исходил? Конечно, во многих освобожденных прифронтовых районах хлеб частично был убран еще при оккупантах, которые постарались при отступлении вывезти его как можно больше с собой или уничтожить. И тем не менее было хорошо известно, что хлеба в этих районах осталось еще немало. Он был и у самих колхозников и у единоличников, сумевших в свое время надежно схоронить его от гитлеровцев, а главное, много хлеба оставалось неубранным на полях, где он постепенно погибал на корню от дождя и снега, а еще совсем недавно — от передвижения отступавших и наступавших громад войск.

Теперь же, когда положение в освобожденных районах несколько стабилизировалось, в местных колхозах не хватало рабочих рук, транспорта и средств, чтобы убрать оставшийся урожай, обмолотить, перевезти и сохранить его. Лошадей у них вообще не осталось. Вот почему женщины — основное население этих мест — на себе тащили сельскохозяйственные орудия, чтобы обработать землю.

Спасти этот хлеб можно было только с помощью армии, срочно переключив мощные силы ее фронтовых тылов на совместную с местными гражданскими организациями работу по заготовке хлеба для нужд армии, а также рабочего тыла и жителей самих освобожденных районов. Для этого требовалось временно мобилизовать с фронтов нужное количество бойцов и транспорта.

Для этой же цели (но это была уже работа целиком гражданских организаций) надо было во всех освобожденных районах срочно восстановить квалифицированный заготовительный аппарат, распавшийся за годы войны в связи с мобилизацией людей в армию или эвакуацией их в тыловые районы страны.

Задача эта была тоже не из легких. Чтобы укомплектовать сеть одних только районных уполномоченных Наркомата заготовок в освобожденных районах Украины, Белоруссии и некоторых других республик, докладывал мне в начале ноября 1943 г. нарком заготовок СССР К.Субботин, требовалось более 1000 специалистов-заготовителей. Пока что наркомат сумел вызвать из тыловых районов 450 таких работников и мог отозвать из армии еще не более 200 человек. Всех остальных предполагалось подобрать из числа партизан, находившихся в тылу врага на подпольной работе, инвалидов Отечественной войны, в общем — за счет подготовки кадров на месте.

Не помню точно, какого числа, кажется, 10 или 11 ноября 1943 г., я подробно рассказал обо всем этом Сталину. Как всегда, он внимательно меня слушал, изредка задавая вопросы: «А сколько надо мобилизовать бойцов и транспорта?», «На какой срок?», «Как ко всему этому относятся военные, армейские тыловики?» и т.п. Потом, подумав, он сказал, что согласен с таким решением и поручил подготовить проект соответствующего постановления СНК СССР и ЦК. «Только доведи это дело до конца сам, — сказал он, — я очень занят в связи с подготовкой к Тегеранской конференции».

Такое постановление было подготовлено и подписано 15 ноября. Одновременно было решено для оказания помощи местным организациям и контроля за выполнением этого постановления командировать на места Андреева, Вознесенского, Косыгина, Шверника, меня и еще некоторых членов ЦК.

Мне лично предстояло за очень небольшой срок побывать в Орловской и Курской областях РСФСР, в семи лишь недавно полностью или частично освобожденных областях Украины — Киевской, Полтавской, Харьковской, Черниговской, Днепропетровской, Николаевской и Запорожской, а также встретиться с командующими четырех Украинских фронтов генералами Ватутиным, Коневым, Малиновским и Толбухиным.

В поезде меня сопровождали товарищи Гриценко (заместитель Председателя СНК РСФСР), Пронин (Наркомпищепром СССР), Зуев (начальник группы заготовок СНК СССР), Попов (Наркомгосконтроль СССР), Брагин (Центросоюз), а также генералы Миловский (начальник штаба Тыла Советской Армии), Данченко (Управление государственных материальных резервов) и Павлов (Управление продснабжения Советской Армии).

Располагая такими квалифицированными помощниками, можно было, приезжая на место, не тратить время (а его у нас было в обрез) на выполнение обычных «ревизорских» обязанностей. Опираясь на местный партийный и советский актив и широко его мобилизуя, мы довольно быстро и притом достаточно глубоко и объективно выясняли обстановку, определяли наиболее слабые места и конкретные меры к устранению обнаруженных недостатков, уточняли на ходу планы, задания и всевозможные графики, а главное, укрепляли деловые связи областных организаций с командованием фронтов и службами их тыла.

Работая под моим общим руководством и постоянно держа меня в курсе всех дел, сопровождающие товарищи в то же время были вполне самостоятельны. Я дал им полномочия, не дожидаясь каких-либо «специальных заданий» или «поручений», активно действовать самим по заранее согласованному плану. По частным вопросам они могли принимать решения самостоятельно. Если была нужда, оперативно связывались со всеми ведомствами, решая с ними соответствующие вопросы. Словом, они не командовали и не приказывали, а, проверяя фактическое состояние, старались всеми доступными средствами помочь местным работникам.

Еще в Москве, не дожидаясь решений на местах, я поручил Управлению Тыла Советской Армии выделить в централизованном порядке для проведения уборки и заготовки хлеба в освобожденных областях 100 автомашин с водителями. Эта помощь, как потом выяснилось, была совершенно необходима.

Кроме того, чтобы помочь секретарям местных обкомов более оперативно связываться с районами и колхозами во время хлебозаготовительных работ, всем им, по моему указанию, были выделены автомашины повышенной проходимости, полученные по ленд-лизу от США «виллисы» и «доджи». Когда мы потом приезжали на места, эти автомашины были уже получены и несли службу.

Отправляясь в поездку, я получил в Москве отдельный служебный вагон, который во многом облегчил нашу работу. В пути не надо было тратить время на поиски друг друга: все были вместе. Приехав на место и расходясь по делам, мы собирались после рабочего дня снова все в этом вагоне, обычно ближе к вечеру, вернее сказать, к ночи — такой уж был тогда у нас рабочий день, чтобы подвести итоги сделанному за день и определить дальнейшие задания. Здесь же, в вагоне, готовились и согласовывались различные проекты решений, подписывались распоряжения и т.п. Иногда, желая сэкономить время, мы брали в свой вагон кого-нибудь из местных работников, чтобы за время пути о чем-то дорасспросить, договориться, выяснить или решить какой-то вопрос или просто не торопясь прослушать нужную информацию.

16 ноября вместе с сопровождающими товарищами я был уже в Орле. Этот город всего три с половиной месяца назад освободили от гитлеровцев войска Брянского фронта под командованием генерала Еременко, и поэтому областные руководители были по горло заняты срочным залечиванием еще совсем свежих ран, нанесенных Орловщине прошедшим ураганом войны и почти двухлетней оккупацией. Хозяйство города и области было сильно разрушено. Кругом груды развалин и пепелища. Все это постепенно расчищалось и с большим трудом приводилось в порядок, восстанавливалось.

Энергичные секретари обкома Игнатов и Матвеев вместе с председателем облисполкома Ромашиным, опираясь на областной актив, отдавали этому делу все свои силы. Но слишком уж много было всяких дыр, руки до всего сразу не доходили, и поэтому в сутолоке дней подчас упускались и очень важные дела.

В частности, нельзя было признать благополучным положение с заготовкой хлеба в области, ради чего мы сюда и приехали.

Основные причины такого положения коренились в нехватке по селам рабочих рук, инвентаря и транспорта. В этом мы смогли потом убедиться не только на примере Орловщины, но и других освобожденных областей, где довелось побывать в ту поездку.

Направляясь в Орел, мы, конечно, прежде всего думали о том, как сумеет область помочь войскам 1-го Белорусского фронта, где, как я знал, положение с хлебом было очень тяжелое.

Поэтому по моему указанию в Орел был срочно вызван телеграммой заместитель командующего войсками этого фронта по тылу генерал-лейтенант Антипенко. Он прилетел в тот же день и сразу попал на совещание в обкоме. Беседа там и состоялась.

«Ну, как дела на фронте?» — «Плохи дела, хлеба нет, товарищ Микоян. В некоторых армиях и дивизиях, — рассказывал Антипенко, — хлеба и круп оставалось чуть ли не на один-два дня. Создалось положение более чем напряженное: фронт, насчитывающий до полутора миллионов едоков, располагает чуть ли не однодневным запасом хлеба!» — «Вы хотите иметь хлеб?» — «Я затем и прилетел к вам, чтобы попросить». — «А я затем вас и вызвал, чтобы предложить хлеб». — «А где же этот хлеб?» — «Весь хлеб у вас. Вы по хлебу ходите». — «Не понимаю вас, товарищ Микоян». — «Мы даем вашему фронту Орловскую, Сумскую, Черниговскую и Гомельскую области для заготовки хлеба. Сумейте этот хлеб взять».

Решение о таком «прикреплении» этих областей к 1-му Белорусскому фронту было принято мною еще до отъезда из Москвы, о чем я и послал письма-распоряжения командующему фронтом Рокоссовскому и соответствующим секретарям обкомов и председателям облисполкомов. Аналогичные «прикрепления» были сделаны и по другим фронтам.

Мое сообщение и последовавшая за этим обстоятельная беседа искренне обрадовали Антипенко. Мы договорились, что конкретно надо сделать фронту и областным организациям, чтобы поскорее закончить уборку погибающего урожая, провести заготовку и закупку хлеба, а также как организовать дальнейшее хранение хлеба.

Антипенко уехал к себе значительно ободренный. На другой же день после совещания в Орле вопрос о мерах помощи «прикрепленным» к фронту областям обсудил Военный совет 1-го Белорусского фронта. Непосредственно на заготовку хлеба он направил в эти области 27 тыс. солдат, 2,5 тыс. офицеров, 2 тыс. автомашин, обеспечив их водительским составом и горючим за счет ресурсов фронта, несколько сот пароконных повозок и т.п. Кроме того, командующий дал указание фронту об использовании всего идущего порожняком воинского автотранспорта для попутных перевозок хлеба. Это была поистине огромная помощь.

В своих интересных воспоминаниях Антипенко рассказывает, с каким огромным энтузиазмом участвовали в уборке и обмолоте зерна вместе с бойцами жители освобожденных районов.

В результате такой дружной работы армии и тружеников Орловской, Сумской, Черниговской и Гомельской областей к февралю 1944 г. было заготовлено 13 607 тыс. пудов зерна, и таким образом 1-й Белорусский фронт был обеспечен хлебом до августа 1944 г. Более того, из своих запасов бойцы фронта и трудящиеся этих областей отправили 60 тыс. пудов зерна населению Ленинграда.

18 ноября вся моя «бригада» участвовала в заседании бюро Курского обкома партии, где рассматривался вопрос о мерах по усилению хлебозаготовок и проведению закупок хлеба и картофеля для нужд армии и рабочего тыла.

Чтобы заинтересовать колхозников и единоличников в продаже излишков хлеба, мы ввели тогда повсеместно систему встречной продажи наиболее дефицитных промышленных товаров по твердым государственным ценам. Помню, что для Курской области я утвердил тогда таких товаров почти на 37 млн рублей. Это были различные ткани, трикотаж, обувь, разные хозяйственные товары, керосин, хозяйственное мыло, соль, сахар, табак и т.п. Продав государству хлеба на 10 рублей, колхозник или единоличник имел возможность тут же купить этих крайне необходимых ему промтоваров на 100 рублей, что было выгодно и ему и государству. Такой стимул во многом помог скорейшему выполнению государственной закупки хлеба.

В постановлении Курского обкома и облисполкома о мерах по усилению хлебозаготовок был записан ряд хорошо продуманных конкретных предложений и рекомендаций местным организациям. Был там пункт, относящийся непосредственно и ко мне как заместителю Председателя Совнаркома СССР. Речь шла о том, чтобы обязать Главнефтесбыт выделить из запасов его местной базы в распоряжение Курского облисполкома 100 т бензина, 300 т лигроина и 40 т автола, необходимых для завершения работ по обмолоту хлеба, а также предложить наркоматам заготовок и совхозов СССР перебросить в Курскую область из восточных областей соответственно 50 и 15 автомашин для восстановления в Курске областных отделений «Союззаготтранса» и «Совхозтранса». Такие распоряжения я тут же подписал, а через некоторое время мне сообщили из Курска, что все ими просимое полностью получено.

Поездку по освобожденным областям Украины я решил начать с Киева, который после 778 дней фашистской оккупации только две недели назад был очищен от интервентов войсками 1-го Украинского фронта под командованием генерала Н.Ф.Ватутина.

Наш вагон остановился не доезжая Киева, на станции Дарница — большом железнодорожном узле, который немцы продолжали усердно бомбить. В наш вагон, однако, ни одна бомба не попала. Здесь меня встретил Н.С.Хрущев, тогда первый секретарь ЦК Компартии Украины. Вместе с ним мы отправились на автомашине в Киев и объехали чуть ли не весь город.

Бросались в глаза разрушенные дома, пустынные улицы. Казалось, что в городе почти нет населения. Гордость Киева — знаменитый Крещатик был разрушен. И только сохранившиеся, но сильно пострадавшие, израненные и искалеченные войной ветвистые каштаны с пожелтевшими осенними листьями напоминали о некогда красивейшем центре одного из древнейших городов нашей Родины.

Смотреть на все это было тяжело...

От Хрущева я узнал, что за время своего «хозяйничанья» в Киеве гитлеровцы зверски замучили и расстреляли здесь (по предварительным подсчетам) около 200 тыс. советских граждан и угнали на каторжные работы в Германию более 100 тыс. молодых людей.

Мы отправились в город Фастов, западнее Киева километров на 70. Там проходила тогда линия фронта и шли бои.

Уже издали можно было слышать артиллерийскую и минометную перестрелку. Бои продолжались на окраине города. Мы побывали в воинских частях, побеседовали с солдатами и офицерами. Настроение у всех было бодрое, как говорится, самое боевое.

Вернувшись в Киев, я встретился с командующим фронтом генералом Ватутиным. Образованный и опытный полководец, он не только великолепно ориентировался в ходе военных операций на всех фронтах, глубоко вникал в боевую и политическую подготовку своих бойцов и командиров, но и хорошо, в деталях, разбирался в делах тыла своего фронта. Он понимал все с полуслова. Ватутина не стало, когда ему не было и 43 лет. Менее чем через полгода после этой нашей встречи, я с горечью узнал, что он умер после тяжелого ранения. Похоронен Ватутин в Киеве. Подробную беседу я имел здесь также и с начальником тыла фронта генералом Власовым.

Я подробно говорил и с Хрущевым о заготовке хлеба не только в Киевской области (где план сдачи хлеба в фонд армии был выполнен тогда почти на 60%), но и по остальной Украине, а главное о том, какие меры они собираются в этом направлении принимать, поскольку мне было известно, что хлебозаготовки проходили у них в большинстве областей нелегко.

Он подтвердил, что по левобережным освобожденным областям Украины план сдачи хлеба в фонд Советской Армии был выполнен к 15 ноября только на 44,4%, причем особенно плохо обстояло дело в Полтавской, Черниговской и Сумской областях, а в некоторых местах (например, в Сахновщинском и Краснокутском районах Харьковской области) имели место даже такие возмутительные факты, как сознательное занижение уборочных площадей, чтобы уменьшить количество зерна, подлежащего сдаче в фонд армии. «Мы собираемся крепко ударить по таким фактам и применим к виновным самые строгие меры взыскания, вплоть до предания суду», — заявил Хрущев.

По дороге в Полтаву мы заезжали в некоторые освобожденные деревни и районы области. Хотя чисто внешне разрушения здесь и не сразу бросались в глаза, тем не менее и тут гитлеровцы «похозяйничали» изрядно. Достаточно сказать, что, по имевшимся тогда сведениям, они сожгли здесь полностью или частично свыше 1400 населенных пунктов, насчитывавших более 80 тыс. дворов. По 67 МТС области из 5596 тракторов исправных осталось 734 и соответственно из 1326 комбайнов только 172. Оккупанты угнали только из 30 районов 94 тыс. голов крупного рогатого скота. Отступая, они сожгли в 20 районах около 280 тыс. ц зерна и вывезли из 37 районов почти 190 тыс. ц хлеба.

Урожай в том году в этих местах был хороший, хотя повсюду мы наблюдали одну и ту же картину: много неубранного хлеба на полях. Лишь кое-где трудились на уборке небольшие одинокие группки стариков, женщин и детей. Отсюда шли все наши беды с заготовкой хлеба.

В самой Полтаве я бывал и раньше, до войны, всегда радуясь этому необыкновенно аккуратному и какому-то очень уютному украинскому городу. В этот раз я был буквально сражен увиденным: дома в городе были разрушены, сохранился лишь двухэтажный корпус маслобойного завода. Людей вообще не было видно. Ничего подобного я еще нигде не видел и не мог даже представить себе такой страшной картины разрушения.

В Полтаве мы обстоятельно обсудили с секретарем обкома КП(б)У Марковым и председателем облисполкома Мартыненко положение в их области.

После всестороннего обсуждения по каждому району были утверждены точные календарные пятидневные графики сдачи хлеба с таким расчетом, чтобы выполнить все задание к 10 декабря. Кроме того, область взяла на себя обязательство закупить хлеб для нужд армии у колхозов, отдельных колхозников и единоличников.

Представители командования 2-го Украинского фронта генералы Грушецкий и Вострухов заявили, что они немедленно выделят в помощь колхозам и совхозам области для уборки и заготовки хлеба 5500 бойцов, а командующий Харьковским округом заверил, что через день-два пришлет в область еще 1500 бойцов и 100 офицеров. Обещания свои они выполнили, и область, получив такое большое подкрепление, с честью справилась со своими обязательствами по хлебопоставкам.

Что касается Харьковской области, то там, узнав о моей поездке по Украине, уже развернули большую работу по хлебозаготовкам, широко втянув в нее областной партийный и советский актив, директоров колхозов и совхозов и МТС.

Это позволило им выявить в области скрытые резервы и повысить установленный правительством план по хлебозаготовкам для нужд армии по колхозам и трестированным совхозам области почти на 440 тыс. пудов.

Интересная подробность. Когда в свое время в этих областях нами проводилась эвакуация, все запасы зерна, которые не удавалось вывезти с собой, сжигались, как правило, в гуртах.

Как же велико было мое удивление, когда, посетив теперь эти места, я узнал, что значительная часть этого сожженного зерна сохранилась! Оказывается, когда сложенное в гурты зерно поджигают, то выгорает только верхний слой, сантиметров на 20-25, остальное же зерно остается целым и только со временем претерпевает кое-какие изменения, не мешающие, однако, его использованию по назначению.

Хотя я и хорошо знал хлебное дело, но такая подробность мне была неизвестна, потому что никогда до войны сжигать зерно не приходилось. Видимо, об этом не догадывались и немцы, ибо они гурты не трогали.

Толково организовав обмолот зерна по твердым графикам, колхозы области сумели обмолотить к 25 ноября почти 70% зерна со всех площадей, подлежащих обмолоту, а оставшееся зерно полностью заскирдовали.

Когда же на помощь колхозникам подошли большие подкрепления из воинских частей, приславших бойцов и автотранспорт, положение с хлебозаготовками здесь выправилось.

Дальше мы отправились поездом. В Днепропетровске мы узнали, что в некоторых недавно освобожденных районах области еще не были к тому времени восстановлены даже органы Советской власти, а иные районы и вообще продолжали оставаться в оккупации. Да и сам-то Днепропетровск был освобожден лишь за месяц до нашего приезда — 25 октября 1943 г.

Воинские части, учитывая создавшееся положение, уже начали по собственной инициативе оказывать здесь практическую помощь местным организациям в уборке урожая, обмолоте зерна и его транспортировке, выделив для этого людей и транспорт по специальным нарядам.

Убедившись, что для выполнения задания по армейским хлебопоставкам по Днепропетровской области обстановка складывается довольно благоприятная, я решил отправиться к командующему 2-м Украинским фронтом генералу Коневу, которого хорошо знал и раньше и очень уважал как одного из наших самых крупных полководцев.

Штаб Конева размещался тогда в районе Пятихатки, примерно в ста километрах западнее Днепропетровска. После прошедших ливневых дождей на дорогах повсюду была невероятная грязь. Обычные легковые, да и грузовые автомашины передвигаться по таким дорогам почти не могли. Даже «виллисы» и «доджи» не могли одолеть эту грязь и частенько надолго застревали в пути. К тому же меня предупредили, что село, где находился штаб фронта, расположено на больших холмах, а это еще больше затрудняло подъезд к тем местам. Поэтому я решил отправиться к Коневу на «студебеккере» — большом, военного образца, американском грузовике-вездеходе. Однако и он продвигался с большим трудом.

Найти штаб Конева сразу оказалось делом трудным, так хорошо он был замаскирован. Даже командиры встречавшихся мне по пути воинских частей не могли точно сказать, где он находится, и только известное мне название Пятихатки давало возможность вести эти нелегкие поиски. Мы добрались до места, когда уже наступала ночь.

Я нашел Конева в украинской хате. Он был один. После обоюдных приветствий и расспросов у нас завязался более чем часовой разговор за чашкой крепкого чая (замечу мимоходом, что Конев, по моим наблюдениям, был одним из тех командующих, которые действительно любили крепкий чай, а не водку или вино).

Иван Степанович ввел меня подробно в курс военных событий на его фронте, подчеркнув, что развиваются они в общем довольно успешно. «Тьфу! Тьфу! Чтоб не сглазить!» — шутливо добавил он при этом. Показал на карте расположение своих войск, ознакомил с намечающимися планами, с взаимодействием между разными фронтами и т.п.

Со своей стороны я рассказал ему о наших московских делах, о самых последних событиях международной и нашей внутренней жизни, о работе ЦК и ГКО, то есть обо всем, что его интересовало. Рассказал и о целях своей поездки, а также о совещании и наших договоренностях в Днепропетровске.

Когда мы перешли к этим «моим» вопросам (ради которых проводилась наша поездка), то я сразу понял, что он находится в курсе всех дел, связанных со снабжением его фронта не только продовольствием, но и другими видами снабжения.

Конев очень одобрительно отнесся к решению об изменении централизованного порядка снабжения армии продовольствием и со своей стороны обещал оказать всяческую помощь «закрепленным» за его фронтом областям — людьми, транспортом и вообще всем, чем только фронт может помочь.

После такого заверения командующего, который, как я знал, не любил безответственно бросаться словами, я понял, что хлеб для бойцов его фронта будет. Разговор этот я потом продолжил с начальником тыла фронта генералом Воструховым, с которым мы окончательно выяснили все потребности фронта и его запросы не только к местным областным организациям, но и к центру по всем видам снабжения.

К командующему 4-м Украинским фронтом генералу Толбухину пришлось лететь на самолете. Штаб его находился очень близко к фронту, и поэтому для охраны нас сопровождал истребитель.

Стоял ясный, солнечный день. Уже в полете я как-то невольно обратил внимание, что сопровождающий нас истребитель несколько раз облетел наш самолет и всякий раз, приближаясь к нему довольно близко, проделывал всевозможные пилотские трюки. Меня это нисколько не взволновало, а скорее даже поразило, с какой отчаянной смелостью и в то же время мастерски летчик проделывал все эти трюки.

На аэродроме нас встречал член Военного совета фронта генерал Кириченко (в последующем — секретарь ЦК КПСС). Я сразу заметил, что он находился в каком-то возбужденном состоянии. Потом узнал в чем дело. Оказалось, что, наблюдая за нашим полетом и видя все эти воздушные выкрутасы истребителя, он решил строго наказать летчика за грубое нарушение летных правил. Бедному парню грозило минимум несколько суток гауптвахты, потому что его «лихачество» — по словам Кириченко — создавало серьезную опасность для самолета, на котором я летел.

Летчик же этот, как я выяснил (фамилию его, к сожалению, забыл), был вообще одним из лучших и отважных на их фронте: на его счету числилось уже семь сбитых фашистских самолетов. «Мне хотелось, — как он честно и прямо заявил, — оказать товарищу Микояну особый почет и показать, на что способен советский военный летчик». К тому же он был уверен в себе и самолете и не сомневался в безопасности своих действий.

Его ответ был так искренен, что я решил свести все к шутке, сказав, что, выходит, летчик тут ни при чем, что виноват во всем один только я, а меня наказывать нельзя, потому что я «не из их части». Кроме того, на самом деле, ничего ведь не случилось! А на будущее летчик это учтет. Летчик был спасен от наказания.

С Толбухиным у нас состоялась подробная беседа, однако, учитывая, что фронт в то время вел серьезные наступательные операции, я не стал чрезмерно занимать время командующего вопросами снабжения его фронта, сказав, что все эти дела я согласую с Кириченко: я знал, что он — опытный партийный работник, хорошо знающий положение в войсках. И мы действительно успешно решили все наши вопросы.

К тому же еще до моего появления в штабе фронта Толбухин и Кириченко, прослышав о моей поездке по фронтам, уже подписали несколько дней назад соответствующий приказ войскам своего фронта.

В этом приказе военным советам армий и начальнику тыла фронта предлагалось выделить 700 автомашин с водителями и горючим для обеспечения форсированного вывоза зерна на склады, а также оборудовать необходимые для хранения зерна складские помещения, зернохранилища и крытые площадки, обеспечив сохранность и круглосуточную охрану хлеба.

Начальнику тыла фронта генерал-лейтенанту Анисимову предлагалось сформировать 30 команд, в составе каждой из которых должно быть по 4 офицера и 100 бойцов, и направить эти команды для уборки и обмолота урожая в Сталинскую область (10 команд) и в Запорожскую область (20 команд).

Каждой такой команде поручалось дать задание по уборке, обмолоту и вывозке зерна с установлением строгого контроля за полным и своевременным выполнением всех заданий и правильным использованием выделенных команд по прямому назначению.

В приказе указывались и сроки окончания всей этой работы: по Сталинской области — в течение 50 дней, а по Запорожской и Николаевской — за 60 дней. Поэтому, когда я приехал в Запорожье, там уже знали о помощи, которую им окажет и уже начал оказывать фронт. А такая помощь была им более чем необходима.

На 3-м Украинском фронте всю работу по вопросам хлебообеспечения фронта наша группа вела с начальником тыла фронта генералом Шебуниным, в тесном контакте с местными организациями. После моей встречи с командующим фронтом генералом Малиновским был подписан соответствующий приказ. Его выполнение и обеспечило войска фронта необходимым запасом хлеба.

Наша поездка заняла немногим более двух недель. За это время была проведена большая работа по заготовке хлеба. Об этом свидетельствовали ее результаты. Немало было сделано в этом плане и по другим областям страны, куда выезжали, как я уже писал раньше, другие члены ЦК.

В результате фронт был полностью обеспечен хлебом до нового урожая 1944 г., а там, где его оказалось больше, чем это было нужно армии и населению самих областей, мы имели возможность перебросить его в Ленинград, Москву и некоторые тыловые районы страны.

Одновременно с хлебом проходили заготовки картофеля, мяса и других продуктов питания. Продовольствия было заготовлено вообще не мало. Именно поэтому, с учетом поступлений продуктов питания по ленд-лизу, контроль за которым тоже входил в круг моих обязанностей, снабжение действующей армии и в дальнейшем проходило в основном бесперебойно, по нормам, установленным ГКО еще в сентябре 1941 г.

Мы сумели прокормить не только армию, но и наш тыл. Несмотря на временную, но довольно длительную оккупацию больших территорий Российской Федерации, Украины, Белоруссии, Молдавии, всех Прибалтийских республик, наше сельское хозяйство все же сумело без серьезных перебоев обеспечить страну хлебом и сырьем.

И в этом еще раз убедительно проявилась огромная сила и патриотизм всех народов Советского Союза.

* * *

13 апреля 1945 г. советские войска 2-го и 3-го Украинских фронтов полностью очистили Вену от гитлеровцев, а вскоре и вся Австрия была освобождена от них. Во главе временного правительства Австрии стал канцлер Карл Реннер, зарекомендовавший тогда себя сторонником сотрудничества всех демократических сил. В прошлом он был одним из лидеров австрийской социал-демократии и 2-го Интернационала. Вскоре Сталин направил личное письмо Реннеру. В ответном письме от 16 мая Реннер выразил «искреннейшую благодарность за личное письмо, врученное маршалом Толбухиным», сообщал, что «вполне удовлетворен темпом, которым идет восстановление совершенно разрушенной нацистами австрийской государственности», подчеркивал оказанную ему «ценную поддержку Красной Армии, не ограничивавшей, однако, свободы действий».

Вместе с тем Реннер, характеризуя хозяйственное положение страны, выражал глубокое беспокойство тем, что шестилетняя война Германии оставила Австрию лишенной продуктов питания, запасы которого уничтожили отступающие немецкие войска. «Мы не знаем, как прокормить свое население до нового урожая».

Сталин решил оказать Вене продовольственную помощь. Получив это задание от Сталина, я поручил Хрулеву связаться со 2-м и 3-м Украинскими фронтами и выявить, какими продовольственными ресурсами они располагают. Одновременно я командировал в Вену заместителя начальника Тыла Советской Армии генерала Ермолина и наркома торговли РСФСР Макарова для того, чтобы разобраться на месте с положением дел.

Исходя из реальной возможности представили Сталину проект постановления ГКО. Письмо по этому поводу на имя Сталина кроме меня подписали Толбухин и Хрулев. 23 мая было принято постановление ГКО «Об оказании помощи в снабжении продовольствием населения г. Вены». В нем предусматривалось ввести с 1 июня 1945 г. повышенные нормы снабжения на одного человека хлебом, крупами, мясом, жирами, сахаром, кофе суррогатным (о натуральном кофе и речи не было), солью. Всего намечалось к передаче 2-м и 3-м Украинскими фронтами временному правительству Австрии зерна — 45 тыс. т, мясопродуктов — 4 тыс. т, жиров — 1 тыс. т, сахара — 2700 т, кофе — 200 т, соли — 1800 т с последующим возмещением Советскому Союзу за передаваемое продовольствие товарами, производимыми на предприятиях Австрии.

Для подвоза продовольствия к магазинам и складам Военный совет 3-го Украинского фронта обязан был выделить необходимое количество автотранспорта и горючего.

На следующий день, 24 мая, Сталин направил Карлу Реннеру следующее письмо:

Уважаемый товарищ!

Ваше последнее послание получил. Как я понял, продовольственное положение в Вене неблагоприятно. В связи с этим Советское правительство решило оказать Вене помощь продовольствием.

Имеется в виду оказать такую помощь, чтобы увеличить продовольственный паек в Вене от 50 до 100 процентов с начала июня до нового урожая в расчете, что с новым урожаем Правительство Австрии само справится с продовольственными затруднениями.

С уважением

И. Сталин.

26 мая австрийские газеты известили жителей Вены о помощи Советского Союза. Газета «Neues sterreich» в передовой статье под заголовком «Советский Союз помогает Австрии» писала: «Забота о хлебе насущном благодаря помощи Правительства Советского Союза разом снята со всех нас... Это свидетельство неиссякаемой жизненной силы русского народа, но это также свидетельство дружеских чувств русского народа к австрийскому, ибо такая помощь означает жертву для самой России».

Макаров и Ермолин, передавая по ВЧ из Вены точные сведения о движении продовольствия, в частности сообщали: «Вчера и сегодня население, узнав о помощи, о новых нормах, собиралось к районным комендатурам для выражения благодарности».

Продовольственная помощь оказывалась нами тогда и другим странам, в ней нуждающимся.

Например, постановлением ГКО от 26 мая 1945 г. «Об обеспечении продовольствием населения г. Праги» Военный совет 1-го Украинского фронта, во главе которого стоял Конев, обязывался обеспечить выдачу населению города Праги с 5 июня с.г. хлеба 400-500 г, 30 г крупы в среднем на человека в день, соли 400 г на человека в месяц, разработать совместно с представителями чехословацкого правительства дифференцированные нормы снабжения для населения.

19 июня было принято постановление ГКО об обеспечении продовольствием населения Будапешта. Для проведения в жизнь этого постановления в Будапешт был командирован начальник Управления продовольственного снабжения Главного интендантского управления Советской Армии Павлов. 26 июня 1945 г. он сообщал: «Ваше задание о введении новых норм снабжения в г. Будапеште выполнено. Бургомистру города передано: зерна — 3 тыс. т, сахара — 1 тыс. т, соли — 960 т и 250 грузовых автомашин. Остальное зерно и мясо (скот) будут переданы городу до 10 июля в сроки по согласованию с бургомистром города».

Выдача продовольствия для населения г. Будапешта по новым нормам снабжения началась с 25 июня с.г., то есть в срок, установленный постановлением ГКО.

Выдача продовольствия по новым нормам сказалась на снижении цен на черном рынке.

С первых дней окончания боев в освобожденном нами Берлине выяснилось, что населению города угрожает настоящий голод. Убедившись после 2 мая 1945 г., что бои кончились, они вместе с детьми выходили из подвалов, часто расчищая себе путь через рухнувшие стены домов, искали продовольствие, которого не было. Тогда советские солдаты по своей инициативе стали кормить их из своих полевых кухонь. Но постепенно оказалось, что жителей было несколько сот тысяч несмотря на массовый исход из города к концу войны. Солдатские кухни и рационы уже не давали возможности всех их накормить. Об этом было сообщено мне в Москву. 10 мая 1945 г. я вылетел в Берлин для решения этой проблемы. На аэродроме меня встречал Г.К.Жуков. Со мной были Хрулев, Семичастнов и некоторые другие.

Я имел полномочия выделить достаточное количество продовольствия, чтобы снабжать им население Берлина до тех пор, пока сельское хозяйство советской зоны оккупации не начнет нормальное снабжение своей столицы. Вместе с Жуковым мы решили возложить конкретную работу по распределению продовольствия на создаваемую нами местную администрацию. Помню, я выступал на собрании немцев, приглашенных нами для участия в этой администрации. Многие чувствовали себя неуверенно, не зная, чего ожидать от победителей. С большим удовлетворением они услышали, что нашей общей целью в тот момент было наладить нормальную жизнь города, восстановить срочно работу водопровода, канализации, электростанций и, конечно, в первую очередь — обеспечить жителей питанием. Все это было достигнуто в самые сжатые сроки благодаря нашей помощи и четкой работе немцев, привлеченных к восстановительным работам и к бесплатному распределению продовольствия.

Глава 39. Поездка на Южный Сахалин и Курилы

В первых числах сентября 1945 г. мне позвонил Сталин и попросил зайти к нему. Когда я пришел, он, как обычно, только кивнул в знак приветствия: с близкими людьми, с которыми ему часто приходилось встречаться, он за руку не здоровался.

Мне казалось, что я предвидел, о каких делах пойдет речь, но то, что Сталин сказал, никак не входило в круг моих предположений: «Ты мог бы полететь на Дальний Восток?» И не дожидаясь ответа, продолжил: «Меня интересует, как наше командование налаживает жизнь в южной части Сахалина и на Курильских островах. Как они обходятся там с японцами? Нет ли жалоб у местного населения? Посмотри порты, предприятия, железные дороги: что они сегодня могут дать нашему народному хозяйству? Какие там есть бухты, пригодные для морского дела, для флота? Съезди заодно и на Камчатку, узнай, как там идут дела. Сейчас на Дальнем Востоке путина — заготавливается красная икра. Проследи, чтобы ее хранение и вывоз были хорошо организованы. О своих впечатлениях сообщай каждый день подробно шифровками». И еще раз повторил: «Обязательно каждый день. Не пропуская». Походил по комнате: «Ну как, полетишь?» — «Если ЦК решит, конечно», — ответил я.

Это было около двух часов дня. Сталин не спросил меня, когда я вылечу, но зная его нетерпение к выполнению порученного дела, которое особенно сильно проявлялось у него в последние годы жизни, я поспешил к себе, чтобы поскорее решить самые неотложные дела.

По опыту я уже хорошо знал, что все дела закончить невозможно, тем более что каждый час возникают новые и новые. Поэтому я тут же вызвал к себе наркомов, которыми руководил в Совнаркоме. Поговорил с каждым о делах, находящихся на рассмотрении. А так как я работал со всеми ними много лет, то никаких речей мне произносить не приходилось: мы понимали друг друга с полуслова.

Затем заехал во Внешторг, где по совместительству был наркомом, и там тоже тратить слов не надо было.

Около десяти часов вечера заехал к Сталину и сказал ему, что вылетаю в час ночи. «Сегодня?» — «Сегодня. Хотя это будет уже завтра». Он ничего не ответил, но я почувствовал, что он доволен такой оперативностью.

Я знал, что Сталин всегда уделял Дальнему Востоку большое внимание, хотя сам никогда там не был. Впрочем, на Сахалине и на Камчатке не был никто из членов правительства. К сожалению, и я летел туда первый раз в жизни, хотя к тому времени почти два десятка лет, с тех пор как в 1926 г. меня назначили наркомом внутренней и внешней торговли, я часто занимался проблемами, связанными с Дальним Востоком. Поэтому мне казалось, что я лечу в край хорошо известный и знакомство с новым ожидает меня только в южной части Сахалина и на Курильских островах, только что возвращенных нам.

15 сентября после небольших остановок в Омске, Красноярске и Чите мы прибыли в Хабаровск, в штаб Василевского, который как представитель Ставки Верховного Главнокомандования осуществлял до этого руководство военными действиями. Василевского я знал еще до войны, и особенно часто мы встречались во время войны. Он мне нравился как человек интеллигентный, глубоко партийный. Всегда мне было приятно видеть, как скромно он держится. И в то же время я хорошо знал, как горячо он умеет отстаивать интересы порученного ему дела!

Василевский рассказал мне о тамошних условиях, посетовав на то, что военным, не имеющим опыта гражданского управления, да еще не знающим японского языка местного населения, приходится переживать на Южном Сахалине и на Курильских островах много трудностей.

Поздно вечером созвали мы с ним в Хабаровске совещание, на котором вместе с секретарем крайкома партии Назаровым решили вопрос о создании при Дальневосточном военном округе гражданского управления. Утвердили список руководящих работников, специалистов в различных отраслях народного хозяйства, которые поедут на Южный Сахалин и Курильские острова.

На следующий день, воспользовавшись случаем, я слетал в Николаевск-на-Амуре, посмотрел, как ловят кету. Река была перегорожена, оставлен лишь небольшой проход, чтобы пропустить необходимое количество рыбы на нерест. Такой способ ловли рыбы наиболее дешевый. Тут же на берегу в чанах солили икру.

Я не раз читал о путине, видел кинохронику, но только тут, на месте, смог почувствовать в полной мере ту великую мощь инстинкта, который гнал рыбу из океана в реку, где она сама родилась. Для нее не существовало преград — она билась о сети, пока хватало сил.

18 сентября вылетел в Тайохару (теперь Южно-Сахалинск). Тайохара оказалась довольно большим городом. Когда вышел из машины и прошелся по улицам, я не увидел никаких разрушений. Японцы мирно занимались своими делами. По улицам рядом с местным населением группами и по одиночке шли наши солдаты и офицеры. Японские полицейские поддерживали порядок. Судя по этой мирной картине, можно было понять, что наши войска повели себя так тактично, что, казалось бы, неизбежных в таких случаях трений и конфликтов нет.

Конечно, с одной стороны, такое мирное соседство говорило о высокой воспитанности наших войск, но с другой — и о дисциплине, которую проявляли японцы.

Улицы Тайохары были застроены преимущественно одноэтажными домами, как показалось мне, не по климату легкими. Видимо, сюда был перенесен традиционный тип построек, пригодных для мягкого климата Японии. Один дом походил на другой, и стояли они впритык.

Мы вошли в грязный двор одного из домов. В доме же было чисто. Мебели не было, в углу лежали циновки, горкой одеяла, а посреди комнаты стояла небольшая чугунная печурка. В окнах вместо стекол пергаментная бумага. Зная, что тут бывают сильные морозы, как в средней полосе России, я спросил, как же переносят эти морозы японцы, люди, привыкшие к более мягкому климату? Мне ответили, что на ночь семья укладывается поближе к печке, все укрываются ватными одеялами, в печке же непрерывно поддерживается огонь.