Влюбленные Браун Сандра

Глава 6

— Смотри, вон там, за стойкой, сидит совершенно роскошный парень, который давно на тебя смотрит!

Амелия поглядела в указанном Стеф направлении — и встретилась глазами с Доусоном.

Снова повернувшись к столу, она увидела, что дети тоже глядят на него.

— Хантер! Грант! — Амелия слегка постучала по столу, чтобы привлечь внимание детей. — Доедайте скорее. Уже поздно, нам пора идти.

Стеф слегка взбила волосы.

— Я сейчас вернусь, — сказала она и, прежде чем Амелия успела ее остановить, встала из-за стола и быстро пошла к бару.

— Куда она, мам?..

— Можно мы тоже с ней?

— Нет! Грант, сядь! Хантер, будь добр, повернись и доешь свой гамбургер.

Берни, впрочем, тоже заинтересовался тем, что происходило у барной стойки. Во всяком случае, он смотрел именно туда, и Амелии пришлось слегка тронуть его за руку.

— Я видела, ты сегодня весь день грузил в машину коробки с вещами, — сказала она. — Напрасно ты не разрешил нам тебе помочь.

— Ничего страшного, — отозвался старик. — Впрочем… — И он пустился в пространные рассуждения о своем больном бедре и о том, что с ним, похоже, придется что-то делать. — Как только вернусь к себе в Мичиган, сразу запишусь на прием к хирургу-ортопеду, — говорил он. Амелия сочувственно кивала. Она честно старалась слушать, что рассказывал ей Берни о своих обострившихся с возрастом болезнях, но на самом деле ее куда больше занимало то, что же происходило позади нее.

В какой-то момент Берни прервал свои жалобы и тоже уставился на что-то за ее спиной. Судя по тому, как сильно ему пришлось задирать голову, роста в этом «чем-то» было не меньше шести футов и четырех дюймов[15].

— Познакомьтесь, это наш новый сосед, — сказала вернувшаяся к столу Стеф. — Он буквально на днях снял коттедж рядом с нашим и живет там совершенно один.

От Амелии не ускользнуло, что Стеф особо выделила голосом последнее слово, но самое неприятное заключалось в том, что Доусон, скорее всего, это тоже заметил. У нее, однако, не было особого выбора, кроме как вести себя сообразно общепринятым правилам вежливости, поэтому она обернулась и кивнула.

— Очень приятно. Я — Амелия Нулан, — представилась она достаточно безразлично. Будь на месте Доусона любой другой человек, он, скорее всего, понял бы, что ему лучше удалиться, но Амелия была уверена, что на журналиста ее тон вряд ли подействует. Так и оказалось.

— Доусон Скотт, — представился Доусон как ни в чем не бывало и протянул руку, которую Амелия после непродолжительного колебания все-таки пожала.

— А это Берни Кларксон, — не умолкала Стеф, которая, похоже, ничего не заметила. — Он тоже сосед мисс Амелии, только с другой стороны.

— Привет, Берни. Рад познакомиться. — Протягивая руку, чтобы обменяться рукопожатием с Берни, Доусон слегка коснулся ее плеча, и Амелия невольно отпрянула.

— А я вас уже знаю, — продолжил тем временем Доусон. — Я видел, как вы запускали змея. Это было великолепно. Действительно потрясающе!

Берни просиял.

— Вы, правда, видели?

— Конечно! — подтвердил Доусон.

— Ну, пришлось мне поднапрячься, — скромно сказал Берни. — Эти воздушные змеи — довольно хитрая штука. С ними нужно уметь обращаться, а у меня, откровенно сказать, нет никакого опыта. Конечно, в детстве мы запускали самодельных змеев, но они были совсем простыми, не то что нынешние, фабричные модели с наворотами!

— Зато у вас было целых двое помощников! — Доусон сделал несколько шагов и оказался с той стороны стола, где сидели дети. Хантер и Грант с любопытством рассматривали рослого незнакомца, а Амелия настолько растерялась, что не успела ему помешать. Доусон наклонился, так что его лицо оказалось вровень с детскими мордашками, и улыбнулся.

— Привет, меня зовут Доусон. А тебя? — обратился он к ее старшему сыну.

— Хантер.

— Привет, Хантер. — Он подставил ладонь, и Хантер в восторге хлопнул по ней своей ручонкой.

— А это мой брат Грант. Он меня младше, — счел необходимым пояснить мальчик.

Грант, не желая оставаться в стороне, проворно сполз со стула и шагнул поближе к Доусону.

— А какая у тебя машина? — спросил он и нахмурился.

— Машина? — переспросил Доусон. — Ну, пока я здесь, на острове, мне пришлось взять машину напрокат. Это… — Он назвал год выпуска и марку своей машины, и лицо Гранта разочарованно вытянулось.

— А-а-а… — протянул он без воодушевления, а Доусон посмотрел на Амелию, словно беззвучно спрашивал — что я сказал не так?

— Грант любит машины, — пояснила она, испытывая странную неловкость. — Быстрые, мощные…

— …И сексуальные, — вставила Стеф.

— Ага, понятно! — Доусон усмехнулся. От него не укрылось, что Стеф пытается с ним флиртовать. Впрочем, он тут же повернулся к мальчикам и спросил, любят ли они играть с машинками «Мэтчбокс» и «Хот вилз»[16].

Хантер и Грант с восторгом закивали.

— Мне они тоже нравились — до сих пор нравятся, — признался Доусон. — Когда я был в вашем возрасте, я их собирал.

— У нас много машинок, — сообщил ему Грант. — Только нам каждый день приходится убирать их обратно в коробочки, иначе мама их отбирает и кладет высоко-высоко, чтобы мы не достали.

Доусон серьезно кивнул:

— Моя мама мне тоже говорила, чтобы я не разбрасывал свои машинки. И знаете что?.. Она была совершенно права! Вам же не хочется, чтобы кто-нибудь случайно наступил на одну из машинок и раздавил?

— А собака у тебя есть? — спросил его Хантер.

— Нет, собаки нет.

— Но ведь ты любишь собак, правда?

— Очень люблю. Собаки — это здорово! К сожалению, мне приходится часто уезжать из дома, поэтому я не могу завести собаку. Без меня она будет скучать.

Хантер неодобрительно покосился на мать.

— У нас тоже нет собаки, — сообщил он доверительным тоном. — Мама говорит, может, мы и заведем щеночка, но не сейчас, а когда все уляжется. Только я не знаю, когда это будет.

При этих словах Амелия вскочила так стремительно, что зацепилась бедром за угол стола. Стоявшая на нем посуда громко звякнула.

— Так, дети, уже поздно, вам пора в постель. Попрощайтесь с дядей — и пошли домой. — Она посмотрела на журналиста. — Приятно было с вами познакомиться, мистер Доусон.

— Скотт.

— Что-что?

— Доусон — имя, Скотт — фамилия.

— Ох, извините. Спокойной ночи, мистер Скотт. И… желаю вам приятного отдыха на острове.

Пока дети нехотя прощались с Доусоном, Амелия расплатилась с официанткой, сняла со спинки стула свою сумочку на ремешке и повесила на плечо. Крепко взяв сыновей за руки, она решительно проследовала к выходу из кафе; Стеф и Берни поплелись за ней. Все пятеро были уже на стоянке, когда Амелия услышала, как кто-то зовет ее по имени. Обернувшись, она увидела Доусона, который, призывно размахивая рукой, рысцой выбежал из-за угла кафе.

— Посади детей в машину, — велела Амелия Стеф. — А я узнаю, что ему нужно.

Кажется, впервые за все время Стеф осталась не слишком довольна поручением нанимательницы, однако повиновалась беспрекословно. Обняв Хантера и Гранта за плечи, она повела их кмашине, стоявшей в дальнем углу стояночной площадки. Берни тоже не стал задерживаться, однако прежде чем двинуться дальше, он довольно-таки двусмысленно ухмыльнулся и подмигнул. Амелия поморщилась.

К его чести, Доусон Скотт привел себя в порядок и выглядел почти прилично. Правда, его лицо по-прежнему покрывала щетина. Но она ему даже шла — как и отросшие волосы, которые он тщательно расчесал и, кажется, даже вымыл. Кроме того, на нем были вполне приличные шорты защитного цвета и черная полотняная рубашка с закатанными рукавами. Пахло от него тоже очень приятно — то ли дорогим дезодорантом, то ли туалетной водой.

Впрочем, все эти ухищрения вряд ли могли склонить Амелию в его пользу. Даже вымытый журналист остается журналистом, напомнила она себе. Хитрым, пронырливым, коварным существом, которое, словно свинья, чувствует себя хорошо, только когда найдет большую кучу вонючего навоза.

— Что тебе нужно? — прошипела она, когда Доусон приблизился. — Разве я не сказала тебе держаться подальше от меня и от моих детей?

— Твоя няня пригласила меня за ваш столик, — хладнокровно возразил он. — Если бы я отказался, это могло выглядеть… подозрительно. Как будто я намеренно тебя избегаю. Кроме того, это было бы просто невежливо.

Он был прав, и Амелия не стала спорить.

— Что тебе нужно? — повторила она.

— Интервью.

— Всего хорошего. — Она начала поворачиваться.

— Постой-постой, я пошутил! Я пришел сюда вовсе не за этим.

— А зачем?

— Ты всегда носишь с собой перцовый баллончик?

— Нет. У меня двое детей, которые могут полезть ко мне в сумочку за салфеткой, за конфеткой, игрушкой, жевательной резинкой и… словом, за чем угодно. Они оба довольно любопытны, так что носить в сумочке любое оружие довольно рискованно.

— В таком случае, где ты его держишь?

— Там, откуда в случае необходимости я могу легко его достать, — отрезала она.

— Но в тот день, когда Уиллард Стронг застал тебя врасплох, никакого баллончика у тебя под рукой не оказалось?

— Нет, — призналась она. — Но даже если бы он был у меня при себе, я, наверное, не решилась бы пустить оружие в ход. Уиллард был вооружен и очень опасен, он держал палец на курке, так что…

— В таком случае, какая тебе польза от перца, если ты не носишь его с собой постоянно?

— О, от него может быть очень много пользы! — Она саркастически улыбнулась. — Утром ты сам в этом убедился, не так ли?

Доусон грустно улыбнулся:

— Да. Сегодня ты застала меня врасплох.

— Вот видишь. — Она бросила взгляд на часы. — Ладно, мне пора. До свидания.

— А где в последнее время работал Джереми?

Амелия не ответила. Неожиданная смена темы заставила ее растеряться.

— На суде ты показала, что звонила ему на работу, — напомнил Доусон. — Куда именно?

— А-а… — протянула Амелия, понемногу приходя в себя. — Что, твоя подружка, которая способна найти блоху у слона, на сей раз тебя подвела?

— Мне показалось, что гораздо проще будет спросить у тебя.

Амелия не видела смысла скрывать от него эту информацию, поэтому она продиктовала ему название и адрес строительной фирмы, куда Джереми устроился вскоре после того, как вышел в отставку.

— Эта фирма специализируется на строительстве общественных зданий — торговых центров, школ, больниц, медицинских центров, небольших мастерских и прочего. Джереми работал там инженером-электриком.

— Понятненько.

— Он хорошо разбирался в электричестве! — заявила Амелия и прикусила язык. Не хватало еще, чтобы Доусон подумал, будто она оправдывается.

— Хотел бы я знать, — медленно проговорил журналист, — этому его тоже научили в центре снайперской подготовки?

— Я вижу, ты все-таки навел справки! — заметила она едко.

— Так, кое-что… Я еще не закончил.

— Джереми еще до армии закончил университет по специальности инженер-электрик. После выхода в отставку он отправил в фирму свое резюме. Они решили, что он им подходит, и…

— А я думал — конгрессмен Нулан попросил кое-кого об одолжении.

Амелия оскорбленно выпрямилась, и Доусон покачал головой:

— Извини, с моей стороны было непорядочно делать подобные намеки.

— Вот именно, так что до свидания.

— Еще одно, Амелия…

— Нет. С меня хватит.

— Это даже не вопрос…

— Меня ждут, мистер Скотт. Всего хорошего.

— Когда приедешь домой, загляни под коврик на парадном крыльце.

— Что-что?

— Я там кое-что для тебя оставил.

— Под половиком?

— Да.

— Что же?

— Конверт с фотографиями.

— Ах, с фотографиями! Как это благородно с вашей стороны, мистер Скотт! Как по-рыцарски! — Амелия наградила его убийственным взглядом. — Только не держи меня за дуру, ладно? Я уверена, что эти снимки остались в твоем ноутбуке, и ты сможешь восстановить их одним движением пальца! Или сделать новые…

— Я не стану этого делать. Обещаю. Если тебе не нравится…

— Разумеется, мне не нравится, что совершенно посторонний человек тайком фотографирует меня и моих детей. Это как минимум вторжение в частную жизнь, а как максимум… Как максимум это попахивает извращением, Доусон! — Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но она остановила его властным движением руки. — Вот именно — извращением! Ведь ты так и не объяснил мне толком, зачем ты нас снимал.

— Как это — не объяснил?

— Очень просто. Ни слова по существу — закрыл рот и все. А ведь я тебя спрашивала!

— Я сделал эти фотографии, чтобы лучше тебя узнать.

— Тебе это нужно для статьи?

— Нет. Мне нужно это… для себя.

— А я не хочу, чтобы ты меня узнавал!

Возможно, во всем был виноват случайный блик солнечного света, отразившегося от поверхности бухты, но на мгновение Амелии показалось, что его взгляд опустился, остановившись на ее губах.

— Что ж, очень жаль, — произнес он низким, взволнованным голосом. Это было так неожиданно, что Амелия не нашла, что ответить. А может, просто не решилась, боясь, что собственный голос может ее неожиданно подвести. Так и не проронив ни слова, она круто развернулась на каблуках и быстро зашагала к машине.

Стеф уже спускалась по лестнице, когда Амелия только собиралась подняться наверх.

— А что, собственно, случилось? — спросила няня, ненадолго остановившись на нижней ступеньке. — Тебе что-то не понравилось?

— Ты о чем? — удивилась Амелия.

— Не о чем, а о ком. Почему ты дала ему от ворот поворот?

— Кому?!

Стеф подбоченилась.

— Ты это серьезно? — удивилась она. — Я говорю о Доусоне.

— Я вовсе не отшила его, — сказала Амелия. — И вообще… — Она собиралась добавить, что вовсе не обязана оправдываться и объяснять свои действия человеку, который на нее работает, но это прозвучало бы слишком грубо. К тому же ей не хотелось показывать свое раздражение, поэтому она сказала совсем другое:

— Ты же знаешь, мы постоянно твердим детям, что нужно быть осторожнее с незнакомцами. Сегодня я показала им пример.

— Но он вовсе не незнакомец, то есть не совсем. Теперь он наш сосед, и…

— Мало ли кто может снять дом на побережье. Ты об этом подумала?

— Согласна, но… Но если бы этот парень так смотрел на меня, я бы…

— Как именно?

— Так, словно… словно ему хочется облизать тебя с ног до головы.

— Стеф!

Но няня только рассмеялась.

— О чем вы разговаривали на стоянке? Что ему было нужно?

— Он спрашивал… кто здесь вывозит бытовой мусор.

Стеф прищурилась.

— В самом деле? — недоверчиво спросила она.

— Дети спят? — Амелия решила переменить тему.

— Да. Они хотели, чтобы ты рассказала им сказку на ночь, но заснули через пять секунд, после того как легли.

— Спасибо, Стеф. Можешь отдыхать. Я буду у себя — мне нужно немного поработать, кое-что уточнить в документах и проверить электронную почту. — «И заглянуть под коврик возле задней двери», — мысленно добавила она.

— А можно я опять возьму твою машину? За бензин я заплачу.

— Поедешь к своему Дирку?

— Может быть.

— Если хочешь, можешь как-нибудь пригласить его сюда.

Стеф наморщила нос.

— Даже не знаю… Вряд ли он впишется в нашу милую семейную обстановку. Не тот типаж.

— Вот как? А какой же он?

— Он такой… крутой. Весь из себя мужчина — татуировки, мускулы, борода. К тому же он старше меня.

— И намного?

Стеф рассмеялась.

— Я уверена, что тебе он не понравится, так что лучше я не буду его сюда приглашать, ладно? Да и не так уж он мне нравится, если честно… Через неделю я вернусь домой в Канзас, а Дирк превратится в одно из воспоминаний о приятно проведенном лете.

Стеф ушла переодеваться, а Амелия наконец-то вскарабкалась наверх. Заглянув в детскую спальню, она поцеловала детей, присела на краешек кровати и некоторое время смотрела, как они спят. Она часто так делала. Обычно это помогало ей успокоиться, вернуть себе ощущение мира и благополучия, но сегодня все было не так. Сегодня Амелия почему-то подумала о том, какие они на самом деле маленькие, невинные и беззащитные и до какой степени их безопасность зависит от нее. Ей уже не раз приходилось защищать собственных детей — защищать от Джереми, от приступов его дурного настроения, от его пьянства и прочего. Чаще всего ссора начиналась с того, что Джереми начинал ворчать по поводу ее работы в музее, которая неожиданно разонравилась ему после второго срока в Афганистане. Раньше он не имел ничего против ее занятий научной деятельностью. Теперь же ему хотелось, чтобы Амелия сидела дома и встречала его, когда он возвращался с работы. Больше всего Джереми не нравилось, когда по вечерам ей приходилось задерживаться в музее, чтобы провести какое-то плановое мероприятие или встречу. Сидеть дома с детьми он не хотел, а значит, Амелии приходилось придумывать какие-то предлоги, чтобы оправдать перед Джорджем Меткалфом пропущенные рабочие часы.

Но даже те совместные вечера с Джереми, проведенные дома всей семьей, были далеко не идиллическими. Порой ей достаточно было сделать ему самое невинное замечание, чтобы разразился скандал. Да и шумные игры детей тоже на него действовали отрицательно: с каждым днем Джереми становился все более нервным и раздражительным и мог сорваться по малейшему поводу, а часто даже вовсе без повода.

А ведь когда-то Джереми очень гордился своими детьми и искренне их любил. У Амелии сохранилось немало фотографий, на которых он крепко обнимал малышей, причем все трое выглядели счастливыми и довольными. Джереми часто играл с ними, показывал им разные фокусы (например, доставал мелкие монетки у них из ушей и из носов), дарил сладости и подарки. Амелия не возражала — ведь большую часть их маленьких жизней Джереми провел в чужой стране, поэтому его желание баловать собственных детей было вполне понятным и объяснимым.

Однако после того, как Джереми отслужил в Афганистане второй срок, его поведение стало непредсказуемым и странным. Он сделался слишком раздражительным, вспыльчивым, нетерпеливым, чтобы быть для мальчиков нормальным отцом. Любимый папочка, который когда-то позволял детям буквально все, превратился в угрюмого, злобного, раздражительного, почти чужого мужчину, которого оба мальчугана очень быстро научились бояться. Их страх, в свою очередь, еще больше раздражал Джереми, так что Амелия скоро стала бояться оставлять его с детьми. Впоследствии это стало одной из основных причин, вынудивших ее расстаться с мужем. Защитить детей от Джереми было для нее важнее, чем сохранить неудавшийся брак.

Все эти тревожные мысли еще больше расстроили Амелию, и, поцеловав детей еще раз, она отправилась к себе в спальню. Теперь, когда она знала, что за ней наблюдают, Амелия сначала задернула шторы и только потом разделась и легла.

Коттедж, который снял Доусон, оказался слишком большим для одного человека. Во всяком случае, новый хозяин не производил достаточно звуков, чтобы заполнить все просторные, беспорядочно спланированные комнаты. Поэтому по вечерам, когда снаружи больше не раздавались крики чаек, а шум ветра стихал, Доусон отчетливо слышал скрип каждой рассыхающейся половицы, звонкие удары водяных капель, срывающихся с носика плохо закрученного крана, а также множество непонятных шорохов и стуков.

Доусон обосновался в спальне на втором этаже. Он выбрал эту комнату исключительно по той причине, что из ее окон были хорошо видны и коттедж Амелии, и кусок пляжа перед ним. Сейчас Доусон даже без бинокля видел, как из коттеджа вышла Стеф. Сев в машину хозяйки, она выехала на дорогу и направилась к поселку. Вскоре после этого в спальне на втором этаже вспыхнул свет, и он увидел Амелию. Едва войдя в комнату, она сразу направилась к окнам и решительным движением задернула шторы. Амелия как будто знала, что он на нее смотрит, и хотела показать: вход закрыт, в ее жизни для него нет места.

Через пару минут свет в ее комнате погас.

Облокотившись на подоконник, Доусон продолжал наблюдать за домом Амелии. Теплый и влажный ветер с моря врывался в его комнату сквозь открытое окно, лаская его обнаженный торс, словно мягкие женские губы. Ощущение было настолько похожим, что Доусон негромко застонал и, наклонив голову, уткнулся лбом в согнутую руку. Мысленно он проклинал себя за глупость и нерешительность. Напрасно, думал Доусон, он не поддался своему спонтанному желанию позвонить Хедли и послать его куда подальше вместе с Джереми Вессоном и его родителями, кем бы они ни были. Теперь, пожалуй, было уже поздно. Одного взгляда на Амелию оказалось достаточно, чтобы его уныние и хандра превратились в азарт, а равнодушие сменилось острым любопытством. Теперь ему хотелось узнать о ней все, что только возможно.

Нет, не так. Не все. Подробности ее отношений с бывшим мужем его не интересовали. Каждый раз, когда Доусон представлял Амелию в постели с Вессоном — или с любым другим мужчиной, которые, возможно, были в ее жизни, — ему хотелось что-нибудь разбить или сломать. Правда, Хедли хотел, чтобы Доусон выяснил все подробности именно о жизни Джереми Вессона — разобрал ее, что называется, по косточкам. А самые важные, поворотные годы в жизни Вессона, несомненно, пришлись на период после свадьбы. Следовательно, хочет Доусон того или нет, ему придется выяснить, какую роль сыграла Амелия в истории, которая приключилась с ее мужем.

В последний раз окинув коттедж Амелии внимательным взглядом, Доусон вытянулся на кровати. Он лежал на спине, подложив руки под голову, и смотрел в потолок. Таблетки, которые он принял, по обыкновению запив «кентуккийской амброзией», начинали действовать. В голове приятно шумело. Сонливость накатывала теплой волной. Доусон позволил себе надеяться, что хотя бы сегодня он впервые за несколько недель уснет без сновидений. Без кошмаров. «Господи, пожалуйста, пусть так и будет!»

Закрыв глаза, он усилием воли отогнал от себя те страшные картины, которые преследовали его и днем, и особенно ночью, и попытался представить себе лицо Амелии. После того как он увидел вблизи ее глаза, сделать это оказалось намного проще. Теперь Доусон твердо знал, что они у нее — глубокого синего цвета, словно море в погожий солнечный день. Еще он выяснил, что привычка заправлять за ухо выбившийся из прически локон является чисто механической, как ему и показалось с самого начала, и не имеет никакого отношения к ее эмоциональному состоянию. Кроме того, Доусон заметил, что в задумчивости Амелия частенько прикусывает нижнюю губу, которая даже на вид казалась теплой и мягкой.

Все эти размышления неожиданно вызвали у него совершенно естественную физиологическую реакцию.

На протяжении почти целого месяца Доусон отвратительно спал по ночам, а днем оставался напряженным, как сжатая пружина. Ночные кошмары и воспоминания о войне, которые посещали его и днем, основательно расшатали его нервную систему. Возможно, физическое влечение, которое он сейчас испытывал, было лишь проявлением подспудного стремления избавиться от напряжения, получить свою долю утешения и ласки. Для Доусона, как для всякого нормального мужчины-гетеросексуала, источником удовлетворения и наслаждения могло служить женское тело. О вполне отдавал себе отчет, что таким способом его болезнь не излечишь, но временно справиться с ее симптомами было вполне реально.

Но если ему нужно просто сбросить напряжение, сгодится любая женщина, лишь бы она была не слишком безобразной. У всех женщин одинаково мягкие груди, у всех женщин между ногами одно и то же — так разве нельзя обрести забытье с кем угодно? Женские руки умеют творить волшебство, женские губы способны притупить боль и утешить. Так не все ли равно, с кем он ляжет в постель, чтобы утром попрощаться навсегда?

Раньше Доусон думал именно так. Всю свою взрослую жизнь он твердо верил, что одна женщина ничем не отличается от другой. У него было много беспорядочных половых связей: одни длились несколько месяцев, другие — несколько часов. Однако во всех случаях Доусон получал то, что хотел, а добившись своего, двигался дальше и никогда не оглядывался назад.